Глава 2. Признаки общественного бытия полноправного человека в Греции микенской эпохи

Изучение греческого общества II тысячелетия до н. э., то есть того периода, когда оно впервые поднялось до высот цивилизации, к настоящему времени, значительно продвинулось вперед.¹⁾ Общественно-политические установления и экономическая жизнь в Ахейской (Микенской) Греции, культура и язык греков-ахейцев стали объектами исследования для ученых различных специальностей, и прежде всего археологов, историков и лингвистов. В своих штудиях микенологи и здесь используют главным образом те три вида источников, которые дают основную информацию об интересующей их начальной эпохе в истории Эллады: 1) памятники материальной культуры (включая произведения изобразительного искусства), добытые археологами; 2) тексты линейного письма В, также найденные при раскопках; 3) данные устной исторической традиции, сохранившиеся в эпосе, генеалогических преданиях и сакральных мифах. Правда, теперь появляются основания считать, что эллинская историческая традиция [153] существовала не только в устной форме,²⁾ хотя последняя, вероятно, и преобладала, но могла отчасти находить опору в традиции письменной, благодаря сохранению таковой в том счастливо уцелевшем после всех катаклизмов рубежа XIII—XII вв. до н. э, в Балкано-Малоазийском регионе оазисе микенской цивилизации, каковым являлся колонизованный греками-ахейцами остров Кипр.³⁾

Указанные три вида источников обладают различной информативностью для целей реконструкции тех или иных сторон материальной и духовной жизни греков-ахейцев. К примеру, судить о воззрениях людей отдаленной эпохи по археологическим памятникам и документам хозяйственной отчетности весьма затруднительно. Гомеровские же поэмы представляют для этого куда большие возможности.

Правда, интерпретация свидетельств эпоса имеет, как известно, свои немалые трудности, обусловленные спецификой данного жанра устного народного творчества. Однако не вызывает ныне сомнений сохранение в тех же эллинских эпических сказаниях, зафиксированных письменно лишь несколькими столетиями позже не только описываемых событий, но и окончательного оформления их в известные нам гомеровские версии "Илиады" и "Одиссеи", вполне отчетливых воспоминаний о многих исторических и иных реалиях микенского времени.⁴⁾ При этом на первый план вновь выступает вопрос о правильной методике выявления таких сведений в рассматриваемом источнике и оценка их достоверности.

На сегодняшний день единственным вполне надежным в методическом отношении приемом вычленения в гомеровском эпосе адекватных давно ушедшей реальной действительности данных о системе взглядов ахейцев [154] (существовавшей в период расцвета греческой цивилизации бронзового века), можно признать только сопоставление их с данными других видов исторических источников, имеющихся в наличии у современного исследователя. Достаточную документированность сообщениям традиции, сохраненной эпосом, придает подтверждение их материалами археологии и текстами линейного письма В второй половины XV — XIII в. до н. э.

Чья же коллективная жизненная позиция, чьи взгляды и воззрения выражаются в гомеровских поэмах. Многие представления, отраженные в них, были присущи основной фигуре греческого общества II тысячелетия до н. э. — свободному и полноправному человеку.

Наиболее многочисленную и социально активную часть населения Греции составляли в период максимального подъема могущества Микен (владыка которых, как самый могущественный среди прочих греческих анактов, становился в случае организации и проведения крупномасштабных военных акций верховным предводителем объединенных союзных сил) те, кого эпос называет обычно просто "ахейцами", и члены их семей.⁵⁾ Судя по соответствующим контекстам, гомеровские ανδρες 'Αχαιοί — "ахейские мужи", "мужи-ахейцы" суть одновременно: 1) все взрослые мужчины-воины, составляющие ополчения отдельных греческих царств; 2) приближенные к правителям лица и отборные дружинники; 3) сами анакты и их родичи, как правило возводившие свою родословную к небожителям и потому претендовавшие на особый эпитет διογενής — "рожденный Зевсом".

Исследователями уже отмечалось,⁶⁾ что несмотря на огромные отличия в имущественном и общественном положении высшей знати, возглавляемой правящими анактами, с одной стороны, и рядовых свободных, с другой [155] стороны, по данным эпоса, в ахейском обществе еще сохранялось социальное единство, которое обеспечивалось суммой общих прав и обязанностей, освященных традицией. Именно поэтому совпадало в принципиальных моментах мироощущение всей, казалось бы столь неоднородной массы "ахейских мужей": царей, остальных отличавшихся знатностью происхождения "диогенетов", дружинников-гетеров (гомеровские εταίροι), простых воинов (превращавшихся в мирное время в земледельцев, скотоводов, ремесленников и т. д.), а также и аэдов — хранителей, "литературных обработчиков" и профессиональных исполнителей эпических сказаний. Само наличие в эпосе обобщенного образа мужа-воина и социально нивелирующего термина подстать ему находит параллели в микенском искусстве (ср. очень характерное в этом отношении изображение группы совершенно одинаково экипированных воинов в полном боевом снаряжении, вереницей мерным шагом выступающих в поход, на известном кратере из Микен, датируемом около 1200 г. до н. э.⁷⁾).

