Л.А. Котельникова. Некоторые особенности социальной природы итальянских пополанов в 14-15 вв. (землевладение торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы)

XIV—XV столетия в Италии — не только высший этап развития городов-коммун, но и качественно новая ступень в их истории: в передовых итальянских городах появились «первые зачатки капиталистического производства»¹. Совершенно закономерен неослабевающий в историографии интерес к истории этих веков, но понятно также внимание к последующему периоду — XVI—XVII вв. Какова была дальнейшая судьба элементов раннекапиталистической мануфактуры, продолжали ли они развиваться, можно ли констатировать наличие «непрерывности» раннекапиталистических форм производства вплоть до конца XVIII в., или хотя бы до середины XVII в., или же XVI век, который был в Европе «началом капиталистической эры»²,для Италии стал началом феодальной реакции, которая, хотя и не сразу и не повсеместно, распространилась в XVII в. как на промышленную, так и на аграрную сферу экономики.

Относительно судеб раннекапиталистического развития Италии в XVI—XVII вв. нет единого мнения как в советской, так и в зарубежной историографии.

В советской историографии последних лет с обоснованием тезиса о продолжающемся прогрессивном развитии раннекапиталистических отношений в Италии в XVI —XVII вв. выступили В. И. Рутенбург и А. Д. Ролова. По мнению В. И. Рутенбурга³, хотя XVI в. и явился для Италии начальным этапом феодальной реакции, раннекапиталистические отношения в ней не пресеклись, а лишь приспособились к новой внешней и внутренней обстановке. В сфере промышленного производства XVI—XVIII века были периодом глубокой перестройки, разложения и ликвидации цеховой системы, зарождения мануфактурной, а затем и фабричной промышленности. Несмотря на переключение доминанты на сельское хозяйство, промышленное производство не исчезает, а лишь сокращается, что происходит в некоторых областях в середине XVII в., в других —в 70—80-х годах XVII в. Новая, капиталистическая промышленность появляется после нескольких десятилетий упадка, а не после 150-летнего перерыва. Раннекапиталистический уклад в XVIII в. возрождается как качественно новое продолжение раннекапиталистических отношений прошлых столетий.

В своем исследовании проблем промышленного развития, социальных отношений и социальной борьбы в Тоскане во второй половине XVI — начале XVII в. А. Д. Ролова пришла к выводу, что в XVI в. нет непрерывного упадка не только в экономике Тосканы в целом, но и в промышленности. Для второй половины XVI в. характерен подъем и возвращение позиций XIV—XV вв. в сукноделии (вплоть до последней четверти XVI в., когда начался снова спад — теперь уже устойчивый — В связи с изменением внешнеторговой конъюнктуры) и некоторых других отраслях промышленности (книгопечатание, ювелирное дело, строительная, кожевенная промышленность). Но особого развития достигло шелкоткачество, упадок которого наступил лишь в последние десятилетия XVII в., т. е. значительно позже, чем в других отраслях промышленности. В XVI в., по мнению А. Д. Роловой, сохраняются и организационные формы промышленности, характерные для XIV—XV вв.— смешанная мануфактура (с преобладанием рассеянной), которая распространилась из сукноделия на некоторые другие отрасли промышленности, в первую очередь на шелкоткачество⁴.

Иную точку зрения на возможности и результаты раннекапиталистического развития Италии в XIV— XVI вв. высказал А. Н. Чистозвопов, относящий Италию (наряду с Германией и Испанией) к странам с обратимым типом развития предпосылок раннекапиталистических отношений, где прогрессивное развитие не приобрело общегосударственного и устойчивого характера или содержало в себе более или менее явную тенденцию к попятному движению.

Факторы формационного ряда, отражающие процессы воспроизводства феодального базиса, который в рассматриваемый период вступает в стадию разложения пока ещё старого формационного типа, без разрушения его основ, взяли в Италии верх над генетическими, т. е. отражающими процессы формирования предпосылок капитализма, в частности развития товарного хозяйства.

Уже в XV в., прогрессивное экономическое развитие под влиянием изменившейся внешнеторговой конъюнктуры затормозилось, а потом вступило в полосу спада, сопровождавшегося аграризацией экономики, возвращением к более грубым формам эксплуатации, в городах — свертыванием мануфактуры и усилением корпоративных форм ремесла. Тем не менее в ряде итальянских развитых государств эволюция товарно-денежного хозяйства приобрела необратимый характер, а крепостничество не имело «второго пришествия». Однако в дальнейшем, в период созревания предпосылок капитализма в европейских странах и в первый период его генезиса в XVI—XVII вв., в Италии, оставшейся политически раздробленной, отданной в руки иноземных завоевателей и превратившейся в экономически и социально отстающую область Юго-Западной Европы, все ускорявшееся попятное движение одержало победу⁵.

Л. М. Брагина, анализируя структуру и организацию флорентийского сукноделия XV в. по материалам неопубликованных цеховых статутов Ланы 1428 г. и других источников, полагает, что точка зрения о наличии сложившихся форм раннекапиталистического предпринимательства в шерстяной промышленности Флоренции XIV—XV вв., будь то децентрализованная или смешанная мануфактура, не вполне доказана. Она приходит к выводу, что шерстяник, выступавший организатором производства, не нарушал традиционно дробного в сукноделии разделения труда и централизовал только первичные операции — обработку шерсти. Он не являлся и собственником основных средств сукнодельческого производства, которые принадлежали цеху или ремесленнику узкой специализации.

Цеховая собственность, регламентация и строгий контроль корпорации за технологией производства становились непреодолимой преградой для свободной инициативы шерстяников, которые не были свободны в главном — в возможностях приспособления производства к потребностям рынка сбыта: они не могли изменять технологию, типы сукна и т. д. Приспособление к изменениям конъюнктуры в XV в. оказалось малоэффективным и не могло предотвратить кризиса сукноделия⁶.

В зарубежной историографии мнение о продолжающемся экономическом подъеме в XVI в. вплоть до 30-х годов или даже до середины XVII в. высказывают Ф. Бродель и К. М. Чиполла⁷.

А. Сапори считал, что XV—XVI вв. были периодом зрелости и одновременно периодом спада, когда уже нет больше динамизма и активности, новой инициативы⁸.

Р. Романо разделяет точку зрения о перемежающихся периодах экономического спада и подъема в XIV—XVI вв.; 30—40-е годы XIV в.— подъем, до начала XV в.— спад, 80—90-е годы XV в.— стабильность, до 20—30-х годов XVII в.— медленный подъем, затем в течение XVII в. и первых десятилетий XVIII в.— депрессия. Что же касается степени развития капиталистических отношений в Италии XIV—XV вв., то Р. Романо полагает, что, хотя Италия продолжала находиться в авангарде Европы, она оставалась сельскохозяйственной и феодальной страной («единая феодальная глыба в течение пятнадцати веков»). Неверно говорить о «приходе капитализма», «рождении современной промышленности». Итальянский феодализм оказался сильнее французского и английского именно в силу своих связей с городами, породнившись с буржуазными элементами. Но у него не было никаких потенций для будущего развития. Новая оболочка скрывала старое содержание. Процесс глубокого разложения итальянской экономики, начатый еще в XIV в., продолжался и в XV в. Отдельные успехи и отступления с этого пути не могут заставить забыть о том, что в целом итальянская экономика замыкалась в самой себе и убила зародыши будущего развития⁹.

Очевидно, еще потребуется немало исследований для того, чтобы можно было с полной уверенностью констатировать наличие или отсутствие «непрерывности» в раннекапиталистическом развитии Италии в XVI—XVIII вв. или, по крайней мере, «отодвинуть» хронологическую грань начала упадка в экономике ее крупнейших центров к середине XVII в., не отказываясь от признания самого факта существования этого упадка.

Нам представляется, что в дальнейших исследованиях названных проблем наряду с конкретным изучением положения в различных отраслях промышленности, торговли, финансов, а также социальной и политической истории разных областей Италии в XIV—XVIII вв. не последнее место должно занять и изучение аграрной сферы экономики, которая пока еще недостаточно принимается во внимание исследователями экономической истории страны этого периода.

Но, может быть, для понимания данной проблемы аграрные отношения — второстепенная и не очень существенная сторона экономического развития «страны городов»? Вплоть до последнего времени ученые-экономисты обращались к аграрной тематике применительно к XIV— XV вв. главным образом в аспекте анализа результатов широко известного «отлива капиталов» крупнейших компаний Тосканы в земельную собственность. Думается все же, что такой подход не может быть достаточно оправдан. Более того, возьмем на себя смелость утверждать, что исследование экономики Италии, и прежде всего Тосканы (где в XIV—XV вв. раньше всего появились раннекапиталистические формы производства, а в XVI—XVII вв. упадок сказался в большей степени, чем на севере страны), в отрыве от изучения аграрной сферы не даст возможности представить состояние се экономического потенциала с достаточной полнотой.

Именно в Тоскане, где города достигли наиболее высокого уровня развития в изучаемые столетия, отчетливо проявились взаимосвязь и взаимозависимость города и деревни, оказавшие существенное влияние на специфику ее экономики и социального строя. Активность воздействия итальянского города на округу возросла в значительной степени в результате того, что он подчинил ее себе но только экономически, но и политически, через разветвленную систему административных, судебных и финансовых учреждений города-государства, на что специально обращал внимание К. Маркс¹⁰.

Результаты воздействия итальянского города на деревню были далеко не однозначными. Не правомерно считать, что крупнейшие центры промышленности и торговли, кредитного дела, в которых появились зачатки капиталистического производства, лишь «подтягивали» (более или менее успешно) отстававшую феодальную деревню до своего уровня, увлекая ее на путь глубоких структурных преобразований, а затем, с изменением мировой торговой конъюнктуры и в силу ряда других причин, обусловивших постепенный упадок в первую очередь тосканских городов, «тянули за собой» уже в обратном направлении эту «частично преобразованную» или «недостаточно преобразованную» деревню в сторону «рефеодализации», основной причиной которой и был этот упадок городской экономики, «привнесенной» в конта до и дистретто одворянившимися буржуа. Подобная схема отражает лишь внешние контуры процессов, которые в действительности были гораздо более сложными и многообразными.

С нашей точки зрения, следовало бы обратить внимание на два обстоятельства:

1. Особенность взаимоотношений города и деревни в Тоскане заключалась прежде всего в том, что на всех этапах истории феодального общества — от его генезиса до начала разложения в позднее средневековье — это было взаимовлияние, хотя способы и форма его были различными. Деревня, точнее — феодальное окружение, не просто «со своей стороны» воздействовала на город, в чем-то чуждый ей по своей социальной природе, по все развитие самого города было тесным образом взаимосвязано с этой феодальной средой, в свою очередь также подверженной изменениям, так как город был органической частью, а не «чуждым элементом» феодальной общественной структуры.

2. Воздействие города на деревню не было всегда «благоприятным» для этой последней — в том смысле, что оно имело своим результатом ее перестройку в прогрессивном направлении, ускорявшую ее поступательное развитие. Порой подчинение городом деревенской округи и полнота власти города над деревней препятствовали ряду прогрессивных преобразований в городском контадо и дистретто.

Будучи проявлением силы города, рано сложившееся и широко распространившееся на территории контадо и дистретто городское землевладение, и в первую очередь землевладение богатых пополанов, городской верхушки, предопределило во многом особенности деревенской политики города — ее непоследовательность и противоречивость, равно как и двойственность (хотя и в меньшей мере, чем в деревне) политики города по отношению к нобилям и магнатам в его стенах.

Сказанное подтверждает важность изучения как всей совокупности аграрных отношений периода XIV—XVII вв., так и комплекса вопросов, связанных со спецификой землевладения пополанов, которое стало особенно быстро расти после победы городской коммуны над нобилями в контадо и их насильственным переселением в город с одновременным лишением части их прежних владений. При этом нам представляется особенно интересным изучение порядков, складывавшихся на землях крупных торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы, в той или иной степени связанных с раннекапиталистическими мануфактурами.

