Шахматы и церковь
|
Понятие «сокровища» является ключевым понятием феодальной власти. Этим словом обозначается совокупность ценного движимого имущества, которым владеет любой обладатель значительной власти, будь то суверен, крупный сеньор, прелат или же аббатство. Это нечто вроде «воображаемого музея»: пользование им, его хранение и публичная демонстрация являются неотъемлемой частью литургии власти. И великий король, и простой аббат сознают необходимость обладать сокровищем. Предметы, из которых может состоять это самое сокровище, образуют длинный список. Однако несмотря на то, что список этот будет меняться и от века к веку, и в зависимости от типа власти, отдельные его составляющие останутся практически неизменными. Прежде всего это реликвии и культовые предметы, ценные металлы и монеты (иногда мусульманские, с надписями из Корана), золотые, серебряные изделия и посуда, драгоценности и драгоценные камни. Затем, главным образом в числе сокровищ аристократии, это оружие и военное снаряжение, конские сбруи, седла, шкуры животных, меха, ткани и дорогая одежда, а также все связанные с ней аксессуары, выставляемые напоказ. Наконец, собрания редкостей, среди которых манускрипты и грамоты, научные приборы и музыкальные инструменты, экзотические предметы, игры, всевозможные curiosa и даже животные — живые или нет, дикие (медведи, львы, пантеры) и прирученные (соколы, лошади, собаки)1.
Все эти вещи играют важнейшую роль в символике и репрезентации власти. Они являются объектами ритуальной демонстрации, их показывают вассалам, высоким гостям и даже просто странникам, остановившимся на постой. Иногда их дарят или обмениваются ими; но чаще предпочитают их приобретать, собирать, накапливать. У каждого такого предмета есть своя история, своя мифология, свое легендарное происхождение, свои чудесные и даже чудотворные свойства, целительные или оберегающие. Эти предметы окружены верованиями, а их сила происходит от свойств тех материалов, из которых они сделаны. Напротив, творческий или интеллектуальный труд, затраченный на их изготовление, мало что значит. Для тех, кто ими обладает или жаждет ими обладать, они имеют весомое экономическое, политическое и онирическое значение, но едва ли эстетическое, по крайней мере не в том смысле, который мы сегодня вкладываем в это слово. Эти вещи значимы, они дорого стоят, они укрепляют престиж и власть, они будоражат воображение. В Средние века шахматные фигуры часто встречаются в сокровищницах церквей или аббатств, и в этом смысле случай Сен-Дени отнюдь не единичен. Так, в одной из самых богатых сокровищниц христианского мира — в сокровищнице аббатства Сен-Морис д’Агон в Вале имеется несколько арабских шахматных фигур, а в Кёльнском соборе хранилось три полных шахматных набора, ныне утраченных; один происходил из Северной Европы, два других — с Пиренейского полуострова2. Поразительно отношение Церкви к шахматам: с одной стороны, она осуждает игру, с другой — будто бы окружает некоторые шахматные фигуры культом, сходным с культом реликвий. Она объявляет шахматы дьявольской игрой, но фигуры, предназначенные для игры, собирает, а подчас и почитает. Чтобы понять это видимое противоречие, нужно разобраться в хронологии. Особенно часто прелаты и церковные власти (синоды, соборы) запрещали игру в XI—XII веках. Впоследствии они делают это реже, и к концу Средневековья эта тенденция практически сходит на нет. Этому есть несколько причин. Прежде всего — неэффективность подобных запретов: ведь со временем игра в шахматы все больше и больше захватывала общество. Затем произошедшая в XIII веке переоценка игр как таковых, ставших отныне полноценной частью куртуазного и рыцарского воспитания3. И, наконец, самое главное — постепенное устранение основной причины враждебного настроя Церкви по отношению к шахматам: отказ от использования игральных костей, то есть от элемента случайности, азарта. Древний индийский вариант обычной игры в шахматы, где ход фигуры (выбор фигуры, которая делает ход, и/или количество клеток, на которые она должна продвинуться на доске) определялся тем, что выпадает на костях, не был в действительности забыт в то время, когда игра получила распространение в исламском мире, и даже в некотором смысле пережил второе рождение в момент своего появления на Западе. Для Церкви игровой азарт (который на латыни передается словом alea) — сущее безобразие, все азартные игры она считает дьявольскими. Кости — еще того хуже: ведь в них играют чаще, чем в любую другую игру, играют где угодно и когда угодно, в замке и в хижине, в трактире и в монастыре, и часто проигрывают все, чем владеют: деньги, одежду, коня и жилище. Кроме того, эта игра опасна. Несмотря на то, что игроки перемешивали кости в рожке, нередки были случаи мошенничества, особенно с применением шулерских костей, о которых иногда упоминают литературные тексты: у костей nompers, неравных, одна и та же грань воспроизводилась дважды; у plommez, пломбированных, одна