Двадцать первая глава

Военная организация средних веков. — Войска средних веков немногочисленны, т. к. для больших армий отсутствуют необходимые хозяйственные предпосылки. — Военная служба, как особая профессия. — Битвы ведутся в виде отдельных рукопашных схваток; отсюда вытекает незначительность роли, которую играет пехота. — Рыцарство, как военное сословие. — Его военная ценность.- Рыцарство, как социальный класс. — Его оружие. — Наемники. — Трудность осады. — Битв происходит мало, зато производится много опустошений и грабежей. — Упадок рыцарства, начиная с 1300 года. — Причиной упадка но является изобретение огнестрельного оружия. — Взрывчатый порох был изобретен не в Германии. — Первое применение в Германии огнестрельного оружия. — Его малая пригодность. — Военные приемы швейцарской пехоты: массовое построение и планомерное руководство. — Военная организация германцев во время переселения народов была результатом социальных и хозяйственных условий. — В силу хозяйственных условии эта организация в своих существенных чертах сохранилась в Швейцарии. — Сходство военных приемов. — Превосходство швейцарской пехоты над рыцарями. — Эти военные приемы перенимаются другими народами. — Появление ландскнехтов.

Военная организация средних веков была совершенно отлична от военной организации древности и в древнегерманскую эпоху. Как мы знаем¹⁸⁷, в первобытный период войско и народ были у германцев синонимами, так как войско состояло из совокупности взрослого мужского населения. «В каждом германском племени каждый взрослый мужчина является прежде всего воином»¹⁸⁸. Подобная военная организация стала невозможной при совершенно изменившихся экономических условиях средних веков. Племя, состоящее из нескольких сотен или 1.000 — 2.000 человек, еще не вполне осевшее и кочующее по стране со всем своим имуществом, семьями и детьми, как это было, например, у готов, вандалов и лангобардов, или совсем выселяющееся с родины, как это случалось у франков, может выставить в битву всех способных носить оружие мужчин, каждый из которых обязан сам заботиться о своем снаряжении и прокормлении. Но уже в эпоху меровингского короля Хлодвига (около 500 года) франки стали народом оседлых земледельцев и по сравнению с первобытным периодом чрезвычайно размножились. Число способных носить оружие мужчин было теперь настолько велико, что всенародное ополчение стало невозможностью. «Если считать», пишет Дельбрюк¹⁸⁹, «что на область одного короля (здесь идет дело не обо всей франкской империи Хлодвига, а о королях отдельных племен) приходится 3.000 кв. миль, а на кв. милю хотя бы 100 способных к ношению оружия мужчин, то это составляло бы войско в 300.000 человек; а если считать на кв. милю 150 способных к ношению оружия мужчин, что представляется более близким к действительности, то войско составило бы 450.000 человек». Для такой массы, конечно, нельзя было достать пропитание, но если бы даже призывались не все они, а только более или менее значительная часть их, то это была бы просто на просто огромная и беспорядочная толпа без всякой военной подготовки, совершенно непригодная для сражений.

Большие армии, какие, например, уже существовали в древности, только тогда представляют ценность с военной точки зрения, когда они прошли предварительную подготовку и умеют не только владеть оружием, но и действовать сообща во время сражений. Замкнутая тактическая единица представляла из себя то боевое средство, при помощи которого римляне завоевали мир, т. к. войска варваров хотя и большие по числу, не могли противостоять обученным римским армиям. Это хорошо выясняет Дельбрюк¹⁹⁰ в том месте, где он перечисляет причины, позволившие Цезарю в каких-нибудь 8 лет (от 58 до 50 года до Р. Хр.) покорить не только всю Галлию, но и часть Германии и Британии:

«Галлов победила не римская храбрость, ибо по этой части галлы ни в чем не уступали римлянам, а римские массовые формации. И так произошло не потому, что римские войска были количественно больше галльских, а потому, что галльское войско было инертно, не способно к передвижениям... Для того, чтобы привести в движение большую массу, требуется искусство, являющееся уделом лишь высокой культуры... Римское войско есть не только масса, но и организованная масса... многообразный живой организм. В римском войске имеются не только солдаты и оружие, кавалерия, пехота, легаты, трибуны, центурионы, легионы, когорты, манипулы, центурии, дисциплина снизу и руководство сверху, авангардные и арьергардные отряды, патрули, средства связи, но также и квестор со своим войском чиновников, контролеров, инженеров, умеющих строить мосты, стены, блокгаузы, метательные Мишины и корабли. Там имеются интенданты со своим обозом, военные поставщики и их агенты, врачи и лазареты, магазины, цейхгаузы, полевые кузницы. Во главе всего этого целого стоит главнокомандующий, в котором прирожденная даровитость сочетается с пластичностью и изощренностью высококультурного интеллекта, позволяющего ему обозревать всю обстановку и из одного пункта направлять к единой цели всю эту людскую массу». Итак, подобные массовые армии предполагали известную культуру и в особенности известную степень хозяйственного развития, которыми франки в эпоху Хлодвига ни в какой степени не обладали.

Вместо древне-германской всеобщей воинской повинности (этот термин, впрочем, не вполне подходит к данному случаю, ибо в первобытные времена военная служба считалась не бременем, а привилегией свободного человека) у франков развилось профессиональное воинское сословие, возникновение которого мы уже обрисовали в первых главах настоящего сочинения¹⁹¹. Военная служба стала особой профессией. Военная организация средних веков покоится на ленной системе: каждый владелец лена обязан перед феодальным владельцем личной военной службой и, кроме того, должен поставлять из своего ленного поместья определенное число вооруженных людей.

Благодаря этому возникли небольшие армии, которые соответствовали потребностям и хозяйственному развитию эпохи и в которых, естественно, должны были приниматься в расчет качества каждого отдельного воина. Этим мы, конечно, не хотим сказать, что в массовых армиях качества отдельных воинов не имели значения. Но суть в том, что в большой, стройно организованной массе, как, например, в римском легионе или в современном полку, каждый отдельный индивидуум заражается духом целого. Чем меньше масса, тем слабее корпоративный дух, тем в большей степени каждый отдельный человек предоставляется самому себе. Поэтому в небольшой армии и жизнь отдельного солдата и успех этой армии в гораздо большей степени зависит от качества оружия, имеющегося у каждого отдельного индивидуума, и от умения этого последнего владеть им.

