3. Фабричное законодательство
|
История фабричного законодательства в значительной степени является историей развития машин. В начальный период промышленной революции, когда машины были очень примитивны, скоро выводились из строя и работали на водной энергии, ненадежной и не постоянно получаемой, фабриканты стремились выжать из этих машин все что возможно в предельно короткий срок. Рабочий день удлинился до шестнадцати и даже восемнадцати часов; в тех же местах, где работали по двенадцать часов, была введена посменная работа, так что машины никогда не простаивали. Таким образом можно было добиться максимального выпуска продукции при минимальном вложении капитала, а надо учесть, что многие фабриканты открывали фабрики, располагая лишь очень незначительными средствами, не превышавшими порой 100 ф. ст.
Общеизвестно, что эта система привела к катастрофическому падению жизненного уровня рабочих и к невероятной эксплоатации детского труда. Когда условия труда на фабриках впервые стали достоянием гласности, они возмутили даже людей начала девятнадцатого века, которые были достаточно толстокожими. Гуманно настроенные лица, а в особенности лендлорды-тори, наживавшие состояния более «благовидной» эксплоатацией сельскохозяйственного пролетариата5, начали агитацию за запрещение некоторых, особо возмутительных злоупотреблений. Их агитация оказалась бы довольно бесплодной, если бы не вмешались другие силы, направленные на то, чтобы добиться тех же результатов. Уже в 1800—1815 гг., в годы своего управления нью-ланаркскими фабриками, Роберт Оуэн показал, что выпуск продукции не прямо пропорционален количеству проработанных часов и что вполне возможно ввести рабочий день продолжительностью в 1072 часов, обойтись без труда детей младшего возраста и все же получать значительные барыши. С введением машин, быстрее и более аккуратно работающих, более мощных и более дорогостоящих, и в связи с тем, что водная энергия была заменена паровой, выгоды слишком длинного рабочего дня стали меньшими. Рабочий день всегда был длиннее, а условия труда хуже на фабриках, пользовавшихся водной энергией, и хозяева этих фабрик всегда оказывали наиболее упорное сопротивление любым нововведениям. По мере того как стали вкладывать больше капитала в машины, отношение между постоянным и переменным капиталом постепенно менялось. Для производства какого-либо предмета теперь фактически требовалась меньшая затрата ручного труда; вто же самое время скорость, с какой новые машины могли работать, стала намного превышать темпы, которыми могли работать на них рабочие и работницы по шестнадцать или восемнадцать часов. Теперь уже стало менее выгодно эксплоатировать эти машины в течение длинного рабочего дня, когда они работали не на полной скорости, чем сократить рабочий день и работать на полной скорости. Это не означает, однако, что фабриканты приветствовали сокращение рабочего дня или согласились на проведение фабричного законодательства без ожесточенной борьбы. Если воспользоваться политическим термином, то фабричное законодательство можно назвать продуктом двух взаимосвязанных сторон классовой борьбы. Во-первых, его удалось добиться в связи с постоянным движением самого рабочего класса. Рабочий класс объединил свое требование о проведении парламентской реформы с требованием сокращения рабочего дня, повышения заработной платы, улучшения условий труда на фабриках и отмены детского труда, то есть фактически он считал реформу главным образом средством, которое даст ему возможность добиться осуществления всех этих требований, во-вторых, фабричное законодательство было одним из результатов отчаянной внутренней борьбы, которая велась между двумя группами правящего класса — промышленниками и землевладельцами. Промышленники настоятельно требовали отмены хлебных законов, поскольку удешевление продуктов питания дало бы им возможность снизить заработную плату и, таким образом, более успешно конкурировать на мировом рынке. В отместку за это и с тем также, чтобы отвлечь от себя внимание, землевладельцы начали кампанию против длинного рабочего дня и эксплоатации, практиковавшейся на фабриках их противников. На примере чартиста Остлера, тори, руководителя агитации за введение десятичасового рабочего дня, можно последить, как в одном человеке эти тенденции соприкасались6. В 1847 г. Маркс писал: «Английские рабочие дали почувствовать сторонникам свободной торговли, что их не могут сбить с толку все увертки и вся ложь этих последних; и если, тем не менее, они присоединялись к ним в борьбе против землевладельцев, то