4. 1906—1909 годы
|
Выше мы рассказывали о весьма широком привлечении деятелей русского либерально-буржуазного движения во французские масонские ложи. Факты эти особенно умножились накануне первой русской революции. Однако они не были еще столь значительны, чтобы привлечь к себе внимание русской полиции. За многими, кто, как выяснилось позднее, состоял во французских ложах, полиция следила персонально — как за участниками оппозиционного движения, но не как за масонами. Связи последних оставались практически нераскрытыми. Помимо этого, в высших сферах, охватывавших двор, великокняжеское окружение, высокопоставленных чиновников, с начала века усилилось реакционное оккультное масонство. Оно никак не было связано с вольнодумством, о оппозицией. Корни крайне немногочисленных кружков, следы которых обнаруживаются в иностранных источниках и отдельных мемуарах, были связаны с мартинизмом и розенкрейцерством XVIII века. Представителем подобного масонства был, например, некий француз Филипп, которого принимали и в царской семье. В некоторой эмигрантской исторической и мемуарной литературе встречаются без ссылок на источники утверждения, что и сам Николай II был членом оккультной масонской ложи «Крест и Звезда» мартинистского обряда, что эта ложа просуществовала до 1916 года. Подобного «масонства» полицейские власти не боялись. Слухи о принадлежности к масонству того или иного влиятельного лица были весьма излюбленной темой разговоров в высшем обществе. Так, после отставки Витте в апреле 1906 года стали говорить, что этот первый в русской истории председатель объединенного правительства был масоном-республикапцем, хотел-де свергнуть царя и стать первым президентом российской республики. Точно так же в последние месяцы жизни П. А. Столыпина и особенно после его смерти ходили слухи о принадлежности к масонам и самого Столыпина, хотя именно при нем масоны, действительно возродившие свою деятельность в России, стали подвергаться преследованиям и слежке. Эти слухи лишь отражали изменение отношения к данным фигурам со стороны царя и его приближенных, как только надобность в их государственных способностях и опыте проходила. Никаких данных о принадлежности к тем или иным ложам С. 10. Витте и П. А. Столыпина пока не обнаружено.
В годы первой русской революции основную тяжесть борьбы с самодержавием вынес рабочий класс, передовой класс общества, поддержанный своим союзником, многомиллионным крестьянством. Но одновременно с ним свою борьбу за власть вела и российская буржуазия. Глубоко враждебная подлинной народной революции, она тем не менее была бы не прочь воспользоваться плодами борьбы, чтобы выхватить власть из рук царской клики, дворянства или, на худой конец, разделить эту власть с царем. Поэтому с начала революции и даже несколько раньше, с лета 1904 года, когда революционная ситуация еще только складывалась, русская либеральная буржуазия заметно оживляется. Используя колебания царя после убийства эсерами министра внутренних дел В. К. Плеве и назначения нового министра П. Д. Святополк-Мирского, союз земцев-конституционалистов и «Союз освобождения» разворачивают кампанию за введение в России конституционного строя. 6—8 ноября 1904 года в Петербурге с разрешения Святополк-Мирского проводится первый земский съезд, на котором большинство требует созыва парламента и введения всеобщих выборов. Затем проводится кампания политических банкетов с речами в пользу введения конституции. Но Николай II в указе от 12 декабря 1904 года вычеркнул пункт о созыве законно-вещательного учреждения, и все эти усилия буржуазии потерпели крах. Только мощная волна рабочего движения, поднявшаяся после Кровавого воскресенья, положила начало действительным событиям первой русской революции. Выгоду от нее в первую очередь получила буржуазия. В то время как революционные партии, и прежде всего большевики, действовали нелегально и подвергались всяческим преследованиям со стороны царских властей, буржуазия практически легально организовывала и сплачивала свои силы, проводила один за другим открытые земские и городские съезды, а в октябре — ноябре 1905 года легально создала свои политические партии — партию конституционалистов-демократов (сокращенно «к.-д.» или «кадетов») и «Союз 17 октября» (дата царского манифеста о «свободах» и предоставлении законодательных прав Государственной думе), или «октябристов». Обстановка открытых революционных выступлений, демонстраций, забастовок не благоприятствовала закулисной масонской деятельности. Наоборот, главное внимание политических вождей русской либеральной буржуазии было приковано к открытой политической деятельности, к созданию политических партий и союзов, к прямому диалогу с властью царя. Но и на масонской улице наступил праздник. М.М.Ковалевский (к этому времени он уже имел почти самый высокий масонский сан) еще в 1904 году попытался завербовать одного из видных деятелей конституционного движения, И. В. Гессена. Он говорил о необходимости создать масонство в России и о выгодах, которые открывает оно в борьбе за введение в России конституции. Но Гессен (о чем он рассказал позднее в своих опубликованных мемуарах) не согласился с Ковалевским. Весной 1905 года М. М. Ковалевский подступился с тем же к лидеру российских конституционалистов П. Н, Милюкову. Но Милюков отнесся к масонству крайне отрицательно, высмеивая его таинственность и обрядовую сторону и утверждая, что путь российской буржуазии к власти должен пролегать через открытую политическую борьбу, политические партии и парламентаризм. Тогда М. М. Ковалевский решил обновить и укрепить сначала связи русских либералов, уже посвященных в дела масонов, с французскими ложами. В первой половине мая 1905 года в Париже были торжественно приняты в ложу «Космос» A. В. Амфитеатров, Ю. Гамбаров, И. Лорис-Меликов и другие видные представители русской интеллигенции: М. Тамаманшев, А. Трачевский14, журналист К. Аркадакский-Добренович. Вскоре туда же был принят Е. Аничков. Одновременно в ложу «Гора Синай», где уже числился С. Котляревский, вошел В. И. Немирович-Данченко («беллетрист» Амфитеатрова), а в ложу «Обновление» «Великого Востока Франции» — Е. И. Кедрин15. В ложу «Космос» была принята большая группа армян, принадлежавших к мелкобуржуазной националистической организации «Молодая Армения». Чтобы закончить эту тему, укажем, что в июне 1906 года во французскую ложу «Авангард масонства» был принят B. А. Маклаков, а чуть позднее — Е. В. де Роберти. Эти люди составили подлинный масонский «авангард» в России, поскольку в 1905—1906 годах время было горячее и требовало большего присутствия внутри страны, чем во Франции. Опираясь на несколько десятков французских масонов из русских либералов, М. М. Ковалевский решил в 1906 году приступить к формальному возрождению масонского движения внутри России. 