5. Именное словоизменение
5.0. Морфологические категории имениКатегория рода имен существительных в языке крито-микенских надписей не обнаруживает каких-либо отличий от классического древнегреческого языка. Этого и следовало ожидать, поскольку трехчленная гория рода по данным всех древних и.-е. языков завершила свое становление уже в позднеиндоевропейском состоянии. Отметим лишь что в микенскую эпоху существительные мужского рода с основой на -ā- уже выделились в составе 1 склонения в особый лексико-грамматическии разряд (см. ниже). Категория числа. Морфологическую категорию числа конституировали граммемы единственного, множественного и двойственного чисел Наибольший интерес представляет двойственное число, которое в микенское время завершает свое формирование как граммема.58) Очевидно, к этому периоду следует отнести появление особой формы косвенных падежей этого числа на -o-i = -oihi(n). В то же время форманты им.-вин. падежа этого числа отличаются рядом существенных архаических особенностей от двойственного числа у Гомера и в других диалектах I тыс. Оппозиция имен по числу лишь отчасти отражалась в письме В этом отношении всю именную лексику можно разделить на такие разряды: 1. оппозиция по числу между формами имен./имен.-вин. п. на письме отражается полностью; 2. оппозиция по числу между формами тех же падежей отражается частично: а) совпадают единственное и множественное число, двойственнoe имеет особую форму; б) совпадает единственное и двойственное число, множественное обозначается особой формой; в) совпадает двойственное и множественное число, единственное представлено на письме особой формой; [94] 3. формальное выражение оппозиции по числу нивелировалось микенской графикой. Проиллюстрируем эту особенность линейного письма В таблицей 2. Таблица 2
Представляя собой деловые записи, крито-микенские таблички последовательны в употреблении грамматических чисел, в частности двойственного числа. Категория падежа. К числу архаических особенностей микенского диалекта следует отнести и своеобразие падежной системы. Крито-микенские надписи показали, что пятипадежная система классического древнегреческого языка представляет собой результат сокращения более полной восьмипадежной системы. Для микенского греческого языка в настоящее время установлена шестипадежная система: классический список дополняет здесь инструменталис.59) Вопрос о его наличии в языке крито-микенских надписей вызывал в свое время споры (см. ниже), в настоящее время его можно считать решенным положительно.60) Вместе с тем очевидно, что состояние падежной системы, засвидетельствованное в крито-микенских надписях, не может считаться ее древнейшим этапом. Здесь не засвидетельствованы отложительный (аблатив) и местный (локатив) падежи как самостоятельные компоненты падежной системы. Предпосылки для формирования древнегреческой падежной системы классического периода сложились при переходе от позднеиндоевропейского к раннегреческому языковому состоянию. Эта эпоха не документирована и у нас нет особых оснований надеяться, что в наше распоряжение поступят более древние греческие тексты, чем пилосские или кносские архивы 14-12 вв. до н.э. Однако реконструкция древнейшего состояния греческой падежной системы становится в настоящее время возможной благодаря данным крито-микенских надписей и достижениям нового этапа развития индоевропеистики. Они позволяют сделать вывод о том, что на самом раннем этапе истории древнегреческого языка продолжалось действие наметившейся еще в общеиндоевропейском состоянии тенденции к [95] формированию полноценной падежной системы. Были полностью включены в систему дательный, местный и инструментальный падежи, возможно, что этот процесс затронул и отложительный падеж. Лишь при переходе к микенскому языковому состоянию, представляющему собой следующий этап истории греческого языка, эта тенденция угасает и начинается обратный процесс редукции падежной системы. Как это часто бывает в истории языков, на новом этапе развития свертывается, разрушается то, что создавалось в течение длительного периода на предшествующих этапах развития. Созданную на древнейшем этапе эволюции греческого языка систему падежных окончаний можно реконструировать следующим образом:
В парадигме именного словоизменения уже на раннем этапе истории греческого языка соблюдалось основное требование закона разграничения единственности, множественности и двойственности в горизонтальном ряду, т.е. была преодолена характерная для общеиндоевропейского языкового состояния недифференцированность ряда падежей по числу. Индоевропейские данные позволяют нам с уверенностью говорить о дифференциации по трем числам трех падежей: номинатива, аккузатива и вокатива. Для инструменталиса и датива наличие такой дифференциации подтверждается данными крито-микенских надписей. Для генитива и локатива мы можем предполагать дифференциацию по двум граммемам категории числа: единственному и множественному, формы которых реконструируются для общеиндоевропейского. Особые формы двойственного числа у этих падежей должны были появиться уже в ходе развития греческого языка как самостоятельной ветви. Наконец, для аблатива мы можем достоверно реконструировать на основании и.-е. данный и рудиментарных остатков этого падежа в древнегреческом языке лишь единственное число. Для множественного числа можно по аналогии к инструменталису предполагать использование форм на -φι, а для двойственного числа — форм с окончанием -oihin < -oisi + n (класс, -οιιν > -οιν), которое, очевидно, оформляло все косвенные падежи в этом числе. Представленный набор падежных формантов характеризуется совершенно нормальным для таких парадигм явлением — увеличением числа омонимичных форм в вертикальном ряду при возрастании степени маркированности ряда как экспонента грамматического числа. Как известно, множественное число выступает как маркированное по отношению к единственному, а двойственное — по отношению ко [96] множественному. Поэтому следует отметить, что с формальной точки зрения функционирование падежной системы было надежно обеспечено достаточным количеством формантов, дифференцировавших отдельные граммемы категории