Глава IV. Основные факты процесса феодализации
|
Сущность генезиса феодализма; замечание Ф. Энгельса. Образование крупной земельной собственности как основы феодальных производственных отношений. Постепенное закрепощение мелких самостоятельных производителей. Формы установления зависимости аллодистов от крупных землевладельцев; прекарий и его формы, бенефиций, иммунитет. Средневековая вотчина и ее структура, ее хозяйственное значение; вотчина — крупное хозяйство, основанное на мелком производстве. Крестьянская зависимость в средние века и ее различные формы: личная, поземельная и судебно-административная форма зависимости. Политическо-административное значение вотчины. Сложность отношений зависимых крестьян и господствующего класса; роль традиции в оценке К. Маркса. «Реальный» характер этих отношений.
Нам нет нужды в нашей работе подробно останавливаться на процессе феодализации, т. е. на образовании феодальной собственности господствующего класса, с одной стороны, на постепенном закрепощении масс непосредственных производителей и превращении их в класс зависимого или крепостного крестьянства, с другой. Основные направления этого процесса общеизвестны, а многие важные подробности и конкретно-исторический ход феодализации не везде достаточно изучены, особенно если принять во внимание историю таких стран, как Швейцария, некоторые части Балтийского побережья и, наконец, Скандинавские страны, где процесс феодализации принял столь своеобразные формы, что позволил ряду ученых вообще сомневаться в его наличии. Поэтому нашей задачей является показать лишь самые общие факты и направления той эволюции, в результате которой сложилось типичное феодальное общество на территориях нынешних наиболее крупных государств Западной Европы. При этом мы будем обращать главное внимание на изучение тех внутренних экономических и социальных процессов, которые лежат в основе и составляют содержание этого процесса. Следует иметь в виду, что государственная власть содействовала и ускоряла эти процессы, но отнюдь не создавала их, как это утверждали многие историки прежнего времени. Мы должны твердо помнить то предостережение, которое сделал в свое время Энгельс, имея в виду как раз процесс феодализации. «Господствующим классом, который постепенно складывался здесь (у германских племен после завоевания ими Римской империи, — С.С.) с ростом имущественного неравенства, мог быть лишь класс крупных землевладельцев, формой его политического господства — аристократический строй. Поэтому, если мы увидим, как на возникновение и развитие этого класса неоднократно и как будто даже преимущественно оказывали влияние политические средства, насилие и обман, то мы не должны забывать, что эти политические средства только содействуют усилению и ускорению необходимого экономического процесса»1. Первым вопросом при изучении процесса феодализации является вопрос об образовании в «варварских» обществах крупной земельной собственности, а с нею и класса крупных земельных собственников — будущих феодалов. Там же Энгельс говорит: «Аллодом создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противоположность. С момента установления аллода германцев на бывшей римской территории он стал тем, чем уже давно была лежавшая рядом с ним римская земельная собственность, — товаром. И таков уж неумолимый закон всех обществ, покоящихся на товарном производстве и товарном обмене, что распределение собственности делается в них все более неравномерным, противоположность между богатством и бедностью становится все резче и собственность все более концентрируется в немногих руках... с того момента, как возник аллод, свободно отчуждаемая земельная собственность, земельная собственность как товар, возникновение крупной земельной собственности стало лишь вопросом времени»2. Итак, концентрация земельной собственности, говорит Энгельс, происходила прежде всего в недрах самой общины-марки путем обогащения одних общинников и обнищания других. Этому естественному процессу способствовало и помогало вмешательство государственной власти; Энгельс указывает, как это происходило. Во-первых, после «варварских» завоеваний на территории бывшей Римской империи сохранилось много поместий крупных римских землевладельцев, поместий, которые обрабатывались свободными или зависимыми поселенцами, платившими оброк; во-вторых, к фиску «варварских» государств были присоединены римские государственные земли, «народная земля» самих франков и конфискованные королями во время многочисленных гражданских войн земли бунтовщиков. Все эти колоссальные государственные земельные фонды так же быстро растаяли, как и появились, розданные приближенным короля, его дружине (антрустионам) и церкви. Затем, сначала во Франкском государстве, а позже и всюду в Европе, началось массовое создание бенефициев, условных владений с обязательством несения военной службы королю — явление, которое Энгельс, говоря о Франкском государстве ранних Каролингов, называет «переворотом в аграрных отношениях»3. Итак, оседание королевских дружинников на землю, рост церковного землевладения, бенефициальная система, — вот те процессы, которые ускорили образование крупной земельной собственности. Целью всех этих пожалований королевской власти, как и целью тех лиц из бывших общинников, которым удавалось концентрировать в своих руках землю, было средоточие богатства и влияния. Последнее в феодальном обществе оказывалось связанным со значительными политическими правами; об этом мы скажем ниже. Здесь же мы остановимся на влиянии образования крупной земельной собственности и класса крупных земельных собственников на положении непосредственных производителей этого времени. Те самые условия, которые способствовали образованию крупного землевладения, приводили с необходимостью к тому, что массы свободных общинников-аллодистов в определенном смысле теряли свою землю и превращались в безземельных, сначала свободных, а затем получивших землю, но потерявших свою свободу общинников. Ускорению процесса утери общинниками своих аллодов способствовали общие неблагоприятные условия времени: ...