2. Клерикальная концепция христианизации

В нашу задачу не входит рассмотрение истории христианизации народов, поныне существующих как «католические». Проанализируем лишь кратко на примере истории Польши и Литвы католическую концепцию христианизации поляков и литовцев. Эта концепция представляет смесь теологических и социально-исторических элементов. Во-первых, она исходит из чисто теологического, мессианского предположения о том, что определенные народы «по призванию» становятся христианскими, что их христианизация «вдохновляется святым духом». Во-вторых, история крещеного народа противопоставляется ее дохристианскому периоду, а «католический народ» — нехристианским и некатолическим народам. В-третьих, преувеличивается значение христианства для последующей истории крещеного народа, для его национального развития. В этой связи утверждается, что до крещения польская и литовская народности якобы были темными, бедными и слабыми, что якобы лишь с момента христианизации они приобрели свою подлинную государственность, началось их культурное развитие.

Католическая концепция христианизации методологически порочна тем, что она, будучи мессианской и спиритуалистической, выводит конкретно-исторический акт крещения из мистифицированного акта сакраментализации. Исторический факт оказывается подчиненным теологическому истолкованию, которое, конечно, не содержит в себе ничего исторического. Не случайно католические авторы работ по христианизации Литвы прямо заявляют, что их не столько интересуют исторические источники, сколько историософия. Например, литовский католический историк С. Ила в книге «Введение христианства в Литве» признается, что «вместо аналитического метода, обычного в исторических работах, пришлось браться за синтетический, известный больше в историософии», который «меньше нуждается в использовании первоисточников...»¹.

Тысячелетняя история польского и почти шестисотлетняя история литовского народов изображена в католической историографии как путь западнохристианских наций. Влиятельный деятель литовского католицизма профессор теологии С. Шалкаускис писал: «Литовскому народу, опоздавшему не только принять христианство, но и возродиться национально, особенно важно идти этим кратчайшим и наиболее успешным (католическим. — Я. М.) путем к всеобще значимой культуре. Иные пути длиннее, менее продуктивны и сомнительны своей ценностью»². Епископат польской католической церкви особенно активно и широко использовал подобную точку зрения для обоснования своей реакционной политической и идеологической ориентации в юбилейные годы тысячелетия (Milenium) введения христианства в Польше, которое совпало с образованием польской государственности. Кардинал Вышинский тогда особенно акцентировал мнимую имманентность католической веры в жизни польского народа, характеризовал его историю с крайних клерикальных позиций. «Приближающийся Milenium нашего государства и св. костела, — говорил он, — побуждает историков и мужей науки к все более проникновенным исследованиям того давно минувшего прошлого, которое не умерло, но живет дальше, как живет нация, а в этой нации — костел. На польской земле костел является алтарем живого бога, перед которым становится на колени нация, ищущая там жизни для духа, крепости для воли и силы для широты сердца»³.

Что касается польских ученых-историков (марксистов), то они действительно исследовали и правильно оценили христианизацию Польши и дали подобающий ответ притязаниям тех польских епископов, которые хотели подменить историю нации историей церкви. «Никто в Польше не имеет намерения скрывать, — писал профессор М. Жыховский, — что польская церковь внесла свой вклад в общенациональное дело, особенно в средние века, но нельзя также утаить те расхождения интересов церкви, представляющей политику, определенную в Риме, с интересами польского государства, которые имели место, между прочим, во время борьбы с Орденом крестоносцев или в период реформации и контрреформации, а также бесславные деяния Ордена иезуитов и церковной иерархии во времена разделов и национально-освободительных восстаний. Мы не скрываем имен тех представителей духовенства, которые совершали патриотические подвиги, борясь плечом к плечу с повстанцами в XIX в., а в период второй мировой войны погибали в лагерях смерти от рук гитлеровцев. Нельзя, как это делает руководство польского епископата, идентифицировать принадлежность к польскому народу с принадлежностью к католическому вероисповеданию и таким способом делить польский народ по критерию — верующий и неверующий. В Народной Польше существует только деление на сторонников и противников социализма»⁴.

