А.Н. Чистозвонов. Введение

Предлагаемая вниманию читателей книга написана коллективом сотрудников сектора истории средних веков Института всеобщей истории АН СССР. Она посвящена одной из узловых проблем медиевистики — месту бюргерства в феодальном обществе, его социальной природе и эволюции в период феодализма, роли бюргерства в создании предпосылок для развития капитализма и складывания (в условиях разложения феодального строя) класса буржуазии. Эта проблема, в числе других узловых тем исследования средневековья, включена в десятилетний перспективный план работы сектора истории средних венков на 1976—1985 гг. Своевременность обращения к пей именно в настоящее врем? определяется и тем обстоятельством, что в последние годы она вошла в число дискуссионных, поскольку отдельные медиевисты в СССР и значительные группы их в некоторых социалистических странах, мобилизуя подновленную аргументацию, а также апеллируя к отдельным положениям основоположников марксизма-ленинизма, опубликовали немало работ, где бюргерство именуется классом, внимание фиксируется преимущественно на чертах, отличающих его от «типичных» для феодализма общественных классов и слоев и т.д. В трудах К. Маркса и Ф. Энгельса бюргерство действительно иногда именуется классом, и если брать такие высказывания в изолированном виде, то можно изображать средневековое бюргерство в качестве специфического нефеодального «ингредиента», выделять как особый класс феодального общества или своего рода «спутник» последнего и т. д.

Авторам настоящей работы, которую они рассматривают как коллективную монографию, подобная методика не представляется плодотворной. Авторы учитывают опыт советской историографии, в которой вопрос о социальной природе средневекового бюргерства в Европе неоднократно дискутировался в прошлом, в частности в связи с созданной М. Н. Покровским и его единомышленниками концепцией «торгового капитализма» как особой общественно-экономической формации, теорией С. М. Дубровского, согласно которой насчитывалось свыше десяти общественно-экономических формаций, включая формацию простого товарного хозяйства, и т.п. В данной книге излагается разделяемая преобладающей частью советских медиевистов точка зрения относительно социальной природы, места и роли бюргерства при феодализме, нашедшая, в частности, подтверждение на общесоюзном Научном симпозиуме по проблемам истории и историографии средневекового города в Саратове 11—14 сентября 1977 г. ^*

Разделы книги посвящены различным: странам Западной Европы и охватывают разные исторические эпохи — с XII по XVIII в. В них затрагиваются многие аспекты: общеметодологический, экономический, социальный, политический, а также отдельные вопросы: аграрный, кредит и финансы, начало колониальных захватов и др. Все это позволяет применить комплексный и многосторонний исследовательский анализ и сделать ряд общих выводов.

Характер предлагаемой книги побуждает кратко остановиться на методологических аспектах, исходя из системы взглядов основоположников марксизма-ленинизма. Известно, что они подчеркивали натуральнохозяйственный характер феодализма и противопоставляли ему товарность городской экономики. Однако ни в экономическом, ни в социальном плане они не абсолютизировали эти две противоположности. Саму натуральность хозяйства они не связывали с отсутствием обмена вообще — это настолько общеизвестная истина, что нет необходимости давать какие-нибудь ссылки. Под натуральнохозяйственной экономикой они подразумевали такую, при которой «условия хозяйствования целиком или в подавляющей части производятся в самом хозяйстве, возмещаются и воспроизводятся непосредственно из его валового продукта»¹ Обмен же товаров, товарное обращение предполагают и наличие определенного уровня разделения труда, предшествуют товарному производству и его обособившейся городской форме. При этом обмен исторически развивается сначала во внешней торговле, охватывает преимущественно господствующие классы и лишь постепенно спускается вниз по социальной лестнице². Отработочная форма ренты, господствовавшая в период раннего феодализма, оставляла минимальные возможности для прогресса индивидуального производства, роста его товарности, и сам крепостной (Leibeigene) оставался при ней в значительной мере еще средством производства. Тем не менее именно на этой базе был достигнут тот уровень хозяйственного развития, итогом которого были товарообмен, опосредствованное разделением труда отделение ремесла от сельского хозяйства, а города как особого экономического организма — от деревни³.

