Глава одиннадцатая. Нормандское завоевание — наоборот

«Король покорил всю Нормандию».

«Первая английская жизнь короля Генриха V»

«Если выражение «обескровить» когда-либо и имело
буквальный смысл, то оно лучше всего подходило для описания
состояния завоеванных провинций Франции во время
английского правления».

К. Б. Мак-Ферлейн
«Дворянство Англии эпохи позднего средневековья»

Когда весть о падении Руана разнеслась повсюду, вся остальная Нормандия сдалась довольно быстро. Порой одного появления перед городом или крепостью капитанов Генриха было достаточно для того, чтобы они заявили о своей капитуляции. К весне 1419 года почти все герцогство было в его руках. На востоке его владычество распространялось до Манта на Сене, который расположен всего в 35 милях от Парижа. Свою штаб-квартиру он расположил в Манте, поскольку быстрое пополнение могло быть доставлено по реке. На юге была образована такая же линия, откуда можно было начать завоевания Южного Мена и Анжу. Договоры с герцогами Бургундским, Бретонским и Алансонским [217] обещали, что беспокойств с их стороны у него не будет.

Король сразу приступил к превращению Нормандии в независимое государство, отделенное от всей остальной Франции. Были учреждены новые правительственные органы: нормандский суд, нормадское сенешальство (включавшее в себя всю гражданскую и военную администрацию), нормандское казначейство и нормандское адмиралтейство (отвесттвенное за береговую оборону). Канцлером, главным административным лицом, стал Кемп, епископ Рочестерский, казначеем был назначен Уильям Алингтон, граф Суффолк — адмиралом. Существовало восемь бальи или окружных губернаторов, которые были англичанами.

Программа примирения Генриха, его гарантии собственности и привилегий, его уважение к местным учреждениям и строгое соблюдение законности английскими историками было несколько преувеличено. Но следует признать, что его подход во всем отличался незаурядным творчеством, невиданным в эпоху позднего средневековья, хотя завоеваний, подобных нормандскому, также не было. Тем не менее, причина, по которой нормандцы покорились тому, что монах из Сен-Дени назвал «ненавистным ярмом англичан», заключалась в том, что они уже видели несостоятельность французской монархии, которую никак не могли поделить между собой партии бургундцев и арманьяков, и желали избежать судьбы такого могущественного оплота, каким была столица герцогства.

Нет сомнений в том, что в Нормандском завоевании, наоборот, король сохранил нормандское устройство, пригласив в свою администрацию присягнувших на верность нормандских дворян, а также священников. [218] Покорились английскому королю и принесли клятву верности немногие вельможи, большая часть высшей знати отказалась сотрудничать, за что была лишена прав на собственность и изгнана. Их поместья Генрих роздал англичанам, точно так же поступил и Вильгельм Завоеватель, который жаловал земли саксов, конфискованные у тэнов,^a) своим сподвижникам.

Перераспределение земель и титулов началось почти сразу же. В течение 1418-1419 годов новых хозяев обрели шесть графств: герцог Эксетер получил Гарфлер вместе с его огромным укрепленным родовым поместьем Лильбонн; граф Солсбери стал графом Перш; граф Уорвик — графом Омалем; лорд Эдуард Холланд — графом Мортеном; сэр Джон Грей Хетонский — графом Танкарвиллем; сэр Уильям Буршьер — графом О. Герцог Кларенс получил три виконтства, занимавшие изрядную площадь. (Герцог Бедфорд в то время не получил ничего, но когда он умер «регентом Франции» в 1435 году, то был герцогом Анжуйским, графом Менским, графом Дре, если называть только самые важные из его титулов.) Лорду Уиллоуби вместе с другими поместьями было пожаловано владение Бомниль, сэр Уолтер Хунгерсфорд стал бароном Ле Гомме. Джильберт Умфравиль получил в собственность все поместья своего дальнего родственника, Пьера д'Амфревиля в Афревиль-сюр-Итон (откуда произошли родом все его предки), а также поместье сира д'Эстутвиля, бывшего командира гарнизона Гарфлера. Менее знатные дворяне тоже были пожалованы: так, сэр Джон Попхем из Южного Хардефорда в графстве Гемпшир стал лордом [219] Ториньи, а сэр Кристофер Курвен Уоркингтонский из Кумберленда стал лордом Канским в Ко. В целом, у нормандского дворянства было конфисковано около 500 имений (фьефов).