гражданские войны и конфискации имуществ, а с другой стороны, уступки земель церкви, вынужденные большей частью давлением обстоятельств и стремлением к безопасности»4. При таких условиях терявший землю и разоряемый общинник, не находивший себе защиты ни у народных судебно-административных организаций, ни у королевской власти, вынужден был становиться под покровительство местных сильных людей, получая одновременно от них и земельный участок, и часто даже средства производства, но теряя взамен этого свою свободу и превращаясь в зависимого или просто крепостного человека своего нового господина-сеньора. В свою очередь крупный землевладелец обеспечивал свое хозяйство рабочими руками зависимых от него людей, кроме того уплачивавших за земли и помощь, которые они получали от нового господина, своей работой и приношениями (барщина и оброк). Остановимся вкратце на том, как устанавливались эти отношения зависимости. К концу VIII и началу IX в. в самом крупном из «варварских» государств, во Франкском, «переворот в земельных отношениях» идет уже полным ходом, а вместе с ним создается тот социально-экономический строй, который мы называем феодальным. Крупная феодальная собственность здесь господствует и ее господство распространяется по всей остальной Европе. Мелкие непосредственные производители, общинники-аллодисты мало-помалу исчезают и превращаются в держателей. Выше мы сказали, что аллодисты теряли свою землю в определенном смысле. Здесь следует пояснить эту мысль. Мы не должны представлять себе дело так, что крестьянские земли были подвергнуты экспроприации, а самих крестьян сгоняли с земли, как это было, например, в Англии XVI в. При низком уровне производительных сил того времени требовалось «много земли и много рабочих рук» для того, чтобы получить достаточное для жизни количество продуктов сельского хозяйства. Господствующий класс был заинтересован не в захвате земли у крестьян, а, наоборот, в обеспечении земли достаточной рабочей силой. Поэтому, как говорит Энгельс, не экспроприация земли, а аппроприация ее трудящемуся человеку была характерна для средневековья. Сущность захвата земли в это время заключалась в том, что аллодист терял свое право собственности на эту землю и превращался в держателя на феодальном праве, т. е. становился обязанным платить за нее и нести повинности, устанавливающиеся либо обычаем, либо соглашением. Эта перемена в положении аллодиста и составляла содержание понятия верховной собственности феодала на определенную округу. О том же, как сам сеньор получал эти права и становился соответственно сеньором, следует сказать подробное. Захваты феодалами крестьянской земли и крестьянских наделов приобретают с начала IX в. массовый характер. В капитулярии Карла Великого от 811 г.5 читаем: «...бедняки жалуются на лишение их собственности; одинаково жалуются на епископов, и на аббатов, и на их попечителей, на графов и на их сотников». «Показывают, — говорится далее в том же капитулярии, — что, если кто отказывается передать свою собственность епископу, аббату, графу или ...сотнику, ищут случая, чтобы осудить такого бедняка, а также заставить его идти на войну, и это до тех пор, пока, оскудевши, волею-неволею собственность свою не передаст, или не продаст, и те, кто совершит передачу, проживают дома без всякого беспокойства». Так крупные землевладельцы, особенно те из них, которые в качестве графов располагали всеми средствами принуждения, «утесняли свободных людей рабскими службами в свою пользу», превращая их в зависимых от себя людей. Наиболее распространенной формой установления зависимости разоряющегося бедняка от крупного землевладельца была практика так называемых прекариев, известная еще с римских времен и распространенная во Франкском государстве со времен Меровингов. Прекарий, что дословно означает «переданное по просьбе» (от лат. precor), есть условное земельное держание, которое крупный земельный собственник передавал либо во временное, либо в пожизненное держание безземельному или малоземельному бедняку с обязательством последнего нести в пользу собственника те или иные повинности и оброки. Существовали три вида прекариев: 1) когда держатель земли получал ее всю от собственника (precaria data); 2) когда он отдавал свою собственную землю крупному землевладельцу и получал ее же обратно, но уже не как свою собственную, а как уступленную ему землевладельцем с обязательством несения барщины и оброков (precaria oblata); смысл этой операции заключался в том, что, отдавая свою землю, бедняк получал от крупного землевладельца покровительство и в случаях нужды — помощь против других сильных людей; 3) в некоторых случаях, особенно когда крупным землевладельцем была церковь или монастырь, бедняк, отдавший свою землю своему будущему господину, получал обратно не только ее, но и некоторое прибавление в виде лесного или заболоченного участка, который надо было превратить в участок, годный для посевов (precaria remuneratoria). Само собой разумеется, что «раз попав в такого рода зависимость, они (бедняки. — С.