Глава десятая. Падение Руана

«... даже железо не бьет так сильно, как голод, когда нет пищи».

Из работы Вегеция «военное дело» (перевод XV века)

«Французам день страшного суда не показался бы таким ужасным, каким его был вид»

Шекспир «Король Генрих V»

1 июня 1418 года Генрих вышел из Кана, чтобы начать завоевание Верхней Нормандии. Его главной целью была столица герцогства — Руан. Неделю спустя, он прибыл в Лувьер, небольшой, но хорошо укрепленный город, защищенный тройной стеной, большими бастионами и многочисленными башнями, на которых были установлены орудия всевозможных типов и размеров. Чтобы сделать подкоп под тройные стены, король применил хитроумную осадную машину, а для их разрушения он с привычным мастерством использовал собственную артиллерию. При этом он едва не погиб, что ему совсем не понравилось. Пока он совещался с графом Солсбери, находясь в шатре последнего, вылетевшее из-за городских стен ядро угодило в палатку и едва не погубило их. Несмотря на то, что Лувье имел [201] репутацию города с хорошими фортификационными сооружениями, через две недели он пал. Король довольно быстро схватил канониров, которые вели обстрел палатки Солсбери и повесил их на высоких виселицах.

Но еще до того, как Генрих подошел к стенам Лувье, его настигла тревожная весть о развитии событий в Париже, которые коренным образом изменили политическое положение во Франции. 29 мая капитан бургундцев Жан Вильер с острова Адам взял Париж. Ночью он вместе со своими людьми был тайно впущен в Париж сторонником бургундцев, торговцем скобяными и железными изделиями, который открыл им Сен-Жерменские ворота. Деспотичный Бернар Арманьяк вместе со своими приверженцами был брошен в темницу. Две недели спустя толпа бургундцев ворвалась в тюрьмы и выволокла узников на улицы, где была учинена кровавая расправа над тысячами людей, включая женщин и детей: нагое и безобразно изуродованное тело графа Бернара, подвергнутое осквернению, три дня провалялось в канаве. Настоятелю кафедрального собора Парижа, стороннику Арманьяка, Танги (Tanneguy) де Шастелю удалось сбежать вместе с молодым дофином, чтобы присоединиться к арманьякам за пределами столицы. Но теперь Париж был в руках герцога Бургундского и тот был преисполнен решимости спасти его от англичан.

Герцог тотчас забыл о своих союзнических обещаниях королю Англии и занялся укреплением Понт-де-л'Арша, крепости, служившей охраной Сене, как раз в том месте, где король намеревался перейти ее, чтобы направиться на Руан. Это была досадная неудача, поскольку Сена в других местах была глубокой и широкой. С южной стороны (откуда шел Генрих) мост с мощными фортификационными укреплениями охранялся [202] стеной и заполненным водой рвом. На северном берегу стояли надежные укрепления с обилием орудий. Защитниками на многие мили вокруг были уничтожены все лодки.

Река имела 400 ярдов в ширину и перейти ее вброд не представлялось возможным. Северный ее берег к тому же охранялся бургундскими войсками, присланными герцогом Жаном. Король отобрал лучших пловцов и приказал им попытаться достать потопленные лодки, но вражеский пушечный огонь и град стрел, пущенных из арбалетов, не позволил им сделать этого. Тогда Генрих распорядился соорудить квадратные лодки из кож и ивовых прутьев. Должно быть, эту идею ему подали рыбачьи плетеные лодки, обтянутые кожей, виденные им в Уэльсе. Между южным берегом и серединой реки были разбросаны крохотные островки, так что из шестов и кож можно было соорудить понтонные мосты и тем самым сократить расстояние вдвое. Незадолго до рассвета 14 июля сэр Жан Корнуолл с шестьюдесятью тяжеловооруженными воинами под прикрытием лучников пересек оставшийся отрезок пути на кожаных лодках. Позади них с двумя или тремя легкими пушками плыла лошадь. Корнуолл был в таком приподнятом настроении, что, оказавшись на другом берегу, возвел в рыцари своего тринадцатилетнего сына, которого взял с собой. Предместье было срочно укреплено и усилено. Тогда же на оказавшихся бесценными кожаных лодках был наведен полновесный мост, по которому на другую сторону переправились 5000 англичан, и герцог Кларенс вынудил форт сдаться». Самый благочестивый король... упал на колени и самозабвенно поблагодарил бессмертного Господа». 20 июля Понт-де-л'Арш, которому ничего не оставалось делать, сдался. [203]