падежа. Тем не менее именно на древнейшем этапе истории греческого языка начинается процесс редукции падежной системы. При переходе от древнейшего к микенскому состоянию число падежей уменьшается, возникает тенденция к образованию синкретических падежей. В языке крито-микенских надписей мы застаем уже синкретический дательный-местный падеж, есть серьезные основания полагать, что здесь также завершился процесс синкретизма родительного и отложительного падежей. В греческом языкознании уже давно предлагалось объяснение причин слияния этих падежей. В качестве таковых назывались:61) - формальное совпадение (частичное), - семантическая близость и связанная с этим нейтрализация противопоставления в определенных контекстах. Ни один из этих двух факторов в настоящее время не может рассматриваться в качестве основной причины слияния падежей. Частичное формальное совпадение — явление широко распространенное в древних и.-е. языках (и не только в них). Оно встречается и в новых и.-е. языках, которые сохранили древнюю флективную систему (к примеру: славянские, литовский). В одних случаях падежи с частично совпадающей флексией, действительно, сливались в дальнейшей истории языка. Однако есть немало примеров и того, как идентичность формальных экспонентов части падежных форм не приводит к падежному синкретизму. Вслед за В. Георгиевым можно отметить, что существуют допустимые и недопустимые совпадения падежных флексий. Если в силу фонетического износа флексии устраняется формальная оппозиция, которая по причинам семантико-функционального характера обязательно должна находить свое выражение, то язык изыскивает средства для восстановления разрушенных звеньев структуры.62) В древнегреческом языке существовали возможности обновления и пополнения падежной флексии за счет формантов наречных образований. В определенной мере эти возможности были использованы на позднеиндоевропейском и раннегреческом этапах развития. Речь идет о формантах -si (дательный и местный падежи мн. ч.) и форманте -phi (инструментальный и, возможно, отложительный падежи мн. ч.). За пределами падежной системы осталось, однако, гораздо больше формантов, наречных форм, которые могли бы быть использованы для оформления падежей, выходивших из употребления, либо для создания новых падежей. Здесь прежде всего следует отметить триаду "агглютинативных" квазипадежей: на вопрос где?: -θι (αλλοθι), на [97] вопрос откуда?: -θεν (αλλοθεν), на вопрос куда? -σε (αλλοσε) или -δε (οικαδε). И, наконец, никак нельзя обойти молчанием формы на -φι — полисемантические образования, дублировавшие в языке Гомера синкретические родительные и дательные падежи во всех их употреблениях. В языке крито-микенских надписей широко представлены образования на -φι (-pi согласно правилам микенского письма) и адлатив на -de, о которых речь будет идти ниже. Однако из всех названных выше и других образований только формы на -φι вошли на древнейшем этапе языкового развития в падежную систему в качестве инструментального падежа мн. ч. При этом в других своих употреблениях они продолжали функционировать как полунаречные образования. Падежная система микенского диалекта отражает тот этап эволюции системы именного словоизменения, который является промежуточным между древнейшим греческим и классическим состоянием. Здесь уже представлены синкретический дательный — местный и, очевидно, родительный — отложительный63) падежи, в то же время еще сохраняется самостоятельный инструменталис.64) Синкретизм дательного и местного падежей. О том, что местный падеж уже слился с дательным, говорят следующие факты: — наличие двоякого окончания -e/-i у существительных, употребленных в значениях как датива, так и локатива; — наличие локативного по происхождению окончания -е = -ei у существительных тематического склонения, употребленных в значении дательного падежа; — формы местного с нулевым окончанием, функционирующие-как в локативном, так и дативном значении; — наличие общей формы у этих двух падежей, восходящей к -*si. С точки зрения статуса датива, который мы застаем в исторически засвидетельствованных языках, это, несомненно, синтаксический падеж, играющий важную роль в структуре высказывания. В различных синтаксических позициях датив может выражать понятийные категории объекта, субъекта, реципиента, агенса и т.п. В системе же дифференциальных семантических признаков ему могут быть приписаны два основных признака (дистинктора): направленность и периферийность. Направленность ставит датив в оппозицию к номинативу, а периферийность — к аккузативу. Однако и.-е. языки не сразу выработали такой статус этого падежа, на раннем этапе своей истории этот падеж относился к семантическим-(конкретным) падежам. С формальной стороны датив близок к локативу, вслед за Куриловичем65) можно рассматривать форманты этих падежей как апофонические варианты одного и того же окончания, [98] дифференцированные, однако, уже в позднеиндоевропейском состоянии. Поскольку датив, отпочковавшийся от локатива, наличествует в балто-славянской, индоиранской и италийских ветвях, можно уверенно реконструировать его и для общеиндоевропейского состояния. Для тех же древних и.-е. языков, в которых он совпадает с местным, есть все основания полагать, что мы имеем дело со вторичным синкретизмом. Характерной чертой датива в различных древних и.-е. языках является его преимущественное образование от имен существительных. С другой стороны, очевидно, что локатив в силу своей семантики образовывался от имен неодушевленных. Таким образом, оба эти падежа в отношении охвата именной лексики находились в отношении дополнительного распределения. Правда, в древних и.