Ограниченность исходного материала не позволяет нам нарисовать достаточно подробную картину системы взглядов греков микенской эпохи на нормальный статус полноценного человека. Постараемся лишь по возможности выявить некоторые наиболее существенные с точки зрения самих "ахейских мужей" признаки их полноценного общественного бытия.

Обычная панорама каждодневного бытия греческих племен середины — второй половины II тысячелетия до н. э. развертывается в знаменитом гомеровском описании щита Ахилла (Il. XVIII. 478-607). Это как бы модель микенского мира. Здесь представлены главные типичные ситуации в жизни грека-ахейца — горожанина и селянина. Мирная жизнь в городе и оборона его от врагов, воинские подвиги и захват добычи, разнообразные земледельческие работы (пахота, жатва хлебов, сбор урожая в винограднике), разведение скота и защита домашних животных от опасных хищников, выполнение традиционных обрядов и всевозможные ритуальные действия — все это якобы было изображено художником на щите, изготовленном для храбрейшего из героев, служившего олицетворением ахейских доблестей. Каждая из этих ситуаций, в которых [156] явственно проступают факты самопроявления грека микенской эпохи как неотъемлемые признаки реализации им своего законного общественного статуса, неоднократно возникает вновь перед читателем "Илиады" и "Одиссеи", повторяясь так или иначе во многих пассажах среди текста эпических поэм.

Первый из сюжетов, присутствующих на щите Ахилла, это — город, где концентрируется значительное по численности население (Il. XVIII. 490-496). В городе формируются органы, выполняющие административные функции, что ассоциируется прежде всего с поддержанием установленного правопорядка и отправлением судопроизводства. На городской агоре — рыночной площади, где созывалось и народное собрание, происходит публичный разбор спора между двумя тяжущимися лицами. Каждое из них имеет своих горячих сторонников среди участников массовой людской сходки (Il. XVIII. 497-508).

В этом принародном судебном заседании решающее слово принадлежит полномочным магистратам — старейшинам (гомеровские γέροντες), членам коллегии, проводившей свои заседания в специально отведенном для этих целей общественном месте (Il. XVIII. 503-504).⁸⁾ Существование института геронтов в микенскую эпоху подтверждают тексты линейного письма В: в кносских табличках упоминаются ke-ro-te (= gerontes), a в бухгалтерских документах из пилосского дворца фигурирует ke-ro-si-ja (= geronsia, ср. γερουσία) — "совет старейшин".⁹⁾

Интересно, что судебное разбирательство в описанной Гомером сцене происходит в народном собрании (αγορά), наличие которого в благоустроенном государстве представлялось героям эпоса явлением само собой разумеющимся (ср. Od. IX. 112, где отсутствие подобного установления приводится в качестве одного из показателей крайней нецивилизованности). Участие в таких сходках — важнейший признак полноценного общественного бытия "ахейского мужа" (ср. Od. XV. 466-468). Поэтому и обладание [157] даром красноречия почиталось чрезвычайно высоко (Il. I. 490; XV. 280-283; ср. также: Hes. Theog. 79-93).

По данным эпоса, мнение народного собрания могло играть подчас важную роль в жизни общины (например, в осуществлении конкретных военно-политических и иных мероприятий, решении имущественных и прочих хозяйственных вопросов).¹⁰⁾ Как справедливо отмечает Ю.В. Андреев, понятие "община" (государство) и "народ" в гомеровском лексиконе практически совпадают и выражаются одним и тем же термином δήμος.¹¹⁾ Тот же самый термин в форме da-mo (= δάμος) встречается часто в документах линейного письма В конца XV и рубежа XIII—XII вв. до н. э., отражающих поземельные отношения соответственно в Кносском и Пилосском царствах.¹²⁾ Судя по контекстам, da-mo в некоторых случаях явно выступает в роли коллективного владельца общественной земли и коллективного администратора. На вопрос же о существовании общины в Ахейской Греции тексты линейного В дают, по-видимому, скорее всего положительный ответ (по крайней мере в отношении Пилосского государства¹³⁾).

Принародно совершают "ахейские мужи" различные приличествующие полноправному человеку поступки. В народном собрании герои эпоса: требуют пеню за убитого родича (Il. XVIII. 497-501) или помощи в отмщении за него (Od. XXIV. 420-437), ищут защиту своих частнособственнических прав (Od. II. 35-79). Совместно члены одной общины справляют не только общественные празднества, но и семейные торжества, которые превращаются тем самым в публичные (ср., например, изображение свадьбы горожан на "щите Ахилла": Il. XVIII. 491-496). Совершаемые при этом обряды и сменяющие их увеселения носили в конечном счете сакральный характер. Сюда [158] относятся в частности пляски с песнопениями, проводившиеся зачастую и по иным, но также всегда ритуально обусловленным поводам.¹⁴⁾ В данном отношении представляет интерес изображение не только городского свадебного, но и сельского хоровода на том же "щите Ахилла" (Il., XVIII. 590-605). Танцующие мужчины и женщины встречаются, как известно, и в сюжетных композициях на произведениях микенских художников.¹⁵⁾

Неотъемлемой чертой всей линии поведения "ахейского мужа" было, по эпосу, непременное участие его в хозяйственной жизни семьи и общины: в качестве организатора производства и/или в роли непосредственного производителя.