Когда мы говорим о доброкачественности оружия, то мы, конечно, не должны применять современных масштабов. В войнах 1866, 1870, 1915 годов дальнобойные орудия, большая сила взрывчатых материалов имели, конечно, большое значение. Но в средние века средства эти были неизвестны. С незапамятных времен употреблялось почти все то же примитивное оружие: пика и меч различных форм, метательные снаряды вроде стрел, камней и пращей, топор, а для защиты тела — шлем, панцирь и щит. Исход битвы в течение всей древней эпохи зависел не от доброкачественности этого оружия и не от умения владеть им, а от умения строить замкнутые тактические единицы и маневрировать ими во время сражения. В средние века замкнутые тактические единицы отпадают: хозяйственные средства этого периода не позволяют собирать большие отряды, снабжать их и правильно обучать их маневренным приемам. Поэтому каждый отдельный воин был почти всецело предоставлен самому себе, чем и объясняется большее значение его оружия и его индивидуальной ловкости.

Это и было причиной, почему в средние века пехота имела столь малое значение. Вооруженный рыцарь, сражающийся в одиночку или небольшими отрядами, имеет несомненно преимущество над пехотинцем. В то время, как Рим с помощью своей пехоты завоевал целый мир, римская конница играла лишь подсобную роль, — в средние века пехота почти исчезает¹⁹², да и в более позднее время она стоит на втором месте по сравнению с кавалерией¹⁹³. «Воины Карла Великого (768 — 814 год) и Оттона Великого (936 — 973 год) были по преимуществу всадники с хорошим, но не слишком тяжелым защитным вооружением, иногда сражавшиеся и как пехотинцы; пехотинцев (с луками и стрелами) в это время почти не существует»¹⁹⁴. Разница между древнеримской и средневековой организацией яснее всего проявляется в этом, совершенно изменившемся значении пехоты и конницы: «Это обстоятельство является решающим моментом... В Риме всадник считался менее ценным, чем легионер; в средние века считается, что 100 всадников равняются тысяче пехотинцев»¹⁹⁵.

Очень интересно наблюдать, каким образом в этом изменении военной организации проявляется сила хозяйственных отношений, действующая даже вопреки воле самих людей. Не только книги и предания древности, но и сражения с викингами, сарацинами и мадьярами¹⁹⁶ ясно доказывали, что конница, являвшаяся не правильно построенной кавалерией, а скопищем отдельных воинов, ничего не может сделать против неприятеля, сколько-нибудь хорошо организованного и несколько превосходящего ее по числу, хотя бы неприятель этот и не обладал военной ценностью римских легионов. Это знали и нередко испытывали на себе. Короли и императоры отлично сознавали свою военную слабость по отношению к феодальным владельцам и даже по отношению к отдельным рыцарям-разбойникам и все же они ничего не могли поделать, ибо хозяйственные отношения оказывались сильнее их воли. Радикальное изменение военной организации потребовало бы образования больших армий и замкнутых тактических единиц, а следовательно и длительной подготовки, чего не допускали хозяйственные средства этой эпохи. Кроме того, мышление людей и их воззрения насчет того, что приличествует воину и благородному рыцарю, приспособились к этому положению, вызванному экономическими условиями; поэтому отдельные попытки реформы были обречены на неудачу до тех пор, пока не произошло нового изменения хозяйственных отношений¹⁹⁷.

Из профессионального сословия постепенно выросло рыцарство, а из этого последнего низшее и высшее дворянство. Появился таким образом новый класс с целым рядом внутренних градаций. «Из профессиональных воинов выделилось высшее и низшее дворянство»¹⁹⁸, так что в конце-концов образовалось 3 группы профессиональных воинов: высшее дворянство, низшее дворянство (и то и другое принадлежали к рыцарству) и служившие им рядовые. «Рыцарь в новом смысле этого слова, т.е. человек рыцарского происхождения, принятый в сословие посредством традиционного удара рыцарским мечом, образует таким образом сословие внутри сословия». Как это произошло?

«Каким образом случилось, что это новое рыцарское сословие так сильно возвысилось над окружающей средой и превратилось в конце-концов в правящее дворянство»? На этот вопрос не так-то легко ответить, ибо, с одной стороны, природные воинские качества, физическая сила и храбрость не всегда переходят по наследству, с другой стороны, воспитание не является А такой силой, которая могла бы навсегда обеспечить рыцарю превосходство над лицами других сословий, часто тоже обладающими прирожденными воинскими качествами. Особенно трудно было этого ожидать тогда, когда наряду с рыцарским сословием существовало наследственное сословие оруженосцев. Среди этих последних несомненно должны были очень часто встречаться люди, не уступавшие любому рыцарю в телесной силе, мужестве и умении владеть оружием».

