Глава LXIV. Свобдная конкуренция

Предприятие,организованное на новых началах. Борьба за свободную торговлю. Упразднение монополий в Англии. Установление свободы промыслов в Англии с конца XVIII в. Отмена цехов и промышленных регламентов во Франции. Борьба с цехами в Пруссии. Закон 1820 г. и вражда к нему ремесленников. Законы 1845 и 1889 гг. Борьба со старой коммерческой этикой. Способы расширения сбыта. Комивояжеры. Витрины в магазинах. Газетные объявления. Плакаты. Промышленные выставки. Местные выставки. Всемирные выставки. Их значение.

И в области промышленности период конца XVIII и первой половины XIX в. составляет прежде всего эпоху освобождения личности от тех стеснений, которые господствовали в предыдущие века. С одной стороны, в области крупного производства — кустарной промышленности и мануфактуры - существовала система исключительных монополий, выдаваемых отдельным лицам или компаниям скупщиков на производство данного промысла в определенном районе или даже во всей стране; промышленники обладали исключительными привилегиями учреждения определенного рода предприятий, производства и сбыта того или другого рода товаров. А с другой стороны, существовали по-прежнему цехи: для занятия тем или другим промыслом необходимо было вступить в члены цеха, доступ же туда был чрезвычайно труден, число членов ограничено. Скупщики в кустарной промышленности и владельцы мануфактур обходили это путем различного рода привилегий; для ремесленников же цехи по-прежнему составляли огромное стеснение, либо лишая их вовсе возможности заниматься промыслом, либо ставя им различные препятствия в виде запрещения производить одновременно два различных ремесла, держать более известного числа подмастерьев, т.е. расширять свое предприятие, и т.д. Если уже эти цеховые правила стесняли развитие крупного производства, то столь же неудобными, в особенности для последнего, являлись различные регламенты, которыми предписывался самый процесс производства — качество обрабатываемого материала, величина и вес изготовляемого продукта, употребление определенных инструментов и т.д.

Впрочем, в Англии все эти ограничения к концу XVIII в. имели уже мало значения. Существовавшие здесь в большом количестве монополии в области горного дела и обрабатывающей промышленности исчезли уже к началу XVIII в.¹

В первой половине XVII в. отдельные лица и ассоциации владели еще исключительными привилегиями производства и сбыта различных изделий. Одним принадлежала монополия изготовления стекла, другим — булавок, третьим — мыла, различных тканей, эксплуатация медных, свинцовых и иных рудников и т.д. При Карле I привилегии раздавались — за высокую плату — в большом количестве; сам король скупал грузы перца, привозимые Ост-Индской компанией, и занимался продажей их, создавая себе монополию в области сбыта перца. Неудивительно, что в этих исключительных привилегиях принимали деятельное участие придворные, знатные лорды, адмиралы, являясь посредниками между королем и предпринимателями при получении последними привилегий или же выговаривая в свою пользу монополию производства rex или иных товаров. Известный мореплаватель Вальтер Ралей эксплуатировал привилегию добычи жести; одному аристократу принадлежало право изготовления булавок; другой участвовал в производстве бобровых шапок. В одном случае даже Карл I сам был удивлен, узнав, что Робин Манцелл, «известный в качестве моряка и на этом поприще стяжавший себе много почестей» - он был адмиралом и приобрел исключительную привилегию выделки стекла, — «от воды перелетел к огню, хотя они являются совершенно различными элементами».

Однако с течением времени в Англии промышленные монополии стали рассматриваться в качестве недопустимых злоупотреблений, с которыми следует бороться, ибо они стесняют развитие промышленности в стране. В 1640 г. Джон Кольпепер говорил в парламенте, что «монополисты», подобно лягушкам в Египте, поселились в домах и с головы до ног покрыли человека своими знаками. Парламент принял решение, согласно которому ни один монополист не может быть членом парламента. И действительно, в следующем году четыре владельца исключительных привилегий были удалены из его состава. С этого времени начинается сильная борьба с монополистами — этими кровопийцами и чудовищами, как их называли в народе. Монополии уничтожаются: с конца XVII в. король окончательно лишается права раздачи их без согласия парламента, парламент же отказывает в выдаче разрешений, и с начала XVIII в. в Англии действительно не существует более исключительных привилегий в области производства и торговли внутри страны. Исчезла «воспитательная» система, как ее называли сторонники монополий; производителям была предоставлена возможность изготовлять всякого рода товары и сбывать их в любое время и по любой цене.