-е. языках имеются случаи употребления датива от неодушевленных существительных и, соответственно, локатива, образованного от одушевленных. Эти употребления заслуживают особого рассмотрения, однако, нельзя не отметить, что такие употребления специфичны для тех языков, в которых выступают, и могут считаться вторичными. Их появление должно объясняться грамматикализацией этих падежей и связанной с этим тенденцией к устранению парциальности охвата именной лексики. В то же время положение Куриловича об отпочковании датива от первичного локатива сохраняет свою силу. Расщепление локатива на собственно локатив и датив было связано с коренной перестройкой типологии языка. Локатив в позднеиндоевропейскую эпоху вычленяется из древнего набора наречных форм, приобретает статус падежа. Однако на пути к полному включению локатива в систему (как это, к примеру, произошло в балтийских и индоиранских языках) стояли препятствия, которые оказались в русле того развития, которым пошел греческий язык, непреодолимыми. Семантика локатива требовала существования наряду с ним в системе еще двух падежей: аблатива и адлатива. Никаких следов самостоятельного адлатива и.-е. языки не обнаруживают. Эта функция исконно выполнялась аккузативом, выступавшим таким образом в двух свойствах: и как грамматический, и как синтаксический падеж. В греческом языке винительный направления часто усиливается частицей -δε (микенское -de), которая широко употребляется и в крито-микенских надписях, и в языке Гомера. Однако адлатив с -δε не единственная возможность передачи понятия движения к чему-либо, уже у Гомера для этой цели широко используются предлоги, которые позволяли намного точнее передать различные варианты этого понятия. Предлоги в собственном смысле слова (a-pi = amphi, αμφί, а-ри = ари, απύ από, e-pi = epi, επί и др.) засвидетельствованы и в крито-микенских надписях. Но здесь они еще в значительной мере сохраняют свой наречный характер. На процесс синкретизма датива и локатива предлоги на раннем этапе развития греческого языка еще не могли оказать влияния. Слияние датива и локатива в значительной мере было вызвано [99] аналогией к аккузативу. Подобно тому, как аккузатив сочетает в себе синтаксические и локальные значения, синкретический датив-локатив также представляет собой возможность двоякого употребления. Частичная общность флексии позволяет объяснить, почему локатив синкретизировал именно с дативом:
Во множественном числе никаких особых окончаний для датива не реконструируется, поэтому следует признать, что в греческом языке с начала его развития как самостоятельной ветви и.-е. языков датив и локатив имели общее окончание. Частичное совпадение флексии ни в коей мере не затрудняло функционирование этих падежей. В тех случаях, когда флексия совпадала, конкретные значения датива или локатива идентифицировались не только контекстом, но и категориальным лексическим значением существительного: одушевленные Существительные имели дативные значения, а неодушевленные — локативные. Такое положение не могло не привести к тому, что различие между формами этих падежей начинает стираться, и первично дативные и первично локативные формы начинают употребляться в одних и тех же значениях. Такое состояние мы и застаем в крито-микенских надписях. Здесь в атематическом склонении исконно дативное окончание -е = -ei и исконно локативное окончание –i = -i употреблялись как в дативном, так и в локативном употреблениях. Дативные употребления: ро-те-пе = poimenei (от ποιμήν), Локативные употребления: e-re-i и e-re-e = Helehi, Helehei; У тематических основ различать исконно дативное и локативное окончание (ōi и ŏi) невозможно, так как оба они одинаково передавались на письме (-о). Однако у некоторых существительных тематического склонения на письме засвидетельствовано окончание -е, за которым должно скрываться исконно локативное окончание -ěi, апофонически чередовавшееся с -ŏi. В качестве примера можно привести существительное di-da-ka-re = didaskalei (от διδάσκαλος). Окончание -ει в классическом греческом языке отмечается в наречиях типа οικεί. Формальное объединение локатива и датива еще не означало полной [100] элиминации местного падежа из системы. В противоположность классическому языку, в котором локативная функция является предложно-падежной, в микенском локативная функция еще чисто падежная. Правда, и в классическом языке локативный по значению датив встречается в беспредложном употреблении, но такие употребления всегда контекстуально обусловлены. Иначе обстоит дело в крито-микенских надписях. Здесь топонимы выступают в дательном-местном падеже без предлогов, причем, как правило, самостоятельно, без опоры на контекст. К примеру, надпись Vn 19 содержит топонимный список из 9 названий, которые стоят в дательном-местном падеже. Локативное значение определяется здесь ввиду отсутствия вводной формулы лишь категориальной лексической семантикой существительных. Ср. надпись Vn 20, где те же топонимы стоят в вин. п. направления с послелогом -de:
Подобным образом и дативное значение распознается по значению лексемы, от которой образована падежная форма. К примеру, в надписях серии Es выступают имена божеств в дательном-местном падеже, по смыслу надписей и лексическому значению устанавливается их дативное употребление: po-se-da-o-ne= poseidāōnei (от Ποσειδων) и др. Таким образом слияние этих падежей следует объяснять двумя факторами: — наличием общей формы во множественном числе и в ед.ч. у основ на -ā-, — частичным охватом лексики, находившейся в отношении дополнительного распределения. Поскольку в тех случаях, когда эти падежи совпадали по форме, их значение надежно дифференцировалось категориальным лексическим значением (одушевленные или неодушевленные имена существительные), то значимость флексии в выражении оппозиции этих падежей отступает на задний план. Дативные и локативные окончания начинают употребляться безо всякой разницы в значении, что и приводит к слиянию этих падежей. Синкретический дательный-местный падеж возникает в результате действия тенденции к полному включению всех падежей в систему. По сравнению с самостоятельными дативом и локативом синкретический падеж обладал важным свойством, отсутствовавшим у них — полным охватом лексики. Историю синкретизма датива и локатива можно схематически представить таким образом (см. табл. 3). Синкретизм генитива и аблатива. Слияние этих падежей в принципе протекало под действием тех же факторов, что и описанное выше [101] слияние датива и локатива. Эта пара также представляла собой комплекс грамматического и локального падежа. В формальном плане они были связаны еще более тесно, чем датив и локатив, так как особое аблативное окончание имелось лишь у тематических основ, а у основ на -ā- и атематических эти падежи совпадали. Таблица 3