Этот вопрос чрезвычайно важен, в особенности для исторического материализма. Здесь дело идет о возникновении совершенно нового класса, да и притом еще класса, являвшегося в течение многих столетий самым знатным сословием народа, его правящим классом. Рыцарство — это самое блестящее явление средних веков. «В средние века император и короли являются рыцарями; весь двор их состоит из рыцарей. Князья и графы, имеющие свои феодальные владения, тоже рыцари и даже епископы и аббаты окружены рыцарями и нередко сами носят оружие. Карл Великий ставил во главу своих отрядов придворных. Тот, кто не принадлежит к рыцарям, принадлежит к духовенству, кроме этих двух группировок, никаких других в этом обществе не имеется. Король, да и вообще всякий знатный человек, снимающий свой рыцарский пояс, тем самым отрекается от светской жизни и приготовляется к поступлению в монастырь. Даже Румольд, повар в песне о Нибелунгах, и тот характеризуется, как «ловко владеющий мечом». Рыцарь, наряду с духовенством, выполняет все вообще высшие функции. Чиновники при дворах и в администрации королей, князей, графов, епископов и аббатов благодаря своему более высокому положению, связям и доходам представляют из себя самую выдающуюся часть рыцарства»¹⁹⁹. Мы видели, каким образом, благодаря хозяйственным условиям времени образовалось профессиональное военное сословие. Но это военное сословие еще не было рыцарством. В нем происходил какой-то дальнейший отбор. Как совершался этот отбор? Выше мы видели, какую роль в небольших армиях играло качество оружия, наряду с воинской ловкостью отдельного человека. «Не ломающееся копье, меч, прорубающий железо, непроницаемый шлем, щит и панцирь обеспечивают победу»²⁰⁰. Это ясно проскальзывает и в воззрениях людей того времени. «Средневековые песни, как и гомеровская эпопея, не только восхваляют героев, но и рассказывают о прочности их вооружения, об истории и необыкновенных качествах их мечей. Нередко собственные имена даются не только мечу, но и другим частям рыцарского вооружения». Поэтому прилагали всемерные усилия изготовлять лучшее, более острое и более прочное оружие. Защитное вооружение — шлем, щит и панцирь становились поэтому все тяжелее и тяжелее ²⁰¹. В эпоху Карла Великого у шлема еще не было забрала и шея оставалась незащищенной. Постепенно железом укрывались все плотнее и плотнее. С XII столетия начинают надевать панцирь даже на лошадей. «В более древнее время воинов охотно обозначали по имени щита, являвшегося главным защитным вооружением (щитоносцы, scutati), в конце XI столетия вместо этого термина применяется другой «забронированные» (loricati), а с XIII столетия воинов считают по количеству покрытых панцирями коней». Как выглядел закованный в броню всадник на закованном в броню коне, можно теперь видеть в каждом военном музее.

Тяжелое вооружение давало человеку превосходство над противником, одетом в более легкие доспехи. Но при приобретении его приходилось принимать в расчет два обстоятельства: во-первых, оно было очень дорого и с течением времени становилось все дороже и дороже; во-вторых, оно требовало непрерывных упражнений, которые нужно было начинать с самых юных лет. Для того, чтобы сражаться и сколько-нибудь свободно двигаться в таких доспехах, нужно было постоянно тренироваться и начинать тренировку с того момента, когда человек был ровно настолько силен, чтобы быть в состоянии носить на себе это вооружение. Другими словами, эти способы борьбы зависели от известных хозяйственных предпосылок. Ими мог пользоваться только тот, кто имел достаточно средств, чтобы приобрести доспехи и имел достаточный досуг для непрестанных упражнений. Кроме того, забронированный всадник нуждался в помощнике. Один, без провожатого, он не мог отправляться на войну. «Тяжесть вооружения делала его непригодным для многих необходимых на войне действий. Он был довольно беспомощен, когда ему приходилось слезать с лошади и сражаться в качестве пехотинца; он с трудом садился на лошадь, с трудом слезал с нее и с трудом поднимался, когда его сшибали на землю. Он не мог долго преследовать противника и не мог употреблять никакого метательного оружия. Он не мог обойтись одной лошадью, ибо вследствие тяжести груза он должен был сохранять силы своего коня до последнего момента, чтобы преждевременно его не утомить, и потому нуждался не в одном, а в двух или даже в трех конях»²⁰². Таким образом, рыцарю требовались самые разнообразные помощники, — не только слуги и конюха, но и легко вооруженные солдаты, пехотинцы и стрелки.

Таким образом, внутри военного сословия началось социальное расслоение на знатных людей и простых людей. Знатные являлись первоначально состоятельными людьми, обладавшими достаточными средствами, чтобы приобретать полное рыцарское вооружение и упражняться в обращении с ним; простые люди являлись более бедным элементом и выполняли обязанности слуг²⁰³. Вооруженные более легкими доспехами, они тоже были необходимы на войне, но представляли из себя лишь помощников рыцарей. «Наряду с тяжело вооруженными рыцарями имеется легкая конница, конные стрелки из лука, пехотинцы, вооруженные луками и пращами и, наконец, слуги, вооруженные лишь мечами». В каждой средневековой армии рыцари являлись так сказать основным ядром, становым хребтом войска. Из самого их положения вытекала обязанность посвящать всю свою жизнь воинским упражнениям. Случай к этим упражнениям давало только постоянное и исключительное общение с другими рыцарями, ибо соответствующих государственных организаций не имелось и постоянного войска не существовало. Кроме того, упражнения представляют из себя нечто совсем другое, чем та подготовка к одиночной борьбе, в которой нуждался рыцарь. Только в общении с себе подобными рыцарь находил случай для тренировки, необходимой для развития его воинских способностей. Благодаря этому рыцарство превратилось в отдельное сословие, резко отграниченное от всех остальных слоев народа, и в эпоху своего расцвета чрезвычайно заботившееся об устранении всех лиц, не принадлежавших к рыцарским семьям. Дельбрюк пишет²⁰⁴:

«Качество и мощь вооружения делает рыцаря становым хребтом средневековой армии. Он выделяется из всех, его примеру следуют простые солдаты, которых он заражает своим духом. Происхождение, воспитание, сословное чувство, социальное положение до крайности обостряют в нем понятие о чести и честолюбие; он должен быть исключительно храбрым человеком, ибо если он не является таковым, он представляет из себя меньше чем ничтожество, он является чем-то презренным. Из этого видно, что превращение этой части войска в наследственное сословие отнюдь не является чем-то искусственным и случайным. Без подобного социального зерна или, лучше сказать, без подобных глубоких социальных корней было бы трудно составлять те избранные отряды, какими были в средневековой армии тяжело вооруженные всадники, ибо существовавшие в древности и существующие в настоящее время постоянные войска, достигающие благодаря дисциплине высоких воинских качеств, в средневековую эпоху отсутствуют, и военное воспитание является задачей семьи и сословия. Таким образом, известная группа войска превращалась в наследственное сословие, а наследственное сословие в определенную группу войска».