В "Илиаде" и "Одиссее" имеются упоминания о землевладельцах, лично наблюдающих за проведением сельскохозяйственных работ в поле (ср., например, яркую картину уборочной страды, протекающей под надзором хозяина большого земельного надела, которую рисует Гомер в описании "щита Ахилла": — Il. XVIII. 550-560). Обладатель стад сам проверял их состояние, зорко следя за пастухами (Od. XVI. 26-28). Хозяева земельных наделов, имея дома в городе, строили их еще и в сельской местности для временного или постоянного проживания там (Od. IV. 514-518; XI. 187-196; XXIV. 206-211). Небогатые и особо рачительные землевладельцы, не слишком полагавшиеся на старательность и добросовестность своих наемных или подневольных работников, самолично участвовали в полевых работах (Od. II. 15-22), устройстве садов и виноградников (Od. XXIV. 206-207, 222-232, 244-247).

Сведения эпоса о функционировании отдельных отраслей сельского хозяйства — полеводства, садоводства и животноводства — вполне согласуются с данными об организации аграрного сектора экономики, извлекаемыми из пилосских и кносских табличек линейного В.¹⁶⁾ Хотя полного [159] тождества здесь, естественно, нет и быть не может, ибо объектами повышенного внимания для исполнителей героических сказаний и для составителей бухгалтерских записей были сюжеты, по-разному акцентирующие одни и те же реальности повседневного бытия. Тем интереснее для нас приводимое Гомером описание (Il. XVIII. 587-589, "щит Ахилла") способа содержания овечьего поголовья по кошарам, вероятно тождественного тому, который применялся ахейскими овчарами.¹⁷⁾

Использование рабского труда в различных сферах, и особенно в домашнем хозяйстве, выглядит самым обычным явлением для эпического повествования (ср. многие пассажи из "Илиады" и "Одиссеи"). Владение рабами, так же как собственным домом и другим движимым и недвижимым имуществом, почиталось правом, освященным авторитетом божественных установлений (ср. Od. I. 393-394, 398-400).

В гомеровских поэмах часто фигурируют рабы и рабыни иноземного происхождения (ср.: Od. XV. 418-419; XXIV. 21-212). В ряде случаев конкретно указывается, что они были захвачены как добыча во время крупных военных экспедиций (Il. I. 11-21; и др.) или при пиратских набегах (ср.: Od. IX. 39-42; XVII. 425-433). Полная драматизма история малолетнего царевича Эвмея с острова Сира, похищенного купцами-разбойниками и проданного в рабство на далекую Итаку, рассказана Гомером в "Одиссее" (XV. 402-484). Среди документов из дворцовых архивов Пилоса и Кносса многократно встречены таблички с записями, касающимися рабов. Рабы (микен. do-e-ro, ср. δουλος) и рабыни (do-e-ra, ср. δουλα) во множестве трудились в царском хозяйстве. Но они принадлежали и многим частным лицам.¹⁸⁾

Примечательно, что и в хозяйственных текстах проскакивает иногда указание на иноземное происхождение [160] невольников, столь характерное для эпоса. Таковы этниконы, образованные от топонимов, локализуемых на западном побережье Малой Азии и ближайших островах: a-swi-ja (= Aswiai; ср. ’ΑσFία, 'Ασία — позднейшая Лидия) — "асвиянки"; ki-ni-di-ja (= Knidiai, ср. Κνίδος — Книд, город в Карии) — "книдянки"; mi-ra-ti-ja (= Milatiai, ср. Μίλατος, Μίλητος — Милет, город в Карий) — "милетянки"; ra-mi-ni-ja (= Lamniai, ср. Λαμνος, Λημνος — Лемнос, остров и одноименный город на нем) — "лемниянки"; ze-pu₂-ra₃ (= Dzephurai, ср. Ζεφυρία — Зефирия, древнее название города Галикарнасса в Карий) — "зефириянки".¹⁹⁾

Среди достославных деяний "ахейских мужей", совершавших воспетые в эпосе далекие походы, детально описаны Гомером опустошительные набеги на острова и прибрежные области именно этого региона. Нападавшие помимо прочей добычи стремились захватить и рабов. Обыденным событием предстает такой факт в рассказе витязя-ахейца:

Из-за другой прекрасной невольницы разгорелась под осажденной Троей ссора между самыми видными ахейскими предводителями — Агамемноном и Ахиллом (Il. I. 180 и далее). Когда острый конфликт между ними наконец уладился, то в качестве компенсации за нанесенную обиду пострадавший получил множество ценных даров, включая невольниц (Il. IX. 122-140).