Монстреле записал, что в Понт-де-л'Арш король оставил сильный гарнизон, «в страхе перед которым большая часть крестьянства побросала свое добро и обратилась в бегство».¹⁾ Теперь у Генриха не только был мост через Сену, но, поскольку он перекрывал реку и имел фортификационные сооружения, позволявшие контролировать речной транспорт, Руан в семи милях вниз по течению реки теперь был надежно отрезан от Парижа. Нормандская столица внезапно оказалась в полной изоляции, лишенная какой-либо надежды на помощь или материальное обеспечение. Король получил возможность начать неспешную осаду места, которое, как явствовало из его собственного описания, данного в письме, адресованном своим подданным в Лондоне, было «кроме Парижа самым замечательным местом во Франции».

Руан и в самом деле был замечателен, один из богатейших и красивейших французских городов с населением свыше 70000 человек. Его ткани и творения ювелиров, в обычные времена легко перевозимые в столицу по реке, были основными предметами торговли роскошных парижских лавок. Кроме красоты собора и множества богатых аббатств и монастырей, город мог похвастаться почти 70 церквями, которые находились внутри его стен. Дома состоятельных горожан, не жалевших денег на их строительство и обстановку, славились богатейшим убранством. Места собраний горожан по роскоши намного превосходили таковые в Англии.

Кроме того, что этот город был одним из богатейших и красивейших во Франции, он к тому же обладал мощными оборонительными соружениями. В нем имелся 5000-ое войско тяжеловооруженных воинов, командовал которым капитан Руана Ги ле Бутейлер, нормандский [204] дворянин с большим опытом и недюжинными командирскими способностями. Здесь же находился 15000-й отряд милиции (народного ополчения), куда входила знаменитая группа отборных арбалетчиков под командованием Алена Бланшара, еще одного испытанного воина. Артиллерией, насчитывавшей большое количество пушек, командовал выдающийся канонир Жан Журден, под началом которого находилось 2000 человек. Все руанцы были совершенно уверены в надежности и неуязвимости высоких массивных городских стен, протянувшихся на 5 миль. Для защиты от пушечного огня они были укреплены земляными насыпями. Стена имела шестьдесят башенок и пять круглых выступающих башен, которые защищали пять огромных ворот. На всем протяжении были установлены пушки. Каждая башня имела по три орудия, направленные под разными углами. Между башнями на стене стояли хорошо утрамбованные землей и готовые к бою по одной крупнокалиберной пушке. На стене, на равном расстоянии друг от друга, располагались мелкокалиберные орудия, позволявшие вести обстрел на дальнюю и ближнюю дистанцию. Кроме того, между башнями на парапете имелось восемь мелкокалиберных орудий для ведения ближнего боя. У каждых ворот стояли катапульты. (Эти подробности дает английский очевидец событий Джон Пейдж.²⁾) Городской ров с трех сторон был углублен и заполнен волчьими ямами, так как не был прикрыт Сеной. Предместья города были безжалостно разрушены, даже храмы превратили в груды развалин. В городе было прекрасное обеспечение водой и у горожан имелось достаточно времени, чтобы обеспечить себя запасами продовольствия. Так велика была уверенность гарнизона в своей способности отбить любую атаку, [205] что город давал приют всем беженцам, откуда бы они ни прибыли. Но самым главным было то, что герцог Бургундский дал слово чести, что бы ни случилось, городу он придет на выручку.

