|
«Мой обожаемый супруг, я пишу, желая узнать о вашем здоровье, и благодарю Бога за то, что он спас от тяжелой болезни. Моя матушка обещала сделать еще одно изображение нашей Богородицы в Волсингхэме из воска весом, равным вашему… а я дала обет отправиться в паломничество в Волсингхэм и в монастырь Святого Леонарда, чтобы помолиться за вас. Молю вас прислать мне как можно скорее весточку о вашем драгоценном здоровье…»
«Отправиться в паломничество». Это самое большее, что Маргарет Пейстон могла сделать, чтобы избавить мужа от «тяжелой болезни». Когда лучшие доктора сделали для пациента все, что было в их силах, когда маги и знахари испробовали без видимого результата свои заговоры и снадобья, оставался еще один действенный, по мнению средневековых людей, способ вылечить болезнь – отправиться в паломничество к какому-нибудь знаменитому храму Богородицы (такому, как, например, Волсингхэм) или усыпальнице одного из святых, мучеников или Отцов Церкви. Это стремление посетить святые места было широко распространено среди людей Средневековья. Причины тому были самые разнообразные, равно как и характеры самих паломников. Для некоторых такое путешествие было надеждой на прощение за совершенные грехи, гарантией спасения души после смерти или, по крайней мере, уменьшения наказания за совершенные проступки. Для других это был способ избавиться от скуки, когда в их жизни не происходило ничего примечательного или интересного. Для крепостного или для преступника паломничество было надеждой на обретение свободы. Однако для большинства глубоко верующих христиан желание поклониться Христу в Иерусалиме, на том самом месте, где «от креста началось Евангелие», было всепоглощающим желанием, которое помогало им преодолевать тяготы путешествия и риск встретить смерть от несчастного случая, голода или от руки врагов или попасть в плен к пиратам или мусульманам со всеми последующими ужасами рабства.
Начиная с IV века христиане отправлялись в паломничество в Рим или Иерусалим, а в XI веке монахи монастыря в Клюни сделали местом паломничества усыпальницу святого Иеремии в Кампостелле. Этот маршрут делали особенно привлекательным монастыри и гостиницы в городах, через которые он проходил. В Туре, Арле, Сен-Жиле и во многих других местах паломники и их кони могли найти кров и еду. Кроме этого в Ронсевале имелись лечебницы для страждущих, где им обеспечивали постель и ванну, диету, состоящую из миндаля, гранатов и других фруктов. Те же, кто путешествовал морем, часто сожалели о своем решении. Корабли (рис. 34), везущие на борту по 60–100 паломников, жались друг к другу, так что еле могли двигаться, и часто на них не было ни крова, ни еды для пассажиров. Один из таких паломников не без юмора описал тяготы такого путешествия в XV веке. Мы слышим, как капитан отдает приказания коку «сейчас же приготовить наше мясо», а потом, хохоча во все горло, при виде мертвенно-бледных лиц паломников, добавляет: «У наших паломников нет аппетита. Пусть Господь дарует им отдых».
 Рис. 34. Корабли пилигримов
Некоторые паломники и путешественники XV века оставили воспоминания о своем сухопутном странствии из Англии в Рим. Среди них был некий Уильям Вей, житель Итона, который путешествовал из Фландрии и Германии через Антверпен, Кобленц, Вормс, Ульм, Мемингейм, затем через Альпы в Ломбардию, Верону, Болонью, Сиену, Витербо и, наконец, попал в Рим. Во время своей второй поездки он должен был сойти с прямого маршрута, чтобы избежать конфликта, разгоравшегося между двумя епископами на Рейне, и обойти стороной земли герцога Австрийского, отлученные от церкви. Но эти трудности были не столь уж существенными. Гораздо больше опасностей представлял переход через Альпы. Испанский паломник Перо Тафур, путешествующий с юга на север, так описывает свой переход через Сен-Готардский перевал в 1437 году:
«На третий день своего путешествия после отъезда из Милана я прибыл в немецкий городок, где все мои животные и багаж были погружены на лодки, которые затем пересекли озеро, берущее свои воды из альпийских рек. На следующий день я отправился в путь и добрался до подножия Сен-Готардского перевала, который находится высоко в Альпах. Был конец августа, и на солнце снег таял, что делало переход особенно опасным. Местные жители обычно используют волов, которые привычны к горным тропам. Один из волов идет впереди и тянет за собой на длинной веревке волокушу, похожую на молотилку. Пассажир сидит на этой повозке верхом, а его лошадь на поводке идет позади. Если вдруг происходит что-то непредвиденное, то страдает только вол. Прежде чем вступить в узкие ущелья, путешественники стреляют из своих ружей, чтобы обрушить нависающие шапки снега, ведь сход лавины может похоронить под собой путешественников… Кстати, плотность населения в горах достаточно велика, а потому там много гостиниц и маленьких приютов».
