Наследственная знать

Отношения чжухоу с наследственной знатью, т.е. с владетельными аристократами, объединенными в могущественные кланы, складывались по классическому принципу феодализма «вассал моего вассала— не мой вассал». Этот принцип возник и тем более укрепился тоже далеко не сразу. Уже шла речь о том, что изначально чжоуский ван обладал правом утверждения в должности одного-двух самых высших сановников-министров цинов в уделах. Практически это означает, что до поры до времени — а точнее, до периода Чуньцю — упомянутый классический принцип еще не работал, может быть, просто не появился на свет. Возник он лишь тогда, когда правители сложившихся на базе западночжоуских уделов фактически независимых царств стали ощущать себя подлинными хозяевами в своих владениях.

Впервые, как о том уже упоминалось, прецедент был создан в 745 г. до н.э. в царстве Цзинь, где по решению правителя появился субудел, т.е. удел в уделе, ставшем царством. Затем спустя несколько лет опыт был повторен в Чжэн. Спервоначала ван еще считал себя вправе — а может быть, и своим долгом — вмешиваться в дела вассальных по отношению к нему царств. Позже, однако, установилась иная норма: если кто и вмешивается во внутренние усобицы, пытаясь навести порядок в царствах (порой и в домене вана) в связи с переворотами, изгнанием правителя с трона, сварой между наследниками и т.п., то это делает только гегемон. И не столько по праву сюзерена, сколько по обязанности сильнейшего, коему официально поручено обеспечивать стабильность в рамках Чжунго.

Но это имело отношение лишь к экстремальным ситуациям. При нормальном же ходе событий внутренние дела царств и княжеств были прерогативой их правителей, а все знатные кланы, включая и наиболее могущественные из них (видимо, и тех, кто по традиции утверждался в своем статусе ваном), оказались вассалами своего правителя, а не вана. Тем самым де-факто и был актуализирован упомянутый принцип «вассал моего вассала — не мой вассал». Между тем число этих «вассалов», т.е. наследственной знати в царствах возрастало достаточно быстрыми темпами.

Дело в том, что все чжухоу имели по нескольку жен и наложниц. В источниках много упоминаний о практике сорората, когда в жены вместе с главной невестой одновременно брали и ее младшую сестру¹³. Подобная практика, сохранившаяся и в эпоху империи чуть ли не до XX в., не только заметно укрепляла родственные связи между домами в общем-то не слишком многочисленных в Чуньцю чжухоу, но и гарантировала расширенное воспроизводство наследников. Как правило, их было много. Если не считать тех, кто погибал в ходе жестокой борьбы за наследство (когда эта борьба велась, что бывало далеко не везде и не всегда) либо в феодальных войнах между царствами, все остальные так или иначе обустраивались дома или на чужбине.

Часть их, причем с каждым поколением все уменьшавшаяся, становилась сановниками и включалась в число небольшой группы влиятельных наследственных владельцев субуделов, вотчин. Именно эти аристократы создавали могущественные кланы, ибо только наследственное владение вотчиной давало им такую возможность. Другие занимали должности рангом пониже, получая в кормление города с прилегавшей к ним округой. Отличие их от наследстбенной знати (вотчинников) было в том, что кормления имели, как правило, условный и ненаследственный характер и давались аристократу на время службы (возможно, иногда с правом перехода в руки наследника вместе с должностью). Не исключено, что при благоприятных обстоятельствах эти кормления могли расшириться за счет соседних, укрепиться и превратиться в вотчину в рамках крупного субудела, особенно если он возглавлялся людьми того же клана.

Некоторые из наименее удачливых наследников могли оказаться и без вотчины, и без кормления. Иногда на группу таких наследников выделялось одно кормление, как то было с чересчур многочисленной родней цзиньского Сянь-гуна, впоследствии им же истребленной. Если дело не кончалось столь трагично, обездоленные наследники должны были завоевывать себе место под солнцем. Как правило, они становились воинами, служили колесничими у командиров или сами воевали на колесницах и в случае воинской удачи могли — как то характерно для феодальных структур — добиться успеха, обрести кормление или даже вотчину.

