Б. Н. Флоря. Россия и походы запорожцев в Молдавию в 70-х годах XVI в.

Походы запорожцев в Молдавию и совместная самоотверженная борьба запорожцев и молдаван против турецкого ига привлекала к себе значительное внимание уже буржуазных историков XIX в.¹

Эта тема продолжает занимать и советских .исследователей, а также историков СРР. В работах Е. Стэнеску² и Н. А. Мохова³ был дан .критический разбор достижений и ошибок буржуазной историографии в изучении военного сотрудничества молдаван и казаков в борьбе против Османской империи, а также с большой полнотой охарактеризован игнорировавшийся в работах буржуазных историков социальный аспект событий: тесная связь антитурецкой борьбы запорожского казачества с массовым народным движением в Молдавии, по мере развития событий все более принимавшим антифеодальный характер.

В меньшей мере, и это естественно, внимание данных исследователей привлекали те международные условия, в которых подготавливались, а затем начинали осуществляться запорожские походы в Молдавию 70-х гг. XVI в. И хотя в этом отношении ряд важных сторон освещен довольно полно (например, официальная позиция Речи Посполитой по Отношению к запорожским походам в период правления Стефана Батория; международные факторы, ее определявшие, реакция на протурецкий правительственный курс в различных общественных кругах этого государства⁴), многие моменты продолжают оставаться неясными. К их числу следует отнести вопрос о том, какую роль в подготовке запорожских походов в Молдавию сыграла русская внешняя политика.

В общей форме вопрос о возможном политическом сотрудничестве России с запорожским казачеством и молдавскими повстанцами против Турции, в литературе ставился⁵. Однако определенного ответа на него исследователи не дали, так как имели в основном дело лишь с неясными указаниями в дипломатической переписке между Речью Посполитой и Турцией о том, что воюющие в Молдавии казаки находят себе приют в «Московии». Разумеется, на эти данные нельзя было опираться, тем более что нельзя быть уверенным, идет ли речь в этом случае о действительных фактах или о тенденциозном вымысле польских политиков, стремившихся свалить ответственность за происшедшие инциденты на соседнюю страну.

Введение в научный оборот нового, не использовавшегося в данной связи источника — донесений русских дипломатов, находившихся в Крыму «а протяжении 1574—1576 гг. — позволяет не только с некоторым основанием поставить вопрос о роли России в подготовке запорожских походов в Молдавию, но и лучше представить себе те условия, в которых эти походы подготавливались.

Отчеты русских дипломатов прежде всего дают возможность более широко и точно обрисовать картину наступления запорожского казачества на Крым в 1574—1576 гг., которое явилось как бы своеобразной прелюдией казацких лоходов в Молдавию. Русские дипломаты не только точно зафиксировали все основные казацкие набеги на Крым и турецкие крепости Причерноморья, но и привели в своих сообщениях немало фактов как о внутреннем состоянии Крыма в указанные годы, так и о воздействии казацкого наступления на внешнюю политику ханства.

Как известно, уже антитурецкое восстание под руководством Иоанна воды Лютого сопровождалось нападением запорожских казаков на Аккерман (Белгород)—один из главных опорных пунктов турок на молдавской территории⁶. В дальнейшем эти нападения практически не прекращались, что заставило сыновей крымского хана Девлет-Гирея стоять всю зиму 1574 — 1575 гг. «на заставе у Молочных вод на Днепре»⁷. Если эти меры в какой-то степени обеспечили безопасность самого ханства, то они не могли предотвратить ряд крупных ударов по турецким и татарским крепостям Причерноморья.

Так, очень крупный набег казаков⁸, собранных Язловецким — одним из магнатов, поддерживавших ранее Иоанна воду Лютого, был предпринят в феврале-марте 1575 г. Казаки нанесли большие потери гарнизону Аккермана, а затем пошли на татарские улусы в районе Очакова. Попытка перекопского наместника мурзы Дербыша отбить казаков кончилась для него полным фиаско. Как сообщал в Москву русский гонец, татар «всех побили, только Дербыш-князь утек в Ислам-Кирмень»⁹. В последующие месяцы набеги казаков продолжались. В апреле они снова «у Белгорода посады пожгли», а в мае приходили к Очакову, «город взяли и людей побили», в июне последовал их набег на Ислам-Кирмень. Попытка крымских мурз отбить казаков от города и на этот раз закончилась неудачно. Напав на «их на переправе через Днепр, казаки «триста человек убили, а четыреста человек живых взяли»¹⁰.

Эти набеги совершались в годы, которые, как уже отмечалось в литературе¹¹, были тяжелыми для Крыма. Именно в это время из-за начавшегося голода и падежа скота целый ряд улусов покинул территорию .полуострова, в попытках найти себе пропитание в других районах причерноморских степей. В этих условиях набеги казаков, систематически уводивших с территории Орды «животииу»¹², наносили ущерб и экономической жизни и военной силе ханства. В результате, когда в мае 1575 г. к Девлет-Гирею прибыл чауш с приказом султана идти в поход на Речь Посполитую, хан, часто ходивший в набеги и без повелений падишаха, на этот раз отказался покидать Крым, прямо указывая, что «ему итти на литовского не на чем, что коньми опали и голод... великой»¹³.

