Глава 6. Отшельники и странствующие монахи

Монастыри и приораты! При этих словах воображение рисует руины английских аббатств или более похожие на крепость своды Монте-Кассино в Италии или монастыря Святого Галена в Швейцарии на вершине горы. Однако эти импозантные здания и чудесные пейзажи, свидетельствующие о богатстве и мощи, – вовсе не те места, где можно было отыскать первых христианских монахов. Само слово «монах» (от греческого «monos») означает «одинокий человек», и поэтому первые отшельники, как правило, устраивали себе жилище в шалаше, или в пустыне, или в пещере, или просто где-нибудь под сплетенными ветками деревьев. Там, живя в полном одиночестве, они питались ягодами, орехами или финиками, потому что отшельничество зародилось на Востоке. Проводя жизнь в молитвах, размышлениях и при полном отказе от всяких удовольствий, они пытались подавить человеческое естество и присущую человеку тягу к удовольствиям земной жизни, чтобы достичь небесного блаженства. Главной их целью было спасение собственной души. Сами того не желая, они тем не менее влияли на других. Скоро к ним стали присоединяться мужчины и женщины, которые жили по соседству в отдельных кельях и стремились во всем подражать им. Через некоторое время возникла необходимость в выработке свода правил, которые бы регулировали жизнь этих отшельников. Одним из первых таких сводов был Свод законов святого Василия Великого (379 г.), который применялся в Византийской империи вплоть до VIII–IX веков.

Однако к началу V века монастыри появились и на Западе. Самыми знаменитыми были монастыри Святого Кассиана в Марселе и Святого Гонори, в Иль-де-Лерин на юге Франции. Кассиан, который посетил многие обители на Востоке, разработал свод законов для своих монахов. Позже этому своду правил следовали во многих монастырях Запада. Главной целью его учения было достижение чистоты сердца. Для этого «мы должны стремиться к одиночеству и предаваться посту, ночному бдению, тяжелой работе, наготе тела, чтению и другим послушаниям».

К 530 году Цезарий Арльский из монастыря в Лерине также ввел у себя определенные правила, а помимо этого в Ирландии были основаны обители, функционирующие по правилам, принятым в восточном христианском мире. К VI веку они так прославились своей ученостью, что в них потянулись схоластики со всех сторон: они шли торговыми путями от Луары до Корка. В 550 году там причалил флот из 50 судов, остальные поплыли по Ирландскому морю в Бангор. Беда Достопочтенный дает нам возможность взглянуть на Ирландию 664 года, куда английские дворяне бежали от чумы:

«Некоторые из них посвятили себя монашеству, другие предались изучению наук, переходя от одного учителя к другому. Ирландцы радушно встретили их всех, дали им еду, книги для учения и бесплатное образование».

К 700 году культура и наука вели на континенте отчаянную борьбу за выживание. Однако на островах и озерах Ирландии монастыри все еще жили мирной и размеренной жизнью. Сюда, под их безопасную сень, стекались люди, ищущие знаний, из Галлии, как семена, влекомые ветром. И, как плодородные семена, впоследствии они принесли знания в варварскую и разоренную Европу. Дело в том, что в это время на озерах Ирландии показались внушающие ужас корабли скандинавов. С 795 года они начали свои рейды по некогда мирным монастырям. В своей келье ирландский монах радовался разыгравшейся буре:

Но однажды рейды стали такими разрушительными, что монахам пришлось бежать. В страхе оглядываясь назад, они с ужасом видели, что небо над их любимым монастырем было кроваво-красным. Многие из этих ирландцев закончили свою жизнь в каком-нибудь аббатстве на континенте, с тоской вспоминая серое небо и зеленые луга их родной Ирландии.

Тем не менее потеря Ирландии обернулась для Европы крупным выигрышем. Аббат Або отправился в Зальцбург и возглавил там епископат; Дувтах, который копировал грамматику Присциана, как мы знаем из заметок на полях книги, закончил свой труд «в три часа пополудни в апреле 838 года». Каирбе из Инча и Махей из Нендрума оставили после себя манускрипты, написанные в стенах монастыря Святого Галена. Ирландский монах из Райхенау, что на озере Констанс, написал в стенах того же монастыря стихотворение, в котором в полной мере проявляется его чувство юмора, образованность и любовь к своему маленькому белому коту. Когда мы читаем это стихотворение, кажется, что монах и его любимый кот Пангур находятся не где-то в монастырской келье XI века, а в нашей собственной комнате, рядом с нами.

Действительно, Ирландия сыграла громадную роль в строительстве средневековой цивилизации, которая начинала возрождаться, словно феникс, на руинах классического мира. В 690 году нортумбриец Вилброрд, который ранее учился в Ирландии, обратил фризийцев в христианство и поставил на месте нынешнего Люксембурга монастырь в Эхтернахе. Красота и стиль эхтернахских часовен свидетельствуют не только о труде миссионеров, но и о стремлении распространить нортумбрийское и ирландское искусство по всей Европе.

