В. Ф. Инкин. К вопросу о социально-политической организации галицких сел на волошском праве (О сборах-вечах)

Большое сходство многих социальных институтов у волохов и славян — факт хорошо известный. Объясняется это условиями этногенеза восточно-романских народов и длительным славяно-волошским симбиозом. Однако для исследования волошских социальных и миграционных процессов гораздо большее значение имеет то обстоятельство, что идентичные волошские и славянские социальные институты, накладываясь, приобретают большую устойчивость в новоколонизуемых волохами областях и сохраняются даже в условиях полной ассимиляции дольше, чем у коренного населения этих областей или на коренных восточно-романских землях.

Получая известный иммунитет в отношении социально-экономического развития окружающих регионов, в конечном счете идентичного по своей направленности с развитием, которое происходило на родине колонистов, эти институты консервируются, однако, только там, где волошский этнический элемент или утратившие свой этнический характер носители обычаев, известных под названием волошского права, оседали более или менее компактной массой на более или менее значительной территории, по возможности не раздробленной владельческими границами.

Таковыми, в частности, являются королевские имения в Галичине — староства, охватывавшие целые старинные волости в верховьях Сана, Днестра и Стрыя, особенно благодаря прекрасному архиву — Самборское староство (волость).
Институт «зборов» или сборовых судов, в котором исследователи¹ видят наиболее самобытную особенность галицких сел волошского права, представляет двойной интерес — в качестве реликта глубокой старины, в том числе—и главным образом — славянской, и в качестве особенности устройства волошской деревни, если говорить о сравнительно позднем времени — во всяком случае для XVI—XVII вв. речь может идти, видимо, именно об особенности.

Сборы, или лучше зборы, — периодические, два-три раза в году, собрания или сходки населения сельских общин, объединенных в федерации (как бы они ни назывались, но чаще всего краины), служили избирательным собранием, высшим распорядительным органом и судебной инстанцией, если отвлечься от верховенства - феодального земельного собственника или замка, под контролем и с допущения которых оии действовали. Феодал или замковая администрация использовали их в качестве контрольно-фискального органа в отношении повинностей, даней, чиншей и судебных штрафов.

Такие сборы известны в Галичине в начале XVII в. в Стрвяжской крайне², в XVI в.— в Каменецком старостве³, в Сколевских имениях Острожских (в конце XVII в.)⁴, а также сборовые суды волошских сел в Самборской волости. Население этих районов участвовало в периодических сходках двух степеней: в рамках отдельной сельской общины и в общей сходке всех сел дайной административной единицы⁵.

Там же, где отдельные села выступали разрозненно, периодические сходки сельской общины брали на себя как бы функции общих сборов. Такие сборы или судебные веча, происходившие два-три раза в году в пределах одного села, известны в селах волошского (возможно, и русского) права еще в XVII в. на пространстве от Покутья до Сандечины, то есть в районе наибольшего распространения волошского права⁶.

Возникает вопрос: являются ли сборы в качестве органа целого союза сельских общин характерным явлением для территорий этнически восточнороманских? П. Панантеску в своем исследовании об общине указывает, что наряду с общинными судами и судами старцев и соседей отдельных сельских общин, дольше всего сохранившихся (до XVII в.) в Молдавии, существовали судебные собрания нескольких сел, составлявших определенный округ. На эту систему в период феодализма накладывается система патримониальных и государственных судов⁷.

О сельских общинах и их федерациях на материалах главным образом Вранчи, относящихся к концу XVIII — началу XIX в., говорит Г. Шталь⁸. Он приходит к выводу о существовании наряду с «малыми советами» сельских общин или групп таких общин в одной долине, «большого совета» целой такой федерации⁹. Хотя он специально и не останавливается на судебных функциях этих «советов», но приводимый им материал не оставляет сомнений, что на таких советах происходили и суды. Необходимо учесть, что источники по истории Враичи относятся к позднему времени, когда эта общинная система подверглась уже значительному разложению.

Очень ценно указание Г. Шталя о том, что среди терминов, относящихся к определению общины как общего собрания общинников, встречаются «собор», «sabor», «збор» (а в Молдавии, в частности во Враиче, также «громада»). Термин «збор» употреблялся для обозначения судебных сходок и сходок попов, старых и добрых людей¹⁰.

Но общие собрания волошского населения целых значительных районов («целой волошской общины»), носившие наименование «волошских громад», известны были также в XVII в. в Словацко-Моравских Западных Карпатах. Помимо хозяйственно-распорядительных и элекционных (выбор воевод) функций громады здесь вершили также суд¹¹.

Термины «сбор» и «краина» известны и хорватскому праву. Под сборами (zbor, lega ovver sborro) здесь выступает как лига или союз нескольких сельских общин (posoba, vicinia, villa, сотипе), так и собрание (skupstina) всех членов лиги — ее высший орган¹². В XVII в. в отношении лиги как административной единицы употреблялся и термин «краина» ¹³, причем венецианские власти использовали хорватскую организацию лиг краин для создания бесплатной стражи из волохов на турецкой границе¹⁴. Надо полагать, что сборы не были чужды и хорватским волохам.

Но если термин «сбор» уводит нас за пределы Галиции, в Дунайские княжества и на Балканы, то сам этот институт, разумеется, не был чем-то этнически исключительным. Он действовал в Молдавии и других восточнороманских землях в рамках того мало изученного объединения большего или меньшего числа сельских общин, для которого отсутствовало волошское название¹⁵ и для которого молдавская господарская канцелярия XIV—XV вв. употребляла заимствованные термины: «окол» или «околина» (у балканских славян, хотя известен он и литовско-белорусскому праву: ср. «соседи околные»), «поле» (то же, что польское «ополье»), «округ», «волость». К. Чиходару отмечает, что термин «волость», встречаемый в этих документах, имел то же значение, что и в древней Руси, обозначая первоначально территориальную общину известного числа сел. С полным основанием он сопоставляет ее и с германской маркой¹⁶.

Повсюду, где в древности и в раннее средневековье существовали такие объединения, восходящие к племенным организациям, действовали также и народные сходки, выступавшие под различными названиями¹⁷. Известное место в Лаврентьевской летописи под 1176 г. указывает иа изначальный и повсеместный характер вечевого строя на Руси, подчеркивая, что «все волости изначала якоже на думу на веча сходятся...»¹⁸. Но уже в XVI в. на украинских и русских землях пережитки волостных веч крайне редки, во всяком случае источники об этом скудны¹⁹.

Есть все же основания считать, что у восточнороманских народов этот институт продержался дольше, чем у соседних народов, хотя имеющиеся источники не позволяют конкретно изучить этот вопрос.

Вранча — небольшой горный очаг свободного крестьянского землевладения со своеобразной социальной общинной организацией— дала (наряду с Крымпулунгом и др.) основание для целой теории о «неповторимости» и «исключительности» молдавского генезиса феодализма²⁰. В качестве заповедника социальных архаизмов Вранча имеет свою аналогию в Самборской волости, особенно в горной ее части, заселенной сплошь селами волошского права. Здесь вплоть до конца XVIII в. мы находим такую структуру общинного устройства, которую лишь в отдельных осколочных реликтах можно наблюдать в других галицких селах, но которая нигде в источниках не повторилась в целом.

Во главе древнерусских волостей вплоть до оккупации Польшей галицких земель находились воеводы, не отличавшиеся по своему назначению от мелких волостных воевод великого княжества Литовского, которые в XV в. стали называться старостами. В Галиции же старостами именовались представители польского короля. Таким воеводам принадлежал, в частности, суд над населением волости²¹.

Дольше всего, почти до конца XIV в., воеводское управление старого образца сохранялось в Саноцкой земле²². В других галицких волостях «русские» воеводы сразу же оказались под началом польских старост в качестве управителей волостей или начальников замков, а затем полностью были упразднены²³. Старосты либо возглавили после введення в 1435 г. польской судебной системы особые гродские суды (после аннулирования ряда гродов в русском воеводстве их осталось четыре: в каждой «земле» по одному — во Львове, Саноке, Перемышле, Галиче), либо были сведены до положения простых держателей коронных имений²⁴.

Особенностью Самборского «волостного» староства было то, что, являясь коронной державой, оно дольше (до второй половины XVI в.) сохраняло гродский суд. В последнем, пожалуй, правильнее видеть первоначальные «земские» суды волостных старост, преемственно связанные с «русскими» воеводскими судами²⁵, чем результат расширения компетенции держав коронных имений в силу пограничного положения галицких держав (старосте)²⁶.

В самом деле, польский староста, оттеснив воеводу на положение назначаемого им должностного лица, вплоть до введения польской судебной системы назначал также земских судей и председательствовал в «земском суде русского права»²⁷. Он был прямым преемником воеводы. В Самборском старостве, например, в 1422 г. староста разрешает граничный спор совместно с «земяны самборскыми и старьци». При этом присутствуют «сведци» и «много добрых». Правая грамота составляется на «русском языке²⁸. Но точно так же н княжеский суд до польской оккупации происходил в присутствии панов, земяи, «судей и светков». Функции писцов выполняли тогда дьяки, а в конце самостоятельного существования Галицкого княжества появляется и особый княжеский судья. В конце XIV в. известны как самборские судьи, так и самборский дьяк Сеиько, обосновывавший, между прочим, свои владельческие права на пожаловании «от князей Русской земли»²⁹.

Наше представление о волостях будет неполным, если не сказать о судебных вечах (conventio) и политических сеймиках (colloqium). Правда, последние были связаны не с волостью, а с более крупной административно-территориальной единицей Галичины — «землей (в Польше — с еще более крупной единицей— воеводством)³⁰. Г. Ходыницкий, указывая, что сеймики Галицкой земли назывались «генеральными», предостерегал от объяснения этого термина предположением о существовании здесь еще партикулярных сеймиков, охватывавших меньшие территориальные единицы, чем земля³¹. Однако всегда ли они отсутствовали? Известно, что волостистароства Галицкой земли пользовались в XIV в. значительной самостоятельностью³². Поскольку ни ход веча, ни его решения не фиксировались, следы его деятельности в письменных памятниках отсутствуют. Роль веча в Галицко-Волынском княжестве достаточно хорошо известна³³, и даже отнюдь не склонные переоценивать уровень политической организации и устойчивость ее институтов в древней Руси западногерманские историки вынуждены признать, что польское и литовское господство на этих землях еще в первой четверти XIV в. не успело полностью стереть автохтонные особенности политического развития и парализовать деятельность веча³⁴.

Польская буржуазная историография конца XIX в. проявляла непоследовательность, возводя, с одной стороны, систему веч и сеймов к древним польским «нераздельным» вечам (conventio)³⁵, а с другой — видя в галицкой административно-судебной системе лишь перенесение на галицкую почву готовых польских образцов³⁶.

Дальнейшая публикация гродских актов вынудила ее все более определенно говорить об отличиях галицкой административной системы от польской, склоняться даже к объяснению этих различий «устройством Руси до 1435 г.»³⁷.

Главной особенностью Червоной Руси XV в. оказалась значительная самостоятельность волостей (дистриктов) и большое количество среди них таких, которые являлись гродовыми старостами: П. Домбковский насчитал нх в Русском воеводстве свыше 20 и в маленьком Белзском — четыре³⁸.

Административная автономия Самборской волости, оказавшаяся наиболее устойчивой, сложилась ие без влияния той структуры, которая отразила особенности устройства поселенцев—носителей волошского права еще до распространения, на Червоную Русь польской административно-судебной системы. В 1377 г. Владислав Опольский пожаловал в Самборской волости семье воеводы Джурджи (Czurcz) села Новошица и Ступница³⁹, а позже, в 1430 г., Владислав Ягелло — «волошское» село Высоцкое «с солтысством или княжением» сыновьям Джурджи — Иванко и Климашко, которым вменялось в обязанность привлекать новых поселенцев⁴⁰. Это свидетельствовало о существовании здесь, на венгерской границе, сильной волошской военной организации⁴¹ и о довольно высоком положении в волости этого воеводы. Дуализм воеводской власти — русского и волошского воевод в волости — если и существовал, то недолго. Волошский воевода вытеснил русского: среди свидетелей эррекционного акта 1390 г. Нового Самбора присутствует только «воевода волошских сел из Ступницы»⁴². Точно так же в акте пожалования самборским доминиканцам земли и доходов от 1406 г. выступает «Яраг, воевода волохов Самборской волости»⁴³.