С.) мало-помалу теряли и свою личную свободу; через несколько поколений они были уже в большинстве своем крепостными»6. Система прекариев предполагала зависимость отдельных крестьян от отдельных местных землевладельцев, причем форма и степень зависимости устанавливалась каждый раз индивидуально. Были, однако, и такие формы, которые распространялись сразу на многих, ставили в зависимость от крупного землевладельца целые деревни и даже несколько деревень. Таков был прежде всего бенефиций. Король, жалуя бенефиций и требуя за него военную службу, разумеется, давал землю населенную и передавал бенефициарию доходы от жителей этой территории, что при натуральном хозяйстве, господствовавшем в то время, было единственным способом вознаграждения. Жители территории бенефиция становились людьми, зависимыми от бенефициария, если только они не сделались таковыми еще до этого. Если учесть общие условия этой эпохи — стремление «маленьких людей» получить от крупных землевладельцев защиту и покровительство, нетрудно представить себе, как быстро бенефициарий расширял круг зависимых от него людей—прекаристов, кабальных людей, коммендировавшихся ему лиц и т. д. В IX—X вв. бенефиций из условного владения, каким он был вначале, превратился в феод — наследственное владение и, таким образом, зависимость жителей бенефиция укрепилась и стала постоянной. Естественным результатом роста крупного землевладения было постепенное сосредоточение в руках крупных землевладельцев судебных, административных, финансовых функций и функций военного руководства. «Высшая власть в промышленности, — говорит Маркс, — становится атрибутом капитала, подобно тому как в феодальную эпоху высшая власть в военном деле и в суде была атрибутом земельной собственности»7. Эти новые функции крупного землевладельца получают свое окончательное юридическое оформление в виде так называемого иммунитета. Королевская власть, конечно, не была заинтересована в расширении публично-правовых функций частных лиц. Но она была слишком слаба для того, чтобы противодействовать этому, и принуждена была санкционировать то, что происходило на местах вопреки ее желанию. Советские историки8 показали, что это расширение прав крупных землевладельцев совершалось постепенно. Например, права частной юрисдикции крупные землевладельцы имели по отношению к своим людям издавна — посаженные на землю рабы и колоны судились у своего господина; иммунитет как учреждение известен был еще в Римской империи. Это была привилегия, даваемая как целым общественным группам (например, людям свободных профессий, некоторым коллегиям ремесленников или торговцев), так и отдельным лицам. Сущность этой привилегии заключается в том, что людей, получивших такую привилегию, освобождали от экстренных податей и некоторых видов государственных или муниципальных повинностей. Сущность иммунитета в «варварских» королевствах была несколько иной. Франкский иммунитет, например, заключался в том, что представителям королевской власти в областях (герцогам, графам и их должностным лицам) запрещалось вторгаться во владения лица, получившего иммунитетную грамоту, и в передаче судебных, административных, полицейских и всяких других обязанностей владельцу иммунитета, который получал право исполнять их лично или через поставленных им должностных лиц. Итак, представители общественной власти не могли вступать в пределы иммунитетной территории, откуда подобного же рода установления на Руси получили название «невъезжих» или «несудимых грамот». Иммунитетные права крупного землевладельца обычно сводились к следующему: он пользовался на своей земле судебной властью, председательствуя на судебных собраниях подвластного ему населения; имел право взимать на территории иммунитета все поступления, которые до этого шли в пользу короля (налоги, судебные штрафы и иные поборы); наконец, он являлся предводителем ополчения зависимых от него людей. Его юрисдикции обычно были подведомственны гражданские иски и мелкие правонарушения. Высший уголовный суд оставался, как правило, в руках короля и осуществлялся его представителями; впрочем, в каролингский период некоторые иммунисты получали и право высшего суда. Иммунист выполнял функции государя в пределах иммунитетной территории, причем и сам король, и иммунист рассматривали свои функции с точки зрения тех доходов, которые были связаны с их осуществлением, а самые функции расценивались как частное управление своим землевладением. Этот частноправовой характер — отличительная черта феодального мышления, в течение долгого времени не различавшего публичноправовых видов деятельностей от частноправовых или, лучше сказать, смотревшего на все виды деятельности с точки зрения частного права и усматривающего в самом государстве лишь форму частной собственности государя. Вполне понятно поэтому, что когда мы говорим о феодальной вотчине средних веков, нам приходится рассматривать ее одновременно и как собственность, и как государство, а те связи и формы подчинения, которые существовали внутри ее и определяли положение подвластного населения как вытекающие из еще недифференцированного представления о власти сеньора над населением его вотчины, в которой он был одновременно собственником — хозяином и государем. Таков смысл известного замечания Маркса о том, что «в феодальную эпоху высшая власть в военном деле и в суде была атрибутом земельной собственности». Наша задача теперь заключается в том, чтобы, принимая во внимание указанный двойственный характер средневековой вотчины, с этой точки зрения изучить положение зависимого населения — непосредственных производителей, сформировавшихся в основной эксплуатируемый класс феодального общества — в класс крепостного или зависимого крестьянства. Остановимся сначала на хозяйственном значении вотчины. Феодальная вотчина была своеобразным учреждением. Как форма хозяйства господствующего класса она была не столько производственной организацией, сколько организацией для эксплуатации подвластного