Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

под ред. Б.А. Рыбакова.   Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н.э. - первой половине I тысячелетия н.э.

Глава пятая. Культура Поянешти—Лукашевка

Историография



Памятники последних веков до нашей эры, находящиеся между Днестром, Прутом и Сиретом и известные сейчас в научной литературе как древности типа Поянешти—Лукашевка, были открыты в конце 30-х годов румынским исследователем К. Чиходару в результате небольших раскопок могильника Поянешти близ г. Васлуй в Румынии [Cichodaru С., 1937—1938. Р. 30—59]. Однако эти материалы не привлекли тогда к себе внимания. Должным образом их оценил и интерпретировал в 1953 г. Р. Вульпе, который раскапывал в 1949 г, Поянештский могильник и открыл синхронные ему поселения [Vulpe R., 1953. Р. 213—506]. В 1954 г. появились сведения о раскопках поселения Лунка-Чурей, расположенного в устье р. Жижия, правого притока Прута, затем в 1963 г. стали известны материалы поселения Тирпешти [Marinescu-Bilcu S., 1963. P. 413—417], в 1964—1965 гг. раскапываются поселения Кукорени и Ботошани. С. Теодор опубликовала статью о керамике румынских поселений поянешти-лукашевской культуры [Teodor S., 1967. P. 25—45]. С 1969 г. изучением этой культуры занялся М. Бабеш, который провел раскопки крупного могильника Боросешти, а также поселений Гелыешти, Давидени и др. М. Бабеш является автором нескольких статей и обобщающих работ, посвященных рассматриваемой культуре [Babeș М., 1978].

На территории СССР памятники типа могильника Поянешти и поселения Лунка-Чурей впервые обнаружил Г. Б. Федоров, который в 1953—1954 и 1957 гг. раскопал могильник у с. Лукашевка на р. Реут, определил его однотипность с румынскими памятниками и на этом основании предложил объединить в одну культуру под названием Поянешти—Лукашевка [Федоров Г. Б., 1960б. С. 15]. Близ могильника Лукашевка были открыты два поселения (Лукашевка I и II), на одном из которых в 1957—1959 гг. были проведены раскопки [Федоров Г. Б., 1957. С. 51; 1960б. С. 240— 246]. В последующие годы М. А. Романовская раскапывала поселения Ульма, Рудь и Бранешты [Романовская М. А., 1964; Лапушнян В. Л., Никулицэ И. Т., Романовская М. А., 1974. С. 74—85]. Из молдавских памятников этого типа большую известность получили погребения с металлическими сосудами из Сипотен, опубликованные Г. П. Сергеевым [1956. С. 135].

На Украине, в Поднестровье памятники типа Поянешти—Лукашевка известны по разведкам и раскопкам, из которых отметим работы в Круглике [Тимощук Б. А., Винокур И. С., 1962. С. 73—76], Кодыне, Соколе [Вакуленко Л. В., Пачкова С. П., 1979], Гринчуке [Пачкова С. П., 1979]. С 1977 г. Г. И. Смирнова проводит раскопки могильника у с. Долиняны на Днестре [Смирнова Г. И., 1981], где открыто 44 погребения.

Памятники культуры Поянешти—Лукашевка занимают территорию современной Молдовы, простирающуюся от восточных склонов Карпат до Днестра.

Северной границей распространения этих памятников является долина Днестра между Могилевом-Подольским и Залещиками, а южной — лесостепное пограничье от румынского города Бакэу на р. Бистрица до молдовского города Бендеры на Днестре. Поянешти-лукашевские памятники размещаются неравномерно, их скопления занимают наиболее благоприятные в природно-климатическом отношении районы: такие, как нижнее течение р. Реут близ г. Оргеев (Молдова) или устье р. Шижия в окрестностях г. Яссы (Румыния). В настоящее время на всей территории распространения культуры от восточных склонов Карпат до Днестровского левобережья — насчитывается до 40 достоверных поселений и могильников (карта 16).

Карта 16. Распространение памятников культуры Поянешти-Лукашевка по С. П. Пачковой
а — поселения;
б — могильники;
7 — Пуркары;
2 — Калфа;
3 — Машкауцы;
4 — Иванча II;
5 — Иванча IV;
6 — Мана;
7 — Лукашевка I;
8 — Лукашевка II;
9 — Лукашевка, поселение;
10 — Петруха;
11 — Бранешты;
12 — Требушены;
13 — Сипотены;
14 — Пыржолтены;
15 — Ульма;
16 — Вассиены;
17 — Алчедар;
18 — Рудь;
19, 20 — Круглик;
21 — Долиняны;
22 — Гелыешти;
23 — Кодын;
24 — Сокол;
25 — Гринчук;
26 — Икимени;
27 — Ботошани;
28 — Кукорени;
29 — Тырпешти;
30 — Глевенешти;
31 — Бойени;
32 — Лунка-Чурей;
33 — Костулени;
34 — Яссы-Шорогоры;
35 — Боросешти;
36 — Поянешти;
37 — Бухэнешти;
38 — Рэкэтэу.
Карта 16. Распространение памятников культуры Поянешти-Лукашевка по С. П. Пачковой

Правда, некоторые исследователи (М. Бабеш, Ю. В. Кухаренко) указывают значительно большее количество памятников (до 100), включая в число поянешти-лукашевских также древности, относимые другими исследователями к пшеворскому и зарубинецкому типам и расположенные на территории Поднестровья и бассейна Южного Буга [Кухаренко Ю. В., 1978в. С. 142—146].

О времени существования и этносе носителей культуры Поянешти—Лукашевка в научной литературе высказано несколько версий. Так, Р. Вульпе по находкам фибул считал, что материалы Поянештского могильника по времени соответствуют средне- и позднелатенскому периодам (II—I вв. до н. э.) и были оставлены германскими племенами бастарнов, которые переселились сюда из бассейна Вислы [Vulpe R., 1953. Р. 501—505]. Такая этническая интерпретация нашла поддержку у румынских археологов С. Маринеску-Билку, М. Бабеша и др. М. Бабеш считает могильники Поянешти и Лукашевка в целом синхронными и относит их к 150— 70 гг. до н. э. [Babeș М., 1978. Р. 15—21]. В литературе миграционистское понимание происхождения поянешти-лукашевской культуры имеет широкое распространение. Так, германские археологи Р. Хахманн и К. Такенберг утверждали, что могильники типа Поянештского относятся к памятникам одного из вариантов позднеясторфской культуры и что они принадлежали восточногерманскому населению, переселившемуся в конце II — начале I в. до н. э. (120/110—90—70 гг. до н. э.) из Браденбурга [Haehmann R., 1957. S. 89] или, по К. Такенбергу, из Анхальта и северо-восточной Саксонии [Tackenberg К., 1962—1963. S. 427], но эти переселенцы не были бастарнами, а каким-то другим германским племенем, наименование которого осталось неизвестным античным авторам.

Мнение о более поздней датировке — концом II — серединой или третьей четвертью I в. до н. э.— Поянештского могильника, высказанное Р. Хахманном, поддержал Д. А. Мачинский. Он попытался выделить среди материалов из Поянешти и Лукашевки комплексы раннего («гетского») и более позднего периодов. Комплексы второго периода, по мнению Д. А. Мачинского, были оставлены новым, пришлым с севера (до среднего Одера) населением, культура которого по формам керамики, металлическому инвентарю и погребальному обряду была совершенно не похожа на гетскую культуру предшествующего времени. Это пришлое население, судя по сообщениям письменных источников, могло быть бастарнским, но этническая его принадлежность пока неясна, так как в разных источниках бастарнов относили то к кельтам, то к германцам [Мачинский Д. А., 1966а. С. 80—96]. С бастарнами связывал поянешти-лукашевскую культуру Ю. В. Кухаренко [1978б. С. 217]. Отличительной особенностью его взглядов, так же как и М. Бабеша, является расширительное понимание культуры, к которой Ю. В. Кухаренко относил не только территорию Молдовы, но и пространства к востоку от Днестра, где, по его мнению, культура существовала вплоть до III в. н. э. К. В. Каспарова, привлекая для доказательств многочисленные археологические данные, пришла к выводу, что культура Поянешти—Лукашевка возникла в процессе миграции в гето-дакийскую среду различных ясторфских групп, главным образом губинской. Она подчеркнула не только этнокультурные контакты между поянешти-лукашевским и зарубинецким населением, но и генетическую близость этих культур, связанную с общей для них основой — памятниками губинской группы [Каспарова К. В., 1981. С. 69—78].