Правда, после новых напоминаний из Стамбула Девлет-Гирею уже осенью 1575 г. .пришлось пойти в поход. Поход, во время которого орда подверглась новым нападениям казаков, оказался, чего и опасались в Крыму, не вполне удачным, поскольку украинские магнаты оказались наготове, а падеж коней продолжался. Сообщая о возвращении из набега царевича Адыл-Гирея, И. Т. Мясоедов писал, что татары возвратились «о одинь конь, у немногих промеж дву лошадь простая», «а потому лошадьми добре опали, что пришло к осени и к студи»¹⁴.

В 1576 г. нападения казаков на крымские улусы возобновились с новой силой. Об их размахе и последствиях красноречиво свидетельствует отмеченная во втором вестовом списке И. Т. Мясоедова .просьба коменданта Ислам-Кирменя к хану срочно прислать ему подкрепления, так как «за Перекопью-дениково людей не осталось, все-де за Перекоп збежали от казаков»¹⁵. Казаки снова приходили на Аккермаи, Очаков, и «воевали» татарские улусы в самом Крыму. «Белгородская орда» понесла от этих набегов такой ущерб, что, когда хан снова предложил идти в поход на Литву, белгородские татары не смогли к нему присоединиться.

Однако и попытки Крыма проявить активность закончились в 1576 г. безрезультатно. Когда хан собрал орду перед выступлением в поход на Овечьих водах, то снова выявилась ее большая «бесконность» (что разумеется, было в немалой мере результатом казацких набегов). С другой стороны, наступление казаков приняло столь широкие размеры, что стало вызывать самые серьезные опасения татарской знати. «Мы-деи, — говорили мурзы Девлет-Гирею, — пойдем на войну, а от казаков-де Крыма нашего не будет». 27 мая орда пошла с Овечьих вод обратно за Перекоп¹⁶.

Опасения татарских мурз оказались не напрасными. Как раз в то время, когда орда вышла на Овечьи воды, начался большой поход казаков на Ислам-Кирмень, который закончился взятием и разрушением этой турецкой крепости¹⁷. Не желая уступить города казакам, хан направил против запорожцев свои войска, їло, как он был вынужден признать в своей грамоте Баторию, они не смогли добиться успеха и отступили, бросив развалины города на произвол судьбы¹⁸. В итоге хану оставалось лишь жаловаться в Стамбул, что сказаки Миндер-город пуст доспели и Белъгород и Очаков... взяли город мой Ислам- Кирмеиь»¹⁹.

Таким образом, на протяжении 1575—1576 гг. запорожское казачество вело практически непрерывное - наступление на Крым, «белгородскую орду» и турецкие крепости в Причерноморье. В результате турецким опорным пунктам в Молдавии был нанесен серьезный ущерб и одновременно сильно ослаблено Крымское ханство, чья внешнеполитическая активность оказалась в эти годы фактически скованной. Тем самым ставилась под угрозу вся система турецкого господства в данном районе и создавались благоприятные условия для возобновления антитурецкой борьбы молдавского народа.

Существенно, что именно на эти годы наступления запорожского казачества на Крым, приходится целый ряд сообщений о контактах между казаками и русским правительством.

Так, уже весной 1575 г. выехавшие с Днепра татарские лазутчики, сообщая о готовящемся походе запорожцев на Ислам-Кирмень, добавляли: «А московских казаков будет с ними Днепром четыре тысячи». Тогда же в Бахчисарае узнали, что Иван IV «грамоты днепръским казаком писал не по одножды, ходите-ден-вы на улусы на крымские»²⁰. Это упоминание о (неоднократных посылках Ивана Грозного к казакам позволяет относить переговоры между ними о совместном наступлении на Крым, видимо, уже к первым месяцам 1575 г.

В 1576 г. эти контакты, как видно из ряда дальнейших сообщений И. Т. Мясоедова, продолжали развиваться. Уже зимой этого года царь прислал свое посольство к «голове (т. е. гетману — Б. Ф.) ко князю Богдану к Ружинскому да и к казакам ко всем к днепръским». Как стало известно крымскому хану, посланник обещал от имени царя прислать на помощь запорожцам своих «казаков», а также «селитру... и запас всякой», «чтоб-де вам приходити однолично на весну на крымские улусы и к Козлеву». В результате, как отметил в своем отчете И. Т. Мясоедов, казаки «ялись государю крепко служити»²¹.

Как видим из дальнейших сообщений, к началу весиы обещанное жалованье и «запасы» были доставлены из Путивля. «Казакам всем по три рубли денег на человека, а иным по четыре рубли добрым казакам да по зипуиу» и, что самое главное, «по три четверти запасу на человека да селитру... и всякую нужю» Этим помощь не ограничивалась: царский посланник обещал, что, помимо запасов, к Ружинскому прибудет «государевых казаков шесть тысяч»²². В конце апреля в Крым действительно пришли сообщения о появлении на Днепре больших отрядов «московских» (т. е. служилых северских) и донских казаков²³.

Эти сообщения, очевидно неполные, поскольку они основаны лишь на информациях, приходивших в Крым, притом лишь в той части, которая становилась известной московскому дипломату, могут быть дополнены помещенной в Разрядных книгах записью о взятии Ислам-Кирменя. О разрушении этой турецкой крепости сообщали царю, наряду с «атаманами и черкасами», Андрей Веревкин и Яков Прончищев²⁴ — дети боярские²⁵, которые, по мнению А. А. Новосельского, командовали русскими войсками, участвовавшими в военных действиях против татар²⁶.