 Рис. 35. Паломничество
Достигнув приюта Сен-Готард, Тафур заплатил за нанятых волов и взял курс на Базель через горы. Адам из Уска, который перешел через Сен-Готардский перевал в 1402 году, тоже пользовался повозкой, которую тянули волы. Как он пишет, «он был полумертв от холода, а глаза ничего не видели от слепящего снега, так что даже опасности перевала различал с трудом».
Однако гораздо больше риска таило в себе путешествие в Иерусалим. Обычно паломники отправлялись в путешествие из Венеции, откуда они в мае отплывали на кораблях в Святую землю. Уильям Вей, который дважды совершал паломничество в Иерусалим, оставил потомкам «список рекомендаций для будущих паломников»:
«Попав на корабль, постарайтесь устроиться на верхней палубе, потому что на нижней – удушающе жарко. За путешествие на корабле до Яффы и обратно, вместе с питанием, вы заплатите 40 дукатов и приятно проведете время. Однако заключайте договор с капитаном в присутствии герцога и других сановников Венеции под гарантию в 100 дукатов. Это будет включать остановку в некоторых портах, где на корабль будет завозиться свежая вода, хлеб и мясо».
Уильям рекомендовал паломнику заранее купить себе спальное место, матрац, две подушки, две пары простыней и одно покрывало у торговца на площади Святого Марка. «И заплатите вы за все это четыре дуката, а по возвращении продадите эти вещи прежнему владельцу за полтора дуката, поскольку они уже будут поношены».
Надо также договориться с владельцем корабля, чтобы дважды в день вам подавали горячие блюда с хорошим вином и свежей водой, а по возможности и с бисквитом. На борт корабля должны быть погружены две бочки с вином и одна бочка со свежей водой. «И обязательно купите себе сундук, куда вы сложите все свои вещи». Под «вещами» имелись в виду запас хлеба, сыра, яиц, фруктов, бекона и вина, потому что «иногда вам будут подавать прогорклый хлеб, плохое вино и дурно пахнущую воду, так что вы будете только рады, что у вас есть собственный запас еды». Далее Уильям советует также хранить в сундуке сладости, слабительные, тонизирующие средства, имбирь, рис, изюм, финики, перец, шафран, мак, а также несколько сковород, тарелок, деревянных подносов, стаканов и хлебницу. Когда Уильям заканчивает свои наставления советом взять на борт клетку с полудюжиной кур и полбушеля корма для этих птиц, становится абсолютно непонятно, как на корабль могли при этом поместиться и другие паломники с поклажей.
При этом совет Уильяма о том, как вести себя, прибыв в порт назначения, звучит совсем не по-христиански:
«Когда вы приезжаете в город-порт, то, если пробудете там три дня, постарайтесь раньше всех сойти на берег, чтобы найти себе жилье, поскольку иначе все будет быстро занято. И если вы найдете там хорошую еду, купите ее, пока там не появились все остальные. Прибыв в Яффу, порт Иерусалима, следует проявить такую же поспешность, чтобы заполучить лучшего осла. А цену и за лучшего, и за худшего осла вы заплатите одинаковую».
Судя по всему, в свое первое паломничество на Святую землю он был ограблен. «Все время держите в поле зрения ножи и другие мелкие вещи, – предупреждает он, – потому что сарацины украдут у вас все, что только смогут».