Если к многочисленным сыновьям правителей прибавить сыновей их братьев и дядей, а потом и сыновей всех этих сыновей (т.е. если представить себе генеалогическое древо, развивающееся по нормам конического клана, хотя бы только в рамках двух-трех поколений), то окажется, что число аристократов высшего ранга, т.е. только ближайших, второй-третьей степеней родства родственников правителя, со временем становилось весьма внушительным, даже принимая во внимание погибших в мятежах, междоусобицах и постоянных войнах. А ведь следует учесть еще и сыновей высших сановников-цинов, владетельных аристократов из отдаленной родни правителя, а то и вовсе не родственных правителю аристократов. Словом, наследственная знать и ненаследственные аристократы представляли собой весьма многочисленную прослойку восточночжоуского общества, находившуюся к тому же в состоянии непрерывной ротации.

Что касается наследственной знати, занимающей следующую после вана, гегемонов и чжухоу ступень пирамидальной иерархической лестницы, то она была тем влиятельным слоем общества, на который опиралась власть чжухоу, которые в принципе благоволили к своей родне [140]. Именно из рядов высшей аристократии обычно выходили министры и генералы, советники и помощники правителей. Для содержания этого высшего слоя, привыкшего к привилегиям и высокому стандарту престижного потребления, нужны были немалые регулярные доходы. Слаборазвитая в раннечжоуском Китае система централизованной редистрибуции, незнакомая со столь характерными для ближневосточной древности царско-храмовыми хозяйствами, не была в состоянии обеспечить высшую сановную знать всем необходимым. Зато обществу была хорошо знакома привычная с шанско-западно-чжоуских времен система уделов.

Неудивительно поэтому, что как только вчерашние раннечжоуские уделы окрепли, увеличились в размерах и превратились в фактически самостоятельные государства, удельная система стала создаваться и в них, причем усилиями самих правителей, просто не видевших, не знавших иной формы вознаграждения своих ближайших родственников и помощников. Именно в результате довольно щедрых раздач, во всяком случае на первых порах, в царствах и княжествах восточночжоуского Китая появились те самые субуделы-вотчины, о которых уже не раз упоминалось и которые, собственно, и составили фундамент феодальной структуры Чуньцю. Структура же, в свою очередь, воздействовала на формы взаимосвязей в высших слоях общества, способствуя становлению в нем прослойки высшей наследственной знати, аристократии.

Проблема аристократизма как феномена, тесно связанного не только с самим сословием аристократов, но и со свойственными ему этикой и церемониалом, довольно неплохо изучена, даже имеет свою богатую историю. Правда, эта история создана в основном на европейском материале (см., в частности, [2]). Но немало написано в связи с этим и о древнем Китае. Как специально обратил внимание Г.Крил, аристократия формируется веками и лишь после этого существует как заметная и влиятельная социальная группа, играющая ведущую роль в обществе [174, с. 331 и др.].

Мало известно о том, что представляла собой региональная знать в Шан. Мы достоверно знаем лишь о самом факте ее существования, но не о ней самой. Известно, например, что одним из региональных правителей в Шан при У Дине была его жена Фу Хао, чью богатую гробницу не так давно обнаружили и раскопали китайские археологи. Но это была в первую очередь жена вана и лишь во вторую — глава одного из региональных подразделений. Тем не менее есть определенные основания полагать, что региональная аристократия уже в Шан жила по стандартам, принятым лишь для самых верхов, включая и образ жизни, и привилегии. Ранняя чжоуская знать времен У-вана и Чжоу-гуна, видимо, старательно копировала эти стандарты.