Рыцарская служба и шляхетское хозяйство говорили об отрыве этих воевод от волошских общин. В конечном счете, потомки первых воевод растворяются в польском шляхетстве⁴⁴, тогда как сама должность воеводы сводится к бурграбству.

Представительство же общин волошского права переходит к концу XV в. на крайника. Поскольку крайника в 1507 г. находим в селе Кобло на особом от княжества хозяйстве⁴⁵, то есть он не был князем в собственном селе, можно считать, что он не являлся выборным из числа князей ЛИЦОМ⁴⁶.

Вплоть до 40-х гг. XVI в. крайних, выступая в единственном числе на всю волость и, судя по интитулации (providus), не являясь шляхтичем, играл тем не менее видную роль, скрепляя своим свидетельством важнейшие комиссарские акты⁴⁷.

Для понимания синтеза волостной и крайничьей («волошской») организации очень важна одна терминологическая особенность. В первой половине XVI в. Самборская волость выступает также под названием «Крайни» (universa bona regalia alias Kraynya — по терминологии акта 1521 г.⁴⁸), когда речь шла, иапример, об общеволостном интересе в отношении к лесам и пастбищам. Здесь проявился тот дуализм в политической структуре изучаемой волости, о котором идет речь.

К тому времени, когда сборы или сборовые суды становятся доступными конкретному наблюдению, территориальное устройство волости-краины подвергалось изменениям, вызванным приспособлением к потребностям барщинно-фольваркового и крупного солеварного хозяйства. Равнинные села русского, немецкого или волошского права оказались разорванными фольварками на «ключи». В 60-х гг. XVI в. выделяется как промежуточное образование Озиминская волость, а основной массив горных сел волошского права был разделен сначала между двумя, а в 80-х гг. — между четырьмя «раинами, на месте которых в первой половине XVII в. видим уже семь краин. Это окончательное деление точно соответствовало тому делению горных сел на станы, следы которого отчетливо выступают в инвентаре 1568 г. В главные пункты станов население дважды в год доставляло разъезжавшему по ним подстаросте овечью дань или «стронгу», и здесь ему полагалась «стация» или «стан»⁴⁹ (то есть довольствование за счет населения).

Изменился и характер сборов. Они теперь функционировали в рамках новых хозяйственно-административных единиц, причем несколько неожиданным оказывается тот факт, что на сборы в XVII в. приходило население ключей, сплошь состоявших из сел русского права. В замковых актовых книгах сохранилась, например, под 1604 г. выписка акта, произведенного 8 марта 1599 г. на Озиминском дворе на весеннем «сборе всех войтов и кметей»⁵⁰. Села Дублянского ключа, выделившегося впоследствии из Озиминской волости, в XVII в. должны были «сбориться и судиться в Дублянах». Сохранилась запись акта дублянского сборового суда от 1611 г.⁵¹, а последнее упоминание о сборовом суде в Дублянах относится к 1686 г.⁵² Имеется упоминание о сборе 1659 г. в Бабине — центре Бабинского ключа⁵³. Первоначально села немецкого права исключались из участия в сборах⁵⁴, но в XVII в. они выступали в сборовых судах, особенно по искам соседних волошских сел⁵⁵. Что касается горных краин, то они в то время тоже были частично разбиты территориально в отношении сборов, в рамках структурных единиц феодального хозяйства, подчиняясь распорядителям феодальной ренты. Так, сборы Подбужской краины, выделившейся из Озиминской волости, в первой половине XVII в. происходили при Котовском жупном (солеваренном) управлении, сборы Гвоздецкой краины — в Старосольской соляной жупе. Основная же масса горных сел волошского права еще в начале XVII в. сходилась на сборы в исконном, как представляется, месте — в старом княжеском деревянном замке, резиденции бурграбия, в миле от нынешнего Старого Самбора, стоявшем на горе, у подножия которой находился старинный монастырь св. Спаса⁵⁶.

Древний Самбор, передав свое имя Погоничу — Новому Самбору или нынешнему Самбору, в XVII в. уже назывался Старым Самбором. Из всех предпринятых до сих пор попыток⁵⁷ объяснить этимологию этого распространенного от польского Поморья до Венгрии топонима наиболее убедительным представляется предложенное А. С. Петрушевским этимологическое его объяснение как «собор»⁵⁸. Тогда семантически его можно было бы связать с первоначальным местом сборов. Единственным местом сборов в дальнейшем становится Новый Самбор, причем с конца столетия область их действия распространяется на все горные села волошского права.

Можно высказать предположение, что областью первоначального веча-сбора, совместного для русских и волошских сел, являлась вся волость. Древнерусский город был тесно связан с волостью: «град», место веча, означало то же, что «волость»⁵⁹, а украинские города и после введения в них магдебургского нрава, которое выделяло их из волости, долго сохраняли обычную систему общинных сходок⁶⁰.

Известное место из инвентаря 1568 г.⁶¹, неоднократно приводившееся в литературе⁶², гласит: «Два раза в году все люди тех сел (речь идет о «волошских селах») сходятся в город на сборы, из которых один бывает на св. Петра, называют его весенним {jarni), другой на св. Мартина, называют его осенним. Туда князья сносят от них (крестьян) чинши и поплатки, там же между ними происходят суды, назначаются и взимаются вины». Описание, по замечанию И. А. Линииченко, верное, но поверхностное. И относится оно только к так называемому Самборскому староству, без Озиминской волости и Старосольской жупы.

В латинских текстах сборы именовались convetitio generalis, в Саноцкой земле — prawo gajne zborowe⁶³.
Процедура сборов, сроки созыва и представительство на них менялись часто по прихоти домииальных властей и поэтому не везде были одинаковы.

Еще в конце XVI в. в Самборском старостве⁶⁴ и в 1605— 1611 гг. в Старосольской жупе различались «ярные» и осенние сборы. Первый в Старой Соли происходил в апреле или в мае, а осенний передвинулся иа зимние месяцы — декабрь или начало января⁶⁵. Но в самборском старом замке уже в начале XVII в. отдельные краины собирались на сборы по очереди только раз в году — обычно между декабрем и мартом, в различные назначенные им дни⁶⁶, то есть в свободное от сельскохозяйственных работ время. Наконец, «универсалом» замка от 19 мая 1765 г. со ссылкой на давний обычай в качестве срока для сборов устанавливается канун праздника Ивана Крестителя — 24 июня. Все семь краин по очереди «сборились» в этом году в период с 19 по 22 июня, в 1768 г. — с 14 по 22 июня⁶⁷. Универсалом администратора Самборской экономии или его заместителя население всех сел через крайников и князей оповещалось о предстоящем сборе в церквах.

Обычно сборы открывались утром, с восходом солнца, поэтому представителям сел рекомендовалось выехать в Самбор заблаговременно, накануне назначенного дня.

Такую же деградацию периодичности претерпели сборы и в других районах Карпат. В конце XVII—XVIII вв. они повсюду становятся годичными, приуроченными к тому или другому времени года в зависимости от условий местного хозяйства: в Западных Карпатах — к маю, в районе Сколе — к великому посту⁶⁸.

Деградация сборов шла также и по линии сужения представительства. Древние веча не исключали участия в них тех или других социальных слоев. Галицкое вече 1187 г. включало «всю галицкую землю — мужей, белое и черное духовенство, «и нищая и силиыя и худыя»⁶⁹. «Вся земля, бедные и богатые» (tota terra, divites et pauperes) принимали участие и в древних нераздельных польских вечах. Больше того, участие в вечах было обязанностью, освободить от которой мог только особый привилей⁷⁰. Собрания «бояр и всех волохов», видимо, без различия социальной принадлежности, можно наблюдать в Фогараше (Трансильвания) еще в XVI в.⁷¹

В отличие от политических веч, где исключение социальных групп шло снизу, в самборских сборах, как и вообще в сельских волостных сходах, дело обстояло наоборот: в конечном счете их роль была сведена к вспомогательному звену в административной системе по управлению крестьянским населением.

И. А. Линииченко отмечал обязательный характер сборовых судов: кто не являлся на сборы, уже тем самым давал основания подозревать его в участии преступления⁷². Это подтверждается самборскими материалами⁷³. Надо полагать, что сборовый суд начинался с опроса представителей сельских общин, все ли главы семей в сборе⁷⁴.

Хотя инвентарь 1565 г. зафиксировал возможность денежного откупа от обязанности являться на сборы⁷⁵, крестьяне еще в 1592 г. жаловались королю, что на сборы заставляют ходить даже больных и престарелых. Референдарский суд, видимо отменяя денежный откуп, подтвердил обязательность личной явки на сборы, делая исключение для тех, кто «действительно болен и подтвердит это свидетельством двух достойных соседей», а также для престарелых лиц. Но последние обязаны были посылать на сборы вместо себя своих сыновей⁷⁶. Ответ короля на эту жалобу был непреклонным. В том, что, несмотря на «приказ урядников», «не все сходятся на громаду», он усматривал проявление «непослушания и своевольства тех подданных» и предписывал самборскому старосте, знаменитому Ю. Мнишеку, иметь бдительный надзор за такими лицами. Крайникам и сельским общинам вменялось в обязанность доставлять «непослушных» к старосте для дачи объяснений и покарання, а в случае, если бы кто из них прятался, выследить всей общиной и судить, передав исполнение своего приговора старосте⁷⁷.

В начале XVII в. был восстановлен денежный выкуп за неявку⁷⁸, однако неявка лиц, на которых подан иск сборовому суду, влекла за собой не только штраф, но и удовлетворение претензий истца⁷⁹. Во второй половине XVII в. штраф за личную неявку на сбор составлял 1 гривну, за уход со сбора «не усправедливившись», то есть не дослушав своего дела до конца,— 2 гривны⁸⁰. Если покидали сборы общины отдельных сельских «концов» или целых сел, они подвергались штрафу от 10 до 50 гривен⁸¹. Штраф за неявку должностного лица сельской общины, например, десятника, составлял 5 гривен⁸². Постепенно сборы теряют обязательный характер. Логическое завершение этого процесса нашло свое отражение в инструкциях 60-х гг. XVIII в. крайникам. Согласно этим инструкциям, «вся община не обязана являться на подобные сборы, а только те, кто имеет на них свои дела и свой интерес. Достаточно, чтобы община выделила из своей среды двух человек, а остальные чтоб не утруждали себя и не расходовались» или, в другой редакции, «на сборовые суды в замок невиновных не привлекать»⁸³.

В XVI в. обязательной была явка глав семей — «кметей» или «хозяев», а престарелых лиц и женщин представляли женатые сыновья. Сословной привилегией шляхты была исключительная подсудность гродским и земским судам. Однако мелкая шляхта, особенно из числа князей, и в конце XVI — начале XVII в. охотно прибегала к сборовым судам, заявляя при этом о добровольном отказе от своего права судиться в гроде⁸⁴. Участие духовенства в первоначальных вечах не подлежит сомнению. На молдавско-румынских землях участие попов в общинных сборах отмечено даже в XIX в.⁸⁵

Только распоряжением королевской канцелярии от 22 апреля 1564 г. попы Самборского староства были освобождены от обязательной явки на сборы и подчинены непосредственной юрисдикции старосты⁸⁶. Но это не значит, что участие их в сборах отменялось. Больше того, их участие в коллегии суда было необходимо при рассмотрении семейных и других дел, подлежащих надзору владыки. Наиболее полно выражен социальный состав сборовых судов в рубриках протоколов сборов 1678 и 1679 гг. Здесь помимо «солтысов», то есть князей, были представлены попы, вольники, кмети, присяжные мужи сельских общин⁸⁷.

В более лаконичных рубриках начала XVII в. отсутствуют упоминания о попах и вольниках, зато более четко отражен поголовный характер сбора и роль крайников на них⁸⁸. В XVIII в. крайники являлись на сбор со своими писарями и «служащими людьми», а также с «поездниками» и «пахолками». Кроме того, в сборах участвовали лесники, лесничие, дозорцы различных служб экономии, распоряжавшиеся барщиной. Все эти лица обязаны были иметь при себе всякого рода реестры, квитанции, полученные ими в течение года распоряжения, протоколы и декреты низших судов с перечнем штрафов. «Громадские старшины» являлись с выданными им на прошлом сборе «громадскими книгами», в которых велась запись расходов, приходов, распоряжений и т. д.⁸⁹ Но порядки XVIII в. свидетельствуют о другом — о превращении сборов в простой придаток аппарата внеэкономического принуждения.

О том, что собственно судьями в XVI—XVII вв. на сборах должны были быть князья и крайники, а старосте и официальным представителям замка принадлежал лишь надзор, свидетельствует то, что последние именовались «судебными сборовыми дозорцами»⁹⁰.