Наиболее позднее из сообщений о союзных отношениях между русским правительством и запорожцами относится к осени 1575 г. Встретившие в это время на пути в Крым русского по-сланника Е. Ржевского запорожские казаки говорили ему: «Государь ваш «ас жалует, присылает к нам деньги и запас и муку»²⁷. На этом имеющиеся у нас сведения обрываются.

Но уже эти факты приводят к выводу о том, что в 1575—1575 гг., в период широкого наступления казаков «а Крым, запорожцы взаимодействовали с отрядами русских ратных людей и получали из Москвы денежное жалованье, продовольствие и снаряжение. О том, насколько значительным было русское участие в казацком наступлении на Крым, ясно говорит оценка, которую дал происходящему .престарелый крымский хан Девлет-Гирей. События 1575—1576 гг. напомнили ему ситуацию, предшествующую взятию Каза «и. «Так, ден, он, — говорил по свидетельству Мясоедова об Иване IV хан,— «казаков напустил к Казани, дале-де Свияжское поставил, а после-де Казань взял»²⁸. Эта оценка представляется достаточно показательной. Несомненно, такие действия русского правительства существенно способствовали увеличению военных возможностей казаков, расширению размеров их движения, усилению их наступательной силы и соответственно ослаблению военно-политических позиций Крыма и Белгородской орды. В числе предпосылок нового подъема антитурецкой борьбы запорожского казачества этот фактор должен быть принят во внимание.

Можно, однако, говорить и о более непосредственной связи между русской политикой и запорожскими походами в Молдавию. Имеющиеся данные позволяют установить, с какой именно группировкой запорожских казаков русское правительство налаживало военно-политические контакты. Из приведенных выше текстов видно, что во главе «днепровских казаков», получавших помощь из Москвы, в 1575—1576 гг. стоял известный украинский феодал, именуемый в некоторых современных текстах «гетманом низовых казаков», князь Богдан Ружинскнй²⁹. Однако при взятии Ислам-Кирменя летом 1576 г. он погиб³⁰. Поэтому в записи разрядных книг о взятии Ислам-Кирменя фигурирует уже не князь Богдан, а лицо, его заменившее, — Федор Шах³¹. Между тем Федор Шах давно и хорошо известен исследователям как гетман запорожцев, выдвинувших из своей среды Ивана Подкову, и ставших его главной боевой силой при походе 1577 г. в Молдавию³². О том, что русская помощь оказывалась именно отрядам запорожцев, в 1576—1577 гг. объединившимся вокруг Ф. Шаха, свидетельствуют и некоторые косвенные данные. Так, уже цитировались высказывания запорожцев, встречавшихся осенью 1576 г. с русским посланником Е. Ржевским, о помощи, которую оказывает им царь. Как видно из донесений Ржевского, эти казаки захватили и увели с собой возвращавшегося с русским дипломатом крымского посла³³. Между тем позднее хан обвинял в захвате своего посла именно казаков Ф. Шаха³⁴. Наконец, в письме одного из литовских магнатов от апреля 1578 г., где сообщается о поражении войск запорожцев, ходивших в Молдавию, содержится интересное сообщение о том, что в руки победителей попали «письма» казакам от «московского воеводы, которого царь послал на Днепр»³⁵, то есть, вероятно, от одного из дворян, участвовавших во взятии Ислам-Кирменя. Таким образом, можно определенно утверждать, что средства, затраченные русским правительством, пошли на укрепление именно тех групп запорожского казачества, которые в дальнейшем приняли самое непосредственное участие в антитурецкой борьбе в Молдавии, и, следовательно, русская внешняя политика в 1575—1576 гг. прямо подготавливала успехи молдавского освободительного движения и запорожцев в последующее время.

Собранные материалы позволяют довольно точно охарактеризовать объективную роль, которую сыграла русская политика в событиях, непосредственно предшествовавших запорожским походам и оказавших важное влияние на подъем антитурецкой борьбы в Молдавии. Однако для более полного освещения поставленной темы необходимо ответить еще на такие вопросы: какими соображениями руководствовалось в 1575—1576 гг. русское правительство, оказывая деятельную поддержку набегам запорожских казаков на Крым? Стремился ли Иван Грозный лишь обеспечить таким образом безопасность своей южной границы в период Ливонской войны или за этими актами русской политики стояли далеко идущие политические планы?

Нетрудно заметить, что активность русского правительства на юге в эти годы на фоне общей его политики по отношению к Крыму в период Ливонской войны выступает как нечто необычное. После знаменитых походов на Крым Д. Вишневецкого и Д. Адашева русское правительство, как известно, отказалось от планов наступательной политики на юге и на протяжении 60-х — первой половины 70-х гг. XVI столетия прилагало немало усилий к тому, чтобы добиться установления мирных отношений с Турцией и Крымом. Такая тактика объяснялась тем, что борьба со Швецией и Речью Посполитой за Прибалтику требовала концентрации всех сил на балтийском фронте.

