Глава 1. Природные катаклизмы и стихийные бедствия в истории Эгеиды II тыс. до н. э. (Восприятие и реакция современников)

Жизнь древних обществ была, как известно, очень тесно связана с природными условиями на занимаемых и эксплуатируемых ими территориях.¹⁾ Резкие изменения таких условий и иные катаклизмы естественного характера оказывали громадное воздействие на весь ход развития данной конкретной цивилизации. Яркие примеры такого непосредственного влияния обнаруживаются в истории Эгеиды II тыс. до н. э.

Данные археологии и дополняющие их результаты естественно-научных изысканий, например, вполне определенно указывают на чрезвычайно важную роль геологических катастроф в судьбах минойской цивилизации (самая крупная из таких катастроф связывается со взрывом вулкана на острове Санторин в южной части Кикладского [135] архипелага²⁾), распространившейся к середине II тыс. до н. э. с Крита на многие другие островные и материковые прибрежные области Эгейского бассейна. О том же самом сохранились и вполне определенные свидетельства мифолого-исторической традиции, зафиксированные в трудах античных авторов (ср.: Herod. VII. 170-171).

Сведения подобного характера имеются и об Ахейской (Микенской) Греции. В героико-исторических и сакральных преданиях греков-ахейцев, частично дошедших до нас в более позднем изложении у эллинских поэтов, географов и историков, запечатлелись воспоминания о неоднократном отрицательном воздействии переменчивых климатических факторов на условия жизни и хозяйственной деятельности людей на юге Балканского полуострова во II тыс. до н. э.

Наиболее ценную информацию на сей счет сохранили те нарративные источники, что либо стоят ближе всего по времени к событиям такого рода (поэмы Гомера³⁾ и другие эпические повествования), либо в силу своей жанровой специфики ориентированы преимущественно на фиксацию данных локально-исторического характера (местные сказания, обычно связанные с древнейшими традиционными культами, — их самым умелым и бережным [136] собирателем был "величайший краевед Эллады" Павсаний). Кое-что извлекается и из текстов табличек линейного письма В. Немало данных теперь способна добавить к этому и археология.⁴⁾

Неизбежно запечатлевались в памяти народной такие природные явления, которые выливались для данной местности в сильные недороды, сопровождавшиеся голодом и мором. Столь гибельные для людей капризы природы отмечаются для ахейской эпохи во многих местностях материковой Греции.

Ко времени царствования Эгея, отца Тесея, приурочивало афинское предание недород и последовавший за ним страшный мор в Аттике (Marm. Par. 19). Причиной этого неурожая явилась, согласно мифолого-исторической традиции, сильнейшая засуха, при которой произошло даже временное иссякание водных потоков по всей округе (Plut. Thes. 15).

В области беотийского Орхомена недород и голод случились, по преданию, при царе Афаманте (Apollod. I. 9. 2; Paus. I. 44. 7), жившем семью поколениями раньше Троянской войны (Paus. IX. 34. 7-8; 37. 1-7).

В сходной ситуации оказались когда-то жители городов Анфеи, Арои (будущих Патр) и Месатиса в пелопоннесской Ахайе (Paus. VII. 18. 2-4; 19. 1; 19. 3). Случилось это также задолго до Троянской войны (Paus. VII. 19.6-9).

Ко времени сборов в поход на Трою относилось воспоминание о бесплодии полей, поразившем небольшую округу Тевфиды в Аркадии, при том, что соседние области избежали этого несчастья (Paus. VIII. 28. 4-6). В другой раз та же беда случилась с жителями еще одного аркадского города — Фигалии (Paus. VIII. 42. 5). Сходный случай описывается и для Псофиды в той же Аркадии (Apollod. III. 7. 5). Аналогичное предание о том, что земля на некоторое время перестала приносить плоды рассказывали аркадяне (Apoilod. III. 9. 1), приурочивая это бедствие ко времени царствования у них Алея, имевшего резиденцию в городе Тегее и жившего якобы тремя поколениями раньше Троянской войны (Paus. VIII. 4. 8; 5. 1-2).

В незапамятные времена страдала от засухи область Галиарта [137] в Беотии (Paus. IX. 33. 4) и Аргос на северо-востоке Пелопоннеса (Res. fr. 128 Merkelbach-West = Strab. VII. 6. 8). О жестокой засухе, жертвой которой стало во время своих скитаний по Северной Греции фессалийское племя эниан (Plut Moral. 297 С), вытесненное из родных мест лапифами (Strab. IX. 5. 22; Plut. Moral. 293 F, 294 A-C, 297 B-C), сохраняли память их потомки.

Как правило, неурожаи и связанные с ними беды, о которых говорят предания, восходящие к ахейской эпохе истории Греции, носили узко локальный характер. Но иногда стихийные бедствия, порождавшие их, приобретали более широкие масштабы, затрагивая большие территории, чуть ли не в пределах всего Южнобалканского региона. По мнению эллинов, когда-то случалось и такое: "...погибло все, что производит земля, а также погибла от голода большая часть человеческого рода" (Paus. VIII. 42. 2). Примечательно сохранение этого предания в Аркадии, где этнокультурная преемственность с Ахейской Грецией, была, судя по лингвистическим данным,⁵⁾ наиболее крепка.