Последующее распространение продуктовой, а затем денежной форм феодальной ренты, личное освобождение крестьянина, связанное с этими явлениями, преобладающее значение поземельной зависимости крестьянина от феодала по сравнению с внеэкономическими методами его принуждения к выполнению феодальных повинностей — все это породило новые изменения. Отходило в прошлое барское хозяйство, возникала структура «чистой сеньории», система разных типов феодальной аренды, происходила товаризация условий хозяйствования крестьянина, определялось доминирующее место индивидуального крестьянского хозяйства в общем экономическом балансе аграрного сектора. Подобно Англии в ряде развитых стран Европы крестьяне в своей массе в XV в. были лично свободными и вели «самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность»⁴, хотя эта последняя и не получила юридически оформленного статуса. Глубокая имущественная дифференциация, с одной стороны, порождала безземельную голытьбу, частично занятую в сфере сельских промыслов и найма, частично же устремлявшуюся в города, с другой стороны, способствовала развитию товарности сельского хозяйства, складыванию районов торгового земледелия в обоих его видах, обеспечивавших продуктами питания и
сырьем все возраставшее городское население, а также развивавшиеся ремесло и торговлю.

Крестьянство вплоть до XV в. даже в экономически передовых странах Европы составляло подавляющее большинство населения. При этом аграрный сектор очень долго сохранял за собой ведущее место и создавал в те времена преобладающую часть «национального брутто-продукта». И хотя прогресс феодальной деревни во многом ускорялся импульсами, исходившими от городского ремесла и торговли, социально олицетворявшихся бюргерством, их влияние не было лишь положительным, а взаимоотношения между ними на всем протяжении феодализма не выглядели безоблачной гармонией. «Если в средние века деревня эксплуатирует город политически повсюду, где феодализм не был сломлен исключительным развитием городов, как в Италии,— писал Маркс,— то город повсюду и без исключений эксплуатирует деревню экономически своими монопольными ценами, своей системой налогов, своим цеховым строем, своим прямым купеческим обманом и своим ростовщичеством»⁵. Но чем дальше, тем больше деревня в лице ее товарнохозяйственной верхушки тоже стала получать возможность наживаться за счет горожан взвинчиванием цен на продовольствие и сырье в частые тогда неурожайные годы, а рост сельских промыслов подрывал монополию городского ремесла. Не случайно в таких развитых странах, как Англия, вторая половина XV и первая треть XVI столетия были для крестьянства если не «золотым веком», то во всяком случае временем относительного благосостояния.

Таков в самых общих чертах тот феодальный аграрный «фон», без органической связи с которым представляется невозможным исследование социальной природы средневекового бюргерства. Именно так всегда и делали основоположники теории марксизма-ленинизма, когда касались этой проблемы в целом.

Итак, прежде всего выясним, было ли средневековое бюргерство классом. Порою даже в марксистской литературе встречаются утверждения, что Маркс и Энгельс, говоря о феодальной формации, не дали четкой формулировки в отношении класса и применяли этот термин, помимо феодалов и крестьян, к другим слоям общества, в частности к бюргерству; ленинское же определение класса якобы относится лишь к капиталистической формации. Эти утверждения, с нашей точки зрения, необоснованны. На уровне социологического обобщения известное положение Маркса в предисловии к работе «Критика политической экономии» гласит: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества... Способ производства материальной жизни обусловливает социальный (курсив наш.— А. Ч.), политический и духовный процессы жизни вообще»⁶. Производственные же отношения в их юридическом выражении сводятся к отношениям собственности, в рамках которых они развиваются.

Обращаясь непосредственно к проблеме классов и классовой борьбы, Маркс подчеркивал, что их наличие констатировали еще буржуазные историки и экономисты, ого же собственная заслуга заключается в установлении, в частности, того факта, «что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства»⁷. Обращаясь в иной связи к той же проблеме, Маркс отмечал, что непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям есть отношение, любая данная форма которого всякий раз соответствует определенной ступени развития способа труда, а потому и его общественной производительной силе, и именно в этом всегда заключается самая глубокая тайна, скрытая основа всего социального строя, «а следовательно, и политической формы отношений суверенитета и зависимости...»⁸. Точно так же, согласно определению Энгельса, общественные классы являются в каждом данном случае продуктом отношений производства и обмена, т. е. экономических отношений рассматриваемой эпохи⁹.

Классовую структуру феодального общества Маркс с исчерпывающей полнотой вскрыл в результате скрупулезного анализа сущности феодальной ренты во всех ее формах, проделанного в соответствующих главах третьего тома «Капитала». Генезис же класса феодалов и класса феодально эксплуатируемого крестьянства очень четко и убедительно показан Энгельсом в его фундаментальных специальных работах «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и «Марка», которые во всех основных выводах сохраняют свое научное значение.