Многие из монастырей, сыгравших важную роль в истории Европы, были основаны ирландцами. Монастыри Святого Мартина в Кельне и Святого Петра в Ратисбоне были ирландскими по происхождению. Варцбург, Нюрнберг, Зальцбург, Айхштадт, Вена и Прага были центрами ирландско-христианского влияния. Когда Колумбан в 609 году основал Люксейль и Боббио в Италии, его ученик дал имя монастырю Святого Галена. Монастырями Сен-Бертин, Юмьерже, Сен-Рикер и Ремиремон, Корби и Райхенау список не исчерпывается. Некоторые из этих монастырей взрастили выдающихся ученых Средних веков, а сам Колумбан сделал очень многое для формирования церкви эпохи Меровингов. Конечно, закон, который он принял: «Не должно человеку ложиться в постель, пока он не начал засыпать на ходу», оказался слишком трудновыполнимым для большинства монахов. Они предпочитали более мягкие правила монашеской жизни святого Бенедикта. Тем не менее суровый ирландец любил все живое. Его часто видели с белкой на плече, а однажды, когда монастырский садовник прервал его занятия, привнеся с собой в келью аромат роз, Колумбан вскричал: «О, возлюбленный сын мой! Ты должен быть главой этого монастыря!»

Рис. 41. Святой Бенедикт вручает своим монахам устав

По сути, между идеалами Колумбана и раннего святого Бенедикта было много общего. Оба полагали, что монахам лучше жить в общинах, чем в скитах. Свод правил святого Бенедикта (526 г.) был, по сути, компиляцией работ Кассиана («Жизнеописание отцов пустынников») и святого Августина. Он также содержит в себе некоторые моменты из «Закона мастера», записанного монахом. Тем не менее свод правил святого Бенедикта несет на себе печать его собственного гения во всем, что касается организации жизни монастыря, его выдающейся личности и его уравновешенности и терпимости. Именно на этих правилах и сейчас держатся латинские монастыри; и по справедливости этот документ должен быть назван самым важным для Средневековья.

В центре общины в том виде, в каком ее представлял святой Бенедикт, стояла фигура аббата, отца своей паствы. Он был избран таковым не благодаря самовыдвижению или стремлению управлять другими, а потому, что желал, чтобы его не боялись, но любили. Тем не менее ему должно было безусловно повиноваться. Все важнейшие вопросы жизни монастыря решались общим собранием монахов. «Братья должны высказывать свои соображения со всем почтением и самоунижением. Они не должны с жаром отстаивать свою точку зрения». Окончательное решение оставалось за аббатом. «Когда он принимает решение, все должны ему подчиниться».

О том, сколь трудно было следовать этим правилам, можно понять из истории жизни одного английского монаха. Хотя и в более позднее время – в XII веке – монахи сталкивались с аналогичными проблемами. Так получилось, что в монастыре, где настоятелем был аббат Самсон, кладовщик, который отвечал за обеспечение монастыря продуктами питания, попросил, чтобы ему выплатили его годовое содержание в 50 фунтов все целиком, а не помесячно. Аббат Самсон без особой охоты удовлетворил его просьбу. Через некоторое время кладовщик истратил лишних 25 фунтов и должен был выплатить пятьдесят до Дня святого Михаила. Услышав об этом, аббат «серьезно заболел» и излил жалобу своего сердца:

«Нет ни чиновного лица, ни монаха, которые могли бы объяснить мне причину этого долга. Говорят, что ее надо искать в непрерывных пирах, которые происходят в жилище приора с согласия самого приора и кладовщика, и в роскошной экстравагантности помещений для гостей – и это из-за небрежности монаха-распорядителя. «Видите ли, – говорит он, – на нас тяжелым грузом лежит большой долг. Скажите, как можно это исправить».

Многие монахи лишь улыбнулись, услышав это, и были удовлетворены сказанным, подтвердив правильность слов аббата. Приор возложил всю вину на кладовщика, а кладовщик – на монаха-распорядителя. Все стремились снять с себя ответственность. Однако мы знали правду, но молчали, потому что боялись. Наутро аббат пришел снова и стал разговаривать с монахами: «Посоветуйте, как лучше управлять кладовыми». Никто не ответил, кроме одного, который сказал, что нельзя назвать ни одной причины, которая лежала бы на поверхности проблемы. На третий день аббат сказал то же самое; и один монах ответил: «Это ты должен дать нам совет, ведь ты – наш начальник».

И аббат сказал: «Раз вы не хотите давать своих советов и не знаете, как управлять собственным домом, то управление монастырем доверяется мне, как вашему духовному отцу и наставнику. Я беру в свое ведение кладовые и все расходы на прием и содержание гостей и управление всеми без исключения внутренними и внешними делами монастыря». Сказав это, он лишил кладовщика и распорядителя их должностей и назначил на их место двух других монахов, а над ними поставил человека из своего ближайшего окружения. Мнения по поводу этого авторитарного решения разделились, но аббат Симон был сильным человеком и, желая навести в своем доме порядок, игнорировал недовольство и продолжил задуманное».