В разных областях Эллады — на материке, включая Пелопоннес, и островах Эгейского моря — местные жители помнили о великой засухе, поразившей некогда всю страну (Apollod. III. 12. 6; Paus. I. 24. 3; 44. 9; II. 29. 7). Прекращение ее народная молва связывала с успешным исполнением ритуальных действий благочестивейшим ахейским царем-жрецом с острова Эгина Эаком (Apollod. III, 12. 6; Paus. I. 44. 9; II. 29. 7-8), родоначальником правящих домов на острове Саламин, в Фессалии, Фокиде и других областях Греции.

С неурожаем и голодом, как видно, тесно связано было возникновение эпидемий. Но возникшее в одном месте моровое поветрие распространялось потом нередко сначала на соседние, а затем и на более отдаленные области, где его сходные первопричины (в виде климатических аномалий местного масштаба) тогда начисто отсутствовали.

Местные предания, восходящие к ахейскому времени, говорят об эпидемиях, случавшихся в пелопоннесском [138] Сикионе (Paus. II. 7. 7) и беотийской Танагре (Paus. IX. 22. 1). В Аргосе в глубокой древности — при царе Кротопе, жившем за 8 поколений до Персея, то есть за 12 поколений до Троянской войны — долгое время свирепствовал мор, оставивший по себе поистине неизгладимую память (Paus. I. 44. 7).

В области Фив Беотийских чума истребила некогда все племя эктенов, древнейших ее обитателей (Paus. IX. 5. 1). Несколькими поколениями позже от моровой язвы погибла вся семья фиванского царя Амфиона (Paus. IX. 5. 9). Эпидемия погубила и еще одно племя в Беотии ахейского времени — флегиев (Paus. IX. 36. 3). От чумы вымерло и первоначальное население Эгины (Strab. VIII. 6. 16), занимавшее этот остров до воцарения на нем Эака. Еще раньше, якобы во времена легендарного аргосского царя Даная, эпидемия свирепствовала в области Линда на острове Родос (Diod. V. 58). Вскоре после окончания Троянской войны мор поразил Локриду (Apollod. Epit. VI. 20) и остров Крит (Herod. VII. 171).

Возникновение эпидемий иногда напрямую связывалось с масштабными военными мероприятиями, при которых сбор в одном месте крупных воинских контингентов для завоевания вражеских областей или осады городов становился благодатной почвой для массового распространения инфекционных болезней. Так, эллинское предание говорит о чуме, поразившей Пелопоннес при первой попытке Гераклидов вернуться туда (Apollod. II. 8. 2). Болезни косили войско ахейцев, осаждавшее Трою (Il. I. 9-10.43-53).

Из неблагоприятных явлений природы в ахейских преданиях, дошедших до нас, упоминаются сильные и иссушающие землю ветры. Знойные "ливийские" (дувшие с побережья Северной Африки) суховеи были способны нанести очень большой урон сельскохозяйственным культурам на крайнем юге Балкан, особенно виноградникам (ср.: Paus. II. 34. 2). Длительное время они мешали жителям мессенской Мофоны (тогда это поселение еще носило имя Педас), расположенной на юго-западной оконечности Пелопоннесского полуострова, и прекратили свое опустошительное действие только в годы, последовавшие непосредственно за Троянской войной (Paus. IV. 35. 8).

Среди природных катаклизмов, имевших катастрофические последствия, эллинская мифолого-историческая [139] традиция выделяет "потопы" (κατακλυσμός). Наводнения, вызванные разливами рек после долго не прекращавшихся дождей или наступлением морской стихии на сушу, были действительно едва ли не самым страшным бедствием для обитателей Греции во II тыс. до н. э. Потопы, сметавшие на своем пути все живое, разрушавшие селения, губившие нивы и пастбища, приобретали иногда особенно большой размах (ср.: Diod. V. 56, 57). О двух таких наводнениях говорят предания греков-ахейцев.

Наибольшую память оставил по себе так называемый "Девкалионов потоп", при котором, по-видимому, особенно пострадали залитые непрерывными проливными дождями обширные территории в Средней и Северной Греции. Его следы указывали в Аттике, Мегариде, Фокиде, Эпире и Фессалии (ср.: Pind. Ol. IX. 41-52; Aristot. Meteor. II. 352a. 35; 352b. 1-3; Marm. Par. 4; Apollod. I. 7. 2; III. 8. 2; 14. 5; Plut. Sulla. 14; Paus. I. 18. 7; 40. 1; V. 8. 1; X. 6. 2). В фессалийской Фтии как раз и царствовал современник этого потопа Девкалион (Apollod. I. 7. 2).

Аналогичный разлив вод в Беотии получил название "Огигов потоп" (ср.: Varro. R. r. III. I. 2-3; Serv. Ecl. VI. 41; Nonn. Dion. III. 204-208). Событие это традиция относила к самой седой древности (Eratosth. fr. 1 = Censorin. De die natali. 21). Оно связывалось с именем Огига, самого первого из известных владык Фиванской области, о котором сохранялись лишь смутные воспоминания как о царе вымерших давным-давно автохтонов-эктенов (Paus. IX. 5. 1).

Но и куда меньшего масштаба наводнения все равно наносили огромный урон хозяйству отдельных областей Ахейской Греции. После особенно сильных ливней горные потоки, соединившись, затопляли Фенеатскую долину в Аркадии. У тамошних жителей из поколения в поколение передавалась память о затоплении даже города Фенея, случившемся задолго до Троянской войны (Paus. VIII. 14. 1-3).