господствующему классу населения, организацией для получения феодальной ренты. Вотчина предполагала уже существующей организацию производителен, т. е. общину-марку. С появлением вотчины, т. е. с завершением процесса феодализации, эта община-марка из общины свободных людей превратилась в зависимую, чаще всего в крепостную общину, но при этом никаких существенных изменении марка как хозяйственная организация не претерпела. Производство в общине легло в основу производства в вотчине, поскольку вотчинное хозяйство не существовало отдельно от хозяйства общины-марки. Производственный процесс в общине совершался при помощи индивидуальных мелких орудий производства, поэтому и в средневековой вотчине, как бы ни была велика эта вотчина, производство было мелким и таким оно оставалось в течение всего существования феодальной формации. Прогресс в области производительных сил и прежде всего в технике был чрезвычайно медленным, так как раз найденная эмпирически форма индивидуального орудия удовлетворяла непосредственного производителя и поэтому имела тенденцию к своему длительному сохранению. Отсюда тот консерватизм техники всех формаций, существовавших до капитализма, о которых говорит Маркс, противополагая ему революционизирующее значение для технического базиса капиталистического способа производства9. Прогресс же в сельском хозяйстве средних веков выражался главным образом в увеличении культурной площади, которая обрабатывалась неизменными орудиями труда, соответствующими мелкому хозяйству непосредственного производителя. Итак, феодальная вотчина была крупным хозяйством, покоящимся на мелком производстве. Эти общие замечания позволят нам лучше понять внутреннюю структуру и хозяйственное значение средневековой вотчины. Земля средневековой вотчины состояла из двух частей: земли, находившейся в хозяйстве самого феодала, и крестьянских наделов. В документах раннего средневековья первая обычно называлась домениальной землей (terra dominica, terra indominicata, dominium), отсюда и французское слово «домен». Вторая часть — крестьянские наделы — обычно обозначаются либо как держания, ибо крестьянин не является собственником земли, а лишь ее владельцем и «держит» (tenet) эту землю от крупного землевладельца; либо определяются со стороны юридического характера держания, откуда их название — mansi serviles, mansi ingenuiles, mansi lidiles — где первое слово обозначает размер держания (надел, достаточный для существования крестьянской семьи, и в то же время обеспечивающий крупному землевладельцу соответствующее количество дохода), часто принимаемый за единицу, — второе же слово (serviles, lidiles, ingenuiles) означает число и характер тех повинностей, которые идут с такого надела в пользу землевладельца и которые определяются степенью зависимости держателя. Говоря о чисто экономической стороне этого вопроса, следует отметить, что земля домена была обычно меньше, чем совокупная земля всех крестьянских держаний, так как при низком уровне производительных сил труд, затрачиваемый на поддержание сил семьи непосредственного производителя, или, как Маркс его называет, необходимый труд, поглощал большую часть трудового времени крестьянской семьи и прибавочный труд не мог быть особенно большим, а следовательно и сфера его приложения, т. е. барская запашка, не могла быть велика. Обычно, как показывают источники раннего средневековья, пахотный домен составляет не более одной трети совокупности пахоты крестьянских наделов. Этим же объясняется и то обстоятельство, что в состав домена входят главным образом не пахотные земли, а леса, пустоши, болота и т. д. В прежнее время при существовании свободных общин они составляли общинные угодья, так называемую альменду, а неопределенность прав на них общинников сделали их первыми жертвами корыстолюбия феодалов, которые раньше всего захватили как раз общинные угодья и пользование ими общинниками обусловили дополнительными повинностями в свою пользу. Пахотные земли домена лежали чересполосно с крестьянскими наделами и обрабатывались держателями при помощи принадлежащего им не только фактически, но и юридически инвентаря. Особенность средневекового производства в деревне (а в раннее средневековье все производство было деревенским) заключалась в том, что с точки зрения хозяйственных интересов крупного феодального землевладельца само крестьянское хозяйство рассматривалось прежде всего как средство обеспечения господского хозяйства рабочей силой и инвентарем. Существование мелкого крестьянского хозяйства, лежавшего в основе всего производства в средние века, позволяет нам понять другую весьма существенную отличительную черту феодального хозяйства в целом. Феодальный собственник земли не мог получить дохода от своей земли иначе, как путем передачи своей земли небольшими наделами в руки крестьян. Земля оказывалась в более или менее прочном владении крестьянина, и господин был заинтересован в том, чтобы каждый клочек принадлежащей ему земли был передан крестьянину, так как только находящаяся в руках крестьянина земля приносила доход, который мы, следуя Марксу, называем феодальной рентой. В какой бы форме ни существовала феодальная рента, она, будучи частью труда (или его продукта) непосредственного производителя, зависела от исправности и благосостояния крестьянского хозяйства и крестьянской общины. Следствием этого факта была относительная экономическая независимость и отдельного крестьянского хозяйства, и крестьянской общины в целом от хозяйства феодальной вотчины. Больше того, хозяйство самого господина-вотчинника, обслуживаемое мелким крестьянским хозяйством с характерным для него мелким производством, целиком зависело от хозяйственных распоряжений и