В вопросе христианизации Польши и Литвы, который в католическом «освещении» мистифицируется ссылкой па святой дух, следует разграничить несколько обстоятельств и факторов, определивших крещение этих стран по католическим обрядам:

Первое — потребность данного народа в определенной форме религии; в данном случае потребность поляков и литовцев в католической вере.

Второе — социально-классовая структура данного общества, его политическая система, экономическая и военная мощь, уровень культуры и цивилизации, способствующие принятию и исповеданию той или иной формы религии.

Третье — международное положение данного народа, его государства как фактор принятия им определенной формы религии.

Четвертое — роль церковного и иного идеологического и политического аппарата в насаждении и закреплении данной формы религии в данном народе.

Только учет и анализ этих и иных конкретно-исторических факторов христианизации поляков и литовцев поможет ответить на вопрос, почему эти народы оказались «католическими», и отвергнуть мессианскую точку зрения католической историософии. Современные «католические нации» (польская и литовская, равно как и некоторые другие) появились в результате средневековых методов христианизации, международных отношений и политических противоречий средневековья, междоусобной борьбы светских феодалов, папства и монашеских орденов, их экспансии, борьбы римского католицизма с реформацией.

Согласно мессианской точке зрения, «каждая нация принимает христианство в результате встречи с посланничеством Христа, которая происходит по извечным планам божественного провидения»⁵, — писал литовский католический историк И. Стакаускас. С позиций этого теологического тезиса литовские католические историософы рассматривают также и акт крещения Литвы. «Когда исполнилась plenitudo temporis (полнота времени), — писал И. Стакаускас, — литовцы сами, никем непогоняемы, решились встретить пришествие царствия бога и субординировать себя авторитету римского апостольского престола... Вновь организующаяся католическая церковь Литвы имела очень высокую историческую миссию еіеѵаtio gentis Lithuanae ad ordinem supernaturalem (возвышение литовского народа до уровня сверхъестественного), христианизируя народ, исполнить в нем планы бога и направить его в сторону вечной цели»⁶. Нет необходимости полемизировать по поводу этой теологической предвзятости, к которой грубо подгоняются исторические события (к тому же искаженно освещаемые). Сошлемся лишь на того же автора — И. Стакаускаса, который сам «снимает» свой предыдущий тезис: «Поворот Литвы к христианству произошел более отличительным путем, чем в античном мире. Там процесс христианизации произошел изнутри, имманентным путем. В Литве... решающую роль сыграли авторитет князей и могущество их приказов. Значит, начало процессу христианизации было дано сверху, механическим образом. Трансфигурация души литовского народа по идее христианства была делом будущего»⁷.

Разумеется, не может быть речи о том, чтобы поляки или литовцы как особые этнические образования нуждались именно в христианской религии и внутренне стремились бы к ней. В литовской народности, сформировавшейся в XIII—XIV вв. в условиях феодализма, был распространен культ природы и культ предков. Для языческой религии был характерен пантеизм и антропоморфизм, эмпирически-конкретное мировосприятие. Не народность, как таковая, с ее сознанием нуждалась в христианстве, а феодальные отношения в Литве, как и в Польше, породили потребность их соответствующего идеологического закрепления.

Католический тезис об исторической или даже имманентной (сакральной) потребности литовской народности в крещении ее по римско-католическому образцу основан на исключительном преувеличении значения религии в жизни общества (особенно этнических его образований). При этом гипертрофируется не только роль христианства, но и роль языческой религии в жизни древних литовцев. С. Ила, указывая «преимущества» христианства перед язычеством, утверждает, что пантеистические взгляды литовцев делали их пассивными, а христианство придало им динамизм. Такое противопоставление якобы пассивных литовцев-язычников и динамичных литовцев-христиан совершенно необоснованно. Известно, что литовцы-язычники были очень динамичными в борьбе со своими врагами, в том числе и христианскими. Преувеличение роли религии в данном случае неверно еще и потому, что религиозность литовцев языческого периода была не такой уж сильной. Это признает сам С. Ила: «Религиозный скептицизм, начавший проявляться со времен Миндаугаса до крещения Литвы, ведь должен был так возрасти, что новой христианской религии должно было быть чрезвычайно трудно возбудить религиозную горячность конвертитов»⁸.