О составе коллегий сборовых судов ясное представление дает жалоба князей «всей волости Самборской и Озиминской» от 1592 г. Староста Ю. Мнишек нарушал их права. Князья писали, что на сборах «слишком сурово судят* как их самих, так и королевских крестьян, на что комиссары отвечали, что сами жалобщики, то есть князья, обязаны заседать в суде наряду с официальными «урядниками» по 6 человек и «карать виновных в соответствии с общим решением (wedlug spolnego rozsadku)⁹¹. М. Грушевский совершенно ошибочно истолковал слова этого акта о праве князей-агрессоров выносить приговоры как нововведение XVI в.⁹² «Нововведением» было превышение своих прав со стороны дозорцев. «Князья судят сбор», — говорится о Стрвяжской крайне 1614 г.⁹³

Однако даже упоминание о шести асессорах оставляет открытым вопрос о численном составе сборовой коллегии, так как речь идет только о князьях. Согласно сколевской ординации княжны Острожской 1698 г., на сборах в Сколе заседали два крайника (орявский и опорский) и десять князей или избранных общинами присяжных⁹⁴. В Живецкой области коллегия волошского суда состояла из 12 «столичных присяжных» и воеводы, к которым в XVIII в. присоединились «референдарь» из старцев и писарь⁹⁵. П. Домбковский не различает волошские сессии гродского львовского суда и двухкратные в течение года собственно сборы. Очевидно, и к тем и к другим можно отнести приводимую им запись от 1 февраля 1453 г. о семи «волошских судьях», из которых один был председателем, а трое прямо названы князьями⁹⁶. В Хатзекском дистрикте на особых волошских сессиях каштелянского суда в качестве судебных асессоров выступают избранные на съезде «достойных доверия мужей» (сбор?) 12 князей, 6 попов и 6 человек «простых ВОЛОХОВ»⁹⁷. В числе заседателей самборских сборов могли быть, кроме князей, присяжные от общин, до середины XVI в. попы и, конечно, крайники.

Председательство старост или их заместителей в сборовых судах — явление совершенно нормальное в феодальном обществе. Вспомним, что право судебного иммунитета в Западной Европе состояло первоначально именно в праве феодала председательствовать на судебных собраниях населения подчиненных ему сел⁹⁸. На государственных землях эту функцию выполнял представитель короля.

Согласно инвентарю 1568 г., на сборах в Самборе судят подстаростий и дворовый (замковый) судья, а апелляция идет к старосте⁹⁹. На сборе в Старой Соли в 1605 г. видим «сборового судью», «слуг старосты» в лице Яна Модзелевского и Яна Каховского, заместителя жупного писаря «пана Ференца»¹⁰⁰.

На сборах второй половины XVII в. как в Самборе (Новом), так и в Старой Солн неизменно присутствовал подстароста или вицеадминнстратор¹⁰¹. На сборе 1667 г. в Самборе присутствовали королевские комиссары, «присланные для разбирательства судебных дел» (ad disiudicandas causas) и, наряду с вицеадминистратором Ежи Гошовскнм, сам администратор экономии Ян Л. Водницкий¹⁰². Администратор Ст. Скаржевский лично присутствовал в Самборе иа сборах 1678 и 1679 гг.¹⁰³

На сборе Исайского ключа 1617 г. в Самборе актовый писарь самборской курни «учтивый» Ст. Курач принес присягу («декреты и всякие записи буду принимать и вносить в книги и нз книг делать выписки и выдавать их доподлинно» за установленную плату) в присутствии подстаросты Яна Борковского, «эконома» замка и сборового судьи Петра Тржешковского, Ивана Волосянского, видимо, крайника, и некоего Грицко Добрянского, а также «громад» всех сел¹⁰⁴.

Сбор 8 марта 1599 г. в Озимннском дворе происходил в присутствии самого старосты Ю. Мнишека, «ознмниского подстаросты» Яна Залесского и некоего пана Рыбинского¹⁰⁵. Но во второй половине XVII в. дело ограничивалось присутствием на сборах, которые происходили в ключах, одного «державцы» ключа¹⁰⁶. Судьи, приезжавшие на эти сборы из Самбора, получали с населения корм для коней и питание для себя, а также особую плату — «вступное»¹⁰⁷. Наконец, на сборах в Котовскэй жупе председательствовал местный «поджупок» в присутствии представителя замка¹⁰⁸.

Сборовые судьи и писари имелись в XVI—XVII вв. в замке и в жупах. Наконец, существовал особый волошский судебный пристав — instigator valachiensis¹⁰⁹ Таким образом, сборовые суды имели свой постоянный аппарат, что свидетельствовало о значительной автономности «волошской» системы самоуправления. Любопытен обряд присяги актового писаря, свидетельствующий о его выборности, причем из числа не шляхты. Дело в том, что хотя запись протоколов сборовых судов велась с конца XVI в. по-польски, знание «русского» письма было обязательным для писаря, так как вся исходящая документация, адресованная крайникам и общинам, велась до начала XVII в. «по-русски». Присягу на сборах приносил, таким образом, особый, сборовый писарь, или «русский писарь самборского двора», упомянутый в лнце некоего Грицко в 1600 г.¹¹⁰ Но обряд присяги писаря сохранялся и в 1631 г., хотя присягу в этом году приносил явно шляхтич польского происхождения Станислав Стыцкий¹¹¹. Что касается сборового судьи, то о нем можно сказать лишь то, что с конца XVI в. он, по-видимому, назначался замком.

Важно отметить еще одну деталь: связь между всей этой системой и институтом бурграбства, которую можно уловить еще в начале XVII в. Подпись и печать бурграбия, шляхтича православного исповедания Петра Добрянского, находим на выписке из «протокола Старого замка», датированного 27 октября 1610 г.¹¹² Сохранилось также письмо самборского бурграфа «по-русски», адресованное князю в Внтеве (1600 г.)¹¹³. Сохранение русского (украинского) языка, являвшегося у волохов языком литургии и письменности, в канцелярии бурграбня и старосты в качестве полуофициального до столь позднего времени показательно: это связано с привилегированным характером волошского права, признаваемого в качестве иностранного, колонизационного, тогда как «русское право» в Галичине официально давно было аннулировано признанием польского в качестве единственно коренного.

И. А. Линничеико, а вслед за ним и К. Кадлец считали, что «нормальные волошские суды», то есть оборовые, сохранялись только в Самборщине и не дольше XVI в. Сборовому суду они противопоставляют чрезвычайные сессии волошского права, которые назначались Саноцким гродскнм судом — с участием воеводы н каштеляна, судьи н подсудка, волошских князей, попов и других представителей волошских общин, и решавшим процессы, подлежавшие гродскому суду¹¹⁴. Но нельзя путать вопрос о сборовых судах с вопросом о высшей инстанции волошского права и инстанцией по делам, подлежавшим смертной казни. «Сборовые гайные суды»¹¹⁵ функционировали в XVI в. и в Саноцкой земле. Показательна в этом отношении купчая, оформленная в 1620 г. «перед урядом и книгами волошского права села Миёва Воля» и утвержденная затем на сборе Саноцкого староства в 1625 г. Соответствующая выписка «из саноцких волошских актов» «за волошской печатью» и подписью кросненского подстаросты Яна Журовского была внесена в 1633 г. в саноцкие гродские книги¹¹⁶.

Собственно уголовные, караемые смертью, дела о разбоях и кражах (дела о мужебойстве решались в порядке частных композиций) были изъяты из ведения сборовых судов с самого начала. Но это относилось в равной степени и к Самборщине. Во всяком случае в XVI в. самборский гродскнй суд имел безусловное касательство к сборовым судам. Об этом говорит участие в осеннем сборе 1558 г. (in convent и autumnali) по поручению старосты самборского гродского судьн Павла Радецкого (judex castrensis)¹¹⁷.

А. Фастнахт указывает, что до введения в 1435 г. в Саноцкой земле польских гродского и земского судов поселенцы «волошскнх» сел этой земли судились на том первоначальном земском суде, перед которым тогда отвечали н жители русского права. Затем дела поселенцев волошского права перешли сперва в компетенцию волошских сессий «польских» гродских судов, а в конечном счете — в ведение высшего суда немецкого права при саноцком гроде¹¹⁸. К этому следует прибавить, что речь шла о высшей уголовной инстанции для волохов.

То же самое произошло и в Самборском старостве. После окончательной ликвидации местного грода дела о грабежах и разбоях жителей, судившихся по волошскому праву, в XVII D. передавались самборской курией гродскнм судьям немецкого права в Старом Самборе, Самборе и Старой Соли, имевшим право меча¹¹⁹. Тот факт, что апелляция от самборских сборов шла к самборскому старосте, позволяет предположить наличие в XVI в. особых волошских сессий и при местном гроде. Но и самборский куриальный суд после того, как окончательно заглохла деятельность грода, в XVII в. рассматривал на основе местных (волошских) обычаев и с участием «добрых людей»— князей и крайников, назначаемых по выбору сторон, дела о земельных спорах, семейных разделах, а также об установлении композиции, не решенных приятельскими судами на местах, в том числе дела между князьями и мелкой шляхтой. Для крестьян он являлся высшей инстанцией по неуголовным делам.

Сборовый суд — лишь одна сторона деятельности сборов. Значение их было шире. Волошскне сборы («собрания всех волохов» и бояр) в средневековой Трансильвании, например, приобрели известное политическое значение¹²⁰. Какие-то пережитки законодательных функций самборскнх сборов можно наблюдать в различного рода нормативных постановлениях, принимавшихся ими в XVI — начале XVII вв., о порядке землепользования, охране лесов, о целевых поборах на общественные нужды, об организации ночных н пограничных сторожевых постов, использовании пустующих земель и т. д.¹²¹ Иногда они принимались по инициативе «общины (communitas) всей краины»¹²², иногда— домениальных властей и только оглашались на сборе и вносились в протокол. В актовых книгах записи такого рода выделялись рубрикой «Крайня» или «Краина».

В ряде случаев в них идет речь об установлении новых правовых норм. Так, в постановлении сбора Розлучской краины 1598 г., озаглавленном «Краина. Который бы князь вины утаил», говорится о том, что за утайку судебных штрафов и уклонение от регистрации их в сборовых реестрах князь подлежал выдаче «на милость» старосты» «со всем имуществом и горлом»¹²³. Постановление 1608 г. «Краина — на князей и громады объезда Боберского» устанавливало штраф за самовольные порубки в заповедных лесах: за каждый бук или ель крестьянин или князь должен был поплатиться волом «для кухнн» старосты¹²⁴.

Принятый в 1619 г. «сборовый декрет о грабежах», то есть о конфискациях, имел своим источником жалобы крестьян на крайников и князей. Декретом запрещалось («когда кого-нибудь из них то ли за панские повинности, то ли за какие-нибудь другие долги грабят или децкое берут») использовать конфискованный рабочий скот в личных интересах, для работы в князском хозяйстве, где обычно его морили голодом и подвергали изнурению. В результате крестьяне часто за небольшую недоимку или долг лишались тягловой силы. Конфискованный скот надлежало в течение трех дней отсылать в замок и платить штраф 20 гривен.

В этом же постановлении указывалось на ущерб, который приносили местным крестьянам грабительские налеты из-за венгерской границы «забескндскнх» жителей. Если даже потерпевшим самборским подданным удавалось возместить ущерб через венгерские суды, то забескидцы в отместку предпринимали новые ночные налеты и захватывали еще больше скота, чем было возмещено. В связи с этим сборовый суд «приказывал», чтобы каждое село имело сменную стражу днем и ночью, и в чье дежурство случится какой вред, тот и будет за него в ответе¹²⁵.

Постановление «Войты и община краины Боберского» было принято в 1608 г. В связи с участившимися налетами «венгерских сабатов» (вооруженных банд) для усиления охраны границы в Самбор направили три роты «пахолков» под командой полковника Боратынского. Разведенные на «стации» по селам жолнеры стали чинить обычные поборы, насилия и грабежи, которые вынудили жителей Михновца обратиться за заступничеством к крайнику Сим,ко Боберскому. Когда в село прибыл сын крайника со своими людьми, жолнеры затеяли «сваду», в результате которой два пахолка, размещенных здесь на постое, сильно пострадали от людей крайника.

