Глава четвертая. Памятники латенской культуры на территории Закарпатья и к востоку от Карпат

Термин «латенская культура», «Латен» (от находок в 1854 г. у местечка Ла Тен на берегу Невшательского озера в Швейцарии) употребляется в европейской археологической литературе в двух значениях. В хронологическом — для обозначения особого периода железного века Европы (V—I вв. до н. э.) между гальштатом и римским временем, в этнокультурном — для обозначения культуры кельтских племен, занимавших в максимуме своего расселения огромные пространства от Атлантики и Британии до южных склонов Альп и западных склонов Карпат (карта 15).

Карта 15. Распространение латенской культуры в Европе (на врезке — территория Закарпатской обл.) и находки вещей кельтского типа на землях к востоку от Карпат
а — территория собственно кельтской культуры; б — территория распространения кельтской культуры; в — направления движения кельтов; г — отдельные находки; д — поселения; е — клады; ж — курганные могильники
На врезке —

1 — Оноковцы;
2— Ужгород, кирпичный завод;
3 — Ужгород. Замковая гора;
4 — Ужгород;
5 — Ужгород, Радванка;
6 — Большие Ратовцы;
7 — Клячаново;
8 — 11 — Галиш Ловачка, Клячаново I, II;
12 — Мукачево;
13 — Новоселище;
14, 15— Лалова I, II;
16 — Куштановица;
17 — Пестрялово;
18 — Ромачевицы;
19 — Колодное II;
20 — Гараздовка;
21 — Малая Бегань;
22 — Великая Гараздовка;
23 — Осий;
24 — Горбок;
25 — Верхние Реметы;
26 — Береговое;
27 — Береговое, кирпичный завод;
28 — Мачола;
29 — Вары II;
30 — Виноградово, кирпичный завод;
31 — Виноградово, Черная Гора;
32, 33 — Бобовое;
34 — Братово;
35-41 — Ново-Клиново;
42 — Волчанское;
43 — Дяково;
44 — Юливцы.

Составитель В. И. Бидзиля

Латенские находки к востоку от Карпат по 3. Возьняку (1 — 29) с дополнениями В. Е. Еременко (30—45):
1 — Антиповка, шлем типа Монтефортино в сарматском кургане;
2 — Большой Токмак, шлем типа Монтефортино в сарматском
погребении;
3 — Бовшев, набор гончарной кельтской керамики на поселении;
4 — Черск, фрагмент ножки железной духцовской фибулы;
5 — Дубдяны, дух i 1,0Ви;ан фибула из могильника поморской
культуры;
6 — Головно, духцовская фибула в подклешевом погребении;
7 — Горошков, ножка духцовской фибулы с раздвоенным концом и два клада «рубчатых» браслетов на городище милоградской культуры;
8 — Григоровка, фрагменты раннелатенских и среднелатенских
фибул;
9 — Галич, фрагмент среднелатенской фибулы;
10 — Иване-Пусте, фрагмент «рубчатого» браслета;
11 — Канев, «рубчатый браслет»;
12 — Керчь (Пантикапей), раннелатенские фибулы с «фальшивой» пружинкой;
13 — Липлява, две духцовские фибулы;
14 — Лукашевка, бронзовая фигурка божка с гривной на шее;
15 — Малая Сахарна, духцовская фибула на гетском городище;
16 — Марьевка, шлем типа Монтефортино в позднескифском погребении;
17 — Неаполь скифский, латенский меч в позднескифском погребении;
18 — Новоселка-Костюкова, фрагменты расписной керамики;
19 — Парканы, фрагмент фибулы с «фальшивой» пружинкой в скифском погребении (?);
20 — Пирогов, средне латенская фибула с «восьмерками» в зарубинецком погребении;
21 — Степановка, два стеклянных браслета;
22 — Тростяница, духцовская фибула в погребении поморской культуры;
23 — Велемичи, фрагмент графитированной керамики, звено бронзовой цепи и среднелатенская фибула с шариками в погребениях зарубинецкой культуры;
24 — Верхняя Хортица, фрагмент латенского меча;
25 — Верхняя Тарасовка, латенский меч в скифском погребении;
26 — Волковцы, две среднелатенские фибулы с «восьмерками» (?);
27 — Воронино, среднелатенская фибула с «восьмерками» в зарубинецком погребении;
28 — Залесье, духцовская фибула в кельтском погребении с гончарной урной;
29 — Зимпо, раннелатенская фибула;
30 — Надпорожье, две раннелатенские фибулы;
31 — Бережанка, клад с обломками золотых гривен и витого пояса;
32 — Бобуечи, клад с бронзовыми пластинами в гундеструпском стиле;
33 — Городница, бронзовая фибула и два стеклянных браслета;
34 — Горошова, фрагменты графитированной керамики и браслетов из сапропелита на поселении губинской группы;
35 — Долиняны, фрагмент духцовской фибулы;
36 — Калфа, раннелатенская фибула;
37 — Рудь, духцовская фибула на гетском городище со слоем
культуры Поянешти — Лукашевка;
38 — Чернелов-Русский, духцовская фибула в погребении поморской культуры;
39 — Биевцы, раннелатенская фибула;
40 — Макаров Остров, гривна с печатевидными концами;
41 — Мельниковка, гривна с печатевидными концами;
42 — Пекари, волнистая тонкопроволочная гривна и бляшка-маска;
43 — Мохов I, форма для отливки «рубчатых» браслетов;
44 — Чаплин, форма для отливки «рубчатых» браслетов;
45 — Ольвия, форма для отливки «рубчатых» браслетов.
Составитель М. Б. Щукин

Карта 15. Распространение латенской культуры в Европе (на врезке — территория Закарпатской обл.) и находки вещей кельтского типа на землях к востоку от Карпат

Исходя из первого, расширенного понятия, система хронологии, разработанная П. Рейнеке [Reinecke Р., 1902] для латенских памятников, широко применялась и для обозначения этапов развития других, некельтских культур Северной и Восточной Европы. В этом был свой смысл, поскольку к северу и востоку от кельтского мира располагается серия так называемых латенизированных культур — ясторфская (стадий Рипдорф—Зеедорф), пшеворская, оксывская, зарубинецкая, Поянешти—Лукашевка, носители которых находились под сильным воздействием кельтов. Общие формы фибул, оружия, украшения позволяли легко синхронизировать этапы развития этих культур с этапами эволюции собственно кельтской латенской культуры.

Более углубленное изучение хронологии как собственно латенских, так и латенизированных памятников показало, однако, что ритмы их развития совпадают не полностью [Godłowski К., 1977], поэтому теперь наблюдается тенденция постепенного отказа от употребления термина Латен в его расширенном понимании. По отношению к хронологии латенизированных культур все чаще используется введенный Р. Хахманном термин «позднее предримское время» с соответствующими его подразделениями на фазы [Hachmann R., 1961].

Латенских памятников в узком этнокультурном значении термина на территории СССР немного, и компактной группой они представлены лишь в Закарпатье. Тем не менее, введение посвященного им раздела в настоящий том необходимо по ряду причин. Во-первых, культурное воздействие кельтов на другие народы Европы в последние века до нашей эры было весьма существенно. Подобно скифской культуре Восточной Европы и эллинизму Средиземноморья, латенская культура снивелировала мозаичную карту европейских культур раннего железного века. Во-вторых, от состояния разработанности хронологии Латена зависит и хронология латенизированных культур, а возможность той или иной доли участия носителей последних в процессе славянского этногенеза нельзя обойти вниманием. В-третьих, кельтское культурное наследие ощущается в Европе и в последующие века. Многие технические достижения кельтов оказались столь совершенны, что без особых изменений дожили до позднего средневековья включительно. Проблема, своеобразного «кельтского ренессанса» уже ставилась и в советской археологической литературе [Щукин М. Б., 1972а; 1973]. Наконец, как показывают работы лингвистов, кельтский компонент ощутим в славянской лексике [Шахматов А. А., 1918; Lehr-Spławiński Т., 1956. С. 1-10; Трубачев О. Н., 1968. С. 276; 1974. С. 54-60]. Очевидно, без рассмотрения латенских памятников настоящий том был бы неполон.

Памятники собственно латенской культуры на территории СССР сосредоточены в пределах Закарпатской обл. Украины, в верхнем течении р. Тиса, т. е. на территории, которая в ландшафтно-географическом отношении представляет собой часть центральноевропейских земель с характерной пересеченной горной местностью, с небольшими быстрыми реками Дунайского бассейна. Вместе с памятниками Словакии древности Закарпатья составляют наиболее удаленную северо-восточную группу среднеевропейского Латена, достигающую основного хребта Украинских Карпат. В предшествующий появлению латенских памятников период, в VI — III вв. до н. э., эта территория была занята курганами куштановиц-кого типа, являвшимися самостоятельной локальной группой среди культур скифского времени и возникшими на основе местных фракийских и подольских нескифских памятников [Смирнова Г. И., Бернякович К. В., 1965. С. 105, 106].

История изучения

Начало изучения Латена в Закарпатье относится к середине прошлого века и связано с именем местного краеведа Т. Легоцкого. Первой фиксированной находкой латенской культуры в области было случайно открытое в 1844 г. погребение на северной окраине г. Мукачево [Lehoczky Т., 1892. О. 25]. В 60-е годы прошлого века Т. Легоцким было открыто первое латенское поселение, расположенное между двумя горными останцами Галит и Ловачка у с. Клячаново около г. Мукачево, которое сейчас широко известно в литературе как поселение Галиш-Ловачка [Бiдзiля В. I., 1964. С. 92-114]. Т. Легоцкий не проводил специальных работ по вскрытию площади поселения, а ограничился систематическими наблюдениями за земляными работами и зачистками [Бiдзiля В. I., 1971. С. 30-35]. Несмотря на огромную площадь поселения (15 га), ему удалось зафиксировать остатки только 24 жилищ. Отчеты Т. Легоцкого публиковались в археологической венгерской периодике. Материалы поселений Галиш-Ловачка вошли также в двухтомную археологическую карту Закарпатья, изданную Т. Легоцким [Lehoczky Т., 1892; 1912].
В 20-30-е годы XX в. исследования латенских памятников в Закарпатье осуществлялись чехословацкими археологами и местными краеведами. Особо следует отметить работы чехословацкого исследователя Я. Ейснера, который, кроме уже известных материалов, собрал новые данные о памятниках Латена долины р. Тиса и впервые поставил вопрос об их этнической принадлежности [Ejsner J., 1922]. В эти же годы два поселения латенской культуры были открыты на территории г. Мукачево братьями Затлукал [Zatlukál J., Zatlukál Е., 1937. О. 166-169]. В начале 40-х годов охранные работы на территории Ужгорода проводил П. П. Сова-Гмитров, результатом чего было открытие двух латенских поселений в пределах современного города [Szova-Gmitrov Р., 1942]. Публикации, посвященные этим раскопкам, очень ограничены, и для современной науки ценность представляют только сами вещи, которые составляют действительно уникальную коллекцию как по количеству, так и по качеству материалов.

В послевоенное время было обнаружено и частично исследовано около 20 поселений латенской культуры. Среди этих памятников особо следует выделить открытие и исследование крупного производственного района, специализирующегося исключительно на железодобыче в больших масштабах. Он занимал огромную территорию (более 50 кв. км) в долине левого притока Тисы р. Ботар и в настоящее время состоит из 15 отдельных пунктов. Остатки черной металлургии были открыты в 1962 г. близ с. Ново-Клиново, и исследования здесь проводились на протяжении нескольких лет [Бiдзiля В., I., 1970а. С. 32-49; 1971. С. 21-30, 128-135; Гринчак I. М., Балагур Е. А., 1972. С. 101, 102].

В 1971 г. материалы латенской культуры Закарпатья были обобщены В. И. Бидзилей в монографии [Бiдзiля В. I., 1971]. До сих пор это самая полная сводка, нуждающаяся, правда, в определенной корректировке датировок. Автор пользовался общепринятой тогда системой хронологии Я. Филипа [Filip J., 1956], затем значительно уточненной (см. раздел «Хронология»).

Исследование поселений латенской культуры в последние годы продолжает Н. К. Попович и другие закарпатские археологи.

К востоку от Карпат собственно латенские памятники единичны. По сути дела к таковым можно не без некоторых сомнений отнести лишь два — поселение Бовшев [Крушельницька Л. I., 1964. С. 130-138; Крушельницкая Л. И., 1965. С. 119-122] и трупо-сожжение в кельтской гончарной урне у с. Залесье в устье Припяти [Беляшевский Н., 1904. С. 13-17; Якимович М. К., 1904. С. 162-172].