При этом не следует, конечно, забывать, что строгая сословная замкнутость, исключавшая всякого человека не рыцарского рождения, сохранялась в полной силе лишь сравнительно короткое время, в период высочайшего расцвета рыцарства. Как мы уже видели²⁰⁵, сами рыцари произошли когда-то по большей части от несвободных людей. Необходимость пользоваться помощниками других родов оружия впоследствии привела к тому,, что сословные перегородки стали слабеть. Пригодных к военной службе молодых людей из других сословий стали брать на службу к рыцарям в качестве слуг, пехотинцев, сержантов. Затем им предоставили полное рыцарское снаряжение и пустили в ход в качестве рыцарских отрядов, не делая их, однако, рыцарями, наконец, начиная с XIII столетия, их стали возводить в рыцарское звание. «Короли и императоры возводили в рыцарей лиц, которых они считали достойными, и уже при императоре Фридрихе II (1215 — 1250) мы находим документ, жаловавший рыцарское достоинство заслуженным людям. Часто сообщается о негодовании, вызываемом тем, что неблагородные жалуются в рыцари; из этого приходится заключить, что такое пожалование происходило довольно нередко»²⁰⁶.

Хотя в средние века тяжело вооруженный рыцарь далеко превосходил все остальные роды оружия, игравшие роль необходимых, но все же только подсобных средств, тем не менее число воинов не рыцарского происхождения было во все времена больше, чем число рыцарей. Во многих случаях приходилось вообще обходиться без рыцарей, т. к. они стоили слишком дорого. В больших всемирно-исторических битвах, где короли и императоры выводили друг против друга все свои силы, до 1300 года, а в некоторых случаях даже и позднее, участвовали, конечно, главным образом или даже исключительно рыцари. Даже если имелась пехота, ее часто не пускали в бой. Но там, где выступали на сцену меньшие силы, города, мелкие князья и т. д., — в армиях имелось мало тяжело вооруженных всадников, ибо они были не по средствам, и потому главная масса войска состояла из подсобных родов оружия²⁰⁷. Со временем подсобные отряды все более увеличивались благодаря большей легкости их вооружения и большей дешевизне. В XV столетии число рыцарей по сравнению с числом слуг стало очень небольшим. Это и было, вероятно, главной причиной, побуждавшей королей уже в раннюю эпоху средневековья брать к себе в армию кроме рыцарей и приведенных вассалами слуг, также и наемников. Армия, с помощью которой нормандец Вильгельм завоевал в 1066 году Англию, состояла в большинстве из наемников²⁰⁸. Так же обстояло дело и на материке Европы. В войсках Фридриха Барбароссы, например, имелось много наемников, навербованных не только в Германии, но и в южной Франции и Испании. Были ли эти наемники пехотинцами или кавалеристами, с точностью сказать нельзя; как бы то ни было, вскоре и сами рыцари начали принимать к себе на службу наемников²⁰⁹. Это повлекло за собой очень важные перемены. Первоначальный смысл ленной системы сводился ведь как раз к тому, что вассал в возмещение за пожалованный ему лен обязывался выполнять в пользу феодального господина военную повинность, а если лен был больших размеров, то и приводить с собой отряды вооруженных людей. «В более раннюю эпоху в вознаграждение за военную службу жаловались очень небольшие лены или просто давалось содержание при дворе. Теперь... когда военная служба сулила значительные материальные выгоды... ленники и рыцари уже не отправляли лично воинскую повинность, а служили главным образом для того, чтобы охранять и умножать то сословие, которое поставляло великолепный воинский материал и являлось идеальным центром для вербовки наемников». Все более и более распространялся обычай поступать на военную службу за деньги. Короли и города часто заключали в этом смысле соглашение с князьями и рыцарями. Так, например, в 1103 году граф Роберт Фландрский обязался ежегодно поставлять королю Генриху I английскому 100 рыцарей, имевших каждый по 3 лошади; король платил ему за это 400 марок серебра и, пока эти рыцари находились в Англии, должен был содержать их так же, как свою собственную свиту²¹⁰. Все бароны и кастеляны графа признали это обязательство по отношению к английскому королю. Этот договор, по-видимому первый в своем роде, уже указывает все значение происшедшей перемены, ибо фландрский граф был вассалом французского короля и в то же время нес воинскую службу для другого короля. Поэтому договор заключал в себе пункт, что отряды графа не должны были пускаться в ход против французского короля. В случае же нападения французского короля на Англию, — что в силу ленных отношений обязывало бы графа воевать с Англией — он должен был доставить своему ленному господину лишь столько войска, чтобы не потерять свой лен. Таким образом противоречие между наемной военной службой и ленным правом отлично понималось современниками. Позднее подобные соглашения заключались сплошь и рядом. Германские имперские города охотно прибегали к этому способу, чтобы обеспечить себя необходимыми военными силами, ибо их бюргерское ополчение не желало заниматься чем-либо другим, кроме непосредственной защиты городских стен. По этому поводу следует вспомнить²¹¹ упомянутое нами решение рейнских и швабских городов, принятое в 1388 году и постановлявшее, что ополчение должно выходить за городскую черту лишь на такое расстояние, чтобы можно было вернуться домой в тот же вечер.