Здесь уместно также вспомнить, что литовцы-язычники в условиях жестокой религиозной нетерпимости со стороны христиан (особенно германского ордена) проявляли большую терпимость, о чем, например, свидетельствуют послания Гедимина папе римскому, в одном из которых говорится: «Пусть христиане чтут бога своего по-своему, русские — по-своему, поляки — по-своему, а мы чтим бога по нашему обычаю, и у всех (нас) один бог»⁹.

Всякие попытки католических авторов доказать клерикальный тезис об имманентной потребности древних литовцев в христианской религии тавтологичны, ибо они основаны априорно на самом этом тезисе. Для иллюстрации сошлемся еще на один пример — на диссертацию по истории и историософии христианизации литовцев, защищенную в Фрибургском католическом университете деятельницей литовского католицизма М. Андзюлите-Ругинене. В этой работе утверждается, что Иогайла (Ягелло) совершил акт «того крещения, необходимость и ценность которого в сознании литовского народа уже были созревшим делом...»¹⁰, что якобы это осознание вырабатывалось у литовцев в результате «определенного беспокойства в их сердцах, какой-то туманной тоски», «рационального размышления о ценности древней религии и ее богов», «тихого внутреннего переворота психики»¹¹. Но это антиисторическое и идеалистическое суждение опровергается самим автором, ее другими суждениями, такими, например, как «общая ситуация Европы того времени не была благоприятной внутренней и искренней акции христианизации неверующих»¹². Или дальше: «В то время, как другие народы Европы уже почти 1000 лет были окрестившимися, и когда уже в Литву и Жемайтию почти 200 лет проникало христианство путями мира и войны, разве мог этот последний языческий островок Европы дальше продержаться, не затронутый всеобщей волной времени?»¹³ И наконец, автор делает вынужденное признание о действительных факторах христианизации литовцев. Указав, что «духовное состояние Европы того времени не было идеальным» и что «религия и нравственность были орудием эгоистической политики», М. Андзюлите-Ругинене пишет: «...заканчивающая в Западной Европе свои бесчетные дни Цезаропапская политика потребовала себе от литовского народа разве что последней крупной жертвы: в сплетении политических и церковных интересов литовцам пришлось покупать учение Христа ценой своей независимости»¹⁴.

Начало христианизации Польши в 966 г. и Литвы в 1387 г. явилось результатом классовых интересов-феодалов и политических межгосударственных отношений. Соперничество основных внешнеполитических сил в Восточной Европе в X—XIV вв. — Тевтонского ордена, Золотой Орды, Руси, Польши и Литвы — оказалось тем фактором, который в значительной мере определил форму религии поляков и литовцев. Поскольку в тогдашней Европе полноправными участниками международной политики могли быть только христианские государства, то это и послужило важнейшим мотивом для феодальных предводителей Польши и Литвы осуществить крещение. Таким образом, крещение было осуществлено государством и польский костел служил делу его укрепления, отвечая интересам тогдашнего польского государства, которое имело вполне определенный классовый характер.

То, что церковью представляется актом божественного провидения, в естественной истории Польши было политическим актом ее первого князя Мешко I, основателя Польского государства, принявшего со своим двором христианство. А в истории Литвы это был политический акт Кревской унии 1385 г., согласно которой великий князь литовский Иогайла обязался соединить все литовские земли с Польшей, принять католичество и ввести его во всей Литве, за что он получил престол польского короля и его наследницу Ядвигу в жены.