"Ахейский муж" имел право и морально обязан был защищать свое имущество, собственность любого вида, от каких угодно незаконных посягательств всеми доступными ему способами: путем обращения с аппеляцией к народному собранию (ср. Od. II. 39-79) или через оказание вооруженного сопротивления злодеям-разорителям (ср. Od. XXII. 35-41).

В круг повседневных обязанностей ахейца-поселянина [161] входила, по эпосу, и естественная в тогдашних природных (в том числе фаунистических) условиях борьба с другими хищниками — четвероногими, которые были способны нанести огромный урон не только отдельному хозяйству, но и целой округе, и даже реально угрожать жизни сельского хозяина, его чад и домочадцев. Борьба не на жизнь, а на смерть, с грозными врагами человека — опасными дикими зверями — очень частый мотив в героических сказаниях. Присутствует он и в описании "щита Ахилла" (Il. XVIII. 579-586).

Иногда этот мотив становился центральным сюжетом отдельных саг о подвигах славных ахейских витязей. Можно вспомнить в данной связи целый ряд примеров. К числу наиболее известных следует отнести прежде всего, конечно, Калидонскую охоту, в которой якобы приняли участие многие богатыри, желавшие лично победить чудовищного вепря — опустошителя окрестностей Калидона, главного города Этолии (Il. IX. 538-546; Apollod. I. 8. 2; Diod. IV. 34; Paus. I. 27. 9; 42. 6; VIII. 4. 10; 45. 2; 45. 5-6). Четвертым подвигом Геракла считалось усмирение им Эриманфского вепря, наводившего ужас на жителей Псофиды, города на северо-западе Аркадии (Apollod. II. 5. 4; Apoll. Rhod. I. 124-129; Diod. IV. 12; Paus. I. 27. 9; VIII. 24. 5). А начало своим славным деяниям этот величайший герой эллинских сказаний положил истреблением сперва страшного Киферонского льва, нападавшего на мирные стада царя беотийского города Феспии (Apollod. II. 4. 9-10), а потом и аналогичного чудовища, обитавшего возле Немеи в Арголиде (Apollod. II. 5. 1; Diod. IV. 11; Strab. VIII. 6. 19; Paus. I. 27. 9).

Еще один лев с Киферона, свирепствовавший в окрестностях Мегар, был убит храбрым витязем Алкатоем, сыном Пелопса (Paus. I. 41. 3-5).

Прославленному афинскому герою Тесею приписывалась победа над свирепой Кромионской свиньей у Истма (Apollod. Epit. I. 1; Strab. VIII. 6. 22; Plut. Thes. 9; Paus. I. 27. 9; II. 1. 3). Примеры эти можно легко приумножить.

Сцены борьбы с опасными хищниками — львами и кабанами — часто встречаются и на памятниках микенского искусства (ср., к примеру, сцену леонтомахии на парадном кинжале начала XVI в. до н. э. из шахтовой гробницы IV в Микенах).

В то же время охота, в том числе и на крупного зверя, [162] была для ахейцев и важным промыслом. Среди предметов, учитываемых хранителями царских кладовых пилосского дворца встречаются оленьи шкуры. В инвентарных записях присутствует знак-идеограмма N 104, изображающий голову оленя с характерными ветвистыми рогами (PY Cr 591, 868, 875). Практические хозяйственные потребности, а также тяготение знати к этому "благородному" времяпрепровождению способствовали огромной популярности охотничьей тематики.

Это ярко отразилось в разных видах изобразительного искусства микенской эпохи — от дворцовых стенописей до миниатюрных композиций на резных печатях. Особенно часто встречаются изображения сцен псовой охоты. Очень живо выписаны подобного рода охотничьи сцены и в эпических поэмах "Троянского цикла" (Il. XVII. 725-729; XXI. 573-578; XXII. 189-192; Od. XIX. 431-454).

Наличие в хозяйстве "ахейского мужа" хороших гончих и сторожевых собак, по-видимому, являлось нормой правильно устроенной жизни (ср.: Il. IX. 514: XVIII. 578, 583-586; Od. II. 11; XIV. 21-23, 29-36; XVII. 61-62, 199-201, 291-327; XIX. 429-430, 435-438).²⁰⁾

Знать, по эпосу, имела возможность содержать целые своры охотничьих и иных псов, за которыми должны были ухаживать специальные люди. Таковые лица, носящие особое наименование ku-na-ke-ta-i (= dat. pi. kunagetahi; ср. κυναγέτας — "проводник собаки", "псарь", "охотник с собакой"), входили, как можно догадываться по их присутствию в хозяйственных документах царской бухгалтерии в Пилосе (ср. ΡΥ ΝΑ 248), в штат "дворцового ведомства" ахейских анактов.