При малочисленности войск феодального государства (так, например, Дельбрюк исчисляет армию Оттона Великого в битве с венгерцами при Аугсбурге в 955 году в 6.000 — 8.000 человек²¹², а это ведь была одна из самых значительных битв всех средних веков) — армии эти мало что могли сделать против укрепленных крепостей. «Чрезвычайно характерна для средневекового ведения войны», пишет Дельбрюк²¹³, «борьба между императором Оттоном II и его двоюродным братом королем Лотаром французским в 978 году. Могущественный германский король, повелитель Германии и Италии и римский император, вынужден бежать из своей столицы Аахена, когда к стенам ее подходит почти бессильный король западных франков. Чтобы отомстить, он быстро собирает войско и доходит с ним до Парижа, но ничего не может поделать с укрепленным городом, возвращается обратно и терпит при отступлении значительные потери». Эта воинская слабость феодального государства продолжалась в течение всех средних веков. Войска императоров более поздней эпохи были немногим больше, а в большинстве случаев даже меньше, чем войско Оттона Великого в битве при Аугсбурге. Последствием этого было то, что все мелкие владетели, — князья, города и даже отдельные рыцари возводили укрепления. «Города укрепляли стенами, а на холмах и горах возвышались почти неприступные замки». Так же поступали и короли. «В то время как Меровингские и Каролингские короли строили свои дворцы в равнинах, саксонские, салические и штауфенские короли воздвигали крепкие замки на холмах или других хорошо защищенных местах». Осада отдельного замка или города является весьма трудным делом. «Могущественный немецкий император Фридрих Барбаросса, к войску которого присоединилось много итальянцев, в 1160 году должен был потратить больше полугода, чтобы взять приступом маленький городишко Крема». Все это приводило к тому, что ведение войны в средние века выражалось не столько в битвах, сколько в опустошениях, грабеже и истощении противника. «В 1376 году, когда император Карл IV с множеством князей и имперским войском осадил город Ульм, он должен был довольствоваться поджогами и грабежами и в конце-концов отказаться от своей затеи. В 1447 году нюренбергцы, город которых имел немногим больше 20.000 населения, вели войну с большинством немецких князей и почти со всем имперским рыцарством; война продолжалась 3 года и за все это время неприятелю ни разу не пришло в голову осадить город²¹⁴.

Обычный способ войны заключался в том, что жгли и грабили друг у друга деревни, а если противником был город, то препятствовали ввозу в него продуктов. Во время войны между графом Эбергардом Вюртембергским и швабским союзом в 1388 году, войско городов с января до августа так похозяйничало, что в Швабии «кроме 10-ти — 12-ти мильной полосы вокруг городов и укреплений нигде не осталось ни одной деревни и ни одного дома»²¹⁵. Окончательное решение войны зависело не столько от исхода битв, сколько от того, кто из противников был в состоянии дольше выдержать грабежи или кто из них находил себе союзника.

«Во всех больших гогенштауфеновских войнах, даже в низложении Барбароссой Генриха Льва и в борьбе между их сыновьями, решающим фактором являются не столько сражения, сколько поведение больших ленников и крупных городов, причем военные успехи влияют, конечно, на это поведение, но отнюдь не определяют его»²¹⁶. Так же обстояло дело в долгих войнах Барбароссы против ломбардских городов, продолжавшихся от 1154 до 1183 года. «Решающим обстоятельством было то, что император, когда он порвал с Генрихом Львом, мог получать из Германии только очень незначительные боевые силы, между тем как Милан поддерживался остальными итальянскими коммунами гораздо более энергично, чем во время прежних войн».

* * *

Приблизительно с 1300 года военное значение рыцарства начинает постепенно исчезать. В 1302 году блестящее войско французских рыцарей в битве при Куртрэ во Фландрии было почти уничтожено пехотным ополчением фламандских бюргеров (битва эта называлась «битвой шпор», потому что бюргерам досталось в добычу несколько сот позолоченных рыцарских шпор). В 1315 году разыгралась битва при Моргартене, когда швейцарские крестьяне одержали над рыцарями первую из своих больших побед; борьба между теми и другими затянулась на 200 лет и превосходство швейцарских приемов сказалось настолько ясно, что постепенно они были восприняты и другими народами и рыцарство в конце-концов совершенно лишилось своего значения.

Во времени эти события совпадают с первым применением в Европе огнестрельного оружия, поэтому широко распространено мнение, что огнестрельное оружие явилось причиной, повлекшей за собой падение рыцарства. На первый взгляд оно кажется чрезвычайно убедительным: «От железных пуль не мог предохранить никакой панцирь и любой стрелок мог на большом расстоянии убить самого смелого и сильного рыцаря»²¹⁷.

Мнение это, однако, совершенно неправильно. Это видно из одного того факта, что новое изобретение было впервые применено именно рыцарскими войсками. Швейцарские крестьянские ополчения, победившие рыцарей и создавшие в Европе новый способ ведения войны, не имели ни пороха, ни пушек, а сражались, главным образом, длинными пиками и алебардами. Кроме того, на протяжении многих столетий огнестрельное оружие оказывалось гораздо менее действительным, чем старое, привычное оружие.