О двух необычайно мощных наводнениях, вызванных ливневыми дождями, сохранились воспоминания у исконных обитателей острова Родос (Diod. V. 56, 57). Оба они произошли, согласно мифолого-исторической традиции, еще до воцарения в пелопоннесском Аргосе Даная (Diod. V. 58).

Неожиданное наступление моря на сушу — второй вид опустошительного наводнения, упоминаемый историческими преданиями греков-ахейцев. Так, к весьма древним временам относили внезапное и недолгое затопление морскими [140] водами большей части Арголиды (Paus. II. 22. 4). Периодическое попадание соленой влаги на поля Трезенской области у восточной оконечности Пелопоннеса некогда делало тамошние земли бесплодными (Paus. II. 32. 8). У афинян сохранялось сказание о том, что давным-давно, при самых первых правителях, о которых они помнили, разгневанный бог Посейдон "затопил Триасийскую долину (вокруг Элевсина — А.М.) и двинул море на Аттику" (Apollod. III. 14. 1).

Такие наводнения суть ни что иное как типичные цунами, непосредственной причиной которых были мощные подводные землетрясения, неоднократно случавшиеся в Эгеиде — регионе со столь большой сейсмической активностью.⁶⁾

Это прекрасно понимали и сами греки-ахейцы, имевшие возможность после своего прихода на крайний юг Балканского полуострова хорошо познакомиться с обоими указанными явлениями, реально ощутить их причинную связь. Не случайно ответственным и за подземные толчки, потрясающие сушу, и за наступление на нее разгулявшейся морской стихии считался один и тот же бог — Посейдон, получивший культовые эпитеты — Ένοσίχθων и Ένοσίγαιος (Землеколебатель), а также Προσκλύστιος (Наводнителъ). Примечательно, что все три описанных случая — с Арголидой, Трезеном и Аттикой — вполне определенно указывают на приход мощных цунами на побережье греческого материка со стороны Крита и прилегающих к нему островов, то есть вероятно от эпицентра знаменитого теперь взрыва вулкана на Санторине.

Сами землетрясения, бывшие явлением привычным для населения Эгеиды, не только таили в себе опасность для здоровья и жизни людей, но и постоянно угрожали нанести урон их движимому и недвижимому имуществу. Ведь при этом домашние животные погибали от камнепадов в гористой местности и от обрушения хозяйственных строений, подземные толчки разваливали здания и вызывали в них пожары. Так, среди прочих причин, виновных в гибели жившего некогда в Беотии племени флегиев называли греки-ахейцы и землетрясения (Paus. IX. 36. 3).

Многовековые наблюдения жителей юга Балкан над проявлениями сейсмической активности позволили им суммировать определенные выводы но этому предмету. [141] Они приведены у Павсания в "Описании Эллады" (VII. 24. 7-11; перевод С. II. Кондратьева): "При приближении землетрясений, сильных и широко захватывающих страну, бог обычно дает предзнаменования, по большей части одни и те же: задолго до землетрясений наблюдаются или проливные дожди или засухи; погода не соответствует своему времени года; зимою воздух становится душным и знойным, а летом солнечный диск является в тумане, и цвет его не таков, как обыкновенно, но либо более красный, либо просто можно сказать — переходящий в более или менее темный. В источниках обычно большей частью пропадает вода; иной раз в стране поднимаются сильные ураганы, вырывающие и опрокидывающие деревья, по небу пробегают полосы огня с большим количеством света; и звезды являются в невиданных раньше формах, так что смотрящие на них испытывают страх. Кроме того, раздаются сильные подземные удары и шум. Много есть и других предзнаменований, которыми бог предвещает приближение сильных землетрясений. Характер таких землетрясений не всегда одинаков ...... самым слабым из этих землетрясений — если при столь великом несчастии можно вообще говорить о слабости — является то, когда при первом же движении почвы, как только оно начнется, при первом наклоне зданий к своему основанию появляется противоположное движение, которое и выпрямляет то, что уже наклонилось... Второй вид землетрясений приносит гибель всему, что является менее устойчивым и на что направлена его сила, оно тотчас же разрушается и падает ...... Но самые гибельные ... землетрясения подходят прямо под дома и разрушают их основания, выпирая землю буграми из самых недр, как это делают кроты. Одно такое движение земли не оставляет даже следов человеческой жизни на земле...".

Обычно считается, что исходным материалом для написания процитированного пассажа послужил не дошедший до нас раздел трактата Аристотеля "Метеорологика".⁷⁾ Однако важно следующее обстоятельство: откуда бы ни заимствовал непосредственно приведенные выше суждения Павсаний, в основе их лежит обобщение жизненного опыта и регулярных наблюдений над грозным явлением природы многих поколений [142] древних греков, первыми из которых были ахейские насельники будущей Эллады.