Впрочем, овладев ими достаточно быстро, западночжоуская аристократия внесла немалый собственный вклад в их формирование и совершенствование. В частности, создавались строго очерченные нормы кланового поведения, вассально-сюзеренных взаимных обязательств и т.п. Хотя эти нормы и взаимные обязательства далеко не сразу приняли облик жестко соблюдаемых нормативов, о чем, в частности, свидетельствует беспрецедентный факт мятежного выступления могущественного вассала Э-хоу против его сюзерена Ли-вана, тем не менее заданный самой жизнью процесс укрепления стандартов аристократической этики шел вперед. Впоследствии он был задним числом даже воспет и закреплен в каноническом сочинении «Или».

Наследственная знать в каждом из царств и княжеств, включая домен вана, существовала в форме могущественных уделов-кланов, феодов, как родственных, так и неродственных дому правителя. И эти уделы-кланы, создававшиеся на фундаменте пожалованных во владение их основателям субуделов-вотчин, были естественной в тех условиях формой самоорганизации знатных аристократических домов. Лучше всего можно это увидеть на примере тех субуделов-кланов, которые возникали в результате пожалований завоеванных территорий незнатным сподвижникам правителя, как то было, скажем, в царстве Цзинь времен Сянь-гуна, подарившего завоеванные земли основателям будущих могущественных цзиньских кланов Чжао и Вэй.

Удел-клан — он чаще всего обозначается в источниках терминами цзун-цзу или цзя (дом) — это большая разветвленная семейно-клановая группа близких родственников одной фамилии, которая коллективно владела вотчиной, пожалованной основателю клана. Не следует понимать это коллективное владение в буквальном смысле слова, ибо формально удел-вотчина принадлежал лишь старшему, главе клана, унаследовавшему этот статус, как правило, от отца. Иными словами, в субуделах сохранялся тот же принцип единонаследия, который был и в доме вана, и в уделах-царствах чжоуского Китая. Однако, несмотря на это, субудел, или удел-клан, обычно, по меньшей мере в начале периода Чуньцю, отличался большой внутренней сплоченностью членов правившей им клановой группы. Это позволяет ставить вопрос не столько о коллективном владении, сколько о коллективной ответственности семейно-клановой группы за статус и судьбы их вотчины.

Специфика такого рода естественна и как бы сама собой разумеется. Субуделы-вотчины были сравнительно небольшими образованиями, особенно вначале, когда их наиболее активно создавали во всех царствах и княжествах. Там не было больших внутренних противоречий и тем более местнической междоусобной борьбы соперничающих друг с другом влиятельных групп. Напротив, семейно-клановая группа в рамках удела-клана была в те времена замкнутой социальной корпорацией, крепко спаянной внутренней дисциплиной и обязательной взаимной поддержкой. Глава такой корпорации опирался на семейно-клановое старшинство, издревле и везде уважавшееся, что обеспечивало прочность его власти внутри клана и авторитет вне его.

Именно он представлял свою вотчину, свой удел-клан во внешнем мире, в рамках царства и даже всего чжоуского Китая. Соответственно размерам удела-клана и некоторым иным параметрам, имевшим значение в складывавшейся феодальной структуре, глава клана наследственной знати получал высокую официальную должность в царстве и обычно имел право передавать ее по наследству своему преемнику. Правда, это право не было абсолютным и непререкаемым, ибо соотношение сил и влияния, а также различные конкретные обстоятельства (мятежи, истребления кланов, миграции и т.п.) то и дело вносили свои естественные поправки в признанные нормы.

В целом же при неизменных обстоятельствах право на сохранение за собой высшей должности обычно признавалось за тем либо иным аристократическим кланом. Лишиться этого права клан мог чаще всего только в результате внутренних неурядиц в царстве, которые, впрочем, происходили достаточно часто. В этих нередких случаях аристократический клан лишался не только прав на должность, но и своего удела, а порой дело кончалось истреблением всех членов клана. Но при нормальном развитии событий каждый клан обычно следил за тем, чтобы сохранить и даже приумножить закрепленные за ним должности¹⁴. И это было не столько делом чести и достоинства клана, сколько едва ли не вопросом жизни и смерти, выживания в нелегкой междоусобной борьбе. Только в Цзинь, где на носителя высшей должности главного министра падала слишком большая ответственность, существовала необидная для могущественных кланов ротация, так что должность главного министра оказывалась попеременно у представителей разных кланов, причем престиж ни одного из них при этом не страдал.