Несомненно, что ленинское определение общественных классов исходит и полностью соответствует приведенным выше дефинициям основоположников марксизма и относится ко всем классово-антагонистическим формациям. Оно гласит: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их моста в определенном укладе общественного хозяйства».¹⁰.

Верно, что классовая структура докапиталистических обществ вообще была менее рельефной, завуалированной патриархальным, кастовым, сословным и т. п. флёром. Однако, если руководствоваться системой взглядов основоположников марксизма-ленинизма, а не односторонним подбором отдельных их высказываний, эта «аморфность» классов феодального общества достаточно легко поддается научному анализу.

Как уже отмечалось, в настоящее время высказываются мнения о нефеодальной сущности средневекового бюргерства, оно рассматривается как класс, причем особый, своего рода «класс-попутчик», по своей сущности нефеодальный и либо интегрированный в феодальную структуру, либо лишь сопутствующий феодализму во времени и пространстве феномен. Действительно, в отдельных случаях Маркс именовал средневековое бюргерство классом, точно так же как, рассматривая генезис пролетариата, он прослеживал его вплоть до XIV в., подчеркивая, однако, что это еще не был класс как таковой¹¹.

В том же ракурсе, как нам представляется, Маркс и Энгельс рассматривали и «класс» средневекового бюргерства, которое в системе их взглядов было органически связано с феодальным строем хозяйства и общества. И вообще термин «класс» в «Немецкой идеологии» употребляется по отношению к купцам и даже ткачам городского корпоративного сукноделия¹², т. е. к отдельной прослойке средневекового бюргерства. Очевидно, на том этапе создания своей общеисторической концепции Маркс и Энгельс применяли термин «класс» гораздо более широко, чем впоследствии. Характеризуя средневекового купца, Энгельс подчеркивал, что, хотя «купец был революционизирующим элементом» феодального общества, исходным моментом последующего переворота, «он не действовал в качестве сознательного революционера, а, наоборот, как плоть от плоти, кость от кости этого мира. Купец средневековья отнюдь не был индивидуалистом, он был в сущности общинником, как и все его современники»¹³. Цехи, по мнению Маркса, подобны кастам, и «на известной ступени развития наследственность каст и исключительность цехов декретируются как общественный закон»¹⁴.

В борьбе против поместного дворянства горожане, движимое имущество и ремесленный труд которых существовали «в скрытом виде ещё до их отрыва от феодальной системы,— показали себя как нечто положительное, что противопоставлялось феодальной земельной собственности и поэтому вскоре, в свою очередь, приняло своего рода феодальную форму»¹⁵. Т.е. отрыв от феодализма оказался недолговременным и в конечном счете эфемерным. Производство в городе «оставалось скованным формами чисто цехового ремесла, следовательно, само сохраняло еще феодальный характер». Таким образом, «феодальной структуре землевладения соответствовала в городах корпоративная собственность, феодальная организация ремесла». Сами бывшие крепостные, ставшие горожанами, «не вышли за рамки сословного строя, а только образовали новое сословие»¹⁶. Во Франции кануна Великой буржуазной революции, указывал Энгельс, идеи просветителей выражали не что иное, как интересы простого среднего бюргера того времени, находившегося в процессе своего превращения в буржуа как такового. И первоначально даже сама буржуазия представляла собой «угнетенное сословие»¹⁷. Из изложенного с несомненностью вытекает, что Маркс и Энгельс рассматривали средневековое бюргерство как представителя феодально-сословного строя производства, как ядро большой средневековой феодально-сословной группы.

Как мы уже отмечали, производственные отношения складываются и развиваются в органической связи и во взаимовлиянии с категориями собственности. Титул собственности, говорил Маркс, должен наличествовать до того, как становится возможной его продажа, а то, что создало его,— это производственные отношения¹⁸. Поэтому необходимо выяснить, как расценивали Маркс и Энгельс характер собственности средневековых горожан-бюргеров.