Отрицательным моментов этих наград было то, что в обмен на них Генрих ожидал военной службы точно так же, как за 350 лет до него ожидал этого Вильгельм I от своих вассалов, получивших конфискованные поместья тэнов. Лица, пользовавшиеся дарами, должны были выполнять некоторые обязанности, как то: осуществлять материально-техническое обеспечение войск и городских гарнизонов или создавать из своих замков или владений нечто вроде крепостей или складов. Умфравилю полагалось обеспечить для королевской армии оружием и амуницией 12 тяжеловооруженых воинов и 24 стрелка. Хунгерфорду, королевскому камергеру, вменялось в обязанность ежегодно, на каждый праздник Возвеличивания святого креста, поставлять пику, украшенную лисьим хвостом, а также в случае надобности выставлять 10 тяжеловооруженных воинов и 20 стрелков. Уиллоуби, кроме того, что в день летнего солнцестояния был обязан в Кане вручать королю золотую шпору, от него требовалось личное участие в военных действиях вместе с Генрихом на протяжении всей французской кампании, а также привести с собой трех тяжеловооруженных воинов и семь лучников. На более скромном уровне некоему Уильяму Ротлейну вменялось в обязанность найти охрану для части города Кутанс, а некоему Хью Спенсеру найти людей для охраны Гарфлера. Подобной мелкой сошке Генрих грозил смертной казнью в случае, если они осмелятся покинуть Нормандию.¹⁾

Большая часть английских лордов этого Нормандского завоевания, наоборот, были именно мелкой [220] сошкой, представители наименее знатного слоя дворянства или других слоев. Они не относились к числу знаменитых или влиятельных семейств Англии, не были землевладельцами. Такие приманки, как помещичий дом и усадьба с титулом впридачу, и доходная служба являлись достаточно привлекательной причиной, чтобы остаться и обосноваться в Нормандии. Они к тому же могли ожидать большего, а не только дохода от поместья или прибыли от службы. Каждый гарнизонный капитан получал одну треть военных трофеев своих солдат (еще одну треть вкупе с одной третью его собственной доли он отправлял в королевскую казну). Существовал также протекционный налог, которым облагали селян для обеспечения содержания местного английского гарнизона. Уровень английской колонизации колебался в зависимости от местности. Так, в Гарфлере с его 10000-ым населением англичан он мог создать второй Кале. В Шербуре и Кане, в меньшей степени в Руане, Баве и Кутансе, вдохновленный опытом Уэльса, где города замышлялись как чисто английские, но с сильной валлийской прослойкой, оставались верными короне благодаря значительному числу поселенцев. Довольно большое количество англичан, обосновавшихся в Нормандии, брали в жены француженок.

Король не забывал также о своей политике примирения — ему вовсе не хотелось, чтобы его новые подданные жили с ним в состоянии вечной вражды. Большую часть административных должностей, кроме самых важных и военных постов, по-прежнему занимали французы. Дворянам, присягнувшим королю в верности, были возвращены их земли, за которые им полагалось вносить феодальные подати в той же сумме, какую они платили французскому королю. Как всегда бывает при [221] оккупационном режиме, некоторые слои населения разбогатели, в частности, правоведы. Структура Ланкастерской Нормандии давала им новые возможности, поскольку судопроизводство велось независимо от Парижа, а бесконечные новые привилегии и должности давали обильную пищу для герцогских судов. В администрации также имелось немало доходных мест для бюрократов. Некоторым нормандцам английский порядок должен был даже прийтись по вкусу, хотя большинство не принимали его.