Наступление в 1572 г. «бескоролевья» в Речи Посполнтой привело к существенным переменам в этой системе международных отношений. Когда Иван IV стал одним из главных кандидатов «а опустевший польский трои, а возможность объединения России и Речи Посполнтой в один политический организм представлялась реальной не только русокому правительству, но ряду польско-литовских политиков, казалось, возникала основа для совместной борьбы обоих этих государств против грабительских .набегов крымских татар и Турции. В Москве несомненно принимали во внимание, что избрание другого важнейшего претендента иа престол Речи Посполнтой — австрийского эрцгерцога Эрнеста, представителя традиционно враждебной туркам державы — также могло создать благоприятные условия для формирования в Центральной и Восточной Европе широкой антитурецкой коалиции. Русская дипломатия не только учитывала эти возможности, «о и активно способствовала воплощению их в жизнь, настойчиво предлагая и польско-литовским сословиям и Габсбургам заключение союза против «бусурманских государств».

Исходя из этих общих соображений, можно было бы ожидать активизации русской внешней политики на юге уже в период первого польского «бескоролевья» 1572—1573 гг. Однако никаких признаков активизации русской политики на юге или оживления контактов с Молдавией мы в этот период не находим. Предположений Б. П. Хашдеу, что тогдашний правитель Молдавии Иоанн вода Лютый поддерживал во время «бескоролевья» кандидатуру Ивана IV на польский трон, основано на косвенных соображениях³⁶ и не подтверждается свидетельствами источников. Сообщения различных авторов (и прежде всего знаменитое сочинение Горецкого) о восстании под руководством Иоанна воды Лютого против турок также не содержат каких-либо сведений о помощи восставшим со стороны русского правительства³⁷. Правда, во время восстания в Москве находился посол молдавского воеводы епископ Исайя, но он, по-видимому, выехал в Россию еще до разрыва между Иоанном водой и турками³⁸. Из сохранившегося царского ответа³⁹ на предложения Иоанна видно, что это посольство было вообще первым посольством Иоанна воды в Москве, которому не предшествовали аналогичные шаги с русской стороны, во время переговоров вопрос о союзе против турок не обсуждался. Правда, Иван IV проявил явное желание укрепить связи с Молдавией, выдвинув проект брака между воеводой и дочерью князя И. Ф. Мстиславского, но никаких конкретных последствий этот шаг иметь не мог, так как еще до возвращения посольства на родину Иоанн вода погиб в борьбе с турками.

Однако на посольстве Исайи нить молдавских контактов в русской внешней политике не оборвалась. Ведь тогда же русское правительство установило связи с последним молдавским правителем из рода потомков Стефана Великого — воеводой Богданом Александровичем. Этот воевода, изгнанный из Молдавии турками и в 1573—1574 гг. находившийся во владениях Габсбургов, уже в начале 1574 г. вступил в какие-то контакты с русскими дипломатами⁴⁰ и 13 июня 1574 г. прибыл в Нарву «по опасной грамоте великого князя». С ним приехали австрийский «пристав» и гонец от «гетмана Роберта» — Ганса Рюбера, австрийского наместника «Верхней Венгрии»⁴¹. Гонец привез с собой письмо, о содержании которого мы узнаем из ответной царской грамоты Рюберу⁴².

Рюбер просил царя от имени императора Максимилиана II дать изгнаннику приют в Москве и помочь ему вернуться на утраченный молдавский трои. Поскольку Россия находилась в то время в явно враждебных отношениях с Турцией, это фактически означало предложение Ивану IV в подходящий момент начать войну за изгнание турок из Молдавии. Возможно, Габсбурги руководствовались лишь стремлением избавиться от неудобного гостя, но для царя эти заявления Рюбера, несомненно, должны были иметь большое значение, свидетельствуя о том, что подобная акция, направленная на ослабление турецко-татарских позиций в Причерноморье получит поддержку Габсбургов. Это было особенно важно в случае, если бы австрийский эрцгерцог вступил на польский трон. Не удивительно, что в своем ответе царь настойчиво просил Рюбера прислать в Москву своего представителя для дальнейших переговоров по этому вопросу.

Молдавский воевода вскоре после приезда, 19 июля 1574 г., получил аудиенцию у царя, который принял его, «как сына, пожаловал ему «два владения»⁴³ — Лух и Тарусу⁴⁴—и, что самое главное, обещал воеводе оказать помощь в возвращении на родную землю. Эти обещания стали актуальными, когда в Москву пришли сообщения об отъезде из Польши короля Генриха Валуа. Наступившее «бескоролевье», открывавшее русской внешней политике новые возможности, многое сулило и связазшему свою политическую карьеру с Россией молдавскому воеводе.

С наступлением «бескоролевья» Иван Грозный и эрцгерцог Эрнест вновь стали главными претендентами на трои Речи Посполитой. Царь и его советники возобновили адресованные Габсбургам предложения о союзе, и опять резко возрос их интерес к проектам антитурецкой коалиции⁴⁵. Снова началось обсуждение заинтересованными сторонами проекта освобождения Молдавии от турок.

Здесь прежде всего следует отметить активные дипломатические акции самого воеводы Богдана, о которых мы узнаем из крайне интересного письма Ганса Рюбера от 15 мая 1575 г. к императору Максимилиану II⁴⁶. Из этого документа ясно, что весной 1575 г. в Речи Посполитой и во владениях Габсбургов побывали послы воеводы, целью которых было выяснить, каково отношение австрийского двора и польских сторонников Богдана к его планам возвращения на молдавский трон. Как явствует из письма, они информировали австрийский двор (а вероятно и польских магнатов) о данном царем «уверении», что господарю «будет оказана помощь для возвращения в страну». Цель этой акции вполне понятна: установить связь между теми силами, которые могли быть заинтересованы в освобождении Молдавии от власти турок: Россией, Габсбургами и феодалами украинских земель Речи Посполитой.