Свод правил святого Бенедикта также определял распорядок дня монахов. День начинался с восхода солнца заутреней (по сути – второй из семи обязательных молитв). После этого братья шли умываться, прежде чем немного перекусить – если это, конечно, был не постный день или большой пост. Затем шли обедня и месса, после чего братья собирались в общей комнате для обсуждения неотложных проблем, выслушивания жалоб или принятия новичков в монастырь. После этого монахи шли заниматься предписанными им делами: одни работали в полях или в саду, другие знакомили новичков с правилами монастырской жизни или занимались переписыванием манускриптов. Богатство монастыря зависело от усердной работы разных монахов – кладовщик занимался закупкой еды и напитков, распорядитель – приемом гостей; наставник заведовал школой послушников, а библиотекарь выдачей книг, а также переписью манускриптов. После этого в монастыре служили обедню, затем монахи обедали, а один из них читал псалмы с кафедры проповедника. Далее еще пять часов работы и – вечерня, после которой монахи имели право немного отдохнуть. Перед ужином они еще раз умывались и перед отходом ко сну шли на последнюю за день службу. Но в полночь монастырский колокол звонил опять, и зевающие и дрожащие от холода монахи с трудом спускались по крутым лестницам, чтобы принять участие в первой службе дня. Можно представить себе, с какой благодарностью они после этого плелись обратно, чтобы поспать еще пару часов.

Но не стоило бы утверждать, что святой Бенедикт хотел изначально сделать жизнь монахов очень тяжелой или что он стремился предписывать, сколько они должны пить или есть, потому что он прекрасно понимал, что в более суровом климате Западной Европы возведенный в абсолют аскетизм египетских отшельников был неприемлем. «Пусть южанин терпит все это, если хочет, – протестовал один из галльских монахов. – Необходимость и природа приучили их к тому, что можно вообще не есть, но мы, галлы, не можем питаться воздухом, как ангелы». Именно эта уверенность, судя по всему, и привлекла впоследствии Бенедикта из Аниана, когда в эпоху правления Карла Великого государство и церковь объединили свои усилия в попытке навязать единообразие и некую дисциплину всем церквям и монастырям империи. Всем монастырям было предложено жить в соответствии со сводом законов Бенедикта из Нурсии в том виде, как его переработал Бенедикт из Аниана. Хотя они и не были до конца успешными, эти реформы внесли большой вклад в унификацию христианской веры. После смерти Карла Великого его империя развалилась. Европа снова подверглась еще более разрушительным набегам скандинавов на севере, сарацин на западе Средиземноморья и мадьяр, которые, придя из восточных степей, заполонили Центральную Европу и Северную Италию.

Однако не только варвары разрушали церкви и монастыри. Жадность феодальных баронов вела к захвату ими земель и имущества церквей. Вряд ли можно нарисовать более мрачную картину Европы, чем та, которую оставили нам в 909 году прелаты Реймса.

«Города брошены, монастыри сожжены или разрушены, земля – как пустыня. Как первобытные люди жили, не зная законов, так и сегодня каждый человек – сам себе закон, презирающий заповеди Господни, человека и церкви. Сильные угнетают слабых, бедные унижены, а церковь лишают ее собственности. Люди, как акулы в море, пожирают друг друга. Что касается монастырей, то некоторые были разрушены до основания, а другие – полностью разграблены. Оставшиеся монахи не следуют никаким правилам, у них нет настоящих настоятелей, и они вынуждены подчиняться светским феодалам, которые занимают покои аббатов вместе со своими женами и детьми, солдатами и собаками».

И все же за упадком последовало обновление. Не все феодальные магнаты пожирали друг друга и церковь. Герцог Вильгельм Аквитанский, который был не хуже и не лучше других феодалов, в 910 году основал аббатство Клюни в Бургундии. Этот шаг оказался источником новой духовной жизни в Европе. Герцог старел, и убийство, совершенное им в молодости, тяжелым камнем лежало на его душе, поэтому он позвал аббата Верно из соседнего монастыря, чтобы вместе с ним выбрать в Клюни подходящее место для нового аббатства. Затем была написана хартия (устав) аббатства, которую Вильгельм скрепил своей печатью в присутствии многих уважаемых свидетелей. В документе прежде всего указывались причины, которые объясняли великодушие и мудрость Вильгельма.