12 января 1906 года, находясь с кратковременным визитом в Париже, он в принадлежащем масонам отеле «Акация» и на его бланке написал письмо «Совету Великого Востока Франции» с просьбой о разрешении открыть ложи французского подчинения в России. Судя по дальнейшим событиям, такое разрешение было дано. Однако прошло еще немало дней, прежде чем первая ложа была действительно открыта в России. Бесспорный документ список членов первой ложи — датирован 15 ноября 1906 года. Интересна история и других аналогичных документов, со всей очевидностью доказавших возрождение и существование масонства в России по крайней мере в 1906—1908 годах. Вскоре после второй мировой войны один русский эмигрант (сам в прошлом масон, принятый в русские ложи в указанное время) на1лел у букиниста на набережной Сены в Париже две папки с бумагами, имевшими масонское происхождение. Это были бумаги, касавшиеся учреждения и деятельности масонских лож в России, связанных с «Великим Востоком Франции». Все они были подлинными и имели штампы лож, а также входящие штампы «Великого Востока Франции». Бумаги были сразу же куплены, и через несколько лет переданы другому эмигранту, Борису Элькину, занимавшемуся, в частности, изданием мемуаров П. Н. Милюкова, в которых содержались ссылки на масонские узлы, связывавшие таких деятелей Временного правительства, как А. Ф. Керенский, М. И. Терещенко, Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов. Б. Элькин опубликовал зги материалы (часть прямо в факсимильном виде) в 1966 году в английском журнале славянской и восточноевропейской истории. Фамилию своего дарителя Элькин не указал. Источниковедческий, текстологический и графологический анализ факсимильной части публикации подтверждает несомненную подлинность документов, находившихся ранее в делопроизводственном архиве «Великого Востока Франции» и утраченных, вероятно, в дни фашистской оккупации, когда французские масоны подвергались жестоким преследованиям со стороны гитлеровцев. В первом списке от 15 ноября 1906 года, написанном рукою Н. Н. Баженова и содержащем личные подписи всех перечисляемых ниже лиц, значатся: Н. Баженов (с отметкой, что он примкнул к масонам во Франции в 1884 или 1885 году), В. Немирович-Данченко, С. Котляревский, В. Маклаков, Е. Аничков16, М. Ковалевский, И. Лорис-Меликов, Е. Кедрин. О каждом сказано, когда он вступил и в какую французскую ложу. М. М. Ковалевский назван мастером ложи «Космос». Но в письме от И января 1906 года сам Ковалевский называет себя членом ложи «Истинные друзья». Как может судить читатель, в данную ложу объединились все давние масоны, принятые во французские ложи в то или иное время. Председателем ложи был Н. Баженов, большинство ее членов жило в Москве. Отметим, что Ковалевский, Котляровский и Кедрин были за это время избраны в члены I Государственной думы. Маклаков и Котляровский являлись учредителями кадетской партии, а М. М. Ковалевский основал в I Думе «партию демократических реформ». На деньги, полученные от киевского сахарозаводчика миллионера И. Терещенко, М. М. Ковалевский стал издавать газету «Страна» (этот Терещенко был отцом будущего министра иностранных дел Временного правительства). В редакции «Страны» работали по преимуществу близкие Ковалевскому масоны. С того момента, как лидер нового русского масонства писал свое письмо в гостинице «Акация», и до составления списка первой русской ложи прошел почти год, и за этот год в русской политической жизни произошли важные перемены. Состоялись выборы в I Государственную думу, ушел в отставку С. Ю. Витте, сама Дума, в которой кадетская партия получила доминирующее влияние, вошла в конфликт с новым правительством И. Л. Горемыкина. 9 июля Дума была разогнана. Но многие из ее депутатов уехали в Выборг и там подписали воззвание, призывавшее население к пассивному сопротивлению власти. В середине июля окончились поражением восстания в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. Состоялось неудавшееся покушение эсеров-максималистов на нового председателя совета министров П. А. Столыпина, после чего правительство ввело закон о военно-полевых судах. Под аккомпанемент расстрелов и скрипа веревок на виселицах прошли выборы во II Государственную думу, которые лишили кадетов их преимущества. Во II Думе было значительное количество социалистов, в том числе и большевиков, имелись и правые. Вскоре печать назовет II Думу «Думой народного гнева». И все же революция явно клонилась к упадку, терпела поражение. Власть выстояла. И это обстоятельство рождало уныние в рядах ненадежных друзей и попутчиков революции из либеральной буржуазии и интеллигенции. В глазах многих ее представителей масонство с его тайной по преимуществу деятельностью вновь обретало привлекательность. Именно на почве упадка революции и торжества столыпинской реакции выросли первые две масонские ложи в России в 1907—1908 годах. Еще до формального основания ложи в ноябре, 20 апреля 1906 года, в русское масонство был принят князь Давид Бебутов, основатель клуба кадетской партии в Петербурге. Уже после Февральской революции выяснилось, что Бебутов был агентом царской полиции, а деньги, переданные им для основания клуба, были получены от охранки. Через Бебутова полиция оказалась в курсе дел новых русских масонов. В январе 1907 года в ложу был принят граф Орлов-Давыдов. И так как количество масонов начало постепенно расти, решено было разделить их ложу на две: одну — в Москве, другую — в Петербурге. Московская ложа получила название «Возрождение», а петербургская — «Полярная звезда». Главой петербургской ложи стал граф Орлов-Давыдов, который и предоставил свой особняк для ее заседаний. В феврале 1907 года были приняты Мануэль Маргулиес, врач и адвокат, инженер барон Герман Майдель, ученый-медик С. Жихарев, профессор А. Бороздин, известный и в советское время историк П. Е. Щеголев. Впоследствии в том же 1907 году были приняты земский деятель А. Свечин, историк Н. Павлов-Сильванский17, полковник Финляндского гвардейского полка В. Теплов, архитектор П. Макаров, адвокат П. Переверзев, член кадетской партии А. Колюбакин, профессор Г. Тираспольский и мировой судья Ю. Антоновский. Имеющиеся