В то же время вопреки широко распространенному мнению о близости значений, мы полагаем, что эти падежи не были связаны тесно в семантическом плане. Основным в семантическом содержании аблатива является отделение, выделение из чего-л. Семантическая цель генитива прямо противоположна: не только не передает отделение, но напротив, выражая связь, отношение между двумя объектами вообще, он содержит указание на включение одного объекта в сферу другого. Скажем генитив patris в латинском словосочетании amor patris в плане языковой семантики лишь выражает то, что первый объект amor относится к сфере другого объекта (patris). Ничего более в значении собственно генитивной формы нет. Смысловая интерпретация выражения (любовь отца или любовь к отцу) является уже значением словосочетания и основывается на общем смысле высказывания, в состав которого включено это выражение. Не противоречит ли такой трактовке семантической природы генитива и аблатива тот факт, что во многих языках аблатив либо предложные конструкции с аблативным значением часто в ходе исторического развития языка берут на себя функции генитива? Примеры общеизвестны: романское de/di, немецкое von , английское of и др. По нашему мнению, действительно, между этими падежами может возникать определенная семантическая связь, однако, она появляется уже в синтагматическом, а не в парадигматическом плане, и объясняется определенной смысловой интерпретацией аблативных форм либо аблативных предложных конструкций. Исходящий от чего-либо или выделяющийся из чего-либо воспринимается как сохраняющий определенную связь с чем-либо и следовательно относящийся к сфере чего-либо. То, что такая интерпретация аблативных по первичному значению форм является лишь возможной и не вытекает облигаторно из семантики этого падежа, показывают примеры [102] тех языков, в которых генитивные и аблативные по значению формы (падежи, предложные конструкции, синтаксические обороты и т.п.) строго разграничены и нейтрализации их противопоставления не наблюдается. К примеру, в венгерском языке при наличии сложных синтаксических средств передачи генитивного значения, не наблюдается никакой тенденции к использованию аблативных по значению падежей в этой функции. В современном болгарском языке вместо родительного падежа употребляется конструкция с предлогом на, первичное значение которой было локативным, а не аблативным. Отметим также, что в истории и.-е. языков отмечаются случаи, когда аблатив сливался не с генитивом, а с другими падежами: с дативом в германских и с местным и инструментальным в латыни. Показательна и судьба аблатива в италийских языках, в которых окончание -d, первоначально оформлявшее этот падеж лишь у тематических основ, распространилось на все типы основ. Тем самым здесь была устранена унаследованная от общеиндоевропейского состояния формальная сопряженность аблатива с генитивом у большинства основ. Из всего сказанного выше можно сделать вывод о том, что слияние генитива и аблатива процесс, имевший место в истории греческого языка — это один из возможных путей развития падежной системы. В классическом греческом языке самостоятельного аблатива уже нет, функции его как в беспредложном, так и в припредложном употреблениях взял на себя генитив. Формальные пережитки древнего аблатива на *-ωδ >-ω сохранились в некоторых диалектных наречных формах: дельф. Fοίκω 'из дома', крит. ω, οπω 'откуда?', крит. τω-δε 'оттуда'. В наречиях τηνωθεν, τουτωθεν на древнюю форму аблатива наслоился суф. -θεν с тем же значением. Эти пережиточные формы позволяют нам утверждать, что и в греческом языке на раннем этапе его истории имелся самостоятельный отложительный падеж. Непосредственных данных судить о том, как обстояло дело с аблативом в крито-микенских надписях, у нас нет по той простой причине, что здесь отсутствуют практически контексты, в которых он мог бы выступать. Правда, в надписи Sb 1314 встречаем выражение a-wa-ra-ka-na-o pa-ma-ko. Если вслед за В. Мерлингеном66) понимать его как awrakhnāon pharmakon 'лекарство из пауков', то в форме a-wa-ra-ka-na-o мы должны иметь genitivus materiae, восходящий к аблативу. Для решения этого вопроса можно пойти другим путем: следует проверить, нет ли среди форм генитива таких, которые по происхождению являются аблативными. В этом случае можно обратить внимание на наличие двоякого окончания -o-jo- и -о- у имен тематического склонения. Если за -o-jo должно скрываться исконно ге-нитивное окончание -o-jo-<-*osio, то -о может восходить к аблативному -*ōd (подробнее см. раздел о тематическом склонении). [103] Отметим, наконец, что в крито-микенских надписях дважды встречается генитив на -o-jo после предлога pa-ro (класс. παρά). В этом употреблении генитив мог быть только продолжением аблатива. В подавляющем большинстве случаев предлог ра-ro засвидетельствован в крито-микенских надписях с дательным-местным падежом, образуя конструкцию с посессивным значением типа класс. η παρ νμιν πολιτεία 'наше государство'. Надпись Cn 45 представляет собой регистр голов скота. Каждая строка надписи включает: 1) название местности — 2) предлог pa-ro + собственное имя в дативе-локативе — 3) собственное имя в генитиве — 4) идеограмма — 5) число. Например, вторая строка: 1) pu-ro ra-wa-ra-li-jo 2) pa-ro ko-so-ne 3) we-da-ne-wo 4) AGNA 5) 40 /+. Эта структура выдержана в 11 строчках, но в шестой строке читаем: 1) u-po-ra-ki-ri-ja 2) pa-ro do-ro-jo-jo 3) a-ko-so-ta-o 4) CAPELLA 5) 35. Собственное имя do-ro-jo-jo, судя по именительному падежу do-ro-jo, засвидетельствованному в другой надписи, стоит в генитиве. Часть надписей серии Еа строится по схеме: 1) собственное имя — 2) глагол e-ke = hekhei (εχει — 'имеет') — 3) o-na-to 'участок' — 4) предлог pa-ro + существительное в дативе-локативе. Общий смысл этих надписей: 'такой-то имеет участок у такого-то'. Например: е-и-те-пе e-ke o-na-to pa-ro su-qo-ta Еа 822 = Eumenes hekhei onaton paro su-guotāi 'Эвмен имеет участок земли у свинопаса'. Другие же надписи этой серии вместо конструкции с pa-ro содержат беспредложный генитив: sa-ke-re-u e-ke o-na-to su-qo-ta-o ko-to-na Еа 716 — S. hekhei onaton suguotāo ktoinās 'С. имеет участок земли свинопаса'. Никакой разницы в значении между предлогом pa-ro и генитивом установить нельзя, что и дает нам основания утверждать о посессивном значении этого предлога в крито-микенских надписях. Обратим внимание на надпись Еа 782: ru-ko-ro ra-wa-ke-si-jo e-ke o-na-to pa-ro mo-ro-qo-jo ko-to-na po-me-no GRT 1. Здесь при предлоге pa-ro употреблен родительный падеж: mo-ro-qo-ro-jo ... po-me-no — М.