Что касается пороха, то рассказ, будто бы он был изобретен в Германии, является несомненно басней. На востоке он был известен с давних времен, и в Китае его употребляли для военных целей уже в 1232 и 1259 годах²¹⁸. Знакомство с порохом само по себе еще не указывало, как нужно было употреблять его для огнестрельного оружия. Лишь спустя долгое время научились так приготовлять его, что пули выбрасывались вперед взрывчатой силой пороха, не подвергая опасности самого стрелка. «Порох был известен в течение многих столетий и даже применялся для военных целей прежде, чем возникло огнестрельное оружие». Первое точное сведение о его применении в Европе относится к 1331 году, когда оно было пущено в ход на немецко-итальянской границе. Первые «громовые трубы» впервые появились внутри Германии в 1346 году. Изобретение огнестрельного оружия нужно поэтому отнести приблизительно к 1300 году²¹⁹. Первые большие орудия, так-называемые «бомбарды», стали изготовляться с 1370 года, но все это еще не могло серьезно соперничать с пикой, мечом, алебардой и старыми метательными приспособлениями. Древнейшее ручное огнестрельное оружие било на очень небольшое расстояние. От 1347 года сохранилась инструкция, относившаяся к одному замку, где было 22 огнестрельных оружия; она предписывала прежде всего стрелять из больших арбалетов, затем из метательных машин и только в конце из огнестрельных орудий. Следовательно, ядра летели еще на меньшее расстояние, чем снаряды, выбрасываемые арбалетом или метательной машиной. На каждые два огнестрельных орудия полагался только один человек. Из этого ясно, какого большого времени требовало заряжение: во время битвы нельзя было рассчитывать на то, что из одного орудия удастся выстрелить дважды. Даже через 150 лет, около 1500 года, когда в выделке огнестрельных орудий были достигнуты большие успехи, употребление их оставалось чрезвычайно затруднительным. Журнал «Zeitschrift fur historische Waffenkunde»²²⁰ рисует на счет этого следующую картину: «Обращение с огнестрельными ружьями, действовавшими при помощи фитилей, требовало долгого времени и было чрезвычайно сложно и опасно. Сначала приходилось зажигать фитиль с помощью кремня, стали, трута и серы, а затем принимать всяческие предосторожности, чтобы фитиль не отсырел, не погас и не поджег одежды и амуниции стрелка. Долго приходилось вставлять пулю и высыпать на полку порох из маленькой пороховницы, причем надо было тщательно сдувать весь порох, оставшийся в скважинах замка, чтобы он не воспламенился. Если выстрел не следовал немедленно или вскоре после заряжения, то для предохранения пороха от сырости внешнюю стенку полки приходилось смазывать салом. Вставка фитиля также требовала не малого умения: его нельзя было совать слишком далеко вперед, потому что он тогда не достиг бы до полки, и нельзя было оставлять слишком позади, потому что в этом случае он мог легко потухнуть, его нельзя было забивать слишком туго, потому что иногда приходилось просовывать его дальше и нельзя было забивать слишком слабо, потому что в этом случае он мог легко погаснуть. При этом нужно было соблюдать чрезвычайную осторожность, дабы фитиль и падавшие от него искры не подожгли открытую пороховницу или одежду. Не надо забывать, что во время всех этих сложных операций, бедный солдат, сидевший верхом на лошади, должен был еще править своим конем».

Так обстояло дело с огнестрельным оружием еще в 1500 году. Прежде, чем стрелок выстрелит, неприятель мог пронзить его мечом, пикой или алебардой, не говоря уже о стрелах и арбалетах. Кроме того, пробивная сила первых ружей, так-называемых аркебузов, была часто так мала, что она не могла ничего поделать с рыцарским вооружением. Поэтому перешли к более тяжелым мушкетам (около 1623 года). Во время этих первых столетий большие огнестрельные орудия страдали не меньшими недостатками. Большая пушка города Нюренберга в 1388 году весила 56 центнеров и перевозилась 12-ю лошадьми. Подставку для орудия тащили 16 лошадей. Чтобы подвезти предохранительный щит (необходимый для защиты прислуги от выстрелов осажденных) требовалось 3 телеги, запряженных парой. 11 каменных ядер, из которых каждое весило несколько центнеров, везлись на 4 телегах, запряженных четверкой лошадей. Для поклажи, канатов, лопат и подъемных приспособлений требовалось 2 четырехконных телеги. 8 человек прислуги ехали на 2 двуконных телегах. Наконец, 1 лошадь требовалась для начальника. Итак, для перевозки 11 снарядов нужно было не меньше 61 лошади и масса телег. Меньших размеров каменные ядра изготовлять было нельзя, так как в противном случае они сами разбивались о стену. Положение облегчилось только тогда, когда стали отливать железные ядра. Эти последние стали, однако, применяться не ранее 1494 года. Еще в 1540 году орудия перевозились так медленно, что они серьезно задерживали передвижение отряда. Взамен дорого стоивших лошадей вначале употребляли быков, но так как быки ходили слишком медленно, то впоследствии стали пользоваться лошадьми. В них чувствовался, однако, такой недостаток, что, например, в 1507 году император Максимилиан располагал перевозочными средствами только для половины своей артиллерии и ее можно было перевозить лишь по частям; когда привозили первую половину, лошади возвращались обратно и привозили вторую.

Мы должны, следовательно, сказать, что в течение всех средних веков огнестрельное оружие не оказало сколько-нибудь существенного влияния на способы ведения войны. До XVIII столетия нередко обсуждают вопрос, не следует ли вместо ружей снова возвратиться к стрелам и лукам. Большие орудия стали сколько-нибудь действительным средством борьбы только после 1500 г. Лишь с этого времени начали понижать высоту стен башен и насыпать толстые земляные валы с целью лучшей обороны от пушек. До этого времени большие орудия приносили мало пользы. В 1422 году гусситы выпустили в богемскую крепость Карлштейн около 11.000 ядер в течение 5 месяцев и все же должны были отступить без всякого успеха. В 1428 году англичане обстреливали Орлеан каменными ядрами, весом от 120 до 164 фунтов, не причинив этим никакого вреда стенам. Необыкновенное действие «злой Греты» в Бранденбурге в 1414 году является сплошной выдумкой. Кроме того, оба Квитцова, о которых говорит патриотическая легенда, убежали из своих замков прежде, чем их начали обстреливать и вслед за этим замки капитулировали без всякой борьбы²²¹. Артиллерия употреблялась лишь при осадах, в сражениях же далее в начале XVI столетия артиллерия играла весьма небольшую роль. «Техника и искусство прицела стояли еще слишком низко. Ядра летели слишком высоко, и если пехота подвергалась обстрелу из орудий, то она просто ложилась на землю и огонь приходилось прекращать». В битве при Таннеберге; в 1410 году, у германских меченосцев были пушки, но в начале сражения разразилась гроза и порох отсырел, поэтому стрелять из орудий оказалось почти невозможным и рыцари были разбиты поляками.

Потеря рыцарством его военного превосходства и его окончательный упадок происходят в течение двух столетий между 1300 и 1500 годами. Это не могло быть результатом огнестрельного оружия, стоявшего тогда еще на очень низкой ступени развития, да и кроме того, как мы уже упоминали выше, огнестрельное оружие было введено в употребление именно рыцарями. И решающих битвах бургундских войн, при Грансоне, Мюртене и Нанси (1476 — 1477), в которых рыцарство и вместе с ним средневековый способ ведения войны были навеки погребены новой швейцарской пехотой, огнестрельное оружие, в особенности орудия, было как раз на стороне рыцарства. «Рыцарство было побеждено не благодаря огнестрельному оружию, а, наоборот, оно было побеждено несмотря на то, что оно сумело использовать новую технику и объединиться с нею».