в делах, опубликованных Б. Элькиным, списки (правда, некоторые из них не имеют собственноручных подписей упоминаемых лиц) позволяют назвать также знаменитого народовольца, многолетнего узника Шлиссельбургской крепости Н. А. Морозова (есть его подпись под масонской клятвой), А. И. Шингарева, известного деятеля кадетской партии (впрочем, его подпись отсутствует), А. Булата, трудовика из Государственной думы, выдающегося геолога и просветителя JI. И. Лутугина, адвоката С. Калмановича, мирового судьи А. Болотина, Н. Окунева, Хольма, земца и бывшего государственного служащего А. Дмитриева-Мамонова, заведующего отделом Публичной библиотеки А. И. Браудо. В московскую ложу в феврале 1908 года были приняты адвокат С. А. Балавинский, адвокат О. Гольдовский, известный левокадетский деятель Виктор Обнинский, И. Сахаров, бывший кишиневский губернатор и заместитель министра внутренних дел, депутат I Думы князь Урусов, драматург и актер Малого театра князь Сумбатов-Южин, А. Дворжак из Рязани. Всего документы позволяют отнести к русским масонам двух известных либеральных лож, связанных с «Великим Востоком Франции», около сорока человек, из них более 30 были впервые приняты в это движение именно в России. В противоположность излюбленным утверждениям агрессивных черносотенцев, подавляющее большинство этих лиц по своей национальности принадлежали к великороссам. В отношении партийной принадлежности масонов можно сказать, что наиболее значительную фракцию составляли кадеты, было несколько народников, в основном трудовиков и народных социалистов. Значительная часть придерживалась более правых, чем кадеты, убеждений, вроде членов партии демократических реформ. Однако и они ощущали себя частью либеральной оппозиции режиму, а не сотрудничали с ним, как партия октябристов в 1906—1911 годах. Внушительным было участие представителей дворянства, прошедшего школу земского движения и даже государственной службы. Но не менее половины были выходцами из разночинных и купеческих семей. Все перечисленные в списках лица принадлежали к интеллигенции, в основном гуманитарной. Не менее половины всех членов, а из принятых вновь даже большинство, занимались открытой политической деятельностью в Думе, политических партиях. В течение всего организационного периода сохранялись интенсивные связи с Францией, куда неоднократно выезжали разные представители лож, с большой помпой приветствовавшиеся французскими масонами. Два высокопоставленных масона в 1908 году специально приезжали в Россию, чтобы торжественно открыть Kaк «Возрождение», так и «Полярную звезду». Обе ложи имели свои печати, набор символических предметов, присланных из Франции, и стали, таким образом, настоящими, регулярными масонскими организациями. В течение всех лет первой русской революции французское, итальянское о немецкое масонство публично демонстрировало свою солидарность с революционным и освободительным движением в России, принимало неоднократные резолюции и манифесты с протестами против антинародных действий царских властей, против террора, разгонов I и II Государственных дум и т. д. Однако, оценивая степень влияния возрожденного и организованного масонства в России в годы первой русской революции, следует признать его весьма незначительным. Хотя масонские связи и облегчили контакты между различными оттенками либерально-освободительного движения, они охватывали в основном кадетов и отчасти народников нереволюционного толка. Сама численность и масонов и лож была крайне незначительна. Основным видом политической борьбы с самодержавием была подпольная работа социал-демократов, социалистовреволюционеров, а в буржуазном лагере — деятельность кадетской партии. Тяга к масонству возросла в 1907— 1908 годах, хотя условия для деятельности лож в это время ухудшались. Наряду с возрождением политического масонства в 1906—1909 годах предпринимались иногда успешные попытки к возрождению и развитию масонства другого направления, мартинистских и розенкрейцерских оккультных лоя*. Именно с этого фланга предпринята попытка издания журнала «Франкмасон». В обществе заметен был интерес к этой теме, который усиленно подогревался как самими масонами и промасонскими литераторами, так и противниками масонства. Стали выходить новые книги по истории масонства в России и за рубежом, читаться публичные лекции и т. д. В этой деятельности упор ставился на пропаганду духовного самоусовершенствования, «богоискательства и богостроительства», так характерных для русской интеллигенции в эти годы, на обрядовую а теологическую сторону масонского учения и практики. Политические выгоды, открываемые масонством, тщательно маскировались. Оживление «масонского вопроса» в России, принявшее масштабы, далеко превзошедшие действительное распространение масонства в стране, вызвало наступление со стороны правительственного лагеря. В черносотенной прессе началась антимасонская кампания. Усиленно эксплуатировалась тема враждебности масонства православной церкви, близости масонских догм с иудаизмом. Полиция сделала попытку в 1908 году открыть в провокационных целях ложу «Астрея» (Астрея — богиня справедливости, почитаемая масонами). Во Франции орудовали осведомители охранки, пытавшиеся выведать имена русских масонов, используя своих агентов-французов, наладить связи полиции с антимасонскими католическими деятелями и организациями. Это привело к тому, что в 1909 году работа лож практически стала невозможной, и поставило их членов на грань ареста. Принято считать, что в декабре 1909 года ложи в России, связанные с «Великим Востоком Франции», объявили о «самоуспении», то есть самороспуске. Здесь мы вновь прерываем наш исторический очерк и представляем читателю отрывок из книги Н. Н. Яковлева а1 августа 1914», еде рассказывается о существовании в России в годы первой мировой войны и в период Февральской буржуазно-демократической революции политического масонства. Необходимые уточнения и дополнения, связанные с появлением новых источников, обнаруженных после публикации книги Н. Н. Яковлева, помещены в следующем историческом разделе. Потусторонний мир — российская эмиграция — многие десятилетия жил своей жизнью, вернее, существовал на задворках истории. В нашей стране сменялись поколения, творческие подвиги советского народа потрясали человечество, а в кругах белой эмиграции прозябали воспоминаниями. Мучительно и горько те, кто стоял у власти до 1917 года или пережил волнующее прикосновение к ней в считанные месяцы нелепостей, задуманных преступлений