Главной задачей знатного клана было сохранить за собой имевшиеся у него влияние и мощь, а при благоприятных условиях увеличить то и другое. Эта сама собой разумеющаяся цель была тем более важной, что чжухоу в начале Чуньцю обычно с легкостью создавали новые уделы-кланы, каждый из которых не только стремился всемерно укрепить свою вотчину, но и старался закрепить за собой ту либо иную из высших должностей в стране. Соответственно с каждым новым поколением объективно увеличивалось количество влиятельных претендентов на высшие должности в администрации царства. Поэтому важно было не отдать своего и по мере возможности добиться большего.

Со своей стороны и чжухоу, создавая новые субуделы и формируя тем самым новые аристократические кланы, стремились не столько усилить дестабилизирующее страну соперничество, сколько ослабить чересчур могущественные кланы и использовать противоречия между ними в своих интересах. Другое дело, что из всего этого получалось. Чаще всего, особенно в первой половине Чуньцю, соперничество возрастало и вело как к взаимоистреблению знати (это стало нормой во второй половине), так и к дестабилизации положения в стране. И это следует считать вполне естественным, ибо высшая владетельная знать в царствах и княжествах времен Чуньцю имела немало потенций и активно их использовала более в собственных интересах, нежели ради блага чжухоу, которые очень скоро это ощутили и перестали создавать новые субуделы, даже если для этого открывались возможности.

Несколько слов о титулатуре владетельной знати. В источниках ее именуют терминами цин и дафу, нередко используя при этом устойчивый бином цин-дафу. Для китайской традиционной историографии с ее уже упоминавшейся явной склонностью к пентагруппам характерна лестница ван—гун—цин—дафу—ши. Эта пятерка призвана символизировать пять иерархических ступенек феодальной лестницы в чжоуском Китае. В принципе она вполне приемлема, хотя и несколько искажает общую картину, исключая из счета нелегитимных гегемонов-ба, которым в схеме просто нет места, и не обращая внимания на различия в среде чжухоу. Однако слабости ее этим не ограничиваются. Одна из них — в нечеткости дифференцирующих признаков цин и дафу.

Действительно, их непросто дифференцировать. Начнем с того, что цины — это высшая владетельная знать, главы уделов-кланов. Их число в каждом из царств обычно ограничивалось четырьмя-шестью, реже восемью-десятью и лишь в Цзинь в отдельные времена было большим. Дафу — аристократы более низкого ранга. Их было намного больше. К дафу относились все близкие к главе удела-клана родственники, а также те из знатных аристократов, кто имел кормления от чжухоу или от главы клана. Однако здесь тоже есть некоторые сложности и несоответствия.

Дело в том, что во многих случаях источники упоминают о самых высших должностных лицах в том или ином царстве, обозначая их термином дафу. Так, в «Чуньцю» при описании событий в 710 г. до н.э., когда сунский главный министр Хуа Ду убил высшего сановника-сы-ма Куна и забрал себе его жену, ни тот ни другой в тексте цинами не названы, а главнокомандующий (сы-ма) Кун именуется дафу [133, 2-й год Хуань-гуна; 212, т. V, с. 37]. В Цзинь, где после смерти Сянь-гуна всеми делами ведали важные сановники Ли Кэ, Пэй Чжэн и Сюнь Си, все трое обычно назывались дафу [85, с. 93; 29, с. 128]. В рассказе о проекте реформ Гуань Чжуна пятеро высших должностных лиц в царстве Ци именуются дафу [85, с. 83; 29, с. 116— 117]. А в том разделе проекта, где упомянуты трое командующих армиями — сам правитель-гун, а также Го и Гао, — последние не названы цинами, хотя из материалов «Цзо-чжуань» известно, что главы этих кланов были не просто цинами, но шан-цинами, чей высший статус подтверждался самим сыном Неба.