Примат политических интересов в акте крещения Польши и Литвы, как уже отмечалось, не могут отрицать сами сторонники католической концепции христианизации. «Уже один тот факт, — писал в 1938 г. идеолог литовского католицизма С. Ила, — что введение христианства стало одним из условий персональной унии, показывает, что христианству Литвы грозила опасность сделаться слишком зависимым от политики. В действительности ведь так и было. Введение христианства стало объектом политических интересов как для поляков, так и для наших правителей... Не христианство, как таковое, не его благодатные духовные и культурные плоды, но само формальное введение христианства, иначе говоря, сам факт введения христианства стал одной из важнейших целей введения христианства и его поддержки»¹⁵.

Распространение католической веры в Польше из Чехии и в Литве из Польши было связано с большими внешне- и внутриполитическими расчетами тогдашних правителей Польши и Литвы, а затем объединенного польско-литовского государства. К ним относились надежды укрепить польские и литовские позиции в борьбе с крестоносцами, противостоять влиянию православной Руси. Крещение сопровождалось привилегиями католическому дворянству, оно породило новый, привилегированный феодальный слой — католическое духовенство. Феодальный строй получил сильную идеологическую опору, ибо христианская церковь уже имела почти тысячелетний опыт защиты эксплуататорских систем ссылкой на волю всевышнего.

В материалах К. Маркса и Ф. Энгельса обнаруживаем немалый их интерес к истории Литвы периода ее христианизации. Родоначальники марксизма связывали крещение прибалтийских народов с германской и папской экспансией на Восток. Имея в виду эстов, ливов, куров, пруссов, литовцев и другие прибалтийские народности от Вислы до Невы, К. Маркс указывал, что «только в XIII веке вследствие соприкосновения с немцами и скандинавами они получили язву христианства (Christenseuche), крепостное право, и их стали истреблять»¹⁶.

Если внешнеполитические интересы и феодальные отношения вызвали потребность христианизации Польши и Литвы, то новая религия (тем более латинизированное христианство) была чужда их народам. Не случайно насаждение христианства осуществлялось массовым насилием, сопровождалось дарами. Для аристократии христианство стало средством для достижения ее социально-политических интересов. «Не лучше новую религию трактовали магнаты и бояре, — признает апологет католицизма С. Ила. — Ведь если за принятие новой религии властелины сочли нужным обещать им привилегии, то эта религия, видимо, уже не составляла для них самой ценности, а только придаток привилегий»¹⁷. Литовцы с недоверием относились к католичеству, считая его германской верой. Не следует отождествлять акты крещения княжеского двора Метко I или двора Иогайла с принятием христианства народными массами Польши и Литвы. В Польше крещение растянулось на 200 лет, а в Литве вплоть до XVII столетия старые вероисповедания были массовым явлением.

¹ S. Yla. Krikščionybės jvedimas Lietuvojc. Kaunas, 1938, psl. 7.
² «Krikščionybė Lietuvoje», psl. 79.
³ Stefan kardynał Wyszynski. W šwiatłach tysiąclecia. Krakŏw, «Znak», 1961, str. 74.
⁴ «Советское славяноведение», 1966, № 5, стр. 5.
⁵ «Krikščionybė Lietuvoje», psl. 1, 2.
⁶ Там же, стр. 2, 3.
⁷ «Krikščionybė Lietuvoje», psl. 3.
⁸ S. Yla. Krikščionybės jvedimas Lietuvoje, psl. 21.
⁹ «Gedimino laiškai». Vilnius, 1966, № 14.
¹⁰ М. Andziulytė-Ruginienė. Žemaič ų christianizacijos pradzia. Kaunas, 1937, psl. 43.
¹¹ Там же, стр. 40.
¹² Там же, стр. 42.
¹³ Там же, стр. 43.
¹⁴ М. Andziulytė-Ruginienė. Žemaiči ų christianizacijos pradžia, psl. 43.
¹⁵ S. Yla. Krikščionybės jvedimas Lietuvoje, psl. 92—93.
¹⁶ Архив Маркса и Энгельса, т. V. М., 1938, стр. 340.
¹⁷ S. Yla. Krikščionybės jvedimas Lietuvoje, psl. 21.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3323

загрузка...

Другие книги по данной тематике