Временного правительства, размышляли все о том, почему они оказались ненужными собственному народу. В конечном счете лидеры белой эмиграции были русскими людьми. Были, ибо теперь они ушли, но, вероятно, и на одре смерти до боли ясно им виделись в дымных сугробах белые стволы поседевших березок — мираж, определенно лишенный классового характера. В обыденном смысле личная трагедия этих людей понятна. Но была и другая сторона — до конца дней своих подавляющее большинство руководителей белой эмиграции остались верными старым убеждениям. Больше того, вороша тускневшие с неумолимыми годами драгоценные воспоминания, они стремились представить себя благороднее и выше, чем были на крутом повороте истории в 1917 году. Силы стариков убывали. Подсознательная тоска по растраченной молодости или пущенным по ветру зрелым годам отягощалась сознанием того, что они оказались бессильны перед силами новыми и им совершенно непонятными. А ведь когда-то несостоявшиеся правители великой страны почитали себя интеллектуальной элитой, «мозгом» России. Любая попытка, намеренная или (как мы увидим дальше) просто оговорка, ставившая под сомнение чистоту помыслов незадачливых капитанов, свалившихся с мостика государственного корабля, естественно, принималась ими в штыки. И пуще всего эти люди боялись напоминаний даже со стороны единомышленников, что в те далекие годы они имели иные планы, кроме известной риторики насчет целомудренной демократии. К середине 50-х годов время отнимало последние силы у немногих еще оставшихся в живых, но не подорвало их решимости хранить священную легенду. Ударом грома для глубоких стариков, ссохшихся политических мертвецов явился выход в 1955 году в Нью-Йорке «Воспоминаний» П. Н. Милюкова. К этому времени автор, в прошлом историк, приват-доцент, лидер партии кадетов, первый министр иностранных дел Временною правительства, уже двенадцать лет покоился в могиле. Хотя бы по этой причине он был недоступен, его нельзя было убедить замолчать, взять назад написанное, а для непосвященных глухой намек на страницах 332—333 второго тома «Воспоминаний» много не значил. Рассуждая о расстановке сил во Временном правительстве, П. Н. Милюков признался, что у него спала пелена с глаз только на склоне лет. Речь шла о том, что во Временном правительстве, описанном и осмеянном как сборище бестолковых людей, оказывается, была некая крепко сколоченная группировка. Входившие в нее выполняли таинственный план, известный только им, а именно Керепскому, Некрасову, Терещенко и Коновалову. «Все четверо, — писал Милюков, — очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не только одни радикальные политические взгляды. Помимо этого, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника... Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяла центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства». Сделанные походя замечания Милюкова потрясли 88-летнюю Е. М. Кускову. В бурные годы начала века она была видной деятельницей меньшевистской интеллигенции России и в начале 20-х годов вместе с мужем С. Н. Прокоповичем за контрреволюционную работу была выдворена из пределов Советской страны. Она прочитала книгу Милюкова в Швейцарии, где доживала последние годы. Туда держать совет с ней — что делать по поводу открытого Милюковым, специально приехал из-за океана, из США, 76-летний Керенский. Что и как было сказано, едва ли станет известно, сама Кускова 20 января 1957 года писала JI. О. Дан (вдове известного меньшевика Дана) и сестре Мартова: «Я провела всю пятницу с Керенским. Нам пришлось обсудить, что делать в связи с тем, что Милюков упомянул о той организации, о которой я рассказывала тебе... Он очень одобрил уже сделанное мною: написать о ней для архива о условием не оглашать еще тридцать лет. Он поступит так же. Больше того, он даст ответ на туманное замечание Милюкова в предисловии к книге, которую сейчас пишет. Ответит от себя, не упоминая никаких имен. Все это было тщательно обдумано, и мы согласились о форме, как это нужно сделать. Но обязательно нужно остановить, если это возможно, сплетни в Нью-Йорке... еще живы люди, больше того, очень хорошие люди, и нужно позаботиться о них». Так в середине 50-х годов была приоткрыта завеса над деятельностью тайной масонской организации, у руководства которой к 1917 году стояли Н. В. Некрасов, А. Ф. Керенский, М. И. Терещенко, А. И. Коновалов — ведущие деятели Временного правительства! Как бы ни было сенсационно это событие, нет необходимости ни драматизировать, ни снижать его значения. Русскому общественному мнению в начале XX века масоны представлялись чудаками, поглощенными архаичными и безобидными обрядами. Едва ли к ним могли серьезно относиться. Да и возрождение масонских лож после революции 1905 года выглядело как еще одно эксцентричное бегство от свирепой действительности. Обстоятельства основания лож «Северная звезда», «Возрождение» и других носили определенно комический характер, не говоря уже о том, что охранка прекрасно знала о происходившем и даже попыталась завести полицейское масонство. Движение масонов в это время было связано с именами петербургского адвоката М. С. Маргулиеса и пресловутого князя Д. О. Бебутова. Изрядно потасканный, преждевременно постаревший в великосветских салонах фат Бебутов с возникновением партии кадетов предложил ей свои услуги, вознамерившись пройти в центральный комитет к.-д. Прослышав, что кадеты носятся с проектом создания партийного клуба, он со слащавой обходительностью навязал 10 тысяч рублей. Великие либералы остолбенели — князь жертвовал на алтарь свободы немалую по тем временам сумму. Откуда деньги? Острословы раскинули умом и решили — наверное, украл у своей богатой жены, за что изгнан из дома и отныне свободен отдаться партии. На том и порешили, а деньги пустили в дело, и одиннадцать лет лидеры кадетов вели душевные разговоры в клубе, основанном и на бебутовские деньги. За князем значилась масса лихих поступков в эти годы. То, что он самовлюблен и глуп, было видно невооруженным глазом. Но не вызывала сомнений и его неслыханная политическая дерзость. Бебутов со смаком ругал царя, издал за границей и привез в Россию альбом злых карикатур на Николая II, украсил ими свою квартиру, продолжал жертвовать на «общее дело» и прочее. Дураку счастье — разводили руками кадетские мудрецы. Они все же не взяли Бебутова в ЦК партии, успокоив его местом депутата в Думе от кадетов. После Февральской революции все стало на свои места — выяснилось, что