«Очевидно, что сам Господь велит богатым на добрые дела тратить богатство, которое преходяще, если они хотят получить небесное блаженство… Поэтому я, Вильгельм, милостью Божьей граф и герцог… желая обеспечить спасение души… решаю расстаться во имя души своей с частью моей преходящей собственности, которую даровала мне судьба… Я буду обеспечивать кров и пищу людям, живущим под сводами этого монастыря, с надеждой, что если я сам не могу презирать материальные блага этого мира, то смогу получить награду за правильные и богоугодные действия, если буду материально поддерживать тех, кто презирает этот мир, и тех, кого я считаю праведниками в глазах Божьих».

Дальше в уставе описываются дома и другие постройки с часовней, крепостные, закрепленные за землей, виноградники, поля, луга, леса, водные источники, мельницы, урожаи и доходы, которые Вильгельм передавал аббатству. Далее поименно перечисляются все те, за кого должны молиться монахи, в том числе сам Вильгельм и его родственники.

«При условии, что в Клюни будет основан действующий монастырь в честь святых апостолов Петра и Павла, я полагаю, что монахи будут жить по закону святого Бенедикта, и что в стенах монастыря будут постоянно звучать молитвы и песнопения, и что люди будут искать в его стенах единения с Небом».

Главой монастыря Клюни был назначен аббат Верно, который уже был настоятелем других монастырей. Человек удивительной чистоты и цельности, он был к тому же еще и прирожденным руководителем. После его смерти монахи должны были сами выбрать себе нового настоятеля; они должны были каждые пять лет платить Риму двенадцать кусков золота для поддержания свечей в церкви святых апостолов. Они должны были построить свой собственный монастырь и «каждый день с неустанным пылом работать на благо бедных, помогать нищим, странникам и паломникам». Затем в устав был включен очень важный пункт, который гарантировал, что Клюни никогда не попадет в сети феодализма и не будет зависеть от милости местных правителей.

«В этом документе мы оговариваем, что монахи Клюни всегда будут свободны от нашей власти, от власти наших родственников, от юрисдикции его королевского величества и никогда не будут находиться под игом любой земной власти».

Рис. 42. Монахи показывают свою хартию аббату-реформатору

Монастырь Клюни подчинялся исключительно папской власти и больше никакой другой. Хотя Вильгельм выделил монастырю некоторые земли, он вовсе не был богат. Монахи производили для себя только простейшие вещи, и при их втором аббате Одо, когда они построили часовню, им не хватило еды, чтобы накормить многочисленных священников, прибывших вместе с епископом для освящения нового здания. Однако, на их счастье, «огромный вепрь из леса предложил себя в жертву». Именно таким чудесным образом им удалось удовлетворить свои потребности.

Одо не только заложил основу будущего величия Клюни. Светские власти и сам папа призвали его реформировать и другие монастыри Франции, Италии и самого Рима. Это было не простой задачей, поскольку монахи не любили вмешательства в их дела настоятелей других аббатств. Во Флери (Франция) монахи яростно сопротивлялись самому появлению Одо в монастыре. Свидетель этой ужасной сцены позже подробно описал ее. Когда Одо в сопровождении двух епископов приблизился к монастырю, монахи, предупрежденные о его приезде, забаррикадировали вход в монастырь. Затем, вооружившись мечами и щитами, они вышли на крышу здания, «как будто чтобы метать камни и стрелы в своих противников». Другие, стоя на страже ворот, говорили, что скорее умрут, чем допустят к себе аббата из другого монастыря. Позже они послали к Одо своих представителей, чтобы продемонстрировать ему положения устава о независимости монастыря. Сопротивление длилось три дня, они даже угрожали убить Одо. Наконец не знакомый никому аббат взобрался на осла. На этом жалком животном, без сопротивления и невооруженный, он подошел к Флери. И тут же монахи «отбросили в сторону свое оружие, и бросились ему навстречу, и пали перед ним ниц». Таким образом, скромность помогла Одо подчинить себе мятежных монахов.

В другой раз на пути Одо встали жестикуляция, шипение и изменение лица, которые использовались вместо речи, когда монахи должны были нарушить обет молчания. Один из сторонников Одо, по имени Адольф, мыл его обувь, готовясь к обряду омовения ног, который должен был состояться по закону святого Бенедикта. Один из «нереформированных» братьев проходил мимо. «Скажи мне, где святой Бенедикт предписывает монахам мыть свою обувь?» – спросил он Адольфа сердито. Брат сделал ему знак не шуметь, так как монах нарушал обет молчания. И монах еще более сердито спросил его: «Кто ты такой, что пришел сюда и хочешь навязать свой закон тем, кто лучше тебя? Ты, как ястреб, нацелился на нашу собственность и отказываешься говорить. Господь не создал меня змеей, чтобы я лишь шипел, и он не создал меня быком, который только и может, что качать головой. Нет. Он создал меня человеком с языком – чтобы говорить». Он и дальше продолжал отпускать подобные замечания, а Адольф поспешно удалился.