порядков общины — организации производителей феодальной формации. Лежавшие чересполосно с крестьянскими полями домениальные земли при господстве двухполья или трехполья входили в соответствующие клинья деревни-общины и подлежали принудительному севообороту наравне с крестьянскими наделами. Господин, заинтересованный в получении феодальной ренты, не вмешивался ни в хозяйственные распоряжения деревни-общины, ни в хозяйство отдельного крестьянина, ибо не только крестьянское, но и его собственное хозяйство регулировалось общиной-деревней. Таким образом, непосредственный производитель феодальной формации мог быть владельцем всех средств производства и экономически самостоятельным хозяином на своем наделе, верховная собственность на который принадлежала феодалу. О чрезвычайно важных для положения непосредственных производителей следствиях этого обстоятельства Маркс говорит так: «Согласно предположению, непосредственный производитель владеет здесь своими собственными средствами производства, предметными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств его существования; он самостоятельно занят своим земледелием, как и связанной с ним сельской домашней промышленностью... При таких условиях прибавочный труд для номинального земельного собственника можно выжать из них (непосредственных производителей. — С.С.) только внеэкономическим принуждением, какую бы форму ни принимало последнее»10. Другими словами, внеэкономическое принуждение как средство получения прибавочного труда или прибавочного продукта от экономически самостоятельного хозяина и личная зависимость как средство внеэкономического принуждения — таковы специфические черты феодального способа производства, в основе которого лежит феодальная собственность на землю и вытекающая из нее необходимость передачи земли во владение непосредственных производителей. Итак, основная масса крестьян в средние века состояла из несвободных или крепостных крестьян. Но сказать так — это значит дать лишь самую общую характеристику правового положения крестьян. Средневековые юристы углубляли эту характеристику, подвергая детальному анализу существо тех связей, в результате которых складывалось подчинение крестьянина феодалу. И такой детальный анализ не лишен основания, в особенности для понимания дальнейшей судьбы крестьянства, которое на западе Европы начало рано, но медленно и постепенно освобождаться от крепостной зависимости, выкупая ее сразу или частично освобождаясь от различных форм подчинения, составлявших в совокупности то, что мы называем крепостным состоянием. Поэтому постараемся понять крепостное состояние во всей сложности тех связей, которые привязывали крестьянина к его господину, или к его земле, или к нему как иммунисту. Средневековые юристы различали три вида подчинения крестьянина сеньору, причем собственно крепостным считался человек, который зависел от одного и того же сеньора сразу во всех трех отношениях. Это — личная поземельная и судебная зависимость. Для раннего средневековья было не столь характерно существование людей, зависимых во всех трех отношениях от одного и того же сеньора, но для поздних форм зависимости, например, для так называемого «второго издания крепостного права», такое положение было почти всеобщим. Каждый из этих видов зависимости отличался как по своему происхождению, так и по тем специфическим формам повинностей, которые были с ним связаны. Личная зависимость вела, по-видимому, свое происхождение от рабства. Холоп (а таких было много среди барской челяди), посаженный на землю, оставался сервом со всеми вытекавшими из этого факта юридическими последствиями, хотя как самостоятельный хозяин на господской земле он фактически был уже не рабом, а крепостным. Юридическими признаками серважа были следующие прапва господина: серв не имел права передавать по наследству свой надел кому бы то ни было, не уплатив своему сеньору особого взноса — mortuarium, состоявшего либо из части имущества (лучшая голова скота, венчальное украшение и платье его жены и т. д.), либо, в более поздние времена — из определенной суммы денег; он выплачивал «поголовный» налог — capaticum; запрещались браки между лицами, зависимыми от разных сеньоров, и за разрешение на такой брак требовался особый взнос, forismaritagium, так как он считался сервом, т. е. юридически — рабом; все прочие повинности не были фиксированы и взимались по воле сеньора, когда, где и сколько угодно (tallagium non fixum vel ad misericordiam domini). Поземельная зависимость вытекала из факта принадлежности крестьянского надела сеньору. Земля надела юридически составляла часть вотчины, в силу чего крестьянин должен был нести разнообразные повинности — в форме барщины или оброков, обычно пропорционально размерам надела и сообразно тем обычаям, которые были закреплены традицией и были точно перечислены в кадастрах вотчины. Крестьянин периодически должен был «признавать», что земля его надела — не его земля, а сеньора, и тем самым признавать себя обязанным уплачивать традиционные повинности, следуемые с надела. Судебная зависимость непосредственных производителей средних веков вытекала из иммунитетных прав сеньора и выражалась в большом количестве разнообразных повинностей. Иммунитетная грамота давала право феодалу осуществлять суд на территории, в ней указанной, территории, часто выходившей за пределы собственно вотчины иммуниста. В этом случае все население территории иммунитета попадало в сферу судебной и административной власти сеньора вне зависимости от того, было ли оно до получения сеньором грамоты зависимым от него или нет. Эта зависимость выражалась в том, что население должно было судиться в суде иммуниста, а все судебные штрафы, равно