Многие представители нормандского дворянства, включая всю высшую знать и крупных феодалов, покинули Нормандию. Часть землевладельцев укрылась в лесах, возглавив отряды маки, совершавших вместе с крестьянами налеты на оккупантов, но из-за того, что оккупационный режим затягивался, их воодушевление истощилось. В конце концов, движение сопротивления стало состоять исключительно из отрядов, членов которых можно было в такой же степени назвать партизанами, как и бандитами. Королевство было настолько ослаблено борьбой между арманьяками и бургундцами, что едва ли они могли надеяться на успех.

Жювлаль де Юрсен и монах из Сен-Дени повествуют о молодой даме из Ля Рош Гийон, Перетте де ля Ривьер, муж которой был убит при Азенкуре. Одна из наиболее знатных дам Нормандии, она в течение трех месяцев продержалась в своем огромном замке на отвесном берегу Сены, осаду которого вели Уорвик и Ги де Бутейлер, бывший капитан Руана, присягнувший Генриху в верности, один из немногих людей, занимавших высокое положение, кто так поступил. В конце концов, из пещер, располагавшихся под замком, англичане сумели сделать подкоп и подорвать его стены. [222] Вынужденная сдаться, Перетта от короля узнала, что может сохранить свои земли, если она либо принесет клятву верности, либо станет женой Ги де Бутейлера. Клясться в верности или выходить замуж за человека, являющегося в ее глазах предателем, она отказалась. Тем более, что согласно брачному контракту, земли ее и владения должен был унаследовать сын, рожденный от Ги, лишив тем самым наследства обоих сыновей от предыдущего брака. Благородная дама из де Ла Рош Гийон предпочла без средств отправиться со своими детьми на чужбину.²⁾

В 19 веке романтически настроенные французские историки в каждом нормандском бандите с большой дороги или отщепенце видели героя «сопротивления». Несомненно, что хотя в укрывавшихся в лесах бандах было немало преступников, все же большая часть их членов были народными мстителями.³⁾ Когда англичане ловили кого-нибудь в Нормандии, они позволяли ему уплатить за себя выкуп только в том случае, если пойманный был в состоянии доказать, что прибыл из той части Франции, которая еще не покорилась английскому королю, и мог, скажем, показать, что относился к одному из гарнизонов дофина. В противном случае, согласно недвусмысленному приказу Генриха, его считали «разбойником и нашим врагом» и вешали. Англичане умышленно отказывались делать какие-либо различия между партизанами и обычными преступниками. Одни и другие болтались бок о бок на одной перекладине.

Из указа, изданного Генрихом незадолго до смерти и разосланного по всем графствам Нормандии, видно, что он сам был убежден в том, что большая часть разбойников являлись дворянами. Он говорит, что «многие [223] дворяне вместе с выходцами из простого народа» (plures nobiles et alii populates) либо вступили в ряды «наших врагов» (сторонников дофина), либо, как грабители, жили в лесах и пещерах, тем самым подразумевая, что те были скорее готовы вести несчастную жизнь загнанных людей, чем присягнуть ему на верность. Независимо от того, были ли разбойники маки или бандитами, Базен однозначно свидетельствует о том, что причиной такого их обилия была английская оккупация: «как только англичан прогнали из Нормандии и заставили вернуться домой, страна была освобождена от этой кары». Более того, епископ не сомневается в том, что многими «разбойниками», в первую очередь, двигало чувство ненависти к оккупационному режиму.