Из письма ясно, что для установления контактов с австрийским двором послы обратились к Г. Рюберу, то есть к тому лицу, которое в свое время подготавливало выезд Богдана в Москву. Приведенные в письме сведения о польских сторонниках воеводы проливают свет на некоторые интересные аспекты задуманной акции. Еще в бытность воеводой Богдан имел тесные контакты с польской шляхтой, которую широко привлекал к себе на службу, вызывая этим недовольство в среде молдавского духовенства. В борьбе против присланного из Стамбула Иоанна воды Лютого Богдана в 1572 г. поддерживали такие видные магнаты короны, как подольский воевода М. Мелецкий и гетман М. Синявский. В письме Рюбера, однако, как главное лицо, поддерживающее Богдана в Речи Посполитой, назван не кто-либо из этих магнатов, а «господин (herr) Константин». Вероятно, это — «князь Константин», который, как упоминается в одном документе от мая 1574 г., по слухам намеревался женить Богдана на своей дочери⁴⁷. Княжеский титул этого лица позволяет довольно уверенно отождествить его со знаменитым украинским православным магнатом киевским воеводой князем Константином Острожским. О его антитурецкой ориентации в 70-х гг. XVI в. можно привести целый ряд свидетельств. Так, известно, что он оказывал военную помощь Иоанну воде Лютому во время его восстания против турок в 1574 г.⁴⁸ О глубокой враждебности К. Острожского по отношению к Турции говорит и письмо, посланное им литовскому гетману К. Радзивиллу 25 мая 1579 г. накануне начала новой войны между Речью Посполитой и Россией. «Как мне тяжело... — писал старый киязь,— что мы, оставив тех, которые пять лет саблей «разоряли украинские земли, избивая и уводя в плен население», теперь, оставив этого главного неприятеля, идем на христианина. Кто этого не видит, кто о том бы не сожалел, тот должен был бы родиться от бусурманской крови и отречься от Христа... Теперь у бусурман — веселье, а убогие христиане плачут». В заключение он многозначительно напоминал своему корреспонденту, что Византия и славянские государства на Балканах погибли из-за междоусобий между христианами⁴⁹.

Этот документ—одно из ярких отражений существовавшего среди определенных кругов господствующего класса Речи Посполитой представления о необходимости антитурецкого союза с Россией, представления, находившегося в явном противоречии с официальным курсом польской внешней политики второй половины XVI века.

Личность Острожского, как человека, связанного с воеводой Богданом (а через него, следовательно, и с русским правительством), интересна для нас и в другом отношении. Именно на него возлагали ответственность за организацию казацких походов на Крым и в Молдавию такие лица, как крымский хан Мегмет-Гирей⁵⁰ и назначенный Баторием для расследования причин казацких набегов правительственный комиссар люблинский воевода Тарло⁵¹. Так обрисовывается еще одна, косвенная линия контактов (через воеводу Богдана и К. Острожского) между русским правительством и готовившимся к антитурецким походам запорожским казачеством⁵². Переговоры с Острожским являются свидетельством того, какую важную роль должно было играть казачество в задуманных планах.

Какова была реакция австрийского двора на сделанные предложения, из письма Рюбера мы узнать не можем: он, естественно, лишь информировал о них императора. Что касается польских приверженцев Богдана, то они обещали ему поддержку, но настоятельно советовали «обождать результатов польских выборов»⁵³. Для такого опытного политика, как Константин Острожский, было, конечно, ясно, что в существующей международной ситуации лишь избрание антитурецкого кандидата на польский трон может создать реальные условия для успешной борьбы с турками за Молдавию.

Между тем весной 1575 г. казалось, что конец «бескоролевья» приближается: в мае в Стенжице должен был собраться съезд сенаторов и шляхты для низложения Генриха Анжуйского и выборов нового польского короля. Характерно, что именно к этому времени относится появление первых сведений о контактах русской дипломатии с казачеством (а следовательно, и первых попыток направить казацкое движение в нужном для русского правительства направлении), и в то же самое время составитель «Дневника» Стенжицкого съезда зафиксировал в нем дошедшие до Малой Польши сообщения о появлении воеводы Богдана в Чернигове с 40-тысячным русским войском⁵⁴. В свете всех вышеуказанных фактов появление Богдана с русским войском на территории Северской земли должно получить лишь одно объяснение: в случае успешного исхода элекции предполагалось, очевидно, его выступление в поход на Молдавию, условия для которого были бы подготовлены акциями казаков, направленными против Крыма и «белгородской орды».