Выше мы уже видели, что обособлению бюргерства в особую сословную группу предшествовало развитие обмена, ремесла и рост объемов движимой собственности. Какие же основные характеристики типичны для собственности горожан после их превращения в особую сословную группу? Они очень четко определены Энгельсом: «...бюргерская собственность средних веков была еще сильно переплетена с феодальными ограничениями, состояла, например, главным образом из привилегий», а передававшийся по наследству капитал являлся «сословным капиталом»¹⁹. Бюргерское хозяйство и собственность представляли собою категории товарного хозяйства — «городские бюргеры были прежде всего исключительно товаропроизводителями и торговцами»²⁰, но это но объединяло, а скорее разъединяло их, поскольку товарное производство как таковое не объединяет и не централизует мелких самостоятельных товаропроизводителей. Еще отчетливее «эффект разъединения» прослеживался между мелкими самостоятельными товаропроизводителями и купеческим капиталом в средневековом городе. «Цех ревностно охранял себя от всяких посягательств со стороны купеческого капитала,— этой единственной свободной формы капитала, противостоявшей цехам. Купец мог купить всякие товары, но не труд в качестве товара. Его терпели лишь в роли скупщика продуктов ремесла». При цеховом строе возможности разделения труда и расширения воспроизводства были очень ограниченными. Если внешние обстоятельства складывались благоприятно, то существующие цехи расщеплялись на подвиды, наряду с ними основывались новые, но «без объединения различных ремесел в одной и той же мастерской»²¹.

Однако противоположности между мелким товарным производством и купеческим капиталом сочетались с объединяющими их свойствами: торговый капитал генетически был связан с товарным хозяйством, а мелкое независимое ремесло, как, впрочем, и мелкое самостоятельное крестьянское хозяйство, являлись питательной средой капитала ростовщического²²; купеческий и ростовщический капитал средневековья, хотя по своей природе они неспособны были самостоятельно создать новые производственные отношения, надстраивались, однако, над мелкими самостоятельными товаропроизводителями и формально подчиняли их себе²³; на протяжении почти всего средневековья (исключая XVI — первую половину XVII в.)^** торговый и, менее последовательно, ростовщический капитал выступали как капитал сословно-корпоративный по преимуществу.

Вместе с тем «как мелкое крестьянское хозяйство, так и независимое ремесленное производство частью образуют базис феодального способа производства, частью же, после его разложения, продолжают существовать наряду с капиталистическим производством. В то же время они образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования...»²⁴. Отсюда следует, что они, как и простое товарное хозяйство в целом, не являются формационнообразующим типом производственных отношений, а приспосабливаются к последнему в рамках разных общественно-экономических формаций. Но раз так, то независимое городское ремесло, самостоятельное мелкое крестьянство, эволюцию которого мы проследили выше, в известной степени постепенно сближались по своему типу, хотя и не идентифицировались. Тогда бюргерству, тем более при весьма пестрой его имущественной структуре, не остается места для конституирования внутри или «около» феодальной системы в качестве особого класса. Оно воспринимается исторически и социологически лишь как особая большая сословная группа феодального общества, способствовавшая развитию последнего.

Процесс складывания и прогресса товарного хозяйства, купеческо-ростовщического капитала в рамках феодального общества был, как мы видели, сложен и противоречив. Однако в ходе его сложились предпосылки будущего буржуазного строя, в период перехода к которому обстановка еще более усложнилась. На базе разложения феодализма начинается формирование капитализма как такового. Этот процесс распространяется и на бюргерство, значительная часть которого образует ядро формирующегося класса буржуазии.

В то же время застывшие, но также начавшие разлагаться и эволюционировать формы корпоративного ремесла и торговли, органично вписавшиеся в феодальную социально-экономическую структуру общества, как и остававшиеся их приверженцами слои бюргерства, создавали барьер дальнейшему прогрессу. Констатируя этот непреложный факт, Маркс писал, что обособление и развитие ремесел цеховой организацией стало материальной предпосылкой мануфактурного периода, но «сама цеховая организация исключала возможность мануфактурного разделения труда». Цеху «недоставало первой основы мануфактуры: обособления средств производства в качестве капитала, противостоящего рабочему». При этом цехи и привилегированные города в целом вели ожесточенную борьбу против развивавшейся капиталистической мануфактуры²⁵. Самостоятельное же и преобладающее развитие капитала как купеческого капитала было в тех условиях «равносильно неподчинению производства капиталу, т.е. равносильно развитию капитала на основе чуждой ему и не зависимой от него общественной формы производства. Следовательно, самостоятельное развитие купеческого капитала стоит в обратном отношении к общему экономическому развитию общества»²⁶.

Не существовало выхода из создавшейся ситуации и на путях простой эволюции аграрных отношений. Хотя в Англии уже в конце XV в. началась «аграрная революция», беспощадная ломка традиционных земледельческих порядков, эволюция денежной ренты в капиталистическом направлении и развитие капиталистических арендаторов зависели тем не менее «от общего развития капиталистического производства вне пределов сельского хозяйства»²⁷.