Конечно, члены крупных торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы, «жирный народ» (ророlо grasso), представляли лишь верхушку пополанства, в то время как основная часть горожан — мелкие купцы и цеховые мастера — еще в значительной мере продолжали быть связанными с традиционно-средневековыми формами организации производства и торговли, хотя процесс их подчинения этим компаниям, прежде всего в текстильном производстве, ориентированном на экспорт, и достиг немалых успехов.

Однако тем более правомерно выяснить, в какой степени и в каком направлении осуществляла (или не осуществляла) преобразования в сельскохозяйственной сфере, на принадлежавших им земельных владениях в округе именно эта верхушка пополанства, в своей промышленной деятельности прибегавшая — в той или иной форме — к передовым, раннекапиталистическим, методам хозяйствования и управления, к использованию труда десятков тысяч наемных рабочих.

В XIV—XV вв. подобные компании интенсивно вкладывали немалую часть своих капиталов в земельную собственность. Каковы были причины этих инвестиций капиталов? Действительно ли земля привлекала внимание представителей этих компаний большей доходностью по сравнению с торговой, промышленной или финансовой деятельностью, которые в эти столетия начали переживать упадок, и тем самым имела место «перекачка» капиталов из одной сферы экономики в другую? Какую роль играли новые капиталовложения в аграрной сфере: приводили ли они к перестройке методов агротехники и агрикультуры, к изменениям в формах землепользования и аренды, в условиях арендных соглашений? Как изменялось при этом положение непосредственных производителей — арендаторов-испольщиков, аффиктариев, либелляриев?

Вопросы, связанные с инвестициями в земельную собственность со стороны крупных компаний, уже давно обсуждаются в историографии, ряд их продолжает оставаться дискуссионным.

Еще в XIX в. историки, группировавшиеся вокруг Аграрной академии во Флоренции, в своих работах развивали тезис о том, что инвестиции капиталов горожан привели к значительному прогрессу в сельском хозяйстве, создав благоприятные предпосылки для приложения рабочих рук. Они стремились подчеркнуть, что медзадрия была «выгодна» как для собственника земли, так и для испольщика, так как, по их мнению, в этом договоре присутствовала «гармоничная комбинация труда, доставляемого семьей колона, и капитала, предоставляемого собственником»¹¹.

Никколо Родолико специально рассматривал приобретение земель крупнейшими флорентийскими компаниями во второй половине XIV в. (Строцци, Портинари, Сассетти и др.). Он отмечал, что «отлив капиталов» происходил в той обстановке, когда доходы от торговли и кредитно-финансовых операций компаний сокращались и становились менее устойчивыми. Земля служила своего рода гарантом прочности, ибо обеспечивала хороший и стабильный доход и приносила все более высокие прибыли по сравнению с другими видами деятельности (нередко 8%). Немалую роль при этом играл и психологический фактор. Не случайно Джованни Морелли, говоря о способах лучшего приспособления к жизни во Флоренции, отмечал в своей хронике: «Если ты имеешь деньги и твои сыновья имеют многие земельные владения, следует вкладывать денежные суммы в приобретение земель вблизи Флоренции и там, где имеется достаточно рабочей силы, но не покупать земли, находящиеся в поймах рек» (очевидно, речь идет о затопляемых землях)¹².

Однако вопрос о том, действительно ли земля стала повсеместно привлекать внимание ввиду своей большей доходности по сравнению с приходившими в упадок торговлей и промышленной деятельностью, так же как и оценка роли инвестиций (содействовавших или не содействовавших) улучшению земель, введению новых методов хозяйствования и повышению их доходности, вызвал различные суждения в историографии. Дж. Вольпе подчеркивал, что нестабильность торговли наступила позже «отлива капиталов»¹³. А. Сапори на примере компании Альберти дель Джудиче привел ряд случаев из ее деятельности, когда для оздоровления своих банковских предприятий Альберти использовали средства из доходов с уже имеющихся у них земельных владений¹⁴.

Дж. Керубини полагал, что инвестиции в земельную собственность не означали «бегства» капиталов из торговли в более доходную сферу, не означали «усталости» от торговой активности, хотя и признавал, что было желание «застраховать» часть своего состояния от риска, связанного с торговлей. Не менее важной побудительной причиной Керубини считал социальный престиж и заботу об обеспечении продовольствием ¹⁵.

Р. Романо разделяет точку зрения Дж. Луццато, утверждавшего, что крупные купцы, становясь крупными земельными собственниками, в управление своими землями не вносили духа инициативы и организованности, который был свойствен их торговой и банковской деятельности. Романо отмечает, что в источниках нет свидетельств о «существенных изменениях» в аграрных отношениях в результате «обуржуазивают земельной собственности». Если обратиться к истории землевладения Альберти дель Джудиче, то можно констатировать только два случая незначительных инвестиций в земельную собственность, которая достигала внушительных размеров: в Гуччино Кьярелли 20,5 золотых флоринов было потрачено на приобретение волов в 1350 г.; в Трети в 1323 г. было израсходовано 117 лир 12 солидов 3 денария¹⁶.

По мнению Г. Росси, пока еще нет достаточно убедительных доказательств, что сельское хозяйство гарантировало лучший, более высокий уровень доходности и стабильность доходов, хотя мы и не располагаем данными о сельскохозяйственных и несельскохозяйственных доходах на протяжении какого-либо определенного периода. Однако даже отдельные примеры показывают, что нередко горожане получали более высокую прибыль от торговли и морских перевозок. Ростовщические проценты также держались на уровне 8—12, а процент, уплачивавшийся Monte за переданные на откуп платежи по налогам (prestanze, imposte) купцам и банкирам в первое время с 5 вырос до 20, а впоследствии не опускался ниже 10— 15. Таким образом, доход от эксплуатации земельных владений даже в лучшем случае был все же более низким, чем от ростовщичества. Это заключение может быть подтверждено документальным материалом на протяжении довольно продолжительных отрезков времени. Нельзя признать за сельским хозяйством и большую стабильность доходов, чем от других предприятий, по причине колебаний цеп на землю и зерно, а также в результате падения стоимости денег. Росси приходит к выводу, что приобретение земель со стороны деловых людей города большей частью вызывалось спекулятивными побуждениями. Особенного размаха достигла спекуляция церковными землями. Росси приводит ряд примеров спекулятивных сделок, объектом которых были церковные (в том число епископские) земли, со стороны крупных флорентийских фамилий в конце XIV в.: Корсини, Аччайюоли, Риказоли, Адимари и др. Члены этих семей не раз занимали и епископские должности в городе¹⁷.

Итак, инвестиции торгово-промышленных кругов в земельную собственность делались для использования ее в спекулятивных целях. Вложения же для внесения тех или иных «улучшений» в эти земли были незначительны. Какая-либо существенная перестройка хозяйственной деятельности не имела места. На наш взгляд, подобный вывод в целом не вызывает возражений. Но он нуждается в ряде уточнений. Необходимо было бы рассмотреть инвестиции крупных компаний в земельную собственность в тесной связи с изменениями в распределении земельной собственности в сельских округах городов Тосканы на фоне общего роста городского землевладения. Далее, следовало бы привлечь материалы хозяйственной деятельности более широкого круга компаний. Нам представляется также важным сопоставление удельного веса инвестиций той или иной компании в земельную собственность с уровнем ее торговой и промышленной активности, а также сравнение доходности от этих разных видов деятельности.

Помимо того, но нашему мнению, было бы целесообразно проанализировать состав недвижимого имущества компаний, место в нем и назначение обрабатываемых земель и иной недвижимости в городе и деревне (долгов, мастерских и лавок, торговых складов) и сравнить доходность от этих разных видов недвижимости, а также выяснить, в какой мере инвестиции направлялись на введение новых сортов и видов сельскохозяйственных культур, способствовали ли улучшению приемов агротехники, применению новых орудий труда и т. п. Все это необходимо для ответа на вопрос, преобразовывали ли богатые пополапы порядки в сельской округе, и если да, то в каком направлении.

Нам кажется, далее, очень существенным рассмотрение данного вопроса в аспекте взаимоотношений компаний как земельных собственников с арендаторами их земель — испольщиками и аффиктариями, основной массой непосредственных производителей. Кто нес главные расходы по ведению хозяйства: покупке скота, орудий труда, семян, удобрений, приобретению и насаждению новых культур? Действительно ли всегда пополам делились расходы на сданных в испольную аренду участках? Приводил ли рост доходности отдельных земель к улучшению условий жизни основных производителей в деревне — арендаторов?

В какой мере на землях компаний применялся наемный труд?

В настоящей статье, разумеется, невозможно сколько- нибудь полно рассмотреть указанные вопросы. Мы ставили перед собой задачу ответить лишь на некоторые из них на материале хозяйственной деятельности ряда крупных компаний Тосканы в XIV—XV вв. Но вначале сделаем некоторые общие замечания.

Городское землевладение возникло не в XIV в. Пополаны-землевладельцы были влиятельной силой итальянского города и в IX—X вв., особенно в XII—XIII вв., после победы городских коммун над окрестными феодалами, немалая часть земель которых перешла в руки как городской коммуны в целом, так и отдельных горожан. Существование пополанского землевладения в довольно значительных размерах в немалой степени определяло особенности политики итальянского города в отношении контадо и дистретто, в вопросах освобождения колонов и сервов, конфликтов крестьян-держателей и арендаторов с их сеньорами, торговли в городе сельскохозяйственными продуктами и многих других.

Однако в XIV—-XV вв. городское землевладение, в первую очередь в Тоскане, достигло исключительного распространения — этот факт повсеместно отмечается в историографии. Оно росло как за счет сокращения церковных земель, так и в результате перехода к пополанам и городской коммуне в целом земель сельских коммун. Важным источником пополнения земельного фонда - прежде всего богатых пополанов были земли, которых лишались средние и особенно мелкие собственники, проживавшие в городе и контадо. Многие прежние наследственные держатели-либеллярии также теряли права на свои держания. Оборотной стороной процесса обезземеления мелких собственников и наследственных держателей была концентрация земельной собственности в руках богатых семей как в городе, так и в контадо. Показателен рост влияния богатой верхушки в сельских коммунах. В ее составе нередко были и поноланы, имевшие земли на территории коммуны. В своих руках эта верхушка практически сосредоточила всю полноту административной, судебной, финансовой власти в сельской коммуне, она же стремилась распоряжаться но только общинными землями, но и регулировать процессы мобилизации земель, находившихся в собственности или держании отдельных членов коммуны¹⁸.

В результате имущественной дифференциации в деревне и роста крупного городского землевладения произошли существенные изменения в распределении земельной собственности.

В контадо Флоренции в начале XVI в. из 35 810 собственников более половины были уже или горожанами, или представителями церкви. 37% горожан — земельных собственников Флоренции принадлежало 60,4 % земельного фонда (по его стоимости). 15% собственников (церковные учреждения) владели 22,3% земель. На долю сельских жителей (соntadini), составлявших другую половину собственников земель в контадо, большинство которых принадлежало к крестьянам, приходилось лишь 17,3% земельной собственности (в ее стоимостной оценке)¹⁹.

Используя некоторые статистические подсчеты, произведенные Э. Конти по материалам переписи имущества (кадастра) жителей Флорентийской округи 1427 г. по
4 зонам — кампьонам, мы сравнили процент земельной собственности (в стоимостном выражении), принадлежавшей неимущим (miserabili) и бедным (poveri) людям, владевшим облагаемым имуществом на сумму до 50 флоринов, и их богатым соседям (agiati), владевшим облагаемым имуществом стоимостью свыше 200 флоринов. При этом ясно обнаруживается имущественная дифференциация. В Ростолена 70% бедных и неимущих людей принадлежало 22% земель, а 9% богатых—65%; в Мачиоли соответственно — 82% бедных и неимущих — 4,5%, а 13% богатых —33%; в Пассиньяно — 80% бедных и неимущих —4%, а 31% богатых —35%; в Пулика 71% бедных и неимущих—5%, 39% богатых — 24% и т. д.²⁰ Среди владельцев наиболее крупных земельных комплексов на сумму в несколько сот, тысячу и более флоринов как старые городские фамилии, так и новые семьи, связанные с торговой, банковской и промышленной деятельностью: Бальдовипетти, Фрескобальди, Альбицци, Медичи, Строцци, Делла Каза, Стефани и др., а также церковные учреждения — приходская церковь св. Леолина в Панцано, аббатство св. Михаила в Пассиньяно и др.