князь был агентом охранки, щедро ссужавшей его деньгами, на которые, помимо прочего, был основан кадетский клуб. Бебутов не выдержал разоблачения, старика хватил удар, и он умер. Поразительная история кавказского князя имеет прямое отношение к нашему рассказу. В разгар своей деятельности Бебутов соблазнял кадетов и перспективами, которые откроет перед ними масонство. Он не преуспел, ибо П. Н. Милюков отличался складом ума холодным и рассудительным. На все предложения — и не только Бебутова — завести еще масонскую ложу он, посверкивая пенсне, отвечал просто и внушительно: «Пожалуйста, без мистики, господа!» Узнав о заключении приват-доцента, именовавшего себя профессором, великие умы в охранке, все же уважавшие ученость, решили, что масонство — пустой номер, и потеряли к нему всякий интерес, как и сам Милюков, который не терпел таинственного в рациональный век, каким обещало быть XX столетие. Промахнулись, как сыск, казалось бы, по долгу службы обязанный 8нать человеческую натуру, так и знаток отечественной истории. В сентябре 1915 года после провала переговоров «Прогрессивного блока», возникшего в Думе, с правительством (о чем дальше) те, кто считал себя руководителем русской буржуазии, решили создать тайную организацию. Война подстегивала, времени на обсуждение не оставалось, и они преисполнились решимости пренебречь всеми партийными различиями и добиться только одного — своей организацией охватить высшую структуру Российской империи, особенно двор, бюрократию, технократию и армию. Для скорости взяли уже готовые схемы предприятий такого рода и сочли, что удобно строить заговор по типу масонских лож. Его организаторы взялись за выполнение сразу многих задач. Для начала — нейтрализация или устранение монархии, переход всей полноты власти в руки буржуазии в рамках диктатуры. Последняя была нужна не ради самолюбования — страна жила на вулкане революции. Буржуазные деятели, именовавшие себя масонами, хотели встретить ее во всеоружии, располагая прочной организацией. Не допустить революции, а если она вспыхнет, потопить ее в крови — такова была главная цель объединения политиков, формально принадлежавших к разным буржуазным партиям. В начале сентября 1915 года возник сверхзаконспирированный «Комитет народного спасения», издавший 8 сентября «Диспозицию № 1». В таинственном документе, найденном после Великого Октября в бумагах А. И. Гучкова, формулировались цели новой организации. В нем утверждалось, что на руках у России две войны — против упорного, и искусного врага вовне и против не менее упорного и искусного врага внутри. Достижение полной победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним. Под последним имелась в виду правившая династия. Для победы на внутреннем фронте необходимо оставить всякую мысль о «блоках» и объединениях с элементами зыбкими и сомнительными, немедленно назначить штаб верховного командования, основную ячейку которого составят князь Г. Е. Львов, А. И. Гучков и А. Ф. Керенский. Отцы —основатели организации настаивали, что борьба «должна вестись по установленным практикой правилам военной дисциплины и организации». С самого начала подчеркивался избранный, а не массовый характер организации: «Сия работа не касается обыкновенных граждан, а исключительно лиц, участвовавших в государственной машине и общественной деятельности». Пригодным методом признавался прежде всего «отказ войск» иметь какое-нибудь «общение» с лицами, подвергнутыми остракизму штабом верховного командования, удаленными от государственных и общественных функций (хотя, естественно, они продолжали занимать соответствующие посты в иерархической пирамиде империи!). Заговорщики считали, однако, совершенно обязательным, чтобы не допускалось стачек, могущих «нанести ущерб государству», то есть стремились предотвратить любое массовое движение против царизма. Иными словами, речь шла о подготовке верхушечного дворцового переворота, но отнюдь не революции. Эти люди, конечно, не были столь наивны, чтобы вместе с масонским жаргоном, на котором написана «Диспозиция № 1», брать все у идейных предшественников. Пресловутые фартуки каменщиков, символика и обрядность Исключались, в организацию допускались женщины, оставалось главное — глубокая тайна и клятва хранить ее. Организация состояла из лож по пять человек, подчиненных в конечном счете «штабу верховного командования». Кускова в письмах, написанных в 1955—1957 годах, утверждала (Л. Дан, 12 февраля 1957 г.): «Нам было необходимо завоевать на свою сторону военных... Здесь мы добились значительных успехов». В письме Вольскому 15 ноября 1955 года: «У нас везде были «свои» люди. Такие организации, как «Свободное экономическое общество», «Технологическое общество», были пронизаны ими сверху донизу». До сих пор тайна этой организации не раскрыта, а она была громадной. Ко времени Февральской революции вся Россия была покрыта сетью лож. Многие члены находятся здесь, в эмиграции, но они все молчат. И они будут молчать, ибо в России еще не умерли люди, состоявшие в масонских ложах». Сама Кускова умерла в 1958 году. Этим откровениям глубокой старухи историки обязаны считанными фразами о русских масонах, появившимися по недосмотру в мемуарах Милюкова. Пока нить оборвалась, едва ли зазвучат новые голоса... В 20-е годы белогвардейский историк и публицист С. П. Мельгунов сделал отчаянную попытку раскрыть тайну. После опубликования в Советском Союзе в XXVI томе «Красного архива» поразительной «Диспозиции № 1» он утроил усилия, домогаясь сведений у лидеров российской эмиграции. Гучков и Керенский начисто отрицали существование масонской организации. Тогда сама Кускова устояла перед «истерикой и шантажом», как она называла методы сбора информации Мельгуновым, и, как мы видели, разомкнула уста только во второй половине 50-х годов, после опубликования книги Милюкова... Прервем пока интригующее путешествие в призрачный мир политических силуэтов минувшего. Для наших целей достаточно указать, что руководители российской буржуазии отнюдь не были безобидными людьми, полагавшимися лишь на легальную партийную деятельность. Напротив, они были очень рукастыми, не только ворочавшими капиталами, но и изобретательными интриганами. В самом деле, разве был иной путь затянуть генерала или офицера императорской армии в тенета заговора, как предложение оказать услугу «братству», а не принимать участие в «грязной политике». Психологический расчет был точен. В делах такого рода судить нужно по фактам. Масонская организация