Именно так оценивал ситуацию молдавский воевода Петр Хромой. В декабре 1575 г. к крымскому хану прибыл посол воеводы с просьбой о защите от «ляхов» — жителей Речи Посполитой. «А говорит, государь,— передавал Мясоедов «речи» посланца Петра Хромого,— воюет-де из Литвы Волохи князь Богдан, который к тебе, «о государю, переехал»⁵⁵. Это сообщение представляет особый интерес в двух отношениях. Во-первых, обращение воеводы за помощью ясно свидетельствует о том, что уже в 1575 г. набеги запорожских казаков захватила не только Крым и Белгородскую орду, но и территорию Молдавии, вызывая у господаря сомнения в прочности его власти. Во-вторых, ясно, что за этими набегами молдавский двор усматривал акцию, связанную с деятельностью находившегося в России воеводы Богдана.

Наконец, следует отметить еще один аспект создавшейся ситуации: влияние на окружающие страны обстановки, которая создавалась в Речи Посполитой в период «второго бескоролевья». Большая популярность кандидатуры Ивана Грозного среди польской и литовской шляхты привела к широкому распространению в Речи Посполитой слухов о том, что избрание царя (или по некоторым версиям его сына) на польский трон по существу уже дело решенное. В первом «вестовом списке» И. Мясоедова можно отметить целый ряд относящихся к 1575 г. сообщений такого рода, принесенных в Крым побывавшими в Речи Посполитой татарами или пленными казаками⁵⁶. Московский дипломат зафиксировал и то впечатление, которое эти сообщения производили на хана и татарскую знать. «А Крыму, государь, — докладывал И. Мясоедов, — то большой страх, что чают твоего сына на государство в Литву»⁵⁷. Причины «страха» вполне понятны: объединение России и Речи Посполитой под эгидой одного монарха фактически означало конец военно-феодальной экспансии Крымского ханства — этого форпоста Османской империи на территории Восточной Европы. Но эта же самая перспектива должна была побуждать к активности антитурецкие силы в Молдавии. Уже в 1575 г. в стране наметилось известное обострение внутреннего положения. Русский гонец Я. Бастанов, побывавший в Речи Посполитой осенью 1575 г., сообщал царю: «А Волоская земля ныне за Турским. А ждут тебя, государя, на королевство Польское, а хотят приложитись к тебе, ко государю»⁵⁸. Вероятно, все более выявлявшаяся непрочность его позиций в стране была дополнительной причиной, побуждавшей Петра Хромого искать союза с Крымом.

Однако хотя условия для возобновления борьбы за Молдавию складывались благоприятно, летом 1575 г. поход воеводы Богдана с русским войском на юг так и не состоялся. Нетрудно указать главную причину этого: на Стенжицком съезде дело до выборов не дошло, и летом-осенью 1575 г. вопрос о судьбе польского трона по-прежнему оставался открытым, что не позволяло русскому правительству приступить к реализации своих планов.

К началу 1576 г. ситуация изменилась. «Бескоролевье» закончилось. В конце февраля в Старицу прибыло посольство от главы польской церкви архиепископа Я. Уханского и сенаторов с сообщением об избрании дружественного России кандидата — императора Максимилиана II⁵⁹. В ответной грамоте Иван IV предлагал новому польскому королю прислать в Москву своих «великих» послов «о всех делах, о докончанье и соединеньи на всякого недруга стояти за один»⁶⁰. Представляется не случайным, что именно в это время снова резко усилилась интенсивность контактов между русским правительством и запорожским казачеством. Запорожцы стали открыто демонстрировать свою враждебность по отношению к молдавскому правителю⁶¹, а в польских источниках опять появились сообщения о сборе большого русского войска под Черниговом⁶².

Однако по мере того, как шло время, становилось ясным, что более реальные шансы имеет соперник Максимилиана, выдвинутый враждебным сенаторской группировке шляхетским лагерем — трансильванский воевода Стефан Баторий. На выборах он выступал как кандидат, тесно связанный с Турцией и обещавший продолжать дружественный по отношению к этой стране внешнеполитический курс последних Ягеллонов. Уже в начале августа староста пограничной Орши официально известил русские власти о вступлении Батория на польский трон, а к концу месяца в Смоленск пришли представители обеих частей Речи Посполнтой с грамотами короля Стефана и сенаторов к Ивану Грозному⁶³. Когда же в Москве стало известно о смерти Максимилиана II, то русское правительство окончательно убедилось в том, что «бескоролевье» в Речи Посполитой закончилось полной победой той политической группировки, которая считала нужным сохранить дружественные отношения с Турцией и направить свои силы на борьбу против России. Эти обстоятельства требовали от Ивана IV и его советников изменения намечавшегося внешнеполитического курса. Так, необходимо было снова концентрировать силы на главном участке борьбы с Речью Посполнтой — Прибалтике, и летом 1577 г. действительно начался грандиозный по своим размерам поход Ивана IV в Ливонию. Этот поход должен был укрепить русские позиции в Прибалтике на случай возможного польско-литовского выступления. Одновременно провал проектов антитурецкой коалиции и становившаяся все более ясной перспектива скорого возобновления русско-польской войны вынуждала русских политиков вернуться к старой линии поисков мирного соглашения с Крымом. Уже в октябре 1576 г. царь и боярская дума «приговорили» направить в Крым своих великих послов В. Масальского и А. Шапилова для заключения мирного договора с Крымом и выплаты хану традиционных «поминков»⁶⁴.

В этих условиях .поддержка набегов запорожцев на турецкие крепости и Крым теряла для русского правительства свой смысл. Поэтому понятно, почему именно осенью 1576 г. в донесениях русских дипломатов обрывается нить сведений о контактах русского правительства с запорожским казачеством.