Иное решение этих вопросов предложил Г. Б. Федоров [1960б. С. 54 и след.]. Он рассматривал культуру Поянешти—Лукашевка как принадлежавшую местному фракийскому населению — гетам, в среде которых оказались пришельцы — бастарны, носители культуры позднепоморско-раннепшеворского облика, пришедшие сюда на рубеже III—II вв. до н. э. с верховьев Вислы и ассимилированные гетами к рубежу нашей эры. Местной, гетской, была эта культура и по мнению М. А. Романовской [1968] и С. Теодор. Элементы других культур, в том числе ясторфской, поморской, пшеворской и зарубинецкой, исследовательницы объясняют существованием контактов между названными культурами в период II—I вв. до н. э. Позднее М. А. Романовская несколько уточнила свою точку зрения и пришла к выводу, что поянешти-лукашевская культура представляла собой качественно новое явление по сравнению с гето-фракийской культурой предшествующего времени и сложилась в результате взаимодействия различных пришлых компонентов с местным гето-фракийским субстратом. Все же по этническому составу эта культура, по ее мнению, была в своей основе гетской, тогда как пришельцы были разнородны в этническом отношении и среди них могли быть германцы и славяне [Пачкова С. П., Романовская М. А., 1983. С. 68—77]. Сравнивая материалы могильников Поянешти и Лукашевка, С. П. Пачкова сделала ряд наблюдений над их хронологией. По ее мнению, в могильнике Поянешти выделяется два хронологических периода, для каждого из которых характерны свои типы керамики и варианты фибул (для первого — фибулы «расчлененные» и гладкие проволочные варианта В по Й. Костшевскому, для второго — фибулы варианта В, D и К). Материалы могильника Лукашевка соответствуют в основном второму, позднему, периоду могильника Поянешти [Пачкова С. П., 1985. С. 19-22].

Поселения и жилища



Среди поселений выделяются мысовые и равнинные. Первые (Машкауцы, Бранешты, Круглик) расположены обычно на мысах высокого коренного берега рек. Для равнинных поселений (Лукашевка II, Алчедар) характерно размещение в пойме, на надпойменной террасе или на пологом берегу, расчлененном оврагами, фиксирующими границы поселений. Отличительными особенностями поселений, как мысовых, так и равнинных, являются отсутствие на них оборонительных сооружений, небольшая (до 2 га) площадь, незначительный культурный слой, который обычно фиксируется в местах расположения жилых сооружений.

Жилища представлены постройками двух типов — наземными и полуземлянками. Оба типа жилищ известны по ряду поселений (Лукашевка II, Ульма) как одновременно существовавшие. Однако встречаются поселения, где обнаружены лишь жилища наземного типа (Круглик) или только полуземлянки (Сокол). На одновременность этих двух различных типов жилых сооружений указывают не только найденные в них синхронные и аналогичные предметы, в первую очередь керамика, но и совпадающие детали их устройства: форма жилищ, конструкция стен и отопительных систем.

Наземные жилища были прямоугольными в плане сооружениями площадью 25 кв. м, иногда 48 кв. м, расположенными на уровне материка, на глубине 0,2—0,3 м от современной поверхности. Стены делались глинобитными на плетневом каркасе (Круглик, Ульма, Бранешты). Крыша крепилась на столбах, ямы от которых сохранились вдоль стен некоторых жилищ, а иногда — по длинной оси жилища (табл. XXIX, 2). Очаг сооружался непосредственно на полу в углу жилища, у одной из его стен. Устройство очага простое — глинобитный, реже каменный под, ограниченный рядом камней (Круглик, жилище 1; Ульма, жилище 1). Иногда вместо очага ставили печь с глинобитным сводом и каменным подом округлой (Круглик, жилище 3) или прямоугольной (Лукашевка II, жилище 3) формы.

Полуземляночные жилища, прямоугольные или овальные в плане, несколько уступали по площади (до 20 кв. м) наземным сооружениям. Их пол углублен в материк на 0,3—0,5 м. Глиняные, побеленные снаружи стены держались на плетневом каркасе, кровля была тяжелой, земляной, она покоилась на столбах, ямы от которых (диаметр 0,2—0,4 м) расположены вдоль стен и по центру помещения (табл. XXIX, 3). Жилища-полуземлянки отапливались очагами с глинобитным или каменным подом (Лунка-Чурей) или же глинобитными печами (Лукашевка II, жилище 2). Существует мнение (Федоров Г. Б., 1900б. С. 19], что полуземляночные жилища как более теплые выполняли свою функцию в осенне-зимний период.

Были распространены очаги, расположенные снаружи возле жилища, используемые в теплое время года. Здесь же, возле жилищ, размещались хозяйственные ямы диаметром и глубиной до 1 м, горловину которых, вероятно, закрывали крышками. На поселениях известны производственные постройки: в Бронештах открыта печь для обжига посуды, в Ульме раскопана мастерская, связанная с изготовлением бронзовых предметов.

Могильники



Погребения культуры Поянешти—Лукашевка в настоящее время не имеют никаких наземных признаков, поэтому их обнаружение является делом далеко не простым, чаще всего случайным. Вследствие этого известно всего четыре могильника: Поянешти, где раскопано 152 погребения, Лукашевка — 21, Боросешти — 150 (материалы последнего могильника до сих пор не опубликованы) и Долиняны — 44. Кроме того, в разных местах (Сипотены, Круглик, Гринчук на территории СССР, Бухэнешти, Костулени, Грэдиште-Крейничены, Рэкэтэу, Сату-Ноу в Румынии) открыто несколько единичных погребений, что свидетельствует, возможно, о существовании в этих пунктах могильников. Могильники, как правило, находятся в непосредственной близости от поселений, в сходных топографических условиях. Погребения располагались на расстоянии не менее 0,5 м друг от друга и образовывали отдельные группы (табл. XXIX, 7, 13).

Погребальным обрядом было трупосожжение. Известно единственное трупоположение (погребение ребенка в Грэдиште-Крейничены), которое следует рассматривать как исключение. Трупосожжения производились в определенных местах за пределами территории могильника: так, три кострища были обнаружены в Поянешти в 300 м к югу от могильника. Аналогичная по назначению яма найдена в Боросешти. После кремации пережженные кости обычно отделялись от углей и золы. Лишь в нескольких погребениях (Лукашевка, погребения 4, 10, 15) встречены остатки погребального костра.

Почти все погребения были урновыми (табл. XXIX, 9—12). Урну ставили на чистое дно могильной ямы, однако известны погребения (Лукашевка, погребение 11), в которых урны стояли на остатках погребального костра. Остатки костра в виде золы и кусочков угля фиксировались возле урн и в засыпях ям еще нескольких погребений Лукашевки и Боросешти. Могильные ямы часто бывали неглубокими. Их рыли в черноземном грунте, в таких случаях контуры не прослеживались. Более глубокие ямы (в Поянешти — 0,5—1,1 м, в Лукашевке — 0,65 — 1,3 м) оказались круглыми (диаметром — 0,5—0,6 м).

Урнами служили чернолощеные столовые горшки, реже — кувшины и миски. В Сипотенах в качестве урн использовались бронзовые ситулы. Урны, как правило, закрывались крышками, которыми в большинстве случаев служили чернолощеные столовые миски (табл. XXIX, 9). В урны клали предметы, побывавшие в огне: фибулы, металлические детали пояса, браслеты, бусы, пронизи, ножи, пряслица, иглы, шилья, бритвы, пинцеты, иногда оружие (Боросешти, погребение 29). Встречаются также захоронения без погребального инвентаря. В могильнике Боросешти в большей части погребений (74 из 117), помимо урн, находились еще и другие сосуды.

Встречаются и безурновые трупосожжения (табл. XXIX, 8, 14, 16), а также кенотафы. В безурновых захоронениях (Поянешти, погребение 344; Лукашевка, погребение 4; несколько погребений в Бра-нешти; большинство (34 из 44) в Долинянах) пережженные кости были положены непосредственно на дно могильной ямы, также очищены от остатков погребального костра и иногда накрыты крышкой (табл. XXIX, 17). Четыре кенотафа обнаружены в могильнике Поянешти.