В дистретто Сиены уже в начале XIV в. (1320— 1330 гг.), по данным Таvоlа delle possessioni, имел место интенсивный процесс перехода земель к горожанам — в первую очередь крестьянских, затем церковных и — в меньшей море — земель феодальной знати. К горожанам от жителей контадо за этот период перешло земель на 76 993 лиры, от церковных учреждений — на 6431 лиру, от феодальной знати—- на 1539 лир. Поляризация земельной собственности в сиенской деревне была значительной уже в начале XIV в. По данным 27 книг поземельных описей, содержащих сведения о горожанах — земельных собственниках, в руках 5,3% собственников, владевших недвижимостью на сумму свыше 5 тыс. лир каждый, оказалось 42,6% земли. Это наиболее крупные магнатские семьи — Толомеи, Малавольти, Буонсиньори, Салимбени, Пикколомини; за ними идут купеческие фамилии. В то же время мельчайшие собственники, недвижимость которых не превышала 20 лир, составляли 47% всех собственников²¹.

Исходя из данных о величине облагаемого имущества жителей контадо и дистретто ряда других городов Тосканы, приведенных в работах Э. Фьюми, мы можем судить о подобных процессах, происходивших и в них (при этом следует принимать во внимание и тот факт, что большинство горожан — земельных собственников в коптадо имели немалую недвижимость, в том числе и земельные участки в черте самих городов, поэтому действительные размеры их недвижимости больше указанных ниже). Так, в городе и предместьях Вольтерри, по данным кадастра 1429 г., 5,9% пополапов принадлежало 65% имущества, причем на долю 6 богатейших пополанских семей — Феи, Рикобальдп, Броккарди, Лиши, Инконтри, Марки, тесно связанных с местной торговлей и сукноделием и владевших имуществом свыше 3 тыс. флоринов каждая, приходилось 21,7% всего имущества горожан²².

В дистретто Прато, по данным кадастра 1428—1429 гг., 49,9% населения, которые владели состоянием до 20 флор, (т. е. считались бедными), принадлежало лишь 3,3% всего имущества в округе, в то время как 11,6% богатых людей, размер состояния которых колебался от 500 до 3000 флор., обладали 60,7% имущества в округе²³. В Сан-Джиминьяпо на долю 51,4% населения, владевшего состоянием менее 50 флор., в 1428 г. приходилось 2,3% всего имущества дистретто, в то время как 4,3% жителей владели 40,1% богатства²⁴.

Значительная имущественная дифференциация наблюдалась в Сап-Джиминьяпо еще в XIV в. В первой половине XIV в. 50,2% его жителей располагали земельной собственностью с ежегодным доходом до 2 модиев зерна (т. е. вдвое меньше годовой потребности в зерне семьи из пяти человек). 73% жителей имели доход до 5 модиев зерна на семью, в то время как 2,8% семей горожан принадлежало свыше 30 модиев годового дохода. В коммуне Пьювика (дистретто Пистойи) в 1427 г. 30% семей не имели облагаемого имущества. В городе и дистретто Пистойи тогда же 30% семей располагали лишь 10,2% всего богатства²⁵.

Та же закономерность наблюдается и в отношении распределения земельного богатства сельских жителей в северных Апеннипах. В начале XV в. 9,7% богатых фамилий владели землями стоимостью свыше 500 лир, в то время как 54% имели земли на сумму не свыше 100 лир. В коммуне Капрезе (округа Ареццо), по данным кадастра 1427 г., среди 278 очагов 71,6% составляли poveri, т. е. обладавшие состоянием до 50 флоринов, 5,7% были полностью неимущими, и 0,4% — богатыми (agiati), владевшими имуществом на сумму свыше 200 флоринов. В коммуне-федерации Кьюзи, объединявшей 15 мелких коммун, среди 377 очагов неимущих было 5%, бедных — 72,4%, богатых —0,8% (впрочем, в этой горной зоне, где свободная крестьянская собственность сохранилась дольше, полностью неимущие состав-яли меньший процент, чем на равнине)²⁶.

Переход значительных земельных участков в XIV— XV вв. в руки горожан не означал простого перераспределения земель, перехода их в руки иного социального слоя без изменения социально-экономического и правового статуса их держателей.

Либеллярные и иные наследственные держания, как правило, сменяются краткосрочной арендой — аффиктом (affitto) или же испольщиной — медзадрией, которая в Тоскане XV в. занимала господствующее положение на землях горожан. Испольная аренда могла возникать в результате трансформации самого либеллярного договора: сокращался срок аренды, собственник все более регламентировал условия хозяйствования арендатора на участке, что не было свойственно «классическому» либеллярному договору, резко ограничивались права арендатора на участок, иной раз собственник принимал участие в издержках производства и т. д.²⁷ Однако чаще всего объектом краткосрочного арендного договора — в первую очередь медзадрии — было не прежнее наследственное феодальное держание, а земельный участок, на который его собственник — горожанин, реже церковное учреждение или житель контадо — приобрели всю совокупность прежних феодальных прав (dominium directum et dominium utiles), свободный от прежних феодальных обязательств как для патрона, так и для будущего арендатора (данное обязательство не исключает возможности появления подобных обязательств в дальнейшем, после заключения договора и в силу ряда различных причин, как это и случилось с испольщиной).

Краткосрочная аренда (affitto, locatio ad fictum) в Тоскане в изучаемое время чаще встречалась на землях церкви или в отдельных районах, где медзадрия по тем или иным причинам не получила широкого распространения на землях горожан (например, в дистретто Пизы). Объектами этой аренды были обычно небольшие участки пашни или виноградника, разбросанные подчас на значительной территории и окруженные необрабатываемыми землями (природный рельеф в окрестностях Пизы не в последнюю очередь обусловил распространение здесь аффикта). Собственник осуществлял постоянный надзор за ведением хозяйства арендатором, который не мог без разрешения собственника вносить какие-либо изменения в соотношение культур на участке, например: насадить виноградники и оливковые деревья на пахотной земле, превратить пашню в луг, вырубить древесные насаждения и т. п. Арендатор лишался каких-либо прав распоряжения участком, причем ограничения нередко распространялись и на возможность «подработать на стороне» или продать часть собранного урожая. Порой с аффиктария требовались и некоторые дополнительные (помимо арендной платы) платежи и повинности, в том числе и разного рода барщинные работы, характерные для феодального держания. Все расходы по «улучшению» участка: насаждение плодовых деревьев и уход за ними, проведение оросительных каналов и др. (чаще всего на участках, сданных в аффикт, разводились специализированные культуры), несли сами съемщики, собственники в этом участия не принимали.

Незначительные размеры участков, сдаваемых в аффикт, обычно свидетельствовали о том, что у съемщика, вероятно, имелись, и другие держания (например, либеллярные) или он одновременно занимался и иной деятельностью (торговой или ремесленной). Арендованный участок здесь далеко не всегда являлся синонимом крестьянского хозяйства, соответственно и семья арендатора в гораздо меньшей степени была связана с наделом, чем при испольщине, где podere (см. ниже) должен был служить главным источником существования арендатора. Такой вид аренды, где высота арендной платы и другие условия договора в значительной мере определялись хозяйственной конъюнктурой, содержал в потенции более благоприятные условия связи с рынком, особенно для состоятельных аффиктариев, которые могли привлекать для обработки арендуемых ими в разных местах многих мелких участков временных или постоянных наемных рабочих.

Тем самым создавались предпосылки для превращения аффикта в будущем в аренду капиталистического типа²⁸.

Объектом испольной аренды — медзадрии в XIV— XV вв., как правило, были не прежние мелкие земельные участки, подчас разбросанные но значительной территории, а довольно крупные земельные комплексы — роderi, размером до нескольких га, компактно расположенные и запятые обычно как зерновыми, так и специализированными культурами, а также плодовыми деревьями. Для тосканской испольщины характерен был поликультурный тип хозяйства. Нередко в состав арендуемого участка наряду с роderi входили более мелкие и расположенные в разных местах участки — реzzе.

Образование poderi на месте прежних мелких держаний или аллодиальных участков было важнейшей предпосылкой развития медзадрии, а степень распространения poderi (так называемый индекс appoderamento) — одним из главных показателей распространения испольной аренды. Так, в XV в. индекс appoderamento в 22 зонах контадо Флоренции, изученных Э. Конти, варьировал от 40 до 80. Рос1еп частично образовывались из домепиальных земель (количество которых в XIV в. в Тоскане, впрочем, было незначительно), но главным образом из участков, являвшихся прежде собственностью или наследственным держанием мелких крестьян, которые лишились этих земель в результате задолженности по чиншам, ипотеке, выкупным платежам и т. и.²⁹ Важнейшей особенностью испольщины, как и аренды за фикт (affito), было то, что отношения между арендатором и собственником не были тождественны отношениям феодального сеньора и зависимого держателя. Арендатор не был здесь «традиционным владельцем»³⁰ земли, права которого на нее определялись обычаем или наследственным договором и приближались к фактической собственности, а в отношениях с сеньором присутствовало в той или иной форме внеэкономическое принуждение.

Испольщик, лишенный нередко земельного участка и не имевший средств для того, чтобы подчас приобрести и орудия труда или скот, нуждался в помощи собственника. В медзадрии имело место участие — в той или иной степени — собственника в издержках производства (предоставление последним части семян, рабочего скота, чаще в виде денежной ссуды). Однако основные расходы по обработке poderi, как правило, лежали на арендаторе. На свой участок испольщик, как и аффиктарий, не имел никаких прав, и в любой момент мог быть заменен другим арендатором, если собственник счел бы его «нерадивым». По своей экономической сущности медзадрия представляла собой «переходную форму» от феодальной к капиталистической ренте, когда рента «уже не выступает как нормальная форма прибавочной стоимости вообще. С одной стороны, издольщик, применяет ли он только собственный или же и чужой труд, предъявляет притязание на известную часть продукта не потому, что он работник, а потому, что он владелец части орудий труда, капиталист сам для себя. С другой стороны, земельный собственник предъявляет притязание на свою долю не только в силу собственности на землю, но и как лицо, ссудившее капитал»³¹.

Вместе с тем на протяжении XIV—XV вв. тенденция развития испольщины в Тоскане состояла в постепенном и все большем устранении собственника от участия в издержках производства, что де означало, однако, его устранения от постоянного вмешательства в процесс ведения хозяйства на участке испольщиком. Предоставляемые испольщику семена (обычно не главных для данного участка сельскохозяйственных культур), денежные суммы на приобретение рабочего скота и пр. все чаще рассматривались как ссуда собственника арендатору и записывались на счет последнего в качестве его долга, росли в объеме и количестве дополнительные повинности, нередко, чисто феодального характера (оброки, барщинные работы, в том числе устройство оросительных каналов, обработка виноградников собственника, изготовление для него вина и оливкового масла, транспортная повинность и т. п.). Как естественное следствие роста платежей и повинностей ухудшается экономическое, социальное и правовое положение испольщика, в распоряжении которого остается столь небольшая доля урожая, что ее не хватает для обеспечения прожиточного минимума его самого и его семьи. Отсюда — постоянная задолженность арендаторов и частая смена ими патрона (который норой давал испольщику в долг ссуду для возмещения его долга прежнему патрону), что тем не менее не избавляло испольщика от задолженности³².