Однако мирная жизнь была не слишком привычным уделом для "ахейского мужа". Об этом согласно свидетельствуют батальные сцены в описании "щита Ахилла" (Il. XVIII. 509-540: осада города и вылазка его защитников) и на памятниках изобразительного искусства (ср., например, эпизод штурма крепости, запечатленный на серебряном сосуде из шахтовой гробницы IV в Микенах), сообщения эпоса о беспрестанных междоусобных войнах и набегах врагов, наличие мощных фортификаций у столиц даже мелких царств (типа Тиринфа), недвусмысленные реляции о напряженных военных приготовлениях в [163] документах линейного В, археологические свидетельства о внезапной и разновременной гибели под ударами неких внешних сил тех или иных центров микенской цивилизации (особенно показательно здесь совпадение данных эллинской исторической традиции, сохранившихся в гомеровском эпосе и фамильно-династических сагах, о взятии Фив Беотийских коалицией враждебных анактов с выявленной археологами реальной картиной гибели указанного города в огне пожара где-то около 1320 г. до н. э.).

Таким образом "ахейскому мужу" практически всегда надо было быть готовым выступить с оружием в руках на защиту своего государства или в завоевательный поход. Нападения могли совершаться на ближайших соседей, на более отдаленные греческие царства или области, а также на весьма далекие, лежащие за морем, страны. Так, еще до Троянской войны, которую вели братья Атриды, Агамемнон и Менелай, вместе со своими союзниками, эпос знает как минимум два крупных похода ахейцев в ту же северозападную часть Малой Азии. Это, во-первых, экспедиция микенского царя Атрея во Фригию. О ней вспоминает в "Илиаде" старейший из ахейских царей, владыка Пилоса Нестор (Il. III. 184-190). Данное свидетельство эллинской эпической традиции вполне убедительно сопоставляется с сообщениями хеттских источников о проникновении войск правителя царства Аххиява по имени Аттариссияс в Западную Анатолию.²¹⁾

Еще одним поколением раньше случилось завоевание Трои Гераклом (II. V. 638-642; 648-651; XIV. 250-251; Apollod. II. 6. 4; Diod. IV. 32; Paus. Sert. 1; Plut. Moral. 301 A-B; Paus. II. 24. 3; VII. 19. 9; VIII. 36. 6), младшим родичем и полководцем предыдущего властителя Микен — Эврисфея.

Свободный и полноправный в микенском обществе мужчина, как видно из эпоса, должен был по возможности всегда держать под рукой оружие. Однако полную экипировку воина для всего мобилизуемого контингента, а тем более для многолюдного ополчения, могло обеспечить лишь государство. В задачу последнего входило заготовление впрок и хранение в [164] арсеналах необходимого количества оружия и военных материалов, а также создание стратегических продовольственных запасов для снабжения находящихся на марше боевых частей армии и флота или могущих подвергнуться длительной осаде гарнизонов крепостей.

Как раз подобный порядок мы и обнаруживаем, обратившись к документам линейного письма В из Кносса и Пилоса. В дворцовых кладовых концентрировались и бережно сохранялись изделия местных оружейников (в бухгалтерских записях упоминаются e-to-wo-ko = entoworgoi — "изготовители оружия" и e-te-do-mo = entesdomos — "оружейник"), выполненные по специальному заказу властей.

Такой дорогостоящий вид вооружения как боевая колесница, запряженная парой резвых коней, был доступен, судя по всему, исключительно представителям правящей верхушки ахейского общества. Для участия в сражении на колесницу всходили цари, их родичи и другие самые знатные витязи (ср.: Il. II. 383-384, 390, 768-779; III. 29, 113; IV. 225-230, 297-309, 365-366, 419; V. 109-111, 249, 609, 794, 835-839; VII. 16. 241, 340; VIII. 100. 115, 290; и т. д.). В эпосе сохранилась память об особой тактике применения боевых колесниц, когда производился массированный удар по врагу большой их группой, за которым следовало наступление пехотных частей (Il. IV. 293-310).

Участие в боевых действиях даже в качестве возничего на колеснице было, как видно из эпоса, очень престижным для "ахейского мужа". В эллинских эпических сказаниях не раз говорится о том, что управление царским двуконным колесным экипажем, на котором отправлялись в путешествие или в бой греческие анакты, поручалось зачастую родственникам или наиболее близким дружинникам знатного происхождения (ср.: Il. IV. 227-230; Od. III. 475-484; Apollod. II. 5. 2; III. 6. 8; Paus. II. 23. 2; V. 7. 4; 17. 8; X. 10. 3). Колесницы и кони входили в наиболее ценную часть приданого, которое давали царевнам при заключении династических браков (Od. IV. 1-9).

То же почетное место, что и в эпосе, занимает колесница в документации дворцовых бухгалтерий Пилоса и Кносса. Интересен, в частности, такой факт: таблички линейного В со списками колесниц из арсенала кносского владыки хранились как особо важные в специальном помещении отдельно от прочих, не столь секретных документов.