Из метеорологических факторов, влияющих на условия жизни и хозяйственной деятельности, ахейцы учитывали также силу движения воздушных потоков. Ураганные ветры, особенно налетавшие внезапно, грозили смертельной опасностью мореходам. Буря, застигшая корабли в открытом море, губила, как помнили хранители эпических сказаний, даже целые военные флотилии. Такая судьба постигла, например, морскую армаду владыки Крита Миноса у берегов Сицилии (Herod. VII. 170), а позднее — эскадры ахейских вождей, дважды возвращавшихся с победой из-под Трои: под водительством Геракла (Il. XIV. 250-256; XV. 25-30; Apollod. II. 7. 1; Plut. Moral. 304 С) и Агамемнона (Od. IV. 486-511; Apollod. Epit. VI. 5-6; Strab. XIII. 1.40).

Несчастьем могло обернуться для собравшихся выйти в море длительное отсутствие попутного ветра. Особенно нежелательно оно бывало в ходе военной кампании, если боевые суда оказывались без движения и надолго блокировались непогодой в исходном пункте — месте предварительного сосредоточения. Именно такая ситуация я сложилась, согласно эпосу, в беотийской Авлиде, где собрались для похода на Трою якобы более тысячи кораблей с большим войском, готовые к отплытию (Apollod. Epit. III. 21; Paus. VIII. 28. 4; IX. 19.7).

Пугающим явлением природы, угрожавшим жизни и имуществу человека, была для грека-ахейца молния, воспринимавшаяся как смертоносное оружие бога-громовержца. Опасность гибели от молнии представлялась весьма реальной. Именно таков был, по преданию, конец одного из вождей аргосско-аркадского войска под стенами осажденных Фив — Капанея, сына Гиппоноя (Apollod. III. 6. 7; Paus. IX. 8. 7). Та же судьба постигла царствовавшего в Элиде Салмонея, причем вместе с ним небесный огонь сразил и жителей основанного им столичного города Салмоны (Apollod. I. 9. 7: ср.: Strab. VIII. 3.31-33).

Молнии истребили значительную часть племени флегиев в Беотии (Paus. IX. 36. 3). От перуна Зевса возник, по преданию, пожар во дворце правителя Фив Беотийских, при котором погибла царская дочь Семела (Apollod. III. 3. 3; Paus. IX. 12. 4). Это событие, относимое греческой мифолого-исторической традицией ко времени за 5-6 поколений [143] до Троянской войны, сопоставляется теперь с археологическими свидетельствами о действительно произошедшем факте — гибели в огне дворцового комплекса в фиванской цитадели — Кадмее.⁸⁾

Молния стала причиной пожара и во дворце царя элидской Писы Эномая (Paus. V. 20. 6-7). Ею же были поражены аркадский царь Ликаон и его нечестивые сыновья (Apollod. III. 8. 1).

В некоторых случаях эллинские предания, восходящие к ахейскому времени, сообщают о перестройке водного режима в отдельных областях, менявшей там экологическую обстановку.⁹⁾

Три реки в Арголиде — Инах, Кефис и Астерион — были якобы первоначально достаточно полноводными, но затем резко обмелели и стали зависеть главным образом от выпадения дождей в соответствующие сезоны. Таким образом все наземные водные потоки этой области, кроме Лернейского, стали пересыхающими (Paus. II. 15. 5). Божеству одной из названных выше рек — Кефиса жители города Аргоса соорудили храм в том месте, где из-под земли доносился шум ушедшей в ее недра, после иссушения древнего поверхностного речного русла, воды (Paus. II. 20. 6).

Опираясь на те же предания, Аристотель отмечает различие в эволюции водного режима для отдельных районов Арголиды. Он сравнивает, как изменилась когда-то экология в округах городов Аргоса и Микен. По его словам, "...Во времена Троянской войны болотистая Арголида могла прокормить только небольшое население, а Микенская земля процветала и была поэтому больше прославлена. Ныне же ... наоборот: один край совершенно бесплоден и безводен, а земли другого, некогда бесплодные из-за болот, стали теперь пригодны для возделывания..." (Aristot. Meteor. II. 352а. 10-14; перевод Н.В. Брагинской).

Изначальный недостаток воды в некоторых местностях Арголиды греки-ахейцы старались, и небезуспешно, восполнить искусственным путем, и прежде всего устройством колодцев (Strab. VIII. 6. 7-8). Одновременное появление [144] многочисленных рукотворных водных источников предание относило к царствованию в Аргосе мифического Даная, то есть ко времени где-то за 8-9 поколений до Троянской войны (ср. Apollod. II. 1. 4-5; 2. 1-2; 4. 1-8; Polyb. XXXIV. 2. 6; Paus. II. 16. 1-3; 18. 4-5). "Паросский мрамор" датирует деятельность этого царя и его дочерей концом XVI в. до н. э. (Marm. Par. 9). В сохранившемся у Страбона гесиодовском фрагменте сказано: "Аргос, бывший бесплодным, Данаиды сделали обильным водой" (Hes. fr. 128 = Strab. VIII. 6. 8).

Неожиданное появление новых источников там, где их раньше не было, надолго запечатлевалось в памяти греков-ахейцев. Ко времени правления в Коринфе, прежней Эфире, царя Сазифа⁺⁾ (за несколько поколений до Троянской войны) относило местное предание обретение родника на холме, где располагался древний акрополь. Этот источник на Акрокоринфе бил позади храма Афродиты (Paus. II. 5. 1). Рождение другого коринфского источника — Пирены связывалось, согласно древней саге, с именем царевны Пирены (Paus. II. 2. 3; 3. 2-3; 5. 1; 24.7), относимой к числу дочерей Даная (Apollod. II. 1. 5). Фигурирует он и в сказаниях о знаменитом герое Беллерофонте (Pind. Ol. XIII. 60-62; Paus. II. 3. 5), приходившемся Сизифу внуком (Il. VI. 152-157; Apollod. I. 9. 3; II. 3. 1; Paus. II. 4. 3).