Одновременно растет слой постоянных наемных работников, для которых этот вид занятий в деревне делается обычным источником существования³³. В то же время большинство работников остаются сезонными, занимаются работой по найму как дополнительным подсобным заработком к своему доходу арендатора. Сохраняются суровые меры принуждения наемных работников, вплоть до телесных наказаний. Наемный труд «в собственном смысле слова»³⁴ не получил в тосканской деревне широкого распространения, очевидно, потому, что для горожанина — земельного собственника оказывалось дешевле и выгоднее применять труд арендатора-исполынщика. Чрезвычайно низкий размер фонда личного потребления испольщика (остающийся в его распоряжении доход с участка нередко был меньше заработной платы наемного рабочего, для которого она была единственным источником существования) отчасти восполнялся дополнительными заработками на стороне, а частично участием в подсобных промыслах в городском дистретто, например в качестве прядильщика и ткача тех же мануфактуристов Ланы или Сэты во Флоренции, Сиене, Прато.

Рост инвестиций крупных торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы в земельную собственность, особенно ярко проявившийся со второй половины XIV в., шел одновременно с ростом городского землевладения и существенными изменениями в структуре земельной собственности и форм арендных отношений. Как «вписывались» порядки, установившиеся на землях компаний Тосканы, в общую картину эволюции аграрного строя в XIV—XV вв.? Как сочеталось их «обращение к земле» с другими видами деловой активности этих компаний?

Прежде всего, обращает на себя внимание несомненный факт увеличения недвижимости среди другого имущества компаний. Торгово-промышленная компания Альбицци, предки которой были выходцами из области Ареццо и принадлежали к крупным нобилям, в середине XIV в. носила строго семейный характер. В нее входили Антопио ди Ландо и четыре его сына: Ландо, Пепо, Якопо и Филиппо. Капитал компании в целом был довольно велик по размерами колебался в 1346—1350 гг. от 20 до 27тыс. лир. Компании Альбицци принадлежали во Флоренции две сукнодельческие мастерские (что было довольно редким явлением) в квартале Сан-Мартино, торговый склад, откуда сукна «посылались в Венецию, Фландрию и Англию», красильная мастерская в квартале Сан-Джилио, помещения для растяжки и очистки готовых сукон и еще четыре мастерские (botteghe) в. квартале Сан-Броколо, назначение которых неизвестно. Среди недвижимого имущества компании были дворец, половина дома в Монтелоро, семь poderi земельных угодий. Земельное богатство компании оценивалось в 5300 флор. (53,5% всей недвижимости Альбицци) и приносило ежегодный доход в 4%. Остальная недвижимость оценивалась в 4600 флор. (46,5% состояния и приносила ежегодный доход в размере 10%.

Как видим, poderi принадлежала ведущая роль среди недвижимости Альбицци, однако по доходности они значительно уступали другим видам имущества компаний. Таким образом, землевладение отнюдь не являлось еще основным или ведущим компонентом деловой активности этих крупных купцов и промышленников Флоренции.

Производительный капитал компании колебался в указанные годы от 4 до 10 тыс. флор, и приносил прибыль в 22,26%). Размеры капитала компании, непосредственно используемого в производстве, следует признать значительными, если сравнить его с капиталами других флорентийских компаний. Так, капитал компании Дель Бене в 1370 г. составлял приблизительно 4900 флор., в 1427 г. Каппони располагали 3700 флор., Медичи в 1451 г. владели двумя мастерскими (botteghe), стоимость имущества которых колебалась от 4 до 6 тыс. флор. Вместе с торговым складом (fondaco) производительный капитал Медичи достигал 12 тыс. флор.

Однако ориентация хозяйственной деятельности Альбицци существенно изменилась в начале XV в. Постепенный спад производства в старинном сукноделии заметно отразился на их деловой активности, связанной с цехом Лана. Из всех наследников рода Ландо Альбицци только потомки Панью занимались сукноделием. Около 1427 г. известна маленькая мастерская, которую арендовал Джованни ди Джентиле. С марта 1426 по июль 1427 г. она выработала лишь 111 кусков сукна, в то время как первоначальная стоимость ее оборудования составляла немалую сумму — около 1000 флор. Брат Джованни Пикколо в начале XV в. основывал различные компании по окраске сукон, но их деятельность не была успешной. Потомки Антонио ди Ландо стали крупными земельными собственниками, особенно Джозаффа ди Мариано Джованни и Антонио ди Тедиче. Они почти совсем отошли от торговых занятий. Три сына Алессандро продолжали владеть торговым складом от компании Калимала, но уже не занимались больше производством сукон, хотя один из них держал еще две мастерские в Сан-Мартино. Потомки Филиппо, Пьеро ди Филиппо, Мазо ди Лука, Ринальдо ди Мазо, стали известными политическими деятелями. Вместе с другими представителями семьи, а также деи Пацци они основали компанию по производству шелка, продукция которой продавалась в Неаполе, Валенсии, Барселоне через посредство других компаний.

Кроме того, Ринальдо ди Мазо был крупным земельным собственником, а его сын Мазо инвестировал небольшие суммы денег в две компании по окраске шелковых тканей и одну по их изготовлению в 1426—1427 гг. Очень показателен для изменения направленности производственной деятельности Флоренции в XV в. тот факт, что крупнейшая ее «семейная» компания, организованная при непосредственном участии такого крупного политика, каким был Ринальдо ди Мазо, была компанией по производству шелка, а не сукна³⁵.

Пизанские суконщики и сукноторговцы Делле Браке, принимавшие активпое участие в политической жизни Пизы в XIV в. (многие члены этой семьи были приорами и анцианами), с начала XIV в. начали активно приобретать недвижимость. С 1318 г. они купили недвижимого имущества на 689 флор., а с 1326 по 1349 г.— более чем на 2464 флор., всего же за период с 1318 по 1366 г.— на 3401 флор. Удельный вес товарных запасов в общем объеме капиталов Делле Браке за эти годы уменьшился: с 69% в 1326 г. до 56% в 1356 г. Стоимость недвижимого имущества в эти годы соответственно возросла: с 31% в 1326 г. до 44% в 1356 г. Многие из вновь приобретенных земель перешли к Делле Браке от несостоятельных должников. К 1.356 г. недвижимость этой семьи состояла из 76 земельных участков, 35 домов, 6 боттег, 1. гостиницы. В 1354—1356 гг. от 20 до 25% дохода приносили земли, занятые под интенсивные культуры и сданные в аренду — аффикт, около 4,5% дохода давали земли, занятые зерновыми. Зерновые (пшеница, просо, сорго, ячмень), оливковое масло нередко шли на продажу, но доходы от продажи сильно колебались — от 532,7 лиры в 1334 г. до 85 лир в 1353 г., 127 лир в 1356 г. и т. д.³⁶

По данным кадастра Пизы 1428—1429 гг., соотношение разных видов имущества у представителей богатых городских семей было далеко неодинаковым (см. табл. 1). Если в состоянии кунца-сукноторговца и банкира Гаспаре да Лавайапо вложения в кредитные операции составляли 48,67%, товарные запасы равнялись 28,82% имущества, а недвижимость — лишь 16,84%), то недвижимость в составе имущества виноторговца Герардо да Лавайано занимала почти половину (43,59%), т. е. почти столько же, сколько стоило оборудование мастерской по производству пеньки (bottega dei funi). Более половины состояния занимали вложения и недвижимость у нотария Карло да Векьяно, в то время как товарные запасы достигали лишь трети его имущества.

Данные кадастра Пизы 1428—1429 гг. свидетельствуют о том, что чем богаче торгово-промышленные семьи, тем меньшую долю своих капиталов они помещали в недвижимость, выделяя более значительные средства на торговые и финансовые, а также промышленные предприятия. Мы уже видели, что недвижимость достигала лишь 17% в имуществе сукноторговца и банкира Гаспаре да Лавайано, самого богатого представителя этого семейства в городе, входившего «во вторую десятку» богатейших семейств Пизы (он занимал 13-е место в кадастре но размеру имущества).

Еще меньший процент недвижимости видим у других представителей богатых пизанских семей. Так, занимавший 5-е место в кадастре, специализировавшийся на морской торговле и банковских операциях Пьеро ди Мессер Стефано Гаэтани имел среди недвижимости только 14,57 % имущества, в банковские же и кредитные операции помещал 83,95%.

В кредитные операции вкладывали 87,93% своего состояния Бонаккорсо и Бартоломео Буонкопти. Самые богатые семьи Пизы (первое, 2-е и 3-е место в кадастре) — торговец шелком Джованни Маджолини, торговец кожами Джакопо ли Корбипо и банкиры Гильельмо и Пьеро Паганелли — вкладывали в недвижимость соответственно 12,75%, 6,05% и 4,28% своих капиталов. Одновременно в торговые и банковские операции Маджолини помещал более 70% состояния, Джакопо ди Корбино и братья Паганелли — более 90%.

В составе недвижимости (что, как мы увидим ниже, показательно и для крупных пополанских фамилий других городов) значительное место принадлежало не собственно земельным владениям, а сдаваемым в аренду домам, помещениям под мастерские, лавки и торговые склады, кредитные конторы. Такого рода недвижимость составляла более 40% У представителей семьи Веккьяно (Леонардо и Чино), 23,1% —у Санкашано, 30,36%—у Гаспаре да Лавайапо и т. п. (см. табл. 2).

Среди сдаваемых в аренду богатыми семьями Пизы земель podori, т. е. участки, сданные в медзадрию, занимали незначительное место (не более 10%)). Подавляющее большинство земельных угодий сдавалось в аренду за фикт (locatio ad lictum) — обычно денежный, очень редко — в либеллярную аренду. Как правило, сданные в аренду земли представляли собой многочисленные участки небольших размеров, занимаемые пашней, лугом (на равнине и на холмах), реже — виноградниками (последние чаще лежали компактно, а не обрамляли пахотные ноля, как это имело место в других районах Тосканы). Встречались и посадки оливковых деревьев, каштанов, сады. Доходность пахотных земель не была высокой, обычно — 5—6%.

Виноградники приносили гораздо больший доход — от 14% до 30% и более.

Например, на землях Герардо да Лавайапо пашня занимала 48,75%, виноградники 19,9%, луга — 15,6% и т.п. Менее 6% дохода давали 38,67% его земель, от 6 до 10% давали 47,23%, от И до 20% — 9,66%, свыше 20% — 4,41% земель. Еще менее доходными были земли Гаспаре да Лавайано. От 6 до 10% приносили ему сданные в аренду дома (30,48%), не более 6% дохода поступало от 57,93% земель, 11,62% недвижимости приносили доход от 11 до 20%. Немного более половины всех земель Джованни да Лавайано приносили доход до 6%, а 47,98% земель — от 6 до 10%³⁷.

Как видим, инвестиции в земельную собственность наиболее крупных торговых и банковских домов Пизы в XV в. налицо, но они не означают резкого уменьшения их торговой активности или деятельности на поприще кредитных или банковских операций. Показателен и тот факт, что среди недвижимости важное место занимают сдаваемые в аренду жилые дома и помещения под мастерские и торговые склады. Среди земельных угодий главное место принадлежало небольшим участкам пашни, сдаваемым, как правило, в аффикт или либеллярную аренду, но лишь изредка — в испольщину.

Доходность этого вида земель невелика: от 3 до 6— 10%. Виноградники же и плантации оливковых деревьев, т. е. земли со сравнительно высокой доходностью (от 10 до 20 и более процентов) занимали не свыше 20% площади земель того или иного представителя богатой пизанской семьи и редко превышали 15% стоимости всех их земель (потребность в зерне для собственного потребления и продажи в городе у землевладельцев продолжала быть исключительно высокой).

Было ли иным положение в земельных владениях других крупных фамилий Тосканы — Строцци, Медичи, Датини, какова была специфика эксплуатации этих земель?

Стоимость недвижимости Симоне ди Филиппо Строцци по его завещанию, составленному в 1425 г., равнялась 4500 флор. (63,7% всего его состояния) (см. табл. 3). Однако это были далеко не только земельные владения, но и дом во Флоренции, где проживал он сам и который стоил немало — 1200 флор., а также сдаваемые в аренду дома и торговые помещения. Собственно земля оценивалась в 2500 флор, и представляла собой четыре крупных роёна и более мелкие участки (регге), расположенные к западу от Флоренции — в Сан-Пьеро Кваракки (коммуна Кампи Бизепцио).