Перо Тафур более подробно описывает прибытие в Яффу, чем Уильям. Он говорит, что прибытие корабля «почти сразу становится известно приору аббатства на горе Сион, который посылает двух монахов к губернатору Иерусалима, и они возвращаются с охраной от султана. Затем паломники сходят на берег и составляют список прибывших для губернатора. Еще один список монахи оставляют у себя».
Из других источников мы знаем, что большинству паломников приходилось ждать прибытия конвоя в пещерах на песчаном берегу моря, известном как берег Святого Петра, где было невыносимо жарко, пыльно и грязно. Когда, наконец, с требованиями вежливости было покончено, паломникам разрешалось направиться в Иерусалим верхом на ослах.
Уильям также перечисляет греческие слова и фразы, которые могут оказаться полезными для паломника: «Доброе утро», «Добро пожаловать», «Как мне пройти?», «Женщина, у вас есть хорошее вино?», и самые главные: «Сколько?» и «Дорого». Одним из последствий паломничеств на Святую землю было распространение французского языка, поскольку в эпоху позднего Средневековья именно французский, а не латынь стал языком общения высшего сословия. Сэр Джон Мандевило в начале XV века говорит:
«И знайте, что я бы из храбрости написал эту книгу на латыни, но не сделал этого, поскольку многие гораздо лучше понимают романский… и чтобы лорды, рыцари и другие знатные люди, которые не понимают латыни или очень мало говорят на ней, бывали за морями, могли оценить, правдива ли моя история или нет».
В XIV веке было написано много разговорников, чтобы помочь путешественникам «говорить и писать на хорошем французском языке, который является самым прекрасным и изящным языком, самым благородным из всех, после латыни».
Среди многочисленных святых мест Иерусалима особо почитаемой была церковь Гроба Господня, как последнее место земного пребывания Спасителя. Однако она была открыта лишь два раза в год – со Страстной пятницы до Пасхального понедельника и в праздник Воздвижения Креста Господня (13–14 сентября). Ее стражи оставались запертыми внутри до начала нового сезона паломничеств. Еду им передавали через отверстие в двери.
Сегодня христиане допускаются в мечеть Омара, перестроенную из древнего храма Соломона, а Тафур хотя и посетил ее в 1437 году, но это могло стоить ему жизни:
«В ту ночь договорился я с неким португальцем и предложил ему два дуката, чтобы он провел меня в храм Соломона, и он согласился. В час ночи я вошел, одетый в его одежды, и увидел храм, который состоит из одного нефа и весь украшен разноцветной мозаикой. Пол и стены храма сделаны из прекраснейшего белого камня, и в нем столько ламп, что они светят, как солнце. Крыша абсолютно плоская и покрыта свинцом. Говорят, что, когда Соломон построил храм, это было самое великолепное здание в мире… без сомнения, ему до сих пор нет равных. Если бы меня узнали, наверняка убили бы… Тот португалец проводил меня на гору Сион, где монахи уже молились за меня, как за умершего, поскольку я не явился в назначенное время, и они были страшно рады видеть нас со спутником».
Еще раньше, чем Тафур, в Иерусалиме побывал Ричард, настоятель аббатства Святой Ванессы, который ездил туда еще в 1026 году. Он был одним из тех, кем двигала глубокая и искренняя вера, и всем сердцем жаждал попасть на Святую землю. Прибыв, наконец, туда, где так долго хотел побывать, он, как говорят, разрыдался от счастья.
Когда он смотрел на столп Пилата в Претории и представлял себе мучения Спасителя – то, как в него плевали, бросали камни и осмеивали его терновый венец; когда, стоя на Голгофе, он видел перед собой распятого, страдающего, осмеянного, кричащего от боли и теряющего присутствие духа Спасителя, сердце Ричарда разрывалось от боли, а из глаз текли слезы горечи и страдания.