Рис. 43. Аббат Хьюго и Матильда Тосканская молятся за Генриха IV

Святой Одо вовсе не был слеп ко всему злу, которое происходило за стенами монастыря. Он боролся с бесчеловечностью, жадностью и честолюбием феодальных баронов единственным оружием, какое было в его распоряжении, – бесстрашным обличением порока и духовным примером:

«Горе тем, кто умножает свое богатство на Сионе: вы великие люди, главы народов, которые составляют дом Израилев… мы должны воздавать должное, но не богатым за их роскошные одежды, а бедным, создателям всех этих богатств, ведь пиры имущих приготовлены на крови и поте неимущих».

Его сострадание к бедным и вера в силу прощения никогда не покидали Одо. Примерно в 936 году, когда Хьюго, король Ломбардии, осаждал правителя Рима Альберика, Одо пытался примирить их. Когда он в очередной раз выехал с этой миссией, какой-то крестьянин прицелился ему в голову из лука. Стоявшие рядом с громкими криками схватили человека за руки. «Тогда самый добрый из наших отцов занял несколько монет и, воздав добром за зло, сделал нападавшего своим союзником». Когда об этом случае узнал безжалостный Альберик, он хотел отрубить крестьянину руки. Но Одо умолял его не делать этого, и человек избежал несправедливости .

Одило, который правил в Клюни с 994-го по 1049 год, был великим строителем. Он говорил, что «нашел аббатство деревянным, а после себя оставил мраморным». Он не только украшал его мраморными колоннами, материал для которых привозили из отдаленных провинций, но также возвел прекраснейшие въездные ворота. При Одило во всех епархиях Франции в 1042 году был провозглашен Договор с Богом. Он также обратился к епископам Италии, умоляя их убедить феодальных магнатов принять его:

«С часа вечерни в среду до восхода понедельника пусть царит мир и существует договор между всеми христианами, друзьями и врагами, соседями и странниками, так что эти четыре дня и четыре ночи, круглые сутки, будет мир между людьми, и чтобы они занимались своими делами, не боясь нападения…»

Преемник Одило, Хьюго, был прежде всего государственным деятелем. Он часто бывал при дворе короля Франции, императора и папы римского, когда речь шла о серьезных государственных делах. Когда император Генрих IV и папа Григорий VII поссорились, Генрих был отлучен от церкви, император умолял Хьюго замолвить за него слово перед папой. Неудивительно, что престиж и богатство Клюни заметно возросли в это время. Чтобы символизировать растущую роль аббатства, Хьюго начал строительство новой базилики в 1088 году. Литургия вновь заняла центральное место в жизни монастыря. Музыка, драма и живопись также вносили свой вклад в рост его влияния. Церковные службы, и в частности месса, стали сложнее и дополнились элементами драматургии, а службы, наподобие той, о которой говорится в «Откровении монаха Эвшама», заложили основу мистических пьес, из которых, собственно, и развилась светская драма. Например, в Страстной четверг с церкви снимали большой крест и прятали за алтарем в течение пятницы и субботы. Затем перед вечерней в Пасху к нефу приближались три одетые в белое фигуры. Из гробницы раздавался хор ангелов: «Чего вы ищете здесь, слуги Христа?» – «Мы ищем Того, Кто был распят, Он посланец Небес!» – следовал ответ. «Его нет здесь. Он вознесся. Идите, и найдете свидетельства Его вознесения».

Для пасхальной службы церковь украшали гобеленами, а все скамейки покрывали коврами. Алтарь также был богато украшен: там были золотые распятия, образа святых – и все это было освещено светом многочисленных свечей. Вся церковь сверкала огнями, и свет этот отражался на богатых одеждах, на золоте, сверкающем мраморе и драгоценностях и на разноцветных гобеленах и коврах. До времени руководства монастырем аббатом Хьюго рвение и усердие монахов нейтрализовало всю эту роскошь. Однако равновесие монастырской жизни, столь мудро созданное святым Бенедиктом, было нарушено. Время работы было сокращено, чтобы увеличить время для литургий. Настоятели больше не жили одной жизнью со всеми монахами, не спали с ними в одних спальнях, не принимали вместе с ними пищу, не руководили их жизнью с любовью, пониманием и одновременно со строгостью любящих отцов. Теперь большую часть времени они проводили в судах, где защищали земные интересы аббатств, и при дворах правящих особ Европы.

Тем не менее Клюни по-прежнему оказывал значительное влияние на повседневную жизнь мирян. Великолепные литургии помогали – пусть иногда и косвенно – смягчить жестокий и воинственный характер того века. Дело в том, что среди мирян, и мужчин и женщин, все более распространялась привычка проводить часть дня в духовных исканиях. Чтобы помочь им в этом, монастыри использовали весьма простые, но действенные приемы. Были придуманы продолжения литургий, которые позже были сведены в одно целое – Часослов, который в позднее Средневековье широко использовался для индивидуальных молений. Королева Маргарита Шотландская (1033 г.) всегда начинала свой день, читая вслух эти короткие мотивы. Король Малколм, ее муж, человек неграмотный и типичный представитель тогдашних правителей и феодалов, был, подобно Вильгельму Аквитанскому, одним из тех, кто, если даже был «не способен презирать материальное богатство этого мира», восхищался теми, кого считал «праведниками в глазах Бога». О нем говорили, что он целовал и почитал священные книги, которыми пользовалась жена, и даже украсил ее любимый том золотом и драгоценностями.