Генрих со своей армией подошел к стенам Руана в полночь 31 июля. Утром, когда руанцы пробудились ото сна, то обнаружили, что со всех сторон окружены английскими войсками. Король отлично знал психологическую сторону ведения войны. Он разбил пять укрепленных лагерей, связанных между собой траншеями. Свою штаб-квартиру он расположил в Картезианском монастыре в 1200 ярдах от восточной стены. Кларенс разместился с западной стороны в частично разрушенном монастыре, Эксетер — на севере и Хундингдон — на юге, на дальнем берегу среди развалин того, что раньше было окрестностями Сен-Севра. Глостер остановился немного севернее Генриха. Обреченный город со стороны реки был изолирован тремя огромными цепными заграждениями, растянутыми поперек Сены с помощью нескольких военных кораблей, которые поставили на колеса и с распущенными парусами для облегчения передвижения доставили к месту по суше. Сухопутный путь был протяженностью свыше четырех миль. В пяти милях выше Руана через реку был построен деревянный мост, оказавшийся значительным достижением военной инженерии того времени. Англичане нарекли его «Мостом Св. Георгия». В дно реки были вбиты сваи, между ними натянуты цепи, на которых был сделан деревянный настил. Сплошная линия осады нарушалась только укрепленным аббатством и фортом Святой Катерины на крутом склоне холма того же имени, что находились на востоке всего в нескольких сотнях ярдов южнее штаб-квартиры короля. Она была [206] частично защищена полоской болотистой земли и ее пушка полностью контролировала ведущую из Парижа дорогу, на которой с минуты на минуту мог появиться герцог Бургундский со своей армией. Еще одной занозой в боку англичан был Кодебек, городок, располагавшийся в нескольких милях вниз по течению, гарнизон и орудия которого представляли опасность для идущих вверх по течению кораблей, подвозивших англичанам провиант и пополнение. Но 2 сентября Солсбери штурмом взял холм Святой Катерины, а неделю спустя Уорвик с боями завладел Кодбеком.

Судя по той уверенности, которая прозвучала в письме Генриха, написанном 16 августа мэру и олдерменам, в котором он просил о проведении мероприятия, сродни эвакуации из Дюнкерка,^a) только наоборот, падения Кодебека король ожидал. В нем говорилось: «И молю вас о том, чтобы со всевозможной поспешностью вы вооружили так много мелких судов, сколько сможете, нагрузив их провиантом и особено выпивкой, и отправили их в Гарфлер, откуда они могли бы подняться вверх по реке Сене в сторону Руана, имея на борту упомянутый провиант для придания сил нам и нашему воинству». Лондон с великодушием ответил. Вместе с письмом он прислал «тридцать больших бочек сладкого вина, десять тирского, десять рейнского, десять мальвазии, тысячу бочонков эля и пива с двумя тысячами пятьюстами кубками, из которых ваше воинство могло бы пить».³⁾ [207]

[208]

Суть его стратегии была проста. Поскольку от его пушечной канонады было мало толка, он решил уморить Руан голодом и вынудить его сдаться. Теперь, когда Кодебек пал, провиант для его солдат мог с легкостью доставляться из Англии.

Пока Генрих ждал, когда его блокада возымеет действие, он решил, тем временем, навести ужас на окрестности, что бы там не говорили английские историки о его желании вести политику примирения. Побочный сын графа Ормонда, брат Томас Батлер, приор Килменхема и член ирландского Ордена рыцарей-госпитальеров, прибыл с 1500 ирландскими кернами в шафрановых плащах — воинами на боевых пони, вооруженных ножами и дротиками, которых король видел в Ирландии, когда был мальчиком. Хорошо зная их нрав, он в поведении с местным населением предоставил им полную свободу действий. Они совершали налеты на селения, расположенные в глубине герцогства, возвращаясь назад с отрубленными головами и даже с ребятишками, перекинутыми через лошадиные шеи. По вполне понятным причинам, нормандское крестьянство перед этими дикарями с хлыстами и волынками испытывало дикий ужас. Даже Генриха шокировали сообщения об их зверствах, вследствие чего он приказывал некоторых из них высечь. Он посылал их на самые опасные участки, когда возникала хоть малейшая надежда на прибытие подкрепления, чтобы они могли нанести первый удар.