Анализируя данные, говорящие о соотношении разных видов имущества других представителей семьи Строцци в XV в.— Филиппо и его сыновей, Филиппо и Лоренцо, занимавшихся торгово-промышленной и банковской деятельностью, мы видим, что на протяжении этого столетия их активность в деловых операциях и особенно в торговле еще достаточно высока и значительно превышает их вложения в земельную собственность. Земельные угодья как таковые по-прежнему не составляют главной части недвижимости. Огромные и все возрастающие суммы выделяются на постройку дворца во Флоренции.

В 1483 г. недвижимость Филиппо Строцци оценивалась в 8205 больших флоринов, что равнялось 7,3% стоимости его имущества, в то время как инвестиции в торговые операции составляли 83 635 б. флор. (74,48%). Главное место среди последних принадлежало вложениям в компании в Неаполе (86,43%) и во Флоренции (10,11%). В 1491— 1492 гг. вложения в торговые операции сократились в несколько раз и составляли 30,27% стоимости имущества. Недвижимости принадлежало теперь 14,13% стоимости всего состояния, в абсолютных цифрах эти вложепия также возросли в два раза. Однако вложения непосредственно в земельную собственность практически остались на том же уровне, что и 8 лет назад. Половина инвестиций шла на постройку дворца.

Вложения в торговые и банковские операции снова уменьшились в абсолютных цифрах через 10 лет (в 1501 г.), как об этом свидетельствует структура имущества сыновей Филиппо — Филиппо и Лоренцо Строцци. Однако их доля в совокупном имуществе осталась почти на том же уровне (около 27%). Инвестиции в земельную собственность Филинпо и Лоренцо возросли за 10 лет более чем в два раза, но тем не менее значительно уступали инвестициям в торговые и банковые операции. Гораздо большая сумма шла на постройку дворца. на него тратилось в 1501 г. почти столько же, сколько и на торговые и банковские операции (19066 б. флор., т. е. 24,89% стоимости всего имущества).

И. Родолико указывает на сравнительно высокие доходы Строцци от их земельных владений в XIV в. (8%). Но так было не всегда. Например, документ «Должники и кредиторы» («Debitori е creditori») Филиппо ди Маттео Строцци, составленный в 70—90-х годах XV в., свидетельствует, что с его земельных владений, в том числе с земель в долине Бизенцио, удавалось получить лишь 3,6— 4,8% дохода. И через 30 лет Лоренцо ди Филиппо Строцци извлекал из этих земель почти такой же доход — 4,3%. Таков же уровень доходности земель Джкакопо Гвиччардини; 3,5% в течение 34 лет составлял доход с земельных владений Никколо и Джулиано Каппони³⁸.

Невелики были доходы от земельных владений других представителей Строцци, как видно из хранящихся в Го-сударственном архиве Флоренции кадастровых описей XV в.— Строцца и Бенедетто ди Пьеро дельи Строцци. Доходность одного из podere Строцца и Смеральдо дельи Строцци в Кампи Сап-Лоренцо составляла 7%. Подере в Сан-Стефано в Камни приносил доход в 5%.

Кадастровая опись имущества Бенедетто ди Пьеро дельи Строцци (1427 г.) содержит весьма характерные данные о способе эксплуатации земель представителями этой семьи. Они владели пятью poderi и многочисленными прилегающими к ним мелкими участками, всего 860 стайя земли (1 стайя = 525 м2), общей стоимостью 3 тыс. флор. Принадлежавшие же им в приходе Сан-Квирико два дома, в которых проживали Бенедетто и члены его семьи (10 человек), вместе с небольшим садом и всем находящимся там имуществом стоили 850 флор. Валовой доход с земельных владений равнялся 5,87%, чистый же доход (за вычетом расходов на ведение хозяйства) составлял 4,41%.

Основная часть земель Бенедетто была занята зерновыми культурами. Виноградники чаще высаживались по краям поля и редко были расположены сплошными участками (в отличие от округи Пизы). Основную часть продую щи (в стоимостном выражении) составляла пшеница (60,3%). Низшие зерновые (полба, сорго, просо) давали 15,21% продукции земель, леи — 5,4%. Вино по стоимости составляло сравнительно небольшую часть продукции (16,4%). С podere в Сан-Квирико арендная плата вместо поступавшего прежде вина стала взиматься зерном (правда, количество этого зерна невелико).

Какова была структура инвестиций собственника, если судить по анализируемой описи? На первом месте — оплата собственником половины расходов на «зеленый клин» (soveschio) — занятый пар. Собственник оплачивал также половину стоимости предоставляемых арендатором семян низших зерновых или бобовых — всего на 18 флор. Семена травной посевной культуры — пшеницы повсюду (за исключением podere Томарелло, где собственник предоставлял арендатору 1 модий, т. е. 24 кг зерна) должен был доставлять сам испольщик. Он же собственными силами выполнял все наиболее трудоемкие работы по поддержанию в порядке виноградников, на свои средства содержал волов (только одному арендатору собственник оплачивал половину расходов на их содержание). Собственник оказывал некоторую помощь арендатору в приобретении семян льна (половина потребности). На его средства на участки вывозилась половина навоза. Землевладелец оплачивал также 20 дней работы по укреплению почвы, которую разрушала река (очевидно, Бизенцио). На нем же лежала часть расходов по содержанию сданных в сочиду трех телят.

Кажущееся многообразие участия Строцци в хозяйственных расходах на сданных в испольщину poderi не означает, что их расходы на ведение хозяйства и помощь испольщикам были значительными. В целом эти расходы невелики и составляли всего 43 флор., из них 29,3 флор, шли на покрытие расходов на семена и 13,7 флор, составляли расходы по сочиде. Хозяйство Строцци большей частью носило экстенсивный характер. Необходимые для ведения хозяйства расходы испольщиков обусловливали низкий уровень их доходов: в их распоряжении после уплаты половины урожая и за вычетом расходов на семена и рабочий скот оставалось не более 20—25 флор, на семью в год, что, как мы увидим ниже, едва покрывало потребности в продуктах питания для семьи из пяти человек. Вероятно, не случайно наличие многочисленных должников среди арендаторов Бенедетто Строцци, которых он сам называет «бедными»³⁹.

Из описи доходов Алессандры и Джироламо Строцци с podere Микелино (начало XVI в.), также хранящейся в Государственном архиве Флоренции, видно, как увеличились дополнительные обязанности испольщика: поставки вина, причем хороших сортов, возросли почти на 25% по сравнению с обычно требуемой «половиной». Часть произведенного вина, как и леи, шла на продажу. Испольщики доставляли также кур и яйца сверх «половины»⁴⁰.

Из кадастровой описи 1457 г. (Роrtata аl Саtasto) Козимо Медичи и его племянника Пьерфранческо и из других описей владений семьи, хранящихся в Государственном архиве Флоренции, можно заключить, что инвестиции для приобретения земель у представителей этой фамилии на протяжении XV в. сильно возросли. В 60-е годы XV в. было приобретено недвижимости почти на 7 тыс. флор. Основные приобретения делались в районе Муджелло, находящемся в радиусе 25—30 км к северу и северу-западу от Флоренции. Через этот район проходили торговые пути из Флоренции на север Италии. Он издавна был объектом борьбы крупных феодалов Убальдини, которым принадлежала львиная доля этой территории, с городской коммуной и горожанами Флоренции. Не случайно, согласно постановлению 1289 г., изданному коммуной Флоренции, именно колоны, принадлежавшие Убальдини в Муджелло, должны были в первую очередь выкупиться на свободу. Впрочем, это постановление не было выполнено, о чем, в частности, свидетельствуют постановления той же Флоренции не только конца XIII в., но и XIV в.

Во владении тех же Убальдини колоны сохранялись вплоть до XV в., причем их личные свободы и поземельные права по-прежнему сильно ограничивались. В Муджелло Медичи приобрели 46,93% недвижимости, часть земель перешла от Убальдини. В окрестностях Флоренции в радиусе до 10 км Медичи купили 22,08% недвижимости, в Калеицано (окрестности Прато) —3,46% земель, часть их прежде принадлежала семейству Строцци. Почти четверть вновь приобретенной недвижимости составляли дома, мастерские и торговые помещения во Флоренции (24,38% всей приобретенной недвижимости и 88,5% всех зданий).

Основная часть земель в Муджелло была занята зерновыми (так же как и на землях Медичи в коyтадо Пизы). Правда, виноградникам принадлежало здесь несколько большее место, чем, например, на землях Строцци (от 10 до 20% стоимости продукции на отдельных poderi занимало вино). Доходность podere составляла обычно 7— 8%. К концу XV в. в окрестностях Прато она несколько выросла — в среднем на 2%. В отличие от Строцци Медичи почти не принимали участия в расходах по содержанию своих многочисленных poderi. Все тяготы, связанные с обработкой участка, покупкой и содержанием скота, приобретением семян, лежали на испольщике. Испольщики Медичи в подавляющем большинстве случаев были должниками своих патронов, которые давали им денежные ссуды для покрытия хозяйственных расходов (порой это были ссуды и на приобретение скота). Фонда личного потребления арендаторов Медичи, как можно судить по кадастровым описям середины и конца XV в., едва хватало для приобретения лишь продуктов питания. Как и Строцци, Медичи в конце XV в. повысили размеры дополнительных платежей (vantaggi) на своих poderi: эти платежи достигали более 19% от совокупности прежних взиманий («половины») и состояли из поставок мяса и живого скота, реже — «традиционных» взносов домашней птицей и яйцами.

Недвижимое имущество Козимо и Пьерфрапческо Медичи по своей стоимости в 1457 г. (59 741 флор. 18 сол. 8 ден.) составляло примерно половину всего состояния (около 123 тыс. флор.). Товарные запасы оценивались в 54 238 флор. 8 сол., в банковские операции вкладывалось 8569 флор. 8 с. Таким образом, недвижимость играла немалую роль в общей совокупности имущества семьи Медичи уже в середине XV в., но при этом довольно высокие доходы, как и у других фамилий, приносила сдача в аренду зданий и сооружений⁴¹.

По данным «Libri dolle possessioni» Франческо ди Марко Датипи⁴², земельная собственность этого крупнейшего купца и промышленника Прато (ему принадлежали сукнодельческая мануфактура и мастерская по окраске сукон в городе, банковская компания во Флоренции, он был также членом 6 крупных торговых компаний и их многочисленных филиалов в Пизе, Генуе, Авиньоне, Барселоне, Валенсии и других городах) оценивалась в начале XV в. на сумму несколько более 12 тыс. флор., что составляло лишь 12% всего его состояния, которое достигало 100 тыс. флор. Деловая активность купца, как видим, имела широкий размах, величина всего его капитала приближалась к состоянию Козимо Медичи в середине XV г..

Земли Датини (около 150 га) были расположены в непосредственной близости от Прато, на плодородной равнине вдоль реки Бизенцио, в направлении Кампи Бизенцио, на окружающих город высоких холмах. Почти вся земля была сдана в испольную аренду, и лишь 2,3% — в аффикт. 1,2% составляли собственное хозяйство Датипи. Географически выгодное расположение земель способствовало тому, что ежегодные доходы Франческо Датипи от земельной собственности были выше доходов от сдаваемой в городе в аренду недвижимости (последние равнялись 5,44%, в то время как доходы от земли, сданной в аффикт и медзадрию, в среднем за 1408—1410 гг. колебались в пределах 6—9%). Аффикт приносил доход в среднем 6,9% в год со сданных в аренду земель и 7,5% — от сданных в аффикт домов, в которых проживали испольщики на poderi. Медзадрия приносила собственнику более высокий доход: в среднем за три года —7,6% ежегодно (от 9,2% в 1408 г. до 5,9% в 1410 г.).