Рис. 44. Аббаты представляют свои монастыри Деве Марии

Мы вовсе не хотим сказать, что феодальные бароны не критиковали церковь. Вильгельм Завоеватель имел обыкновение посылать подарки и деньги в Вердунское аббатство, чей настоятель был другом его отца, но перестал делать это, услышав, что дисциплина в монастыре ослабла. Миряне считали монастыри одним из условий сохранения остального общества; благодаря посредничеству монастырей можно было обеспечить бессмертие души «спонсоров» и их родственников. Монастыри, где уже отсутствовала привычная дисциплина, не могли выполнять эту обязанность. Однако все же основной поток критики в адрес монастырей типа Клюни был связан не с проблемой дисциплины. Скорее всех волновало другое: отсутствие истинного рвения в отношении службы и чрезмерное украшательство церквей. Именно эти причины спровоцировали появление пуританского направления, участники которого ставили своей целью возвращение к простоте и аскетизму правления Бенедикта. Рупором этих идей стал Стивен Хардинг. Он был английским монахом, который пришел в один из монастырей Бургундии. Тамошний аббат активно стремился вернуться к простой и духовно чистой жизни первых бенедиктинцев. Хардинг поддерживал его, и, когда англичанин стал вторым аббатом в Сито, он в 1117 году разработал так называемую Хартию любви. Она, в свою очередь, дала начало весьма эффективной организации, которая стала известна как орден цистерцианцев.

Однако этот новый орден начал бурно развиваться только при святом Бернаре Клервоском. К середине XII века в общинах цистерцианцев насчитывалось почти 350 человек. Из следующего отрывка, в котором святой Бернар критикует излишнюю пышность монастыря Клюни, можно лучше представить себе суть идеи пуританизма:

«Что за цель всего этого?.. Церковные стены разукрашены, но в них нет места бедным… любопытствующие могут найти там для себя развлечение, но несчастные и увечные не найдут утешения. Какое отношение вся эта пышность имеет к монахам? Как быть тем, кто довольствуется нищетой, но стремится к духовной чистоте? Если говорить о невероятной высоте церквей, их нескромной длине, их неохватной ширине, дорогому мрамору и странному убранству, которые мешают вере, то они напоминают обряды иудеев. Говорят, что они выполняются во славу Господа. Но, как монах, я вопрошаю: «Скажи мне, наставник в бедности, что делает золото в святом месте?»… И вправду, вся эта суетность появляется везде, где больше времени тратится на восхищение преходящими, чем на размышления о любви к Господу. Перед Богом говорю: если они не краснеют от своей вины, то почему хотя бы не страшатся таких расходов?»

Святой Бернар и сам жил по этим суровым стандартам. Его келья была такой низкой, что он не мог в ней стоять в полный рост, а его аскетизм всерьез подорвал его здоровье. После его смерти орден цистерцианцев пришел в упадок, во многом из-за того, что стал необыкновенно богатым. Сито стоял на пересечении торговых путей через Бреннер в Италию, и активная торговля отрицательно сказалась на духовной жизни монастыря. Его доходы росли, а молитвы становились все короче, и строгости монастырской жизни сошли на нет. Монастырь построил собственный флот для торговли на реках и на море, но вот о помощи бедным никто больше не вспоминал. Поэт того времени так описывает деятельность цистерцианцев в эпоху упадка ордена:

Еще один реформаторский орден был основан в 1084 году – это был орден святого Бруно в Савойе. В монастырском комплексе в Шартре у каждого монаха был свой маленький домик, где он работал, готовил себе пищу, питался, молился, изучал науки и спал в одиночестве. Эти домики стояли вокруг внутреннего дворика и снаружи были обнесены стеной. За исключением совместной мессы и встреч в столовой, где они собирались по воскресеньям и праздничным дням, монахи вели затворнический образ жизни и строго соблюдали обет молчания.

Пробыв 25 лет монахом-картезианцем, святой Бруно так писал другу своей юности:

«Я веду жизнь отшельника, вдали от мирской суеты, на границе Калабрии, со своими братьями по вере, многие из которых – весьма ученые люди… Никакие слова не могут описать этого места – спокойствие и прозрачность воздуха… горы, полого возвышающиеся над тенистыми долинами с их многочисленными речками, источниками и ручьями, обильно политыми садами и плодоносными деревьями. Но стоит ли мне тратить время на описание этих красот? Наслаждение ума и духа человеческого гораздо полезнее всех этих красот, потому что они даны нам Богом и посвящены Богу… Только те, кто знаком с тишиной и уединением жизни затворника, знают, какую радость эта жизнь приносит обитателям сего святого места».