Но на землях к востоку от Карпат выявлено довольно значительное число вещей латенских типов как из случайных находок, так и из памятников иных культур — поморской, гетской, скифской, зарубинецкой, Поянешти—Лукашевка. Первым обратил внимание на эти древности А. А. Спицын [Спицын А. А., 1904. С. 78-86]. Затем сводки их сделали Я. Розен-Пшеворска [Rozen-Przeworska J., 1946 — 1947. S. 179-322] и Ю. В. Кухаренко [Кухаренко Ю. В., 1959а. С. 31-51]. На основании всех этих находок Д. А. Мачинский в серии работ (1973б. С. 52-64; 1973а. С. 3-9; 1974. С. 31-41] выдвинул идею о возможности присутствия некоторых группировок кельтов на землях к востоку от Карпат. Одной из таких группировок, по его мнению, могли быть кельты-галаты, угрожавшие совместно с германцами-скирами Ольвии на рубеже III—II вв. до н. э. Известия об этом сохранились в декрете в честь Протогена из Ольвии [Латышев В. В., 1887. С. 69-86; Книпович Т. Н., 1966. С. 142-149; Каришковський П. I., 1968. С. 95—106]. Находки латенских вещей в какой-то мере заполняли хиатус между скифской и зарубинецкой культурами [Мачинский Д. А., 1973а. С. 3-9].

Если в сводки, составленные А. А. Спицыным, Я. Розен-Пшеворской и Ю. В. Кухаренко, попали и некоторые вещи, не имевшие прямого отношения к латенской культуре, то более обстоятельно отбор был проведен таким крупным специалистом по среднеевропейскому латену, как 3. Возьняк [Woźniak Z., 1974. S. 139—165, 191 — 195]. В его каталоге приведено 63 пункта находок латенских вещей, которые он считал Заимствованными непосредственно у кельтов,— 26 в румынской Молдове и 37 на территории СССР.

Поселения

В настоящее время на территории Закарпатья известно более 40 поселений латенской культуры [карта 15, врезка]. Наиболее исследованы поселения Галиш-Ловачка, Большие Ратовцы, Верхние Реметы, Осий, Горбок, два поселения на окраине Ужгорода, Ново-Клиново, Дяково, Волчанское. Большая часть поселений расположена на водоразделах горных рек (Уж, Латорица, Боржава), а некоторые поселения занимали долину Тисы, где они располагались на небольшом расстоянии друг от друга. Излюбленным местом поселений служили обособленные высоты или останцы с крутыми склонами и горизонтальной площадкой на вершине, расположенные на берегу небольших ручейков. Площадь большинства поселений не превышала 1,5-2 га при толщине культурного слоя около 0,5 м.
Латенские поселения Закарпатья представлены селищами открытого типа, не имеющими искусственных оборонительных сооружений. Неизвестны укрепленные городища и на территории восточной Словакии [Benadik В., 1965. S. 70-90]. Отсутствие городищ в числе позднелатенских памятников Закарпатья и восточной Словакии составляют одну из характерных черт, отличающих данную группу памятников от среднеевропейских кельтских древностей, среди которых, особенно на поздних стадиях развития, были широко распространены городища-оппидумы.

Латенские поселения Закарпатья четко разделяются на два основных типа: рядовые поселения земледельцев-скотоводов и крупные производственные центры с высокоразвитым ремесленным производством. Первый тип поселений рядовых общинников представлен подавляющим большинством памятников области. Они характеризуются бедностью культурного слоя, небольшим количеством жилых сооружений и хозяйственных построек и скорее всего являются местом обитания патриархальной семейной общины. Жилые сооружения на них представлены прямоугольными полуземлянками площадью 15-20 кв. м, опущенными в землю на глубину до 1 м. В центре жилищ располагался круглый очаг диаметром 1-1,95 м, как правило, обложенный камнем и обмазанный глиной. Возле очага часто встречались плоские каменные плиты (длина до 1,5 м), служащие, вероятно, своеобразными лежанками [Lehoczky Т., 1892. О. 50]. Иногда в качестве лежанок здесь вдоль длинных стенок жилищ оставлены материковые останцы [Потушняк Ф. М., 1958. С. 127, 128]. Стены жилищ сооружались из плетня, обмазанного глиной. Только два жилища на поселении Осий были наземными, форму их зафиксировать не удалось. Прослежены остатки сгоревших конструкций и очага в центральной части. Столбовые ямы дают основание полагать, что перекрытие жилищ поддерживалось столбами, а стены были срубными. В отличие от полуземлянок, наземные жилища имели открытые очаги без каменных вымосток.

Своеобразное сооружение было обнаружено при раскопках многослойного поселения у с. Бовшев в Верхнем Поднестровье. Оно состояло из двух частей — квадратной небольшой (2,4х2,4 м) землянки и расположенной рядом круглой ямы (диаметр 1,5 м) меньшей глубины, чем землянка. На дне ямы были остатки пода печи. Комья глиняной обмазки, пепел и угли находились как в заполнении котлована, так и вокруг него. Возможно, это остатки перекрытия, реконструировать которое однако трудно [Крушельницкая JI. И., 1965. С. 119. Рис. 28].

На некоторых поселениях удалось выявить определенную систему в расположении жилищ, которая была подчинена топографии местности. Так, на поселении Большие Ратовцы, где открыто пять жилищ, они располагались по кругу на склоне небольшой возвышенности. Средняя часть, поселения была свободной от застройки и использовалась, видимо, для загона скота. На площади между жилищами располагались хозяйственные ямы цилиндрической формы с плоским дном диаметром 1-1,5 м и глубиной около 1 м, в заполнении которых встречены кости животных и обломки керамики [Потущняк ф. М., 1958. С. 134-140]. В другом случае, на поселении в карьере Ужгородского кирпичного завода, полуземляночные жилища располагались в один вытянутый ряд вдоль склона небольшого обрыва [Szoya-Gmitrov P., 1942. О. 327, 328]. Однако большинство поселений не имеет систематической плановой застройки, а приведенные примеры свидетельствуют не столько о планово-структурной системе, сколько о целесообразном использовании условий местности.

Второй тип поселений представляют производственные центры, где жили, кроме рядовых общинников-земледельцев, и ремесленники-профессионалы, а также имелись особые производственные помещения. Наиболее крупным поселением такого рода в Закарпатье является упомянутый выше производственный центр Галиш-Ловачка. Его жители специализировались на добыче и особенно обработке железа и изделий цветной металлургии. На поселении открыто 24 полуземляночных жилища с каменными очагами и глинобитными стенами на деревянном каркасе. К сожалению, из-за отсутствия графической фиксации установить размеры, планировку и детали конструкции жилищ невозможно. В записях Т. Легоцкого сохранилось лишь перечисление вещей, найденных в 13 жилищах [Бщзшя В. 1., 1971. С. 34]. Жилища располагались без определенной системы на значительном расстоянии друг от друга, а между ними имелись хозяйственные ямы. На северо-восточной окраине поселения, в стороне от жилых сооружений, располагались металлургические мастерские, сыродутные горны, от которых сохранились обломки глинобитных стенок и множество железного шлака [Lehoczky Т., 1892. О. 48]. Имеется возможность представить функциональное назначение лишь некоторых построек. Мастерской кузнеца была постройка 3. В ней найдены кузнечная крица, наковальня, молоток, кузнечные клещи, большое каменное точило, т. е. полный набор основного кузнечного инструментария. Кроме того, там было большое количество готовой кузнечной продукции. Разнообразный тип изделий свидетельствует о широком диапазоне выпускаемой в кузнице продукции [Бщзшя В. I., 1964. С. 93; 1971. С. 35]. Кроме черной металлургии и металлообработки, на поселении Галиш-Ловачка широкое развитие получили обработка цветного металла и ювелирное дело.

Местные кузнецы изготовляли инструмент и орудия для других видов ремесла, прежде всего для деревообработки. Особое место в продукции местных кузнецов принадлежит производству орудий для земледелия. Широкое развитие получили и местные промыслы, связанные с обработкой продукции животноводства. Бытовой инвентарь поселения исключительно богат и вполне соответствует поселению как крупному ремесленному центру. Керамика представлена сосудами гончарного изготовления исключительно позднелатенских форм и местной лепной посудой. В целом материалы поселения Галиш-Ловачка характеризуют его как один из крупнейших ремесленных и экономических центров латенской культуры Средней Европы последней четверти I тысячелетия до н. э.
Кроме того поселения, исследовано несколько производственных пунктов, которые специализировались исключительно на железодобыче [Бiдзiля В. I., 1970а. С. 32-49; Балагурi Е. А., Бiдзiля В. I., Пеняк С. I., 1978. С. 53-60]. Эти пункты не являлись поселениями в прямом смысле. Их можно характеризовать как места производственной деятельности, где сосредоточено большое количество сыродутных металлургических горнов, но нет жилых и хозяйственных сооружений. Все эти пункты находятся на небольшом расстоянии друг от друга, в пределах 1-2 км, в заболоченной местности небольшой речки Ботар, левого притока Тисы. Культурный слой состоит исключительно из отходов металлургического производства — железного шлака, мелкотолченой железной руды, остатков самих сыродутных горнов и незначительного количества керамики. В настоящее время исследовано в районе Ново-Клинова — 133, в Лякове — 95, в. с. Волчанское — 24, Юливцах — 17, Чепе — 14 металлургических горнов, всего 284 сыродутных горна. Наиболее полно исследован пункт у с. Ново-Клиново, где горны располагались на трех отдельных площадках соответственно по 59, 42 и 32 горна на каждой. На площадках горны вплотную примыкали друг к другу, образуя шесть—восемь рядов, разделенных на две симметричные части свободным пространством шириной около 0,5-0,8 м.

Горнами служили небольшие круглые ямы диаметром 40—50 см, углубленные в материк на 30 50 см. Стенки ям обмазаны глиной, а сам горн заполнен застывшим шлаком, вес которого достигает в среднем 100 кг. Наземные стейки горнов сохранились в обломках. Рядом с горнами обнаружены прямоугольные ямы, в которых хранились запасы древесного угля. Моделирование сыродутного процесса показало, что для получения 100 кг шлака необходимо было переплавить более 30 тыс. кг железной руды и сжечь несколько больше древесного угля. Из этого сырья было получено 2500-3000 кг кузнечного железа, т. е. экономическая эффективность горнов была весьма высокой, масштабы производства рассчитаны на рынок (табл. XXIV, 1) [Балагурi Е. А., Бiдзiля В. I., Пеняк С. I., 1978. С. 59]. Ново-Клиновский металлургический центр расположен в 30 км от поселения Галиш-Ловачка, в какой-то мере синхронен ему (и тут и там найдены фрагменты кельтской графитированной керамики), и не исключено, что кузнецы Галиш-Ловачки были основными потребителями металла, производимого на речке Ботар.

Выше говорилось о большом влиянии кельтов на соседние варварские племена и о длительном переживании некоторых кельтских традиций в их среде уже после того как кельтская цивилизация континентальной Европы погибла в середине I в. до н. э., оказавшись в тисках между мощью римской военной машины и яростью рвущихся в благодатные южные края северных варваров. Ярким примером сохранения кельтских традиций и навыков в области металлургии в иной культурной среде служат центры по производству железа, исследуемые на территории Польши |Bielenin К., 1974] и на Украине в районе Умани [Бидзиля В. И., Вознесенская Г. А., Недопако Д. П., Паньков С. В., 1983. С. 41-48]. Они полностью повторяют Ново-Клиновский, но относятся уже к римскому времени.

В других частях кельтского мира аналогичные центры железоделательного производства археологами не выявлены. Это обстоятельство и наличие подобных «рабочих площадок» римского времени, дата которых проверена радиоуглеродным методом [Bielenin К., 1986. S. 121-146], заставляет выразить сомнение, действительно ли находки немногочисленных обломков лепной куштановицкой и гончарной латенской керамики в Ново-Клинове [ Бiдзiля В. I., 1971. С. 29] соответствуют времени действия горнов. Вопрос этот остается открытым впредь до новых находок или проверки даты каким-либо иным методом.