Основная часть земельных угодий Датини представляла собой пахотные земли, виноградники высаживались обычно ио краям поля, так же, как и плодовые деревья: яблони, груши, оливы, гранаты, айва, а также фиги, орехи. Отдельно расположенные виноградники, как и на землях Строцци,' занимали небольшую площадь (2,4%). Из 250 га земли под виноградниками было 6 га, под рощами и кустарниками — 4 га, под оливковыми деревьями — 0,5 га.
Участки испольщиков варьировали довольно значительно по своим размерам: из 37 хозяйств в двух они равнялись менее 1 га, в 18 их площадь колебалась от 1 до 5 га, в 7 — от 6 до 9 га, в 12 — от 10 до 15 га.

Обычно арендаторы земель Датини жили в Прато или его ближайших окрестностях. Жилища испольщиков на участках встречались очень редко, и, как правило, они принадлежали собственнику, которому арендаторы платили аффикт. Во владениях Датини чаще всего имела место не «классическая» иснолынщина, когда испольщик проживал на podere, который должен был бы предоставлять ему основные средства существования (в сущности к «классическому» типу можно было бы отнести только одно из 37 хозяйств Датини). На остальных poderi арендаторы не имели ни собственной хижины, ни рабочего скота, обрабатывая землю с помощью мотыги и лопаты. Если плуг и применялся, то за его пользование арендатор должен был платить собственнику. Участие собственника в издержках производства здесь незначительное. Арендатор вносит сам все семена для посева основных культур кроме половины семян лупина, используемого в качестве зеленого удобрения на занятом пару, иногда доставляет немного навоза и половину семян льна. На арендаторе лежали также все расходы по доставке господской части урожая к дому Датини в Прато.

Испольщики Датини должны были также выполнять немало дополнительных работ: размножать черенками и сажать новые виноградники, прорывать оросительные каналы, высаживать оливковые деревья, изготовлять вино для патрона, доставлять ему помимо «половины», обусловленное договором количество домашней птицы, сушеных олив и фиг. Еще И. Имберчадори отмечал, что ввиду небольшой площади участков, занятых под зерновые культуры, которые давали сравнительно невысокие (сам-5) урожаи, примерно половина испольщиков Датини не могла доходом с участка обеспечить существование своей семьи в течение года. Без дополнительных доходов с виноградников и оливковых деревьев (очевидно, не всегда учитываемых собственником) не мог бы существовать даже «лучший арендатор». Пища крестьянина по необходимости состояла лишь из похлебки из проса, сорго и бобовых, чистый пшеничный хлеб потребляли только синьоры — горожане.

Используя цифровые данные, содержащиеся в «Земельных книгах» Датини, мы со своей стороны попытались определить денежную величину того фонда личного потребления, которым мог располагать испольщик, выполнив все возложенные на него собственником обязанности и оставив семенной фонд для будущего посева. В результате оказалось, что 69,4% испольщиков на землях Франческо Датини могли располагать фондом личного потребления величиной до 25 флор., 23% — от 26 до 50 флор, и только 3,8%—от 51 до 100 флор., столько же — свыше 100 флор. Если же учитывать тяготевшие над испольщиком долги, то к первой группе надо отнести 73,2% арендаторов. В целом же 92,4% располагали фондом личного потребления до 50 флор., составлявших минимальную сумму, которой покрывались реальные потребности семьи из пяти человек из расчета потребления одпим членом семьи в месяц 1 стало (24 кг) зерна (*Д пшеницы и 3Д зерновых низших сортов), 0,5 л вина в день, не включая в этот перечень расходы на приобретение мяса и оливкового масла, но прибавляя расходы на одежду и обувь (20 флор.).

Отметим при этом, что размер личного фонда потребления семьи во Флоренции во времена I кадастра (1427 г.) был установлен в 200 флор., а фонд личного потребления одного члена семьи Симоне ди Лотто ди Санкашано (богатого пизанского купца) равнялся 626 флор. Подавляющее же большинство испольщиков Датини не могло удовлетворить из своей доли урожая потребности семьи хотя бы наполовину. Тем самым для них оказывалась неизбежной постоянная задолженность, как и поиски иных заработков, например сезонная работа по найму, изготовление пряжи для сукнодельческой мануфактуры Датини в Прато (Ф. Мелис показал, что 80% подобных работ производилось в 96 населенных пунктах контадо Прато).

Итак, на землях Датини в Прато в начале XV в. преобладали экстенсивные культуры, практиковавшиеся порой удобрения и занятый пар не обеспечивали еще высоких урожаев зерновых. Виноградники занимали сравнительно небольшое место в хозяйстве, инвестиции собственника с целью «улучшений» в хозяйстве были незначительны, основные расходы нес арендатор-испольщик, доход которого с его участка не покрывал и половины необходимых потребностей его самого и его семьи.

Мы смогли использовать некоторые материалы из хозяйственного архива Серро (dei poveri) di Francesco di Marco Datini⁴³ — благотворительного общества, которому было завещано Датини его состояние (в том числе и недвижимость). Описание доходов и расходов за 1493 г. позволяет, на наш взгляд, провести некоторые сравнения с предыдущим периодом. Не анализируя в целом весь этот интересный источник, мы отметим только в связи с рассматриваемой здесь проблемой, что хозяйство сохраняло экстенсивный характер: главной культурой оставалась пшеница, которая приносила 40,78% дохода с земель, а вместе с рожью — 45,87%. Бобовые и лен давали не-значительную часть дохода: бобовые — 4,7%, лен —2,17%.

Роль интенсивных культур возросла: виноград приносил 25,25% валового дохода, причем 52,8% его шло на продажу (что составляет 13,75% валового дохода всех культур). На семена арендаторам ассигновалась лишь V4 господской части урожая бобовых (1,3% урожая всех культур).

Семена всех основных культур по прежнему доставлял арендатор.

В хозяйстве использовалось четверо домашних слуг (в том числе две рабыни, на которых затраты были вдвое меньше, чем на свободных слуг). Во время уборки зерновых, сбора винограда и других работ на виноградниках, а также для изготовления вина в собственном хозяйстве землевладельца привлекались окрестные крестьяне, труд которых оплачивался натурой: зерном и вином (на это шло 7,9% всех затрат хозяйства).

Постоянные наемные работники нанимались на сравнительно небольшую сумму (120 лир), составлявшую 2,02% всех расходов. Доходы от сданных в аренду домов, винодавильни, помещения, где растягивали готовые сукна (tiratoi), составляли 5,3% всех поступлений, ростовщические операции давали 4,52% всех доходов.

Приведенные цифры свидетельствуют о том, что и после смерти Датини в принадлежавших ему ранее земельных владениях собственное хозяйство нового землевладельца также не получило сколько-нибудь значительного развития (хотя возможно, что по своим масштабам оно было крупнее описанного в начале XV в.). Используемые в хозяйстве наемные работники, как правило, были окрестными крестьянами.

Таким образом, тезис о том, что инвестиции капиталов торгово-промышленных компаний в земельную собственность привели к значительному прогрессу в сельском хозяйстве и способствовали распространению «выгодной» для испольщика медзадрии, оказывается несостоятельным в свете данных многочисленных источников. Инвестиции компаний в земельную собственность в массе своей не использовались для проведения каких-либо улучшений или совершенствования самого процесса производства в сельском хозяйстве. Свои накопления в несельскохозяйственной сфере экономики представители крупных торгово- промышленных компаний использовали в первую очередь для приобретения земель, извлечения дохода путем эксплуатации находящихся в бедственном положении испольщиков, всевозможных спекулятивных операций с недвижимостью.

Тем не менее неправильно полагать, что на землях, принадлежавших крупным торгово-промышленным и банковским компаниям Тосканы, в XIV—XV вв. не было прогресса агрикультуры, роста доходности земель, интенсификации производства. Но распространение интенсивных культур, сельскохозяйственное освоение новых земель (главным образом в холмистых и горных районах под виноградники и посадки оливковых деревьев, а также для разведения садовых культур), ирригационные работы осуществлялись в первую очередь и главным образом не в результате инвестиций капиталов представителями компаний, а за счет интенсификации труда испольщиков, которые несли главные расходы по ведению хозяйства: покупке скота, орудий труда, семян, удобрений, насаждению новых культур, и т. д. Некоторый рост доходности на отдельных землях не привел к улучшению положения4 непосредственных производителей-арендаторов этих земель. Доход, «половина» арендатора, оказывавшийся в его распоряжении, не покрывал в подавляющем большинстве случаев и половины необходимых расходов на существование испольщика и его семьи. Формальное «равенство прав и обязанностей» в классической медзадрии на деле не соблюдалось. Мало того. К «половине» урожая всех основных культур, которую должен был доставлять испольщик собственнику земли, прибавлялись многочисленные дополнительные обязательства, которые сильно возросли в XV в., а в конце ого и особенно в XVI в. нередко принимали откровенно феодальный характер. В результате многие испольщики находились на пороге крайней бедности и разорения.

Зачатки капиталистического производства, возникшие в передовых итальянских городах в XIV—XV вв., несомненно, не оставили без влияния сельскую округу. При этом особое значение имело как исключительно высокое экономическое развитие многих городов Центральной и Северной Италии, так и то обстоятельство, что они смогли подчинить себе контадо и дистретто политически, в системе города-государства, придавая своим постановлениям силу закона и обеспечивая их выполнение при помощи разветвленного аппарата администрации коммуны, а затем синьории.

Одним из главных факторов структурных изменений в округе тосканских городов было повсеместное широкое распространение городского землевладения, которое в XV в. заняло господствующее место, оттеснив землевладение старых нобильских фамилий, многие из которых переселились в город и сблизились с пополанами или сами стали пополанами, а также церковных учреждений и клириков.

Сосредоточению значительных земельных массивов в руках горожан (причем наибольший процент земель оказывался в руках богатых фамилий) весьма способствовала сильная имущественная дифференциация среди зависимых держателей и арендаторов, а также мелких свободных собственников, потеря немалым их числом земельных участков, которые переходили к горожанам, а сами эти крестьяне становились главным образом краткосрочными держателями, арендаторами, частично — сезонными и иногда — постоянными сельскими наемными работниками.

Понятно поэтому, что направленность эволюции деревни в Тоскане в эти столетия очень во многом зависела от того, какого рода преобразования произойдут (или не произойдут) на землях, принадлежавших пополапам, привнесут ли богатые пополаны в свои хозяйства тот дух раннекапиталистической предприимчивости и инициативы, которым была проникнута их промышленная, торговая и банковская деятельность.

Казалось бы, что возрастающие инвестиции в недвижимость, в том числе и в земельную собственность, со стороны крупнейших торгово-промышленных и банковских компаний Тосканы в XIV—XV вв. должны были содействовать структурным преобразованиям аграрных отношений, росту капиталистических элементов в сельском хозяйстве, перестройке форм землевладения и землепользования, методов агрикультуры и агротехники в соответствии с развивавшимися в городах раппекапиталистическими отношениями. Определенные структурные перемены в формах землепользования и аренды, как мы видели, действительно, имели место, было бы ошибкой не принимать во внимание и некоторых успехов в агрикультуре: распространение интенсивных культур, применение бобовых культур в севооборотах на паровых землях, работы по ирригации и мелиорации и т. п.

Тем не менее коренной перестройки в направлении эволюции по пути раннего капитализма в аграрной сфере не произошло, и здесь не последняя роль принадлежала, как ни парадоксально, пополанам и городской коммуне, ставшим крупнейшими землевладельцами.

Приобретение крупными компаниями недвижимости преследовало цель в первую очередь использовать ее для спекулятивных операций, извлечения доходов от сдачи в аренду зданий и сооружений в городе и пригороде под мастерские и торговые помещения. Городская недвижимость нередко составляла половину приобретений, а доход приносила чуть ли не вдвое больший, чем собственно земельные владения.

Что касается непосредственно земельных владений, то имевшие здесь место преобразования, в частности процессы образования podere, смена наследственных держаний краткосрочной арендой, и прежде всего испольщиной, затем как бы остановились на полпути, не получая в достаточной степени импульсов к дальнейшему поступательному движению.