Три столетия спустя, в 1395 году, еще один паломник лорд Англурский, с группой французских пилигримов отправился на Святую землю. В Венеции, «самом блестящем, благородном и прекрасном городе, расположенном на берегу моря», они видели святыни этого города: руку от мощей святого Георгия, обожженную плоть святого Лаврентия, «уже превратившуюся в прах», реликвии святого Николая, ухо святого Петра и один из кувшинов Каны Галилейской, в котором Господь превратил воду в вино. Возможно, самым примечательным в данной коллекции был зуб змея, которого победил святой Георгий. Этот коренной зуб «более половины фута длиной, и весит он целых 12 футов». Вот уж действительно зуб достоин такого великана! Один только рассказ об этом чуде мог кого угодно сподвигнуть отправиться в паломничество. Скорее всего, лордом Англурским и его спутниками двигало не только желание посетить Святую землю и получить в награду «милость Божию», но и страсть к приключениям. Даже угроза кораблекрушения не могла остудить их пыла. На пути домой их корабль попал в страшный шторм, и они были вынуждены укрыться от него в одном из портов Кипра. Прием, оказанный местным правителем, был достойной компенсацией за их страдания. На корабль были доставлены поистине королевские дары – 100 кур, 20 овец, 2 быка, много вина и хлеба. После обеда их пригласили ко двору, где их приняли король и королева – потому что «оказать гостеприимство паломнику – все равно что оказать гостеприимство самому Христу». На следующий день король, большой любитель охоты, пригласил паломников-мужчин поохотиться вместе с ним.
Когда лорд Англурский завершает повествование о своих приключениях, мы ощущаем облегчение и удовлетворенность путешественника, благополучно добравшегося домой после тяжелого пути: «В четверг, 22-й день июня, в канун праздника Иоанна Крестителя, в году от Рождества Господня 1396-м, мы снова обедаем в Англуре».
И хотя Иерусалим был, без сомнения, самым желанным объектом поклонения, каждое святое место было по-своему привлекательно, каждое торговало собственными реликвиями, распространяло свои мифы о чудесах и исцелениях, а также выдавало духовные награды. В Рокамадуре во Франции право продавать изображение Богородицы было даровано одной семье – де Валлон – взамен за оказание военных услуг. Они, в свою очередь, делились прибылью с епископом Тулльским. Однако в 1425 году нищета в том регионе была столь ужасающей, что епископ в течение двух лет передавал свой доход от продаж изображений Богородицы на приобретение еды для своей паствы. У Людовика XI, старого паломника, головной убор был украшен литыми образками и реликвиями – и это были его единственные украшения.
Позже Эразм Роттердамский высмеял эту традицию ношения реликвий. «Умоляю, скажи, что это у тебя за наряд? – задает он вопрос устами одного из своих персонажей. – Я думаю, твоя одежда сделана как будто из ракушек. Со всех сторон свисают какие-то свинцовые и жестяные пластины. Ну и причудливо же ты украсил себя соломенными перьями, да и руки у тебя прогнулись под тяжестью змеиных яиц».
В Рокамадуре также хранился знаменитый меч Дюрандаль, который якобы принадлежал Роланду. Именно из этого города Роланд отправился в злополучный поход против мавров. Здесь же можно было увидеть многочисленные подношения верующих. Драгоценности, богатые одежды, золотые и серебряные украшения в течение многих лет хранились там, чтобы обеспечить подарившим их благосклонность Небес. Многочисленные пряди женских волос напоминали об истории, издавна ассоциировавшейся с этим святым местом. Одна из паломниц, известная своей небесной красотой, ослепла в результате своей не слишком благочестивой жизни. По дороге в Рокамадур она молилась Деве Марии, чтобы зрение вернулось к ней. Ей была дарована эта милость, но, когда она прибыла на место паломничества, ей не разрешили переступить порог святого места. Когда она у входа в храм исповедовалась в своих грехах священнику, тот сказал, глядя на ее прекрасное лицо: «Дорогая дочь, я думаю, ваши прекрасные локоны причинили много боли тем, кто любовался ими. Подарите же их Господу нашему и нашей Богородице!» Локоны были острижены, отнесены в церковь и помещены среди других локонов, таким же образом подаренных церкви. Дама последовала за ними, чтобы вознести благодарность Деве Марии. Однако по дороге домой красавица, подобно жене Лота, с сожалением оглянулась, вспоминая о своих волосах и желая, чтобы они вернулись к ней. Ее желание немедленно исполнилось, но вместе с волосами к ней вернулась и слепота.