Керамика



На памятниках культуры представлены три группы посуды. К первой группе относится лепная кухонная посуда с шершавой поверхностью. Ко второй — лепная столовая посуда с лощеной поверхностью. Третью группу составляет немногочисленная импортная древнегреческая и кельтская керамика.

Обломки посуды первой группы составляют до 90% находок керамики на поселениях. Эта керамика представлена горшками, мисками, коническими чашками с массивной ручкой, иногда имеющими пустотелую ножку, кувшинами, крышками для горшков, сковородками-лепешницами в виде дисков, дырчатыми сосудами-«дуршлагами», миниатюрными сосудами. Ведущей формой являются горшки (3/4 керамики этой группы). Корпус у горшков, как правило, округлобокий (табл. XXXI, 48—51). По форме верхней части горшки можно разделить на несколько вариантов: с невыделенной шейкой, с прямой отогнутой наружу шейкой, с изогнутой и отогнутой наружу шейкой. Второе место принадлежит мискам, среди которых выделяется несколько типов: с загнутым внутрь венчиком, с вертикальной шейкой и горизонтально срезанным краем, с эсовидноизогнутой шейкой. Для крышек характерны конический широкий и относительно низкий корпус и массивная пустотелая ручка. Диаметры венчиков крышек соответствуют диаметрам венчиков кухонных горшков, что указывает на их функциональное назначение. Некоторые исследователи не исключают возможности использования посуды этого типа в качестве светильников (табл. XXXI, 56). Глиняные диски диаметром до 25 см, толщиной до 1 см имели одну сторону шершавую, другую лощеную, иногда орнаментированную. Сковородками их можно называть лишь условно ввиду отсутствия бортика, а в роли лепешниц они известны по материалам этнографии. Подобные лепешницы были широко распространены в соседних культурах — зарубинецкой и пшеворской, синхронных поянешти-лукашевской культуре. Дырчатые сосуды скорее всего служили курильницами, а не дуршлагами. Встречаются обломки днищ горшков с одним отверстием в центре диаметром до 1 см, которые и использовались для приготовления творога. Сосудики высотой 3—5 см повторяют формы горшков. Видимо, они были детскими игрушками.

Орнамент встречается главным образом на горшках. В большинстве случаев это рельефные налепы: шишечки, вертикально и горизонтально расположенные ушки, подковки, горизонтальный валик, расчлененный ямками или насечками, иногда шишечками (табл. XXXI, 48—51). Истоки этого орнамента прослеживаются в местной гетской керамике предшествующего времени — IV—III вв. до н. э. Реже встречаются пальцевые вдавления и насечки по венчику и стенкам.

Небольшое количество горшков (по материалам Круглика — не более 8%) имело специально ошершавленный, «хроповатый», корпус с подлощенной донной частью и шейкой, отделенной от тулова расчлененным валиком или желобком. Такая керамика ведет свое происхождение от сосудов лужицко-поморских и ясторфских памятников Средней Европы.

Посуда с лощеной поверхностью отличается аккуратной, старательной обработкой. В керамической массе этой посуды нет крупных примесей, она хорошо отмучена, формовка и лощение выполнены очень тщательно, обжиг, как правило, равномерный, скорее всего печной, а не костровый. Наружная поверхность имеет черный или темно-серый цвет. Лощеная керамика представлена в основном мисками и горшками, в меньшем количестве встречаются кувшины. Известны миски двух типов. Миски первого типа имеют эсовидный профиль, выделенную шейку и плавное округлое плечо. Венчики таких мисок, как правило, короткие утолщенные с сильным отгибом, с внутренней стороны у них имеется две-три четкие грани (табл. XXXI, 39—41). Аналогии мискам с граненым венчиком дают материалы пшеворской и ясторфской культур. Миски второго типа не имеют выделенной шейки, венчик у них округлый (табл. XXXI, 38). Эти миски делались более высокими и узкими. Кружки с небольшими Х-видными ручками повторяют профилировку мисок первого типа. Иногда такими ручками были снабжены и сами миски.

Горшки разделяются на четыре типа. К первому типу принадлежат многочисленные горшки приземистых пропорций (высота до 18 см, диаметр венчика до 28 см), часто с граненым коротким, плавно изогнутым венчиком, высоко расположенными плечиками и узким дном (диаметр 6,5—10 см) (табл. XXX, 84). Ко второму типу относятся горшки подобной формы, но с острым плечом, встречаются они редко. К третьему типу принадлежат высокие горшки с низко расположенным плечом, слабоотогнутым венчиком с округлым краем, широким дном (табл. XXX, 27, 43). Четвертый тип — это большие округлобокие сосуды с прямой наклоненной внутрь длинной шейкой, отделенной уступом от тулова (табл. XXX, 62, 63); аналогии им дают материалы позднепоморской культуры и губинской группы ясторфской культуры.

Кувшины одноручные, их корпус имеет вытянутые пропорции, округлое плечо помещено на середине высоты (табл. ХХХ, 58, 71). Венчик у кувшинов короткий, сильно отогнутый и граненый. Ручки плоские ленточные, прикрепленные одним концом к венчику, другим — к плечу. Подобные кувшины были распространены в поморско-ясторфском круге культур.

Импортная керамика представлена обломками античных амфор эллинистических типов и сосудов кельтского производства. Амфорный материал встречен на 27 поселениях, в том числе на 18 поселениях найдены родосские амфоры [Babeș М., 1978. Р. 1 — 21]. Доля таких находок невелика, не более 5% всей керамики. Еще реже встречается кельтская графитированная керамика, найденная на территории Румынии (Бойчени, Боросешти, Ботошани, Лунка-Чурей). Находки импортной керамики ценны тем, что дают основания для установления хронологии поянешти-лукашевской культуры.

Вещевой инвентарь



Среди орудий труда в первую очередь выделяются ножи с горбатой и прямой спинками (табл. XXXI, 25—30). Более древние из них — с горбатой спинкой и слегка вогнутым лезвием, длиной 11 — 14 см. Ножи с прямой спинкой появляются лишь в конце I в. до н. э., размеры их также невелики. Ножи носили в деревянных ножнах, железные и бронзовые обкладки которых встречены в мужских и женских погребениях (Лукашевка, погребения 1, 10) и на поселениях.

Известны наральники (Круглик) и небольшие железные серпы с выступающим крюком для крепления рукоятки (Круглик — 7 экз., Лукашевка II — 1 экз., несколько экземпляров с территории Молдовы). Подобные серпы в то время имели широкое распространение во многих культурах Европы. Встречен небольшой топор с вертикальной втулкой для рукоятки. Топоры этого типа считаются по происхождению латенскими. Шилья длиной до 11 см делались четырехгранными, с двумя заостренными концами, один из них был рабочим, на другой набивалась рукоятка. Железные иглы длиной до 5 см использовались для работы с грубыми тканями. Найдены небольшие долота и пробойники, рыболовные крючки, щипцы и бритвы (табл. XXXI, 24). Туалетные щипцы и серпообразные бритвы имеют аналогии в ясторфских древностях.

Из глиняных орудий труда наиболее многочисленны пряслицы (табл. XXXI, 42—44). Размеры пряслиц невелики (высота и диаметр около 3 см), форма разнообразная, чаще всего биоконическая, известны и шаровидно уплощенные, и горшкообразные пряслица. Некоторые из них украшены геометрическими узорами из прочерченных линий. Часто встречаются пряслица из стенок сосудов, преимущественно античных, а также лепных кухонных горшков и чернолощеных столовых сосудов. Из глины изготовлялись небольшие конусовидные грузики, вероятно, применявшиеся для ловли рыбы, и довольно крупные (высота до 10—12 см) пирамидальные грузила для ткацкого станка.

Каменные орудия представлены зернотерками, растиралышками и точильными брусками. Зернотерка из Лукашевки — это песчаниковая плита толитной о см с полукруглым углублением, расположенным в центре. Растиральники из твердого песчанка (длина до 10 см) имели коническую форму, верхняя часть орудия служила рукояткой, нижней утолщенной частью растирали зерно. Точильные бруски также делались из плотного песчаника, имели прямоугольную форму.

Проколки изготовлялись из ребер или расколотых костей конечностей животных. Рабочие концы проколок заострены, а поверхность зашлифована. Проколки встречены на многих поселениях.