Правда, и после наступившего в русской внешней политике поворота русское правительство в течение некоторого времени еще не исключало для себя возможности при благоприятной ситуации возобновить борьбу за Молдавию. Не случайно русский посланец в Австрии Ж. Квашнин, покинувший Москву в сентябре 1577 г., лри встрече с Рюбером информировал его о том, что скончавшийся воевода Богдан «вотчинную свою землю дал» Ивану IV и что в подходящее время царь «за ту вотчину вступится»⁶⁵. Однако предпринять какие-либо практические шаги в этом отношении русское правительство в условиях, когда восточная политика Батория принимала все более враждебный по отношению к России характер, не имело никаких возможностей, и походы казаков в Молдавию в 1577—1578 гг. развернулись как самостоятельная акция казачества, не связанная с действиями каких-либо иных политических сил.

¹ М. Грушевський. iсторiя Украiни-Руси, т. VII. Киiв-Львiв, 1909.
² Е. Stdnescu. Colaborarea mtlitarS dintre Romini si cazaci tn ultimul sfert al veacului al XVI-lea. — «Studii. Revista de istorie $i filozo-fie», 1954, N 3—4.
³ H. А. Мохов. Боевое содружество украинских казаков и молдаван в 70—80-х гг. XVI в. и деятельность И. Подковы. — «Учен. зап. Молдавского филиала АН СССР» (сер. ист.), т. VI. Кишинев, 1957.
⁴ Обстоятельную характеристику этих аспектов международной ситуации см. Н. А. Мохов. Указ. соч., стр. 29—33, 38—41.
⁵ Е. Stdnescu. Op. cit., p. 135—136; А. Мохов. Указ. соч., стр. 36, 37.
⁶ Н. А. Мохов. Указ. соч., стр. 16.
⁷ Центральный Государственный архив Древннх актов (далее — ЦГАДА), ф. 123 (Сношения России с Крымом), кн. 14, л. 262.
⁸ Русский гонец И. Т. Мясоедов указывает в своем «вестовом списке» явно преувеличенную цифру — 15 тыс.
⁹ ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 262— 263.
¹⁰ Там же, л. 266—266 об., 268— 268 об.
¹¹ А. А. Новосельский. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.— Л., 1948, стр. 45.
¹² Лишь во время мартовско-февральского набега было угнано 17 тыс. лошадей.
¹³ ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 268.
¹⁴ Там же, л. 271—273. Ср. W. Zakr-zewski. Ро ucieczce Henryka. Кга-k6w,. 1878, str. 376—377.
¹⁵ ЦГАДА, ф. 123, кн. 15, л. 33. об.
¹⁶ Там же, кн. 15, л. 35 об. — 37.
¹⁷ Там же, л. 40 об. — 41 об.
¹⁸ Книга посольская метрики Великого Княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Стефана Баторня. М., 1843, стр. 13.
¹⁹ ЦГАДА, ф. 123, кн. 15. л. 28—28 об.
²⁰ Там же, кн. 14, л. 266—267.
²¹ ЦГАДА, ф. 123, кн. 15, л. 26—26 об.
²² Там же. л. 31—31 об. Более конкретные представления о размерах посланной помощн позволяет составить ханская грамота, доставленная в Москву осенью 1576 г. В ней Девлет-Гирей предъявлял претензии по поводу того, что Иван IV «послал... к литовским казакам на полутораста юкех денег и куи» (ЦГАДА, ф. 123, кн. 14. л. 305).
²³ ЦГАДА. ф. 123, кн. 15, л. 35, 37.
²⁴ Разрядная книга 1475—1598 гг. М., 1966, стр. 266.
²⁵ Об Андрее Веревкние сведений разыскать не удалось, Яков Прончнщев — это, по-виднмому, Яков Богданович Прончнщев — один из тульских и каширских детей боярских, получивших в 1571 г. земли в Веневском уезде. — Писцовые книги Московского государства, т. II. М., 1872, стр. 1570.
²⁶ А. А. Новосельский. Указ. соч., стр. 46.
²⁷ ЦГАДА, ф. 123, кн. 15, л. 15.
²⁸ Там же, л. 37.
²⁹ Грушевський. Icтopiя Украiни — Руси, т. VII, стр. 146.
³⁰ Там же, стр. 147.
³¹ Разрядная книга 1475—1598 гг., стр. 266.
³² Н. А. Мохов. Указ. соч., стр. 25— 26.
³³ ЦГАДА, ф. 123, кн. 15, лл. 14 об.— 15.
³⁴ 2r6dla dziejowe, t. IV. Warszawa, 1877, str. 109—110.
³⁵ О. Воловнч — К. Радзнвиллу. 6 апреля 1578 г. Archiwum Gt6wnyAkt Dawnych w Warszawie. Archiwum RadziwiiI6w. V, N 2134.
³⁶ B. P. HaSdeu. loan voda cel Cumplit. Buc., 1969, p. 54—55.
³⁷ Единственным исключением является австрийское донесение от 14 июня 1574 г., в котором указывается, что, как говорят, Иоанн получает помощь «ех Polonla et ex Moscovia» и что «московиты» участвовали в разорении посада Бендер (Е. Hurmuzaki. Documente privitoare la istoria Romanilor, v. II, p. I. Buc., 1891, p. 706), но эти сведения не подтверждаются сви- детельствами ии польских, ни русских источников.