Могильники

Погребальные памятники латенского времени в Закарпатье до настоящего времени остаются слабо изученными, но все же имеющиеся данные позволяют составить некоторое общее представление. Здесь был распространен обряд трупосожжения под курганными насыпями, и известно лишь несколько погребений с трупоположениями. Кремация покойника осуществлялась, как правило, за пределами могильника, хотя известен случай сожжения трупа непосредственно под насыпью кургана. Захоронения были урновыми и безурновыми. Чаще всего в качестве урн, стоявших под насыпью кургана на горизонте, использовались местные лепные горшки, и только в отдельных случаях для этой цели применяли латенские гончарные сосуды. Среди погребального инвентаря выступают миски, черпаки и горшки лепной и гончарной выделки. Преобладает лепная керамика, характерная для местной куштановицкой культуры предшествующего времени, VI — начала III в. до н. з. Покойника сжигали в полном убранстве, свидетельством чего являются побывавшие в огне вещи, такие как фибулы, поясные цепи и т. п.

Основной могильник поселения Галиш-Ловачка находился, по известиям Т. Легоцкого, западнее поселения и состоял из нескольких курганных насыпей (количество неизвестно). В 1896 г. Т. Легоцкий раскопал часть курганов с трупосожжением [Lehoczky Т., 1908. О. 250], но материалы эти не сохранились, и хронология могильника осталась неопределенной. Более достоверные сведения имеются о погребении в с. Куштановица Мукачевского р-на, где в 1931 г. Я. Бёмом и Я. Янковичем в кургане XI обнаружено трупосожжение в гончарном латенском сосуде. Насыпь кургана высотой 0,55 м и диаметром 8 м занимала центральную часть могильника. В урне с остатками сожжения найдены три бронзовые латенские фибулы и куски бронзовой цепочки от них, поясной крючок [Bóhm J., Jankovich J., 1936. S. 53, 54]. Данное погребение находилось в кургане куштановицкой культуры рядом с другими погребениями той же культуры. Если латенский возраст кургана XI в Куштановице не вызывает сомнений, то хронология и культурная принадлежность курганов IX и XI могильника Колодное Иршавского р-на, а также кургана в Михаловце, где наряду с куштановицкой найдена и серя гончарная керамика, оказались спорными. В. И. Бидзиля считал эту керамику латенской, а Г. И. Смирнова указала, что обнаруженная здесь керамика не кельтская, а фракийская (она отличается более слабым обжигом, характером поверхности) и относится к более раннему времени [Смирнова Г. И., Бернякович К. В., 1965. С. 107; Бiдзiля В. I., 1971. С. 115, 118; Смирнова Г. И., 1979. С. 53].

Безурновое погребение с трупосожжением обнаружено у с. Бобовое Виноградовского р-на. Под курганом на уровне древнего горизонта находилась небольшая ямка, куда были сложены смешанные с пеплом кальцинированные косточки и фрагменты лепной и гончарной керамики, в том числе обломки кельтского позднелатенского расписного сосуда [Бiдзiля В. I., 1971. С. 44]. Кроме того, имеются не вполне четкие сведения о погребениях в селах Мачола Береговского р-на, Оноковцы Ужгородского р-на, но и в этих случаях похоронный ритуал соответствует описанному [Бвдзшя В. Г., 1971. С. 45].

Трупоположения зафиксированы только в трех погребениях, обнаруженных на окраине поселения Галиш-Ловачка, но они плохо документированы. Одно погребение, открытое еще в 1844 г. на южном склоне горы Галиш, по известиям Т. Легоцкого, находилось в каменном ящике в сопровождении серебряных подражаний тетрадрахмам Филиппа II Македонского и Александра Македонского. Т. Легоцкий упоминает еще два трупоположения из того же места, возле одного из которых было 30 серебряных монет той же чеканки. Третье погребение было в грунтовой могиле, костяк лежал в вытянутом положении, а возле него найдены мелкие сильно окисленные железные вещи [Lehoczky Т., 1892. О. 84].

Клады

На территории Закарпатья известно несколько кладов латенской культуры, обнаруженных при случайных обстоятельствах в разное время. В с. Малая Бегань найден клад ювелирных изделий и культовых предметов: гладкий круглый ручной браслет из голубого стекла, медный ножной браслет из трех полушарий (сохранилось одно полушарие) и две бронзовые статуэтки. Одна статуэтка, использовавшаяся как амулет, изображает дикого кабана в позе нападения, а вторая представляет собой изображение обнаженного мужчины в полный рост с поднятой над головой правой рукой и согнутой на уровне груди левой (табл. XXVI, 12). На спине статуэтки имеется отверстие для крепления. Статуэтка представляла собой какое-то божество или домашнего идола [Сова-Гмитров П., 1958. С. 136, 137].

Из с. Клячаново происходит клад орудий труда, случайно обнаруженный в 1954 г. В его состав входили четыре железных топора-кельта, железный вытянутой формы наральник, стамеска с трубчатой втулкой, железный пробойник и кухонный ножик [Сова-Гмитров П., 1958. С. 136]. Характер Кля-чановского клада, состоящего из производственного инвентаря, указывает на непосредственную его связь с поселением Галиш-Ловачка, от которого он найден на расстоянии всего около 1 км.

Более 100 серебряных кельтских монет обнаружено в кладе из с. Гараздовка. Кроме того, известно несколько десятков монет латенского времени, случайно найденных в разных пунктах Закарпатской обл.

Вещевые находки

Орудий земледелия, связанных с обработкой почвы, сбором и переработкой сельскохозяйственных продуктов, насчитывается более 80 категорий. Найдено 33 наральника. Они изготовлены из толстого листового железа путем загиба широких лопастей в овальную втулку. Морфологические особенности позволяют разделить наральники на две группы узколезвийные и широколезвийные. Узколезвийные наральники представлены 10 орудиями, у которых ширина лезвия и втулки одинакова. Длина наральников колеблется от 15 до 25 см при ширине около 5 см. В профиле наральники почти прямые с еле заметным изгибом. Широколезвийные наральники (23) отличаются большей массивностью, ширина лезвия рабочей части превосходит ширину втулки. Длина наральников от 25 до 35 см, ширина лезвия 8—9 см. Втулка шириной около 5—7 см четко выделена и вытянута (табл. XXIV, 15, 16).

Сохранилось 22 серпа. Они плавно изогнуты, на ручке имеется боковой шип для крепления рукоятки (табл. XXIV, 4). Косы (18) относятся к широко распространенному типу кос-горбуш. Суженная пятка кос имеет боковой шип для крепления. Косы довольно массивные, длина их по прямой составляет около 55 см при ширине полотна 5-6 см. В некоторых случаях на косах сохранились полукруглые кольца для крепления к ручке (табл. XXIV, 2, 3). Четыре косы имеют форму, отличную от остальных, близкую к современной. Полотно этих кос почти прямое с резко отогнутым концом и пяткой.

Жернова встречены почти на всех поселениях, как в жилищах, так и в культурном слое. Жернова довольно крупные (около 40 см в поперечнике), имеют круглую или прямоугольную форму и коническое отверстие в верхнем камне. К орудиям, связанным с животноводством, относятся пружинные ножницы для стрижки овец (восемь; табл. XXIV, 10) и оковка пастушеского посоха.

С кузнечным ремеслом связаны две крицы весом 3,2 и 2,8 кг, найденные в жилище 3 поселения Галиш-Ловачка. Кузнечный инструмент представлен всем основным набором инструментария кузницы, свидетельствующим о высоком техническом оснащении металлообработки. Большие наковальни, которых найдено три, отличаются массивностью и довольно широкой рабочей площадкой (табл. XXIV, 13, 14). Самая большая изготовлена из цельного куска железа в форме четырехугольной усеченой пирамиды весом 4,75 кг. Малые наковальни с рабочей площадкой 3х2,5 см использовались для слесарно-ювелирных работ. Молотки представлены семью находками (табл. XXIV, 11). Два из них относятся к большим молотам-кувалдам, остальные пять — молоты ручники, по форме близкие к современным молоткам каменщиков. Кроме универсальных орудий кузнеца, на Галиш-Ловачке найден и специальный инструментарий для обработки металла. К ним относятся большие шарнирные щипцы длиной 48 см (табл. XXIV, 17). Известны также два пробойника с заостренным рабочим концом и круглой ударной площадкой, три клинообразных зубила и один напильник в виде прямоугольного в сечении стержня длиной 24 см с косыми насечками у рукоятки.

Ювелирное ремесло представлено двумя графитовыми тиглями конусообразной формы с толстыми (2,5 см) стенками. На поселении найдено также шесть литейных форм из графита, служивших для отливки бронзовых поясных цепочек, височных колец и для монетных заготовок.

С деревообработкой связано большое количество инструментов, среди которых наиболее многочисленны топоры, долота и стамески. Одиночными экземплярами представлены тесла, сверло, клинья. Из поселения Галиш-Ловачка происходит 56 топоров-кельтов с квадратной втулкой, которые по форме лезвия делятся на два типа — узколезвийные топоры-колуны и широколезвийные плотницкие топоры (табл. XXIV, 19). Из 25 долот три отличаются массивностью и достигают длины 25-28 см. Близки к долотам 13 стамесок. Их отличие от долот заключается в более тонкой, вытянутой втулке и относительно широком лезвии. К деревообрабатывающему инструменту относится 10 втульчатых тесел (табл. XXIV, 12).

На всех поселениях находят мелкие орудия труда, связанные с домашними ремеслами и промыслами, среди которых глиняные и каменные грузила конической и полусферической формы, пряслица от веретен, железные шилья, ножи-скребки с полукруглым лезвием для обработки кожи и т. д.

Вооружение и конское снаряжение среди находок составляет относительно малочисленную группу. В Галиш-Ловачке встречены мечи, наконечники копий, стрел и дротиков. Мечи латенских типов характерны для кельтских памятников Европы. Два из них (табл. XXV, 1) относятся к широко распространенному типу длинных (72,5 и 95 см) двулезвийных мечей ромбического сечения с тонким вытянутым черешком. Третий меч принадлежит к сравнительно редкому типу с иксовидной антропоморфной ручкой и широким коротким клинком (табл. XXV, 2). Известны два наконечника дротиков. Среди 28 наконечников копий выделяются три типа: наконечники с узким прямым пером, ребром жесткости по центру и короткой втулкой; наконечники с длинным листовидным пером и короткой втулкой; наконечники с узким лавролистным пером и длинной втулкой. В целом наконечники копий отличаются массивностью и достигают в длину от 20 до 30 см (табл. XXV, 3-5, 10, 11, 17, 18). Найдены также восемь втульчатых наконечников стрел (табл. XXV, 6-9).

Конское снаряжение характеризуется шестью железными кольчатыми удилами и парой железных псалиев, найденных в культурном слое поселения Галиш Ловачка (табл. XXV, 12-15).

Бытовая утварь представлена большим количеством железного инвентаря, характерного в целом для большинства памятников Закарпатья, но наиболее полно известного по находкам из ремесленного центра Галиш-Ловачка, где эта утварь производилась в массовом количестве. Наиболее яркими предметами бытового назначения являются большие ножи-секачи (12) из поселения Галиш-Ловачка. Целые экземпляры достигают длины до 35 см при ширине лезвия 5-6 см (табл. XXIV, 5, 6). Конец черенка у них оформлен в виде небольшого шарика, кольца или плоского кружка. Подобные ножи широко распространены в латенских древностях Европы и отличаются стабильностью формы. Часто встречаются обычные железные ножи с горбатой спинкой и тонким черешком, имеющим иногда пару железных заклепок (табл. XXIV, 7, 9). Среди бытового инвентаря следует упомянуть железные цепи для подвешивания котлов над очагом. В жилище 6 поселения Галиш-Ловачка найдены две такие цепочки. Один из экземпляров сохранился полностью. Цепь крепилась к потолку при помощи железного крюка. А противоположный конец имел разветвление с крючками на конце, на которые подвешивался котел (табл. XXIV, 20). Инвентарь поселения содержит фрагменты и других железных цепей бытового назначения, а также дву- и трехзубые небольшие железные вилы (табл. XXIV, 18), листовидную железную бритву, пружину трубчатого замка, кресала, множество обойм, костылей, точильных камней, оковок деревянной тары, свидетельствующих о широком применении в быту железных изделий.

