Мурома

Массив славянского населения, осевшего в середине I тыс. н. э. в Волго-Окском регионе, нужно полагать, был весьма многочисленным и довольно активным. Из региона раннего расселения носителей браслетообразных височных колец с сомкнутыми и заходящими концами исходили культурные и этнические импульсы на соседние территории. Уже в VII в. славяне проникли в область расселения поволжско-финского племени муромы. В Малышевском могильнике, принадлежавшем этому племени, браслетообразные кольца рассматриваемого облика встречены в единичных захоронениях ранней стадии («А»). Носились они по одному или по два с каждой стороны головы.^[685] В Кочкинском могильнике, датируемом второй половиной VII — первой половиной VIII в., браслетообразные кольца с сомкнутыми концами обнаружены в десяти погребениях: в двух по обряду кремации, остальные при трупоположениях, преимущественно с нехарактерной для финно-угорского мира западной ориентировкой.^[686]

Такие же височные украшения встречены и в других могильниках муромы — Подболотьевском, Максимовском и Чулковском,^[687] имеются они и на поселениях этого племени.^[688]

Эти находки в памятниках муромы, безусловно, отражают инфильтрацию славянского населения в среду этого племени. Очевидно, вскоре традиция ношения височных колец воспринимается местным финноязычным населением. При этом вырабатывается своеобразный тип браслетообразных колец — щитковоконечных: один конец их оформлялся в виде овально-округлого щитка с отверстием, другой завершался крючкообразно (рис. 84). Такие украшения получают распространение среди муромских женщин^[689] и сосуществуют параллельно вместе с браслетообразными сомкнутыми височными кольцами.

Щитковоконечные кольца зарождаются, судя по материалам Малышевского и других муромских могильников, на завершающем этапе стадии «А», а их широкое бытование приходится на IX–X вв. Муромские женщины носили по четыре-пять таких колец с каждой стороны головы.^[690] Они нередко дополнялись шумящими привесками или спиральными перстнями, нанизанными на их стержни. Это явно неславянская особенность, она указывает на принадлежность погребенной к местному финскому этносу. В Малышевском могильнике, по подсчетам А. Ф. Дубынина, щитковоконечные кольца составляют 74 % всех браслетообразных украшений, в Подболотьевском — около 80 %. Все же эти могильники VIII–XI вв. следует рассматривать не как собственно муромские, а как памятники муромско-славянского населения. Последние щитковоконечные височные кольца датируются первой половиной XI в. Это дает основание полагать, что к середине этого столетия процесс славянизации основной части финноязычной муромы подошел к финалу.

В исторических событиях, отраженных на первых страницах русских летописей, мурома не упоминается. Она названа только в перечне племён во вводной главе Повести временных лет, а также в статье под 862 г., где говорится, что древним населением города Муром была мурома.^[691] Раскопки этого города свидетельствуют, что с момента своего возникновения это было славянское поселение. Вероятно, и здесь в процессе взаимодействия славян с местным финноязычным племенем имел место перенос его этнонима на все древнерусское население Муромской округи.

Славянское расселение раннего средневековья, как показывают материалы археологии, протекало порой скачкообразно. Более или менее крупные группы славян, оторвавшись от основного массива, продвигались далеко и какое-то время проживали изолированно. Такая картина, в частности, наблюдается на Балканском полуострове и Пелопоннесе. В Поволжье памятниками такого расселения являются Безводинский могильник и поселение с могильником у с. Попово на р. Унже.

Первый памятник находится в Нижегородской области на берегу р. Кудьмы, близ ее впадения в Волгу. Ю. А. Краснов, раскопавший Безводинский могильник, рассматривал в публикации его материалов браслетообразные височные кольца с сомкнутыми концами как украшения местного финноязычного населения.^[692] Однако дополнительный анализ материалов раскопок показывает, что эти украшения употреблялись только частью населения и преимущественно на ранних стадиях функционирования некрополя.

На самом раннем этапе (V — начало VI в.) захоронения с браслетообразными височными кольцами составляют 46,2 % общего числа могил. При этом оказывается, что все женские трупоположения этого времени ориентированы головами на СЗ или ССЗ, в то время как синхронные мужские погребения имели преимущественно характерную для финно-угорского мира северную ориентацию.

На второй хронологической стадии (VI — начало VII в.) число захоронений с браслетообразными кольцами уменьшается до 35 %. По-прежнему большинство женщин помещались в могилы головами на СЗ или ССЗ, но теперь есть и погребенные меридионально. Все мужчины, как и раньше, клались в могилы головами на север.

В захоронениях третьей стадии браслетообразные височные кольца не встречены. Правда, они есть в единичных могилах четвертой стадии (конец VII — первая половина VIII в.), составляя всего 9 % от общего числа женских погребений этого этапа.