Предметы снаряжения воина и коня очень редки, поскольку по ритуальным обычаям их не клали в могилы. Известны единичные находки бронзовых наконечников стрел позднескифских типов (Лукашевка II, Алчедар, Машкауцы; табл. XXXI, 31, 32), что указывает на контакты с областью скифской культуры. В основном оружие происходит с территории Румынии. В Молдове обнаружены наконечники копий, характерной особенностью которых были длинные втулки. Найдены один кельтский меч среднелатенского типа (могильник Боросешти, погребение 29) и два германских меча (Рэкэтэу, Корни). Из предметов снаряжения назовем шлем фракийского типа (Бубуечи), прямоугольные кельтского типа умбоны щитов (Боросешти, погребение 29) и круглый умбон из Рэкэтэу. Здесь же найдены фрагменты кольчуги. Встречены удила скифского (Боросешти, Бубуечи) и кельтского (Поянешти, Трушешти) типов.

Украшения изготовлялись из бронзы, железа, серебра, золота, стекла, кости и глины. Часто встречаются литые бронзовые и кованые железные браслеты, почти всегда орнаментированные насечками или бороздками. Известны браслеты с несомкнутыми концами, украшенные несколькими шариками; свернутые в полтора-два оборота, с концами, завязанными в несколько витков; браслеты, средняя часть которых раскована в пластинку и свернута в трубочку (табл. XXXI, 12—14). Реже попадаются бронзовые литые кольца с несомкнутыми, утончающимися концами (диаметр колец около 2 см), бронзовые серьги в виде петельки (могильники Лукашевка и Поянешти; табл. XXXI, 18), очковые подвески из тонкой проволоки, концы которой свернуты в две круглые спирали (табл. XXXI, 21). Одна такая подвеска была встречена в Лукашевском могильнике вместе с железной фибулой среднелатенской конструкции. Бусины бронзовые, стеклянно-пастовые (табл. XXXI, 16), костяные и глиняные найдены как в могильниках (в женских погребениях), так и на поселениях. Форма бусин разнообразна — шаровидная, цилиндрическая, эллипсоидная, плоская. Пастовые бусины белые, синие, полихромные (глазчатые) .

Серебряные (4 экз.) и золотая (1 экз.) спирали найдены в Лукашевском могильнике. Они сделаны из тонкой прямоугольной в сечении проволоки, насчитывают от 16 до 32 витков. Такие спирали входили в состав ожерелья. Они характерны для гетских и вообще дунайских древностей этого времени (табл. XXX, 51, 67). Костяная плоская круглая бляшка диаметром около 2 см, орнаментированная двумя врезными несомкнутыми полукруглыми линиями, обнаружена в Лукашевском могильнике.

Наиболее часты железные фибулы, более редки бронзовые, одна — серебряная (Сипотены). Большая часть фибул найдена в погребениях: 39 — из могильника Поянешти, 11 — из Лукашевского могильника, около 20 — из Долинян, одна — из Сипотен. В одном из жилищ на поселении Рудь найдена наиболее ранняя фибула духцовского типа, хотя ее принадлежность именно к поянешти-лукашевскому комплексу не вполне достоверна. По особенностям конструкции фибулы разделяются на средне- и позднелатенские. К среднелатенской схеме относятся «расчлененные» железные фибулы с бронзовыми шариками на ножке и спинке, а также гладкие проволочные фибулы нескольких вариантов с разным изгибом ножки и дужки и различным расположением их скрепления. Большое число фибул принадлежит к варианту В по Й. Костшевскому, имеет плавный или более резкий изгиб ножки (табл. XXX, 16; XXXI, 3—5, 7). Из могильника Долиняны происходят фибулы вариантов D и Е по Й. Костшевскому, судя по скреплению, помещенному посредине дужки и по другим деталям конструкции. Все такие фибулы имели широкое распространение на территории Средней Европы, особенно в культурах кельтского и ясторфского круга. Одна фибула зарубинецкого типа с треугольной спинкой найдена на поселении Лукашевка II (табл. XXXI, 6).

Железные фибулы позднелатенской схемы обнаружены в могильниках Поянешти, Долиняны и на поселении Круглик. Среди них фибулы с прямой спинкой, согнутой под прямым углом к головке и ножке, и с прямоугольным приемником (табл. XXX, 52— 55) имеют аналогии в Средней Германии и относятся к типу Каммер [Hachmann В., 1961. Taf. 2—41]. Фибула с поселения в Круглике имеет рамчатый приемник (табл. XXX, 9).

К предметам личного убора относятся пряжки, застежки, пуговицы. Пряжки железные кованые круглые диаметром 2,5—4 см (табл. XXXI, 2).

Характерными находками являются поясные крючки разной формы: в виде длинной узкой пластины с ушком; треугольные с накладкой на конце; трапециевидные из железной пластины, иногда покрытой бронзовым листом (табл. XXX, 21, 22, 34, 35, 48—50; XXXI, 1). Многочисленные аналогии таким поясным крючкам известны среди материалов ясторфской и зарубинецкой культур.

На Лукашевском поселении обнаружена небольшая бронзовая фигурка идола, отлитого в односторонней форме. Фигура одета в длинный кафтан. Голова у нее удлиненная, нос выступающий, прямой. Правая рука согнута в локте, ее кисть положена на живот; левая рука вытянута, кисть — в области паха. Ноги фигурки короткие, согнутые в коленях (табл. XXXI, 23). Г. Б. Федоров [19606. С. 45] считает статуэтку кочевническим идолом. М. А. Романовская [1969. С. 93] относит идола к кругу кельтских ритуальных изображений. В круг ритуальных предметов входят также очажные подставки из Боросешти и Гелыешти, украшенные меандровым орнаментом и солярными знаками (табл. XXXI, 55).

Импортные предметы занимают очень небольшое место среди материалов поселений и могильников. К ним относятся обломки эллинистических амфор, в том числе с клеймами на ручках конца III начала и середины II в. до н. э. (табл. XXX, 57, 87, 89), встреченные на 27 поселениях; обломки кельтских тонкостенных графитированных сосудов последних веков до нашей эры, известные на некоторых памятниках Молдовы. Импортными являются пастовые и стеклянные бусины античного производства, которые, как и амфоры, попадали на территорию культуры Поянешти—Лукашевка из античных городов Северного Причерноморья, в первую очередь из Тиры. Некоторые вещи связаны с кельтским миром. Это бронзовые сосуды — ситулы, кратер и котел, деревянные котелки с железной оковкой, железный топор с вертикальной втулкой, фибулы латенских типов, поясные наборы, меч, удила, умбон щита из могильника Боросешти, шлем из Бобуечи. Встречаются также металлические изделия германского круга древностей: фибулы поморского типа, бронзовые ожерелья в виде корон, умбон щита из могильника Рэкэтэу. С зарубинецкой культурой связана фибула из поселения Лукашевка (табл. XXXI, 6), но она могла относиться и к числу «копьевидных» фибул, распространенных в балканских землях [Каспарова К. В., 1981. С. 69].

Периодизация и хронология



Периодизация поянешти-лукашевской культуры детальной разработки в советских исследованиях пока не получила, хотя первые наметки сделаны уже давно. Д. А. Мачинский выделил в могильнике Поянешти две хронологические группы погребений, наметив в общих чертах последовательность захоронений. Он сопоставил с ними некоторые погребения Лукашевского могильника и попытался расчленить материалы селища Лукашевка II [Мачинский Д. А. 1966а. С. 83—88]. Суммарная периодизация, построенная на сочетании сосудов и фибул, предложенная С. П. Пачковой [1985. С. 19—22. Рис. 4], ошибочно исключившей из поянешти-лукашевской культуры могильник Долиняны. Известна общая схема периодизации культуры М. Бабеша, обоснованная выделенными хронологическими группами инвентаря [Babeș М., 1985. Р. 201-205. Fig. 13-15].

Представленная схема периодизации (табл. XXX) является результатом анализа вещей трех могильников: Поянешти [Vulpe R., 1953; Babeș М., 1980], Лукашевского [Федоров Г. Б., 1957] и Долиняны [Смирнова Г. И., 1981] с учетом материалов из раскопок Смирновой Г. И. в 1985 и 1987 гг. Привлечены и находки на поселениях, особенно важные для определения ранней даты культуры. Эта разработка опирается главным образом на исследования М. Бабеша, касающиеся относительной хронологии культуры. Но его позиция в проблеме абсолютной датировки может быть несколько уточнена.