из граней утяжелялась за счет свинца; у longnez, длинноносых, одна грань была намагничена. Часто это приводило к дракам, которые иногда перерастали в настоящие междоусобицы4. Именно кости, в первую очередь, и навредили шахматам. Епископ Флоренции, которого Петр Дамиан обвинил в 1061 году в пристрастии к шахматам, ответил в свою защиту, что хотя он в них и играл, но — «без костей». И в самом деле, отказавшись от использования костей, игра в шахматы мало-помалу становится уважаемой, а затем приобретает и престижный статус. Отныне азарт уступает место размышлению. И если в конце XII века прелаты все еще накладывают запрет на эту игру для клириков — ибо это пустая трата времени, дающая повод для распрей и оскорблений, — то к мирянам, играющим в шахматы, они начинают относиться терпимо. В середине следующего века времяпрепровождение за игрой в шахматы уже предусматривается уставами некоторых религиозных общин, при соблюдении непременных условий — не использовать кости и не играть на деньги5. Некоторые авторы, как, например Готье де Куэнси в «Чудесах Богородицы», даже изображают шахматные партии, в которых силы Господа противопоставлены силам Дьявола. И все-таки один король был настроен по отношению к шахматам еще более жестко, чем Церковь: Людовик Святой. Всю свою жизнь он питал отвращение к играм и азарту. В 1250 году во время плавания на корабле из Египта в Святую землю он без колебаний выкидывает за борт шахматную доску, фигуры и кости, которыми играли его собственные братья; этот случай произвел глубокое впечатление на его биографа Жуанвиля, лично наблюдавшего сцену6. Четырьмя годами позже, в декабре 1254-го, издавая свой знаменитый указ, реорганизующий управление королевством, король решительно осуждает шахматы, а также все игры на доске (предшественницы триктрака и бэкгэммона) и все игры в кости. Однако среди королей и князей Людовик Святой — исключение. Некоторые суверены, его современники, были страстными шахматистами: например, император Фридрих II (умерший в 1250 году), который у себя при дворе в Палермо смело бросает вызов мусульманским чемпионам, или король Кастилии Альфонс X Мудрый (1254-1284), который за год до своей смерти приказывает составить обширный трактат, посвященный трем играм, осужденным тридцатью годами ранее его кузеном, королем Франции: шахматам, играм на доске и костям7. Однако хронология объясняет не все. Церкви начали собирать в своих сокровищницах шахматные фигуры задолго до того, как прелаты стали более терпимо относиться к игре. Возможно даже, что в некоторых аббатских сокровищницах арабские фигуры хранились еще до того, как игра появилась на Западе, то есть до 1000 года. Свидетельство тому — завещание шахмат графом Урхельским в пользу церкви Святого Эгидия от 1008 года. Отношение к игре и отношение к шахматным фигурам — совершенно разные вещи. Причин этому несколько, однако основная состоит, видимо, в том, что многие средневековые шахматные фигуры, из числа самых больших и красивых, не предназначались для игры. Они были связаны с другими, более важными и торжественными контекстами: ими обладают, их демонстрируют, к ним прикасаются, их собирают и хранят. Их место не на шахматной доске, а в сокровищнице. Так называемые фигуры Карла Великого из сокровищницы Сен-Дени как раз и отвечают этой роли: это не пешки, которыми играют, это символические предметы. Эти фигуры — не игровые. Ритуал, который за ними стоит, — не игра, а культ; культ, сохраняющий в себе что-то языческое и придающий священное значение прежде всего материалу, из которого сделаны эти предметы: благородной кости. 1 По поводу понятия «сокровище» см. прекрасную книгу: Schramm Р. Е., Mutherich F. Denkmale der deutschen Konige und Kaiser. Munchen, 1962. 2 Murray Н. J. R. A History of Chess, op. cit., n. 6, p. 420-424. 3 Mehl J.-M. Jeu d’echecs et education au XIIIе siecle. Recherches sur le "Liber de moribus” de Jacques de Cessoles, these, universite de Strasbourg, 1975. 4 Об играх в кости в Средние века см.: Semrau F. Wurfel und Wurfelspiel im alten Frankreich. Halle, 1910; Pastoureau M. La Vie quotidienne en France et en Angleterre au temps des chevaliers de la Table ronde. Paris, 1976, p. 138— 139; Mehl J.-M. Tricheurs et tricheries dans la France medievale: l'example du jeu des des // Historical Reflections / Reflexions historiques, vol. 8, 1981, p. 3-25; Id. Les Jeux au royaume de France, du XIIIе siecle au debut du XVIе siecle. Paris, 1990, p. 76-97. 5 Mehl J.-M. Le jeu d’echecs a la conquete du monde // L’Histoire, n° 71, octobre 1984, p. 40-50, особенно p. 45. См. также: Mehl J.-M. Les Jeux au royaume de France, op. cit., p. 115-134. 6 Jean de Joinville. Histoire de saint Louis, ed. N. de Wailly. Paris, 1881, § LXXIX, et ed. J. Monfrin, Paris, 1995, § 405. Об этом эпизоде см. также: Le Goff J. Saint Louis. Paris, 1996, p. 541. 7 Alphonse X le Sage. Juegos de acedrex, dados у tablas. Leipzig, 1913 (факсимиле и комментарии — W. Hiersmann). |
загрузка...