Украшения являются наиболее ценными находками, определяющими культурно-хронологическую принадлежность памятников. Генетически они связаны с кельтскими древностями и иногда всецело им соответствуют. Среди них браслеты разных форм из бронзы, железа, стекла и сапропелита, бронзовые и железные пояса-цепи и поясные крючки (характерная деталь кельтского костюма), фибулы. Во избежание повторов все эти категории находок будут подробнее рассмотрены в разделе о хронологии (табл. XXVI).

Бусы — сравнительно мало распространенный тип украшений. На Галиш-Ловачке найдено 12 плоских круглых бусин из синей, черной, коричневой и зеленой пасты, украшенных пересекающимися линиями, зигзагами, глазками. 16 круглых бусин из черной пасты найдены в кургане у с. Бобовое.

В фондах Ужгородского музея хранится несколько сот монет из латенских памятников Закарпатья. Часть монет происходит из кладов, а часть представляет собой отдельные случайные находки. В кладе, обнаруженном у с. Великая Гараздовка, найдено более 100 монет, но сохранилось только около 50. Более 30 монет происходит из погребений на горе Ловачка, обнаруженных еще в 1844 г. и не имеющих какой-либо документации. Все монеты чеканены из серебра и являются имитацией македонских тетрадрахм IV—III вв. до н. э., либо монет пеонийского короля Аудолеона. Массивные монеты достигают в диаметре 22-34 мм при весе 12-15 г. Аверс монет выпуклый с изображением мужской бородатой головы в лавровом венке. На некоторых монетах аверс имеет профильное изображение головы Александра Македонского. Реверс всегда вогнутый, имеет изображение всадника с веткой в руках. На некоторых монетах Великогараздовского клада читается легенда «ФИЛИППОУ». Многие монеты имеют дополнительную надчеканку и, кроме того, радиальные надрезы.

Кельтские монеты имеют сравнительно небольшое значение для определения хронологии. В IV— III вв. до н. э. в кельтской среде было широко распространено наемничество. Практически почти все эллинистические династы Средиземноморья содержали на службе отряды кельтских воинов. Они служили даже в Египте фараонам династии Птолемеев. В качестве платы наемники более всего предпочитали деньги Филиппа и Александра. Именно эти монеты начали имитировать в Кельтике и делали это на протяжении нескольких веков, в результате чего кельтские имитации все более утрачивали сходство с оригиналами, изображения на них иногда превращались в набор орнаментальных мотивов. Лишь степень стилистического сходства с оригиналами является определенным хронологическим индикатором. Имитации греческих монет чеканились, вероятно, и в Закарпатье, о чем свидетельствуют находки в Галиш-Ловачке формочек для отливки серебряных кружков, заготовок для монетного чекана.

Что касается находок собственно кельтских вещей к востоку от Карпат, то, как говорилось, наиболее полную и достоверную сводку их составил 3. Возьняк [Woźniak Z., 1974. S. 193-195]. Это целая серия духцовских фибул (Залесье, Малая Сахарна, Головно, Липлява, Дубляны), раннелатенекая фибула с «фальшивой» пружинкой на ножке (Парканы), среднела-тенские с «восьмерками» на спинке (Воронино, Пирогов), среднелатенские мечи (Верхняя Тарасовка, Золотая Балка) и кельто-италийские шлемы (Марьевка, Большой Токмак), бронзовый «рубчатый» браслет (Иване-Пусте) и стеклянные браслеты (Степановка) и др. О контактах античных северопричерноморских городов с кельтским миром свидетельствуют находки терракотовых фигурок воинов, вооруженных характерными кельтскими щитами [Пругло В. И., 1966. С. 205-213], фибулы с «фальшивой» пружинкой из Пантикапея [Амброз А. К., 1966. Табл. I, 8, 9] и некоторые другие. Явные черты кельтского искусства несет и бронзовая бляшка-маска из Пекарей [Мачинский Д. А., 1973а. Рис. 1, 6].

Список латенских вещей можно пополнить. Появились новые находки духцовских фибул: при раскопках могильника Долиняны в Среднем Поднестровье вне погребений, в слое поселения скифского времени, была обнаружена застежка с «гусеничной» спинкой [Смирнова Г. И., 1981. Рис. 4, 2. С. 205], а на гетском городище Рудь — фибула с массивной гладкой спинкой [Лапушнян В. Л., Никулицэ И. Т., Романовская М. А., 1974. Рис. 34, 1]. Прекрасный экземпляр раннелатенской фибулы с пластическим орнаментом (табл. XXVII, 1) был случайно найден около городища Калфа под Бендерами [Чеботаренко Г. Ф., Щербакова Т. А., Щукин М. Б., 1987]. Фотография еще одной духцовской фибулы с расширенной выпуклой спинкой и с раздвоенным концом ножки (табл. XXVII, 6) обнаружена в архиве
В. П. Петрова (Научный архив ИА АН УССР. Ф. 16, № 60; фото № 39—40), а две «пауковидные» фибулы (табл. XXVII, 10,11) — в архиве В. Н. Даниленко. Первая происходит из с. Биевцы Богуславского р-на Киевской обл., а две другие — откуда-то из Надпорожья. Из Надпорожья происходит и кельтская бронзовая гривна с печатевидными окончаниями (табл. XXVII, 9), найденная при раскопках славянского поселения на Макаровом Острове [Приходнюк О. М., 1980. Рис. 45, 2]. Вторая гривна того же типа из Мельниковки в быв. Чигиринском уезде, опубликованная еще в 1910 г. [Бобринский А., 1910. Рис. 38), почему-то прошла мимо внимания исследователей¹. К числу латенских находок, вероятно, следует отнести и золотую гривну (скорее обломки двух гривен) из клада в Бережанке [Винокур I. С., 1969. С. 14-21]. Аналогичные известны среди кельтских древностей III — II вв. до н. э. с территории Венгрии [Szabó М., 1971. Р1. 19-21. Р. 53] и Швейцарии [Fruger-Gunti А., 1982. Р. 1-47]. Остальной комплекс клада не противоречит такому определению. Добавим, что обломок еще одной, третьей, гривны этого клада, свитой из золотой проволоки и имевшей ушко [Винокур I. С., 1969. Рис. 3, 5], может оказаться и звеном пояса цепи [Еременко В. Е., 1986. С. 18; Todorovic J., 1974. Tab. XXXI]. Не исключено, что к латенскому времени может относиться и «волнистая» тонкопроволочная гривна (табл. XXVII, 13) из Пекарей [Ханенко Б. И. и В. Н., 1901. Табл. X, 269]. Такие гривны достаточно широко представлены на кельтских памятниках горизонта Духцов—Мюнзинген [Kruta V., 1979. Fig. 3; Filip J., 1956. Tab. XXIV, 6-11]. На рубеже поздне-римского времени, во II — III вв., в связи с явлением «кельтского ренессанса» они вновь входят в употребление [Щукин М. Б., 1973. Рис. 8]. Гривна из Лукинского клада, очевидно, относится именно к этому времени. Наконец, обломки браслетов из сапропелита (табл. XXVII, 5) и фрагменты графитированной керамики найдены на поселении Горошова в Среднем Поднестровье [Пачкова С. П., 1983. С. 45].

Керамика присутствует на всех памятниках и представлена гончарной и лепной посудой. Гончарная керамика по технологическим особенностям делится на простую сероглиняную, лощеную, графитированную и расписную. Тесто во всех случаях мелкоструктурное с примесью песка, стенки тонкие. По форме гончарная керамика представлена горшками, мисками, кувшинами, кубками и крупными зерновиками (табл. XXVIII, 1—6, 20, 24). Распространен очень характерный для кельтской посуды орнамент из нескольких горизонтальных валиков, опоясывающих сосуд. С кельтским этносом связано происхождение и распространение гончарной расписной керамики, которая пока известна только из курганного погребения у с. Бобовое. Большие гончарные сосуды для хранения запасов (зерновики) высотой 60-70 см с выпуклобоким туловом и широким (до 10 см) горизонтальным венчиком, украшенным волнистым гребенчатым орнаментом, встречаются почти на всех поселениях. Форма зерновиков фракийская, гетская, они широко распространены на памятниках Румынии, а также в латенских древностях восточной Словакии.

Среди общего количества керамики на долю гончарных изделий приходится не более 40%. Основную массу изделий представляет традиционная местная лепная керамика, генетически восходящая к комплексам куштановицкой культуры раннего железного века. Среди лепной керамики наиболее распространены горшки с примесью дресвы, шамота и крупнозернистого песка, которые представлены баночными, биконическими и выпуклобокими формами (табл. XXVIII, 16—23). В орнаментальных мотивах преобладают налепной расчлененный валик, шишечки, расположенные симметрично с четырех сторон ту лова, налепные «полумесяцы», пальцевые защипы и т. п. (табл. XXVIII, 16—18, 23). Широко распространены также миски, отличающиеся более тщательным изготовлением, чем горшки. В качестве отощающих примесей использовался мелкозернистый песок. Поверхность мисок сглаженная, ровная, иногда имеет слабое черное лощение. Чаще встречаются большие миски с загнутыми внутрь венчиками, а также строго конические миски с прямыми стенками. Имеются также миски с высоким вертикальным венчиком (табл. XXVIII, 7—9). Среди материалов поселений есть большое количество лепных черпаков, изготовленных из грубого теста с примесью шамота и дресвы. Наиболее часто использовались выпуклобокие черпаки-кружки с небольшим ушком, черпаки приземистой формы, украшенные рядом шишечек (табл. XXVIII, 11—15). Известен также тип гетских черпаков с массивной ручкой, их венчики иногда украшены косыми насечками. Среди лепной керамики много миниатюрной посуды различной формы.

К востоку от Карпат кельтская керамика представлена лишь серией серых гончарных сосудов на поселении Бовшев [ Крушельницкая JI. И., 1965. Рис. 29], гончарной сероглиняной урной из погребения Залесье [Беляшевский Н., 1904. С. 17] и находками обломков графитированной керамики на поселениях Бовшев, Горошова [Пачкова С. П., 1983. С. 45], в погребении 115 зарубинецкого могильника Велемичи [Кухаренко Ю. В., 1964. С. 29].

Хронология

Основы европейской хронологической системы эпохи Латена были заложены работами О. Тышлера [Tischler О., 1885J и П. Рейнеке [Reinecke P., 1902]. Предлагались и другие системы членения латенской культуры, базирующиеся по преимуществу на материалах Франции и Швейцарии [Déchelette J., 1908—1914; Viollier D., 1916], но наибольшее распространение получила терминология П. Рейнеке с подразделением на ранний (ступени А и В), средний (ступень С) и поздний (ступень D) Латен. Ступень А датировалась V в. до н. э., ступень В — IV в. до н. э., ступень С — III-II вв. до н. э. и ступень D — I в. до н. э. Затем ступени эти были подразделены еще на B₁ и В₂, C₁ и С₂ и на D₁, D₂ и D₃.

Что касается культур Северной Европы, то для разработки их хронологии до сих пор не утратила значения книга Й. Костшевского о древностях латенского времени на территории Польши [Kostrzewski J., 1919]. Предложенная им типология фибул остается неизменной, и терминология повсеместно принята в европейской археологии.

Существенное влияние на дальнейшие хронологические разработки латенской культуры оказал и более поздний труд искусствоведа П. Якобсталя [Jakobstahl P., 1944], где прослеживались изменения стилей кельтского прикладного искусства — раннего, фантастического, вальдальгесхаймского, пластического (с переходным стилем «чеширского кота» между ними) и гундеструпского.

Принципиально новую систему хронологии латенской культуры предложил Ян Филип [Filip J., 1956]. В истории кельтов он выделил ряд периодов — «доисторической экспансии», «исторической экспансии», «среднеевропейской консолидации», «расцвета оппидумов» и период упадка, а на археологическом материале ряд горизонтов совместных находок с вещами того или иного типа — «горизонт духцовских фибул», «горизонт фибул с шаром», «расчлененных и скрепленных фибул» и «выбитых поясов» и т. д. Все даты Я. Филипа оказались выше рейнековских. Духповские фибулы переместились из IV в III в. до н. э., с редне латенские скрепленные фибулы — из III во II в. до н. э. и т. д. Исследователь не составлял корреляционных таблиц и поэтому не мог учесть частоту совместных находок. Внимание его невольно заострялось на случаях «переживания» вещей, на сочетаниях их с типами следующих ступеней, что и привело при использовании принципа датировки «по самой поздней вещи» к сдвигу всей системы вверх.