решились они на это с целью разрушить последние остатки феодализма, чтобы иметь потом дело лишь с одним врагом. Рабочие не обманулись в своих расчетах; чтобы отомстить фабрикантам, землевладельцы перешли на сторону рабочего класса в борьбе за десятичасовой билль, которого напрасно требовали рабочие в течение тридцати лет и который был проведен немедленно после отмены хлебных законов»7. Отстаивая свои интересы, фабриканты прибегали к аргументам как общего, так и частного порядка. Они апеллировали к священным принципам laissez-faire — это была широко распространенная догма, заключающаяся в том, что каждый член общества должен свободно следовать своим «просвещенным личным интересам», и это каким-то таинственным путем должно было оказаться полезным для общества в целом. На основании этого принципа любое вмешательство государства в дела промышленности осуждалось как попирание естественного права. Кстати следует отметить, что в самый разгар увлечения принципом laissez-faire от него все же отказались в двух важных случаях; во-первых, рабочим было запрещено законом объединяться для того, чтобы добиться повышения заработной платы, и, во-вторых, помещикам была предоставлена возможность добиться запрещения ввоза пшеницы. Помимо общих разглагольствований фабриканты старались, в частности, доказать опасность иностранной конкуренции8. Они уверяли, что если их заставят сократить рабочий день или огородить места, где установлены машины, они уже не смогут продавать свои товары за границей. Таким образом, фабричное законодательство, несмотря на благие намерения, привело бы только к безработице и большему обнищанию рабочих. Другим излюбленным аргументом было то, что «только последний час приносит барыш» и, следовательно, сокращение рабочего дня автоматически уничтожило бы всю прибыль. Но оказалось, что все эти доводы настолько противоречили фактам экономики, что никого почти не убеждали, кроме тех лиц, которые их приводили. В 1802 г. был издан первый, очень малоэффективный закон, которым только пресекались самые злостные формы эксплоатации нищих детей. За ним последовал в 1819 г. Акт, регулирующий положение на хлопчатобумажных фабриках. Этим актом на хлопчатобумажных фабриках запрещалось применять труд детей младше девяти лет; длина рабочего дня для детей от девяти до шестнадцати лет устанавливалась в 13 1/2 часов. Но этот закон так и остался на бумаге, так как не принималось никаких мер для проведения его в жизнь. И только после 1833 г., после проведения билля о реформе и под влиянием чрезвычайно сильных волнений среди рабочих на всем Севере Англии, был наконец проведен эффективный акт. Этим актом применение труда детей младше девяти лет запрещалось на всех фабриках, кроме тех, где изготовлялся шелк9; рабочий день детей старшего возраста ограничивался, и вводился ряд фабричных инспекторов, призванных следить за соблюдением этих новых правил. Наконец, в 1847 г. десятичасовой билль ограничил число часов работы женщин и молодежи, а на практике обеспечил 10-часовой рабочий день также и для большинства мужчин, поскольку оказалось невыгодным держать фабрики открытыми только для них. Однако претворить все это в жизнь не удавалось в течение ряда лет, так как наниматели всячески пытались уклониться от подчинения HOB^IM правилам, прибегая для этого к всевозможным уловкам и ухищрениям, если не к открытому игнорированию предписаний акта. Эти акты распространялись только на текстильную промышленность. Они не затрагивали, например, шахтеров, и в 1842 г, комиссия по делам шахтеров обнаружила, что положение их еще ухудшилось, поскольку после издания акта от 1833 г. детский труд на шахтах стал применяться еще усиленнее, особенно в Ланкашире и Западном Райдинге. Это объяснялось тем, что заработная плата взрослых рабочих была настолько низка, что родители принуждены были посылать детей на любую работу, которую им удавалось найти. До проведения фабричного законодательства наниматели то и дело твердили о невероятных трудностях, о том, что им никак нельзя обойтись без применения детского труда. В дальнейшем же быстро обнаружилось, что в замену детского труда можно было легко изобрести машины; кроме того, использование машин вело также к уменьшению затраты труда и давало возможность снизить себестоимость продукции. «Принудительное регулирование рабочего дня со стороны продолжительности, перерывов, момента начала и окончания, система смен для детей, исключение всех детей до известного возраста и т. д. побуждают к усиленному применению машин и к замене мускулов как двигательной силы