-ojo poimenos. В обоих случаях очевидно, что родительный падеж употреблен ошибочно вместо дательного-местного в результате смешения двух способов передачи посессивного значения. Однако отметим, что, по нашему мнению, сам по себе факт такого неуместного употребления генитива с pa-ro говорит о том, что в принципе этот падеж был возможен при предлоге pa-ro, разумеется, в отложительном значении. Таким образом, косвенные данные ведут нас к предположению о том, что в микенском диалекте генитив уже синкретизировал с аблативом.67) Можно также предположить, что на раннем этапе истории древнегреческого языка аблатив был дифференцирован по числу. В значении множественного числа этого падежа могли употребляться [104] образования на phi (-φι), подобно тому, как эти же образования функционировали в языке крито-микенских надписей как множественное число инструментального падежа (см. ниже). Инструменталь. Одним из наиболее ценных результатов исследования языка крито-микенских надписей для греческого и индоевропейского языкознания явилось обнаружение самостоятельного инструментального падежа, формально и функционально отличного от дательного-местного, с которым он позднее слился. В значениях этого падежа во множественном числе последовательно употреблялись формы на a-pi, -о и pi (соответственно у основ на -а-, тематических и атематических). Этим окончаниям соответствует серия -a-i, -o-i и -si, которая встречается у форм со значением дательного-местного падежа. Так как за написанием -о во мн.ч. тематических основ могло скрываться лишь -ois < *-ōis (исконное окончание инструментального падежа мн.ч.), то В. Мерлинген предложил рассматривать -o-i и -a-i в дательном-местном падеже мн.ч. тематических основ и основ на -а- как окончания -oisi и -asi, принявшие вследствие фонетического перехода s > h вид -oihi и -āhi, где h не передавалось по правилам микенской графики.68) Выделить особые окончания в ед.ч. не удается из-за графических особенностей линейного письма В. Обращает, однако, на себя внимание тот факт, что у атематических основ в формах, употребленных в значении инструменталя, не отмечается чередование -e/-i, засвидетельствованное у этих основ в дательном-местном падеже. Это также может рассматриваться как аргумент в пользу того, что за написанием -е скрывались разные окончания: -ei в дательном-местном и -ē (или -ĕ) в инструментале. Положение о микенском интрументале было поставлено под сомнение К. Галавотти,69) М. Дориа70) и К.И. Рейхом.71) Следует, однако, отметить, что им не удалось обосновать свою точку зрения убедительной аргументацией и в настоящее время вопрос о микенском инструментале может считаться решенным.72) Положение о самостоятельном инструментале языка крито-микенских надписей вытекает из анализа данных самих надписей, а не навязывается извне срав-тельной грамматикой индоевропейских языков. Последняя лишь подсказывает, какие именно окончания имели засвидетельствованные на письме формы. Рассматривая микенский инструментальный падеж, нельзя обойти молчанием и оригинальную гипотезу югославского ученого П.Х. Илиевского [105] о синкретизме инструментального и отложительного падежей в микенском диалекте.73) Эта гипотеза объясняет употребление датива при отложительных по значению предлогах απν и ες-εξ в диалектных надписях из Аркадии, с Кипра, а также из Памфилии (в остальных диалектах здесь нормально употреблялся генитив, продолжавший и.-е. аблатив). По мнению П. Илиевского, на раннем этапе истории той диалектной ветви, к которой восходят аркадский, кипрский и памфилийский диалекты, т.е. в микенском диалекте (большинство микенологов не считает эту диалектную группу непосредственным продолжением микенского диалекта, см. раздел о диалектной принадлежности языка крито-микенских надписей), рассматриваемом им как древнейшая ступень развития этой диалектной группы, произошло слияние инструментального и отложительного падежей. Оно было вызвано совпадением форм этих падежей в ед.ч. тематического склонения. Аблатив на -*ōd (*woikōd) уподобился инструментальному на -о (*woikō) вследствие отпадения конечного -d: *woikōd > woikō. Омонимичность форм аблатива и инструменталя в ед. ч. атематических основ привела, по мнению Илиевского, к формальному слиянию этих падежей и у других основ, этот процесс синкретизма должен был произойти в микенском диалекте. Таким образом, он считает, что в микенскую эпоху было два синкретических падежа: дательный-местный и инструментальный-отложительный, и все формы инструментального падежа могли иметь и отложительное значение. В послемикенскую же эпоху в упомянутых выше диалектах датив слился с инструментальным падежом (как и в других греческих диалектах), при этом новый синкретических падеж, по мнению П. Илиевского, принял на себя и функции аблатива. К сожалению, гипотеза Илиевского, дающая, на первый взгляд, столь удачное объяснение аркадо-кипрского феномена, не нашла, по нашему мнению, подтверждения ни в крито-микенских надписях, ни в аркадском и кипрском диалектах. Тем не менее ее роль в развитии микенологии заслуживает самой высокой оценки. Излагая свою позицию по данному вопросу, мы не стремимся навязать свое мнение, представляя читателю право самому сделать выбор между противоположными концепциями. Остановимся вначале на показаниях микенского диалекта. Для того, чтобы утверждать, что в микенском функция аблатива выполнялась инструментальным падежом, необходимо, очевидно, установить во всех засвидетельствованных надписях контексты, требующие аблатива, и проверить, действительно ли во всех этих контекстах мы имеем дело с формами инструментального падежа. Поскольку инструментальный в ед.