В тот период, когда в городе продолжали развиваться раннекапиталистические формы в промышленности, торговле, кредитно-банковских операциях, в деревне утвердилась не фермерская аренда, а полуфеодальная-полукапиталистическая испольщина, которая и в XIV—XV вв. не способствовала быстрому прогрессу и коренной ломке аграрного строя, а затем на несколько столетий по сути дела обусловила его стагнацию. Более того. В конце XV—XVI в. усиливались феодальные черты в испольщине. Увеличивалась в объеме и распространялась на все большие виды работ барщина (устройство оросительных каналов, насаждение виноградников, переработка для патрона различных сельскохозяйственных продуктов). Иногда эти работы частично оплачивались, но очень часто выполнялись безвозмездно. Сильно возросли дополнительные, «сверх половины», натуральные платежи, которые иногда достигали четверти совокупности прежних взиманий, ограничивалась личная свобода испольщика, возможность для него покинуть участок: при заключении испольщиком юридических сделок требовалось поручительство собственника; последний мог применять по отношению к арендатору далее телесные наказания.

Однако феодальные черты проявлялись не только в медзадрии. На земельных владениях, переходивших к городской коммуне и отдельным пополанам в результате покупок, обменов, разного рода кредитно-ростовщических сделок, насильственных захватов их у феодалов — нобилей и магнатов, нередко продолжали сохраняться наиболее тяжелые формы личной и поземельной зависимости прикрепленных к земле колонов и даже сервов, продолжавших быть объектами продажи, дарений, обмена и т. п. Имели место баналитеты, юрисдикция феодального характера, вплоть до высшей уголовной, но отношению к поземельно зависимым держателям и арендаторам. Все эти права как бы «переходили по наследству» от старых господ. Как мелкие, так и крупные сеньоры — нобили сохраняли вассальные обязательства по отношению к новым собственникам — горожанам. Эти нобили нередко значительное время года проживали в городе, но не потеряли часть своих земельных богатств, а также судебных и политических прав как в городе, так и в округе. Примером могут служить Убальдини во Флоренции, постоянно враждовавшие с флорентийской коммуной и после знаменитых постановлений 1289—1290 гг., в первую очередь направленных против этой фамилии, но, судя по всему, не достигших своей цели — сломить ее могущество. Немалую силу сохраняли Гвиди и Мангона в той же Флоренции, Петрони в Сиене, не говоря уже о многих магнатских семьях, которые умножали свои богатства, приобретая значительные комплексы земель. Примером могут служить магнаты Сиены, которые, как мы видели выше, в XIV в. были наиболее богатыми землевладельцами среди горожан.

«Феодализации» пополанов способствовали пожалования феодов богатым горожанам со стороны сеньоров, получивших в Тоскане широкое распространение в период правления Медичи. Хронист Помпео Нери называл получателей феодов «новым сословием городского дворянства» (nouva ordine di nohilta civile). Объектами пожалований в феод были обычно коммуны, расположенные в районах, менее затронутых прогрессивными преобразованиями (например, отдаленная от города часть контадо Пизы, сиенская Маремма). Отныне жители той или иной коммуны были обязаны подчиняться гражданской и уголовной (вплоть до высшей) юрисдикции, принадлежавшей этим «новым феодалам», уплачивать в их пользу взносы за пастьбу скота, рыбную ловлю, порубку дров, охоту на землях, которые издавна находились в общем владении (или даже собственности) жителей данной коммуны. Коммуны не желали мириться с такими порядками, о чем свидетельствуют их бесчисленные жалобы и тяжбы с новыми властителями. Следствием подобных пожалований феодов были отставание в развитии и крайняя бедность именно этих регионов вплоть до нового времени. Если в собственно флорентийском государстве подобные феоды занимали сравнительно небольшую площадь и охватывали в 40-е годы XVII в. около 3% населения, то на территории бывшей Сиенской республики, вошедшей в состав Тосканского герцогства в середине XVI в., на их землях оказывалось уже 14% населения.

Применительно к Тоскане XIV—XV вв., на наш взгляд, было бы ошибочно рассматривать пополанов (и даже наиболее богатую их прослойку — жирных, или толстых, пополанов) только в сфере их промышленной или торгово-финансовой деятельности и с этих позиций видеть в них лишь зарождающуюся буржуазию, полностью порвавшую с «феодальными оковами».

Выше мы попытались показать, что действительность даже в наиболее передовой в XIV—XV вв. области Италии — Тоскане — была сложнее. Это заставляет дополнить и уточнить характеристику пополанов,противоречия в социальном облике которых вызваны были противоречивостью развития тосканского города в условиях феодального окружения, причем это «окружение» существовало не только за городскими стонами, но и в виде вкраплений и переплетающихся нитей в пестрой и многоцветной ткани самого города и всех ого социальных слоев.

Богатые пополаны — владельцы мануфактур, крупнейших торговых и банковских компаний с капиталом в десятки тысяч флоринов и инвестирующие немалую часть этих капиталов в земельную собственность, тем не менее оказываются мало заинтересованными в перестройке на раннекапиталистический лад форм и методов эксплуатации арендаторов, в коренном изменении способов обработки земли. Большую часть своих земель они раздают не в аренду фермерского типа, а в полуфеодальпую-полукапиталистическую модзадрию, обусловившую на ряд столетий существование застойных форм производительных сил и производственных отношений в сельском хозяйстве. Мало того. Эти же пополаны в XIV и далее в начале XV в. являются господами колонов, продолжавших испытывать наиболее тяжелые стеснения их личных и имущественных прав, вплоть до прикрепления к земле, несмотря на торжественное провозглашение их освобождения в конце XIII в. и повторение подобных постановлений в статутах и других постановлениях коммуны Флоренции в XIV и даже в XV в.

Как прежде нобили, пополапы продолжали осуществлять в отношении своих подданных юрисдикцию по сути феодального характера: им принадлежали бапалитеты, в пределах их суверенитета сохранялась феодальная иерархическая структура с обязательствами вассальной службы подчиненных им мелких и крупных нобилей. С конца XV и в XVI в. процесс «одворянивания» пополанов в Тоскане ускоряется, причем прежде всего он касается богатой верхушки, наиболее тесно связанной с круппыми операциями торгово-промышленного и финансового характера. Хотя деловая активность этих кругов продолжает сохраняться на довольно высоком уровне и было бы ошибочно говорить о ее резком спаде и перекачке капиталов в сельское хозяйство за счет ослабления активности в других сферах, тем не менее в XV и особенно в XVI в. наблюдается перестройка в самой структуре промышленных отраслей: замена сукноделия шелкоткачеством, не рассчитанным на столь же высокий спрос в окружающих областях, а также перемещение капиталов в другие области Италии и даже в другие страны.

Процесс «феодализации» пополанов неоднозначен. Он тесно связан и обусловлен их сближением с нобилями (прежде всего со ставшими горожанами, но сохранившими немалые владения и связи в округе). Социальная трансформация нобилей — как превратившихся в магнатов городских жителей так и не ставших ими — факт, хорошо известный в историографии. Процесс сближения и слияния пополанов и грандов восходит еще к XII—XIII столетиям, к периоду ожесточенной борьбы с грандами городской коммуны и начала массового насильственного переселения многих из них в город. Однако борьба эта не была последовательной, может быть, в этом — одна из причин того, что она затянулась на ряд столетий и шла с переменным успехом. Отражением этой противоречивой политики было допущение магнатов и грандов к управлению коммуной (если они формально «приписывались» к какому-либо цеху) сразу же спустя два года после знаменитых «Установлений правосудия», согласно «Поправкам» к «Установлениям», изданным в 1295 г. Представителей старых нобильских родов среди приоров, анцианов и даже гонфалоньеров правосудия можно во множестве встретить во Флоренции, Пизе, не говоря уже о других городах Тоскапы, в XIV—XV вв. Естественно, что подобная политика городской коммуны отражала объективные процессы изменения и социального облика нобилей.

Сближению двух социальных группировок содействовали многочисленные браки представителей поноланских семей с магнатскими и нобильскими фамилиями, подражание пополанов образу жизни нобилей. Так, члены купеческой фамилии да Веккьяно находились в родственных связях с Висконти, Казалеп, Эричи и др. В начале XV в. каждый член фамилии да Веккьяпо, пополанской по происхождению, носил титул nobilis vir. Впрочем, в эти же столетия переселившаяся в Пизу из района Кашина фамилия да Сапкашано заняла место среди богатейших купеческих семей города. Представители крупнейшей купеческой фамилии Пизы до Вивайя получили права горожан только после завоевания Пизы Флоренцией в 1406 г., и лишь тогда nobiles de Vivaia подписали договор с Флорентийской республикой, обещав ей подчинение, но сохранив право носить оружие. Они продолжали владеть замком в контадо и правами на пастбище в коммуне Баньи-ад-Акви.

Соглашаясь в целом с выводом М. Луццатти о том, что ко второй половине XV в. «назревает органическое слияние между купеческими и побильскими фамилиями Тоскапы, что создает основу новых политических и социальных структур»⁴⁴ мы вместе с тем хотели бы сделать особый акцепт на том, что предпосылками подобных явлений было не только «одворянивание» пополанов, но и то обстоятельство, что в своем движении в направлении «обуржуазивания» тосканские побили как бы остановились на полпути. Если в городах был весьма значительный слой урбанизированных нобилей, магнатов, то сколько-нибудь значительной группировки «обуржуазившихся» нобилей не возникло. Вернее, эти нобили как бы пополнили ряды «одворянившихся» пополанов, среди которых были как старые городские фамилии (в том числе и давно урбанизированные нобили), так и нобили, сравнительно недавно переселившиеся в город, а скорее проводящие теперь в нем большую, чем раньше, часть времени, не порвав и своих связей с округой.

Таким образом, «не до конца» преобразованная и постепенно снова в немалой степени феодализировавшаяся в конце XV—XVI в. аграрная периферия крупнейших городов Тосканы стала оказывать обратное негативное влияние на развитие городской экономики.

Маркс очень ярко показал взаимосвязь и взаимозависимость развития капиталистических элементов в городе и деревне, когда соответствующие структурные преобразования в деревне, вызванные воздействием городского промышленного развития (но в пределах, определенных уровнем того развития), в дальнейшем оказывают в свою очередь весьма важное влияние на глубину и формы преобразований в самой этой промышленности: «Как по своей природе,— писал Маркс,— так и исторически капитал есть создатель современной земельной собственности, земельной ренты; поэтому его действие выступает также и как разложение старой формы земельной собственности. Новая форма возникает в результате воздействия капитала на старую форму...

Хотя капитал в качестве торгового капитала и может полностью развиться (только не в таких больших размеpax) без этого преобразования земельной собственности, но он не может сделать это в качестве промышленного капитала. Даже развитие мануфактуры предполагает начинающееся разложение старых экономических отношений земельной собственности. С другой стороны, из этого совершающегося в отдельных точках разложения новая форма земельной собственности возникает во всей своей полноте и широте лишь тогда, когда современная промышленность достигает высокой степени развития, а это развитие в свою очередь всегда идет вперед тем быстрее, чем более развились современные земледелие, соответствующая ему форма собственности, соответствующие ей экономические отношения...

Равным образом: если первая форма промышленности, крупная мануфактура, уже предполагает разложение земельной собственности, то это разложение в свою очередь обусловлено происшедшим в городах более или менее подчиненным развитием капитала в его еще неразвитых (средневековых) формах, а также и воздействием мануфактуры других стран, процветавших там вместе с торговлей...»⁴⁵.

В конце XV—XVI в. изменение конъюнктуры на мировом рынке не компенсировалось в Тоскане созданием в сколько-нибудь достаточной мере внутреннего рынка и приводило к перемещению капиталов в другие области Италии и другие страны (некоторая перестройка в структуре текстильной промышленности не смогла затормозить этот процесс). Отдельные районы в самой Тоскане (например, сиенская Маремма) становятся даже аграрными придатками как столицы Тосканского герцогства — Флоренции, требовавшей все больших поставок сельскохозяйственной продукции, так и (наряду с другими районами) поставщиками аграрной продукции на внешние рынки быстро развивающихся европейских стран. Ливорно становится крупным портом для вывоза сельскохозяйственной продукции, а в 1675 г. получает статус портофранко.