Поэтому передовые европейские страны пошли не торной дорогой затяжной эволюции, а путем революции, гегемоном которой в тех исторических условиях могла быть только буржуазия. Но для этого нарождавшейся буржуазии надлежало покончить со своими сословными связями и превратиться действительно в класс, что она и сделала: «Буржуазия уже не является больше сословием, а представляет собой класс», вследствие чего «она вынуждена организоваться не в местном, а в национальном масштабе и должна придать своим обычным интересам всеобщую форму»²⁸. Она лишь частично пополнялась выходцами из бывшего сословия средневековых горожан и наряду с последними вбирала в себя становившихся на «буржуазные рельсы» представителей других сословных групп²⁹.

Совершая переворот, буржуазия должна была бороться не только против феодального дворянства, католической церкви, абсолютизма и т.д., но и против весьма многочисленных представителей прежнего «своего» сословия, в том числе цеховых ремесленников: «цеховые мастера были вытеснены промышленным средним сословием»; против ростовщиков — «в той мере, в какой сам ростовщик не становится производителем»³⁰; против купеческого капитала, претендовавшего на сохранение за собою роли обособившейся части капитала вместо того, чтобы превратиться в «часть капитала с особой функцией»; наконец, капитализм вел борьбу с мелким производством, и она была прогрессивной, поскольку «капитализм есть благо по отношению к средневековью, по отношению к мелкому производству»³¹. В зависимости от того, как революционной буржуазии удалось решить эти и другие задачи буржуазных революций, зависели формы, ход и конечные итоги последних.

Такова в самых общих чертах методологическая сущность дискутируемой проблемы. Фактически историческое содержание процесса было, как хорошо известно, значительно богаче оттенками и нюансами, сложнее и противоречивее. Рассмотрению этой стороны проблемы на обобщенном разностороннем европейском материале и посвящены последующие разделы книги.

^* Обзоры работ симпозиума, организованного Головным советом по истории Министерства высшего и среднего специального образования РСФСР на базе исторического факультета Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского, см.: ВИ, 1978, № 4 (А. А. Сванидзе); СВ, 1978, вып. 42 (О. И. Варьяш).
^** Мы не останавливаемся на отдельных спорадических проявлениях промышленного капитала в Северной и Центральной Италии, а также во Фландрии, которые лишь подтверждали указанное правило.
¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 359.
² Михалевский Ф. И. Очерки истории денег и денежного обращения. М., 1948, т. 1, с. 19—26.
³ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 365.
⁴ Там же, с. 729.
⁵ Там же, т. 25, ч. И, с. 365.
⁶ Там же, т. 13, с. 6—7.
⁷ Там же, т. 28, с. 427.
⁸ Там же, т. 25, ч. II, с. 354.
⁹ См.: там же, т. 20, с. 26; см. также т. 6, с. 442.
¹⁰ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 15.
¹¹ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 748.
¹² См.: там же, т. 3, с. 52, 55.
¹³ Там же, т. 25, ч. II, с. 475.
¹⁴ Там же, т. 23, с. 352.
¹⁵ Там же, т. 3, с. 77.
¹⁶ Там же, т. 21, с. 407; т. 3, с. 23, 78.
¹⁷ Там же, т. 20, с. 155, 167.
¹⁸ См. там же, т. 25, ч. II, с. 337.
¹⁹ Там же, т. 21, с. 412; т. 3, с. 52.
²⁰ Там же, т. 21, с. 495.
²¹ Там же, т. 23, с. 371.
²² См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 363; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 143.
²³ См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 176; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. I, с. 357—358, 363.
²⁴ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 346, прим. 24; см. также: т. 3, с. 23, 50, 51, 52; т. 19, с. 216, 336—337; т. 26, ч. I, с. 417.
²⁵ Там же, т. 23, с. 371, 439.
²⁶ Там же, т. 25, ч. I, с. 360; см. также: с. 361, 363, 367—368.
²⁷ Там же, т. 25, ч. II, с. 363; см. также: т. 26, ч. II, с. 256—257.
²⁸ Там же, т. 3, с. 62; т. 20, с. 279.
²⁹ Там же, т. 23, с. 759.
³⁰ Там же, т. 4, с. 425; т. 26, ч. III, с. 559.
³¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 229.

Вперёд>>

Просмотров: 3915

загрузка...

Другие книги по данной тематике