* * *

Способ ведения войны, с помощью которого швейцарская пехота победила рыцарей, представляла из себя в принципе не что иное, как систему, усвоенную древнеримскими легионами или скорее древними германцами. Система эта заключалась в том, что войско строилось в крепкие замкнутые тактические единицы и в этом строю не только шло во время походов, но и участвовало в сражениях. Мы видим, что рыцарство вообще само по себе не обладало исключительными воинскими качествами и в средние века достигло преобладания над всеми остальными родами оружия только благодаря еще меньшей воинской ценности этих последних. Само по себе рыцарство было довольно слабой силой. Причина этой слабости лежала в разъединении воинов, ибо каждый из них сражался в одиночку. Военное руководство при этом не имело почти никакого значения. При известных условиях полководец мог использовать свои стратегические способности, — например, приготовить необходимые резервы, дать возможность своим отрядам использовать хорошую позицию и особенности местности и т. д. Но раз враждебные войска встретились, то полководец в лучшем случае подавал знак к нападению и на этом его руководящая роль кончалась. Во время битвы полководец не мог делать ничего иного, как только рубить с плеча, подобно всякому другому рыцарю²²².

Выше было указано, каким образом этот способ ведения войны развился из хозяйственных особенностей средних веков. Хозяйственные средства эпохи не позволяли набирать большие армии и давать им обучение, подготовляющее к правильному строю во время битв. Поэтому ведение войны было делом отдельных лиц, самостоятельно вооружавшихся и самостоятельно заботившихся о своем пропитании. Превосходство должно было, следовательно, перейти к тем, для которых война составляла профессию, а среди этой группы, в свою очередь, преимущество было на стороне тех, которые владели достаточными средствами для лучшего вооружения и обучения. Такими и являлись рыцари. Из этого следует, что военное превосходство рыцарского сословия должно было прекратиться с того момента. как удалось противопоставить им превосходящую их силу. Хотя войска эти и состояли из пехоты, были хуже вооружены и менее обучены, преимущество их заключалось в том, что они представляли из себя не сражающихся в одиночку воинов, а выстроенные в порядке массы, находившиеся под опытным военным руководством. Именно этими качествами и отличались швейцарские войска. Чтобы лучше понять положение вещей, мы еще раз должны коснуться далекого прошлого германского народа. Еще и сейчас, как, например, в учебниках, можно встретить утверждение, что Римская империя, завоевавшая почти весь известный тогда мир до границ Британии, Испании, Африки и Персии, отказалась от покорения Германии после битвы в Тевтобургском лесу, потому что якобы она должна была склониться перед военным искусством германцев. Это не что иное, как шовинистическая басня. Ведь всякие завоевания когда-нибудь достигают предела, и даже в Британии, Африке и Азии были границы, далее которых римляне не расширяли своего господства; точно также и Карлу Великому и арабам приходилось останавливаться в каком-нибудь месте. Не говоря уже об этом, действительные причины, заставившие римских императоров в первое столетие нашей эры отказаться от дальнейшего проникновения в глубь Германии, заключались во внутренних условиях тогдашней римской жизни, — именно в политических распрях между семействами и лицами, претендовавшими на императорский трон²²³.

Тем не менее остается фактом, что в следующие столетия германцы двинулись против Рима, завладели по частям Римской империей и в конце-концов привели ее к падению. Следовательно, в эти столетия германцы должны были обладать таким военным устройством, которое, могло оказывать сопротивление римлянам и даже в конце-концов возобладало над ними. Что же представляло из себя это военное устройство?

Глубочайшей основой военного превосходства римлян, позволившего им завоевать Рим, была дисциплина, т.е. умение даже во время битвы, в момент непосредственной опасности, для каждого отдельного воина оставаться в сомкнутых рядах и выполнять в порядке указываемые полководцем передвижения. Мы говорили выше, что только благодаря этому римляне и могли достичь того высшего военного искусства, с помощью которого Цезарь одолел численно превосходные войска галльских варваров. Было ли что-либо подобное у германцев?

Здесь мы, конечно, имеем в виду не эпоху Цезаря или тевтобургской битвы, а следующие столетия, в течение которых германцы мало-по-малу завладевали Римской империей. Что уже тогда у германцев были полководцы, умевшие хорошо маневрировать своими отрядами, и что войско оказывало этим полководцам достаточное повиновение, Дельбрюк доказывает, между прочим, примером битвы при Страсбурге в 357 году²²⁴, когда римский император Юлиан победил аллеманов. В этой битве аллеманский король Хнодомар бросил своих всадников вперемежку с пехотинцами в атаку на римскую кавалерию и обратил ее в бегство. После этого ему удалось удержать своих диких всадников от дальнейшего преследования и повести их против флангов римской пехоты. Несмотря на это, битва была потеряна, потому что император Юлиан имел резервы, с помощью которых он отбил фланговой удар германских всадников. Но самое течение битвы показывает, что Хнодомар отлично знал, в чем заключалась главная задача, и что его отряды даже в момент хаотической кавалерийской битвы повиновались его команде. Наша задача заключается теперь в выяснении причин этой дисциплины, существовавшей у германских варваров того времени.