Многие святые места, относившиеся к Деве Марии, были отмечены некими чудесами, и в Средние века из уст в уста передавались истории о них. Одна из таких историей повествует о фламандском монахе, который изображал на стенах аббатства рай и ад. Он как раз рисовал дьявола, ужасного как смерть, когда само Его Сатанинское Величество явилось ему в образе человека и умоляло художника нарисовать его молодым и прекрасным. Монах отказался, и разъяренный Дьявол отодвинул стену, над которой он работал. Когда монах стал падать, статуя Девы Марии, стоявшая в нише под порталом, вытянула руки и держала его, пока не подошла помощь.
По количеству церквей и других мест, где имелись мощи и священные реликвии, Рим явно занимал первое место.
Одной из наиболее почитаемых святынь был плат святой Вероники. Он представлял собой кусок ткани, на котором отпечаталось изображение лица Христа после того, как святая вытерла пот с его чела на пути на Голгофу. Один только вид этой святыни обеспечивал паломнику отпущение грехов на 12 000 лет – но для жителя Рима этот срок сокращался до «каких-нибудь» трех тысяч лет. В поэме «Места остановки креста» автор задается вопросом, зачем идти в Иерусалим или в монастырь Святой Екатерины на горе Синай, чтобы получить отпущение грехов, если в самом Риме 157 часовен и 1000 церквей готовы даровать эту милость? Поднявшись по 29 ступеням, ведущим в часовню, где святой Петр служил свою первую мессу, «получишь ты прощение на 7 тысяч лет». В часовне, где покоятся останки 10 000 мучеников, нам говорят, что, выстояв мессу за друга, ты освободишь его от наказания адом, а поднявшись к столбу, где был прикован Христос, увидев плащаницу святого Фомы, частицу Креста или припав к источнику святого Мартина, любой паломник получал отпущение грехов на тысячи лет. Эти индульгенции давали отпущение и будущих грехов; но они не избавляли от вины или вечного наказания за грехи.
Естественно, что всякого рода шарлатаны и самозванцы не преминули воспользоваться земными благами, положенными истинным паломникам. Эти «профессиональные паломники» с легкостью зарабатывали себе на жизнь, попрошайничая по пути от святыни к святыне и пользуясь бесплатными услугами, предоставляемыми паломникам в монастырях и приютах. У каждого на ремне висел мешок для еды и другого имущества, который был отличительным признаком всех пилигримов. Но что гораздо более важно, типичное одеяние с капюшоном было сплошь покрыто реликвиями из мест, которые он посетил, – раковины из Компостеллы, изображения головы Иоанна Крестителя из Амьена и святой плащаницы из Рима, образки трех волхвов из Кельна и Девы Марии из Рокамадура, а в руке «паломника» всегда была пальмовая ветвь – знак того, что он посетил Иерусалим. С помощью богатого воображения и хорошо подвешенного языка эти проходимцы услаждали слух собравшихся рассказами о чудесах, увиденных ими во время путешествий, а их битком набитые торбы свидетельствовали о правдивости этих рассказов, к восторгу слушателей. Однако власти с большим неодобрением относились к этим псевдопаломникам. Карл VI Французский своим указом запретил паломничества в Рим, а позже подобные законы были приняты и в других странах. Они были направлены против профессиональных бродяг, которых сажали в тюрьму, если они не могли предъявить специальной лицензии на право совершить паломничество, выданной именем короля и скрепленной его печатью.