дала посвященным то, что не могла предложить ни одна из существовавших тогда буржуазных партий, — причастность к «великому делу». Вместо ложной риторики, пустой партийной трескотни — работа бок о бок с серьезными людьми. Работа «чистая», ибо не требовалось идти в массы, общаться с народом, которого российские буржуа в обличье масонов чурались и боялись не меньше, чем ненавистные им соперники у власти — царская камарилья. Методы работы масонов — постепенное замещение царской бюрократии своими людьми на ключевых постах сначала в военной экономике через «добровольные организации», Союз земств и городов (Земгор) — сулили планомерный переход власти в руки буржуазии. Без ненавистной революции, больше того, предотвращая ее. Иными словами, практика «превентивной революции» — гордость современного империализма — была опробована в России давным-давно. Верность масонской ложе в глазах посвященных была неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии. И когда пришло время создавать Временное правительство, его формирование нельзя объяснить иначе как возможным предначертанием этой организации. Тогда предстает в должном свете неожиданная согласованность действий ряда высших представителей буржуазии, принадлежавших к различным партиям и между которыми уже хотя бы по этой причине были рогатые отношения. А они выступили единодушно. В. И. Ленин, оценивая Февральскую революцию, подчеркнул: «Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, «разыграна» точно после десятка главных и второстепенных «репетиций»; «актеры» знали друг друга, свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действия»18. И еще один вопрос, имеющий касательство уже к исторической науке. Почему роль масонов в действиях российской буржуазии оставалась вне поля зрения? Что, разве не было никаких материалов? Это, конечно, неверно. Отдельные указания были, однако им не придавалось значения, и по основательной причине — соответствующие факты, во всяком случае в 1917 году, попадали в руки тех, кто был прямо заинтересован в их сокрытии. Сразу после Февральской революции в Петрограде была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства «для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц». Ее материалы «Падение царского режима» изданы в семи томах в Ленинграде в 1924—1927 годах. Стенограммы допросов рисуют картину страшной растерянности, упадка духа, низости тех, кто совсем недавно правил Россией. Потрясенные революцией, терзавшиеся по поводу своего будущего, опрашиваемые на допросах выбалтывали то, что в иных условиях никогда бы не стало достоянием гласности. Особенно словоохотливыми оказались бывшие чины охранки и жандармерии. Недавние столпы «правосудия», обрекавшие революционеров на долгие годы тюрьмы и каторги, хладнокровно отправлявшие их на виселицу, сломались, пробыв несколько недель в камерах Петропавловской крепости, где содержались далеко не на тюремном режиме. Блудливо ловя взгляды членов комиссии, они стремились угадать ее желания и выкладывали все. Вытряхнутые из голубых мундиров, они оказались жалкими людишками даже перед болтунами, допрашивавшими их. 19 марта 1917 года перед комиссией предстал генерал-лейтенант Е. К. Климович, начавший свою службу в охранных отделениях и в 1916 году кратковременный директор департамента полиции. В ходе допроса всплыли имена агентов полиции Ратаева и Лебедева, о которых спросили Климовича. Стенограмма гласит: «Климович. Ратаев известен, а Лебедев нет. Родичев. Значит, Ратаев был подчинен департаменту полиции? Климович. Ратаев когда-то был во главе бюро заграничных агентов. Родичев. В 1916 году? Климович. В 1916 году. Ратаева, кажется, взяли до моего еще вступления. Ему платили сравнительно небольшие деньги, и он должен был по масонству написать какое-то целое сочинение, но он прислал чепуху такую, что я даже не читал. Родичев. По какому масонству? Я хотел вас спросить, вы говорите, что вам это совершенно неизвестно... Председатель. По чьей инициативе департамент полиции заинтересовался масонством? Климович. Не могу сказать: это было еще до меня. Я помшо, что при мне посылалось, кажется, 150, может быть, 200 добавочных рублей по старому распоряжению. Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом принес и говорит: «Ваше превосходительство, не стоит читать, не ломайте голову: совершенно ничего интересного нет, чепуха». Я сказал «чепуха» и не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно. Родичев. Милюков называл эти два имени в своей речи, а потом я видел письмо военного министра Шуваева к Родзянко, в котором военный министр называл эти два имени как агентов. Климович. Может быть, они по военной разведке работали, может быть, по шпионажу. Я с этим вопросом незнаком, эта область меня не касалась. Очень может быть,…» На этом расспросы о масонстве прекратились, без всякой связи перескочили к другим делам. Что бы ни утверждал Климович, Ратаев не был мелкой сошкой в лабиринте охранки. Во время допроса бывшего премьера Б. В. Штюрмера он в иной связи и припомнил Ратаева, отозвавшись о нем как об «очень образованном и интересном человеке». Впрочем, Штюрмер, вероятно, умышленно преувеличивая на допросе свою природную тупость и возрастной маразм, перепутал фамилию, сказав «Ратьков». Авантюрист-журналист П. Л. Бурцев помянул Ратаева также по другому поводу. Оказывается, специалист по масонам был великолепно в курсе и сверхтайного дела охранки — дела провокатора Азефа. Во время допроса С. П. Белецкого прояснилось кое-что, о чем не сказал Климович. Белецкий имел за плечами долголетнюю службу в охранке, два года в канун войны был директором департамента полиции, а в войну некоторое время сидел товарищем министра внутренних дел. Даже среди рыцарей царского сыска Белецкий был одиозной фигурой. Прославив себя провокациями, он по уши погряз в самых грязных делах. Спасая свою шкуру, Белецкий рубил подряд и обо всем. на допросе 15 мая 1917 года, описывая структуру зарубежной агентуры охранки, он промолвил: «Затем по вопросу о масонах...» Немедленно вопрос председателя: «Какое же отношение имеет департамент полиции к масонам?» «Белецкий. Если разрешите, я вам сейчас расскажу. Дело в том, что это было в политическом отделе. Я не был знаком с вопросом о масонах, был знаком только с литературой, как все мы знакомы, до назначения своего директором департамента полиции. Впервые я познакомился тогда, когда великому князю было угодно спросить меня по этому вопросу, Я потребовал справку — это было