Поэтому Адам Смит уже не упоминает об исключительных привилегиях отдельных лиц или ассоциаций промышленников — о них англичане уже успели забыть. Напротив, он восстает против ограничений другого рода — против привилегий, принадлежавших различным городским корпорациям, против цехов. Во время пребывания Адама Смита в Глазго там работал над своей моделью паровой машины Джемс Уатт. Узнав о его деятельности, корпорация механиков, к составу которой он не принадлежал, запретила ему продолжать работу; только в качестве университетского механика, в пределах университета, на который надзор корпораций не распространялся, он мог работать дальше и дать миру свое великое изобретение. Однако, хотя перемена в области цеховых привилегий происходила лишь постепенно, все же в середине XVIII в. такой образ действий городских корпораций составлял уже явление довольно редкое. В то время как в начале XVIII в. лорд Мольсворт еще сильно жаловался на вред, причиняемый ими, Тукер в 80-х годах XVIII в. указывает на то, что «привилегии цехов и торговых корпораций в городах в настоящее время уже обладают лишь незначительной силой, не дающей им возможности приносить много вреда, как это было раньше»; право их на получение вступительного взноса, на осмотр произведений данной отрасли промышленности и т.п. осуществлялось весьма мало. Но и ограничение числа подмастерьев, обязательность 7-летнего срока ученичества, как и установление размера заработной платы мировыми судьями, постепенно выходили из употребления и к этому времени уже не имели почти никакого реального значения. В новых же отраслях промышленности, как, например, в хлопчатобумажной индустрии, где не существовало старинных, сохранивших силу еще с прежних времен регламентов, уже в середине XVIII в. господствовала свободная конкуренция; здесь не было никаких регламентов, стесняющих инициативу предпринимателя. Формальная отмена ограничений в области промышленности произошла в законе 1814 г., который санкционировал установившиеся на практике обычаи. На основании этого закона отменялось требование 7-летнего ученичества, обязательность держать при трех учениках одного взрослого рабочего и нормировка платы мировыми судьями (т.е. отменялся так называемый закон об ученичестве Елизаветы, 1562 г.). Последние остатки привилегий городских корпораций — в действительности они уже давно исчезли — упразднены законом 1835 г.

Во Франции жалобы на игнорирование промышленниками регламентов, которыми устанавливалось качество и размер различных тканей, раздаются уже в XVII в.; уже тогда многие регламенты не исполнялись. Но еще более они потеряли свое значение под влиянием развившейся в течение XVIII в. промышленности в деревнях, которая была легализована (она существовала уже гораздо раньше) в 1762 г.² «Деревенская индустрия, - говорит проф. Е. В. Тарле, — самым фактом своего существования, без резких слов и насильственных действий, молчаливо и быстро подтачивала и разрушала два главных установления того времени: цеховую организацию и регламентацию промышленности». В самом деле, хотя деревенские «фабриканты» (т.е. кустари) были подчинены (законом 1762 г.) тем же регламентам, как и городские цехи, но фактически они не доставляли изготовляемых ими изделий (в особенности тканей) в местные контрольные бюро для осмотра и наложения клейма и, следовательно, имели возможность отступать от требований регламентов; живущие же вне города и не входящие в состав торговых корпораций купцы покупали у них такой «неправильный», «незаконный» товар. А это отражалось и на городской цеховой промышленности: «деревня заражала своим неповиновением и город». Городские мастера не могли отставать от своих конкурентов — сельских кустарей, — и они стали открыто нарушать регламенты, установив для себя полную свободу; они «совсем не знают ни цехов, ни каких бы то ни было стеснений», - жалуются местные власти.