Р. Хахманн обработал корреляционным методом огромный материал всех крупнейших могильников латенизированных культур Северной и Восточной Европы [Hachmann R., 1961]. От термина «Латен» но отношению к ним он отказался и подразделил весь период «позднего предримского времени» на три фазы — раннюю, среднюю и позднюю. Для некоторых территорий и могильников выявилась возможность и более дробного деления. Работал Р. Хахманн исключительно в ключе относительной хронологии, в его объемном труде почти нет абсолютных дат. И только в самом конце он попытался установить начальную дату всего периода, убедился, что для этого нет твердых основанйй, и предложил — «около 120 г. до н. э.» [Hachmann R., 1961. S. 244—258].

Обстоятельность и солидность трудов Я. Филипа и Р. Хахманна произвела большое впечатление. Об оговорках и призывах авторов к осторожности исследователи вскоре забыли, датировками стали широко пользоваться, в том числе и советские исследователи [Кухаренко Ю. В., 1964; Мачинский Д. А., 1963; 1966а; 19666; Амброз А. К., 1966; Бiдзiля В. I., 1971; Никулицэ И. Т., 1977 и др.]. Вскоре, однако, стали ощущаться противоречия хронологии Я. Филипа и Р. Хахманна фактическому материалу и конкретным разработкам локальных хронологических колонок в самых разных частях Европы. Выявились противоречия и в хронологии латенизированных культур Восточной Европы — зарубинецкой и Поянешти—Лукашевка. Хронология могильников, определяемая по фибулам, стала расходиться с датировками поселений, ранняя дата которых определялась по находкам ручек эллинистических амфор со штемпелями. Античная хронология расходилась с латенской.

Наталкивали на необходимость пересмотра всей системы и работы специалистов по раннеримскому времени в Европе [Motyková-Sneidrová К., 1963; 1965; Rieckhoff S., 1975]. При принятии датировок Филипа—Хахманна не оставалось места для целого горизонта совместных находок с прогнутыми позднелатенскими фибулами вариантов М — N — О по Костшевскому. Их нет еще в материалах ступени D₁, с оппидума Манхинг в Баварии, погибшего, как считалось, в 15 г. до н. э. при оккупации римлянами. А на рубеже эр или даже с 9 г. до н. э., когда началось строительство римских воинских лагерей на Рейне и Дунае, наступало уже раннеримское время. На три типологических поколения широко распространенных фибул оставался лишь интервал в шесть-семь лет. Кроме того, выяснилось, что амфоры в Манхинге не августовского и даже не цезаревского, а еще доцезаревского времени. Первым эти противоречия подметил сам Р. Хахманн [Hachmann R., 1961. S. 252, 253], а затем серия специальных работ подтвердила реальность снижения даты Манхинга [Christlein R., 1964; Glusing P., 1964—1965; Rieckhoff S., 1975].

В Манхинге много наухаймских фибул, служивших индикатором ступени D и датируемых обычно второй половиной I в. до н. э. Но Е. Грау пересмотрел заново материалы кельтских могильников в районе Орна-вассо, где в могилах большое число римских монет, и убедился, что фибулы эти представлены лишь на этапе с позднейшими монетами 76—71 гг. до н. э. На следующем этапе с последней монетой 36 г. до н. э. их уже нет [Graue J., 1974]. В результате гибель Манхинга и ряда других оппидумов в верховьях Рейна-Дуная стали связывать не с римской оккупацией, а с событиями 60—58 гг. до н. э., тогда теснимые даками Буребисты кельтские племена бойев, теврисков и гельветов были вынуждены двинуться на запад, в Галлию. Одновременно на запад и на юг двигались и германцы-свевы во главе с Ариовистом, проникавшие за Рейн и за Дунай. Эти события и послужили Цезарю поводом для завоевания Галлии.

В 1977 г. итоги начавшейся переработки хро нологии, во многом возвращавшейся к позиции П. Рейнеке, хотя и значительно более детализированной и уточненной, подвел К. Годловский [Godtowski К., 1977]. Он продемонстрировал также, что позднее предримское время латенизированных культур Северной и Восточной Европы синхронизируется не только в Латеном D, как это было у Р. Хахманна, но начальные фазы его синхронизируются еще с Латеном С₂ и даже С₁. Начало процесса латенизации, таким образом, относится еще к рубежу III—II вв. до н. э., а не к рубежу II—I вв. до н. э. Такая пере-датировка позволяет снять ряд противоречий, в том числе и расхождение дат, определяемых по фибулам и по амфорам в зарубинецкой культуре.

Позиции К. Голдовского, особенно в отношении ступеней В₁ B₂ и С₁ подтвердились и разработками материалов северной Италии. В результате сопоставления находок из юго-западной Чехии, Швейцарии, Италии и Шампани В. Крута выделил особую фазу, или горизонт, Духцов—Мюнзинген, отражающий, вероятно, союз племен, живших на этих территориях и имевших регулярные связи друг с другом [Kruta V., 1979]. Основу горизонта составляют духцовские и мюнзингенские фибулы ранне лате некой конструкции с небольшими шариками-утолщениями на ножке (духцовские) и с кружком или диском (мюнзингенские). Последние часто украшены вставками из коралла. Прототипом духцовских фибул, без сомнения, являются похожие по конструкции фибулы типа Марцаботто латена А. В Марцаботто около Болоньи такая фибула найдена в погребении этрусского некрополя, который функционировал, судя по находкам аттических краснофигурных ваз в конце V — самом начале IV в. н. э. Прекращение использования этого некрополя связывается с нашествием тех кельтов, которые угрожали Риму в 387 г. до н. э. На развалинах этрусского городка в Марцаботто было устроено кельтское кладбище, в захоронениях которого уже имелись духцовские и мюнзингенские фибулы. Аналогичная картина наблюдалась и на соседних некрополях Арноальди и Беначчи, где нашлись и переходные формы от фибул Марцаботто к духцовским и мюнзингенским. Начальная дата духцовских фибул, таким образом, скорее соответствует предложенной в свое время П. Рейнеке (начало IV в. до н. э.), чем датировке Я. Филипа (конец IV в. до н. э.). Горизонт Духцов—Мюнзинген составляют, кроме названных, и некоторые другие вещи — «рубчатые браслеты», гривны, с небольшими нечатевидными окончаниями и гладкими или «рубчатыми» кольцами, утолщения на них иногда украшены завитками вальдальгес-хаймского стиля. В целом он соответствует ступеням B₁ и В₂.

Конец горизонта Духцов—Мюнзинген В. Крута отнес к самому началу III в. (около 290 г.) до н. э., потому что в тех местах, где кельты появились после 290 г. до н. э. (Греция, Фракия, Малая Азия) уже нет вещей горизонта Духцов—Мюнзинген. Думается, однако, что дату эту можно несколько повысить. Во-первых, на гривне из Цыбор-Вароша, найденной во Фракии [Goldschätze..., 1975. № 217], есть элементы вальдальгесхаймского стиля. Во-вторых, более реальна связь прекращения стиля Духцов—Мюнзинген с событиями 283—263 гг. до н. э. В 283 г. до н. э. римляне оккупировали земли кельтского племени сеннонов к юго-востоку от Болоньи. Италийские кельты призвали своих союзников из-за Альп, в частности белгов из бассейна Марны, но были разбиты в 280 г. до н. э. у Вадимонского озера. Одновременно началась их восточная экспансия на Балканах. В 263 г. до н. э. на земли сеннонов римляне вывели свою колонию Аримин, что отрезало кельтов от удобного выхода к Адриатике и, вероятно, лишило мастеров мюнзингенских фибул необходимых им кораллов. Союз кельтских племен по обе стороны Альп существовал, впрочем, несколько дольше. В последний раз они выступали вместе в 225 г. до н. э. и были разбиты римлянами у Таламона. Возможно, до этого времени следовало бы продлить и горизонт Духцов — Мюнзинген, но нужны еще и археологические подтверждения.

Переход от Латена В₂ к С₁ как подметил К. Годловский, был достаточно длительным, и самое начало С i польский исследователь oi. - середине III в. до н. э., хотя и не подтвердил это реальными материалами [Godłowski К., 1977. S. 45]. Такие материалы оказались в распоряжении Л. Крута-Поппи и В. Круты. Самые ранние вещи в стиле ступени С₁ (меч, умбон, витой железный пояс, бритва) происходят из богатого погребения, открытого в 1878 г. в Черетоло около Болоньи [Kruta-Poppi L., 1979]. По бронзовой ойнохойе и всему сочетанию вещей погребение датируется второй третью III в. до н. э. Поскольку здесь есть элементы, характерные для территории сеннонов, можно думать, что захоронение совершено после событий 283—263 гг. до н. э., после отхода на север сеннонов, земли которых заняли римляне. В этом погребении найдена пара фибул [Kruta-Poppi L., 1979. Fig. 4, 14, 75], которые можно рассматривать как прототипы самых ранних из среднелатенских, так называемых расчлененных (этим не очень удачным термином Я. Филип обозначал фибулы, ножка которых украшена шариками, утолщениями и т. д., как бы «членится» ими). В могильниках Марцаботто, Беначчи, Делукка в районе Болоньи представлена целая серия погребений с вещами ступени С₁ и относятся они ко второй половине III в. до н. э. Во всяком случае они не моложе 192 г. до н. э., потому что связываются эти могильники с племенем бойев, а бойи в 192 г. до н. э. были вытеснены римлянами и ушли на территорию Чехии-Богемии, принеся, вероятно, новый стиль в Центральную Европу.

Последние существенные уточнения в хронологию Латена внес И. Буйна [Bujna J., 1982]. Представив выразительные корреляционные таблицы комплексов из Карпатской котловины, он подразделил ступени В₂ и С₁ на подфазы «a» и «b», а также выделил переходный горизонт В₂/С₁, еще раз подтвердив длительность процесса перехода от ступени В₂ и С₁.

Синхронизацию этапов развития зарубинецкой культуры с Латеном и поздним предримским временем с учетом произошедших изменений хронологии произвела К. В. Каспарова [1984, С. 108-118].

Рис. 2. Хронология эпохи Латена в Европе

АН — строительство храма Афины Никофоры в Пергаме;
Вд — Ведерат, погребение 96;
Вх — Вальдальгесхайм;
ГРМ — горизонт Гроссромштедт;
И — Истм (находка браслета пластического стиля, который мог попасть туда при походе кельтов на Дельфы);
КлА — Кляйн Аспергль;
ЛT — Ла Тен;
М — оппидум Манхинг;
П — Л — культура Поянешти — Лукашевка;
Тл — мост в Тилле
Даты, имеющие особое значение для хронологии: около 450 г. до н. з.— дата краснофигурной аттической керамики из погребения Кляйн Аспергль с вещами Латена А;
387 г. до п. э. осада кельтами Рима;
380—370 гг. до н. э.— дата тарентского сосуда из Вальдальгес хайма по Г. Цальхаас;
332- 320 гг. до н. э.— серия событий этих лет;
283 г. до н. э. — оккупация римлянами земель сеннонов;
280 г. до н. э.— поражение кельтов при Вадимонском озере и захват кельтами Фракии;
279 г. до н. э.— вторжение в Грецию, разгром святилища в Дельфах;
278 г. до н. з.— галаты в Малой Азии;
263 г. до н. л. — основание римлянами колонии Аримин;
241 г. до н. э,— победа Аттала Пергамского над галатами:
229 г. до н. э. — дендродата щита из Ла Тена;
225 г. до п. э.— поражение кельтов у Таламона;
220—180 гг. до н. э.— даты амфорных штемпелей культуры Поянешты — Лукашевка;
208 г. до н. э. дендродата погребения 96 могильника Бедерат;
192 г. до н. э.— изгнание бойев из Италии;
190—180 гг. до н. э.— строительство храма Афины Никофоры в Пергаме;
179—168 гг. до н. э.— походы бастарнов в Македонию;
120—116 гг. до н. э,— постройка моста в Тилле;
60—58 гг. до н. 3.— даки изгоняют бойев и теврисков; гельветы пытаются переселиться в Галлию;
начало галльских войн Цезаря, вторжение свевов Ариовиста в Галлию;
гибель Манхинга и ряда других оппидумов;
15 г. до н. э.— оккупация Римом Реции и Норика;
6 г. н. э.— попытка римлян разбить Маробода; договор с пим о торговле:
14 г. н. э.— смерть Августа;
19 г. н. э.— Маробод разбит Катуальдой; создание царства Ванния;
50 г. н. э,— Ванний разбит гермундурами и лугиями;
70 г. н. э.— приход к власти династии Флавиев после гражданской войны 68— 69 гг.
Составитель М. К. Щукин

Современное состояние европейской хронологической системы показано на рис. 2. Следует, конечно, иметь в виду, что все границы между ступенями и фазами в действительности значительно более «размыты», чем это получается на таблице. Нельзя их абсолютизировать, они сугубо условны, как условна и привязка их к абсолютному счету времени на основании тех или иных политических событий. Естественно, перемены в материальной культуре не всегда совпадали с ними, чаще запаздывали на какое-то количество лет. Даты — лишь приблизительные ориентиры во времени, скорее всего где-то в рамках жизни одного-двух поколений, принимавших участие в событиях. Большинство обоснований абсолютных датировок приведено в работе К. Годлевского [Godłowski К., 1977], и следует остановиться лишь на моментах, позволяющих внести некоторые коррективы.