Основные исследованные могильники — Поянешти, Боросешти, Лукашевка и Долиняны, несмотря на некоторые различия в составе инвентаря и особенностях обряда, достаточно надежно связаны ведущими типами вещей и основными элементами ритуала, позволяющими проследить общую картину их эволюции. Корреляция ведущих форм инвентаря (фибулы, поясные крючки, типы керамики и некоторых других вещей) из погребений и их сопоставление позволили выделить три основные группы захоронений, соответствующие хронологическим фазам. В Поянешти наиболее полновесно представлена фаза I. Некрополь в Боросешти, согласно разработкам М. Бабеша, возник несколько позднее и существовал дольше: в нем основная часть погребений приходится на фазу II, переход к которой на обоих памятниках произошел одновременно и связан с притоком новых групп населения с германской территории [Babeș М., 1985. Р. 202]. Лукашевский могильник заложен, видимо, в конце фазы I существования предыдущих и развился в фазе II. В Долинянах не обнаружены погребения фазы I (но памятник раскрыт еще не полностью), а фаза II диагностирована рядом комплексов с вещами, аналогичными найденным в других могильниках. Некрополь в Долинянах функционировал и позднее остальных — пока только на нем выделена ранее лишь слабо намечавшаяся в поянешти-лукашевской культуре фаза III (находки на поселении Круглик, погребение в Рэкэтэу). Такова общая схема периодизации культуры, в которой почти каждый памятник отличается своеобразием, обусловленным ее сложным генезисом.

В могильнике Поянешти фазу I определяют многочисленные фибулы среднелатенской схемы с шариками и редкие экземпляры варианта А по Й. Костшевскому (табл. XXX, 52—54, 56), а также ранние фибулы позднелатенекой схемы с длинной спиралью, прямой спинкой и приемником прямоугольной формы (табл. XXX, 55). Аналогичные в могильнике Каммер в Средней Германии, и в других памятниках тоже сочетаются с фибулами, расчлененными шариками [Hachmann R., 1961. S. 90— 93. Abb. 29, 2. Taf. 1; 2, 42, 45; Müller R., 1985. Taf. 17, 13-17. Abb. 13]. Характерным признаком фазы I служат также поясные крючки: длинные узкопластинчатые с ушком на противоположной стороне и небольшие «язычковые» (табл. XXX, 48, 49). Встречаются крючки треугольной формы с дополнительной накладкой на одном конце (табл. XXX, 50) и узкие с прямоугольным основанием (фрагмент крючка такого типа представлен в табл. XXX, 66). На поянешти-лукашевских памятниках Румынии встречены поясные крючки разнообразных типов, имеющие многочисленные аналогии в женских погребениях могильников ясторфского круга [Babeș М., 1985. Fig. 9, 14; Hachmann R., 1961. S. 90-99. Taf. 5; Keiling H., 1979. S. 21, 22. Abb. 12. Taf. I, 89; Domański G., 1975. S. 23-27. Tab. XII, m; XIII, f; XIV, j и др.].

Перечисленные поясные крючки, фибулы, а также сочетающиеся с ними стеклянные бусы с внутренней позолотой, спиральные пронизки и другие вещи (табл. XXX, 51, 60) в инвентарных комплексах в различных сочетаниях комбинируются с горшками с высокой прямой горловиной, отделенной уступчиком от округлобиконического тулова. Эти сосуды — ведущий тип фазы I [Babeș М., 1985. Fig. 4, 14]. Иногда они декорированы зонами расчесов, нанесенных гребенчатым штампом; единичны сосуды, украшенные меандром и ритоновидными налепами (табл. XXX, 65). Кроме того, для фазы I характерны горшки с короткой шейкой, выпуклыми плечиками и слегка отогнутым прямым венчиком (табл. XXX, 69), кувшины с цилиндрическим горлом, иксовидной плоской ручкой (табл. XXX, 58) и, в отличие от горшков, подграненным краем венчика. Среди мисок, преобладающих в керамическом комплексе, характерны открытые низкие с фацетированным краем венчика, со слабовыраженными плечиками и петельчатой иксовидной ручкой (табл. XXX, 75). Встречаются миски других пропорций: более глубокие, с профилированными плечиками, а также без ручек (табл. XXX, 59, 64). В жилище 4 поселения Лукашевка II найдены миски близких форм без ручек (табл. XXX, 79, 80, 82, 83, 85, 86). В могильпике Лукашевка лишь несколько захоронений предположительно можно связать с концом фазы I, скорее даже с переходом к следующей. Таково погребение 15, где в высокой миске, прикрытой низкой миской, находился упомянутый выше фрагмент поясного крючка (табл. XXX, 66), характерного для ранней фазы могильника Боросешти [Babeș М., 1985. Р. 195, 202. Fig. 9; 11, 1а].

К переходному периоду относится, вероятно, погребение 6 в Лукашевке с золотыми спиральными пронизками. Аналогичные бронзовые пронизки характерны для румынских могильников фазы I. В Лукашевке пронизки такого же типа встречаются в комплексах фазы II, к которой принадлежит основная масса захоронений. На рубеже фаз I и II, вероятно, было совершено погребение 250 в Поянешти, в не типичной для могильника биконической урне (табл. XXX, 28), которая находит аналогии среди ясторфской керамики Голштинии и Мекленбурга [Keiling Н., 1979. Abb. 12. Taf. 46, 309; 55, 390; 67, 247]. Высокая миска, накрывавшая урну, относится к типу, известному в обеих фазах, а сопровождавший захоронение железный браслет с напускной бусиной аналогичен найденному в Долинянах (табл. XXX, 31), где ему сопутствовала фибула варианта В, характерная для фазы II. К этому же времени принадлежит одиночное погребение у с. Гринчук с урной близкой формы (табл. XXX, 84), а также, возможно, погребение у с. Круглик, где сочетались фибула предположительно варианта В (фрагментирована) и горшок с отогнутым краем и вытянутоокруглым туловом с четырьмя ушками на плечиках (табл. XXXI, 46). Сравнительно близкие аналогии таким сосудам в ясторфских памятниках относятся к периоду, предшествовавшему распространению фибул варианта В в поянешти-лукашевской культуре [Keiling Н., 1979. S. 31-36. Abb. 9, 12. Taf. 28, 184; 30, 195; 44, 294].

Фаза II — период наибольшего расцвета культуры. В результате очередного притока населения из ясторфского ареала, в том числе из наиболее северных германских областей, появляются новые поселения и могильники, а на ранее существовавших наступает следующая фаза. В это время развивается Лукашевский могильник и возникает некрополь в Долинянах. В Поянешти погребения совершаются в высоких глубоких мисках с ручками, а крышками для них служат как прежние низкие миски, так и более глубокие, иногда без ручек (табл. XXX, 24, 26). Встречаются погребения в кружках, накрытых кружками (табл. XXX, 25). В Лукашевском могильнике в качестве урн также употребляются мисковидные сосуды, близкие поянештским, закрытые мисками разных пропорций, в том числе и низкими (табл. XXX, 44, 47, 68, 78). Для этой фазы в Боросешти [Babeș М., 1985. Fig. 4, Vb. P. 201, 202] и Лукашевке характерны кувшины с невыделенной горловиной и раздутым туловом (табл. XXX, 46), реже урнами служат высокие горшки с прямой короткой горловиной (табл. XXX, 27, 43). Широко распространена профилировка края венчиков всех сосудов двумя-тремя гранями — черта, свойственная керамике ясторфского круга и других синхронных латенизированных культур [Domański G., 1975. S. 101]. В Долинянах немногочисленные урны представлены горшками с ручкой, мисками средних размеров и мисковидными сосудами, а также нелощеными горшками с шишечками на тулове. Некоторые миски имеют граненый или скошенный край венчика, другие — округлый или прямой. Характерны для фазы II миниатюрные сосудики (табл. XXX, 42). К ведущим хронологическим индикаторам фазы II относятся фибулы варианта В (табл. XXX, 16, 17; XXXI, 3—5, 7), а также близкие варианту II (табл. XXX, 3; XXXI, 10, 11), особенно многочисленные в Боросешти и Долинянах, но отсутствующие в Лукашевке и редкие в Поянешти, где лишь одна из фибул близкого типа, возможно, относится к варианту D (табл. XXX, 19). В этот же период появляются большие позднелатенcкие фибулы со слабо-прогнутой спинкой и рамчатым приемником и небольшие — с длинной пружиной (табл. XXX, 9а; XXXI, 9) [Godłowski К, 1977. S. 58, 59, 129, 138. Tab. VII, 6; IX, 4—8]. К фазе II, скорее к ее началу, принадлежит фибула зарубинецкого типа варианта III по А. К. Амброзу из поселения Лукашевка II (табл. XXXI, 6). В фазе II появились новые формы поясных крючков — большие пластинчатые трепециевидной или треугольной формы; целиком железные (табл. XXX, 21—23, 35; XXXI, 1) или плакированные бронзовым листом (табл. XXX, 34). По классификации М. Бабеша [Babeș М., 1983. Р. 196-221], такие поясные крючки относятся к типам 1 и 2 бастарнской группы. Поясные крючки и упомянутые фибулы часто сочетались в погребениях с полыми бронзовыми браслетами (табл. XXX, 36; XXXI, 12, 14). Характерны для этой фазы и железные браслеты в один-два оборота с завязанными концами (табл. XХХ, 32; XXXI, 13), пастовые полихромные бусы, в том числе с «глазками», а для могильника Долиняны в ямных погребениях — инвентарные наборы с миниатюрным сосудиком, пряслицем, фибулой варианта В. В Долинянах и Поянешти к этой фазе относятся железные ножи с горбатой спинкой и выделенным черенком со штифтами для скрепления накладки (табл. XXXI, 25, 26). На поселении Горошова фаза II фиксируется находками фрагментов очажных подставок (табл. XXXI, 55), аналогичные которым встречаются на поянешти-лукашевских памятниках Румынии, на севере Германии, в Ютландии [Babeș М., 1985. Fig. 6] и графитированной кельтской керамики [Пачкова С. П., 1983. С. 45].