В 1774 г., со времени назначения Тюрго министром, началось и формальное уничтожение регламентов и цехов. Первые вследствие административного распоряжения 1775 г. перестали действовать; вторые были отменены в 1776 г. — запрещены были ремесленные корпорации и установлена свобода для каждого заниматься любым промыслом. Правда, после ухода Тюрго, спусти два года, эдикт о закрытии цехов был отменен, но те цехи, которые уже ранее, до отмены эдикта, были упразднены, не были восстановлены. При этом доступ в цехи был облегчен, организация их была значительно изменена. Ремесленники боролись и против такой реформы, и последняя осуществлялась весьма медленно вплоть до революции, когда Учредительное собрание одновременно с отменой сеньориального строя объявило уничтоженными и цехи; а Конвент, осуществивший свободу собственности и освободивший крестьян от выкупа, осуществил и здесь на практике это принципиальное постановление, предоставив всякому заниматься промыслами при условии лишь выборки промыслового свидетельства (patenle), за которые уплачивается определенный налог. Наконец, декретами того же года уничтожены были должности инспекторов мануфактур и закрыты были бюро для осмотра изделий и наложения клейма, — эти декреты только узаконили давно установившийся порядок.

Во время консульства и империи и в сфере промышленности, как и в области аграрного строя, были сделаны попытки восстановить прежние ограничения, но в обоих случаях они были одинаково бесплодны. Только промыслы пекарей, мясников и колбасников были вновь подвергнуты регламентации: они были объединены в закрытые корпорации, для них установлена обязательность получения концессии для производства промысла, введены и таксы на хлеб и мясо. Временно при Наполеоне I было подвергнуто ограничениям производство оружия и, кроме того, в Париже пивоваренный, печатный, строительный промыслы. Но все это были временные и частичные отступления — в общем и впоследствии господствовала свобода производства и избрания занятий; ни исключительных привилегий, ни корпораций, ни регламентов более не существовало.

В Германии развитие шло медленнее, но в области промышленности Пруссия опередила другие немецкие государства. В Пруссии уже к концу XVIII в. широко распространились идеи физиократов и Адама Смита о свободе труда, о том, что стеснять человека в пользовании своим уменьем и своими руками значит нарушать самое святое право собственности. Из этого вытекала необходимость отмены цехов, из-за которых многие не могут заниматься промыслами, отмена всякой опеки и всяких привилегий. Уже в это время писатели заявляли, что предки сделали глупость, учредив цехи, ибо этот институт совершенно бессмыслен, называли цехи порождением темных времен, изобретением зависти и эгоизма. Еще более повлияло в этом направлении установление свободы промыслов во Франции в 1791 г. Но все же еще и к началу XIX в. многие исследователи и государственные деятели Пруссии не решались сразу покончить с цехами, указывая и на хорошие стороны их и требуя лишь реформ в либеральном духе; они настаивали на необходимости держаться среднего пути - частичной цеховой системы или ограниченной свободы промыслов. Из этого неопределенного состояния Пруссия была выведена разразившейся над ней катастрофой 1806 г., когда она вынуждена была (по Тильзитскому миру) уступить значительную часть своей территории. За частичными реформами 1806-1808 гг., отменявшими обязательность вступления в цехи для некоторых промыслов, последовал эдикт 1810 г., которым, по примеру Франции, устанавливалась полная свобода для всякого заниматься любым промыслом под условием взятия промыслового свидетельства. Цехи как таковые сохраняются (эдикт 1811 г.), но каждый вправе выйти из состава цеха и продолжать промысел, — члены цеха теряют всякие преимущества. По постановлению же большинства членов цехи вовсе закрываются. Отменяются таксы; уничтожается всякое различие между городом и деревней.