Гарнизон продолжал осуществлять вылазки за пределы городских стен и атаковал англичан. Иногда отряды французов насчитывали более 1000 человек. Осаждавшие отгоняли их назад, хотя и несли при этом некоторые потери. Французы устраивали ловушки и [209] засады, в которые они при отступлении заманивали своих преследователей. Когда Жан Блаунт, лейтенант Гарфлера, вызвал одного из капитанов Руана на поединок, тот выехал ему навстречу и сбросил противника с седла, после чего проткнул тело мечом, а затем, привязав его к конскому хвосту, вернулся в Руан. Чтобы вернуть тело товарища, друзьям Блаунта пришлось заплатиь 400 золотых ноблей. Генрих перед стенами города возвел ряд виселиц, на которых вешал всех, кто попадал в плен. Ален Бланшар отплатил ему тем же, английских пленных он вздергивал на земляных укреплениях, привязав к их шеям собак, некоторых из них он вместе с собаками зашивал в мешки и сбрасывал в воды Сены. Единственное, в чем французы обыгрывали англичан, если можно так выразиться, так только в словесной войне. Вдохновенное отлучение от церкви английского короля, сделанное с городских стен главным викарием Руана, оказалось настолько выразительным, что вызвало у Генриха приступ ярости.

Нехватка еды стала ощущаться уже в середине августа, кроме того осаждавшим удалось отвести в сторону часть городского водоснабжения. Разразилась чума, и вскоре улицы города были усеяны грудами мертвых тел. Но руанцы были уверены, что помощь придет. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем они начнут задумываться о возможности капитуляции.

У Генриха не было сомнений в том, что их вера небеспочвенна. Снова и снова до него доходили тревожные слухи о том, что бургундцы двигались в сторону Руана. Его солдаты бдительно несли караул, чтобы не пропустить их приближения. Однажды он даже приказал воинам лечь спать в доспехах. Руан сквозь [210] кордон англичан, мимо виселиц, умудрялся посылать своих отважных гонцов, которые молили герцога Бургундского прийти поскорее на помощь. Один престарелый руанский священник в присуствии короля Карла VI и герцога принялся кричать: «Haro!». Этот крик применялся нормандцами издревле как призыв прийти на помощь и спасти от грабителей. Герцог пообещал прийти с подмогой. В ноябре до ушей голодавших горожан дошла весть о том, что могучая армия герцога, готовая принести им избавление, была уже на марше и что ее прибытие ожидалось через четыре дня после Рождества. По этому поводу осажденные отправились в церкви, чтобы поблагодарить Господа и позвонить в колокола. Тем временем, герцог достиг Понтуаза, который располагался всего в 20 милях от Руана, но ближе не подходил. Его солдаты стали ссориться с войсками дофина, которые все были сторонниками Арманьяка. Тем временем, армейский провиант подошел к концу. В войске, пришедшем на выручку, продолжались ссоры, оно отступило до Бове, где распалось. Из гарнизона же все шли и шли умоляющие просьбы, молившие герцога Жана не оставлять их, но успеха они не возымели.

Джон Пейдж, ничем не прославивший себя солдат, который принимал участие в осаде, оставил нам волнующую повесть об осаде, изложенную в скверных стихах, написанных «грубо и не в рифму». Будучи убежденным в правоте дела короля и в том, что Генрих был «самым царственным из принцев христианского мира», он в то же время был жалостливым человеком, который от всей души сочувствовал несчастным руанцам. Он писал, что пришло время, когда у них не стало никакого другого мяса, кроме конины, а когда она подошла [211] к концу, им пришлось ограничиться кошками, собаками, крысами и мышами, а также любыми очистками овощей, которые они еще могли найти. Они даже ели корни щавеля.⁴⁾ Хорошенькие девушки продавали себя за краюшку хлеба. Рассказы о несчастьях осажденных короля не трогали. Он продолжал производить масштабные земляные работы и строить блокгаузы, устанавливая на них пушки для пресечения любой попытки оказания помощи или поставки провизии.