С тем же легендарным персонажем и его крылатым конем Пегасом ассоциировались и факты появления новых родников, с одинаковым названием Гиппокрена, в Трезене (Paus. II. 31. 9) и на горе Геликон в области беотийского города Феспии (Paus. II. 31. 5; IX. 31. 3). В местности Кифанты на побережье Лаконии, неподалеку от города Зарака, из скалы бил ключ со студеной водой, появившийся якобы во времена знаменитой охотницы Аталанты (Paus. III. 24. 2), по пелопоннесским преданиям, принадлежавшей к аркадскому царскому дому ахейской эпохи (Apollod. III. 9. 2; Aelian. Var. hist. XIII. 1).

Греки-ахейцы находились в постоянном контакте с таким важным элементом природного окружения как мир дикой фауны. Слишком близкое соседство с крупными хищниками и другими опасными животными, особенно в случае их аномально агрессивного по отношению к человеку поведения, воспринималось как настоящее стихийное бедствие. Воспоминания об эксцессах такого рода, восходящие к ахейской эпохе, сохранялись в преданиях [145] различных областей Греции. Павсаний суммирует их в следующие словах (I. 27. 9;) перевод С. II. Кондратьева): "...в древности были животные, более страшные для людей, чем теперь, как, например, лев Немейский или Парнасский, и во многих местах Эллады страшные змеи и дикие кабаны около Калидона, Эриманфа и в Кромионе Коринфском; о них говорили, будто одних из них родила Земля, о других — что они священные животные богов или что они посланы в наказание людям...".

На первое место среди врагов человека из числа крупных хищников ахейская героико-эпическая традиция выдвигала льва. Недаром мотив леонтомахии был популярен в микенском изобразительном искусстве (об этом свидетельствуют прежде всего дошедшие до нас шедевры торевтики и глиптики).

Жители Мегар помнили о страшном льве, водившемся на горе Киферон, у стыка границ трех областей — Мегариды, Аттики и Беотии. От зубов и когтей этого свирепого чудовища погибли многие, и в том числе сын мегарского царя — Эвипп (Paus. I. 41. 3). Победить Киферонского льва смог отважный царевич Алкатой из Элиды, наградой которому послужила в дальнейшем царская власть в Мегарах (Paus. I. 41. 3-4; 41. 6). В память об этом событии, случившемся примерно за два-три поколения до Троянской войны, было устроено святилище в честь Артемиды Охотницы и Аполлона Охотника (Paus. I. 41. 3; 41. 6).

Позднее на Кифероне объявился еще один лев, который нападал на стада крупного рогатого скота в окрестностях беотийских городов — Фив и Феспий (Apollod. II. 4. 9). Победу над ним приписывали юному Гераклу (Apollod. II. 4. 9-10), брат которого был мужем дочери Алкатоя (Apollod. II. 4. 11).

Уничтожение еще более опасного Немейского льва считалось первым подвигом из числа совершенных Гераклом на службе у его старшего родича — микенского царя Эврисфея (Hes. Theog. 327-332; Apollod. II. 5. 1; Diod. IV. 11; Paus. I. 27. 9; II. 15. 2; V. 10. 9; 11. 5). Этот хищник был настолько силен и так долго наводил ужас на окрестности города Немей в Арголиде, что прослыл неуязвимым. Горную пещеру, служившую ему логовом, и тоже ставшую знаменитой, местные жители показывали Павсанию (Paus. II. 15. 2).

Волки были не столь опасны для людей, как львы, но и [146] они, орудуя целой стаей, становились серьезной угрозой для мирных стад, как это было, к примеру, под Сикионом (Paus. II. 9. 7).

Не менее грозными врагами человека, чем самые сильные хищники, становились подчас дикие кабаны. Наибольшую известность приобрел у греков-ахейцев так называемый Калидонский вепрь (Il. IX. 533-549; Bacchyl. V. 95-121; Apollod. I. 8. 2; II. 6. 3; III. 13. 2; Diod. IV. 34; Paus. I. 42. 6; II. 7. 9; III. 18. 15; VIII. 4. 10; 45. 2; 45. 6; 47. 2). Он опустошал нивы вокруг города Калидон в Этолии, нападая при этом на домашний скот и людей. Из страха перед ним оставались незасеянными поля калидонцев. В конце концов для борьбы с ним пришлось скликать витязей из разных ахейских царств (Apollod. I. 8. 2; Paus. I. 42. 6; VIII. 45. 2; 45. 6). И только в результате их совместного выступления на ставшую знаменитой "Калидонскую охоту" чудовищный зверь был побежден. Но тогда не обошлось без жертв. Некоторые участники охоты погибли от клыков вепря, и среди них некоторые знатнейшие витязи, сыновья царей (Apollod. I. 8. 2; Paus. I. 42. 6; VIII. 4. 10). Это событие, согласно ахейским царским родословным, произошло за одно поколение до Троянской войны.