Среди цеховых ремесленников эдикт 1810 г. вызвал сильное раздражение. В течение многих лет после его обнародования города представляли правительству петицию за петицией о восстановлении прежнего состояния, жалуясь на то, что результатом возможности для каждого заниматься промыслами явится отсутствие «порядка, прилежания и морали в ремесле». История, заявлял магистрат Кенигсберга, сможет когда-нибудь привести примеры того, как города обезлюдели не вследствие насилия, а в мирное время, из-за утерянного правопорядка. Еще долго цеховые мастера оказывали пассивное противодействие осуществлению свободы промыслов, не принимая подмастерьев, которые были в обучении у нецеховых ремесленников; результатом этого было то, что последним было весьма трудно получить учеников и подмастерьев. Но эдикт по-прежнему оставался в силе вплоть до 1845 г., когда началась реакция в промышленном законодательстве. Ремесленный конгресс (ремесленный парламент, как его называли), происходивший во Франкфурте в 1848 г., протестовал «от имени миллионов несчастных» против свободы промыслов и настаивал на восстановлении цехов с обязательным участием в них всех ремесленников, на запрещении кому бы то ни было держать свыше двух учеников и производить одновременно более одного промысла, а также заниматься ремеслами в деревнях, наконец, на обложении фабрик в пользу ремесла. Результатом этого и других конгрессов ремесленников в эпоху революции 1848 г. было издание закона 1849 г., которым имелось в виду «сохранение и укрепление ремесла» путем существенных ограничений свободы промыслов: заниматься последними вправе только тот, кто состоит членом цеха (причем он принимается по выдержании испытания) или, не будучи им, выдержал особое испытание; а для того, чтобы быть допущенным к такому испытанию, необходимо пробыть три года подмастерьем. Устанавливался и ряд других ограничений (в отношении одновременного производства нескольких ремесел, торговли ремесленными изделиями и т.д.). Но было уже поздно: возвращение к цеховой системе после 40-летнего господства свободы промыслов, в эпоху, когда в Германии широко распространялись фабрики и машины, когда строились железные дороги и развивался мировой рынок, было уже немыслимо. Прусское правительство смотрело сквозь пальцы на нарушение закона 1849 г.; учреждения, необходимые для выполнения различных постановлений его (промысловые палаты), вовсе не были созданы; да и среди ремесленников под влиянием благоприятных экономических условий 1850-х годов дух исключительности и вера в цехи вскоре значительно сократились.

В других немецких государствах движение к свободе промышленности шло гораздо медленнее, чем в Пруссии; оно началось позже, и меры были менее радикальны. В одних господствовала по-прежнему концессионная система: для занятия промыслом нужно было получить разрешение властей, которое выдавалось на основании предварительного испытания. Так это было в Баварии (законы 1811 и 1825 гг.). Либо сохранялись цеховые промыслы, но цеховой характер выражался лишь в обязанности вступить в число граждан общины, где производится ремесло, и выдержать испытание, - это находим в Вюртемберге (законы 1828 и 1836 гг.). В Бадене и Саксонии до 60-х годов цехи оставались в полной силе, только доступ в них был облегчен - различные «злоупотребления» были отменены. Лишь в 1861—1862 гг. повсюду была установлена свобода промыслов (Ольденбург, Саксония, Вюртемберг, Баден). Она была закреплена в 1869 г. промысловым уставом (Gewerbeordnung) Северогерманского союза, который стал затем в 1871 г. имперским законом. В 1859 г. она введена и в Австрии: в то время как в первой половине XIX в. в большинстве промыслов требовалась концессия, по этому закону такие промыслы составляли лишь исключение, вызываемое соображениями общественной пользы; все же остальные промыслы были признаны свободными, и производство их было открыто всякому; требовалась лишь подача заявления и выборка промыслового свидетельства.

Одной отменой законодательных постановлений в виде исключительных привилегий, регламентов, цехов, такс дело ограничиться не могло. Устранение их обозначало установление свободы промыслов, давая возможность предпринимателю производить любые товары, любого рода и сорта и в любом количестве, продавать их по любым ценам, нанимать любое количество рабочих, притом таких, которые никакого ученичества не проделали. Но ему необходима была и возможность сбывать свои товары в любом месте, расширять всячески свой сбыт, не считаясь с интересами других предпринимателей. А этому препятствовал уже не закон, а обычай, та проникнутая старым цеховым духом коммерческая мораль, которая не допускала привлечения покупателей, отбивания их у соседа. Очевидно, промышленный капитализм вынужден был покончить и с ней. Первые шаги в этом направлении имели место уже в первой половине XVIII в., но окончательно переворот и в этой области происходит лишь с начала XIX в.