Картезианский орден никогда не пользовался большой популярностью. Его правила были слишком строгими, а дисциплина – жесткой. Последователи этого ордена столь ревностно придерживались его правил, что со всем основанием можно сказать: «Он никогда не был реформирован, потому что никогда не был деформирован».

В XII веке университеты заняли место монастырей в качестве лидеров интеллектуальной жизни. Абеляр, будучи сам монахом, сокрушался по поводу растущей светскости монастырей:

«Мы, которые должны жить трудом рук своих (что, по словам святого Бенедикта, единственное, что воистину делает нас монахами) и не предаваться праздности, этому главному врагу души, теперь стремимся жить за счет труда других людей и таким образом все больше ввязываемся в мирские дела – и, пытаясь под действием земной жадности быть в своем монастыре богаче, чем были в миру, мы подпадаем под власть светских привилегий, а не Господа… Мы берем от сильных мира сего подношения в виде денег, зданий, аренды и крепостных… и чтобы защитить эту свою собственность, вынуждены появляться во внешних судах перед мирскими судьями».

Владение собственностью не только втягивало монахов в мирские дела, но и привлекало в монастыри идущих по истинному призванию, ищущих убежища и защиты, а также безземельных младших сыновей из дворянских семей, чьи отцы имели достаточно денег и влияния, чтобы купить им еще и сан аббата. Однако критика в адрес монастырей раздавалась не только из уст духовных лиц типа Абеляра, но и со стороны городов, чья растущая торговля дала толчок к возникновению нового общества. В 1058 году в Милане и других итальянских городах родилось новое реформаторское движение. Ткачи, торговцы и горожане взбунтовались против растущей «светскости» епископов и приземленности дворянства. Пятьдесят лет спустя текстильщики выступили с критикой лидеров церкви и государства и провозгласили таинства, совершаемые священниками, которые торговали церковными должностями, или женатыми священниками, не имеющими законной силы.

Во многих случаях эта критика вела к появлению еретических течений. Выдвигалось требование о том, что церковь должна вернуться к нищете первых христиан и отказаться от земного богатства и земной власти. Когда в 1143 году римская коммуна восстала против папы римского, Арнольд Брешианский, который был одним из лидеров реформистского движения, присоединился к восставшим. Однако при помощи императора Фридриха I папство подавило революцию и Арнольд был казнен как еретик.

Бедняки из Лиона (или вальденсы) под предводительством Питера Вальдо появились на сцене в 1175 году. Эта секта отказалась от владения собственностью и стала проповедовать Евангелие и переводить Новый Завет на разговорный язык; в результате очень многие прониклись их идеями и присоединились к ним.

Альбигойцы, напротив, критиковали христианскую веру в целом и объявляли, что Иегова, которому поклонялись католики, был воплощением зла. И те и другие имели сильные позиции на юге Франции, особенно в Тулузе. Когда к ним присоединился граф Тулузский, папство осознало опасность этих движений. В 1208 году папа Иннокентий III объявил Крестовый поход против еретиков. Он объявил, что земли графа будут переданы тем правоверным властителям, кто поможет победить его. В результате Лангедок, веселый, культурный и зажиточный уголок Франции, стал объектом одной из самых жестоких и кровопролитных военных кампаний в истории. К концу века мрачная крепость – собор Альби и новый университет Тулузы стояли на страже теперь уже разграбленной и пустой земли.

Рис. 45. Странствующие монахи

Очевидно, что с появлением критически настроенного и обостренно все воспринимающего городского населения церковь должна была искать к ним новые подходы, особенно учитывая, что приходские священники были почти сплошь неграмотными. В XIV веке Ланглан описывает Слота как человека, искренне увлеченного лишь двумя вещами – охотой и садоводством. При этом он вовсе не мог читать книгу псалмов. В XV веке Эразм Фишмангер жалуется: «Среди всех этих священников вряд ли найдется два-три приличных, остальные же пригодны только для тяжелого физического труда». Конечно, священники уровня чосеровского Бедного Пастыря были редким явлением со всех точек зрения, особенно в городах, поскольку приходы в основном формировались, когда общество было преимущественно патриархальным. Большая часть монастырей также была основана в сельской местности, а монахи – по крайней мере официально должны были ограничить свое общение исключительно монастырем. Однако с появлением монахов нищенствующих орденов все эти проблемы нашли свое разрешение. Эти монахи считали своим приходом весь мир. Не обремененные никаким имуществом, не имевшие постоянного крова, они объявляли, что их цель – проповедовать Христову заповедь любви, мира и святой нищеты.