Эти наблюдения позволяют утверждать, что носители браслетообраз-ных височных колец появились в этом регионе Поволжья в VI в. и влились в местную финноязычную среду. Переселенцам, в отличие от местных финнов, была характерна, нужно думать, западная ориентировка погребенных. Почему это были преимущественно женщины, сказать затруднительно. Пришлая группа населения, очевидно, постепенно была ассимилирована, и обычай ношения браслетообразных колец в этом регионе исчезает.

У д. Попово на Унже браслетообразные височные кольца найдены при раскопках городища в яме 19, датируемой VI–VII вв., и в погребениях 7 и 10 расположенного поблизости могильника, относимого к тем же столетиям.^[693] Нужно полагать, что в этот регион, заселенный позднедьяковским населением, проникла очень небольшая группа славян, скоро растворившаяся в местной среде. Не исключено, что появление славян на Унже обусловлено брачными связями.

Несколько браслетообразных височных колец рассматриваемого типа встречено в Младшем Ахмыловском могильнике V–VII вв., расположенном на юго-западной окраине территории мари.^[694] Эти находки также отражают проникновение небольшой группы славян в окраинные земли марийской территории. Исследователь памятника Г. А. Архипов писал о некоторой этнической неоднородности погребенных на основе иных материалов. Малочисленные славяне здесь были вскоре ассимилированы, в марийских памятниках VIII–IX вв. браслетообразных украшений нет вовсе.^[695]

Инфильтрация носителей браслетообразных сомкнутых височных колец фиксируется и в Рязанском Поочье. Находки этих украшений встречены в Шатрищенском, Борковском и Старокадомском могильниках — памятниках культуры рязанско-окских могильников. В Шатрищенском некрополе бронзовые и серебряные проволочные кольца диаметром 4,8–5,5 см появляются в захоронениях VII — начала VIII в., то есть на последнем этапе функционирования кладбища. Они обнаружены в девяти погребениях, из которых шесть имели несвойственную финно-угорскому миру широтную ориентацию.^[696]

В Борковском могильнике аналогичные височные украшения зафиксированы только в одном погребении, ориентированном головой к юго-западу.^[697] Согласно А. К. Амброзу, оно принадлежит к третьему этапу эволюции рязанско-окских древностей, то есть к VII в.^[698] В Старокадомском могильнике два браслетообразных кольца встречены только в погребении 36. Кроме того, в могиле 51 у височных костей черепа погребенной находились проволочные браслеты, которые использовались, очевидно, как височные кольца. Могильник в целом датируется VI–VII вв., а названные захоронения относятся к VII в.^[699] Группы населения, принесшего в Рязанское Поочье браслетообразные височные кольца, были, очевидно, малочисленными и не могли привести к славянизации местных жителей.^[700]

Курганный обряд в Волго-Клязьминское междуречье был привнесен расселившимися здесь словенами ильменскими из Новгородской земли и кривичами из Смоленской и Полоцкой земель.^[701] Эти миграции датируются X–XII вв., они в той или иной степени пополнили древнерусское население Ростово-Суздальской земли. В ареале браслетообразных височных колец с сомкнутыми или заходящими концами X–XIII вв. параллельно с курганами функционировали грунтовые могильники (с захоронениями по обряду ингумации). Таковы Федовский некрополь в Верхнем Поволжье, в захоронениях которого обнаружено большое количество браслетообразных сомкнутых височных колец,^[702] могильники в с. Великое в Ярославском р-не, Купанский на берегу Плещеева озера, Кресты на Мологе и ряд менее известных.^[703] Такие некрополи, по-видимому, были весьма многочисленны, но в отличие от курганных их трудно обнаружить. Грунтовые могильники следует рассматривать как наследие обрядности славян миграционной волны середины I тыс. н. э. Такие древнерусские некрополи известны также в Белозерье и Прионежье. Н. А. Макаров, исследовавший их, отмечал, что курганный обряд не был единственной формой погребального ритуала в Северной Руси — на Русском Севере имеются регионы, занятые древнерусским населением, которое не знало курганной обрядности.^[704]

Краниологическими изысканиями выявлен «парадоксальный факт» — между антропологическим строением средневекового населения Северо-Восточной Руси, восстанавливаемым по скелетным остаткам в курганах XI–XIII вв., и современным русским населением тех же территорий отсутствует преемственность. Причем различия касаются весьма существенных деталей как черепной коробки, так и лицевого скелета.^[705] Надежных объяснений этому до сих пор не было. Изложенные выше материалы позволяют говорить, что ядром великорусов Северо-Восточной Руси стали славяне, расселившиеся здесь в середине I тыс. н. э., вместе с ассимилированными ими аборигенами. Они-то и заложили основы антропологического строения современного русского населения Волго-Клязьмииского междуречья. Принесшие в этот край курганный обряд словене ильменские и кривичи смоленско-полоцкие в антропологическом отношении отличались от славян первой миграционной волны, что и фиксирует краниология.