Как высокопрестижный атрибут носителей таинственной [165] сакральной мощи (божеств) или высшей светской власти (правителей) фигурирует легкий одноосный пароконный экипаж в микенском искусстве. Например, хорошо известны его изображения на фреске Тиринфского дворца и на надгробной плите с одного из шахтовых погребений в Микенах.

Но не только геройское участие в защите родной земли, покорении и разорении вражеских областей в ходе проведения "правильно" организованных военных кампаний было достойным занятием для "ахейского мужа". Столь же привлекательным в глазах общественного мнения греков-ахейцев было и участие в любом сухопутном или морском набеге, сулившем приобретение трофейного имущества или захват невольников (ср.: Il. XI. 670-683; Od. 393-394; XIV. 222-233, 257-265). Проявлением молодецкой удали почитался, в частности, угон скота у жителей соседних ахейских царств (ср.: Il. XI. 670-674, 676-680; XV. 235-236; XXI. 15-24; Od. XI. 289-292; XV. 227-236; Apollod. II. 4. 6). Тот, кто не упускал таких возможностей и удачно их использовал, заслуживал одобрение соплеменников и сородичей, чувствовал себя по праву героем (Il. XI. 676-683).

Морское пиратство, согласно эпосу, шло рука об руку с работорговлей. Очевидным свидетельством последней выступают и уже приводившиеся выше этниконы рабынь, перечисляемых на табличках линейного В.

Вполне законным способом приобретения имущества признает эпос дележ военной добычи между рядовыми воинами и предводителями, осуществлявшийся публично на сходке победителей (Il. I. 124-125, 163-168, 366-368; IX. 135-138; XI. 686-687, 703-705; XVII. 657-664). Вероятно, именно таким путем, а не только благодаря торговым сношениям, попадали во II тысячелетии до н. э. на греческий материк и острова Эгейского моря те привозные изделия, которые в немалом количестве обнаружены там археологами.

Нельзя обойти молчанием еще одну важную сферу жизни греков микенской эпохи — отправление культа. Соответствующие ритуальные действия производились в самых различных ситуациях. Некоторые ритуалы достаточно детально описаны в эпосе. К таковым относится погребальный обряд. Неукоснительное его соблюдение почиталось чрезвычайно важным и неотложным делом [166] (Od. III. 279-285).

Погребение рядового воина-гражданина происходило без большой пышности и помпезности (Od. XII. 9-16). Зато с особой торжественностью совершалось оно в тех случаях, когда хоронили "ахейского мужа", отличавшегося знатностью происхождения и доблестью на полях сражений (Il. XVIII. 346-355; XXIII. 164-176, 250-257; Od. XXIV. 43-47, 63-74, 76-77, 80-82).

Следует отметить, что археология позволяет проследить эволюцию погребального обряда в Ахейской Греции по отдельным хронологическим этапам, в то время как гомеровский эпос сохранил воспоминания лишь о финальной ее стадии (с трупосожжением).

Неотъемлемой составной частью траурной церемонии являлось жертвоприношение богам. Но жертвы разного рода — возлияния, воскурения, сожигание даров, заклания животных и иногда даже людей — приносились и по многим иным поводам, как в экстраординарных, так и в самых обыденных ситуациях: например, перед каждодневными застольями (ср.: Il. I. 65-67, 99-100, 315-317, 447-449, 458-474; II. 305-307, 400-431; III. 103-104, 116-119, 269-302; VII. 313-319; IX. 217-220, 656-657; XI. 726-728, 771-775; XIX. 266-268; XXII. 175-176). Самым обычным способом обращения к богам были моления, часто сопровождавшиеся теми же жертвоприношениями, принесением обетов, характерной жестикуляцией адорантов (Il. I. 35-42, 450-456; II. 411-418; III. 318-323, 350-354; VII. 177-180, 200-205; X. 277-295; XV. 369-376; XVI. 230-249; XIX. 257-268; Od. II. 261-267; 420-423; III. 40-64; 380-384; IV. 761-767; VI. 322-328; XIII. 355). Все это находит отражение в документах линейного В²²⁾ и в археологических материалах.²³⁾ [167]

Гомеровский эпос и местные исторические предания различных областей Эллады сообщают и о таком специфическом виде религиозных празднеств как агоны. К ахейскому времени эллины единодушно возводили истоки всех самых известных уже в I тыс. до н. э. состязаний — Олимпийских, Пифийских, Немейских, Истмийских и Панафинейских (ср.: Pind. Ol. III. VI. X; Marm. Par. 10. 22; Apollod. II. 7. 2; III. 4. 3; 6. 4; 15. 7; Diod. IV. 14; Plut. Thes. 25; Paus. V. 2. 1-3; 7. 6-10; 8. 1-4; Ü. {так. OCR} 2. 1; X. 7. 2; Schol. Apoll. Rhod. III. 1240).