Сочетание стилистических элементов на всех вещах из богатого погребения в Вальдальгесхайме позволяет считать его переходным от ступени В₁ к В₂, а находка здесь бронзового импортного сосуда позволяет выйти на абсолютную датировку. Г. Цальхаас [Zahlhaas G., 1971. S. 115] увидела в бронзовом сосуде произведение тарентских мастеров 380—370 гг. до н. э. К. Годлевский использовал именно эту дату, и в результате его ступень В₁ оказалась исчезающе мала. Дату сосуда из Вальдальгесхайма уточнил В. Ширинг [Schiering W., 1975. S. 90]. По его данным, сосуд был изготовлен в 340—320 гг. до н. э., «вряд ли ранее 332 г. до н. э.» Соответственно сдвигается и рубеж B₁ и В₂.

Ступень С₁ по К. Годловскому, начинается около середины III в. до н. э. Но наряду с новым стилем продолжают бытовать и вещи ступени В₂. Как terminus ante quern ступени В₂ К. Годловский принимает дату «около 180 г. до н. э.», потому что в это время был построен храм Афины Никофоры в Пергаме, а на его рельефах изображена кельтская арматура ступени С₁ [Godłowski К., 1977. S. 39; Polenz Н.,
1978]. Но, как заметил В. Е. Еременко [1986. С. 8, 9], дело в том, что в это время сам Пергам не одерживал никаких побед над малоазийскими галатами, наоборот, терпел поражения в войнах с Понтом и Вифинией.

Правда, в 190 г. до н. э. галаты были разбиты, но не пергамцами, а их союзниками римлянами. Некоторые основания для возведения храма Афине Победительнице были, но не было трофейного оружия. Блестящую победу над галатами Аттал Пергамский одержал раньше — в 241 г. до н. э. Трофейное оружие именно этих лет и могло служить образцами для рельефов, бывших своего рода пропагандистским актом, призванным напомнить пергамцам о славных былых победах и поднять их дух в трудную минуту. Если это так, то и terminus ante quern для ступени В₂ сдвигается к 240 г. до н. э.

Некоторые привязки к абсолютным датам позволяют сделать и дендрохронологические исследования [Haffner А., 1979]. Под одним из умбонов, найденных в Ла Тене, сохранились остатки дубового щита. Ум бон относится к тинам, характерным для ступени С₁, а точнее, к самому началу этой ступени и в основном к переходной фазе B₂/C₁. На корреляционных таблицах И. Буйны находки таких умбонов легли на границу между В₂/С₁ и В_2b [Bujna J., 1982. Abb. 3, 47; 5, 47]. Дендрохронология дает 229 г. до н. э. [Haffner А., 1979. S. 405]. Остатки обуглившегося дерева из погребения 96 могильника Ведерат на Рейне с фибулами, характерными уже для ступени С_1b, определили дату 208 г. до н. э., а исследование бревен моста в Тилле (Швейцария), где все сопровождающие находки относятся к ступени D, показало, что деревья были срублены между 120 и 116 гг. до н. э. [Haffner А., 1979. S. 405-409]. Таким образом, дендрохронология не противоречит датировкам, полученным из историко-археологических сопоставлений. К сожалению, по-прежнему нет даты, уточняющей границу ступеней С₁ и С₂.

Несколько слов о переходе к римскому времени в Европе. Процесс этот растянулся почти на 100 лет. В верховьях Дуная и Рейна С. Рикхофф выделила два этапа сложения зачатков провинциальноримской культуры с соответствующим набором вещей [Bieck-hoff S., 1975]. Первый этап соответствует времени после галльских войн и до 20—15 гг. до н. э. Параллельно ему на кельтских территориях, остававшихся свободными, существуют вещи латена D₂, а вся остальная Европа продолжала еще жить в позднем предримском времени, в его поздней фазе. Выделяется еще переходный горизонт Гроссромштедт, он же «горизонт прогнутых фибул» [Peschel К., 1968. S. 192-206], продолжавшийся на средней Эльбе вплоть до середины I в. н. э. [Schmidt-Thiel-beer Е., 1967. S. 28]. С оккупацией Норика, Реции и Паннонии начинается второй этан раннего римского времени на правобережье Дуная, а на некоторых участках, слабо подвергшихся романизации — ступень Латен D₃, имеющая уже сугубо локальное значение (в основном это северо-восточная Бавария) .

На территории Чехии римское время ступени B_1a начинается после заключения договора римлян с вождем маркоманнов Марободом в б г. н. э., после чего в Европу хлынула первая «чешская» волна импорта [Motyková-Sneidrová К., 1965; Tejral J., 1969: Wołągiewicz R., 1970]. С 19—20 гг., с образованием «буферного» государства Ванния, начинается римское время в Словакии, следует «словацкая» волна импорта — ступень В [Tejral J., 1969; Wołągiewicz R., 1970]. Выделяется затем здесь и переходный этап В [Kolník Т., 1971].

На территории Польши во время В_1a еще сохраняется позднее предримское время. Римское время наступает здесь с появлением фибул Альмгрен 68. т. е. где-то в интервале 40—70 гг. [Liana Т., 1970. S. 429-491; Dąbrowska Т., 1976. S. 153-165]. И только ступень В₂, начало которой синхронизируется с эпохой Флавиев (70-90-е годы н. э.), имеет уже общеевропейское значение.

Латенские памятники Закарпатья и находки к востоку от Карпат в рамках уточненной системы европейской хронологии выглядят следующим образом (рис, 3; 4).

Рис. 3. Хронологическая позиция латенских вещей Закарпатья
1 — меч с Х-видной рукояткой (табл. XXV, 2);
2 — дротик с длинной втулкой (табл. XXV, 18);
3 — «рубчатые» браслеты (табл. XXVI, 20, 21);
4 — браслеты с тройными шишечками (табл. XXVI, 22);
5 — меч с «колоколовидной» слабоизогнутой гардой (табл. XXV, 1);
6 — фибула с шаром на ножке (табл. XXVI, 2);
7 — мюнзингенская фибула (табл. XXVI, 7);
8 — «пауковидная» фибула (табл. XXVI, 4);
9 — поясной крючок (табл. XXVI, 3);
10 — поясной крючок в виде головки бычка (табл. XXVI, 14);
11 — чека осей повозки (табл. XXV, 16);
12 — браслеты из сапропелита;
13 — браслеты из полых полусфер (табл. XXVI, 19);
14 — железные пояса-поргупеи (табл. XXVI, 16, 17);
15 — ножи секачи (табл. XXIV, 5, 6);
16 — среднелатенские скрепленные фибулы с шариками (табл. XXVI, 5);
17 — крючок «выбитого» пояса-портупеи (табл. XXVI, 18);
18 — женские бронзовые пояса-цепи (табл. XXVI, /, 15);
19 — стеклянные гладкие браслеты;
20 — графитированная керамика (табл. XXVIII, 6);
21 — эсовидные исалии (табл. XXV, 14);
22 — среднелатенские гладкие фибулы (табл. XXVI, 6, 13);
23 — расписная керамика (табл. XXVIII, 1)
Комплексы:
2 — 4 — Куштановицы, курган XI;
13 —19 — клад из Малой Бегани;
22 — 23 — курган у с. Бобовое.
Составитель М. Б. Щукин

Рис. 3. Хронологическая позиция латенских вещей Закарпатья

Рис. 4. Хронология основных латенских находок к востоку от Карпат

1 — 3 — духцовские фибулы с «гусеничной» спинкой (Дубляны, Тростяница, Долиняны; табл. XXVII, 12, 14);
4 — «рубчатые» браслеты (Иване-Пусте и др.);
5,6 — гривны с маленькими печатевидными окончаниями (Мельниковка, Макаров Остров; табл. XXVII, 9);
7 — «волнистые» гривны (Пекари; табл. XXVII, 13);
8 —12 — классические духцовские фибулы (Залесье, Липлява, Малая Сахарна, Рудь, Головно; табл. XXVII, 7, 8);
13 — фибулы, переходные от духцовских к «пауковидным» (Биевцы; табл. XXVII, 6);
14 — «пауковидные» фибулы с «фальшивой» пружиной (табл. XXVII, 10);
15 — фибула типа Говора Сад (табл. XXVII, 11;
16 — фибула из Калфы (табл. XXVII, 1);
17 — браслеты из сапропелита (Горошова; табл. XXVII, 5);
18, 23, 24 — графитированная керамика (Горошова, Бовшев, Велемичи);
22 — серая гончарная керамика (Бовшев);
19 — стеклянные браслеты (Степановка).
Составитель М. Б. Щукин

Самой ранней кельтской вещью из советского Закарпатья может быть короткий меч с иксовидной рукоятью, найденный в Галиш-Ловачке (табл. XXV, 2). Такие мечи, зачастую украшенные бронзовой человеческой головкой, характерны еще для Латена А [Godłowski К., 1977. Tab. I, 6, 11]. Впрочем, спорадически они встречаются на всем протяжении существования культуры вплоть до позднего Латена. Поздние, вероятно, имели уже не боевое, а культурное назначение [Duval Р.-М., 1977. Fig. 187; 188. Р. 182; Megaw J. V. С., 1970. Fig. 228; 229].

Второй меч из Галиш-Ловачки, сохранность которого позволяет определить тип (табл. XXV, 1), относится к Латену B₂ и С₁ . У него слабо изогнутая треугольная гарда, клинок без сложной профилировки и с плавносужающимся острием — тип 1 по классификации 3. Возьняка [Woźniak Z., 1974. S. 87. Fig. 7, 1; Bujna J., 1982. Fig. 5, 44, 49].
Среди достаточно многочисленных наконечников копий и дротиков из Закарпатья [Бiдзiля В. I., 1971. Рис. 29] нет характерных для Латена В широких листовидных. Все относятся к Латену С. Исключение составляет лишь дротик с длинной втулкой (табл. XXV, 17). Аналогичный найден в могильнике Карнча-Гура около Вроцлава [Woźniak Z., 1970. Tab. I, 1. S. 57] и датируется еще ступенью В₁ [Еременко В. Е., 1986. С. 12].

Трудно с достаточной определенностью датировать псалии из Галиш-Ловачки (табл. XXV, 14). С одной стороны, они по форме повторяют скифские архаического периода. С другой стороны, в южных областях латенской культуры дуговидные псалии с шишечками на концах и двумя отверстиями на восьмерковидном расширении в середине встречаются на памятниках Латена С₂ и D. Они известны в материалах оппидумов Манхинг, Страдоницы, в кельтских погребениях Трансильвании и Шампани, на поселениях в Румынии и Болгарии [Каспарова К. В., 1981. С. 73. Рис. 9].

Кельты широко пользовались колесницами, использовали их и в военном деле. Различные детали колесниц, в том числе чеки, удерживающие колеса на оси, встречаются достаточно часто в латенской культуре. Роскошный вариант их в стиле «чеширского кота» найден, например, в Мезеке в Болгарии [Duval Р.-М. 1977. Fig. 103]. Комплекс, по всей вероятности, относится ко времени оккупации Фракии кельтами в 280—212 гг. до н. э., т. е. соответствует ступени B_2b. Более простые чеки из Трансильвании и Венгрии 3. Возьняк датировал ступенями В₂ и С [Woźniak Z., 1974. S. 55. Fig. 4;. 5; 6]. Так же, вероятно, следует датировать и находки из Закарпатья (табл. XXV, 16) [Бiдзiля В. I., 1971. Рис. 17, 1—3; Еременко В. Е., 1986. С. 12].