ч. оканчивался на письме на -о, -а, -е, а дательный-местный на -о, -а, -e/i, то различие между аблативными и [106] локативными по значению формами находило бы свое отражение лишь у атематических основ. В случае употребления окончания -i речь может идти только о дательном-местном падеже, в то время как за написанием -е может скрываться и инструментальный (-ē), и дательный местный (-ei). Иначе обстоит дело во множественном числе, где на письме серия инструментальных окончаний -o = -ois, -a-pi = -āphi, -pi = -phi отличается от окончаний дательного-местного на -o-i = -oihi, -a-i = -aihi и -si = -si. Здесь, однако, Илиевский делает первое произвольное предположение, считая, что у основ на -es-/-os- (типа γένος) в локативном значении употреблялись лишь формы на -i, а формы на -е всегда имели только аблативное значение, т.е. за ними никогда не мог скрываться дублетный вариант дательного-местного на -e = -ei. Другое произвольное допущение делается Илиевским для множественного числа: формам на -pi = -phi приписывается исключительно аблативное значение. Как отмечалось выше, многие таблички линейного письма В представляют собой списки населенных пунктов — топонимные гнезда. Основываясь на своих произвольных допущениях, П.Х. Илиевский делит такие надписи на три группы: адлативные, локативные и аблативные. Выделение первой группы никаких возражений не вызывает, т.к. адлатив (винительный падеж направления) хорошо распознается по частице -de (-δε). Однако противопоставление "локативных" и "аблативных" надписей не выдерживает критики. Если бы П.Х. Илиевский был прав, то в одних надписях встречались бы только локативные окончания (-e-i, -o-i, -a-i, -si), в других — только аблативные (-е-е, -о, -a-pi, -pi). Данные крито-микенских надписей показывают, однако, что формы, которым П.Х. Илиевский приписывает аблативное значение, могут выступать в тех же синтактико-семанти-ческих позициях и даже в тех же топонимных гнездах,74) что и датив-локатив. Итальянская исследовательница А. Морпурго-Дэвис привела целый ряд примеров, доказывающих ошибочность обоих предположений.75) Формы окончания -е-е и -pi, с одной стороны, и на -ei, -o-i, -a-i, -si, с другой стороны, встречаются в одном и том же контексте, в одних и тех же синтаксико-семантических позициях, хотя по Илиевскому это исключено. Локативное окончание -e-i, к примеру, встречается в пилосских надписях всего четыре раза, из них два раза параллельно "аблативным" (по Илиевскому) формам на -pi или на -е-е. Слабым местом гипотезы Илиевского является и положение об исключительно отложительном значении топонимов на -pi = -phi (-φι), которое противоречит данным исторической грамматики. У Гомера среди локальных употреблений этих образований основным следует считать именно локативное, а аблативное значение вторично, т.к. оно [107] всегда контекстуально зависимо. И, что самое главное, в микенском диалекте засвидетельствованы такие формы на -pi, которым без всякого сомнения можно приписать локативное значение. Следует особо подчеркнуть двойственный функционально-семантический характер этих образований в языке крито-микенских надписей. С одной стороны, это парадигматические формы инструментального падежа множественного числа. С другой — это внепарадигматические формы с локальным значением, дублировавшие парадигматические формы дательного-местного падежа. Несомненных примеров аблативного значения у форм на -pi в крито-микенских надписях пока что не обнаружено. Однако, если такое значение и будет обнаружено, что вполне вероятно, то это вовсе не будет доказательством синкретизма инструменталя и аблатива. Аблативное значение форм на -φι засвидетельствовано и у Гомера, хотя в эпическом языке функции и.-е. аблатива перешли, как и в остальных греческих диалектах, к генитиву. В свете сказанного выше видно, что микенский материал не подтверждает гипотезы Илиевского и тем самым не дает объяснения аркадо-кипрского феномена. Правильный подход к решению этой проблемы содержится в упомянутой выше работе А. Морпурго-Дэвис. Проанализировав данные аркадских и кипрских надписей, итальянская исследовательница пришла к следующим выводам: — в аркадо-кипрском диалекте датив вместо генитива засвидетельствован лишь в предложных конструкциях; — в беспредложном употреблении засвидетельствован генитив в функциях и.-е. аблатива; — вытеснение генитива дативом отмечается и при предлогах, которые употребляются с исконным (а не аблативным) генитивом.76) Из этого А. Морпурго-Дэвис делает совершенно правильный вывод о том, что объяснение особенности аркадо-кипрского датива следует искать в особенностях предложно-падежной системы этого диалекта, в изживании предложного генитива. Подобная тенденция действовала, по ее мнению, и в аттическом диалекте, с той лишь разницей, что в аттическом из предложно-падежной системы изживался не генитив, а датив. В заключение следует отметить, что нельзя не признать правоту П.Х. Илиевского в той части его работ, в которой он отстаивает положение о самостоятельном инструментальном падеже крито-микенских надписей.77) Классы основ и типы склонения. В табличках линейного письма В встретились практически все типы основ, известные в классическом древнегреческом языке. [108] Общая схема тематического склонения выглядит так: Единственное число им. do-e-ro = doelos, δουλος Средний род им. ku-mi-no = kuminon Множественное число им. a-pi-qo-ro = amphi-quoloi средний род им. ku-mi-na = kumina Двойственное число им.-вин. a-to-po-qo = arto-poquō средний род им.-вин. e-qe-si-jo = hequesijō Как видно из схемы, в тематическом склонении засвидетельствованы такие конечные элементы: 1) -o — имен. п. трех чисел, род. п. мн. ч. и частично ед. ч., дат.-мест. п. ед.ч., вин. ед. и мн. ч.; инстр. ед. и мн. ч.; 2) -o-jo — род. ед. ч.; 3) -o-i — дат.-местн. мн. ч.; 4) -а — имен./вин. мн. ч. имен ср. р.; 5) -е — вариант окончания дат.