Коммивояжеры как средство увеличения круга своих покупателей, в особенности за пределами данного города, и средство расширения производства, появились еще в середине XVIII в.³ Однако существенное значение коммивояжеры приобретают лишь позже. Условием их распространения являлось, с одной стороны, машинное производство, дававшее возможность пользоваться образцами изготовляемых совершенно одинаковых массовых продуктов (только тогда можно было гарантировать, что они будут произведены согласно образцу), а с другой стороны — новые средства транспорта, когда стало возможным возить целые сундуки с образцами и доставлять заказанные товары скоро, дешево и точно. Только с этого времени коммивояжеры могли часто посещать свою клиентуру, узнавать се потребности, знакомить ее с новыми изделиями и брать у нее заказы.

С этого времени они играют большую роль в международной торговле. В конце 50-х годов мы находим уже столько же коммивояжеров между Лондоном и Александрией, как между Гамбургом и Лейпцигом; они распространяются по всем частям света. В Англии насчитывается в это время свыше 2000 таких «путешественников, этих кочующих подмастерьев коммерческого мира», «перелетных птиц», созданных индустрией и железной дорогой. В эту эпоху, когда английская промышленность и торговля затмевала деятельность всех других стран в этих областях, и иностранные коммивояжеры были почти исключительно англичане. Впрочем, они появляются и на континенте, но здесь объезжают главным образом лишь страну, но не отправляются за границу. На их конкуренцию жалуются местные купцы, требующие, чтобы из торговых корпораций исключались купцы, имеющие дело с коммивояжерами, пытаются добиться и изгнания последних из немецких городов. Особенно страдала от них ярмарочная торговля, ибо коммивояжер со своими образцами заменял непосредственную доставку товаров на ярмарку. Уже в 1821 г. неудачный исход лейпцигской ярмарки усматривали в «обычае, недавно введенном англичанами и усвоенном немецкими промышленниками, — именно в том, что товары в самых маленьких городках, даже деревнях, предлагаются торговцами многочисленными рассылаемыми ими странствующими приказчиками, и товары ими же непосредственно доставляются, ввиду чего покупатели все более отказываются от посещения ярмарки».

Выше мы уже говорили, что все большее значение для привлечения покупателей приобретали витрины и внутреннее убранство магазина⁴. Розничные торговцы, говорит Немних в описании Лондона начала XIX в., стараются, чтобы глаза всех проходящих мимо были направлены на их лавку. Лавки эти разукрашены прекраснейшими зеркальными стеклами, и за ними можно видеть самые разнообразные товары, изящно и со вкусом составленные и выставленные. Во многих случаях ювелиры, торговцы галантерейными товарами и др. снабжают окна изнутри зеркалами, чтобы глаз видел их драгоценности в умноженном количестве. Однако этот вид рекламы вскоре привился, по-видимому, и в других отраслях лондонской торговли, ибо тот же Немних сообщает о «непрерывной цепи роскошных лавок на главных улицах города», в которых выставлены не только предметы роскоши, но и товары, предназначенные для повседневного потребления. Они поражали в особенности «неопытного иностранца», так как в других больших городах таких витрин, очевидно, еще не было Они часами простаивали, рассматривая прекрасные выставленные в магазинах товары.

Другие виды рекламы, как то: раздача объявлений на улицах, вывешивание плакатов, в особенности же газетная реклама, появляются лишь с конца XVIII в. Однако первые шаги в этом направлении находим и тут уже раньше, в особенности листки, раздаваемые на улицах уже с начала XVIII в., в Голландии и Англии даже в XVII в В одном официальном документе 1707 т. упоминается о том, что в предместьях Парижа запрещенные набивные ткани открыто выставляются и публика оповещается о продаже их при помощи печатных объявлений. В Париже распространяются и плакаты, наклеиваемые на стенах домов, причем промысел наклейки их составлял привилегию особой корпорации из 40 человек⁵. В них подробно излагались преимущества предлагаемого товара, так что объявления были огромных размеров. Буквы были разноцветные, отливая всеми цветами радуги. Здесь мы находим в 20-х годах плакаты вроде следующих: «А has les perruques»⁶, где предлагается эликсир для волос, который заставит их расти и освободит от необходимости ношения обычного в то время парика; «On nе peut plus se noyer»⁷ — расхваливание нового аппарата, дающего возможность не тонуть, а держаться на поверхности воды; «Plumes sans fin» — вечные перья, которыми можно постоянно писать, ибо они каждый раз снабжаются чернилами из прикрепленного к ним маленького шарика, — новое изобретение того времени.