Эволюция экономики и социального строя Тосканы в XVI—XVII , вв. в немалой степени была предопределена спецификой взаимосвязи и взаимозависимости между пополанством и феодальным окружением города, которые сложились в период расцвета итальянских городов, и в этом ряду отнюдь не последнюю роль играли особенности городского землевладения.

Таблица 1. Соотношение разных видов имущества у представителей крупнейших фамилий Пизы в 1428-1429гг. (ЗОЛ. ФЛОР.)

Таблица 1(окончание)

Таблица 2. Состав недвижимого имущества у представителей крупнейших фамилий пополанов Пизы 1428-1429 гг. (ЗОЛ. ФЛОР.)

Таблица 3. Соотношение разных видов имущества у представителей фамилии Строцци в 15в.

¹ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 728.
² Там же.
³ Рутенбург В. И. Италия и Европа накануне нового времени. Л., 1974; Он оке. Истоки Рисорджимснто (Италия XVIT—XVIII вв.). JI., 1979 (в печати).
⁴ Ролова А. Д. Основные черты экономического развития Италии в XVI—XVIII вв.— В кн.: Возникновение капитализма в промышленности и сельском хозяйстве стран Европы, Азии и Америки. М., 1968,. с. 50—71; Она оке. Структура промышленности Флоренции второй половины XVI — начала XVII в.— Ученые записки Латвийского гос. университета им. П. Стучки, 1965, т. 61, с. 5—53 и другие ее работы.
⁵ Чистозвонов A. II. Понятие и критерии обратимости и необратимости исторического процесса (на материалах истории генезиса капитализма).— Вопросы истории, 1969, № 5, с. 78—91; Он оке. К вопросу об эволюции итальянской и нидерландской экономики в условиях «экономической депрессии» XIV—XV вв.— СВ, 1977, вып. 41, с. 34—49.
⁶ Брагина Л. М. Флорентийское сукноделие в XV веке.— В кн.: Проблемы генезиса капитализма. М., 1970, с. 83—127.
⁷ Braudel F. La Méditerranée et le monde méditerranéen à l’époque de Philippe II. Paris, 1966, p. 518 sq.; Idem. L’Italia fuori d’Ita- lia.— In: Storia d’Italia. Torino, 1972, v. 2, p. 2224 sq.; Cipol- la C. M. The Decline of Italy.— The Economic History Review, 1952, v. V, No 2; ср.: Luzzatto G. Storia ed economia di Venezia da]l XI al XVI secolo. Venezia, 1961.
⁸ Sapori Â. Studi di storia economica. Firenze, 1955, vol. 1.
⁹ Romano R. Tra due crisi. L’Italia del Rinascimento. Firenze, 1963, p. 13—84, 187—204; Idem. La storia economica. Dal secolo XIV al Settecento.— Storia d’Italia, vol. 2, I, p. 1841—1937; Idem. La ti~ pologia economica.— In: Storia d’Italia. Torino, 1972, v. 1, p. 298, 301—302 sg.
¹⁰ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 365.
¹¹ См.: Rossi G. Sviluppo economico e agricoltura.— In: Un altra Firenze. L’epoca di Cosimo di Vecchio. Riscontri tra cultura e sooiotà nella storia florentina. Firenze, 1971, p. 79—80, 99.
¹² Rodolico N. La crisi industriale e risveglio agricolo.— In: Saggi di storia medievale e moderna. Firenze, 1963, p. 134—137.
¹³ Volpe G. Il Medioevo. Firenze, 1967, p. 471.
¹⁴ Sapori A. La famiglia e le compagnie degli Alberti del Giudice.— In: Studi di storia economica. Milano, 1955, v. II, p. 997.
¹⁵ В ряде глав книги Дж. Керубини (Cherubini G. Signori, contadi- ni, borghesi. Firenze, 1974) и особепно в его докладе на советско- итальянской встрече в мао 1977 г. (La proprietà fondiaria nei se- coli XV—XVI nella storiografia italiana.— Società e storia, 1978, № 1, p. 9—33) содержится ценный материал о важнейших переменах в структуре землевладения в Тоскане (главным образом на примере коптадо Сиены и районов северных Апеннин).
¹⁶ Romano R. La storia economica, p. 1845—1846; см. такще; Lu^- zatto G. Storia d’Italia. Firenze, 1963, p. 183.
¹⁷ Rossi G. Op. cit., p. 122, cp. p. 83—91.
¹⁸ Котельникова Л. А. Некоторые проблемы социально-экономической истории сельских коммун в Средней Италии XIV—XV вв.— В кн.: Из истории трудящихся масс Италии. М., 1959, с. 133— 170.
¹⁹ Demarco D. La strutlura economico-sociale del Mugello nei secoli XV-—XVI.— In: La poesia rusticana nel Rinascimento. Roma, 1969, vol. 1, p. 130.
²⁰ Conti E. La formazione della strultura agraria moderna nel conta- do florentino. Roma, 1965, vol. 3, pte II, p. 15, 37, 50—51, 59—64, 1/8—184, 223. В то же время мы отдаем себе отчет в том, что в кадастре не всегда следует отождествлять неимущих с бедными людьми, так как иногда они могли иметь имущество вне данного географического района.
²¹ Cherubini G. Signori, contadini, borghesi, p. 247—249, 259, 302— 303.
²² Fiami E. Popolazione, societä ed economia volterrana dal catasto del 1428—1429.— Rassegna vollerrana, 1972, a. 36—39, p. 94—160.
²³ Fiami E. Demografia, movimento urbanistico e classi sociali in Prato dall’eta comunale ai tempi moderni. P'irenze, 1968, p. 113— 116.
²⁴ Fiami E. Storia economica e sociale di San Gimignano. Firenze, 1961, p. 135, 197.
²⁵ Herlihy D. Pistoia nel medioevo e nel Rinascimento. Pistoia, 1972, p. 206-207, 211—215.
²⁶ Cherabini G. Signori, contadini, borhesi, p. 130—132.
²⁷Prunai M. II livello dei documenti toscani dal sec. IX alia legisla- zione Leopoldina. Milano, 1970, p. 50—58, № XXV—XLVI; Came- rani Marri G. Statuto di Arezzo (a. 1327). Firenze, 1946, L. 3, rubr. 27, 34, 35.
²⁸ Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968, с. 295—296; Imberciadori М. Mez- zadria classica toscana con documentazione inedita dal IX al XIV secolo. Firenze, 1951, p. 115, 118—120; Cherubini G. Signori, contadini, borghesi, p. 63—73; Giorgetti G. Contratli agrari e rapporti sociali nelie Campagne.— In: Storia d’ltalia. Documenti. Torino, 1973, v. 5, p. 716-721.
²⁹ Conti E. Op. cit., vol. 1, p. 297—317; Cherubini G. Signori, conta-dini, borghesi, p. 503—520.
³⁰ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 361.
³¹ Там же, с. 367.
³² Подробнее см.: Котельникова Л. А. Экономическое положение крестьян-испольщиков в Тоскане в XV в.— СВ, 1975, вып. 39, с. 129—141. См. там же библиографию вопроса.
³³ Statuta populi et communis Florentiae 1415. Freiburg; Berlin, 1778, т. 2, L. IV, rubr. 12—13, 22; Statutum bladi (a. 1348). Firenze, 1934, rubr. 144; Statuto del comune di S. Maria a Monte (a. 1391), a cura di B. Casini. Firenze, 1965, r. 158.
³⁴ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 452—453.
³⁵ Ilidetoshi Hoshino. Note sulla compagna commerciale degli Albiz- zi del Trecento.— Istituto giapponese de cultura in Roma. Annua- rio, 1969—1970, VII, p. 7—22.
³⁶ Tito A. II libro dei bilanci di una azienda mercantile del Trecento.
II libro della ragione di Biaggio e Guide Delle Brache dal 1326 al 1356. Pisa, 1967.
³⁷ Casini В. Aspetti della vita economica e sociale di Pisa dal Catas- to del 1428—1429. Pisa, 1965, p. 34—43; Idem. Attivitä giuridiche, mercantile e politiche dei Da Lavaiano.— Archivio storico italiano,
1974, d. II—IV, p. 175—307. Таблицы составлены нами.
³⁸ Goldwaite R. Private Wealth in Renaissance Florence. Princeton, 1968, p. 32—61; Rossi G. Sviluppo economico, p. 84—85; Rodolico N. La crisi industriale, p. 134—136.
³⁹ Аrchivio di Stato di Firenze (далее —ASF). Carte strozziane,
III serie, f. 127, c. 73—74. Catasto di beni e incarichi di Strozza e Smeraldo degli Strozzi, sec. XV; f. 121, c. 44 r.— 47r. Descrizione dei beni, delle persone di famiglia о degli obblighi di Benedetto di Piero Strozzi compilato Strozzi eo stesso nell’anno 1427. Здесь и далее все подсчеты по материалам архивов Строцци и Медичи сделаны пами.
⁴⁰ ASF. Carte strozziane, III serie, n 127. Libro di M. a. Alessandra. Libro B. di Girolamo.
⁴¹ ASF. Medici avanti Principato, f. 82, n. 189, c. 559—597; f. 88, n. 386, c. 495 r.—498 r.; f. 82, n. 183, с. 599—601; f. 83, n. 87, с. 471—472.
⁴² Archivio Datini, Prato, n. 356. Libro di Francesco di Marco da Prato sul quäle si scriveranno tutti coloro che stanno a pigione nelle case, e i lavoralori che tengono le terre a mezzo e a fitlo, a. 1408— 1410; Melis F. Aspetti della vita economica medievale (Studi nell’Archivio Datini di Prato). Siena, 1962, v. 1, p. 51—52, 61—71, 192—193; cp. p. 514—519, 527. При анализе этих «Земельных книг» были использованы пекоторые подсчеты доходности отдельных комплексов, сданных в испольную аренду и аффикт, сделанные К. Гори в ее неопубликованной диссертации (Gori С. I poderi di F. Dalini e il delto produttivo negli anni 1408—1410. Tesi di laurea. Firenze, 1970—1971. Relatore prof. F. Melis), с которой я смогла познакомиться во время пребывания во Флоренции в 1972 г. благодаря исключительной любезности научного руководителя диссертантки проф. Ф. Мелиса. Ценный материал, характеризующий хозяйство Датини по данным «Земельных книг», который также был частично использован в данной статье, содержит статья И. Имберчадори (Imberciadori I. Proprietä terrie- ra di F. Datini e parziaria mezzadrile nell’400.—Economia e storia, 1958, f. 3, p. 254—272; см. также: Котельникова JI. A. Экономическое положение крестьян-испольщиков...
⁴³ ASF, Medici avanti Principato, f. 83, n. 48, c. 297—298. Nota della entrala del Cieppo di Francesco di Marco del comune di Prato e prima per quest’anno 1493.
⁴⁴ ASF. Riformaggioni. Atti pubblici. Sezione Ubaldini: XII 1299; 14.111 1308; 26.V 1312; 9.XII 1331; 14.11 1321; 30.V 1324; Sezione Acquisti Firenze: 21.XII 1375; 21.VII 1385; 17.IV 1331; 19.VI 1398; 19.IX 1380; 17.XII 1406; Sezione Dedezioni e comissioni: 18.X 1342; Sezione Manfredi di Faenza: IV 1430; Luzzatti M. Famiglie nobili e famiglie mercantili a Pisa e in Toscana nel Basso Medioevo.— Rivista storica ilaliana, 1974, LXXXVI, f. Ill, p. 441—459; Pansi- ni G. Per una storia del feudalesimo nel Granducato di Toscana durante il periodo mediceo.— Quaderni storici, 1972, 19, p. 131— 186.
⁴⁵ Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 227—229. См. также: Соч. т. 25, ч. II, с. 363.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 5945

загрузка...

Другие книги по данной тематике