 Рис. 36. Кража вина у слепого нищего
Эта нелюбовь к профессиональным нищим, равно как и растущий антиклерикализм (особенно в позднее Средневековье), привела к критике паломничества в целом. В «Поэме о Рейнарде» высмеивается стремление паломников посетить Рим. Рейнард, стремясь получить отпущение грехов, идет на исповедь к монаху-отшельнику. Святой человек советует ему испросить отпущение грехов у папы римского. Поэтому Рейнард достает торбу и, одевшись как паломник, очень довольный собой, отправляется в путь. Скоро он встречает барана Беллина и осла, жующего колючки в канаве, который превращается в Бернара – архиепископа. Он убеждает их присоединиться к нему. С наступлением ночи они останавливаются на ночлег в доме, хозяева которого, как кажется, покинули его. Найдя там солонину, хлеб и эль, они садятся ужинать. Хорошенько выпив, они приходят в веселое расположение духа и начинают распевать песни – Беллин блеет, Бернар мекает, а Рейнард вторит им фальцетом. А дом вообще-то принадлежал волку Приманту. Его родственники, услышав доносящиеся из дома звуки, прибежали и прогнали паломников прочь и при этом хорошенько побили их. Затем Рейнард заявляет: «Бог мой, честно говоря, эти путешествия просто отвратительны. Есть много людей, которые никогда не видели Рима. А другие возвращаются от семи святынь, став хуже, чем были раньше. Я решил вернуться домой, жить честным трудом и быть милостивым к бедным». Остальные от всей души соглашаются с ним, и все трое возвращаются в свои дома.
Это желание жить тихой и спокойной жизнью резко контрастировало с тем настроением, которое преобладало в Европе в XI и XII веках. Отличительными чертами этого периода были экспансия и развитие, что нашло отражение в прогрессе сельского хозяйства, увеличении населения, религиозном рвении и реформе церкви, беспрецедентном росте количества монастырей, умножении городов и совершенствовании военной техники. Рост шел по всем направлениям – в том числе в интеллектуальной, научной и социальной сферах. Крестовые походы были еще одним способом дать выход накопившейся энергии. Хотя верно, что начало враждебных действий спровоцировали жестокость и нетерпимость турок-сельджуков, которые в XI веке захватили Иерусалим, вкупе с призывом императора Алексея о военной помощи, тем не менее сцена для конфликта была давно подготовлена. Поэтому крестовые походы были еще одной стороной европейской экспансии, которая уже началась и которой было суждено продолжиться и в следующем веке.
Когда в 1095 году папа Урбан II призвал в Клермоне к началу Первого крестового похода, его призыв нашел широкий отклик. Святые войны обладали некой притягательной силой. Но они находились в прямой оппозиции к религиозным воззрениям святого Ансельма, который еще в 1086 году нисколько не питал иллюзий относительно истинного характера «религиозных» войн. Отвечая на вопрос молодого человека, который спросил его совета, становиться ли ему монахом или лучше вступить в ряды защитников попранного Константинополя, Ансельм писал:
«От всей души советую и умоляю тебя, который дорог мне, оставить всякую мысль о том Иерусалиме, который сейчас является не образом мира, но источником волнений; о богатствах Константинополя, которые попадут в руки, запачканные чужой кровью, и вступить на дорогу к Иерусалиму небесному, который является символом мира и где ты найдешь сокровища, которые достанутся только тем, кто презирает богатства земные».
Папе Урбану II не понравился бы этот совет, когда, 11 лет спустя, он начал набор рекрутов в свою армию. Призывая рыцарей и землевладельцев, которые во время междоусобных войн пролили немало невинной крови, «прекратить воевать со своими братьями и родными, прекратить вести жизнь разбойников и грабителей и стать вместо этого воинами Христа», он указал, в каких тисках оказалась зажатой Европа. «Азия, которая является родиной христианства, где все апостолы, кроме двух, нашли свою смерть, находится в руках мусульман». Там малые общины христиан «смотрят на нас с надеждой обрести свободу, которую они потеряли». Что же до Африки, где когда-то жили лучшие умы христианства, то она уже 200 лет находилась под властью мусульман. Да и сама Европа не была полностью христианской, потому что «кто назовет христианами тех варваров, которые живут на далеких островах и добывают себе пропитание в ледяных водах, подобно китам? Эта маленькая часть мира, принадлежащая нам, живет под постоянной угрозой со стороны турок и сарацин, которые уже 300 лет находятся в Испании и на Балеарских островах и которые надеются поглотить остальную Европу».
Ужасающая картина, которая, должно быть, вывела большую часть его слушателей из состояния умиротворенности! Потому что, с тех пор как в 732 году Карл Мартелл («король-молот») разгромил мусульман в битве при Пуатье и выдворил их обратно в Испанию, люди привыкли считать Пиренеи той гранью, которую их враги никогда не осмелятся переступить. А на востоке Константинополь казался надежным бастионом, защищавшим Европу от неверных. Однако в 1071 году турки одержали убедительную победу при Манцикерте, и после этого император обратился к Западу с просьбой о военной помощи.