В начале Рождественских праздников гарнизон выпроводил из города 12000 «бесполезных ртов», надеясь, что им разрешат уйти. Но несмотря на то, что в группах изгнанников, выпущенных из каждых ворот, были только старики и кормящие матери, король приказал своему войску согнать этот несчастный исход во рвы и оставить их там под зимним небом и бесконечными потоками льющегося с небес дождя умирать мучительной голодной смертью. Дождь не прекращался на протяжении всех недель их медленной смерти. Во рву, рассказывает нам Джон Пейдж, можно было встретить маленьких двух и трехлетних детей, просивших подаяние, поскольку их матери были мертвы. Эти несчастные люди лежали на раскисшей от влаги земле и молили подать им кусок хлеба. Некоторые из них находились на последнем изыхании, другие уже не могли открыть глаз и едва дышали. Они были высохшие, как прутья.

 На десять-двенадцать мертвецов во рву, что умерли тихо и без криков, словно во сне, приходилось не более [212] одного живого. Младенцев, что родились во рву, Генрих приказал собрать в корзины и покрестить, после чего так же в корзинах их снова вернули матерям.

Благочестивый, как всегда, король отметил праздник Рождества временным перемирием, которое должно было продлиться 24 часа, т. е. весь день Рождества Христова. В ров он отправил двух священников и трех слуг с корзинами провианта. К капитану Руана Ги ле Бутейлеру он послал своих геральдов с предложением пищи для голодающих и с приглашением без опасения прийти в английский лагерь, чтобы получить ее. Капитан не поверил ему и не разрешил руанцам воспользоваться этим предложением. Те, кто находился во рву, помолились за Генриха, чтобы он «выиграл свое право», если можно верить Джону Пейджу, «потому что у англичан нежные сердца».

Как Джон Пейдж объясняет (а Вегеций учит), голод способен пробивать даже самые неприступные стены. В ночь, в канун нового 1419 года было слышно, как у ворот, ведущих на мост, какой-то французский рыцарь прокричал, что хочет поговорить с бароном или рыцарем из хорошего рода. Отозвался Джильберт Умфравиль, сказав, что он рыцарь, и назвал свое имя. (Свое происхождение он вел от нормандского рыцаря, который пришел в Англию с Вильгельмом Завоевателем.) Француз поблагодарил Бога за то, что «в твоих жилах течет древняя нормандская кровь». Умфравиль устроил так, чтобы могли прийти парламентеры из Руана и обсудить с королем возможность переговоров.

Утром они прибыли. Генрих, что очень похоже на него, заставил их ждать до тех пор, пока он не закончит слушать мессу. Наконец, когда он увидел их, лицо его [213] приняло грозное выражение. Один из парламентеров заметил, что Руан не был значимым городом, король гневно ответил: «Он мой, и я получу его!» Тогда они начали просить его о людях во рву, он ответил: «Приятели, кто их туда спровадил?» Переговоры о полной капитуляции начались на другой день. Они проходили в двух палатках в лагере Глостера. Когда снова была затронута тема рва, король холодно выслушал и отказался выпустить «бесполезные рты», снова спросив о том, кто поместил их туда. «Туда поместил их не я, а вы»! Он настаивал на том, что Руан принадлежит ему по праву, укорял парламентеров в том, что они «держали его город, являющийся его наследством». Он сел на своего любимого конька: «Руан — мое наследство». Согласно «Первой английской жизни» он потребовал: «Или, может быть, вы на себя возьмете смелость судить о моем титуле? Разве вы не знаете, сколько замков, городов и других укреплений было нами приобретено и захвачено, и как часто с поля брани возвращались мы с победой, преследуя супостатов? Не это ли были знаки справедливости?»⁵⁾ Он повторял слова о том, что Господь был на его стороне, что подтверждалось знаками бежественного оправдания.