В английской «Энциклопедии торговли», вышедшей в 1754 г., читаем уже, что «анонсирование в газетах по делам промышленным и торговым в настоящее время во всем Королевстве Англии, Шотландии и Ирландии стало почти всеобщим. Это, по-видимому, для деловых людей наиболее естественный способ сообщения публике о том, что они могут ей предложить. .. Еще недавно уважаемые коммерсанты почитали ниже своего достоинства обращаться к покупателям при помощи газетных объявлений. В настоящее время отношение к этому изменилось. Весьма почтенные купцы находят их самым лучшим, простым и дешевым средством оповещения всего королевства об имеющихся у них товарах».

В первой половине XIX в. объявления помещаются как в специально издаваемых с этой целью листках (petites affiches, Intelligenz-Blatter), так и в общих политических газетах, где вся газета нередко держится на доходах от объявлений. Уже около 1820 г. в таком положении находились некоторые немецкие газеты, которые не могли бы существовать без них, так как подписка лишь покрывала расходы. В начале 30-х годов известный парижский «Journal des Debats» выручал ежегодно 20 тыс. франков от объявлений, четвертая страница «Presse» сдавалась в 1838 г. за 150 тыс франков, семь лет спустя за двойную сумму.

К этому присоединяются промышленные выставки. И они преодолевают расстояние, отделяющее производителя от потребителя, сближают их, устраивают связь между ними. Ознакомление происходит при помощи самих же предметов; этим всякая выставка отличается от ознакомления с чертежами, рисунками, снимками, описаниями, отличается от газетных объявлений, каталогов, плакатов и иных способов рекламы, хотя и самая выставка есть реклама, и, пожалуй, наиболее совершенная, но только реклама, производимая иным путем - посредством представления самого товара. Как мы видели, выставки появились в виде витрин в магазинах, где в окнах выставлялись товары, — выставки скромные, но постоянного характера, но наряду с ними находим и выставки временные, преходящего характера, на известный срок в определенном месте объединяющие товары разнообразного характера и происхождения, притом товары не средние, не массовые продукты, а самое лучшее, самое новое, — новейшие изобретения, предметы, заслуживающие наибольшего внимания. Они рассчитаны на привлечение возможно большего количества посетителей, все усилия направлены к одному определенному моменту, - эти выставки носят во всем отпечаток недолговечности.

Первые выставки были местные, районные. Уже в конце XVIII в. в Париже выставлялись произведения некоторых отраслей парижской промышленности, преимущественно предметы роскоши — изделия из бронзы, ковры, мебель высокой ценности. Позже стали принимать участие и отдельные департаменты, доставляя свои произведения на Парижскую выставку. В каждом департаменте учреждены были комитеты, которые выделяли из всех представленных им предметов наиболее достойные внимания и отправляли в Париж.

Людвиг Берне в своих «Описаниях Парижа» яркими красками изображает такую выставку, происходившую в 1823 г. Французские газеты, рассказывает он, сопоставляют эти состязания промышленности, появившиеся во Франции в течение последних 20 лет, с олимпийскими и ист-мийскими играми у греков, с боями гладиаторов в Риме, с рыцарскими турнирами в Средние века, с испанскими аутодафе, с венецианскими карнавалами. Но сравнение не вполне правильное. Когда Диагор Родосский явился со своими двумя сыновьями на олимпийские игры и они оказались победителями, они надели венок на голову старика отца и понесли его. Народ бросал в него цветами и кричал: «Умри, Диагор, ты всего достиг!» И он действительно умер от чрезмерного счастья. Другой, оказавшийся победителем, не получил приза, ибо подставил ногу своему противнику. Из-за этого он так обезумел, что бросился в школу, где было 60 детей, разрушил колонну, так что рухнула крыша и всех похоронила. На выставке свыше ста французских промышленников получили почетные кресты и золотые медали, но ни у кого из них отец от восторга, что сын его победил в состязании шерстяных материй, не схватил удара. Тысячи других промышленников, добиваясь награды, не получили ее, но никто не слышал, чтобы кто-либо из них потерял рассудок и в припадке безумия продал свои товары ниже фабричной цены. В этом разница между прошлым и настоящим.