 Рис. 37. Саладина выбивают из седла
Страх, религиозное рвение освободить святые места от господства турок, жажда приключений, надежда на приобретения – как духовные, так и материальные – все это сыграло свою роль в том, что воззвание папы нашло горячий отклик среди его паствы. Помимо этого, благодаря его красноречию нашел выход тот огонь, который тлел в сердцах христиан, и он разгорелся с такой силой, устоять перед которой было невозможно. Все ринулись вперед с криками: «Господь призывает нас!», и в последующие месяцы рыцари и крестьяне, ремесленники, странники и преступники, престарелые и немощные, женщины и дети толпами устремлялись за будущим символом всех крестовых походов – красным крестом. Его «немедленно пришивали себе на одежду, на правое плечо, сопровождая свои действия восторженными криками, что они последуют дорогой Христа». Во Францию потянулись и представители других народов, люди, говорящие на никому не известных языках. Прибыл даже целый отряд из Шотландии, «они выбрались из своих родных болот, с голыми ногами, в грубых плащах, со свисающими с плеч торбами, обвешанные оружием, довольно непривычные и даже смешные на наш взгляд, но искренне предлагавшие свою помощь богоугодному делу».
Итак, на Константинополь двинулась разнородная, плохо вооруженная и не подчиняющаяся никакой дисциплине толпа под предводительством Петра Отшельника и человек десять или чуть более рыцарей. Основные силы выступили следом. Когда эта первая оборванная и потрепанная толпа двинулась через страны Европы, во многих районах ее встречали по-доброму. Однако время от времени возникали и конфликтные ситуации, чаще всего из-за буйного поведения многих крестоносцев. Они не только грабили местных жителей, поджигали мельницы и другое имущество, но даже разграбили Белград и подожгли город, жители которого в панике бежали. В Константинополе их приближения ожидали с ужасом. Анна Комнин, дочь императора Алексея, записала свои переживания, когда к самому богатому и культурному городу Европы приближался «народный крестовый поход». Ей казалось, что «весь Запад, со всеми варварами, жившими от дальних берегов Адриатики до Геркулесовых столбов, превратился в одно целое, и теперь это целое двигалось в Азию через всю Европу, со всем своим скарбом и домочадцами». Эти нежеланные гости были со всей любезностью и вежливостью приняты Алексеем, но потом их на паромах переправили через Босфор в Азию, где они были истреблены турками.
Наконец, преодолев многочисленные препятствия, в Святую землю прибыли гораздо лучше организованные отряды рыцарей, которым, благодаря отсутствию среди мусульман единства, удалось захватить Антиохию и Иерусалим, где были образованы христианское королевство и княжество. Страдания и испытания, выпавшие на долю первых крестоносцев, описаны одним из них:
«Мы преследовали этих отвратительных турок по пустой, безводной и безлюдной земле, откуда еле ушли живыми. Мы невыносимо страдали от голода и жажды, а там нечего было есть, кроме колючек. На такой пище мы с трудом смогли выжить, но потеряли большую часть лошадей, поэтому многим рыцарям пришлось идти пешком, как простым солдатам. Нам приходилось впрягать лошадей в повозки и использовать овец, коз и собак как вьючных животных».