Бронзовые и железные «рубчатые» или «гусеничные» браслеты, представленные в Галиш-Ловачке (табл. XXVI, 20, 21), характерны для всего горизонта Духцов— Мюнзинген, включая и его позднюю, «выклинивающуюся» часть [Kruta V., 1979. Fig. 1]. Корреляционные таблицы И. Буйны демонстрируют, что в Карпатской котловине появляются они на рубеже ступеней В₁, и B_2a и иногда сочетаются и с вещами переходной ступени B₂/C₁ [Bujna J., 1982. Abb. 2, 9]. Браслеты с тройными выступами-шишечками (табл. XXVI, 22) тоже появляются на рубеже Латена Bi и Вг [Еременко В. Е., 1986. С. 12; Marić Z., 1963. Tab. II, 20; Woźniak Z., 1974. S. 42; Kruta V., 1979. Fig. 1, 81, 106], но существует очень долго, в других культурах — вплоть до первых веков нашей эры [Зубарь В. М., 1982. С. 95, 96]. Чрезвычайно характерным элементом юго-восточного ареала латенской культуры являются бронзовые браслеты из полых полусфер, скрепленных шарнирами. Их иногда считают ножными. Один такой браслет происходит из Галиш-Ловачки (табл. XXVI, 19), деталь второго — из клада в Малой Бега ни. Оба представляют поздние варианты этого типа украшений — из трех-четырех очень крупных звеньев. По И. Буйне, они появляются на ступени В₂/ С₁ и существуют на протяжении всей ступени С₁ [Bujna J., 1982. Abb. 2, 28], т. e. от последней четверти III приблизительно до середины II в. до н. э. О существовании их вплоть до начала ступени С₂ свидетельствует и сочетание обломка такого браслета с гладким стеклянным в кладе из Малой Бегани.

Важным хронологическим индикатором являются н браслеты из сапропелита. Фрагменты их происходят из Галиш-Ловачки и поселения Ративцы. В Карпатской котловине самые ранние из них фиксируются в комплексах ступени B_2b, а самые поздние — с вещами ступени G_1b, когда их вытесняют стеклянные браслеты [Bujna J., 1982. Abb. 2, 20]. Более всего они характерны для ступени В₂/С₁. Гладкий браслет из светло-голубого прозрачного стекла найден в кладе из Малой Бегани, а второй подобный — в трупосожжении около с. Мачола [Бiдзiля В. I., 1971. С. 77. 78. Рис. 33, 2]. Такие гладкие браслеты характерны уже для ступени С₂, в C₁ они обычно сложнопрофилированные и украшены шишечками [Godłowski К., 1977. S. 43. 44].

Хорошие основания для датировки дает комплекс погребения кургана XI в Куштановице. Здесь, кроме сероглиняного гончарного кельтского сосуда (табл. XXVIII, 5) и поясного крючка, найдены три фибулы раннелатенской схемы. Одна из них, проволочная с арковидной спинкой, крупными завитками пружины и большим шаром на конце ножки, относится к категории так называемых фибул с шаром (табл. XXVI, 2). Это типологическое звено, следующее за духцовскими фибулами [Filip J., 1956. S. 104—107]. В корреляционных таблицах И. Буйны такие фибулы выступают в комплексах ступени B_2b, т. е. где-то между 280—225 гг. до н. э. Вторая фибула из Куштановицы — мюнзингенская (табл. XXVI, 7). Но вместо кораллов, зачастую украшавших диск на ножке, здесь лишь небольшие круглые выпуклины. Вероятно, эта застежка была изготовлена после 263 г. до н. э. О сравнительно поздней хронологической позиции свидетельствует и многовитковая пружина. Третья фибула (табл. XXVI, 4) относится к переходному варианту от духцовских фибул (характер оформления ножки) к так называемым пауковидным (выпукло-вогнутая широкая спинка). Аналогичные, хотя и более крупные, известны на территории Болгарии [Woźniak Z., 1974. Fig. 6, 3, 4], т. е. они — времени оккупации Фракии в 280—212 гг. до н. э. Эта дата подтверждается горизонтальной стратиграфией и корреляцией комплексов могильника Мюнзинген [Hodson F. R., 1968. Р. 30, 67]. К несколько более позднему времени мог бы относиться бронзовый поясной крючок из кургана XI в Куштановице (табл. XXVI, 3), поскольку это вещь, характерная уже для Латена С. Аналогичные происходят, например, с оппидума Страдоницы [Каспарова К. В., 1981. Рис. 6,14] и из Мниховского Тынка [Filip J., 1956. Rys. 51, 2] в Чехии. Но появляются такие крючки еще на ступени B_2b, а о сравнительно раннем возрасте крючка из Куштановицы может свидетельствовать наличие на нем выемки под коралловую, вероятно, вставку. По-видимому, погребение в Куштановице было совершено где-то во второй четверти III в. до н. э.

На поселении Галиш-Ловачка найдены обломки и среднелатенских скрепленных проволочных фибул (табл. XXVI, 5, 6). Две из них украшены шариками на месте соединения ножки и спинки. Это вещи, характерные для ступени C₁ [Bujna J., 1982. Abb. 4, 30]. А простые проволочные среднелатенские фибулы без каких-либо декоративных элементов характеризуют уже ступень С₂. К сожалению, сохранность их такова, что уточнить хронологическую позицию не представляется возможным. Это касается и обломка фибулы из кургана у с. Бобовое [Бiдзiля В. I., 1971. Рис. 35, 2].

Что касается железных кованых цепей с крючком на конце, служивших у кельтов боевыми поясами или портупеями (табл. XXVI, 16, 17), то их находки и знаменуют еще наступление ступени С₁. В Италии они известны в комплексах еще середины — второй половины III в. до н. э. [Kruta-Poppi L., 1979. Fig. 7, 4]. В Карпатской котловине ступень С₁ начинается несколько позже, но железные пояса-цепи здесь появляются и на переходной ступени В₂/С₁ [Bujna J., 1982. Abb. 4, 18; 5, 45]. Поздний этап их типологического развития представляет лишь сравнительно короткий поясной крючок с «выбитым» точечным орнаментом (табл. XXVI, 18). Такие характерны только для ступени С i и существуют в начале ступени С 2 [Bujna J., 1982. Abb. 5, 54].

Кельтские женщины тоже носили пояса-цепи, но бронзовые звенья их сложнопрофилированные и иногда украшены красной эмалью. Прекрасный экземпляр поясного бронзового крючка в виде головки бычка (табл. XXVI, 14), происходящий из Мукачева, хранится в музее города Сибиу в Румынии [Duval P.-М., 1977, Fig. 329. P. 134]. Он выполнен в пластическом стиле ступени B_2b и С₁ [Bujna J., 1982. Taf. 2]. Несколько моложе бронзовая цепь с эмалью из Галиш-Ловачки (табл. XXVI, 1). Это изделие ступени C_1b [Bujna J., 4982. Abb. 2, 34].

Типичны для среднего Латена и большие (до 35 см) ножи-секачи с изогнутой рукоятью, заканчивающейся шариком или колечком (табл. XXIV, 5, 6). В них исследователи видят то бритвы, то боевые ножи.

Имеет хронологическое значение и керамика некоторых типов. Так, графи тированная керамика с вертикальными расчесами (табл. XXVIII, 6) получает широкое распространение только со ступени С₂ и существует в D₁, а расписная (табл. XXVIII,
1) — только в D [Godłowski Км 1977. S. 44, 49]. Сочетание в кургане у с. Бобовое расписного сосуда со среднелатенской фибулой делает наиболее реальной датой захоронения рубеж ступени C₂ и D₁ хотя и не исключает возможность и датировки ступенью D₁.

Кельтские находки к востоку от Карпат образуют четыре хронологические группы (рис. 4). Для самой ранней характртшы вещи горизонта Духцов—Мюнзинген. Это прежде всего духцовские фибулы с «гусеничной» спинкой (Дубляны, Тростяница, Долиняны) ступени B₁ «рубчатые» браслеты (Иване-Пусте и др.), гривны с небольшими печатевидными окончаниями из Мельниковки и Макарова Острова, «волнистая» гривна из Пекарей. Ступень В₁ как уже говорилось, охватывает промежуток времени приблизительно от 80 до 30—20-х годов IV в. до н. э.

Следующую группу образуют вещи ступени В₂. Среди них самую раннюю хронологическую позицию занимают классические духцовские фибулы с массивной гладкой дужкой (Залесье, Липлява, Малая Сахарна, Рудь) или с узкой полоской псевдозерни на спинке (Головно). По И. Буйне, они диагностируют ступень B_2a, хотя в ряде комплексов выступают и с вещами B_2b. Синхронна им или чуть моложе и фибула из с. Биевцы с овальной расширенной спинкой и с раздвоенным концом ножки (табл. XXVII, 6) и те, и другие встречаются в комплексах фазы «d» могильника Янушев Уезд, занимающей в рамках горизонта Духцов—Мюнзинген сравнительно позднюю позицию. На следующей фазе появляются уже фибулы с шаром [Kruta V., 1979. Fig. 1]. Ступень B_2a датируется промежутком времени от 320 по 280 г. до н. э.

К так называемым пауковидным фибулам с «фальшивой» пружинкой на ножке относится одна из случайных находок в Надпорожье (табл. XXVII, 10) и фибулы из Пантикапея [Амброз А. К., 1966. Табл. I, 8, 9] варианта А з по классификации К. Пешеля [Peschel К, 1972. S. 1-42]. «Пауковидные» фибулы характерны для ступени В_2b [Bujna J., 1982. Abb. 4, 14. S. 329, 330].

У второй находки из Наднорожья (табл. XXVII, 11) обломана ножка, которая могла заканчиваться или «фальшивой» пружинкой, или иметь небольшой шарик, как на экземплярах из Говора Сад и Царевна в Болгарии [Woźnak Z., 1974. Рис. 6, 3, 4]. Последние относятся ко времени оккупации Фракии кельтами в 280—212 гг. до н. э., что также соответствует ступени B_2b (от 280 до 240—220 гг. до н. э.) и охватывает частично переходный горизонт B_2b/С₁ (от 220 до 180 гг. до н. э.).

К переходному времени от ступени B_2b к C₁ относятся и браслеты из сапропелита [Bujna J., 1982. Abb. 2, 20].

Следующую группу составляют находки среднелатенские — стеклянные браслеты из Степановки, фибулы с восьмерковидными завитками [Каспарова К. В., 1981. С. 57-63; Peschel К, 1972. S. 1-42], графитированная керамика Бовшева, Горошова и Велемичей, а также весь набор сероглиняной гончарной керамики из Бовшева, характерный для ступени С₁. Сочетание на поселении Горошова сапропелитовых браслетов и графитированной керамики указывает, что поселение существовало скорее всего в пределах ступени С_1b, где-то в первой половине II в до н. э.

Латенский меч из скифского погребения в Верхней Тарасовке в Надпорожье [Бодянский А. В., 1962. Рис. 1, 1] по слабоизогнутой гарде сближается с типом I в классификации З. Возьняка, но наличие железных ножен с простым закруглением на конце заставило этого автора отнести меч из Надпорожья к позднелатенскому времени [Woźniak Z., 1974. S. 153, 154]. Это приходит в противоречие со скифской хронологией, по которой погребение датируется IV в. до н. э. О том, что с хронологией ранних латенских мечей еще не все ясно и, очевидно, еще не все формы попали в существующие классификации кельтского оружия, сигнализирует и находка меча, напоми нающего позднелатенекие, в кургане Митков Врах в Югославии в сочетании с фибулой типа Букйовцы, для которой более поздняя, чем IV III вв. до н. э., датировка исключается [Woźniak Z., 1974. S. 91].

Имеется еще серия находок, включающая и бронзовые шлемы типа Монтефортино, связанная, вероятно, с деятельностью в Причерноморье Митридата Евпатора, в державу которого входили и малоазийские галаты [Raev В., 1986. С. 87-89; Еременко В. Е., 1986. С. 90-96]. Эти находки, однако, нуждаются в специальном рассмотрении в ином контексте. Нас в основном занимали сейчас памятники, хронологически предшествующие времени окончательного формирования зарубинецкой и поянешти-лукашевской культур.