Выставка была в Лувре, в том самом Лувре, в котором обитали в течение веков могущественнейшие короли, где не появлялась нога смертного, разве для того, чтобы пасть на колени, принося благодарность или умоляя о помощи. Сотни тысяч граждан пыльными ногами расхаживали теперь по этим залам и осматривали знаменитые колонны. Весь первый этаж был занят выставкой - имелось 52 больших и малых зала, при входе в которые висели надписи с указанием выставленных в них товаров, издан был и систематический каталог. Украшение отдельных витрин было предоставлено усмотрению каждого промышленника, и здесь обнаруживается тонкий вкус французов — они построили свои витрины в виде храмов, часовен, балдахинов, разукрасили их весьма эффектно, театрально. Как бы красив ни был предмет, они старались его еще больше разукрасить соответствующим антуражем; как бы незначителен он ни был, они умели выдвинуть его надлежащей установкой. Все, вплоть до иголок и гвоздей, которые соединяли в виде испускающего лучи солнца вокруг определенной точки, - все было устроено так, чтобы влиять на чувства людей и привлечь их на свою сторону. Материи были драпированы самым подкупающим образом, и не одна женщина должна была при этом испытывать муки Тантала.

На этой выставке Берне нашел все что угодно: кукол, говорящих «да» и «нет», часы в бронзовой корзине цветов, причем каждый час показывала чашечка полуоткрытой розы; пожарные кишки, модель для фургона, собирающего подкинутых младенцев, сельскохозяйственные орудия, по поводу которых он замечает, что плуг времени Гесиода и Вергилия едва ли отличался от здесь выставленного. В другом зале была выставлена непромокаемая обувь (калоши?): «три недели плавает она в воде, подобно лодке, и до сих пор совсем не промокла». Для того времени это была диковинка. Ковры, мебель, ванны, шляпы, кондитерские изделия, газовое освещение, только что появившееся, — «освещение это слишком чисто для человеческого глаза, потомки наши ослепнут», — прозрачные восковые свечи, парфюмерия, шоколад религиозного характера (кресты, четки, круцификсы и всякие иные предметы культа из шоколада), новый металл - палладий. Все это Берне видел на выставке. Но особенно много было материй всяких сортов — столь дерзкое смешение шерсти, хлопка, шелка, льна, козьего волоса, - мезальянс основы с утком так резко бросается в глаза, что определить их происхождение и рождение совершенно немыслимо. Многие из материй ему не удалось видеть, — витрина была окружена постоянно огромнейшей толпой народа. Некоторые ткани приводили и его в восторг, как, например, ярко-красный кашемир, изготовленный на фабрике известного Терно, чрезвычайно дорогой. Берне осматривал его с одной молоденькой девушкой. Она взяла материю в руки и проговорила: «Как она легка, боже, как она легка!» — «Легка, — ответил он, — нет, милое дитя, она очень тяжела. Возьми весы, положи на одну чашку этот кашемир, на другую — добродетель, верность, красоту, семейное счастье, материнскую любовь и все остальные гири, которые двигают или задерживают человеческую жизнь, и ты увидишь, как тяжела эта ткань». Она меня не поняла. Дай Бог, чтобы ты этого никогда не понимала!»⁸

Промышленные выставки появились не в одной только Франции. В 30-х и 40-х годах они объединяли и почти всю, хотя и разорванную еще на части в политическом отношении, Германию, выражали ее экономическую связь. Но все это был еще узкий круг явлений, охватываемых выставкой. Лишь с развитием международных средств сообщений, железных дорог, которые могли доставлять на выставку товары из других стран, оказалось возможным расширить их значение, придать им международный характер.