В конце фазы II могильники Боросешти и Поянешти прекращают функционировать; в Лукашевском намечается лишь переход к следующей фазе: появляются ребристые миски, исчезает многогранный венчик, который чаще оформлен одной гранью. В Долинянах к переходному периоду, возможно, следует отнести погребение с необычной фибулой среднелатенской схемы, близкой варианту J по специфическому загибу ножки, но с верхней тетивой (табл. XXX, 4). Этот вариант фибулы характерен для ясторфских и оксывских памятников [Hachmann R., 1961. S. 130. Taf. 1, 2; 17, 18; Godłowski К., 1977. S. 120, 186].

Фаза III в могильнике Долиняны представлена несколькими ярко выраженными комплексами, свидетельствующими о притоке в северо-восточную зону поянешти-лукашевской культуры новых групп из ясторфских областей. Надежными индикаторами этой фазы служат прогнутые фибулы вариантов М и N (табл. XXX, 1, 2, 5—7). В этой фазе еще не вышли из употребления фибулы варианта G/Н, судя по комбинации с вариантом N в погребении 22 (табл. XXX, 3). В этом же комплексе находился нож с узким прямым лезвием и штифтом на черенке, а в другом — прямой нож с упором для рукояти и наконечник футляра ножа (табл. XXX, 11—13). Для этого же периода характерен бронзовый браслет с тройными шишечками латенскош типа (табл. XXX, 8). К наиболее поздним находкам в Долинянах относится наконечник римского гладиуса с округлой шишечкой на конце (табл. XXX, 10). В одном из погребений с фибулами варианта N урной служил крупный нелощеный мисковидный сосуд с тонкими вертикальными расчесами на тулове (табл. XXX, 14). Подобный орнамент широко распространен на ясторфской керамике. Сосуд подобной формы (табл. XXXI, 52) происходит из могильника Боросешти [Babeș М., 1985. Fig. 5, 2], что позволяет предполагать появление этой формы еще в фазе II (или в Боросешти захоронения продолжались и в фазе III?). Фаза III представлена на поселении Круглик характерной ребристой миской и фибулой позднелатенской схемы с рамчатой ножкой и слабопрогнутой спинкой (табл. XXX, 9).

Для периодизации поселений нет надежных стратиграфических данных. М. Бабеш предлагает разделить их на две фазы по наличию или отсутствию родосских амфор с клеймами. Некоторым подтверждением этому служат сопутствующие находки: на поселениях с фрагментами амфор найдены подставки очага типа I (Боросешти, Лунка-Чурей), на других — подставки типа II, поздняя «поморская фибула», более развитые формы керамики [Babeș М., 1985. Р. 203, 205]. Поселения Бовшев, Глэвэнешти, Зворыштя, относимые прежде [Babeș М., 1978. Р. 12] к еще более ранней фазе, теперь выделены в категорию памятников, принадлежность которых к поянешти-лукашевской культуре дискуссионна [Babeș М., 1985. Р. 185, not. 4].

Хронология поянешти-лукашевской культуры рассматривалась многими исследователями, в мнениях которых не было единства. Существовало до недавнего времени и расхождение в датировках поселений и могильников, ибо даты амфорных клейм, известных на поселениях, не соответствовали общепринятой хронологии фибул латенских типов из погребений. Могильники Поянешти и Лукашевский были по фибулам датированы II—I вв. до н. э. [Vulре R., 1953. Р. 491—506; Федоров Г. Б., 19606. С. 44]. К концу II — началу I в. до н. э. относил оба могильника Р. Хахманн [Hachmann R., 1961. S. 118— 123]. Д. А. Мачинский определял хронологические рамки могильника Поянешти концом II — серединой ири третьей четвертью I в. до н. э., а Лукашевского — I в. до н. э. [Мачинский Д. А., 1966а. С. 80—86], в то время как К. Такенберг отводил последнему только вторую половину того же столетия [Tackenberg К., 1962—1963, S. 423]. М. Л. Романовская [1968. С. 1—21], датировала культуру началом II—I вв. до н. э. Затем было предложено ограничить рамки поянешти-лукашевской культуры (с учетом поселений) рубежом III—II вв. до н. э. или началом II — второй половиной I в. до н. э. [Пачкова С. П., Романовская М. А., 1983. С. 66; Пачкова С. П., 1985. С. 23].

Хронологическое членение поянешти-лукашевской культуры базируется на синхронизации с другими культурами позднего предримского времени, в первую очередь с родственными ясторфскими (ранней фазой по Р. Хахманну, с отрезками «b» и «с» средней фазы и с поздней фазой «d»). Фазы развития поянешти-лукашевской культуры сопоставимы и с периодизацией конкретных ясторфских регионов, хотя и не полностью с ними совпадают [Babeș М., 1985. Р. 23. Fig. 15]. Кроме того, поянешти-лукашевская культура синхронна фазам II и III родственной ясторфской группы на среднем Одере (губинской) [Domański G., 1975. S. 92]. Для определения абсолютных дат культуры наиболее важно ее сопоставление с латенской хронологией. М. Бабеш считает, что ранняя фаза приблизительно соответствует латену С2, а последующие — фазам D1 и D2. Основываясь на сочетаемости на поселении амфорных клейм, наиболее ранняя дата которых 210—175 гг. до н. э., и керамики, характерной для могильников, исследователь полагает, что последние должны быть синхронны поселениям и начало формирования культуры следует относить к первой половине II в. до н. э., не позднее 150 г. до н.э. [Babeș М., 1978. Р. 15; 1985. Р. 203, 205, Fig. 15].