Святой Франциск Ассизский, основатель ордена, впоследствии получившего его имя, был одной из наиболее почитаемых и любимых фигур Средних веков. Во многом его цели были схожими с целями лионских «лесных людей». По этой причине, когда Франциск испросил у папы разрешения продолжить его апостольскую деятельность, Гонорий III немного поколебался, но все же дал свое согласие. Тем не менее перед смертью в 1226 году святой Франциск понял, какие опасности подстерегают его последователей, многие из которых стремились отказаться от нищенской жизни и использовать льющиеся в руки богатства на строительство церквей и рыцарей. Обращение к ним святого Франциска свидетельствует, что его убеждения остались неизменными.

«Я, брат Франциск, желаю следовать дорогой нищеты Иисуса Христа и дойти по ней до конца. И я умоляю вас всегда следовать его святой дорогой. Никогда, кто бы ни влиял на вас, не сворачивайте с нее».

Вскоре после его смерти в Ассизе началось возведение величественного храма. Сегодня две прелестные базилики охраняют покой останков «брата Франциска», который при жизни часто не имел даже крыши над головой.

Святой Доминик, который начал свою деятельность как священник в Лангедоке, стал основателем еще одного нищенствующего ордена. В 1214 году Доминик и его последователи заслужили одобрение папы; к 1221 году в ордене было 60 обителей, разбросанных по всей Западной Европе. Понимая, что интеллектуальное развитие и поощрение чтения были необходимы для опровержения еретических взглядов, последователи святого Доминика были хорошо образованными людьми. Позже они стали ордером просветителей. И именно они влились в ряды инквизиции. К 1258 году два доминиканских монаха заседали в комиссии по борьбе с еретиками в качестве папских инквизиторов, другие работали в том же качестве в Италии и Арагоне.

Рис. 46. Платон и Сократ

Но если доминиканцы стали жестокими преследователями еретиков, то францисканцы через век после смерти своего основателя сами стали объектами преследований. В то время как большинство францисканцев поддались искушению, против которого их предостерегал святой Франциск, а именно обогащению, небольшая часть ордена осталась верна его заветам. И скоро они стали предметом насмешек. В 1266 году святой Бонавентура сокрушался: «Святой Франциск взывает к нам с призывом измениться. Те братья, кто остался верным своим клятвам, более не являются предметом подражания. Наоборот – над ними смеются».

К XIV веку их преследовали как еретиков и подвергали страшным мучениям. Наконец в 1317 году папа Иоанн XXII объявил, что те странствующие монахи, которые ослушаются указов своего непосредственного начальника, еретики. В 1318 году в Марселе были сожжены четверо «святых» отцов – доминиканцев за то, что они объявили закон святого Франциска идентичным Заветам Христа. Эти монахи просили разрешения основать собственную конгрегацию. Разрешения им не было дано. Прошло то время, когда папская власть поддерживала реформы или, по крайней мере, не была настроена враждебно по отношению к ним. Следовательно, решено было пожертвовать евангелистическим духом нищенствующих орденов в интересах властной политики. Поэтому реформа была объявлена антипапской. Это помогает объяснить, почему за возрождением XII века последовал застой, духовный и интеллектуальный, – и в этом трагедия всей Европы.

Этому способствовало и «ухудшение качества» самих нищенствующих орденов. К XIV веку сатирические портреты нищенствующих монахов, нарисованные Чосером и Лангланом, были абсолютно оправданны. У Ланглана доктор Фрайер Флэттер был допущен к постели больного:

«Монах сменил ему повязку (не за просто так) и сказал: «Я буду молиться за тебя и твоих возлюбленных всю свою жизнь». Другому пациенту он сказал: «Я буду поминать тебя в своих молитвах… за небольшую плату, конечно».

Попрошайничество и продажа индульгенций так тесно ассоциировались со странствующими монахами, что люди в панике бежали при виде их. Но существовали и истинные последователи святого Франциска, такие как святой Бернардино. Изможденное лицо святого, ум и юмор в уголках его глаз свидетельствовали о том, какую жизнь он прожил. Он проповедовал сострадание и любовь. Его красноречие и человечность притягивали к нему людей. Он учил: «Совершенство – это следующее: увидев прокаженного, ты чувствуешь к нему такое сочувствие, что готов взять себе его страдания».

Святого Бернардино три раза судили как еретика. В последний раз папа Евгений IV с негодованием отмел все обвинения в адрес монаха, назвав его «самым святым проповедником и безгрешным учителем для всех, кто проповедует Евангелие в Италии и за ее пределами».

Когда в 1444 году святой Бернардино умер, Европа подошла к поворотному моменту своей истории. В следующие сто лет Средневековье постепенно сменилось Новым временем. Возможно, самой важной движущей силой этого процесса было сохранение, возрождение и распространение греческой философии, особенно Аристотеля. Первые монахи своими усилиями сберегли древние рукописи. Но именно университеты вобрали в себя классическую мысль, а позже стали распространять и развивать ее. На этом средневековом фундаменте зиждились научные открытия, работы ученых, путешественников и философов.