Столь же дурной славой несколько ранее пользовался и Эриманфский вепрь. Он жил на горе Эриманф на границе между Аркадией и Элидой. Отсюда он совершал опустошительные набеги на окрестности аркадского города Псофиды. Поскольку никто из местных жителей не мог совладать с чудовищным зверем, превосходившим всех подобных ему величиной и силой, оказать им помощь пришлось наиболее могущественному из ахейских царей того времени — владыке Микен Эврисфею. По приказанию последнего одолеть Эриманфского вепря удалось Гераклу, что явилось четвертым по счету из 12-ти его знаменитых подвигов (Apollod. Rhod. I. 124-129; Apollod. II. 5. 4; Diod. IV. 12; Paus.V. 10. 9;26. 7;VIII. 24. 5).

В Мегариде незадолго до Калидонской охоты свирепствовала так называемая Кромионская свинья, по кличке Фея, то есть "Старуха". Убить ее довелось афинскому царевичу Тесею (Bacchyl. XVIII. 23-24; Apollod. Epit. I. 1; Strab. VIII. 6. 22; Plut. Thes. 9; Paus. II. 1. 3).

Львами, волками и кабанами исчерпывается список крупных представителей фауны Ахейской Греции, способных подчас нарушить правильный ход жизни и хозяйственной [147] деятельности для более или менее значительных по численности групп населения. Хорошо известный по эллинским мифам Критский бык — грозный опустошитель Пелопоннеса и Аттики (ср.: Apollod. II. 1. 2; 5. 7; III. 15. 7; Apollod. Epit. I. 5; Paus. I. 27. 9-10; V. 10. 9) не может быть поставлен в один ряд с перечисленными выше дикими зверями из числа по сути дела обыденных фаунистических реалий. Дело в том, что он выступает в древних пластах мифолого-исторической традиции как олицетворение силы владык Кносса в периоды военно-политической экспансии минойского Крита на юге Балкан и борьбы с ней местных ахейских династов.¹⁰⁾

Чрезвычайно сильное размножение змей, случавшееся в какой-либо местности, ставило под угрозу жизнь людей, что могло вызывать панику и массовое бегство населения из давно обжитых мест. Именно такое положение сложилось, по преданию, некогда на острове Родос, а случилось это задолго до Троянской войны (Diod. V. 58).

Нашествие насекомых некоторых видов, например, саранчи и мух, также превращалось в тяжелое бедствие (ср.: Paus. I. 24. 8; V. 14. 1).

Знали греки-ахейцы и то, что не только неподвластные человеческой воле природные явления грозят им бедой. К печальным последствиям способны были привести и издержки собственной хозяйственной деятельности человека. Хрестоматийный пример такого рода казуса являла история со знаменитыми "Авгиевыми конюшнями". Небывалое приумножение стад царя Элиды Авгия породило, по преданию, проблему очистки скотных дворов, или даже и примыкающих к ним территорий. Разрешить ее выпало все тому же неутомимому исполнителю воли микенского владыки Эврисфея — Гераклу, который нашел для этого остроумное решение: он направил с помощью отводных каналов воды ближайшей реки через "Авгиевы конюшни" и таким способом, якобы в один день, очистил их от переполнявших их залежей навоза (ср.: Apollod. II. 5. 5; Diod. IV. 13; Paus. V. 1. 9-10). [148]

Настоятельная необходимость проведения ирригационных и мелиоративных работ была очевидной для земледельцев в тех или иных местностях Ахейской Греции. Отведение в новое русло реки Ахелоя в Этолии дало, по преданию, жителям Калидонского царства много плодородной поливной земли под новые пашни (Diod. IV. 35).

Равнина в Лаконии, согласно местным преданиям, сначала была заболочена и лишь отведение с нее избыточных вод сделало ее более пригодной для обитания людей (Paus. III. 1. 1). Следы канала, вырытого не менее, чем за одно поколение до Троянской войны и служившего для регулирования водного стока в Фенеатской долине в Аркадии, показывали еще во времена Павсания (Paus. VIII. 14. 3; 19. 4). Местные жители считали, что одновременно с этим каналом появились и другие водоотводящие гидротехнические сооружения (Paus. VIII. 14. 1-2).

Однако в повседневной жизни греков-ахейцев другого рода попытки воздействия на природу в нужном для себя направлении являлись наиболее частыми и регулярными. Это были акты сакрального характера. Ведь причины неблагоприятных природных явлений тогда усматривались обычно в гневе богов по тем или иным конкретным поводам. Равным образом какие-либо новоявленные блага почитались дарами бессмертных. Так, например, считалось, что сама Афина вырастила первую оливу в Аттике (Paus. I. 24. 3; 27. 2), а от нее пошли другие аналогичные деревья (Paus. I. 30. 3), которыми потом так славилась эта область Эллады.

Когда же тяжкие природные бедствия постигали греков-ахейцев, они изо всех сил старались понять или угадать, чаще всего с помощью жрецов-прорицателей, чем же прогневаны боги и каким способом можно умилостивить их в данном случае.

Именно такой виделась им природа многих упомянутых выше грозных явлений. Наступление катастрофической засухи и бесплодие земли объясняли: прибытием в данную местность человека, не очистившегося от скверны совершенного им убийства (Apollod. III. 7. 5); тяжким преступлением, совершенным кем-либо (Apollod. III. 12. 6; Plut. Thes. 15; Paus. I. 44. 7); нечестивым отношением жрицы к святилищу (Apollod. III. 9. 1; Paus. VII. 19. 2-4); и т. д. и т. п.