Для наиболее обоснованной датировки культуры необходимо учитывать разработки последних лет в области латенской хронологии, приведшие к пересмотру хронологической системы эпохи латена; соответственно изменилась и синхронизация ступеней развития европейских латенизированных культур позднего предримского времени. К. Годловский, первым обобщивший результаты многих исследователей [Godłowski К., 1977. S. 39, 45, 116], сопоставил раннюю фазу латенизированных культур (к которым от носится и поянешти-лукашевская) не с начала Латена D, как считал Р. Хахманн, а с частью Латена C1 и фазой С2. Последующие разработки усилили аргументы в пользу «удревнения» датировок, но по-прежнему окончательно не определены границы между фазами в абсолютной хронологии: между В2 и C1 они варьируют в пределах 250—180 гг. до н. э., несмотря на попытки уточнений; по-прежнему не имеет опорных точек рубеж фаз C1 и С2, который определяется приблизительно серединой II в. до н. э. Важное значение имеют данные дендрохронологии, полученные по материалам из некоторых кельтских могильников. Они уточняют границы фазы C1 — это вторая половина III в. до н. э.— начало II в. до н. э., а одно из погребений с «расчлененными» фибулами датировано 208 г. до н. э. [Haffner А., 1979. S. 405—409]. Эти фибулы близки типам, характерным для фазы С1b ,выделенным Й. Буйной для латенских культур Карпатской котловины [Bujna J., 1982. S. 321, 325, 339—344. Taf. 4, 30, 31], а также фибулам, диагностирующим ранние фазы латенизированных культур. В результате этих изменений «удревнилась» и ранняя дата могильников поянешти-лукашевской культуры, приблизившись к датировкам эллинистических амфор из поселений. Их ранняя дата фиксируется по фрагментам амфорных ручек с клеймами из Лунка-Чурей, Боросешти, Борниш, Лукашевки II, которые датируются в пределах 210—146 гг. до н. э. по хронологической схеме В. Грейс [Babeș М., 1985. Р. 193]. В некоторых комплексах, в ямах и жилищах, они найдены совместно с керамикой, аналогичной погребальной. Так, на поселении Боросешти ручка с клеймом (табл. XXX, 57), которая относится к периоду III производства родосских амфор, т. е. да тируется 220—180 гг. до н. э. (или 210—175 гг. до н. э. по В. Грейс), сочеталась в яме А с лощено-«хроповатой» керамикой, характерной для могильников, и с грубыми горшками с шишечками на тулове [Babeș М., 1985. Р. 193]. Аналогично сочетание в жилище 4 на селище Лукашевка II: фрагменты ручек с клеймами периодов III и IV (210—146 гг. до н. э. по той же схеме; табл. XXX, 87, 89), лощеные миски, фрагменты горшков, в том числе и типичных для ранних погребений, а также нелощеных горшков с налепами-шишечками. Нелощеную кухонную керамику с рельефным орнаментом в виде разнообразных налепов-упоров, шишечек, валиков, иногда расчлененных ямками, обычно относят к гето-дунайскому субстрату в поянешти-лукашевской культуре. М. Бабеш, убежденный в отсутствии автохтонного компонента, считает, что многие формы грубой керамики, квалифицированные как гетские (в том числе банковидные сосуды), находят аналогии в германских (ясторфских) культурах, куда и уходят ее корни наравне с чернолощеной поянешти-лукашевской керамикой [Babeș М., 1985. Р. 186. not. 5]. Не вдаваясь в подробности этой дискуссии, отметим только, что грубая керамика, орнаментированная шишечками, валиками, ямками и другими рельефными элементами декора (не говоря уж о всеми признанной посуде с «хроповатой» поверхностью), действительно присуща не только гето-дакийскому миру. Эти приемы орнаментации на сосудах различных форм характерны для лужицкой и поморско-подклешевой культур, а также встречаются на керамике поселений, реже — в могильниках культур ясторфского круга в широком ареале, вплоть до Ютландии [Keiling Н., 1969. Taf. 61, a, d; Seyer Н., 1982. Taf. 5, 5; 6,2; 22;20; Domański G., 1975. Tab. XIV, а, к,; XXII, к, m; XXIII, p; XXVI e, m, n; XXXVII, р]. Однако трудно исключить и полное отсутствие связей пришлого населения с автохтонной средой. Находки керамики с характерными гетскими элементами декора в могильниках (Боросешти, Долиняны) особенно важны для дальнейшего изучения этих спорных вопросов, в том числе и хронологических.

Сопоставление комплекса вещей ранней фазы поянешти-лукашевской культуры с современной схемой латенской хронологии позволяет синхронизировать ее не только с Латеном С2, как осторожно предлагает М. Бабеш, но и с С1b, т. е. нижнюю границу в абсолютных датах можно отнести примерно к началу II в до н. э., что совпадает с ранними датами амфорных клейм из поселений. Трудноуловимая граница между Латеном C1 и С2 в поянешти-лукашевской культуре тоже четко не выделяется. Синхронность фаз II и III с Латеном D1 и D2 не вызывает сомнений. Таким образом, хронологические рамки рассматриваемой культуры скорее всего охватывают период с начала II до конца I в. до н. э.


Хозяйство и общественный строй



Население культуры Поянешти—Лукашевка вело оседлый образ жизни, занимаясь пашенным земледелием и приселищным животноводством. Развивались различные ремесла. Существовали торговые связи с соседними племенами и областью античной культуры. Однако хозяйство оставалось еще натуральным и малопроизводительным.

О земледелии прямые указания дают находки таких сельскохозяйственных орудий, как наральник, серпы и зернотерки, а также отпечатки зерен на керамике, которые, как свидетельствуют материалы Круглика [Пачкова С. П., 1976. С. 47], принадлежали просу, пшенице (полбе-двузернянке и мягкой), ячменю, конопле. Местные климатические условия благоприятствовали земледелию: теплый климат, хорошая увлажненность, плодородные черноземные грунты. Учитывая особенности местного земледелия, в том числе ассортимент выращиваемых культур, большие массивы свободных земель, специфику климата, можно думать, что системой землепользования был перелог.

Развитию животноводства способствовали обширные пастбища по склонам холмов и на лугах речных пойм. Ведущее место в стаде домашних животных, как показали материалы Круглика, занимал крупный рогатый скот, разводили также овец, свиней и лошадей. Существовала охота, объектами которой были лоси, олени, косули, кабаны. Было известно рыболовство. Однако, судя по археологическим материалам, оно выполняло подсобную функцию.

В сфере ремесленной деятельности первостепенное значение имели добыча и обработка железа. Металлурги и кузнецы раньше других ремесленников

превратились в общинных мастеров, этому способствовали сложность и трудоемкость их работы. Железо добывалось из местных озерно-болотных руд. Кузнечное дело находилось на таком же уровне, как и у соседних зарубинецких племен Поднепровья, где доминировали железные изделия, хотя известна была и сталь, а также методы сварки железа со сталью.

Бронзолитейное ремесло развивалось на привозном сырье. Бронзу (в виде прутьев) доставляли из Дакии, на территории которой издавна занимались ее производством из местных медных и оловянных руд. Здесь же добывали серебро и золото. Обработка бронзы происходила в производственных помещениях. Одна из таких мастерских с металлургическим горном, соплом, шлаками была открыта при раскопках поселения Ульма. Тигель найден на поселении Лукашевка II.

Изготовление посуды не вышло за пределы домашнего ремесла. Керамику делали вручную, подправляя столовые чернолощеные сосуды на поворотной подставке. Обжиг производился в специальных, но простых по устройству гончарных печах, одна из которых открыта на поселении Бранешти. Как кухонная керамика с преобладающими гетскими чертами, так и столовая чернолощеная посуда с гранеными венчиками производились одними мастерами, на что указывают обломки сосудов различных типов, найденные в печи поселения Бранешти.

Существовали прядение и ткачество, о чем говорят находки пряслиц и пирамидальных грузил для вертикального ткацкого станка, а также отпечатки ткани простого переплетения на кухонной керамике из Лукашевки II и Вассиен. Были известны камнерезное дело (зернотерки, точильные бруски, грузики) и обработка кости (рукоятки ножей, бляшки, бусины, проколки).

Об экономических и культурных связях населения культуры Поянешти—Лукашевка свидетельствуют некоторые археологические материалы и сообщения античных писателей. Еще Полибий, говоря об особенностях контактов греческого мира с причерноморским населением во II в. до н. э., отмечал, что «окружающие Понт страны доставляют нам скот и огромное количество бесспорно отличнейших рабов, а из предметов роскоши доставляют в изобилии мед, воск и соленую рыбу. Получают же они из продуктов, которыми изобилуют наши страны, масла и всякого рода вино; хлебом они обмениваются с нами, то доставляя его в случае нужды, то получая» [Полибий, IV, 38]. На поселениях поянешти-лукашевской культуры эта обменная торговля нашла свое отражение в находках обломков амфор Родоса и других эллинистических центров, которые составляют около 5% всей найденной керамики. Помимо вина и масла, из античных городов в Поднестровье поступало некоторое количество украшений из стекла (бусы) и бронзы.