Он писал: «Существовало довольно значительное количество разоренных и отчаявшихся людей, которые в силу безделья, ненависти к англичанам, жажды наживы за счет добра других людей или по той причине, что длинная рука закона разыскивала их за то или иное преступление, покинули свои поля и жилища, а вместо того, чтобы поселиться в городах и замках, удерживаемых французами, ушли в лесные неприступные чащи и вели жизнь, подобную диким зверям или волкам. Доведенные до безумия, полупомешанные, они выходили по ночам, когда было темно, чтобы врываться в крестьянские дома, грабить добро, забирая их с собой в непроходимые лесные чащи в качестве пленников и там, посредством отвратительного обращения и всевозможных пыток они вынуждали своих пленников приносить им в условленное время и место большие суммы денег (вместе с добром, незаменимым в таких условиях жизни) как выкуп за свою свободу. Отсутствие выкупа [224] означало, что те, кто был оставлен крестьянами в качестве заложников, подвергнуться самым бесчеловечным мучениям. Возможно, сами крестьяне, если грабители сумеют поймать их, будут злодейски убиты или их дома внезапно могут заняться ночью огнем и сгореть дотла... но, кроме этого, они нападали на англичан, безжалостно убивая их каждый раз, когда им предоставлялся такой шанс».⁴⁾

Нарисованная картина немного подозрительна, поскольку ее автор одно время был «коллаборационистским» епископом Лизье, послушным орудием в руках англичан, и неприязнь его к подобным людям вполне объяснима. Можно также не сомневаться, что значительное число повешенных в качестве «разбойников» являлись партизанами, сторонниками дофина, которых укрывали и кормили крестьяне. Из записей Базена за 1470 год видно, что в одном, относительно мятежников, он был уверен наверняка, повторяя снова и снова, что они существовали только из-за присутствия англичан, «страна не может избавиться или очиститься от этого наказания до тех пор, пока кончится английское владычество, пока ее не вернут французам, ее подлинным хозяевам».

Однако, куда более разрушительной по своему воздействию на англичан, чем партизанская война, была эмиграция. Некоторые дворяне эмигрировали, чтобы спасти от оккупантов свои семьи, но большинство шли на это потому, что не желали присягать на верность английскому монарху. Значительное число духовенства, включая и двух архиепископов из Руана, отказались принести Генриху клятву верности. Только три нормандских епископа принесли обет. Многие эмигрировали, и их жалование, чтобы они не умерли от голода, получали [225] их друзья. (Некоторые из оставшихся священников только делали вид, что принесли клятву верности.)

Однако большинство эмигрантов из тех, кого Нормандия меньше всего могла позволить себе потерять, составляли крестьяне в возрасте от двадцати до тридцати лет. Прочь их гнали военные поборы и жестокость обращения оккупационной армии. Часть из них нашла спасение в соседней Бретани, но были и такие, что бежали до самой Фландрии. Генрих и его чиновники настолько были обеспокоены этой потерей рабочих рук, что начали предпринимать серьезные меры, чтобы заманить людей домой.⁵⁾

Постоянный исход крестьянства из Нормандии был чреват тяжелыми последствиями для ее сельского хозяйства.

Уезжали не только французы. Уже в 1416 году из гарнизона Гарфлера начали дезертировать солдаты, тайком переправляясь через Ла-Манш. К осени следующего года эта струйка дезертиров превратилась в поток, объединивший в себе ручьи со всех концов Нормандии. В сентябре 1418 года король написал письмо к шерифам Англии, в котором жаловался на солдат, что «они без нашего дозволения в больших количествах обманным, предательским путем уходят и возвращаются в наше королевство Англию». К 1418 году он приказывает гарнизонам Кале и Гарфлера вешать всех дезертиров, которых они сумеют отловить. Была введена система пропусков, а на сэра Ричарда Уолкстеда была возложена обязанность обыскивать все суда, отплывавшие из гавани Руана. Если эта мера и оказалась эффективной, чтобы покончить с переправой через пролив, то остановить дезертирство она была не в силах. Те, кого силой заставили остаться во Франции, [226] опасаясь быть повешенными, уходили подобно «разбойникам» в леса и промышляли грабежами.