как и те повинности, которые шли раньше королю или его представителям за отправление ими судебных и административных функций, шли уже не в пользу короля, а в пользу сеньора. Поскольку сам король смотрел на выполнение им данных функций с точки зрения тех доходов, которые они ему приносили, пожалование иммунитетной грамоты рассматривалось как пожалование части королевских доходов тому или другому частному лицу, на которое возлагалось теперь и выполнение соответствующих этим доходам функций. В иммунитетных грамотах короли обычно оставляли за собой право суда за особо тяжкие преступления (разбой на больших дорогах, изготовление фальшивой монеты), все же остальные случаи подлежали суду иммуниста. Если иммунист был крупным феодалом, имевшим своих вассалов, то он мог вместе с феодом передать вассалу право суда над населением этого феода, оставляя в свою очередь за собой право суда по тяжким уголовным преступлениям; в таком случае право суда делилось между несколькими сеньорами. В более позднее время в некоторых странах такое деление судебной власти вошло в обычай. Во Франции сеньориальная юстиция обычно делилась на высшую, среднюю и низшую в зависимости от тяжести преступления или величины штрафа; и каждая из этих ступеней сеньориальной юстиции могла принадлежать отдельному феодалу. Другими словами, один и тот же житель вотчины мог иметь трех судебных сеньоров, что, как мы увидим, было ощутительно для крестьян не только тогда, когда крестьянин совершал преступление или нуждался в судебной защите своих прав, но и вообще всегда: ведь иммунист не только владел юридическими правами, но и осуществлял на иммунитетной территории конкретные функции, приносившие немалый доход. Как представитель административной власти сеньор следил за порядком в общественных местах, например на рынках, больших дорогах и т. д. и в соответствии с этим взимал рыночные, дорожные, паромные, мостовые и прочие пошлины и имел право на доход с так называемых баналитетов. Наиболее распространенными были три вида последних — баналитеты печи, мельницы и виноградного пресса. Лица, зависимые от сеньора в судебном отношении, обязаны были печь хлеб только в печи, специально указанной сеньором или принадлежащей ему, обязаны были давить вино только под прессом сеньора и молоть зерно только на его мельнице. Весьма вероятно, что это право сеньора выросло из необходимости охранять мир и спокойствие в местах обычного скопления народов (пресс, мельница) или из-за опасности пожаров, но уже издавна установился обычай, согласно которому любой из судебнозависимых людей мог за особую пошлину не выполнять этих обязанностей, т. е. мог печь хлеб в собственной течи и т. д. С судебно-административными правами сеньора было связано также право сеньора требовать барщину по починке дорог, мостов и т. д. На это последнее обстоятельство необходимо обратить особое внимание, ибо нередко бывали случаи, когда такого рода «общественная» барщина использовалась феодалами для своей личной выгоды и превращалась в сеньориальную, облегчая таким путем новое закабаление крестьянства. Например, в заэльбской Германии в XVI в. владельцы рыцарских имений, как правило, переводили барщину по исправлению дорог на свои поля и таким путем превращали общественную повинность в обычную господскую барщину. Другой такой случай отмечен Марксом в уже цитированном замечании об усилении барщины в позднее средневековье в Румынии11. Особенностью средневековых форм зависимости, как мы уже говорили, было то, что непосредственный производитель не обязательно был зависим от сеньора во всех трех видах зависимости сразу, хотя такие случаи и не исключались. Собственно крепостничество в полном смысле этого слова имело место тогда, когда крестьянин зависел от одного и того же сеньора во всех трех видах зависимости, и именно это имел в виду Энгельс, когда он говорил, что в раннее средневековье еще были заметны остатки древнего рабства. Но более распространены были случаи, когда непосредственный производитель был зависим лишь по одному или двум видам зависимости, либо зависел не от одного, а от нескольких сеньоров. Крестьяне, будучи лично зависимыми от одного сеньора, могли поземельно зависеть от другого и быть в судебной зависимости от третьего. И, наконец, как мы уже говорили, нередки были случаи, когда один и тот же крестьянин в одном судебном отношении мог зависеть от нескольких сеньоров. Степень зависимости непосредственного производителя от сеньора могла быть, следовательно, чрезвычайно различна, и этим зависимость крестьян вплоть до конца XV в. резко отличается от зависимости, установившейся в некоторых областях Европы в позднее средневековье. Кроме того, мы должны здесь указать еще на некоторые моменты, усложняющие структуру вотчины и существо отношений зависимости, которые складывались в ней между господами и непосредственными производителями. Такими моментами были (уже в раннее средневековье) усложнения, которые вытекали: а) из иерархической структуры самого господствующего класса, б) из своеобразия и огромного значения традиции, обычая, которые в этом обществе заменяли писаное законодательство и, наконец, в) из тех изменений, которые в более позднее время, с развитием товарно-денежных отношений возникали в результате мобилизации земли, продажи и покупки земли не только собственной, но и различных форм феодальных держаний. Известно, что в результате широкого применения института вассалитета господствующий класс феодального общества представлял собой лестницу подчинений одних феодалов другим. Каждый крупный землевладелец считался вассалом короля и каждый феодал мог иметь своих вассалов путем уступки тому или другому лицу части своей земли с ее населением в