Первая такая и самая блестящая выставка была устроена в Лондоне в 1851 г. Ее сравнивали с теми торжествами, которые в Риме устраивали в юбилейные годы я куда стекались толпы пилигримов со всех концов Европы, и количество привозимых туда товаров — с добычей, которую римские императоры захватывали в странах Востока и свозили в свою столицу. Чего ожидали от первой всемирной выставки и какое значение ей придавалось, можно усмотреть из слов современника: «Есть события в истории человечества, когда медленный рост, которому не могут воспрепятствовать даже бури и непогоды, внезапно, как растение, которое начинает цвести, сменяется блестящим расцветом. Это этапы в истории, они отделяют один период от другого, приводя в сознание данного поколения результаты закончившегося периода и вместе с тем сея в сознании и сердце его семена будущего» (Бухер). Для выставки построен был замечательный дворец из стекла и железа - нечто неслыханное для того времени, — напоминавший сказки о карликах и эльфах. Эта комбинация из железной постройки со стеклянной крышей, заимствованная у оранжерей, стала затем применяться для всевозможных иных построек. Самая выставка в 1851 г. прошла блестяще: цель ее — «свести культурно-исторический баланс» — была достигнута; она составила одно из крупнейших событий в развитии промышленности XIX в. Сторонники свободной торговли имели возможность показать всему миру результаты, достигнутые Англией, подтвердить свои положения фактами. С тех пор началась эра всемирных выставок, этих блестящих международных ярмарок, этих народных празднеств, демонстрирующих плоды рук населения. Их называли практическим курсом экономической географии, заменяющим путешествие вокруг света. Главным местом их стал Париж, где с 1855 г. каждое десятилетие устраивались эти международные фейерверки, в промежутке между которыми иногда происходили выставки и в других мостах - в Вене в 1873 г., за океаном в Филадельфии в 1880 г. Каждый такой «смотр народов» объединял произведения крупной промышленности всевозможных стран и частей света, являлся выражением идеи возникавшего мирового хозяйства, сближения народов на почве мирного труда, как и выражением роста новой, покоящейся на машинах индустрии.

Промышленные выставки, несомненно, сделали много для ознакомления публики с новейшими и наиболее ценными произведениями промышленности и для распространения новых методов и открытий. Уже первая, Парижская выставка 1802 г., имевшая еще местный характер, вызвала широкое распространение изобретенного Жакаром ткацкого станка (для шелковых и узорчатых тканей). На Лондонской выставке 1815 г. впервые выступили напоказ произведения машинного способа производства, — стояли и тут же работали и сами новые машины. Каменный уголь, железо и хлопок получили здесь признание в качестве трех крупнейших факторов мирового хозяйства.

Но и следующие выставки дали много нового. Лондонская выставка 1862 г. познакомила всю Европу с новыми методами производства железа и стали, изобретенными Бессемером и вызвавшими впоследствии крупный переворот во всей металлургической промышленности. В Париже в 1867 г. мир обратил внимание на газовый двигатель, на анилиновые краски, на американскую машиностроительную промышленность; Крупп здесь выставил стальную глыбу в 400 т веса. Венская выставка 1873 г. познакомила Запад с произведениями славянских стран, Турции, Египта, Греции, с персидскими коврами и другими изделиями Востока. А на следующей Парижской выставке 1878 г. появились холодильные машины и первые автомобили; тысяча электрических ламп, устроенных по системе русского инженера Яблочкова и горевших во время выставки, явились, в сущности, началом переворота в области освещения.

¹ См. выше.
² См. выше.
³ См. выше, с 444.
⁴ См. с. 443.
⁵ Их ровно сорок, иронизирует один автор, подобно членам академии, а для большего сходства между теми и другими, установлено, что ни один из них не может занять эту должность, если он не умеет читать и писать.
⁶ [Долой парики (франц ).].
⁷ [Теперь утонуть невозможно (франц.).]
⁸ Borne. Gesammelte Schriften. III. 1866.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3443

загрузка...

Другие книги по данной тематике