паром... коротко говоря, усиливается концентрация средств производства и, в соответствии с этим, уплотнение рабочих»10. Так, например, распространение фабричного законодательства на спичечную промышленность привело к изобретению макального станка, намного оздоровившего процесс изготовления спичек; кроме того, на одной фабрике работу, для которой раньше требовалось 230 рабочих, стали выполнять 32 молодых рабочих. Наиболее ярким примером того, как капиталисты обращали себе на пользу труды гуманно настроенных людей, может служить лампа Деви. Сэр Хемфри Деви был настолько возмущен большим количеством несчастных случаев в шахтах, что в 1816 г. он изобрел лампу для предотвращения взрывов. Эта лампа быстро вошла в употребление. Сам Деви отказался от вознаграждения и патента на лампу, которую он хотел принести в дар человечеству. На практике в результате применения этой лампы число несчастных случаев возросло, поскольку шахтовладельцы получили возможность разрабатывать более глубокие и опасные пласты, а кроме того, наличие этой лампы служило им во многих случаях предлогом к тому, чтобы не устраивать надлежащей вентиляции. Но не повсюду фабричное законодательство привело к увеличению количества машин и к их усовершенствованию. Только более крупные и более богатые предприятия могли проводить необходимые изменения и таким образом увеличивать свои барыши. Фабрики с устаревшим уже оборудованием, в особенности фабрики, все еще пользовавшиеся водной энергией, не могли быть перестроены в соответствии с новыми требованиями. Некоторые из них пришли в упадок, некоторые попали в руки более богатых фирм; но исчезновение этих фабрик отнюдь не означало упадка промышленности в целом. Наоборот, фабричное законодательство привело к развитию промышленности, так как оно дало новый толчок к применению более эффективных методов и одновременно привело к концентрации ее в руках владельцев самых крупных и новых фирм, а также и к концентрации капитала. По существу, это законодательство способствовало вытеснению с рынка мелких предприятий более крупными. Кроме того, фабричное законодательство приводило, как указывал Маркс, к тому, что «...в некоторых отраслях промышленности регулирование рабочего дня лишь равномернее распределило бы на весь год ту массу труда, которая уже применяется в них; что оно послужило бы первой рациональной уздой для человекоубийственных, бессмысленных и по существу не согласующихся с системой крупной промышленности ветреных капризов моды; что развитие океанского судоходства и средств сообщения вообще устранило собственно техническое основание сезонной работы... Однако капитал, как он неоднократно заявлял устами своих представителей, соглашается на такой переворот «лишь под давлением общего парламентского акта», который принудительным законом регулирует рабочий день»11. Короче говоря, фабричное законодательство, хотя фабриканты ему очень противились, явилось частью, возможно даже и необходимой частью, того развития, которое привело к замене водной энергии паровой, к массовому использованию машин для изготовления самих орудий производства; кроме того, фабричное законодательство привело также к тому, что уже не легкая, а тяжелая промышленность начала играть решающую роль, что явилось уже окончательной победой промышленного капитализма в Англии. Наконец наступило время, когда эта победа привела к открытой борьбе между промышленником-капиталистом, с одной стороны, и союзом помещика с финансистом — с другой, из-за политического господства. 5 Морнинг кроникл» опубликовала цифры, показывающие, что в имениях графа Шафтсбери батраки, зарабатывающие от 7 до 8 шиллингов в неделю, должны были платить от 1 шиллинга 6 пенсов до 2 шиллингов арендной платы за свои хижины. 6 См. главу XIII, раздел 2, и главу XIV, раздел 2. 7 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. V, стр. 453. 8 Это не относилось к мальчикам, работающим на большой высоте от земли. Здесь нельзя уже было сослаться на иностранную конкуренцию, и защитникам подобного вида зверства пришлось придумывать другие аргументы. 9 Шелковая промышленность была единственным видом текстильной промышленности, которой приходилось иметь дело с серьезной иностранной конкуренцией. Энгельс писал: «Монополию, которую лицемерные сторонники свободной торговли отвергли в отношении иностранных конкурентов, эту монополию они создали заново за счет здоровья и жизни английских детей». 10 К. Маркс, Капитал, т. I, Госполитиздат, 1949, стр. 480. 11 К. Маркс, Капитал, т. I, Госполитиздат, 1949, стр. 485—486. |
загрузка...