Словом, источники позволяют заключить, что в тех случаях, когда дело не ограничивалось просто названием высших должностных лиц по их клановым именам или должностям (сы-ма и т.п.), часто использовался термин дафу, который можно считать своего рода сводным обозначением высшей владетельной знати, занимавшей определенные должности. Но если так, то кто же именовался терминами цин, шан-цин, чжун-цин, ся-цин или цин-ши?

Видимо, существовала некая разница в употреблении терминов и в этом смысле пентарядная иерархическая лестница и даже временами встречавшийся бином цин-дафу не вполне корректны. Правильней было бы исходить из того, что термин дафу был сводным для обозначения всей должностной чжоуской аристократии, быть может, за исключением низшего ее слоя, который по мере его формирования и численного роста — что происходило с каждым новым поколением — все более обособлялся от других, пока не обрел свое собственное, прочно за ним укрепившееся наименование (ши). Что же касается разницы в употреблении терминов цин и дафу, то следует предположить, что она — по меньшей мере в начале периода Чуньцю — была связана не столько со ступенькой иерархической лестницы соответствовавших им аристократических слоев, сколько со случайностью использования каждого из них.

Практически это означает, что термины цин и дафу нередко употреблялись для обозначения одних и тех же представителей знати. Частое использование второго из них свидетельствовало о том, что речь идет о знатном аристократе, тогда как более редкое использование первого всегда имело в виду высший должностной ранг немногих наиболее заметных из представителей знати, принадлежавших к разряду дафу. Возможно, при этом предполагалось, что если использовано другое указывавшее на высшую должность наименование (сы-ма и т.п.), что само по себе воспринималось как определенный ранг, то в наименовании этой же персоны цином просто не было нужды.

Из источников ясно, что термином цин-ши, например, обозначались высшие министры в домене. Так, в «Цзо-чжуань» ;[114, 3-й год Инь-гуна; 212, т. V, с. 11] упоминается о том, что чжэнские У-гун (770-744 гг. до н.э.) и Чжуан-гун (743-701 гг. до н.э.) были цин-ши при Пин-ване, а из «Чжушу цзинянь» явствует, что в 767 г. до н.э. Пин-ван назначил правителя Чжэн своим министром-сы-ту [212, т. III, Prolegomena, с. 158]¹⁵. Из текста «Цзо-чжуань» [114, 8-й год Инь-гуна; 212, т. V, с. 24 и 26] следует, что такого же ранга цин-ши был удостоен и правитель царства Го, тоже выполнявший функции главного министра, хотя неизвестно, был ли он при этом администратором ранга сы. В любом случае мы вправе предположить, что ранги сы-ту и цин-ши были, вполне возможно, заменявшими друг друга обозначениями.

Термин шан-цин использовался преимущественно для наименования тех сановников высшего ранга, чей статус подтверждался самим ваном и которых даже среди глав уделов-кланов из числа высшей владетельной знати было немного, по одному-два на царство. Ся-цин как термин в текстах встречается редко, причем преимущественно в плане противопоставления гиан-цинам (как то было при визите Гуань Чжуна к вану) либо при перечислениях (таким-то положено столько-то, таким-то — меньше). Еще реже — чжун-цин, «средний цин», который, в частности, использовал в своем витиеватом рассуждении советник луского гуна в связи с рекомендациями о приеме послов. Наиболее же часто в источниках говорится просто о цинах.