Судя по данным мифолого-исторической традиции, в Ахейской Греции агонами по обычаю сопровождались торжественные похороны могущественных владык, членов их семей и прославившихся ратными подвигами знатных витязей. Свидетельства об этом сохранились в местных преданиях различных областей Эллады (ср.: Il. XXIII. 257-897; Od. XXIV. 85-92; Apollod. II. 4. 4; III. 6. 4; 15.. 7; 18. 16; Apollod. Epit. IV. 7; V. 5; Vell. Pat. I. 8. 2; Paus. I. 28. 7; V. 1. 8; 17. 9-11; VI. 20. 19; VIII. 4. 5). Обычай этот возможно был заимствован греками-ахейцами непосредственно у прежних обитателей страны — пеласгов.²⁴⁾ Сохранился он и в первые столетия I тыс. до н. э. (Hes. Op. 654-659; Plut. Moral. 153 Ε — 154 A).

Участие в агонах было, по-видимому, очень престижным для "ахейского мужа", так же как и для эллина архаической или классической эпохи, а победа на них ценилась очень высоко. Недаром в эпосе, ориентированном прежде всего на восхваление подвигов "любезных богам" представителей аристократических родов, победы анактов на гимнических состязаниях изображаются столь же весомыми, что и их боевые подвиги (Il. ХХШ. 257-897). [168]

Достойное участие в религиозных обрядах, и государственного масштаба, и тех, в особенности, которые неизменно сопровождали повседневную жизнь, было несомненно одной из важнейших форм самовыражения и самоутверждения "ахейского мужа".

Завершая рассмотрение некоторых сторон жизни греческого общества II тыс. до н. э., где определяющую роль играл άνήρ 'Αχαιός, остается констатировать, что господствующая система ценностей здесь вполне сходна с теми, которые характерны в принципе для всех раннеклассовых обществ, еще не ушедших слишком далеко от органично унаследованных ими во многом традиций родоплеменного бытия, как в развитии социальных и политических институтов, так и в осмыслении существующих реалий. Именно в таких рамках оказывается на поверку вся сумма вполне конкретных признаков общественного бытия полноправного человека в Греции микенской эпохи. [169]

¹⁾ О результатах в обобщенном виде см. следующие основные работы: Ventris M., Chadwick J. Documents in Mycenaean Greek. Cambridge, 1956; 2nd ed. Cambridge, 1973; Palmer L.R. Mycenaeans and Minoans Aegean Prehistory in the Light of the Linear В Tablets. 2nd ed. New York, 1965; Stella L.A. La civilta micenea nei documenti contemporanei. Roma, 1965; Heubeck A. Aus der Welt der frühgriechischen Lineartafeln. Göttingen, 1966; Kerschensteiner J. Die mykenische Welt in ihren schriftlichen Zeugnissen. München, 1970; Chadwick J. The Mycenaean World. Cambridge, 1976; Hooker J.T. Mycenaean Greeece. London, 1976; Bartoněk A. Zlaté Mykény. Praha, 1983 {рус. пер.}; Dyczek P. Pylos in the Bronze Age. Warszawa, 1994; Лурье С.Я. Язык и культура микенской Греции. М.-Л., 1957. Блаватская Т.В. Ахейская Греция во втором тысячелетии до н. э. М., 1966; Она же. Греческое общество второго тысячелетия до новой эры и его культура. М., 1976; Полякова Г.Ф. Социально-политическая структура пилосского общества (по данным линейного письма В). М., 1978; Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Ук. соч. С. 31-65.

²⁾ В любом случае объем ее был настолько велик, что мог быть осознан древнегреческими мыслителями классической эпохи как содержащий обстоятельную предысторию Эллады. Об отношении к этой традиции Фукидида, пожалуй самого серьезного из эллинских историков см.: Блаватская Т.В. Ахейская Греция... С. 6.

³⁾ Молчанов A.A. Ахейская Греция и Кипр: непрерывность традиций // Среда, личность, общество. М., 1992. С. 115-119.

⁴⁾ Об археологических подтверждениях реальности существования именно для Ахейской Греции отдельных конкретных предметов и ситуаций, описываемых Гомером, см., например: Блаватская Т.В. Ахейская Греция... С. 11-14.

⁵⁾ Синонимами этого общего обозначения всех греков времен Троянской войны и предшествующих ей служили также два других этнонима: Δαναοί (от Δαναός — имени легендарного царя-основателя города Аргоса на реке Инах в Арголиде) — "данайцы" и Άργειοι (от "Αργος) — "аргосцы". Однако по употребительности в эпическом повествовании они очень заметно уступают наименованию 'Αχαιοί.

⁶⁾ Ср.: Blawatskaya T. Über die sozialen Anschauungen in Griechenland im II. Jahrtausend v. u. // Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums. Budapest. 1968. S. 9-14; Блаватская T.B. Греческое общество... С. 22-24.

⁷⁾ Блаватская Т.В. Ахейская Греция... С. 227. Рис. 69.

⁸⁾ Такой совет старейшин функционировал, согласно свидетельствам эпоса (Il. II. 53; IX. 807), и при ставке главнокомандующего союзным войском, составившимся из царских дружин и далеко превосходивших их по численности контингентов мобилизованных "ахейских мужей", в случае затяжной компании на вражеской территории (ср.: Андреев Ю.В. Раннегреческий полис. Л., 1976. С. 53).