По жалобе полковника староста Ю. Мнишек приказал крайнику войти с потерпевшими в композицию, в результате которой крайнинк уплатил крупную сумму денег. Учитывая, что крайник действовал в общих интересах из-за «обид, которые подданные терпели повсюду», сбор принял решение о раскладке уплаченной им суммы на всю кранну: с каждого князя или вольника — по два злотых, с кметя — по одному. Предложение обсудили и приняли единогласно (schyliwszy sie у naradziwszy, spolnie pozwolily), причем к данному декрету внесли добавление, придававшее ему силу обязывающего прецедента: «если бы впредь случилось, что в каком-либо селе князь или громада попали бы в подобный эксцесс или гвалт, то вся краина должна сообща сложиться, по скольку бы ни выпало на каждого»¹²⁶.

Имеются сведения о постановлениях Розлучской краины, устанавливавших размеры приношений («колядок») в пользу крайника¹²⁷.

По решению сборов производились переделы земли в отдельных общинах¹²⁸. В 1616 г. краина Боберского приняла постановление, по которому установленный в с. Плоске порядок и сроки огораживания посевов распространялся на все села. За нарушение этого порядка полагался двугривенный штраф. Краина «приняла» это постановление, а сбор «утвердил» его¹²⁹.

До середины XVI в. сборы сохраняли значительное влияние даже в вопросах, касавшихся феодальной ренты. Введение новых н увеличение объема старых повинностей требовало формальной санкции всей кранны, то есть сбора. Так, согласно инвентарю 1568 г., Стрыйская краина «поступилась» (postepila) денежной «причиной», то есть прибавкой к чиншу в размере двух грошей с дворища «за работу»¹³⁰.

В компетенцию сборов входило также решение вопросов о границах волости и утверждение граничных актов королевских комиссаров, принимаемых обычно с участием «старцев» от двух сторон. Так, граничный акт комиссаров о границах Черхавы, Лукавицы, Монастырца и Винников утвердил осенний сбор 1558 г.¹³¹

Наконец, на сборах избирали крайников из числа князей. Но избрание носило чисто формальный характер уже в XVI в. Фактически крайник назначался старостой¹³² и представлялся сборам. Князья, добиваясь избрания на крайництво, прибегали к подкупу лиц, от которых оно зависело, нередко вступая друг с другом в вооруженные конфликты¹³³. Но даже в XVIII в. кандидатура замка утверждалась с одобрения сбора. Все общины должны были «прокричать» свое согласие¹³⁴. На сборе крайник приносил присягу¹³⁵. Нередко население на сборах еще в XVI в. давало резкий отпор злоупотреблениям крайннков¹³⁶.

Аналогичные функции, помимо судебных, выполняли волошские «громады» в Западных Карпатах, решая хозяйственные, податные, граничные вопросы, охрану земельных интересов, регулируя сбор овец на «салаши» и т. д.¹³⁷ Поскольку в функции самборских крайников входили переписи овец, распределение «кошар» и отвод участков под «пасеки»¹³⁸, надо полагать, что и эти вопросы регулировались на сборах и здесь же вырабатывались соответствующие нормативные положения.

К сожалению, подобного рода «законополагающую» деятельность сборов мы можем наблюдать лишь в короткий период ее окончательного отмирания. В самой редакции таких постановлений, особенно в редакции обоснования, на первом плане стоит скарбовый интерес. Только в вопросах внутренних отношений в крайне, которые прямо не задевали интересов скарба, общинам представлялась большая свобода обсуждения и утверждения.

Существовала еще одна сфера активности сборов, в которой они полнее и дольше выступали в качестве органа волеизъявления всего населения и представляли большую силу.

Речь идет о функции сбора как органа коллективных, организованных действий значительной массы населення, нередко являвшихся выражением острых классовых конфликтов с феодальной администрацией. Именно на сборах разрабатывались и принимались обращения к королям и выбирались ходоки с жалобами и протестами против произвола старост и администраторов от имени всех королевских крестьян, князей, крайников, попов и т. д. Нередко такие сборы сопровождались массовым неповиновением. Сборовые решения подводили как бы правовую основу в сознании крестьян для самых решительных антифеодальных акций¹³⁹.

Необыкновенную активность проявил институт сборов в этом направлении в конце XVI — начале XVII в. — период наиболее интенсивного феодального наступления на экономические интересы крестьян в условиях бурного развития фольваркового и солеварного «предпринимательства» казны. Сборы в это время нередко выходили из повиновения властям и принимали характер антифеодальных выступлений.

Инвентарь 1568 г. очень скупо говорит о «смутах (zamieszanie), происходивших в «тех староствах», но за этим «замешательством» угадываются бурные крестьянские сборы. По замечанию комиссара Яна Замойского можно догадаться, что причиной недовольства крестьян явились надбавки к чиншам под предлогом неодинаковых размеров ланов. Он рекомендовал старосте напомнить крестьянам, что они сами дали согласие на эти надбавки, одновременно предлагая ему «окорачивать» своих «слуг», допускавших злоупотребления¹⁴⁰.

Согласие крестьян целого староства, на которое ссылается Замойский, как и последовавшие за ним протесты, не могли быть выражены иначе, как на сборах. Особенно острый и напряженный характер приобретают отношения между сборами и администрацией при старосте и «экономе» самборскнх имений Ю. Мнишеке, самом корыстном и грубом крепостнике. Коллективные жалобы и выступления населення всего Самборского староства и Озиминской «державы» не прекращались здесь с 1591 г. и вплоть до 20-х гг. XVII в.

Из королевского листа от 11 декабря 1591 г., адресованного старосте нлн в его отсутствие бурграбню, крайннкам н другим «урядникам горных сел», узнаем, что в ответ на поступившую жалобу «подданных Стрыйской и Днестровской краин и других сел, принадлежащих к названному (самборскому. — В. И.) замку», создана комиссия из шести высших сановников во главе с главным королевским казначеем Яном Фнрлеем из Домбовицы и с участием королевского секретаря Адама Стадницкого, которой надлежало выехать на место к весне следующего года. Поводом к жалобе, помимо грубых злоупотреблений и произвола, послужила фактическая самовольная отмена Мнишеком инвентаря Слостовского 1587 г.¹⁴¹, частично переводившего барщину на чинш.

Крестьянские ходоки, доставившие жалобу в Краков, были подвергнуты, по приказанию Мнншека, истязаниям и брошены я тюрьму. В апреле 1592 г. в Кракове появились новые самборские ходоки, которые, несмотря на приказание королевской канцелярии, не хотели вернуться домой до тех пор, пока не получили королевский охранный лист, предупреждавший возможные репрессии против них со стороны старосты¹⁴². Поскольку комиссия, не без происков Мнншека, приняла тактику проволочки, в начале лета в Краков снова направились «подданные из Самборской волости», которые на сей раз застали при дворе Мнншека, пытавшегося, видимо, нейтрализовать содержащиеся в жалобах разоблачения своей неприглядной деятельности, но еще не успевшего склонить двор полностью на свою сторону. Во всяком случае когда жалоба была выслушана королем и референдариями в присутствии Мнншека, тот стал изворачиваться, ссылаясь на свое неведение о злоупотреблениях и незаконных поборах своего служащего персонала, о жестокой расправе над ходоками и т. д. Об этом мы узнаем из листа Снгнзмунда III от 3 июня 1592 г.¹⁴³

Новый срок для прибытия комиссаров приурочивался, видимо, к осеннему сбору. Место, куда надлежало вызвать и выслушать обе стороны (старосту и все общины), должны были установить сами комиссары: «в Самборе или где окажется удобнее». Окончательное решение вопроса мыслилось королевскими референдариями как результат переговоров и соглашения между этими сторонами¹⁴⁴.

Отметим одну особенность в коллективных действиях крестьян в XVI в.: две крупнейшие краины Самборского староства выступают совместно, видимо, на общем сборе. Это заставляет предположить, что для принятия общих решений сборы краин могли объединяться. Такое объединение необходимо было, например, в случае прибытия королевских комиссаров или при объявлении решений, имевших отношение ко всему населению¹⁴⁵. Последнее известное нормативное постановление 1631 г. о максимальном сроке возвращения беглых крестьян без утраты наследственных прав на землю было адресовано «всем краянам» и было «учинено на сборе», видимо, всех краин¹⁴⁶.

Массовый характер сборов таил в себе большую потенциальную взрывную силу, и естественно поэтому стремление Скарба ограничить его дроблением краин, и тем самым сборов, сперва по долинам рек¹⁴⁷, а затем по станам.

Одновременно с крестьянами горных сел, но на своем особом сборе, выдвинули в 1592 г. претензии к Мнишеку крестьяне Озиминской волости. Интересно отметить, что в содержании жалоб отразился социальный состав сборов XVI в. В них мы находим наряду с пунктами, касавшимися интересов крестьянского населения, также пункты, содержавшие требования и претензии попов и князей. Конечно, требование князей, например, о третинах, не совпадало с интересами основной массы населения, вынужденной идти на компромисс во имя единства действий.

Когда комиссары наконец прибыли в Самбор и оповестили об открытии комиссарского суда, население сошлось на сбор, на котором сперва были рассмотрены претензии «всех краин» или «подданных Самборской волости», а затем жалоба Озиминской волости. Часть вопросов решили на месте, а часть отослали на усмотрение короля. Последние нашли свое далеко не благоприятное для крестьян разрешение в двух королевских листах — одном, утверждавшем акт комиссаров, от 23 сентября 1592 г. и втором — «окончательном» от 12 нюня 1593 г.¹⁴⁸

В дальнейшем встречаем адресованные королю жалобы только от имени населения отдельных краин. Так, спор с тем же Мнишеком перед лицом референдарского суда в 1608— 1609 гг. продолжали вести крестьяне Дублянского ключа, выделившегося из Озиминской волости, уже силами всего 12 общин, невзирая на репрессии и покарання ходоков¹⁴⁹. Отдельно выступали в 1608 г. крестьяне Медыничской «державы», и их жалоба рассматривалась комиссарами в Медыничах¹⁵⁰. А крестьяне, приписанные к Старосольской жупе и тем самым оторванные от староства, выступили особняком против введення Мнишеком тяжелой повинности по доставке дров на солеварни в те же бурные 159l—1592 годы¹⁵¹.

Последняя коллективная жалоба населення всей Самборской экономии была заявлена в саноцкий грод 20 декабря 1631 г. от имени «всех крайников, солтысов, войтов, вольннкэв и поспольства из сел» против произвола старосты Гермолая Лнгензы и потворства этому произволу со стороны королевского комиссара Б. Грабянки. Последний вместо рассмотрения жалобы по существу приказал выпороть ходоков смоченными в соляном растворе постронками и бросить их в тюрьму. В горные села он послал ротмистра с двумя десятками пахолков для оглашения своего универсала, содержавшего угрозы новыми расправами в отношении жалобщиков¹⁵².

При составлении этой жалобы был приведен в движение весь аппарат сборов во главе с крайниками, князьями. На сборе избрали ходоков, установили разверстку чрезвычайного денежного сбора на оплату их поездки в Краков. Интересно, что староста при поддержке того же Грабянкн, пытаясь придать видимость законности своим действиям, произвел инсценировку какого-то «добровольного соглашения с населением» Самборской экономии, зазывая к себе наименее стойких князей и крестьян и заставляя их поставить на нем свою подпись. Все «войты, попы, вольники и подданные короля» в своей жалобе разоблачили этот подлог и заявили о своем непризнании «соглашения», так как «мы при том не были»¹⁵³.

Если все же королевская администрация не аннулировала самборскне сборы и в XVII в., несмотря на то, что их активность нередко шла вразрез с общим барщинно-фольварковым наступлением, то это объясняется отсутствием у нее другого (кроме чисто финансового) эффективного средства контроля за старостами в огромном комплексе имений. Жалобы крестьян содержали необходимую для этого информацию. Посылая, например, 20 ноября 1608 г. комиссара в Дублянскнй ключ, Сигизмунд III требовал, чтобы в назначенное время и место староста созвал всех «подданных» н чтобы в присутствии того же старосты или его представителя были выслушаны жалобы крестьян¹⁵⁴. Сборы созывались королевскими ревизорами и при производстве ревизий, составлении ннвентарей и т. д., хотя уже к концу XVII в. комиссары ограничивались вызовом только крайннков и «урядников» сел для дачи необходимых сведений, а также конкретных жалобщиков¹⁵⁵. Даже в XVIII в. введение в должность нового администратора Самборской экономии происходило в присутствии «множества здравомыслящих людей», причем комиссары тут же рассматривали всякого рода жалобы на прошлую администрацию¹⁵⁶.