на первых порах моего директорства, потребовал все материалы и натолкнулся на три большие записки. Они представляли собой историю масонства в общих чертах, написанную довольно живо, потому что писал ее Алексеев, окончивший с медалью лицей, при бывшем директоре департамента, кажется, при Курлове (исполнял эти обязанности в 1907—1911 гг. — Я. Я.). Курлов был под влиянием революционно-правой прессы, которая почему-то считала, что все события в России в последнее время являются следствием деятельности масонских организаций, особенно французских и германских лож. Курлов секретно от департамента полиции сосредоточил у себя все материалы. Департамент полиции имел только одного офицера, который вел это дело и который получал случайного характера справки из-за границы. Председатель. Значит, до специального интереса, который под влиянием органов печати проявил Курлов, департамент постоянно интересовался масонством, так что даже имелся особый офицер? Белецкий. Да, был специальный офицер, я забыл фамилию, потом он ушел из департамента. В материалах... мне пришлось натолкнуться на схему одной из масонских организаций, никем не подписанную, без препроводительной бумаги; из этой схемы ясно можно было понять, что будто бы сдвиг всего настроения в пользу общественности при председателе совета министров Витте был обязан тому, что Витте являлся председателем одной из лож, заседавших в Петрограде... Из разговора департаментских, из того, что я слышал от П. Г. Курлова, автора записки, я узнал, что эти записки должны были быть доложены государю императору. Во время киевской поездки был убит не государь, а Столыпин, интрига против которого уже вызрела; Курлов хотел указать (и я повторяю, по слухам чиновников департамента), что и Столыпин принадлежал к одной из масонских организаций. Председатель. Это вам передавали члены департамента полиции? Белецкий. ...Рассмотрев внимательно все, что мне дал департамент полиции, я пришел к заключению, что ни о каких масонских ложах, которые могли играть политическую роль в Петрограде, не могло быть и речи. Когда агентура была уже направлена к великому князю, оказалось, что это не что иное, как оккультные кружки... Председатель. Так что за масонов сходили оккультные кружки? Белецкий. По крайней мере, у меня было такое впечатление. Меня этот вопрос интересовал, потому что великий князь дал мне сведения, что в среде офицерского состава гвардейских частей Петроградского гарнизона имеются масонские ложи». Белецкий рассказал, что для проверки он затребовал сведения от заграничной агентуры, в том числе от Ратаева. Для их сбора потребовалось даже «затратить крупные суммы», но ничего не прояснилось. Комиссия все слушала, но председатель прервал словоохотливого Белецкого: «Я хотел бы установить связь с главной темой, которая нас интересует. К чему вы ведете ваш ответ?» Белецкий, надо думать, был напряжен как струна и моментально отреагировал: «Я хочу быть только правдивым, я хотел сказать вам все, что знаю по вопросу о заграничной агентуре, где работал Ратаев». Комиссию это, однако, не интересовало, и, не переводя дыхания, как при допросе Климовича, обратились к другим делам. Белецкий был вознагражден за свою «правдивость»: по распоряжению министра юстиции А. Ф. Керенского был брошен в карцер. Один из немногих, если не единственный из допрошенных, с которым столь сурово обошлись. Вероятно, он сделал нужные выводы — в письменных показаниях Белецкого о масонах ни слова. Между тем из десятков лиц, прошедших перед комиссией, только он дал показания, занявшие несколько сот страниц! Остальные даже отдаленно не приблизились к рекордсмену. Наибольшую последовательность в попытках осветить роль масонов в предыстории Февральской революции сделал Мельгунов, обобщивший свои многолетние разыскания в книге «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года» (Париж, 1931). Даже тогда, примерно за полстолетия до наших дней, он жаловался: «Время убийственно скоро идет. Уже некоторых нет, и, может быть, они унесли в могилу то, что могли рассказать при жизни». Мельгунов опросил множество эмигрантов. Результаты оказались не бог весть внушительными. Введение «От автора» к книге проникнуто определенным пессимизмом. «Исследователю до поры до времени приходится блуждать среди трех сосен. Основную причину такого умолчания совершенно верно определил один из деятелей Февральской революции в частном письме ко мне. Позволю себе его процитировать: «Когда разразилась «стихийная», все эти заговоры, естественно, замолкли, заглохли в своих зачаточных фазисах, образовав какие-то тумапные пятна. В этом тумане вы и пытаетесь разобраться. А затем историка подстерегает еще другая трудность — источники. Надо считаться с пережитком политической обстановки и общественной психологии. То, что было тяжким государственным преступлением до февраля, что приходилось тщательно скрывать, стало в одип прекрасный день патриотическим подвигом, или, вернее, правом на такой подвиг, правом, которым люди стали кичиться. Много за эти дни выросло таких героев-революционеров, правда, как бы в потенции. На прикосновенности к «революционному действу» люди пытались в новой обстановке составить себе репутацию, завоевать славу, сделать карьеру. А затем наступил новый период (период наших дней), когда предаются анафеме все и всё, что прикоснулось к революции. И тогда люди от них шарахнулись, заметая следы. И вот в этой суматохе, скажите сами, когда люди были склонны говорить правду? А к этой сознательной неправде сколько подбавилось неосознанной за эти эпохи сумятицы, угара, взбаламученных чувств... И во всем этом должен разобраться бедный историк, ибо иначе у него получится не история, а роман». Трудность установления фактической канвы лежит не только в указанных психологических основаниях. Вмешивается и другая таинственная сила, скрытая от взоров профанов, — тайна русских масонов. Мы увидим несомненную связь между заговорщицкой деятельностью и русским масонством эпохи мировой войны. Но здесь передо мной табу уже по масонской линии. Современнику очень щекотливо раскрывать чужие тайны. Постараюсь быть осторожным в этом отношении». В целом Мельгунов остался верным своему обещанию — оп не вышел за рамки достоверно известных ему фактов, точнее, тех, которые считал возможным огласить. Западная историография уделила этой проблеме определенное внимание, с тем чтобы в конечном итоге с годами свести значение масонов до минимума. Этому пе приходится удивляться. Указание на