Английские дезертиры были не единственными, кто еще более усложнял жизнь французского сельского люда, настоящим бичом для них стали солдаты, остававшиеся в гарнизонах. Не было власти, типа военной полиции, которая могла бы воспрепятствовать им. В феврале 1418 года Генрих всем гарнизонным капитанам приказал наказывать солдат, которые «угнетают и грабят людей». Теоретически дисциплина обеспечивалась герцогом Кларенсом и лордом Мобреем. Несмотря на то, что они назначили уполномоченных, в гарнизонах их влияния не ощущалось. Каждый капитан получил копию предписаний короля, с которыми он должен был ознакомить своих солдат. Их содержание было на удивление характерным, особенно относительно проституток, у которых надлежало конфисковывать все деньги и ломать руки. Относительно соблюдения санитарии: войска должны были «закапывать в землю свои отходы и испражнения, освобождая жилища, чтобы в их жилищах не стояло зловоние». Не должно было быть грабежей, захватов провианта или домашнего скота.⁶⁾

Но гарнизоны существовали исключительно за счет деревни. Их жалование, как всегда, запаздывало. Когда для обеспечения их питания был основан зачаточный уполномоченный орган, он оказался неэффективным. Значительную часть войск составляли получившие прощение преступники, кроме того, в войсках, скомплектованных из агрессивных необразованных молодых людей, оказавшихся в чужой стране, волей-неволей проявляется склонность к вандализму. Даже самые лучшие солдаты склонны к грабежам и мародерству, случаи которого встречались во время Второй мировой [227] войны среди английских и американских солдат, не говоря уже о Вермахте. Случайное убийство товарища было не слишком хорошей предпосылкой для достойного обращения с местным населением. Поскольку эпидемия чумы, которая последовала за Черной Смертью,^b) сильно проредили ряды крестьян, оккупация также не способствовала улучшению условий для ухода за почвой, хорошие сельскохозяйственные угодья стали зарастать лесами. Землевладельцы ощутили катастрофическое падение своих доходов. К тому же на торговых отношениях отрицательно сказался разрыв связей со всей остальной Францией.

Английские историки выражают удивление по поводу того факта, что территорию Нормандии контролировало такое малое количество войск, что, по их мнению, является свидетельством принятия английского правления. Ответ заключается в мобильности широко разбросанных, но строго расположенных гарнизонов, состоявших порой из дюжины стрелков. Поскольку все они имели лошадей, то за короткий промежуток времени по отличным дорогам Нормандии, находившихся куда в лучшем состоянии по сравнению с дорогами Англии, могли быстро преодолеть огромные расстояния, чтобы оказать помощь соседям или с помощью тонко продуманных жестокостей добиться послушания. [228]

Тем временем, Генрих никогда не упускал случая, чтобы заявить о божественном благоволении. Его безжалостная ортодоксальность и пуританизм производили должное впечатление на многих священников. Одним из таких представителей духовенства был член Ордена испанских доминиканцев Винсент Феррер. Проповедник «геены огненной», Винсент много путешествовал, сопровождаемый повсюду свитой из кающихся грешников, среди которых были и флагелланты с окровавленными спинами. Миссия его состояла в обличении порока и испорченности. Когда во время мессы он проводил освящение Святым духом, то так заразительно всхлипывал, что вскоре вся церковь сотрясалась от плача. В мае 1419 года он прибыл в Кан и читал проповедь в присутствии короля и его двора, публично обвинив его в убийстве огромного числа христиан, мужчин и женщин, не причинивших ему никакого зла. Генрих слушал его бесстрастно. Затем он велел доставить Винсента к себе. Первыми его словами были: «Я — бич Божий, пришедший для того, чтобы наказывать людей Господа за их грехи». Когда Винсент вышел, проведя с королем наедине три часа, простой нищенствующий монах сказал ожидавшим его придворным: «Сегодня утром до того, как я пришел сюда, я верил, что король, господин ваш, был величайшим тираном среди всех христианских государей, но сейчас я проникся противоположным чувством, ибо уверяю вас в том, что он есть самый совершенный и самый богоугодный среди них всех, что здравствуют на сей день и его тяжба так справедлива и правдива, что Бог, несомненно, во всех этих войнах будет на его стороне». (Можно предполагать, что Генрих вновь утверждал, что его назначение заключается в том, чтобы установить во [229] Франции хорошее правление.) Этот случай описан послушной, но, возможно, чрезмерно хвалебной рукой графа Ормонда. Он иллюстрирует как силу влияния личности короля, так и его убежденность в том, что Бог был на его стороне.⁷⁾