Сборы XVIII в. в краннах (в барщинных ключах они с конца XVII в. упраздняются, и сборы становятся исключительным признаком «волошского» права) теряют свое прежнее значение и влияние. В протоколах сборовых судов находим лишь записи жалоб отдельных общин, причем эти жалобы выше протеста против произвола крайников, попов, корчмарей, вольников и соседней шляхты не поднимаются¹⁵⁷.

Сборы окончательно превращаются в отчетно-контрольный придаток судебно-полицейской и фискально-бюрократической доменнальной системы, «в орудие вмешательства замка во всю совокупность общественных отношений»¹⁵⁸.

Об источниках права и практике собственно сборовых судов дают возможность судить записи их протоколов в самборских и старосольскнх актовых книгах, а также реестры сборовых судов 1659—1665, 1667—1670 и 1765—1767 гг.¹⁵⁹

В Сколевских краннах всякого рода иски регистрировались управляющим замка и оставались «на реестрах» до сборового суда. После суда подытоживались «гривны» (штрафы) по каждому селу, а князьям выдавались исполнительные листы¹⁶⁰. В Самборщине, по инвентарю 1585 г., «внны под присягой блюдут князья, а потом на сборе, когда судят, докладывают, и виновные платят в соответствии с декретом суда»¹⁶¹. В XVII в. здесь же князья и крайники судили население в течение всего года, в своих книгах делали отметки об уплате штрафов, а затем на оборе сдавали по этим книгам собранные деньги, причем в сборовых реестрах делались записи: за что и с кого взят штраф. В особую графу вносилась задолженность. Через год, на следующем сборе, часто уже другой рукой делались записи об уплате долга или об окончательном решении суда, если оно не было вынесено на предыдущем сборе. На сборах XVI в. судьями просматривались актовые книги князей и крайников, а на их «декретах»¹⁶² делались пометки об их утверждении или неутвержден¹⁶³. В сборовые реестры вносились также сведения об уплате общинами «сборовых почетов» и другой «сборовщины». В сборовых реестрах XVIII в. находим также сведения о земельном фонде общин, количестве дворов, недоимках, общинных долгах и т. д.

Нельзя согласиться с утверждением, будто первоначально волошскнй суд имел свою, резко очерченную сферу компетенции, включавшую одни лишь дела, относящиеся к скотоводческому хозяйству, тогда как остальные дела решались «войтовскими» судами якобы на основе немецкого права¹⁶⁴. Сам же Ст. Щотка приводит материалы, противоречащие этому утверждению.

Упоминавшаяся Сколевская ординацня 1698 г. содержит, по выражению Ф. Паппе, «целый уголовный кодекс»¹⁶⁵. Перечисление сборовых штрафов в ннвентарях самборского староства 1558, 1568 и 1585 гг. представляет собой тоже своеобразный кодекс, и не только уголовный¹⁶⁶. Вот эти штрафы и пошлины: «выход» или «выклон» («чтобы поселенцы не оставляли опрометчиво насиженных мест»), «бремленное» (при выходе бедного человека, который все свое имущество в состоянии унести в руках — in humeris porians), «куница» (при выдаче вдовы или девушки в другое село замуж), «збойчнзна» или «поземчизна» (при выкупе у суда оброненной вором вещи или брошенного им скота), штрафы за неповиновение (вины непослушные) и нанесение побоев — репе inobedientiae et percusionis (в соответствии с существом дела, квалификацией побоев и личностью обвиняемого), poena capitalist¹⁶⁷ (за убийство). Штраф за воровство — репа furti (в размере 2 гривен, либо пушниной: лисицей или куницей, если судят без снисхождения, также если кто отпустит без суда уличенного в воровстве), «быковое» (платит прелюбодей при рождении ребенка вне брака), «разводное» (diuorcium или «розпуст» — при расторжении брака, как это «нередко бывает у русинов»), «оборное» (выкуп хозяином загнанного в замок бродячего скота), «децкое» (при выкупе захваченного в королевском лесу скота), «блудное, отбежаное и даровное» (невыкупленный или невостребованный скот: приблудный, захваченный на потравах или брошенный вором — идет на нужды замка), «лесное» — zliesne (если кто вывозит дубовое дерезо нз лесу на постройку дома или покупает готовый дом на своз из села), «верное» (при введении во владение по суду нлн в соответствии с прнвилеем солтыса, попа нли «другого кого-нибудь»). Об «отумерщине» (выкуп движимости родственниками бездетно умершего, либо отдача замку вола вдовой или вдовцом в случае смерти одного из супругов) сказано, что эта «грабительская дань с мертвых» ликвидирована как безбожная и бесчеловечная¹⁶⁸.

В дополнение к этому в сборовых реестрах XVII в. находим «головщнну» или «за голову», за «синие и кровавые разы» (удары), за невыдачу следа общинами, за потравы, нарушения межи, за выжигание леса под пасеки, преступления против нравственности, игру в карты, за уход со сбора и т. д.¹⁶⁹

В. Костэкел убедительно показала общность терминологии «Русской правды» и средневековых памятников Дунайских княжеств, в частности терминологии уголовного права¹⁷⁰. Точно так же совпадает с терминологией «Русской правды» и терминология протоколов и реестров сборовых судов.

Для выявления источников права, применявшегося на сборах, особенно важны дела, связанные с нарушением семейного права и половой морали, а также уголовные штрафы. Известно, что в древней Руси взаимоотношения в семье, заключение и расторжение брака принадлежали юрисдикции церкви, узурпировавшей, по мнению Я. Н. Щапова, это право у «низших общественных организаций» (у общин?). Отсюда кодекс о браке и семье стал церковным судебником (Устав кн. Ярослава), дополнявшим «Русскую правду», а судопроизводство разделилось на два ведомства. Получателем штрафов, наряду с митрополитом и епископом, выступал князь. Государственное преследование нарушителей составляло особенность церковных уставов древней Руси¹⁷¹.

Польские короли, жалуя в XVII в. перемышльское владыцтво сторонникам унин, обращались к населению Перемышльской и Самборской волости с призывом быть послышнымн юрисдикции епископа¹⁷². Поскольку в гродских и земских актах XV в. бракоразводные дела очень редки, К. Сохаиевич предполагал, что они рассматривались в церковных судах, причем шляхтич платил «роспуст» как суду, так и епископу¹⁷³. Но крестьяне сел волошского и «русского» права еще в начале XVII в. платили «роспуст» как пану (старосте. — В. И.), так и отцу владыке», причем замок требовал отсылки дел о разводах к епископу¹⁷⁴. Бракоразводные дела рассматривались либо, непосредственно судом владыки («как он рассудит, так и будет»), либо от его имени особой коллегией местных попов, «наместника» и «пресвитера» (в одном случае, касавшемся князя и поповны, она состояла из 12 человек). После развода вопрос о вене и понесенных сторонами расходах решался уже в замке¹⁷⁵.

Но в 1608 г. сборовый суд санкционировал фактический, длившийся шесть лет, развод с правом вступления в брак обеих сторон. Бывшие муж и жена после возвращения последней вена обоюдно отказывались от всяких дальнейших претензий, в чем она выставила поручителей. Что касается «духовного права», сказано в акте, то «одно другого не заменяет», но стороны обязались не прибегать к суду владыки¹⁷⁶. В общем же разводы допускались весьма легко, достаточно было нежелания обоих сторон продолжать совместную жизнь или фактического прекращения сожительства. По отношению к князьям применялись, однако, другие, более суровые наказания, чем по отношению к крестьянам. Так, сбор обязал в 1599 г. Ильннцкого войта принудить своего сына, вторично женившегося без расторжения первого брака, вернуться к первой жене, либо лишить его имущественных прав. В случае невыполнения этого решения двоеженец подлежал казни «на горло»¹⁷⁷. За беспутную супружескую жизнь оба супруга подвергались тюремному заключению и порке, а мать, промотавшая имущество детей в результате разгульной жизни, лишалась имущества и изгонялась из волости¹⁷⁸.

В XVIII в. нарушения половой морали и семейного права карались телесными наказаниями (до 200 розг публично), денежными штрафами в пользу замка, церковным покаянием (лежание в церкви во время службы «крыжем») и штрафом в пользу церкви воском (от 1 до 3 фунтов)¹⁷⁹. При этом можно обнаружить сходство применявшихся в практике норм с нормами церковных уставов, в частности из западно-украинских редакций. Как и в Уставе Ярослава, в практике видим вознаграждение при разводе без достаточных оснований потерпевшей стороне «за сором»¹⁸⁰. Можно найти в практике иллюстрации к статье 23 Устава «аже деверь с ятровью падеться»¹⁸¹. Нарушение слова, данного жениху отцом невесты, рассматривалось и Уставом (статья 32) и практикой как наказуемое деяние¹⁸².

И Устав (статьи 26, 36), и практика отрицательно относились к насилию над волей дочери в выборе жениха, предусматривали наказание за отказ невесты от жениха или наоборот. Определялись преступления жены, за которые муж имел право наказывать ее¹⁸³.

Предусмотренное Уставом (статья 35) наказание за поднятие руки на отца или мать и в практике каралось сурово: в XVII в.— 30 гривен штрафа, в XVIII в. — 50—60 розг, 2—3 гривны штрафа, а в церковь — 4 фунта воска и отсидеть там воскресную службу в колодках — «кунах»¹⁸⁴. Известно практике также и «смильное», и «заставание» Устава¹⁸⁵. Усыновление незаконорожденного ребенка не освобождало отца от наказания, в то же время наказанные за «перелюб» могли вступить в брак¹⁸⁶.

Преследование замком такого рода преступлений носило неукоснительный характер и не зависело от воли сторон или урядника, за личную неявку преступников или за недоставку их общинами в замок полагались штрафы. Не освобождали от штрафа в этом случае и композиции¹⁸⁷.

Весьма интересна пенитенциарная система сборовых судов по уголовным делам. Известна роль древних вечевых судов в примирении сторон на почве кровной мести¹⁸⁸. В порядке композиции решались уголовные дела и самборскими сборами. Как и по Русской Правде, публичное наказание преступника выражалось исключительно в денежных уголовных штрафах. С Русской Правдой сближает эту систему и то, что долгое время платежным средством штрафов являлась пушинна (до середины XVI в.), существовала у них и общая терминология: «головщина», «за голову», «синие и кровавые разы» (от «уразити»). Поскольку абсолютные размеры штрафов менялись в соответствии с движением ценности денег¹⁸⁹, показательны не абсолютные размеры, а соотношение размеров разных штрафов, но и оно не было стабильным. По инвентарю 1568 г. штраф за «кровавый раз» составлял 36 грошей, за «синий»—12¹⁹⁰, а по реестрам XVII в. соответственно 96 и 30 грошей (3: 1). Иным было соотношение между аналогичными штрафами по Русской правде (1:1) и по Двинской уставной грамоте (2: I)¹⁹¹.

В установлении штрафов сборовыми судами наблюдался формальный подход: за «синий» и «напухлый» (или «сухой») разы, независимо от того, чем он нанесен (обухом, саблей, рукой), в какую часть тела (палец, колено, лицо и т. д.) и какие последствия имел (например, длительная болезнь, в результате которой упущено время сева), штраф был одинаковым. Также подходили к «кровавому» разу и порезам (razy ciste)¹⁹². Только для рассеченной до крови губы делалось исключение — штраф был вдвое меньшим¹⁹³. И если встречаются повышенные штрафы за «кровавые» разы, казалось бы менее опасные — например за порез пальца саблей — полуторный, за кровавый раз на руке — двойной и даже тройной штрафы¹⁹⁴, то, вероятно, учитывались социальная принадлежность обеих сторон и степень раздробления кости¹⁹⁵.

Формально трактовалось увечье: основным его признаком считалось отделение от тела пораженной части. Так, за отрубленный палец или выбитые одни или несколько зубов платился такой же штраф, как и за отрубленную руку—10, 14 и даже 20 гривен¹⁹⁶, тогда как за перебитые: палец—1, руку — 2 или 6 гривен, поврежденный, но ие выпавший зуб — 3 гривны¹⁹⁷.

Русская Правда иначе подходила к оценке ущерба здоровью человека: за руку 20, даже первоначально — 40 гривен, за палец— 3 гривны¹⁹⁸.

Ничего общего не имела эта система и с немецким правом: «шкодливость» телесных повреждений определялась там такими последствиями, как глухота, слепота, хромота¹⁹⁹. Она отличается, видимо, большой архаичностью и ближе всего стоит к нормам Помезанской правды, которая тоже приравнивала выбитый зуб к увечью²⁰⁰.