качестве феода. «Сословная иерархия спускается от короля через крупных бенефициариев к их свободным держателям и, наконец, к несвободным, становится признанным и официально действующим наряду с другими элементом государственного порядка»12, — говорит Энгельс. Крупный феодал, передавая бенефиций или феод вассалу, передавал ему и феодальную ренту (или ее часть) с населения феода, которое таким образом становилось в зависимость от нового сеньора, не теряя своей зависимости и от вышестоящего. Установление вассалитета приобретало характер распределения феодальной ренты между различными слоями и даже различными индивидуумами господствующего класса — с одной стороны, а с другой — ставило непосредственных производителей в зависимость от многих сеньоров, причем зависимость от каждого из них выражалась в обязанности уплаты определенного вида повинностей и платежей. Крупный землевладелец, например, предоставляя феод своему вассалу, мог сохранить за собой право суда по особо важным преступлениям или даже право на сбор рыночных пошлин в том или другом городке или местечке. В таком случае крестьяне феода по важным преступлениям подлежали суду не своего непосредственного сеньора, а суду сеньора своего сеньора должны были уплачивать рыночные пошлины в случае, если они посещали город, оговоренный в иммунитетной грамоте, не своему непосредственному сеньору, а сеньору вышестоящему на ступенях феодальной иерархической лестницы. Так как иерархическая лестница могла иметь много ступеней и у вассала крупного сеньора могли быть в свою очередь собственные вассалы, то такая зависимость непосредственных производителей приобретала чрезвычайно запутанный характер. Еще большую сложность и вместе с тем путаницу вносило то обстоятельство, что по сложившемуся обычаю, традиции отношения между людьми приобретали характер отношений между вещами и из «личных» превращались в «реальные». Феодальной формации свойственно чрезвычайно медленное развитие производительных сил и вследствие этого длительное, продолжающееся иногда в течение столетий воспроизводство одних и тех же отношений. Поскольку условия хозяйствования не изменялись в течение долгого времени, феодальный держатель и его потомки несли в пользу своего сеньора одни и те же повинности иногда в течение нескольких столетий. Самый размер и характер повинностей становится обычаем, и эти повинности рассматриваются и крестьянами, и сеньорами как законные, а отступление от них — как нарушение стародавнего обычая, как нечто противозаконное. На эту особенность феодального общества обратил внимание Маркс в замечательной 47-й главе III тома «Капитала», которая является главным нашим источником научного понимания феодальной формаций ...ясно, — говорит Маркс, — что при том примитивном и неразвитом состоянии, на котором покоятся это общественное производственное отношение и соответствующий ему способ производства, традиция должна играть решающую роль. Ясно далее, что здесь, как и повсюду, господствующая часть общества заинтересована в том, чтобы возвести существующее положение в закон и те его ограничения, которые даны обычаем и традицией, фиксировать как законные ограничения. Это же, — оставляя все другое в стороне, — делается впрочем само собой, раз постоянное воспроизводство базиса существующего состояния, лежащих в основе этого состояния отношений, приобретает с течением времени урегулированную и упорядоченную форму, и эти регулярность и порядок сами суть необходимый момент всякого способа производства, коль скоро он должен приобрести общественную устойчивость и независимость от простого случая или произвола. Урегулированность и порядок являются именно формой общественного упрочения данного способа производства и потому его относительной эмансипации от просто случая и просто произвола»13. Этим Маркс объясняет неизменность размеров феодальной ренты, но сама эта неизменность порождает еще одно явление, чрезвычайно характерное для феодализма: превращение определенных отношений между людьми, и в данном случае отношений между сеньором и его держателем в юридическое качество самого держания. За наделом, однажды отданным серву, закрепляются все повинности, свойственные сервскому держанию и сохраняющиеся тогда, когда земля серва переходит, например, к лично свободному человеку, даже если этот человек сам принадлежит к господствующему классу. Французский юрист XIII в. Ф. Бомануар говорит: «Отнюдь не исключена возможность того, чтобы дворянин держал землю на вилланском праве... только он должен выполнять за вилланские держания то, что следует, как если бы эту землю держали зависимые люди, ибо свобода лица не делает вилланского держания свободным»14. И наоборот, серв мог иметь свободное державие. Эти сложные отношения стали еще более усложняться позже, когда с развитием товарно-денежных отношений земля и отдельные повинности феодально-зависимых людей стали объектом купли-продажи. Говоря о переходе к денежной форме феодальной ренты, Маркс замечает, что при ней «становится существенным моментом капитализированная рента, цена земли, а следовательно, ее отчуждаемость и отчуждение, и что благодаря этому не только прежние оброчные крестьяне могут превратиться в независимых крестьян-собственников, но и городские и прочие денежные люди могут покупать участки земли с той целью, чтобы сдавать их крестьянам или капиталистам и пользоваться рентой как формой процента на свой таким образом употребленный капитал...»15 В какой мере запутываются при этом отношения между непосредственным производителем и сеньором или сеньорами-феодалами, можно судить на основании следующих примеров. Покупка земли в более поздний период, когда укрепляются экономические связи между городом — потребителем