 Рис. 38. Крестоносцы осаждают Антиохию
Между XI и XIII веками состоялось девять крестовых походов. Они ставили своей целью спасти восточный христианский мир от мусульман, но к их концу он как раз и оказался полностью под их властью. Кроме этого, никак нельзя утверждать, что крестовые походы или образ жизни в созданных ими королевствах привели к таким изменениям в Европе, какие никогда не произошли бы без помощи этих затяжных, бесполезных и дорогостоящих войн. Стрельчатые арки, некоторые усовершенствования в военном строительстве и введение на Западе геральдики могут быть приписаны влиянию крестовых походов. Также не подлежит сомнению, что пилигримы и солдаты, вернувшись в Европу, после того как вкусили прелестей роскошной жизни крестоносцев, осевших в Святой земле, привезли с собой страстное желание купаться в такой же роскоши у себя дома. Однако движение предметов роскоши с Востока на Запад началось задолго до Крестовых походов. К XI веку, а может быть, и раньше на Кипре и в Греции обосновались шелкоткачи из Константинополя и стали производить изысканные ткани, а к XII веку Сицилия стала центром текстильной промышленности, который обеспечивал своими товарами и христиан, и мусульман. Одним из любимых мотивов ткачей был орел. Их изделия часто украшали как светские здания, так и церкви, а также использовались для пошива одежды и лиц духовного звания, и аристократии.
Действительно, Венеция и другие итальянские города во многом обязаны своим быстрым ростом и богатством разделу Восточной Европы после разрушения Константинополя в 1204 году во время Четвертого крестового похода. Однако цена, заплаченная за это, была слишком высокой. Также верно, что многие византийские ученые обрели свой второй дом в Италии, что повлекло за собой распространение гуманизма на Западе. Однако опять-таки, к сожалению, это тоже было достигнуто путем разрушения восточного христианского мира.
Таким неоспоримым фактом является то, что византийское искусство выжило и достигло своего расцвета в XIV – начале XV века, однако бастион, защищавший Европу от турок, оказался разрушен теми самыми людьми, которые должны были бы укрепить его. Ворота, которые крестоносцы должны были защищать, утратили свою прочность, а затем и вовсе пали вследствие глупости, жадности (здесь следует особо выделить Венецию и ее хитрого дожа) и неспособности понять и воспринять другую культуру. В результате в самое сердце Европы хлынули толпы неверных, носителей чуждой европейцам цивилизации. А предательство, совершенное крестоносцами в 1204 году, принесло христианским народам Балкан лишь страдания, преследования и порабощение.
Единственное изменение в общественной жизни Западной Европы, которое было ускорено (но не явилось полностью следствием) крестовыми походами, – это уменьшение феодальной власти королей и земельных магнатов. Однако не подлежит сомнению, что постоянно растущий объем торговли и увеличивающееся влияние городов привели бы к тому же самому результату, хотя и несколько позже. Тем не менее, чтобы достать деньги на экипировку и заплатить за лошадей, оружие и слуг, короли и землевладельцы, отправлявшиеся в крестовый поход, продавали вольные грамоты, «которые разбивали оковы рабства, обеспечивали фермы крестьянами, а мастерские – ремесленниками, и постепенно восстановили плоть и дух самой многочисленной и полезной части общества».
 Рис. 39. Византийская ткань
 Рис. 40. Пленение Ричарда Львиное Сердце
Последним и, может быть, не очень ощутимым результатом крестовых походов было расширение кругозора европейцев в результате контактов с Востоком. Ричард Львиное Сердце и мусульманский вождь Саладин стали не только символами рыцарства, но и понимания между людьми разной веры и культуры. Действительно, многие мусульмане и франки, которые жили в Святой земле бок о бок, достигли высокого уровня взаимоуважения, терпимости и даже дружеских отношений. Усама, друг Саладина, который написал весьма поучительные и забавные хроники крестовых походов, включил в них историю, которая в полной мере иллюстрирует эти слова. Он рассказывает, что некий французский рыцарь разрешил ему молиться в маленькой часовне, которая раньше была мечетью, но потом стала христианской церковью. Другой француз, увидев молящегося Усаму, выгнал его из здания. Мусульманин вернулся и продолжил молитву, но снова был изгнан. Но его французский друг, увидев это, пришел ему на помощь. «Он лишь недавно приехал в Святую землю, – пояснил он поведение своего соплеменника. – Он не понимает образа жизни тех, кто живет здесь так долго, как мы».
Конечно, такое отношение к заклятым врагам христианства не было общепринятым в западном мире и, без сомнения, вызывало подозрение и неприязнь большинства. Тем не менее это – показатель более непредвзятого и открытого взгляда на мир и падения барьеров между людьми и культурами, в которые паломники, крестоносцы и торговцы внесли свою лепту.
|