Причину эпидемий видели в святотатстве царя-воителя (Apollod. Epit. V. 22-23; VI. 6; VI. 20) или в оскорблении [149] им служителя культа (II. I. 9 sq.). Смерть от молнии воспринималась как наказание за нечестивые поступки (Apollod. III. 8. 1). К появлению грозных чудовищ считали причастным разгневанное божество: согласно мифу, Артемида напустила на Этолийскую землю Калидонского вепря (Il. IX. 533-542; Bacchyl. V. 95-110; Apollod. I. 8. 2).

Когда буря обрушивалась на корабли царственных воителей, народная молва склонна была приписывать такое несчастье гневу некоего бога или богини (показательна в этом отношении история морских скитаний Одиссея; ср. также: Od. IV. 501-511; Apollod. I. 9. 24; Apollod. Epit. VI. 5-6; Strab. XIII. 1. 40), а то и просто фатальному нерасположению кого-то из бессмертных к конкретной личности (Il. XIV. 250-256; XV. 25-30; Apollod. II. 7. 1).

Чтобы прекратить ниспосланное на них бедствие, греки-ахейцы спешили умилостивить то божество, которое, по-видимому, гневалось на них в данный момент. Богов молили о прощении, причем в самых трудных случаях это поручали делать лицам, облеченным одновременно и царским и жреческим саном, и конечно известным своим исключительным благочестием: такую роль, например, выполнил с успехом Эак, царь Эгины, якобы спасший молитвой и жертвоприношением всю Элладу от страшнейшей засухи (Apollod. III. 12. 6; Paus. I. 44. 9; II. 29. 7-8).

Считалось, что прекратить эпидемию были способны моления (Paus. II. 7. 7-8) и некоторые магические действия (например, обнос жертвенного барана вокруг городских стен: Paus. IX. 22. 1).

Молитвы, по мнению греков-ахейцев, помогали в сочетании с жертвоприношениями даже против наступления соленой морской влаги на плодородные земли (Paus. II. 32.8).

Особые ритуалы совершались ахейскими жрецами с целью смягчить пагубную силу ветра (Paus. II. 12. 1). Жертвоприношения ветрам осуществлялись издревле в Сикионии (Paus. II. 12. 1) и Трезенской области (Paus. II. 34. 2-3) на Пелопоннесе, а также в беотийской Авлиде (Paus. IX. 19. 7). В мессенской Мофоне при Павсании стоял древний храм Афины Владычицы Ветров, культ которой восходил якобы ко временам Троянской войны — его основателем считался прославленный в эпических сказаниях герой Диомед (Paus. IV. 35. 8). О существовании подобных культов у греков-ахейцев по крайней мере к концу XV в. до н. э. свидетельствуют таблички линейного письма [150] В из Кносса.¹¹⁾

В чрезвычайных случаях для обуздания противодействующей воздушной стихии магическим путем допускались человеческие жертвоприношения (Apollod. Epit. III. 21-22; Paus. IX. 19. 6-7). Принесение в жертву людей для отвращения большой беды от всего населения, от целого царства или области практиковалось также при сильных засухах и недородах. Такие факты отражены местными преданиями в пелопоннесской Ахайе (Paus. VII. 19. 2-6) и Беотии (Apollod. I.9.1; Paus. IX. 33.4).

Следует заметить, что человеческие жертвоприношения достаточно часто упоминаются в греческих мифах и эпических сказаниях в связи с драматическими событиями в ходе военных конфликтов между ахейскими царствами и при описании погребальных обрядов на похоронах представителей высшей знати. Не так давно свидетельства о них выявлены и в текстах линейного письма В на табличках из Пилоса, перечисляющих экстраординарные приношения богам накануне падения города под ударами завоевателей.¹²⁾ Поэтому обычай греков-ахейцев прибегать к ним, наряду с другими магическими действиями, в чрезвычайных обстоятельствах, обусловленных природными катастрофами, не может вызвать удивление.¹³⁾

Приведенные нами выше данные нарративных и эпиграфических памятников о явлениях экологического порядка, сыгравших важную роль в жизни греческого общества II тыс. до н. э. интересны не только сами по себе. Не менее важно, что помимо конкретных фактов мы узнаем, как бы из первых уст, о том, как греки-ахейцы воспринимали эти явления, угадывали их причины и оценивали последствия. Нам предоставляется замечательная возможность [151] уловить самоощущение обитателя юга Балкан той эпохи в современной ему экосистеме.

Благоприятные изменения в экологии, происходившие от воздействия природных сил, воспринимались греками-ахейцами как проявление доброй воли всемогущих божеств. Осознавались и определенные возможности человека изменять положение дел в лучшую сторону (например, путем проведения целенаправленных мер по мелиорации и ирригации). Но признавались иногда и отрицательные последствия его хозяйственной деятельности. Негативные, и особенно катастрофические, явления природы считались следствием гнева богов. Таким катаклизмам ахейцы, как и их ближайшие соседи — минойцы Крита, могли противопоставлять только меры магического воздействия, ритуальные действия: моления и жертвоприношения, в том числе даже человеческие. Они действовали согласно своему пониманию причинной связи явлений. Однако необходимость чуткого отношения к любым явственным признакам экологического неблагополучия ощущалась ими вполне определенно и с полной мерой ответственности. [152]

¹⁾ Этот тезис применительно к древнейшей истории Эгеиды настойчиво выдвигал еще Фукидид (I. 2. 3-6).