существование тайных организаций, безусловно враждебных пароду, в которых участвовали ведущие контрреволюционеры, едва ли соответствует видам антикоммунистической пропаганды, пытающейся изображать тех, кто против большевиков, апостольской общиной прекраснодушных либералов. Методы, при помощи которых современные буржуазные идеологи прикрывают эту страницу в истории России, иллюстрирует книга профессора У. Лакера «Судьба Революции. Интерпретации советской истории», опубликованная в связи с 50-летием Великой Октябрьской социалистической революции. Лакер, один из виднейших западных «советологов», подводя итоги изучения истории СССР в капиталистическом мире, заметил: «Роль масонов в 1917 году также вызывала значительный интерес и иногда вызывала порядочное оживление, хотя больше в популярных работах, а не в ученых трудах. Во Временном правительстве, и особенно в либеральной партии (вероятно, по терминологии Лакера — кадеты. — IL Я.), прослеживается сильное влияние масонов. Видным масоном был Терещенко, сменивший Милюкова на посту министра иностранных дел в мае 1917 года, а также его коллега Некрасов. Оба занимали ярко выраженную пацифистскую позицию. Этих масонов обвиняли, в основном правые, в том, что в 1917 году они с самого начала оказывали пагубное влияние». Поговорив о «пагубном влиянии», Лакер перешел к оценке литературы по этому вопросу. На его взгляд, дело обстояло так: «В начале двадцатых годов вышло немало книг о масонах и русской революции. Убеждение в том, что масоны... сыграли видную, если не ведущую роль в русской революции, стало неотъемлемой частью правой эмигрантской литературы двадцатых годов. Эта версия постепенно поблекла, однако интерес к масонам вновь оживился в пятидесятых годах, и на этот раз не со стороны крайних правых (Д. Аронсон, Г. Катков). Предположение о том, что масоны коллективно сыграли важную роль в революции, не разделяется большинством специалистов но советским делам. Если Терещенко и Некрасов были масонами, то ими были и другие, стоявшие за продолжение войны и аннексии. Поскольку не было доказано, что существовала политическая солидарность и предпринимались согласованные действия, принадлежность к масонам отдельных лиц не имеет большого значения». Но и Лакер решительно ничего не доказал. Не отношение к войне и миру в 1917 году отличало масонов от других в правящем классе, водораздел проходил не там, масонов объединяло стремление взять власть в руки буржуазии, частью которой они и являлись. Все остальное было сферой тактики, как не имела для них большого значения формальная принадлежность к той или иной партии. Далеко не перспективно, как делает Лакер, пытаться обмерить масонскую организацию аршином, пригодным только для политических партий. Масонство давало участникам этих партий некую общую платформу, хотя, конечно, не снимало партийных различий. Помимо прочего, в пространном суждении Лакера явственно просматривается то, о чем говорилось выше, — горячее желание не омрачать либеральный лик российского буржуа-политика, решительно сметенного социалистической революцией. Не лишать его ореола невинного мученика. Курьезное положение сложилось и в другом отношении. Современные «советологи» объявляют уже сам интерес к этой закулисной стороне истории России в годы первой мировой войны чуть ли не аттестатом принадлежности такого исследователя к крайней «реакции». Позволительно, правда, спросить тогда, где же стоите вы, господа «советологи»? Пока было известно, что профессионалы этого дела гордятся, что они — сверкающее острие антикоммунизма. Во всяком случае, помянутый Лакером Катков испытал на себе все превратности, связанные с вторжением в запретную зону. Эмигрант, злобный антисоветчик, он в 1967 году выпустил в Англии книгу «Россия, год 1917-й. Февральская революция», страницы которой буквально дымятся ненавистью к Советскому Союзу. Он коснулся и масонов, но писать о них оказалось необычайно сложно. И вот почему, объяснил Катков: «Роль, сыгранная политическим фримасонством в подготовке Февральской революции, до самого последнего времени сохранялась в величайшем секрете всеми заинтересованными лицами. Историки, в свою очередь, в основном отмахивались от этой проблемы, полагая, что установить что-либо в точности — трудно, да и существует масса фальшивок. Все это эффективно предотвратило возможность обычной исследовательской работы в важной сфере тайной политической деятельности». Конечно, было бы неверно видеть решительно во веем руку масонов в действиях российской буржуазии в годы первой мировой войны и особенно на подступах к Февральской революции. Буржуазная и эмигрантская историография усиленно стремится либо вообще замолчать, либо скомпрометировать эту тему. По всей вероятности, наилучший, да и единственно возможный исход — судить по фактам. История России в первой мировой войне убеждает, что российские толстосумы отнюдь не были так неорганизованны, как представляется на первый взгляд, и в борьбе за власть применяли такие методы, которые не снились представителям царской бюрократии. 14А. С. Трачевский (1838—1906) — известный русский буржуазно-либеральный историк, в 1878—1890 годах был профессором всеобщей истории Новороссийского университета в Одессе, автор многих работ по истории Польши, России, международных отношений XVIII и начала XIX века. 15Адвокат Е. И. Кедрин получил известность как участник делегации столичной общественности 8 января 1905 года, пытавшейся во главе с А. М. Горьким предотвратить расстрел рабочих. Отсидел два месяца в Петропавловской крепости вместе с Горьким. Впоследствии выступал активным пропагандистом масонства в России. Был разоблачен как масон, и его имя часто склонялось в 1908—1911 годах в черносотенной прессе. «Представлен» советскому читателю в романе Егора Иванова «Негромкий выстрел», где произвольно выведен автором в виде «антипатриота» и «прогерманского агента», действующего в 1912 году. 16Е. Лоичков (1886—1937) — историк и литературовед, работал в Киевском и Петербургском университетах, арестован в 1903 году по политическому делу, сидел 13 месяцев в тюрьме. 17На примере талантливого молодого ученого Н. П. Павлова-Сильванского видно, что масонство давало немалые возможности к продвижению. После вступления в ложу в феврале 1907 года он сразу же получил кафедру на Высших женских курсах. Его дальнейшую карьеру прервала ранняя смерть в 1908 году. Большим влиянием на этих курсах пользовался Н. Баженов. 18Ленин В. И. Полн. собр, соч., т. 31, с. 12. |
загрузка...