Не находим мы аналогий в действовавшей в Польше магдебургской пенитенциарной системе²⁰¹ и штрафа «за голову» кметей и князей, практиковавшегося сборовыми судами: в XVIIB.— 100 гривен²⁰². Ближе всего он напоминает штраф Русской Правды за «убиение» мужа (80 гривен).

Под усиленной, хотя и не столь сильной, как в Русской Правде, защитой на сборовых судах была борода — признак мужества и гражданского полноправия. Если за вырывание волос на голове или дерганье за чуб был положен штраф от 0,5 до 1 гривны, то за повреждение бороды—1, 4 и 5 гривен²⁰³.

Многое, таким образом, связывает сборы с древнерусским правом. И все же отдельные их черты не позволяют видеть в них простой реликт волостного веча. Ясно одно, что первоначальная структура волошской краины не противоречила волостной системе. С выделением из волости-краины шляхты в особую сословную организацию сборы в XVI в. превратились в орган местной крестьянской автономии под прикрытием волошского права.

¹ Т. Czackl. О litewskich i polsklch prawach, t. 1. Warszawa, 1840, s. 263; J. F. Lubomirski. P6fnocno-wschodnie woloskie osady. — «Bib-lioteka warszawska», t. 4 (60). Warszawa, 1955, s. 36—37; И. A. Линниченко. Черты из истории сословий в Юго-Западной Руси XIV—XV вв. М., 1894, с. 173— 174; К. Kadlec. Valasi a valsske privo v zemich slovanskych a uherskych. Praha, 1916, s. 331—332; P. Dabkowski. Kslfga alfabetyczna dawnego prawa prywatnego pol-skiego. Lw6w, 1932, s. 190.
² Центральный Государственный Исторический Архив УССР во Львове (дальше — ЛЦГИА УССР), ф. 15, т. 143, с. 381.
³ Т. Lubomirski. Op. cit., p. 36— 37.
⁴ F. Papie. Skole i Tucholszcyzna. Lwow, 1891, s. 65—67.
⁵ Historia chfop6w polskich, t. I. Ludowa spoldzielnia wydawnicza, 1970, s. 346; /. T. Lubomirski. Op. cit., passim. K. Kadlec. Op. cit., s. 361. Джерела до icтopii Украiни-Pyci, т. 2. Львiв, 1897, с. 270; /. T. Lubomirski. Op. cit., 3. 37.
⁶ Периодические, дважды нлн трижды в году в пределах отдельных сел или их объединений известны и в Зап. Европе. J. Grimm. Deutsche Rechtsalterthiimer. Gottingen, 1828, S. 823.
⁷ P. Panaitescu. Obstea tar3neasci tn tira RomtneascS si Moldova ortnduirea feudalS. Edit. Acad. RPR, 1964, p. 217—221.
⁸ H. Stahl. Contributii la studiul satelor devlmae romtneti, vol. 1. Buc., 1958, p. 143—196; vol. 2. Buc., 1959, p. 35—39; P. Panaitescu. Op. cit., p. 30—31.
⁹ H. Stahl. Op. cit., vol. 1, p. 196, 361.
¹⁰ H. Stahl. Op. cit., vol. 2, p. 34.
¹¹ I. Macdrek. ValaSi v zipadnich Karpatech v 15—18 stoleti. К dS. jinam osidleni о hospoddrsko-spole-censkiho vywoje jiznlho r&>inska, jihozipadniho Polska, severo-zipad-niho Slovenska a vychodn! Moravy. Ostrava, 1959, s. 299—301.
¹² I. Grgi. О ligama i posobama. Nekoliko priloga za nijhovo prou-Javanje. cZadarska revija», God. Ill, broj. 1. Zadar, 1954, s. 1; Af. Af. Фрейденберг. Деревня и городская жнэнь в Далмацни XIII— XV ва. Калинин, 1972, с. 88.
¹³ I. Grgid. Op. cit., s. 5.
¹⁴ Ibidem, s. 6—7.
¹⁵ Румынские историки считают, что возникшие еще в VI—VII вв. военные союзы сельсквх общнн положили начало краннам или {ага, занимавшим долины рек или замкнутые горами пространства. Af. Cornea. Sur le caracUre de Г organisation social-6conomique et po- litique sur le territoire de la Romanic durant le period de passage a la feodalit?. «Nouvelles etudes d’histoire. Publiees a l’occasion du XIII congres de sciences histori-ques Moscou, I960». Buc., 1970, Р- 39, 44.
¹⁶ C. Cihodaru. Contribute la cunoaj-terea ob$tii t^r^ne$ti m Moldova. «Studii $i cercetari ^tiinjifice isto-rice», anul VII, fasc. I. Ia$i, 1956, p. 5—6, 14, 31; V. Costdchel. Despre problema ob$tiilor agrare in tara RomlneascS $i Moldova Tn se-colele XIV — XV. «Studii $i cercetari de istorie Medie», I, anul 2, ianuarie—iunie, 1951, Ed. Acad. RPR, p. 104—105.
¹⁷ Периодические, дважды или трижды в году, собрания отдельных сел нлн нх объединений, на которых среди прочих дел решались и судебные, известны в раннее средневековье и в Западной Европе (/. Grimm. Op. cit., S. 821— 823, 826—827; Fustel de Coulanges. Recherches sur quelque problgmes d’histoire. Paris, 1894, p. 372— 402).
¹⁸ Летопись no Лаврентневскому списку. СПб., 1872, с. 358. А. Е. Пресняков считал, что наряду с волостными вечами в древней Руси существовала н система веч в вервях (Княжое право в древней Русн. Очерки по нсторнн X—XII столетий. СПб, 1909, с. 158, 189 и ДР-)-
¹⁹ Во второй половине XVI в. вечевой суд существовал в Кременецком старостве. В присутствии всего населения (в т. ч. попов и путных бояр) рассматривались дела о мелких кражах, потравах и т. д. Сход обязан был выявлять преступников. Неявка на схоД влекла ответственность за нераскрытое преступление (Архив Юго-Западной России, ч. 7, т. 2. Киев, с. 113).
²⁰ См. критику зтнх теорий румынской историографии в кн.: П. В. Советов. Исследования по нсторнн феодализма в Молдавии (Очерки нсторнн землевладения в XV—XVIII вв.), т. I. Кишинев, 1972, с. 10—13.
²¹ И. А. Линниненко. Критический обзор новейшей литературы по истории Галнцкой Руси. «Журн.МНП». СПб, июль 1891 (ч. 276), с. 163—164, прим. 2.
²² L. Ehrlich. Starostwa w Halickiem w stosunku do starostwa Lw6w-skiego w wiekach drednich (1390— 1501). — «Studia nad historia prawa polskiego», t. 6, zesz. 1. Lw6w, 1914, s. 11—26; P. Dabkowski. Ziemia sanocka w XV s uleciu. «\Vsch6d», t. X, (cz. 2), s. 91—121.
²³ Воеводой стал называться после этого генеральный староста Русского воеводства с резиденцией во Львове. Начальники же крепостей стали называться бурграбнямн. В Самборском замке (возле Старого Самбора) по описанию инвентаря 1585 г. имелась «светлица, где пан бурграбя мешкал» (Archiwum GI6wne akt dawnych w Warszawie, дальше — AG AD), Arch. Zam., N 2978, s. 54.
²⁴ X. Liske, O. Pietruski. «Przedmo-wa> do akt6w grodzkich i ziemskich (дальше — AGD), t. XI, Lw6w, 1886, s. VII—X, t. XIII, Lw6w, 1888, s. IX — XI.
²⁵ Там же, т. XIII, с. 9-11.
²⁶ М. Грушевський. iсторiя Украiнн-Pyci, т. V, ч. I. jlbBie, 1905, с. 316—317.
²⁷ X. Liske, О. Pietruski. Op. cit., t. XI, s. VII—X.
²⁸ В. Розов. Украiнсью грамоти, т. I, XIV в. и первая половина XV в. Киiв, 1928, № 53. О судебных ункцнях самборского старосты, м. AGZ, t. 17. Lw6w, 1901, N203; P. Dabkowski. Zaginione ksiggi sadowe wojew6dztwa ruskiego i sanockiego. — «Studia nad histo-ria prawa polskiego», t. 8, zesz. 1. Lw6w, 1921.
²⁹ И. А. Линниненко. Критический обзор... с. 163—164, прим. 2; AGZ, t. XVIII. Lw. 1903, № 1060, №6333.
³⁰ St. Kutrzeba. Sady ziemskie i grodzkie w wiekach Srednich. «Roz-prawy Akademii umieJptnoSci», Wydz. hist.-filoz, ser. 2, t. 17 (42). Krak6w, 1902, s. 221—224.
³¹ H. Chodynicki. Sejmiki ziem rus-kich w wieku XV. — «Studia nad historia prawa polskiego», t. 3, z. 1. Lw6w, 1906, s. 7.
³² Ehrlich. Op. cit., s. 47—49, 56, 64, 67—72, 96.
³³ В: Т. Пашуто. Очерки по исторii Галицко-Волынской Русi. M, 1950, с. 194 и др.
³⁴ R. Bachtold. SQdwestruBland 1ш Spatmittelalter. Territoriale, wirts-haftliche und soziale Verhaltnisse. Basel, 1951, s. 99; К¦ Zernack. Die burgstadtischen Volksversammlun-gen bei den Ost- und Westslaven. Wiesbaden, 1965, S. 109—112.
³⁵ R. Nowakowskl. О wiecach w Polsce w XI. XII i XIII wieku. Warszawa, 1879, s. 47 i n.; F. Piekosinski. Wiece, sejmiki, sejmy i przywileje ziemskie w Polsce wie-k6w Srednich. Krak6w, 1900, s. 174.
³⁶ A. Pawinskl. Sejmiki ziemskie. Poczatek ich i rozw6j at do ustalenia sip udzialu posI6w ziemskich w ustawodawstwie sejmu walnego (1374—1505). Warszawa, 1895, s. 33.
³⁷ H. Chodynicki. Op. cit., s. 3—4; St. Kutrzeba. Op. cit, s. 221.
³⁸ P. Dabkowski. Zaginione ksiegi sadowe wojew6dztwa ruskiego i delzkiego. — «Studia nad historia prawa polskiego», t. 8. Lw6w, 1926, oassim.
³⁹ Матерiали до iстоpii суспiльно-полiтнчних та економiчннх вiдносин Захiдноi Украiни. «Наук. зап. НТШ», т. 63. Львiв, 1905, док. №4.
⁴⁰ A. Prochaska. Material у archi-walne, wyjfte gt6wnie z Metryki Koronnei od 1340 do 1607 roku. Lw6w, 1870, dok. 70.
⁴¹ Вопрос об участии волохов в обороне против татар еще в XV в. являлся, например, предметом обсуждения на галнцкнх сеймиках (Н. Chodynicki. Op. cit, s. 88— 96).
⁴² AGZ, t. VI, Lw6w, 1876, dok. N2.
⁴³ «Jarag, woyewoda valachorum de districtu Samboriensi» (A. Dorfle-r6wna. Materiaty do historii m. Sambora. «Zabytki dziejowe», t. IV, zesz. 2. Lw6w, 1936, doc. N 6.
⁴⁴ Потомки Джурджн фигурируют в актах пожалований XVI в. в качестве мелких донатарнев главным образом на кцяэствв (Matri- cularum Regni Poloniae Summaria — дальше: MRPS, — Pars IV, vol. 1. Varsoviae, 1910, N 2633, 3020, 4553; vol. 2. Varsoviae, 1912, N 10437; vol. 3. Varsoviae, 1915, N 19186, 19188, 19343, 19406; Pars V, vol. 1. Varsoviae, 1919, N 2803). Память о Джурджи до XX в. сохранилась в названии урочища «Поле Джурджи» в Сельце («Лггопнс Бойювщнни», № 3. Самйр, 1934, с. 21).