-мест. п. ед. ч.; 6) -pi — твор. п. мн. ч. (как исключение), нормальная форма инструментального мн. ч. оканчивается у тематических основ на -o = -ois. [109] 7) -o-e — возможный вариант окончания инструменталиса в единственном числе. Среди основ на -о-/-е- засвидетельствованы существительные всех трех родов, сюда относятся и прилагательные, склонявшиеся в муж. и ср. р. по тематическому склонению, а также прилагательные двух окончаний типа ανάριθμος, -ον. Как видим, существительные ср. р. на письме отличались от существительных муж. (жен.) р. лишь в имен.-вин. падеже мн. ч. В единственном числе различие между ними не находило отражения на письме. У прилагательных трех окончаний типа καλός, -η(ά), -ον формы ср. р. в имен.-вин. п. мн. ч. совпадают с формами имен, и вин. п. ед. и мн. ч. жен. р. Поэтому часто не представляется возможным определить, формой жен. или ср. р. представлены они в имен, или вин. п. мн. ч. Это относится к тем случаям, когда не пишется существительное, к которому относится прилагательное. К примеру, прилагательное а) -ko-so-ni-ja в надписи KN Рр 437 — это прилагательное, образованное от существительного αξων, засвидетельствованного в форме имен. п. мн. ч. a-ko-so-ne. Форма же а) -ko-so-ni-ja, относящаяся к идеограмме 246 с неустановленным значениям, несомненно, форма мн. ч., как на это указывает число 6 при идеограмме. Однако это может быть имен. п. мн. ч. как жен. р. (на -αi), так и ср. (-а). В род. п. ед. ч. наряду с окончанием -οιο (ср. гом. и фесс. -οιο) засвидетельствовано и -о.78) За ним могло скрываться аблативное по происхождению ōd > -ō либо засвидетельствованное в классическом кипрском окончание -ον. Для дательного местного падежа ед. ч. можно предположить свободное варьирование исконно дативного -ōi и локативного -oi. Апофонический вариант последнего — окончание -ei (ср. классическое οκει), возможно, содержат некоторые формы этого падежа с исходом на -е. Окончание дательного-местного падежа мн. ч. -o-i было интерпретировано В. Мерлингеном как -oihi < -oisi,79) что разделяется большинством исследователей. Загадочная форма инструментального падежа ед. ч. i-qo-e = hiqquōe (?) = *iππωε (?) не получила пока что удовлетворительного объяснения. Парадигма склонения основ на -ā- может быть восстановлена в следующем виде. Единственное число им. i-je-re-ja — hiereia мужской род им. a-ko-so-ta = Arksotās Множественное число им. a-wa-ra-ka-na — awrakhnai мужской род им. e-re-ta- = eretai Двойственное число80) им.-вин. ko-to-no = ktoinō мужской род им.-вин. we-ka-ta-e = wergatāe Как видно, на письме засвидетельствованы такие окончания: 1) -а — имен. ед. и мн. ч., род. ед. ч. имен жен. р., дат.-местн. ед. ч., инструмент, ед. ч.; 2) -а-е — имен.-вин. дв. ч.; 3) -а-i — дат.-местн. мн. ч.; 4) -а-о — род. ед. ч. имен муж. р., род. мн. ч.; 5) -o-i — дат.-местн. дв. ч.; 6) -о — имен.-вин. дв. ч. имен жен. р. Муж. р. уже имел в род. п. ед. ч. особое окончание -а-о = -ао. Этот факт имеет важное значение для исторической морфологии. Интерпретация окончания инстр. п. ед./ч. основывается на индоевропейских данных. Дат. п. мн. ч. на -a-i = -āhi полностью аналогичен соответствующей форме тематического склонения. Большой интерес для исторической грамматики представляет окончание имен.-вин. п. дв. ч. на -о = -о, заимствованное у тематических основ. У существительных муж. р. засвидетельствовано окончание -а-е = -ае, в котором можно усматривать влияние атематических основ. В форме wa-na-so-i = wanassoihi имеем дело с дат.-местн. п. дв. ч. от Ράνασσα. Окончание -o-i = -oihi, очевидно, как и -о в имен.-вин. заимствованно из тематического склонения. Общая схема атематического склонения81) выглядит так: [111] Единственное число им. wa-na-ka = wanaks, (Ρ)αναξ, ke-ra-me-u = kerameus Множественное число им. ka-ke-we = khalkewes (χαλκεύς), pa-we-a2 = pharweha (φαρος) Двойственное число им.-вин. qi-si-pe-e = qusiphehe (ξίφος). Для этих основ на письме характерны такие окончания: 1) 0 (нулевое окончание) — имен. п. ед. ч.; 2) -и — имен. п. ед. ч.; 3) -о — род. п. ед. и мн. ч.; 4) -е — дат.-местн. п. ед. ч., инструмент, п. ед. ч., имен. п. мн. ч., имен.-вин. п. дв. ч.; 5) -i — дат.-местн. ед. ч.; 6) -а — вин. п. ед. и мн. ч., имен.-вин. п. мн. ч. имен ср. р.; 7) -a2 — имен.-вин. п. мн. ч. имен ср. р.; 8) -si — дат.-местн. п. мн. ч.; 9) -pi — инструмент, п. мн. ч. Конечные сочетания согласных -ks и -qus передавались на письме как -ka соответственно -qo; ср. wa-na-ka = wanaks, ai-ti-jo-qo = Aithioqus, Αιθίοψ, o-nu-ka = onukhs (ονυξ). Двоякое окончание -e/-i в дат.-местн. ед. ч. восходит к окончаниям самостоятельных дат. и местн. п., слившихся до времени написания дошедших до нас надписей. Нет оснований полагать, что мы имеем здесь дело с фонетическим чередованием e:i, засвидетельствованным в корнях некоторых слов негреческого происхождения. Кроме того, есть основания полагать, что в крито-микенских надписях еще засвидетельствованы формы местного с нулевым окончанием, употреблявшиеся во всех значениях синкретического дат.-местн. п.82) Окончание инструмент, п. ед. ч. можно интерпретировать как -ē83) или как -е.84) Инструмент, п. мн. ч. был оформлен суф. -phi, ср. гомеровское [112] -φι. Для вин. п. мн. ч. Э. Риш предполагает также окончание -e = -es,85) в приводимых им примерах, однако, мы скорее имеем дело с синтаксической непоследовательностью: употреблением нейтрального имен. п. вместо требуемого грамматическим согласованием вин. Краткий обзор основных типов атематических основ. Основы на задненебный: Основы на -d-: Основы на -t-: "Αρτεμις: a-te-mi-to = Artemitos (g.s.), a-ti-mi-te (d.s.) Fάναξ/αναξ: wa-na-ka (n.s.), wa-na-ka-to (g.s.), wa-na-ka-te и wa-na-ke-te (d.s.).86) Основы на -nt-: Засвидетельствованы также причастия настоящего времени активного залога: а-ре-о = apeōn (n.s.), a-pe-o-te = apeontes (n.pl.) и др. В крито-микенских надписях широко употребляются прилагательные с суф. -went-. В отличие от языка гомеровского эпоса, где этот суффикс присоединяется к основе с помощью соединительной гласной (δακρυ-ό-εις), здесь он непосредственно примыкает к основе: te-mi-dwe = termidwen(t)s (n.s.), te-mi-dwe-te = termidwente (n.-a.d. ntr.), te-mi-dwe-ta = termidwenta (n.pl. ntr.). Жен. р. этих прилагательных уже в микенское время имел исход на -we-sa = wensa вместо ожидаемого -wa-sa = wassa < -wsņtia: mi-to-we-sa (от μίλτος). Существительные ср.