Если принять, что при этом имеется в виду лишь ранг министерского класса, то многое в контекстах станет на свои места. Так, Сыма Цянь рассказывает, что в царстве Цзинь «были учреждены должности шести цинов», причем цинами стали такие-то. В примечании к этому сообщению Р.В.Вяткин, ссылаясь на комментаторов, замечает, что, так как в аналогичном тексте «Цзо-чжуань» идет речь о шести армиях-цзюнь, здесь может быть опечатка, что, однако, несущественно, ибо во главе армии-цзюнь обычно стоял сановник-цин [103, гл.39; 71, т. V, с. 173 и 280, примеч. 130]. Едва ли это было так. В Цзинь никогда не было шести армий — только четыре. Так что речь в тексте шла именно о сановниках-гумнах. Из материалов же «Цзо-чжуань» явствует, что не только командующие армиями, но и их помощники имели ранг цинов. Впрочем, это никак не противоречит тому, что связь между должностью цина и командованием армией была достаточно тесной практически во всех царствах. Напомним, что трое луских сановников, поделивших между собой в 562 г. до н.э. все имущество луского Сян-гуна, тоже создали каждый себе по армии и соответственно считались цинами.

Итак, цинами были немногие. В большинстве случаев каждый из них был не только владетельным аристократом, но и главой удела-клана, могущественным министром, обладателем наследственной должности и одновременно — особенно в случае войны — командующим армией или по меньшей мере его помощником. Однако из некоторых текстов явствует, что все эти должности, ранги и статусы не всегда совпадали, т.е. принадлежали одному лицу. Вспомним драматическую историю с кланом Ци в царстве Цзинь. В момент расцвета этого клана, накануне и в ходе знаменитого сражения Цзинь с Чу при Яньлине в 575 г. до н.э., трое из его представителей — Ци Ци, Ци Чжи и Ци Чоу — были цинами [85, с. 31-32; 29, с. 57-58]. Отсюда вытекает, что не все цины стояли во главе кланов, что могли быть случаи, когда трое из одного клана были цинами и что тем самым один из уделов-кланов был сверхмогущественным. К слову, скорее всего именно это было главной причиной разгрома клана Ци после его триумфа в 575 г. до н.э.

Таким образом, разница между цинами и дафу не проходила четкой гранью между различными слоями аристократов, как обычно принято считать. Не исключая вовсе различий между узким слоем цинов и большой группой аристократов дафу, заметим, что цины были теми же дафу, но имевшими высокую должность, а также и чаще всего свой удел-клан. Поэтому мы вправе считать узкую группу цинов, т.е. сановников, генералов и министров, прослойкой высшей владетельной знати, а всех остальных аристократов просто дафу. Это значит, что вся родовая наследственная знать, включая и ее высшую прослойку, цинов, принадлежала к сословию аристократов-дафу.

Выше уже обращалось внимание на то, что цинами могли стать и становились выходцы из различных кругов наследственной знати. Чаще всего это были близкие родственники правителей. Но могли быть и представители иных фамилий, в том числе и захудалых, уже фактически потерявших право принадлежать к сословию дафу. Когда в 661 г. до н.э. цзиньский Сянь-гун аннексировал три владения и два из них дал своим офицерам, колесничему Чжао Су и копьеносцу Би Ваню, родоначальникам соответственно кланов Чжао и Вэй, они не были даже дафу. Специальным распоряжением Сянь-гун ввел их в число дафу [114, 1-й год Минь-гуна; 212, т. V, с. 123 и 125]. Такое бывала, видимо, все же не слишком часто. В большинстве случаев уделы-кланы создавались высокопоставленными аристократами и родственниками правителей, о чем уже шла речь. Стоит также принять во внимание, что практически во всех царствах было немало выходцев из аристократических кланов других царств. Некоторые из них получали высокие должности и становились цинами. Это вело к тому, что в числе цинов и соответственно глав влиятельных кланов в каждом из царств времен Чуньцю оказывались и родственные, и неродственные по отношению к правящему дому. Больше того, некоторые специалисты считают, что именно этот фактор играл весьма важную роль в исторических судьбах царств.

Специалисты, исследовавшие феномен наследственной знати в чжоуском Китае периода Чуньцю, обращали особое внимание на то, какими были по происхождению аристократы, занимавшие наиболее важные должности в царствах, каково было соотношение министров из правящего дома и других знатных кланов и как все это выглядит в динамике. Главный вывод одного из наиболее известных среди них, Сюй Чжо-юня, сводится к тому, что с течением времени сыновья правителей, т.е. выходцы из его клана, играли все меньшую роль в политической жизни царств, тогда как министры и сановники из числа неродственной правителю знати — большую [200, с. 27-32].