⁴⁵ AGAD, ASK, dz. 56, S. N. 656, k. 85 (6).
⁴⁶ К Kadlec. Op. cit, s. 235—237, 243.
⁴⁷ MRPS, Pars IV, vol. 3, № 19855; Научная библиотека Львовского университета (далее — НБ ЛьвГУ), отд. рук, д. 521, л. 221 об.
⁴⁸ AGZ, t. XIX. Lw6w, 1906, N 3030, s. 570.
⁴⁹ AGAD. M. L. dz. IV, N 22, kk. 288—289. Такая структура свойственна была украинской закарпатской крайне, возводимой Г. Бндерманом к пограничной русской марке 1127 г. Здесь в XIV в. возникло подчиненное Мукачевскому замку волошское воеводство. Но и после полного исчезновения здесь волошского населения в XV в. сохранилось вплоть до XVIII в. за пограничными украинскими землями наэаанне Краины н деление ее на «stationes voivoddales» (Н. I. Bidermann. Die ungarischen Ruthenen, ihr Wohngebiet, ihr Erwarb und inre Ge-schichte, 2 Theil. Innsbruck, 1867, s. 59—60).
⁵⁰ «In congregatione omnium sculte-torum ac cmethonum publice... alias na zborze seu in iuditio banito (НБ ЛьвГУ, д. 517, л. 372).
⁵¹ Тан же, д. 536, л. 97 об, 104 об, д. 517, л. 790.
⁵² Zaklad naukowy im. Ossolinskich we Wroclawiu («Ossolineum»). Rkp. N 1255, II, s. 253.
⁵³ НБ, ЛьвГУ, д. 536, л. 790.
⁵⁴ AGAD, M. L. Dz. IV, N 22, k. 194 rew.
⁵⁵ НБ ЛьвГУ, д. 518, лл. 101 об—103; Жерела до icтopii Украiни-Pyci, т. I. Львiв, 1895, с. 244, 291, 294.
⁵⁶ AGAD, Arch. Zamojskich, N 2978, s. 32, 56. Некоторое время, начинай с 1600 г, эти сборы пронсходяли в частновладельческом местечке Хнрове, то есть вне Сам-борской волостн. Однако этот факт находит свое объяснение в традиции: когда в 1555 г. королевская комиссия проверила разграничение Самборского староства, старосольскне старцы провели разграничительную линию через середину Хнрова, отнеся восточную ее часть (Посаду) к Самборской волостн (НБ ЛьвГУ, д. 521, л. 218).
⁵⁷ Kalendarz powszechny Swiateczny Przedmioty historyczne) Stanlsfaw6w, 1848; Af. Balinski, T. Llpinskl. Staroiytna Polska, t. 2, cz. 2. Warszawa, 1885, s. 783; А. Добрянский. Короткi записки icтopiчecькi в мiстi 3oйа алицька», I860, с. 350; В. Af. лощанский. Самбор в Галнцнн.— «Прикарпатская Русь», № 1. Львов, 1885; Af. Budzynowski. Kronika miasta Sambora. Sambor, 1891, s. 5; /. Stupnickl. Geogra-ficzno-statystyczny opls kr61ewstwa Galicj’i i Lonomerii. Lw6w, 1864, s. 79; W. Podolinski. Powiat sam-borski. Sambor, 1933, s. 43; I. Ha-liczer. S fownik geograficzny. Tar-nopol, 1933, s. 133; Af. Chmlelo-wiec. Z hlstorii i etymologii nazw miejscowych. «Jezyk polski», t. 8, 1923, s. 81—83; Strzetelska-Gryn-bergowa. Staromiejskie ziemia i Ludno56. Lw6w, 1899, s. 63; A. Kuczera. Stamborszczyzna. Sambor, 1935, s. 80.
⁵⁸ В. М. Площанский. Указ. соч. Именно со Спасским монастырем древнейшая традиция связывает место погребения кн. Льва (АСАО, Arch. Zamojskich, N 2978, s. 56).
⁵⁹ Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в. М. —Л., 1946, с. 79—80.
⁶⁰ В. Б. Антонович. Предисловие к кн.: «Архив Юго-Западной России», ч. 5, т. I, с. 64—66.
⁶¹ « AGAD, М. L., dz. IV, N 22. к 3, 293.
⁶² И. А. Линниченко. Черты из истории сословий..., с. 171 н др., прим. 1; К. Kadlec. Op. cit., s. 331.
⁶³ О. Balzer. Rejestr zloczyncdw grodu sanockiego 1554—1638. Lw6w, 1891, s. 67.
⁶⁴ AGAD, Arch. Zam., 2978, s. 85,88, 93, 94, 107, 108 н т. д.
⁶⁵ НБ ЛьвГУ, лл. 12 об., 39, 51 об.,52 об., 53, 54 об., 75 об., 76 и об. Та же периодичность и те же названия «ярных» н осенних отличали западнокарпатскне громады (/. Maclrek. Op. cit., s. 300). В Жнвецкой области весенние и осенние сборы происходили соответственно в мае, во время переписи овечьего поголовья перед выгоном овец на кошары, н в декабре (St. Szczotka. Studia z dziej6w prawa woToskiego w Polsce. «Czasopismo prawno-historyczne», t. 2. Poznan, 1949, s. 409).
⁶⁶ НБ ЛьвГУ, д. 550, л. 292 об., 378, 383, 388, 467 об., 488 об., 529, 537, 554, 583, 585 об., 593 об., 602, 656 об., 666, 671 об., 672 об., 681, 688, 729, 854, 889.
⁶⁷ Там же, д. 555, л. 275; д. 538, л. 198.
⁶⁸ St. Szczotka. Op. cit., s. 409; F. Pa pie. Skole i Tucholszczyzna. Lw6w, 1891, s. 65.
⁶⁹ Летопись по Ипатскому списку. Изд. Археографической комиссии. СПб., 1871, с. 442.
⁷⁰ Веча «политические», объединявшие несколько земель нлн уделов, появляются здесь позже (Fr. Виjak. О wiecach w Polsce do konca wieku XIII ze szczeg61nym uwzglpd-nieniem Wielkopolski. «Studia historyczne ku czci StanisTawa Kutr-zeby», t. 1. Krak6w, 1938, s. 60— 61, 63; Fr. Piekosinskl. Wiece, se]-miki, sejmy i przywileie ziemskle w Polsce wiekow drednich. «Rosprawy Akademii Umiej?tno6ci», wydz. hist.-filoz. ser. 2, t. 15. Krak6w, 1900, s. 171—175). Существование трех веч (в том числе «веча си-ромахов» в Полнце) — несомненно, результат развития классовой борьбы и раскола единого иеча (Af. Af. Фрейденберг. Указ. соч., с. 79).
⁷¹ К. Kadlec. Op. cit., s. 197.
⁷² И. А. Линниченко. Черты из истории сословий..., с. 180.
⁷³ НБ ЛьвГУ, д. 517, лл. 4 об., 293 об., 476,
⁷⁴ М. В. Довнар-Запольский. Очерки по организации западно-русского крестьянства в XVI в. Киев, 1905, с. 51, 78.
⁷⁵ Жерела, т. I, с. 228, К. Kadlec. Op. cit., s. 332.
⁷⁶ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 143, с. 135. К. Цернак, стремясь доказать позднее и чисто городское происхождение веча и отсутствие всякой связи этого веча с племенными вечами, объявляет сообщение летописи о белгородском вече 997 г. позднейшей интерполяцией, относя к числу «несуразностей» этого сообщения рассказ о старце, отсутствовавшем на вече (A. Zernack. Op. cit, s. 35). Но этот рассказ — как раз живая, конкретная деталь, а не «несуразность».
⁷⁷ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 143, с. 155.
⁷⁸ НБ ЛьвГУ, д. 517, л. 476; д. 536, л. 157 об.
⁷⁹ Там же, д. 515, лл. 49 об, 54 об, 94 об.; д. 536, л. 252 об.; д. 517, лл. 4 об, 293, 477.
⁸⁰ Там же, д. 515, лл. 40, 54 об, 94 об.; д. 517, л. 4. Прн неявке на процесс одной из сторон дело откладывалось (д. 514, л. 13).
⁸¹ Там же, д. 515, лл. 44, 306 об.; д. 514, лл. 95, 262.
⁸² Там же, д. 514, л. 116 об.
⁸³ Там же, д. 555, л. 278; ЛЦГИА УССР, ф. 181, оп. 2, д. 612, л. 106.
⁸⁴ НБ ЛьвГУ, д. 517, л. 15 об.
⁸⁵ Н. Stahl. Op. cit, s. 34; К Kadlec. Op. cit, s. 34.
⁸⁶ MRPS, Pars V, vol. 2. Varsoviae, 1961, N 9431.
⁸⁷ In conventu genera li omnium et singulorum scultetorum, poponum libertinorum, cmethonum, virorum juratorum communitatum villarum (НБ ЛьвГУ, д. 536, лл. 232, 244).
⁸⁸ In conventione generali omnium et singulorum scultetorum cum cmet-honibus (НБ ЛьвГУ, д. 517, лл. 468, 488 об, 583, 529 н др.).
⁸⁹ НБ ЛьвГУ, д. 538, л. 111.
⁹⁰ Dozorcy zborowi sadowi (НБ ЛьвГУ, д. 520, л. 466).
⁹¹ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 143, с. 146.
⁹² М. Грушевский. Указ. соч., с. 379.
⁹³ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 143, с. 381.
⁹⁴ F. Рарёе. Op. dt, s. 65. Ординация предостерегала от проведения «незаконных» сборов непосредственно в «волостях» (краинах). Здесь тоже практиковались штрафы за неявку нлн несвоевременный уход со сбора.
⁹⁵ St. Szczotka. Op. cit, s. 406, 408.
⁹⁶ P. Dabkowski. Wotosi i prawo woloskie w dawnej Polsce. «Studia historyczne ku czci St. Kutrzeby», t. 1. Krakow, 1938, s. 106—107,117.
⁹⁷ K. Kadlec. Op. cit, 200—202.
⁹⁸ История средних веков. Ред. Е. А. Косминского и С. Д. Сказкина. Т. I. М„ 1952, с. 132; Р. Р. Panaitescu. Op. cit, p. 221.
⁹⁹ AGAD, M. L. dz. IV, N 22, k. 4.
¹⁰⁰ НБ ЛьвГУ, д. 517, л. 889, 96,210, 292 об.; 293, 378, 781, 842.
¹⁰¹ Там же, д. 553, л. 90 об.; д. 514, лл. 107 об.; 182.
¹⁰² Там же, д. 551, л. 1.
¹⁰³ Там же, д. 536, л. 232, 244.
¹⁰⁴ Там же, д. 518 л. 131 об.
¹⁰⁵ Там же, д. 517, л. 372.
¹⁰⁶ Там же, д. 536, л. 157 об.
¹⁰⁷ Там же, л. 104 об. В «ключах» общнны возглавлялись тиунами и «урядником».
¹⁰⁸ НБ ЛьвГУ, д. 520, л. 366 об.
¹⁰⁹ Там же, д. 536, л. 62 об.
¹¹⁰ Там же, д. 517, л. 24, 79 об.
¹¹¹ Там же, д. 518, л. 490 об.
¹¹² Там же, д. 517, л. 826 об.
¹¹³ Там же, л. 516 об.
¹¹⁴ И. А. Линниненко. Черты по сорнн сословий... с. 185—186; К¦ Kadlec. Op. cit, с. 497. Аналогичные волошскне сессии каштелянского суда находим в Венгрии (К. Kadlec. Op. cit, s. 200—202).
¹¹⁵ О. Balzer. Op. cit, s. 67.
¹¹⁶ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 152, c. 946—947.
¹¹⁷ НБ ЛьвГУ, д. 521, л. 228. Формальное упразднение Самборского гродского суда в 1530 г. (Матерiали до icтopii суспiльно-этичних вiдносин, с. 93—94) не повлекло за собой прекращения его деятельности, о чем свидетельствует сохранившаяся актовая гродская книга за 1530—1537 гг. (ЛЦГИА УССР, ф. 9 [53], on. 1, д. 1). Больше того, имеется указание на запись, относящуюся к концу XVI а. (НБ ЛьвГУ, д. 517, л. 78).