Переговоры прервались, и гонцы вернулись в Руан, тем не менее, городская беднота больше не намерена была терпеть, они назвали знать «фальшивыми предателями, убийцами и бандитами», грозя расправиться с ними, чтобы не умереть от голода. Парламентеры вернулись, чтобы снова начать переговоры с английским королем. Они «совещались день, они совещались ночь при свете свечей и факелов». Затем не без посредничества архиепископа Кентерберийского и духовенства Руана они согласились сдаться в течение 8 дней, к 19 [214] января, если к полдню условленного дня не подоспеет помощь, выплатить контрибуцию в сумме 300000 золотых крон. Заложниками для гарантии уплаты выкупа было оставлено 80 человек, из них было 20 рыцарей или дворян и 60 горожан. По настоянию Генриха они также согласились выдать ему главного викария Руана, Робера де Ливе, чье отлучение от церкви король Англии нашел столь оскорбительным для себя, а также Алена Бланшара, капитана арбалетчиков. Ливе был передан и «тотчас закован в кандалы, из которых ему до конца его несчастных дней не выбраться», и Генрих заточил его в «мрачную темницу». Бланшара тотчас вздернули на виселице.

Во второй половине дня 19 января король в золотом парадном облачении на троне в своей штаб-квартире в картезианском монастыре получил, наконец, ключи от Руана. Затем он провозгласил герцога Эксетера капитаном города, приказав ему занять его той же ночью. На другой день в сопровождении четырех, облаченных в торжественные одежды прелатов и семи таких же аббатов, Генрих подъехал к главным воротам. Снаружи его встретила процессия из духовенства Руана, в руках которых было не менее 42 обрядовых крестов, каждый из которых он поочередно поцеловал. Затем, с привычным для него мрачным выражением лица, без помпы и труб, одетый во все черное, но с золотой цепью, спускавшейся до самой земли, на черном боевом коне, в черной попоне и сбруе он въехал в город Руан. Его сопровождал один-единственный сквайр с пикой, конец которой был украшен кисточкой из лисьего меха, что было любимым знаком отличия Ланкастеров. Он, прежде чем отправиться в замок, прошел в собор, чтобы прослушать хвалебную мессу. [215]

Горожане, наблюдавшие за прибытием короля, были живыми скелетами, обтянутыми кожей, с провалившимися глазами и вытянувшимися носами. Они еле дышали и почти не могли разговаривать. (Хотя «Брут» — современная ему английская хроника утверждает, что «все они так громко, как только могли, выкрикивали слова рождественского гимна».⁶⁾) Кожа их была серой, как свинец, и все они были похожи на изображения мертвых королей, которые можно увидеть на гробницах. На улицах валялись горы трупов и толпились сотни голодных, выпрашивавших кусок хлеба. Король распорядился, чтобы в Руан была доставлена провизия, поскольку теперь они были его преданными подданными, но люди продолжали умирать на протяжении еще многих дней. Повозки не управлялись вывозить мертвые тела для захоронения.

Согласно условиям капитуляции, всем защитникам, за исключением тех, имена которых были оговорены особо, было разрешено покинуть город, если они того пожелают. Но на тот счет, как им следовало уходить, у Генриха были свои, основанные на бережливости соображения. «Гарнизону было приказано выходить через ворота, ведущие к Сене, — рассказывает нам Монстреле, — до конца моста Святого Георгия их сопровождал английский эскорт, после чего представители короля обыскивали их, отбирая все деньги и ценности, взамен давая по два су. Многих дворян даже раздевали, лишая их красивых камзолов, сшитых из меха куницы или разукрашенных золотом, или же заставляли их переодеваться в другие, менее ценные платья».⁷⁾ Конфискованное добро шло на пополнение королевских сундуков. [216]

¹⁾ Monstrelet, op. cit., Vol. III, p. 278.

²⁾ Page, 'The Siege oî Rouen' in The Historical Collections of a Citizen of London, pp. 4-5.

³⁾ Riley (ed.), Memorials of London and Lower Life in the XIIIth, XIVth and XVth Centuries.

⁴⁾ Page, op. cit., p. 18.

⁵⁾ The First English Life of King Henry V, pp. 134, 135.

⁶⁾ The Brut of England, p. 422.

⁷⁾ Monstrelet, op. cit., Vol. III, p. 308.

^a) С 27 мая по 4 июня 1940 г. из Дюнкерка на 861 судне была переправлена в Англию англо-французская армия в количестве 338226 солдат, (см. К. Типпельскирх. История второй мировой войны. 1 т. стр. 83) (Прим. ред.)