Этот вывод, опирающийся на скрупулезные подсчеты с соответствующими таблицами, едва ли может быть оспорен. Однако не вполне ясен принцип, на который он опирается. Почему принимаются во внимание лишь сыновья правителя? А разве его братья, племянники, даже внуки — не близкая родня? Показательно, что начинается параграф, в котором демонстрируются итоги подсчетов, именно с упоминания о братьях и сыновьях (так он и озаглавлен), а речь в нем идет только о сыновьях. Быть может, имеется в виду, что братья основывали свои кланы? Но это удавалось далеко не всем из них. Словом, складывается впечатление, что избранный для учета критерий не вполне корректен и соответственно итоговый вывод не слишком убедителен.

Предпочтительнее в этом смысле исследование Б.Блэкли, в котором анализируется роль родственных и неродственных правителю кланов с итоговым выводом, сводящимся к тому, что деятельность тех и других была в равной мере деструктивной [150]. И хотя выкладки Блэкли тоже подтверждены обстоятельными подсчетами и сопровождены множеством таблиц, его вывод вызывает определенные сомнения. Дело не в точности подсчетов, но в справедливости их интерпретации.

Если иметь в виду, как это подразумевается при глобальном анализе Блэкли, и распад царства Цзинь на три части, и переход власти в Ци в руки клана Чэнь (Тянь), вывод в целом можно понять и даже принять. Но ведь оба эти события произошли уже в период Чжаньго и выходят за пределы интересующего нас, как и Блэкли, исторического времени. Если же ограничиться строго рамками Чуньцю и сделать акцент на динамику процесса, а не на его конечный результат, то окажется, что в реальности вреда от близкородственных кланов с точки зрения внутренней стабильности царств было все-таки заметно больше. Можно напомнить о междоусобных столкновениях в Цзинь до Вэнь-гуна, о борьбе за престол в Ци после Хуань-гуна, о событиях в Лу после раздела влияния в этом царстве тремя кланами, да и о многих других аналогичных событиях.

Словом, создается достаточно обоснованное впечатление, что таблицы Блэкли могут быть интерпретированы в том смысле, что по меньшей мере для власти правителей, — а скорее всего и для благополучия царств — родственные кланы были опаснее, нежели неродственные. И по меньшей мере в Цзинь, где с этим явлением столкнулись раньше всего, именно так оно и воспринималось: в Цзинь вообще не было могущественных уделов-кланов, основанных родственниками правителя, тогда как аутсайдеров там привечали со времен Сянь-гуна. Но обращая внимание на это, не стоит преувеличивать значимость проблемы как таковой. Сила и слабость чжухоу в период Чуньцю зависела отнюдь не от соотношения сил между родственными и неродственными кланами (в этом смысле Б.Блэкли, фиксируя свой нейтральный вывод, вполне прав). Гораздо больше она зависела от соотношения сил между властью правителя и совокупной мощью всех кланов.

¹³Достаточно подробно об этом было написано в свое время выдающимся французским синологом М.Гране [191].
¹⁴Стоит обратить внимание на то, что в Цзинь порой несколько важных должностей занимали представители одного удела-клана. Это бывало и в некоторых других царствах, в частности, в Чу во время мятежа клана Жо-ао.
¹⁵Напомним, что это было достаточно древней традицией, ибо чжэнский правитель был сы-ту еще при Ю-ване и погиб вместе с ним. Поэтому, скорее всего, должность сы-ту при дворе вана соответствовала рангу цин-ши. Впрочем, не исключено, что ранг цин-ши был дарован тому же чжэнскому У-гуну позже, когда он был уже не сы-ту, а главным министром домена.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3948

загрузка...

Другие книги по данной тематике