Проблемы исторической и этнической интерпретации

Первые контакты населения Закарпатья с кельтами, как видим (рис. 3), могли иметь место еще в V—IV вв. до н. э. (меч с иксовидной рукоятью и наконечник дротика из Галиш-Ловачки, относящиеся соответственно к Латену А и В₁), но отчетливо они фиксируются для первой половины III в. до н. э. комплексом кургана XI в Куштановице, тем более что остальные находки сравнительно ранних латенских вещей так или иначе охватывают и этот период. Основная же масса находок приходится на ступень С₁ (от середины III по середину II в. до н. э.): браслеты из полых полусфер, железные и бронзовые мужские и женские пояса-цепи, «расчлененные» среднелатенские фибулы, браслеты из сапропелита, большие ножи с кривой рукоятью. Менее репрезентативен набор ступени С₂ второй половины II в. до н. э. (стеклянные браслеты, нерасчлененные среднелатенские фибулы, графитированная керамика) и совсем слабо представлена ступень D (расписная керамика), хотя сам характер таких производственных центров, как Галиш-Ловачка и Ново-Клиново, лучше всего соответствует именно горизонту оппидумов в кельтском мире. А горизонт оппидумов охватывает главным образом ступени С₂ и D₁ [Godłowski К., 1977. S. 49-58].

Существование поселения Галиш-Ловачка в ступени D могли подтвердить находки позднелатенских фибул со сплошным приемником [Бiдзiля В. I., 1971. Рис. 35, 7], но найдены лишь обломки, форма застежек неясна, а такие приемники имеют и фибулы римского времени. О наличии же в Галиш-Ловачке напластований более поздних свидетельствует находка массивной якоревидной литой фибулы III в. н. э. [Бiдзiля В. I., 1971. Рис. 35, 8].

Исходя из всей совокупности материалов, можно думать, что проникновение некоторых групп кельтов в Закарпатье началось в первой половине III в. до н. э. Без их непосредственного участия вряд ли была бы возможна организация таких крупных производственных центров, как Галиш-Ловачка и Ново-Клиново. Прекратилась их деятельность скорее всего в связи с теми же событиями около 60 г. до н. э., когда перестало существовать и большинство полу-городских промышленных центров-оппидумов в
остальной Кельтике. На северном участке Карпатской котловины в это время активно действовали даки царя Буребисты, что фиксируется на соседних территориях Венгрии и Словакии сложением особого культурного явления — кельто-дакийского горизонта памятников, а в Закарпатье — основанием дакийской крепости на Тисе у с. Малая Копаня [ Котигорошко В. А., 1981. С. 91].

Дискуссионной остается проблема о соотнесении в Закарпатье местной куштановицкой культуры предшествующего времени и латенской. С одной стороны, на памятниках латенского времени отчетливо прослеживается наследие куштановицкой культуры, прежде всего в формах лепной керамики и в обряде погребения. Можно было бы говорить лишь о влиянии латенской культуры на куштановицкую. Но, с другой стороны, кельтские элементы в Закарпатье представлены значительно обильнее, чем в круге латенизированных культур — пшеворской, окcывcкой, зарубинецкой и поянешти-лукашевской, действительно подвергавшихся лишь влиянию кельтской культуры.

Процессы, протекавшие в Закарпатье, скорее сопоставимы с теми, которые происходили и на других территориях непосредственной кельтской экспансии — на Балканах, Пиренейском полуострове, где складывались смешанные кельто-иллирийские, кельто-иберийские культуры и не всегда можно отличить местные элементы от пришлых [Godłowski К., 1977. S. 88, 93, 98-104]. Измерить же реальную роль и численность местного населения и пришлого на имеющихся материалах Закарпатья не представляется возможным.

Иначе складывались отношения с кельтами у племен, живших к востоку от Карпат. Можно наметить несколько этапов этих отношений, каждый из которых имеет свою окраску.
Самый ранний этап фиксируется находками вещей горизонта Духцов—Мюнзинген в «рубчатом стиле», которые могут относиться еще к ступени B₁, к первой половине — середине IV в. до н. э. В. Е. Еременко обратил внимание на достаточно широкое распространение в Северном Причерноморье «рубчатых» браслетов. Его каталог насчитывает 26 пунктов. Они известны и в Поднестровье [Ганша О. Д., 1984. Рис. 6, 4; Sulimirski Т., 1931. PI. XXIX, 1, 2; Пастернак Я., 1932. С. 36], в ряде скифских погребений Поднепровья [Петренко В. Г., 1978. Табл. 44, 8, 9, 12-75], на памятниках милоградской культуры [Мельниковская О. Н., 1967. Рис. 32-34] и далее на северо-восток в днепро-двинской [Шмидт Е. А., 1976. Рис. 22, 1; 50, 17, 19, 26, 28; Третьяков П. Н., Шмидт Е. А., 1963. Рис. 12, 27, 28; 14, 4, 5] и даже в дьяковской культурах [Кухаренко Ю. В., 1959а. № 121; Крис X. И., Чернай И. JL, 1980. Рис. 3, 6. Отливка браслетов производилась на месте, формы для них обнаружены в Ольвии [Фурманська А. I., 1958. С. 60— 65; Лейпунська Н. О., 1984. С. 68-74], на Моховском [Мельниковская О. Н., 1967. Рис. 58, 5] и Чаплинском [Кухаренко Ю. В., 1959а, № 74] городищах. Конечно, такие украшения могли возникнуть и конвергентно. Известны «рубчатые» браслеты и раньше, в эпоху Гальштата, так что при случайных находках не всегда есть возможность определить их дату, но совпадения местных дат с латенскими заставляют задуматься.

Тем более что в середине IV в. до н. э. контакт скифов царя Атея с кельтами, судя по общеполитической ситуации, был вполне возможен. Гипотезу эту могли бы подтвердить находки «рубчатых» духцовских фибул, хотя выявление их в Дублинах и Тростянице [Амброз А. К., 1966. Табл. I, 2; Никитина В. Б., 1964. Рис. 15, 9], на памятниках поморской культуры предполагает возможность и иного пути проникновения этих латенских импортов. Именно на ступени B₁ кельты появляются в Силезии, на юго-западных границах поморской культуры. Могли бы подтвердить гипотезу и гривны Мельниковки, Макарова Острова, Пекарей, если бы их датировку удалось сузить. Пока же они датируются всем периодом горизонта Духцов—Мюнзинген и поэтому с тем же основанием могут быть отнесены и к следующему этапу, характеризующемуся прежде всего находками духцовских фибул с гладкой спинкой ступени B_2a. Хронологическая позиция последних такова, что допускает разные трактовки. В начале своего бытования они вполне могли попасть в Причерноморье с импульсами, отмеченными выше, а конечная фаза их бытования совпадает с максимумом кельтской экспансии на востоке около 280 г. до н. э. (оккупация Фракии, поход на Дельфы, захваты в Малой Азии). Не исключено, что на этой волне экспансии отдельные кельтские отряды забрасывало и в Северное Причерноморье, где после разгрома скифов сарматами, очевидно, была неустойчивая политическая ситуация. Во всяком случае о том, что отдельные носители духцовских фибул добирались до Полесья, свидетельствует погребение в Залесье, в устье Припяти.

Следующую хронологическую группу образуют находки ступеней B_2b и C₁: фибула из Калфы, «пауковидные» фибулы с «"фальшивой» пружинкой, браслеты из сапропелита. Истоков этого импульса могло быть два. Во-первых, наемники на службе у боспорского царя Левкона II (240—220 гг. до н. э.), чеканившего для расплаты с ними специальные монеты с изображением кельтского щита [Шелов Д. Б., 1953. С. 30-39; 1954. С. 58-70]. С наемниками, вероятно, попадают кельтские фибулы в Пантикапей [Амброз А. К., 1966. Табл. I, 8, 9]. Во-вторых, галаты декрета Протогена. В это время уже существуют латенские памятники Закарпатья, основание поселения в Бовшеве может быть археологическим отражением того движения кельтов на восток, продолжения которого так опасались жители Ольвии.

На рубеже III —II вв. до н. э. в Северном Причерноморье и Прикарпатье складывается, по всей вероятности, сложная этнополитическая ситуация. Ее фиксируют и декрет Протогена, и первые известия источников о появлении на Балканах и в Нижнем Подунавье отрядов «бастарнов-пришельцев». Галаты, по сообщению ольвийского декрета, выступали в союзе со скирами. Это загадочное племя позже поминается Плинием (IV, 96), а в эпоху Великого переселения народов постоянно действует в составе различных группировок германских племен [Иордан. С. 242, 266, 275, 279].

Сложное переплетение разнообразных культурных взаимодействий отражают и чеканные пластины комплекса из Бобуечи, хотя хронология комплекса пока не совсем ясна. Шлем из него датировали IV в. до н. э. [Черненко Е. В., 1968. С. 87, 89], конский налобник — III в. до н. э. [Симоненко А. В., 1982. С. 237-245], а сопоставление изображений с котлом из Гундеструпа II— I вв. до н. э. позволяет думать о возможности еще несколько более поздней датировки. В котле из Гундеструпа исследователи видят изделие какого-то кельто-фракийского мастера [Klindt-Jensen О., 1961; Horedt К., 1967. S. 134-143], а человеческие маски на бобуечских пластинах перекликаются с искусством кельтов северной Италии [Megaw J. V. С., 1970. Fig. 204; 205]. С другой стороны, орнаменты в виду полудуг, «жемчужин», «звездочек» характерны для так называемых голштинских поясов ясторфской культуры, своеобразной североевропейской реплики кельтских поясов-цепей [Die Germanen..., 1976. Ta+f. 11; Godłowski К., 1977. Tab. XIII, 1].

Проникновение каких-то групп выходцев с северо-запада в Причерноморье фиксируется в это время поселением Горошова [Пачкова С. П., 1983. С. 49-50], погребением в Круглике [Тимощук Б. А., Винокур И. С., 1962. С. 73-76] с типично ясторфским сосудом, находками так называемых гривен-корон [Кухаренко Ю. В., 1970. С. 33-35; Babeș М., 1985. Р. 201. Fig. 12] и «поморской» фибулы [Babeș М., 1969. Р. 195-217], а также элементами ясторфской культуры, особенно ее губинской группы междуречья Одера—Нейсе, на ранних памятниках зарубинецкой и поянешти-лукашевской культур [Мачинский Д. А., 1966а. С. 82-97; Каспарова К. В., 1981. С. 66-72; Пачкова С. П., 1985. С. 17-25].

Следующая хронологическая группа латенских вещей ступеней С_1b и С₂ происходит в основном уже с зарубинецких и поянешти-лукашевских памятников: среднелатенские фибулы с восьмерками на спинке из Пирогова и Воронина, графитированная кера мика и звено кельтской цепи из Велемичей и др.
[Каспарова К. В., 1981. С. 57, 58]. Сюда следует, очевидно, добавить и бронзовую фигурку из Лукашевки [Романовская М. А., 1969. С. 184-188] и италийские бронзовые ситулы из Сипотен [Сергеев Г. П., 1956]. Этот культурный импульс мог исходить частично от кельтов Закарпатья, но в основном был получен, вероятно, за счет части носителей новообразующихся культур в походах бастарнов на Балканы в 179—168 гг. до н. э. [Каспарова К. В., 1981. С. 57-78].

Естественно, все это лежит пока в области предположения и не исключает возможности других трактовок. Ясно одно, сложность этнополитической ситуации в Причерноморье и Прикарпатье в промежуток времени между гибелью «Великой Скифии» на рубеже IV—III вв. до н. э. [Мачинский Д. А., 1971. С. 30-55; Алексеев А. Ю., 1984. С. 65-75; 1986. С. 35-38] и образованием культур зарубинецкой и Поянешти—Лукашевка нельзя не учитывать при обсуждении проблемы генезиса последних.

Имеющиеся на сегодня материалы показывают, что предположение о возможности проникновения за это время отдельных групп кельтов на земли к востоку от Карпат выглядит достаточно реальным, но эти же материалы демонстрируют и другое: группы кельтов не были многочисленными и вряд ли играли решающую роль в процессе латенизации новых культурных образований.

Решение вопроса, почему эти культуры приобрели латенизированный облик, следует, вероятно, искать на другом пути — за счет рассмотрения восточноевропейских культур как части более широкого явления, охватывающего все северо-восточное пограничье кельтского мира, за счет общности протекавших здесь процессов. Конкретизация их — дело будущего.

¹ Авторы благодарят Е. Л. Гороховского, обратившего их внимание на находки из Надпорожья, Мельниковки и Биевцев.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 12062

загрузка...

Другие книги по данной тематике