²⁾ Ср.: Excavations at Thera. Vol. I-VI. Athens, 1968-1976; Acta of the 1st International Scientific Congress on the volcano of Thera. Athens, 1971; Marinatos S. Die Ausgrabungen auf Thera und ihre Probleme. Wien. 1973; Резанов И.А. Атлантида: фантазия или реальность? М., 1976; Блаватский В.Д. Природа и античное общество. М, 1976. С. 6, 7; Ильинская Л.С. Девкалионов потоп // ВИ. 1982. № 1. С. 184-187; Она же. Легенды и археология. С. 17-33; Галанопулос Г.А, Бекон Э. Атлантида. За легендой — истина, М., 1983. Из новейших работ см.: Hardy D.A. Thera and the Aegean World. III. L., 1990; Pellegrino Ch. Unearthing Atlantis — An Archaeological Odyssey. N. Y., 1991; Zangger E. The Flood from Heaven — Deciphering the Atlantis Legend. L., 1992; Friedrich W.L. Feuer im Meer. Vulkanismus und die Naturgeschichte des Insel Santorin. Heidelberg, 1994; Monaghan J.J., Kos Α., Bicknell P. Tsunamis, Pyroclastic flows and the Minoans. Arthur Holmes Conference Explosive Vulcanism. Santorin, 1997; Lohmann H. Die Santorin-Katastrophe — ein archäologischer Mythos? // Naturkatastroph in der antiken Welt. Stuttgarter Kolloquium zur Historischen Geographie des Altertums 6, 1996. Stuttgart, 1998. S. 337-363 (с обширной библиографией).

³⁾ О значении гомеровского эпоса для изучения представлений ранних греков о природных явлениях говорят современные историки науки (ср.: Дитмар А.Б. География в античное время. М., 1980. С. 20; Рожанский И.Д. Античная наука. М., 19980. С. 21-24).

⁴⁾ Zangger E. Naturkatastrophen in der ägäischen Bronzezeit. Forschungsgeschichte, Signifikanz und Beurteilungskriterien // Naturkatastrophen in der antiken Welt. Stuttgarter Koloquium zur Historischen Geographie des Altertums 6, 1996. S. 211-241.

⁵⁾ Ср. в новейшей литературе: Широков О.С. История греческого языка. М., 1983. С. 17; Он же. Введение в балканскую филологию. М, 1990. С. 13; Казанский H.H. Диалекты греческого языка. Л., 1983. С. 71-72; Гринбаум Н.С. Ранние формы литературного языка (древнегреческий). Л., 1984. С. 17-35; Молчанов A.A., Нерознак В.П., Шарыпкин С.Я. Памятники древнейшей греческой письменности (введение в микенологию). М., 1988. С. 121-124.

⁶⁾ Резанов И.А. Атлантида... С. 14-24, 63-74; Он же. Великие катастрофы в истории Земли. 2-е изд. М., 1980. С. 139-145.

⁷⁾ Ср.: Павсаний. Описание Эллады. Пер. С.П. Кондратьева. Т. II. М.-Л., 1940. С. 213. Прим. 41.

⁸⁾ Marinatos S. 'Ελίκη, Θηρα, Θηβαι // Athens Annals of Archaeology. 1968. N 1. P. 16; Колобова K.M. Находки цилиндров-печатей в Фивах и спор о Кадме // ВДИ. 1970. № 2. С. 111.

⁹⁾ Некоторые аспекты этой темы уже затронуты исследователями (ср.: Пьерар М. Вода и сушь в аргосских мифах // ВДИ. 1994. № 3. С. 114-120).

⁺⁾ Так в книге. OCR.

¹⁰⁾ Молчанов A.A. Таинственные письмена первых европейцев. М., 1980. С. 71-72; Он же. Ахейский период истории Крита по данным античной мифолого-исторической традиции // X авторско-читательская конференция "Вестника древней истории" АН СССР. М, 1987. С. 68; Он же. Посланцы погибших цивилизаций (Письмена древней Эгеиды). М, 1992. С. 119.

¹¹⁾ Ventris M., Chadwick J. Documents in Mycenaean Greek. 2nd ed. Cambridge. 1973. P. 127 (KN Fp 1). Традиция культового почитания ветров оказалась в Элладе весьма устойчивой (ср.: Hampe R. Kult der Winde in Athen und Kreta. Heidelberg. 1967).

¹²⁾ Chadwick J. Linear В and related scripts. Berkeley – Los Angeles. 1987. P. 42-43. Речь идет о табличке Py Tn 316, датируемой, как и весь архив Пилосского дворца, примерно 1200 г. до н. э.

¹³⁾ Сходный случай принесения в жертву юноши минойским жрецом во время сильного землетрясения (около 1700 г. до н. э.), с явной целью успокоить стихию выявлен при раскопках храма возле Арханеса (Центральный Крит): Sakellarakis Ya., Sapouna-Sakellaraki E. Drama of death in a Minoan temple // National Geographic Magazine. 1981. V. 159. N 2. P. 204-222.