р. имели в микенском двоякий исход основы вследствие различного фонетического развития: К примеру, слово σπέρμα встречается в написаниях pe-ma = sperma и ре-то = spermo. Основы на лабиовелярный: Основы на губной не засвидетельствованы. Основы на -s-: Во всех типах этих основ интервокальное s перешло в h, которое еще, несомненно, сохранялось. Эти основы можно разделить на четыре группы: а. Существительные среднего рода на -es-/-os-: φαρος: pa-we-a = pharweha (n.pl.), pa-we-o = pharwehōn (g.pl.) Как видим, здесь еще не было расширителя основы -t-, засвидетельствованного в классическое время.87) б. Существительные на -ēs-: в. Прилагательные на -es-: г. Прилагательные и причастия на -os-: Сонатные основы: Основы на -i-: Основы на -и-: Основы на -ēw-: Другие дифтонгические основы: Не представлены убедительными примерами основы на -oi- (типа πειθώ) и на -ou- (типа δμώς). Основы на носовой: Несохранившиеся в классическом греческом языке основы на -т-представлены следующим формами: εις: е-те = heme (i.s.) Основы на -r-: Основы на -l-: 58) См.: Lejeune M. Observations sur le nombre duel // Mémoires. Т. II. P. 47. Slings S.R. Mycenian data for an autonomos dual // Proceedings of the VIIth Congress... Bd. 1984. 59) Честь открытия инструменталиса в микенском принадлежит Мерлингену, см.: Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954. S. 27. 60) См. по этому поводу: Шарыпкин С.Я. К вопросу об инструментальном падеже в языке крито-микенских надписей // Лингвистические исследования 1978. М., 1978. С. 221-230. 61) См., например: Brugmann К. Griechische Grammatik, München, 1900. S. 375-376. 62) См.: Георгиев В. И. Оcновни проблеми на славянската диахронна морфология. C. 179-180. 63) См.: Ventris J., Chadwick J. Documenls... P. 85; Шарыпкин С.Я. Синкретизм греческого датива... С. 207-208; Morpurgo А. Il genitivo miceneo e il sincretismo dei casi; Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте. С. 65-66. 64) См.: Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954. S. 27; Venlris J., Chadwick J. Documents... P. 85. 65) См. по этому поводу: Kuryłowicz J. The inflectional categories of Indo-European. P. 190. 66) Merlingen W. Pylos. Sb 1314 // Die Sprache. 1958. N 4. 67) Подробнее см.: Mühlenstein Η. Interprétations des mots mycéniens // Atti del 2° colloquio internazionale di studi minoico-micenei. Pavia, 1958; Morpurgo A. Il genitivo miceno e il sincretismo dei casi // Rendiconti della classe di scienze morali, storiche e fílologiche dell' Accademia dei Lincei. 1960. N 15. 68) Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von Linear B. Wien, 1954. 69) Galavotti C. Quelques remarques de morphologie // Proceedings of the Cambridge colloquium on Mycenaean sludies. Cambridge, 1966. P. 180-190. 70) Doria M. Strumentali, ablativi e dativi in micenco // Atti e memorie del 1° congresso... P. 764-780. 71) Ruijgh C.J. Etudes du grec mycénien. Amsterdam, 1964. P. 76-78. 72) См. по этому поводу: Шарыпкин С. Я. К вопросу о творительном падеже в языке крито-микенских надписей // Лингвистические исследования. 1978. М., 1978. С. 221-229; Lejeune М. L’instrumental pluriel thématique//Mémoires.... ΙΙΙ-ème série. Р. 255-266. 73) Илиевски П.Х. Аблативот, инструменталот и локативот во наjстарите грчки текстови. Скопjе, 1961; Ilievski P.Hr. A peculiarity of the Arcado-Cyprian dative // Linguistique balcanique. 1963. T. 6; Илиевски П.Х. Инструменталот и неговите функции во микенскиот грчки // Прилози. Макед. акад. на науките и уметностите. Од-ние за лингвистика и литературна наука. 1981. Т. 6. N 1. С. 23-51 (рез. на англ. яз.). 74) Убедительной критике была подвергнута гипотеза П.Х. Илиевского в работах А. Морпурго-Дэвис, см.; Morpurgo-Davies А. Ап instrumental-ablative in Mycenaean? // Proceedings of the Cambridge colloquium on Mycenaean studies, Cambridge, 1966; см. также: Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте // Iноземна фiлологiя. Львов, 1984. Вып. 74; Moreschini-Quattordio А. Il sincretismo dei casi in miceneo e in arcado-cipriota // Studi e saggi linguistici. Pisa. XI. 1971. P. 69-88. 75) Morpurgo-Davies А. An instrumental-ablative in Mycenaean // Proceedings of the Cambridge Colloquium on Mycenaean studies. Cambridge, 1966; см. также: Шарыпкин С.Я. К особенностям синтаксиса датива в аркадо-кипрском диалекте. 76) См.: Morpurgo-Davies А. Ор. cit. См. также: Luraghi S. Note sul sistema preposizionale dell' arcado-cipriota // Aevum. 1. 1984. P. 13-19. 77) См. в особенности: Ilievski P.Hr. II sincretismo dei casi in miceneo. E sincretizzato lo strumentale con il dativo? // Studi micenei ed egeo-anatolici. XII, Roma. 1970. P. 88-116. 78) Luria S. Die Sprache der mykenischen Inschriften. S. 39-42; Ruipérez M.S. Le génitif singutier thématique en mycénien et en grec du premier millénaire // Colloquium mycenaeum. P. 283-293; Lejeune M. Le génitif síngulier thématique // Mémoires... III-ème série. P. 11-17. 79) Merlingen W. Bemerkungen zur Sprache von linear B. Wien, 1954. S. 27. 80) См.: Lejeune M. Le duel des thèmes en -ā // Mémoires... III. P. 277-283. 81) См.: Bartoněk A. The consonantal declension in Mycenaean // Proceedings of the VII-th Congress of the International federation of the societies of classical studies. 2. Bd., 1984. P. 491-499. 82) См.: Шарыпкин С.Я. Синкретизм греческого датива в свете древнейших греческих надписей; Santiago R.A. Mycenaean locatives in... e.-u. // Minos, Salamanca, 1975, f. 1-2 P. 110-122. 83) Lejeune M. Essais de philologie mycénienne. XI. L'instrumental pluriel thematique. P. 226. 84) Тронский И.М. К вопросу об окончаниях инструменталя в древнегреческом языке // Iноземна фiлологiя. 28. Львов, 1972. С. 19-21. 85) Risch E. L'accusatif pluriel des thèmes consonantiques en mycénien // Bulletin de la société linguistique de Paris. T. 53. 1957—1958. P. 96-102. 86) По поводу написания слова wa-na-ka в косвенных падежах см. выше в разделе о графической системе, а также: Panagl О. Eine "Interferenz" von nominaler Stammbildung u. Linear B. Schrift (wanaka) // Kadmos. 1971. Bd. 10. H. 2. S. 125-134. 87) См. по этому поводу: Lejeune M. Essais de philologie mycénienne. XII. Les neutres en -āς // Mémoires... III. 269-274. |