сельскохозяйственных продуктов, и деревней, нуждающейся в товарах ремесленного производства, становится иногда необходимой из чисто хозяйственных расчетов желающего округлить свое хозяйство, нередко ведущееся в расчете на продажу его продуктов на рынке близлежащего города. В таких случаях сельский хозяин часто вынужден прикупать землю, не считаясь с теми повинностями, которые лежат на покупаемом участке. Феодальный собственник такой земли в большинстве случаев охотно разрешает крестьянину продать землю, так как надеется, что с переходом земли в руки предприимчивого хозяина неуклонное поступление всех следуемых с земли повинностей будет более обеспеченным. Поэтому во всех страдах Западной Европы очень часты случаи, когда крестьянские держания покупаются не только крестьянами, но и горожанами, и лицами привилегированных сословий, причем эти лица вместе с землей принимают на себя обязательство выполнять все повинности, лежащие на покупаемом участке в пользу сеньора. Отсюда ведет свое происхождение еще одно чрезвычайно распространенное явление: продажа и покупка не земли, а отдельных видов феодальной ренты. С развитием товарно-денежных отношений, главным образом в городе, складывается определенный процент на капитал и вследствие этого каждый доход, в том числе и любой вид феодальной ренты, может капитализироваться, т. е. рассматриваться как процент на капитал, затраченный на его приобретение. Поэтому каждая форма ренты, каждый отдельный доход, из суммы которых складывается феодальная рента в целом, может стать предметом купли-продажи. На этой основе складывается прежде всего обычай констатуироваиной ренты, распространенный во всех странах Европы. Суть его заключается в том, что сельский хозяин мог продать право на получение определенного дохода со своей земли, например обязанность вносить покупателю ежегодно определенное количество зерна или других сельскохозяйственных продуктов, которые, таким образом, рассматривались как процент на капитал, полученный в виде цены этой повинности. Можно было, например, купить мешок зерна в качестве ежегодной ренты, и если, предположим, мешок зерна стоил на рынке 10 рублей, а обычный процент в это время равнялся 5%, то цена «вечной» ренты в один мешок ежегодно равнялась бы 200 рублям. Такая конституированная рента была чрезвычайно распространена в Западной Европе при феодализме повсюду и представляла собой своеобразную феодальную форму ипотечного кредита, т. е. кредита под залог земли. Не менее распространенной была купля-продажа различных видов феодальной ренты. Можно было, например, купить у сеньора право на оброк с определенных держаний (или на часть оброка), можно было купить право на барщину, на рыночные, дорожные, мостовые пошлины, на баналитеты и даже на суд; можно было купить право на получение феодальных повинностей со всей вотчины или какой-либо ее части. Единственным ограничением лишь было правило, по которому владение некоторыми видами феодальной ренты могло принадлежать только лицам привилегированных сословий. Таким, например, было право охоты, держать голубей (право голубятни), иметь кроличьи садки и т. д., права, которыми обладали только сеньоры, имеющие права высшей юстиции, но и здесь находились обходные пути, которые позволяли французским сеньорам сдавать так называемым Генеральным откупщикам всю сумму феодальных повинностей с определенной территории своих сеньорий. Такие случаи особенно были часты в XVIII в., накануне буржуазной революции во Франции, где чванливое дворянство считало ниже своего достоинства заниматься хозяйством и сдавало все свои феодальные ренты на откуп предприимчивым буржуа или деревенским богатеям, которые затем выколачивали из своих же односельчан колоссальные прибыли. Представим теперь себе, в какое положение попадал феодальный держатель земли по отношению к такому откупщику или рантье. Зависимость от сеньора сохранялась, но к ней присоединялась не только фактически, но и юридически зависимость от владельца ренты, часто своего же брата-мужика, который как владелец хотя бы одного вида ренты фактически являлся заимодавцем по отношению к крестьянину, право на ренту с которого он купил, вследствие чего он становился частичным сеньором крестьянина, продавшего ренту. «Если в средние века деревня эксплуатирует город политически повсюду, где феодализм не был сломлен исключительным развитием городов, как в Италии, то город повсюду и без исключений эксплуатирует деревню экономически своими монопольными ценами, своей системой налогов, своим цеховым строем, своим прямым купеческим обманом и своим ростовщичеством»16. 1 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, с. 497-498. 2 Там же, с. 497. 3 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, с. 495. 4 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 19, с. 502. 5 "Хрестоматия по истории средних веков", т. I, М., Госполитиздат, 1961, с. 436. 6 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 21, с. 152. 7 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, с. 344. 8 См. указанные в библиографии работы Д.С. Граменицкого, А.Д. Удальцова, Л.Т. Мильской и др. 9 См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, с. 497-498; см. также т. 20, с. 279-280. 10 К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 25, с. 353. 11 См. К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, стр. 248—249. 12 К.Маркс и Ф.Энгельс . Соч., т. 25, ч. II, стр. 366. 13 К.Маркс и Ф.Энгельс . Соч., т. 25, ч. II, стр. 356—357. 14 P. de Веaumаnоіr. Les Coutumes de Clemort en Beauvaisis. Paris. 1899—1900, § 1502. 15 К.Маркс и Ф.Энгельс . Соч., т. 25, ч. II, стр. 366. 16 К.Маркс и Ф.Энгельс . Соч., т. 25, ч. II, стр. 365. |
загрузка...