⁹⁾ KN В 800; PY An 261, 616.

¹⁰⁾ Ср. Андреев Ю.В. Ук. соч. С. 93-95.

¹¹⁾ Там же. С. 93.

¹²⁾ Ср. Предметно-понятийный словарь греческого языка (крито-микенский период). Сост.: Казанскене В.П., Казанский H.H. Л., 1986. С. 92, 127.

¹³⁾ Ср.: Полякова Г.Ф. Некоторые черты социально-экономического устройства греческих обществ II тысячелетия до н. э. // Античная Греция. Проблемы развития полиса. Т. 1. Становление и развитие полиса. М, 1983. С. 88; Молчанов A.A. [Рец.:] Полякова Г.Ф. Социально-политическая структура... С. 175-177; Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Ук. соч. С. 41, 42.

¹⁴⁾ Ср. Nilsson M.P. The Minoan-Mycenaean Religion and its Survival in Greek Religion. 2nd ed. Lund. 1950. P. 275, 283, 343, 352.

¹⁵⁾ Ср. такие шедевры глиптики и торевтики, как золотая печать из Микен (Marinatos S., Hirmer M. Kreta und das Mykenische Hellas. München. 1959. Abb. 206), и др.

¹⁶⁾ Ср.: Полякова Г.Ф. Социально-политическая структура... С. 8-212; Она же. Некоторые черты... С. 37-88; Она же. От микенских дворцов к полису // Античная Греция. Проблемы развития полиса. Т. 1. С. 89-92, 95-97; Она же. О системе терминов линейного письма В // ВДИ. 1977. № 1. С. 61-70.

¹⁷⁾ Ср.: Killen J.T. The Wool Industry of Crete in the Late Bronze Age // BSA. 1964. Vol. 59. P. 3; Полякова Г.Ф. Социально-политическая структура... С. 185-189.

¹⁸⁾ Ленцман Я. А. Пилосские надписи и вопросы рабовладения в Микенской Греции // ВДИ. 1955. № 4. С. 41-62; Он же. Рабство в микенской и гомеровской Греции. М., 1963. С. 144-190; Лурье С.Я. К вопросу о рабовладении в микенскую эпоху // ВДИ. 1957. № 2. С. 8-24.

¹⁹⁾ Ср.: Ventris M., Chadwick J. Documents in Mycenaean Greeek. 2nd ed. Cambridge. 1973. P. 141; Wood M. In search of the Trojan war. L., 1985. P. 159; Молчанов A.A. Маршруты работорговли в Микенской Греции (по данным табличек линейного письма В) // Торговля и торговец в античном мире. М., 1997. С. 52-54.

²⁰⁾ Ср. Блаватская Т.В. Греческое общество... С. 71-73.

²¹⁾ Наиболее детальную проработку этого сюжета в новейших исследованиях см.: Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л. Античная версия исторического события, отраженного в KUB XXXIII, 13 // ВДИ. 1986. № 1. С. 81-87; Они же. Троя и "Пра-Аххиява" // ВДИ. 1995. № 3. С. 14-37; Они же. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996 (с почти исчерпывающей библиографией по данному вопросу).

²²⁾ Ср.: Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Ук. соч. С. 56-58.

²³⁾ Блаватская Т.В. Греческое общество... С. 146-150. Правда, исследовательница считает, что "заклание людей было чуждо религиозным обычаям додорийской Греции". Однако не только довольно многочисленные указания античной традиции (ср., например: Il. II. 305-307; XXIII. 175-176, Apollod. III. 6, 7: Apollod. Epit. III. 21-22; Plut. Thes., 32; Plut. Moral., 163 Α-B; Paus. I. 5, 2; III. 16. 10; VIII. 2. 3; IX. 19. 6), но и анализ документов линейного письма В заставляет признать факт существования у греков-ахейцев практики человеческих жертвоприношений в особо важных случаях (ср.: Bartoněk A. Op. cit. S. 206, 207; Chadwick J. Linear В and related scripts. P. 43).

²⁴⁾ Молчанов A.A. [Peц:] Немировский А.И. Этруски: от мифа к истории. М., 1983 // ВДИ. 1986. № 3. С. 176. С пеласгийским, то есть с догреческим еще, периодом истории Аркадии связывали местные предания учреждение здесь очень древних Ликейских состязаний (Paus. VII. 2. 1; 38. 5). Признаки существования гимнических состязаний как важного элемента религиозных церемоний обнаруживаются также на минойском Крите: именно так трактуются, например, сюжеты некоторых фресковых композиций XVI в. до н. э. на острове Фера (Немировский А.И. Древнее Гомера // Бартонек А. Златообильные Микены. М., 1991. С. 309). Согласуются с этим, кстати сказать, и данные древнекритской мифолого-исторической традиции (Plut. Thes. 16; Paus. V. 8. 1).