Меньшим был объем торговли с латенским миром. Можно отметить очень небольшое количество тонкостенной графитированной керамики на некоторых поселениях Молдовы, единичные экземпляры фибул, мечей, щитов, браслетов. Но влияние латенской культуры существенно в культуре Поянешти—Лукашевка, особенно оно проявляется в формах столовой керамики, которые были принесены сюда при переселении среднеевропейского населения. Тесными были связи населения Молдовы с Дакией, откуда поступали бронза, серебряные и золотые изделия (спирали). Менее ощутимы контакты со скифским миром, которые характеризуются находками оружия (наконечники стрел) и снаряжения (удила из Икимени, Боросешти, Трусешти). Чернолощеная посуда, некоторые украшения, поясные наборы, мечи были распространены в позднелатенское время на огромной территории от Эльбы до Днепра. Такие находки на поянешти-лукашевских памятниках указывают на их связи с ясторфской, пшеворской и зарубинецкой культурами.

Производственные возможности поянешти-лукашевского общества были очень невелики, прибавочный продукт при низком уровне развития производительных сил имел небольшой объем, торговый обмен в связи с господством натурального хозяйства не получил достаточного развития. Однако, несмотря на эти обстоятельства, обусловившие общий низкий уровень материальной обеспеченности, общество культуры Поянешти—Лукашевка уже вступило на порог социального и имущественного неравенства. На это, в частности, указывают античный импорт, которым пользовались немногие, редкие украшения из серебра и золота.

О верованиях днестровско-прутского населения никаких сведений письменные и археологические источники не дают. Можно лишь предполагать, что религиозные представления здесь имели общие черты с религией гетов и даков, для которой характерны политеизм и синкретизм. Существовали культ огня, о чем говорит господство обряда трупосожжения, и культ солнца, атрибутами которого являлись очажные зооморфные подставки с солярными знаками. Была распространена вера в бессмертие души и ее потустороннее бытие, в связи с чем в могилу помещали предметы бытового предназначения и украшения.

Генезис культуры и этническая принадлежность



Культура Поянешти—Лукашевка относится к числу тех археологических культур, которые возникли на восточной окраине латенского мира в период передвижения среднеевропейских племен, вызванного давлением кельтов. Различные среднеевропейские племена, попадая в среду, близкую им по уровню социально-экономического развития и условиям существования, смешивались с аборигенами, создавая новые этнокультурные образования, в определенных чертах сходные между собой. Так возникли синхронные зарубинецкая, пшеворская и поянешти-лукашевская культуры, в которых имеются элементы сходства, что, однако, не определяло их внутренних, прежде всего этнических, различий. Эти различия четко выступают при анализе обстоятельств происхождения каждой из трех упомянутых культур, особенно при выяснении их субстратов.

Для поянешти-лукашевской культуры субстратом являлось местное население Молдовы предшествующего времени, которым были фракийские по происхождению племена гетов, известные здесь с глубокой древности [Федоров Г. Б., 1960б. С. 16]. Эту мысль хорошо подтверждают материалы поселений типа Лукашевки II, где гетские черты отчетливо видны в формах кухонной и других типов нелощеной посуды, в плетнево-глинобитной конструкции жилищ, в типах ножей, серпов, пряслиц.

В поянешти-лукашевской культуре отчетливо заметны также черты различных ясторфских групп, прежде всего губинской группы [Domański G., 1975J, привнесенные сюда пришельцами, переселившимися в Молдову с территории между Одером и Эльбой. Близость северных памятников с поянешти-лукашевскими проявляется в распространении черной лощеной керамики с гранеными венчиками и иксовидными ручками и других форм ясторфского облика, составляющих основную массу посуды в могильниках и в значительно меньшей степени (около 10%) представленных на поселениях. Для северного, ясторфского, круга культур характерны также фибулы с шариками и поясные крючки, найденные в могильниках культуры Поянешти—Лукашевка [Каспарова К. В., 1981. С. 70]. Что касается особенностей погребального обряда, то их источником могли быть как гетская, так и ясторфская культуры. Возможно, продвижение различных племен, принимавших участие в сложении культуры Поянешти—Лукашевка, нашло свое отражение в материалах поселения Горошова на среднем Днестре, среди которых еще нет дако-гетских элементов, но хорошо представлены особенности позднепоморской, ясторфской и пшеворской культур, что характерно для губинской группы [Пачкова С. П., 1983. С. 50; 1985. С. 25].

Таким образом, поянешти-лукашевскую культуру следует считать новообразованием, в котором сочетаются традиции двух культур — местной гетской, имевшей в Молдове глубокие и давние корни, и пришлой, представленной памятниками губинской группы, известными на среднем Одере. В процессе создания поянешти-лукашевской культуры среднеевропейские элементы сыграли важную роль. Они, в частности, явились источником провинциальнолатенской окраски новой культуры, что выразилось в распространении здесь керамики и фибул латенского типа, а также других предметов личного убора, оружия и снаряжения.

Выяснению этнической принадлежности населения Карпато-Днестровского региона, оставившего памятники типа Поянешти—Лукашевка, способствуют сведения, содержащиеся в письменных источниках и полученные при раскопках поселений и могильников этой культуры. Древние авторы прямо не говорят о составе населения Молдовы в последние века нашей эры. Однако из сообщений многих писателей начиная с Геродота явствует, что здесь обитали гетские племена, принадлежавшие к фракийскому этническому массиву, издревле занимавшему обширные пространства между Балканами и Карпатами — от Адриатики до Северного Причерноморья — и доходившему на востоке до Днестра [Федоров Г. Б., 1960б. С. 11 —15]. Древние авторы упоминают также о расселении на территории между Карпатами и Дунаем различных в культурном и этническом отношении племен, выступавших под именами сармат, германцев и бастарнов. Появление в Подунавье бастарнов отмечено античными писателями в III — II вв. до н. э. В «Географии» Страбона, написанной около рубежа нашей эры, в перечне народов, занимавших земли к северу от Дуная, упомянуты бастарны, тирагеты, галаты и германцы, живущие смешанно с гетами и сарматами [Страбон, VII, 3, 17]. По сообщению Птолемея (II в. н. э.), бастарны являлись соседями тирагетов и вместе с певкинами господствовали над Дакией [Птолемей, V, 7].

Этнический облик бастарнов недостаточно ясен. Одни античные писатели считали их германцами, другие — кельтами, третьи — смешанным населением. Скорее всего такая пестрота в представлениях о бастарнах отражает конкретную реальность того времени, и в составе бастарнского союза были племена как германского происхождения, так и другое разноэтничное население, в том числе геты и кельты.

Поянешти-лукашевская культура выступает как культура синкретическая, включающая и местные, фракийско-гетские, элементы, и элементы пришлые, среднеевропейские. Какой из этнических элементов играл решающую роль при образовании поянешти-лукашевской культуры, сказать сейчас трудно, поскольку в распоряжении исследователей материалов для подобных заключений недостаточно. Вероятно, они находились в равном положении. Тесное объединение культурных элементов позволяет предположить возможность аналогичных тенденций и в этногенетических процессах. Скорее всего на раннем этапе своего существования носители культуры Поянешти—Лукашевка представляли собой смешанное население, основой которого были местные жители — геты, а другой частью — разноэтничное среднеевропейское население междуречья Эльбы—Одера. Вероятно, это население имел в виду Страбон, когда он говорил о бастарнах, которые смешались с фракийцами [Страбон, VII, 3, 2].

Липицкая культура включает наиболее северную группу памятников гето-дакийских племен, занимавших к исходу раннего железного века территорию от нижнего и среднего течения Днестра и верховьев р. Тиса до бассейна нижнего Дуная. Эта территория стабильно удерживалась северофракийским населением в течение длительного времени, и незначительные изменения имели место только на крайней периферии, особенно на западном пограничье, в Тисо-Дунайском междуречье, где даки на протяжении всего I в. до н. э. с переменным успехом воевали с кельто-иллирийскими племенами Паннонии. Влияние дакийского союза племен распространялось далеко на север, вплоть до земель восточной Словакии, где в первых веках нашей эры выделяется кельто-дакийский горизонт [Lamiova-Schmiedlová М., 1969. S. 458 — 462]. В это же время в Верхнем Поднестровье появляются памятники ранее неизвестной там липицкой культуры, генетически связанной с дакийской культурой Подунавья.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

под ред. Т.И. Алексеевой.
Восточные славяне. Антропология и этническая история

под ред. В.В. Фомина.
Варяго-Русский вопрос в историографии

Валентин Седов.
Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование

Игорь Фроянов.
Рабство и данничество у восточных славян

коллектив авторов.
Общественная мысль славянских народов в эпоху раннего средневековья
e-mail: historylib@yandex.ru