¹¹⁸ A. Fastnacht. Osadnlctwo ziemi sa-nockiei w latach 1340—1650. Wroclaw, 1962, s. 256—257.
¹¹⁹ Высшей инстанцией для них являлся высший суд немецкого права в Кракове, которому подчинялся и саноцкнй суд немецкого права [/?. Fr. Kaindl. Beitrage zur Geschichte des deutschen Rechtes in Galizien. «Archiv fur oster-reichische Geschichte» (herausgege-ben von der historichen Komission der K- Akademie der Wissenschaf-ten), Band 95. Wien, 1906, S. 55. 195 f„ 203 f.].
¹²⁰ Подобное собрание 1508 г. приняло под председательством каштеляна статуты Фогорашского дистрикта (Д. Kadlec. Op. cit., s. 197).
¹²¹ НБ ЛьвГУ, д. 517, лл. 257 об., 485, 656 об., 786—787 об., 853, 854,885; д. 518, л. 251 об.; д. 518, л. 357 об.
¹²² Там же, д. 517, л. 786.
¹²³ Там же, л. 855.
¹²⁴ Там же, л. 656, об.
¹²⁵ Там же, д. 518, л. 251 об.
¹²⁶ Там же, д. 517, лл. 786—787 об.
¹²⁷ Там же, л. 854 (1612 г.).
¹²⁸ Там же, д. 517, л. 855 об. (1611 г.).
¹²⁹ Там же, д. 518, л. 97 об.
¹³⁰ AGAD, М. L., dz. IV, N 22, к. 90.
¹³¹ НБ ЛьвГУ, д. 521, л. 288.
¹³² AGAD, М. L., dz. IV, N 22, к. 3 rew.
¹³³ НБ ЛьвГУ, д. 553, л. 54; д. 544, л. 151, 155.
¹³⁴ Там же, д. 555, л. 4 об., 185.
¹³⁵ Там же, л. 84 об., 140 об.
¹³⁶ Там же, д. 520, л. 357.
¹³⁷ MacHrek. Op. cit., s. 300.
¹³⁸ НБ ЛьвГУ, д. 574, IV, л. 20; д. 555, л. 141 об.; д. 536, л. 49 об. «Ossolineum», Rkp., № 9716 III, 60. Компетенция галицкого и красноставского сеймиков в XV в. была шире, но во многом напоминает сборы. Первый, например, наряду с. вопросами обороны от татар и крестьянского выхода устанавливал судебные нормы в отношении кметей-воров, выдачи следа, принимал постановления административного содержания. Второй, наряду с вопросами третьего выхода, норм крестьянских повинностей, «отумерщнны» н т. д., рассматривает и такой вопрос, как установление запрета выгонять скот на пашню без присмотра Пастухов. Конечно, на сейма, первый план выступает ви>. «эемян»-феодалов (A. Pawinskl. Op. cit., s. LVIII—LXV).
¹³⁹ В Новгороде Великом восстания часто начинались с вечевого решения, а действия повстанцев развивались обычно как выражение государственной волн (В. Н. Вернадский. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М. — Л. 1961, с. 190 н др.; В. JI. Янин. Новгородские посадники. Изд. МГУ, 1962, с. 9).
¹⁴⁰ AGAD, М. L., dz. IV, N 22, к. 2, 289 об.
¹⁴¹ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 43, с, 132 (в копни от 31 мая 1611 г.); т. 145, с. 136—137; т. 307, с. 1544— 1545
¹⁴² Там же, ф. 13, т. 308, с. 733—734.
¹⁴³ Там же, ф. 15, т. 143, с. 134—136.
¹⁴⁴ Там же, т. 43, с. 133 (Комиссары «hoc totum negotium inter oecono-mum et subditos nostros ... component et finale definidant»).
¹⁴⁵ Так, при рассмотрении земельного конфликта между Черхавой, Стройной, Лужком н Монастырцом комиссары предложили старосте собрать «королевских людей илн Крайню и старцев» («conducere homines regales alias Kraynya et senes») — AGZ, t. XIX. Lw6w, 1906, dok. N 3030, s. 570.
¹⁴⁶ НБ ЛьвГУ, д. 518, л. 357 об. (dec-ret wszystkim krainom na zborze uczyniony).
¹⁴⁷ Наряду со Стрвяжской, Опорской, Оравской, Стрыйской н Днестровской краннамн (по названиям рек) Оэнмннскан волость называлась по р. Быстрнце еще Быстрянской кранной (AGAD, М. L., dz. IV, N 22, к. 2). Ср. Р. Ра-naitescu. Op. cit., s. 29, 32; М. Сот-fa. Op. cit., s. 44; H. Stahl. Op. cit., t: I, s. 361.
¹⁴⁸ ЛЦГИА УССР, ф. 15, т. 143, c. 137—145, 146—151, 151—153, 153—157; ф. 9, т. 360, л. 464-т 468; ф. 13, т. 308, е. 1621—1625; I. Baranowski. Ksifgi referen-darskie (1582—1602), t. I. Warszawa, 1910, dok. N 15.
¹⁴⁹ ЛЦГИА УССР, ф. 13, т. 324, c. 1729—1730, 1244; ф. 7, т. 42, с. 101—113.
¹⁵⁰ Там же ф. 15, т. 143, с. 279—281; ф. 13, т. 344, с. 229—235.
¹⁵¹ Там же, ф. 13, т. 307, с. 1566— 1567; т. 308, с. 623—624.
¹⁵² Там же, ф. 15, т. 151, с. 1549— 1554.
¹⁵³ Там же, с. 1554.
¹⁵⁴ Там же, ф. 13, т. 324, с. 1729— 1730.
¹⁵⁵ НБ ЛьаГУ, д. 513, л. 26.
¹⁵⁶ Там же, д. 548, № 657; д. 546, № 104; д. 526, № 25.
¹⁵⁷ Там же, д. 538, л. 69—74, 97—100; д. 555, л. 10—11, 32 об., 35 об.
¹⁵⁸ Historia chtop6w polsklch, t. I, s 346
¹⁵⁹ НБ ЛьвГУ, дд. 514, 515, 538. Реестры XVII в. архивисты неправильно назвали «протоколами».
¹⁶⁰ St. Szczotka. Op. cit., s. 65.
¹⁶¹ AGAD, Arch. Zam. N 2978, s. 554.
¹⁶² П. Домбковскнй утверждает, что постановления сборовых судов назывались «токмамн» (P. Dabkowski. Ksigga alfabetyczna dawnego prawa prywatnego polskiego. Lw6w, 1932, s. 190.
¹⁶³ НБ ЛьвГУ, д. 555, лл. 67, 84,224; AGAD, Arch. Zam. N. 2978, 553.
¹⁶⁴ Rafacz. Ustr6j wsi samorzadnej malopolsklej w XVIII wieku. Lublin, 1922, s. 320—321; St. Szczotka. Studia, s. 406, 410—413.
¹⁶⁵ F. Papie. Op. cit., s. 65.
¹⁶⁶ AGAD. M. L. dz. N 22, KK 292— 293; Arch. Zam., N 2978, s. 554.
¹⁶⁷ Либо «poena sanguinis», cwina gI6wna», «za gtowe» (AGAD, M. L. Dz. IV, N 22, k. 297; rew.).
¹⁶⁸ AGAD, M. L. Dz. IV, kk. 292—293.
¹⁶⁹ НБ ЛьвГУ, дд. 514, 515; F. Pa-рёе. Op. cit., s. 65—67.
¹⁷⁰ В. Костзкел. Общность терминологии «Русской Правды» и румынских средневековых памятников. «Romanoslavica», I. Вис, 1958, р. 79 — 86.
¹⁷¹ Я. И. Щапов. Кннжескне уставы н церковь в древней Руси XI—XIV вв. М„ 1972, с. 121, 178, 181— 182, 308, 309, 315—316, 296.
¹⁷² ЛЦГИА УССР, ф. 13, т. 378, сс. 1296—1298.
¹⁷³ К. Sochaniewicz. Rozwody nа Rusi halicklej w XV i XVI wieku. «Pamietnik historyczno-prawny», t. 7, zesz. 3. Lw6w, 1929, s. 34 (170).
¹⁷⁴ НБ ЛьвГУ, д. 517, лл. 675 об, 899 об.
¹⁷⁵ Там же, л. 465, 899 об.; д. 551, л. 66 об, 73; д. 544, л. 16 об.
¹⁷⁶ Там же, д. 551, л. 45.
¹⁷⁷ Там же, д. 517, л. 32 об.
¹⁷⁸ Там же, лл. 32, 202 об, 715 об.
¹⁷⁹ Там же, д. 555, лл. 30 об, 31 н об, 40 об. — 41, 55а, 57а об, 62 об, 64 об, 68 об, 79, 107 и об, 108 об, 190, 215 об.
¹⁸⁰ Я. Н. Щапов. Указ. соч., с. 294; St. Sochaniewicz. Op. cit, s. 41 (177) — «Za srom».
¹⁸¹ Я. H. Щапов. Указ. соч., с. 295; НБ ЛьвГУ, д. 555, л. 62 об.
¹⁸² НБ ЛьвГУ, д. 555, л. 107 об.
¹⁸³ Я. Н. Щапов. Указ. соч., с. 244 («О резаннн сыра»), 247, 254, 295—296; НБ ЛьвГУ, д. 555, л. ПО (у невесты не было «воли стать приятелем, то есть женой»), л. 50а (за оскорбление женой свекрови). Муж наказывался розгами и штрафом за неудержанне жены от прелюбодейства, штрафом — за то, что жена подралась (НБ ЛьвГУ, д. 555, л. 40 об.—41, 55а, 215 об.). Точно также он отвечал за преступные деяния своих детей (Там же, л. 2, 30). В то же время он платил штраф за избиение жены безвинно (Там же, л. 2 и об, 107).
¹⁸⁴ Я. Н. Щапов. Указ. соч., с. 296; НБ ЛьвГУ, д. 555, лл. 50а, 56а об. 107 н об.; д. 515, л. 60 об, 61.
¹⁸⁵ НБ ЛьвГУ, д. 514, л. 5 об, 11,26; д. 515, л. 12 об.
¹⁸⁶ Там же, д. 555, л. 215 об.; л. 514, л. 250. Ср. К. Soehaniewicz. Op. cit, s. 24 (160).
¹⁸⁷ НБ ЛьвГУ, д. 514, л. 2, 3, 11, 16, 66, 69, 90 об, 126, 236, 250, 254 об.; д. 515, л. 3, 7, 15 об, 61, 62, 66, 80, 90 об.
¹⁸⁸ A. Pawinski. О poiednaniu w za-b6istwie wed tug dawnego prawa polskiego. Warszawa, 1884, s. 15— 16, 25—26.
¹⁸⁹ Ср.: I. T. Lubomirski. Op. cit, s. 36— 37; AGAD, M. L. Dz. IV, N 22, 292-297.
¹⁹⁰ AGAD, M. L„ dz. IV, N 22, k. 295.
¹⁹¹ Правда Русская, II. Комментарии. Под ред. акад. Б. Д. Грекова. М. —Л, 1947, с. 58, 350; Памятники русского права, вып. 3. М„ 1955, с. 162.
¹⁹² НБ ЛьвГУ, д. 515, л. 5 об., 103.
¹⁹³ Там же, л. 13 об., 70 об., 83 об., 99 об., 103 и др., д. 514, л. 39 об., 40.
¹⁹⁴ Там же, д. 515, лл. 19 об., 23, 54 об., 94, 103 об., 124.
¹⁹⁵ Там же, л. 104 об. За раздробление палкой кости черепа — 192 гроша, то есть двойной штраф.
¹⁹⁶ Гривна — 48 грошей. Там же, д. 515, лл. 71, 81, 82 об, 126 об., 110 об., 112 об.; д. 514, лл. 53 и об., 62 об., 69, 81, 134. Но за отрубленную фалангу пальца — 180 грошей, за мизинец — 96 грошей (д. 515, л. 71). Иногда делалась скидка иа бедность ответчика (л. 131).
¹⁹⁷ Там же, д. 514, лл. 4 об., 8 об., 47, 165.
¹⁹⁸ Правда Русская, II, с. 71, 346.349.
¹⁹⁹ В. Groicki. Porzadek sad6w spraw miejsklch prawa magde-burskiego w Koronle Polsklej. Warszawa, 1953, s. 71—72.
²⁰⁰ В. Т. Пашуто. Помезания. «Помезанская Правда» как исторический источник изучения общественного и политического строя Помезанин XIII—XIV вв. М., 1955, с. 135.
²⁰¹ В. Groicki. Artyku’ у prawa magdeburskiego. Post.pek sadow okolo karania na gardle. Ustawa place] u sad6w. Warszawa, 1954, s. 39, 42 (от 10 до 30 гривен). По Вис-лицкому статуту штраф за голову шляхтича — 60 гривен, кме-тя — 4 гривны (Акты, относящиеся к истории Западной России, т. I. СПб., 1846, с. 56, 59).
²⁰² НБ ЛьвГУ, д. 514, л. 39 об., 41,67, 103, 115 об., 213; д. 515, л. 18 об, 95, 113 об.; д. 516, л. 34.
²⁰³ Там же, д. 515, л. 77, 96 об, 98 об, 139 ср, л. 79, 80, 96 об, 105, 124; д. 514, л. 84, 233.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4018

загрузка...

Другие книги по данной тематике