Он заявил, что собирается утвердиться с помощью средства, которое имеет наибольшее распространение — денежное обращение. За период с января по сентябрь 1419 года он выпустил золотые и серебряные монеты, отчеканенные, возможно, в Руане. На золотых деньгах были выбиты буквы HFRX, что означало Henricus Francorum Rex,^c) а надпись на оборотной стороне гласила: «Christus vincit, Christus regnat, Christus imperat. («Христос побеждает, Христос царствует, Христос — император»). На грошах имелась надпись Sit nomine Domini benedictum («Да будет имя Господне благословенно»). Ясно, что свои победы, как в Уэльсе, так и при Азенкуре, король приписывал Божескому благоволению.

Но не все разделяли веру Генриха в то, что дело Англии было правым. Диалог между Францией и Правдой, написанный неизвестным французским моралистом в 1419 году, дает нам другую точку зрения. «Война, которую они развязали и продолжают до сих пор вести, неправедная, вероломная и проклинаемая, и они являются прóклятой расой, противопоставившей себя всему хорошему и благоразумному, бешеными волками, заносчивыми лицемерами, обманщиками без всякой совести, тиранами и преследователями христиан, людьми, что пьют и купаются в человеческой крови, с повадками хищных птиц, людьми, что живут за счет награбленного». [230]

От Монстреле мы узнаем, что «к этому времени границы Нормандии до Понтуаза, Клермона, Бове, Мондидье, Бретейя, Абвиля, Амьена и Сен-Валери подвергались набегам англичан и лежали теперь, опустошенные мечом и огнем; во время налетов они уносили с собой много трофеев... бедняки оставались беззащитными, ничего не имея за душой, кроме молитв и жалоб, обращенных к Богу».

Находившийся в заточении в лодонском Тауэре герцог Орлеанский писал, что короли, герцоги, графы, бароны и рыцари, купцы и простой люд — все должны молиться во Франции о мире, «потому что злые люди покорили благородную кровь», которая больше не в силах защищать своих крестьян:

¹⁾ Allmand, Lancastrian Normandy, pp. 52-3.

²⁾ Juvénal, Histoire de Charles VI, p. 545; Chronique du Religieux de Saint-Denys, Vol. VI, pp. 311-13.

³⁾ Jouet, La Resistance a l'Occupation anglais, p. 18: «На самом деле англичане старое слово «разбойник» (brigand) стали однозначно использовать в новом значении «партизан». Ловкий прием...».

⁴⁾ Basin, Histoire de Charles VII, Vol. I, pp. 166-8.

⁵⁾ «Английские власти были так встревожены, что предприняли попытку сначала ограничить, а затем пресечь поток эмигрантов, а позже старались вернуть их назад путем уменьшения ренты и налоговых уступок». Fowler, Hundred Years War, p. 14.

⁶⁾ Newhall, The English Conquest of Normandy, p. 226.

⁷⁾ The First English Life of King Henry the Fifth, pp. 132-4.

^a) Тэны — англосаксонская военнослужилая знать и крупные землевладельцы в IX-XI вв.

^b) Черная смерть — так называлась эпидемия чумы в Европе в 1348 году, которая унесла в могилы треть населения Западной Европы. После этой эпидемии остро встал вопрос о рабочих руках в хозяйствах феодалов. Сохранение заработной платы на прежнем уровне плюс дороговизна вследствие роста цен привели к массовым выступлениям крестьян во Франции и Англии. (Прим. ред.)

^c) Генрих — французский король.