³⁸ В январе 1574 г. Исайя находился уже в Москве: см. указание «приставам», встречавшим в это время австрийское посольство, поставить послов отдельно от «волошского владыки», — ЦГАДА, ф. 53 (Сношения России с Данией), кн. 2, л. 109.
³⁹ Исторические связи народов СССР и Румынии, т. I (1408— 1632). М., 1965, стр. 129—134.
⁴⁰ Так, известно письмо секретаря воеводы К. Гаевского саксонскому курфюрсту от 26 марта 1574 г. с просьбой ходатайствовать перед датским королем о выдаче ему проезжей грамоты в Москву. В письме прямо упоминается о том, что решение о поездке было принято после встречи воеводы с «московскими послами» («cum nunciis principis Moschoviae») — Е. Hurmuzaki. Documente, V, XI. Вис., 1900, p. 86. По рекомендации Августа Саксонского датский король не только разрешил Богдану ехать в Москву, но н приказал своему адмиралу сопровождать воеводу в Нарву с военными кораблями. В письме к царю Фредерик II писал, что сделал это потому, что, как ему сообщили, воевода Богдан находится в «кровном родстве» с Иваном IV. (Фредерик II — Ивану IV, 28 апреля 1574 г. Ю. Н. Щербачев. Копенгагенские акты, относящиеся к русской истории, вып. 11 — «Чтения Общества Истории и древностей Российских», 1916, кн. 2, стр. 104—105).
⁴¹ ЦГАДА, ф. 68 (Сношения России с Молдавией й Валахией), 1574 г., № 2, л. 1.
⁴² Е. Hurmuzaki. Documente..., v. II, p. 1, p. 752. Документ, к сожалению, сохранился не полностью.’
⁴³ См. донесение неизвестного лица (может быть, австрийского «пристава»?) Максимилиану II — Е. Hurmuzaki. Documente..., v. II, p. 1, p. 731.
⁴⁴ О владениях Богдана в Росснн см. С. М. Каштанов. О внутренней политике Ивана Грозного в период «великого княження» Симеона Бек-булатовича. — «Учен. зап. Московск. гос. историко-архивного ин-та», т. 16. М., 1961, стр. 440—441.
⁴⁵ Не случайно именно в этот период Иван IV неоднократно предписывал ездившим в Вену дипломатам узнавать: «вперед цысарю и соседом его, сложась с ним стоять лн на турского», — ЦГАДА, ф. 53 (Сношения России с Данией), кн. 2, л. 99, 217.
⁴⁶ Исторические связи..., т. I, стр. 138— 144.
⁴⁷ Е. Hurmuzaki. Documente..., v. II, p. 1, p. 699.
⁴⁸ H. А. Мохов. Указ. соч., стр. 16.
⁴⁹ Archiwum Gf6wny Akt Dawnych. Archiwum Radziwill6w, dz. V, N 11078.
⁵⁰ Zr6dla dziejowe, i IV, str. 109— 110.
⁵¹ Acta historica res gestas Poloniae illustrantia. XI. Krak6w, 1887, str. 144—145.
⁵² Разумеется, нельзя исключать и прямых контактов между Острож-скнм и русским правительством в этн годы. Ведь именно в 70-х гг. (во всяком случае до начала рус-ско-польской войны в 1579 г.) из Москвы в Острог был прислан текст, послуживший оригиналом для издания знаменитой Острож-ской библии.
⁵³ Они указывали воеводе, что такой вариант действий будет более приемлем и для царя, так как «Московит будет его тем охотнее поддерживать (furdem) и отпустит от себя, чем меньше опасностей и расходов будет связано с этим делом» — Е. Hurmuzaki. Documente.., VII, p. 1, p. 742. В издании «Исторические связи...» это место переведено неверно («онн уверены, что Московит предпочел бы, чтобы он уехал»). Это создает неправильное впечатление об отказе русского правительства поддержать Богдана.
⁵⁴ Muzeum Narodowe w Krakowie. Oddzia I: zbiory Czartoryjskich, N 84, str. 148v.
⁵⁵ ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 275— 276.
⁵⁶ Там же. л. 257—257 об., 261, 267 и далее.
⁵⁷ Там же, л. 276 об.
⁵⁸ ЦГАДА, ф. 79 (Сношения России с Польшей), кн. 10, л. 104 об.
⁵⁹ Там же, л. 113 об. и сл.
⁶⁰ ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, л. 127.
⁶¹ Под 16 апреля 1576 г. И. Мясоедов пометил в своем «вестовом списке», что казаки убили послов, отправленных Петром Хромым в Крым (ЦГАДА, ф. 123, кн. 15, л. 33).
⁶² Acta historica..., t. XI, str. 9. S. Orzelski, Bezkr6Iewia ksiag osmioro, t. Ill, Spb. 1856, str. 82.
⁶³ ЦГАДА, ф. 79, кн. 10, лл. 195 н сл.
⁶⁴ ЦГАДА, ф. 123, кн. 14, л. 322— 322 об., 329—329 об.
⁶⁵ См. об этом в письме X. Рюбера — Ивану IV в кн.: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, т. II. СПб., 1852, стб. 751— 752.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4010

загрузка...

Другие книги по данной тематике