Вполне точного и ясного ответа мы на этот вопрос не найдем. Дельбрюк объясняет дисциплину социальным и хозяйственным устройством германских племен²²⁵:

«Грубая варварская жизнь, проходившая в постоянной борьбе с дикими зверями и соседними племенами, воспитывала в каждом человеке большую личную храбрость. Каждый отряд был связан взаимными узами соседства, родового происхождения, хозяйственной и военной совместной жизнью; когда сюда присоединялся еще общий вождь, авторитет которого давал себя чувствовать с одинаковой силой и в повседневной мирной жизни и на войне, то связь такого отряда, подчиненного единому командованию, оказывалась столь прочной, что ее не могла превзойти даже строжайшая дисциплина римского легиона. Психологические элементы, лежавшие в основе германской сотни и римской центурий, совершенно различны, но результат был вполне аналогичен. Германцы не проходили военной выучки, их вожди не обладали определенной и слишком большой властью и даже понятие воинского повиновения в настоящем смысле этого слова было чуждо германцам. Но естественное единство всего образа жизни, которое вели германские сотни, оказывается сильнее того искусственного единства, которого культурные народы достигают дисциплиной. По части внешней сплоченности, правильного марширования и систематического ведения атак, равно как и по части общего управления, римские центурии превосходили германские сотни²²⁶, но внутренняя связь, взаимная помощь, дающая моральную силу, была у германцев достаточно сильна и давала им возможность сохранять свою боевую мощь даже несмотря на внешний беспорядок, полное раздробление сил и временные отступления. Каждый призыв вождя (слово «приказ» было бы здесь совершенно неуместно), встречал немедленное повиновение, ибо каждый знал, что призыву этому будет повиноваться всякий. Самая большая слабость всех недисциплинированных отрядов — это паника, между тем как германские сотни даже во время отступления по слову своего вождя останавливались на месте и предпринимали новую атаку».

Конечно, взгляд этот является только мнением Дельбрюка, таким образом объясняющего причину крепкой сплоченности германцев во время битв. Немногочисленные и не вполне достоверные источники, относящиеся к этим отдаленным временам, не позволяют с точностью сказать, действительно ли это было так²²⁷. Как уже указывалось в I Части настоящего сочинения²²⁸, мнения исследователей социальной структуры первобытных германских племен (в I столетии после Р. Хр.) далеко расходятся. Относительно эпохи переселения народов, во время которой образовались большие племена франков, саксов, аллеманов и т. д. мы располагаем еще меньшими сведениями. Достоверным является только то, что во время сражения германцы держались вместе и повиновались команде своих вождей и что благодаря этому в течение долгих столетий они выработали военное искусство, стоявшее много выше варварского уровня. Кроме того, мы знаем, что франки по окончании эпохи переселения находились под властью короля, несомненно образовавшейся из военной власти полководцев²²⁹.

Нам уже известно, каким образом на протяжении средних веков социальные условия первобытной эпохи исчезали и на их месте возникало глубоко дифференцированное классовое общество, исключавшее спайку, покоившуюся на родстве и коллективной жизни. Это обстоятельство как будто подтверждает взгляд Дельбрюка и объясняет распадение этих полчищ, некогда столь страшных для римлян, на отдельные единицы — на мелкие отряды сражающихся в одиночку рыцарей.

Исчезновение старых социальных отношений происходило очень медленно и неравномерно; оно продолжалось многие столетия и в одной местности Германии протекало скорее, в другой медленнее. Благодаря этому даже в позднее средневековье во многих частях империи имелись маленькие общины, все еще до некоторой степени напоминавшие общины далекого прошлого. В силу целого ряда причин они остались свободными. Это значит, что в тот период, когда королевская власть повсюду приходила в упадок и графы и ленники становились наследственными самодержцами в пожалованных им имениях и частях страны²³¹, эти общины не получили никакого «господина». В одних местах вымирала семья местного владельца, в других общине удавалось приобрести право избирать себе своего старшину (вместо назначения его графом), в третьих, община жила на королевской земле и была подчинена непосредственно королю; вследствие всех этих случайных причин сохранилось небольшое число «имперских» общин, т.е. общин, не имевших никакого другого господина, кроме короля или императора. «Такие имперские крестьянские общины существовали на северном побережье от Дитмара до Фрисландии, в Вестфалии, на Мозеле, в Ветеррау, в Эльзасе, в Швабии, на низменностях и в Альпийских долинах»²³². Судьба их сложилась впоследствии различным образом. Многие просуществовали до распадения Германской империи в 1803 г. Среди них наибольшее историческое значение принадлежит свободным общинам Швейцарии. По мнению Дельбрюка, это объясняется особенностями их хозяйственной жизни, обусловленной самым характером их гористой страны.

Жители Альп никоим образом не стояла в стороне от общих социальных перемен, благодаря которым в германском народе появлялись новые классы, возникало ленное право и т. д. И в Швейцарии «возникали наследственные графства и графские роды, рядом с которыми жили свободные или крепостные крестьяне, находившиеся в самых различных отношениях зависимости». Природные условия гористой страны делали скотоводство гораздо более важным источником пропитания, чем оно было в низменностях. В горах оно было и осталось главной отраслью хозяйства, между тем как в низменностях таковой являлось земледелие. Последствием этого было сохранение больших земельных общин. В общинах, занимавшихся главным образом земледелием, большие пространства общинной земли были впоследствии разделены между новооснованными маленькими деревнями. Для скотоводства же необходимы большие общие пастбища, и потому «в горных долинах, несмотря на рост населения и на возникновение новых местечек, сохранились большие пространства общей земли (марки)».

Раз осталась марка, то осталась и древняя община марки, управлявшаяся собранием всех ее членов и составлявшая основу старого социально-политического порядка. В округе Швиц еще и теперь существует большая площадь общинной земли (альменда), тянущаяся на расстоянии 10 часов ходьбы в длину и 5 часов ходьбы в ширину. К юго-востоку от Швица находилось «свободное пастбище, где отправлялся общинный суд» и где часто собирались на сходки члены земельной общины. Поэтому социальная жизнь жителей Швица очень походила на жизнь древних германцев и повлекла за собой такое же сходство военной организации, именно всеобщую воинскую повинность, всенародное ополчение²³⁴. В маленьких общинах это было возможно вследствие того, что в древние времена им приходилось защищать только свою землю и входивший в их границы маленький округ. При таких условиях каждый мог приносить с собой свое собственное продовольствие. Что касается снаряжения, то, например, в 1438 году земельная община Швица постановила, что, «каждый, смотря по своим средствам, должен обзавестись хорошим оружием. Каждый год на собрании общины должны избираться на каждый квартал по трое мужчин, которые должны во всех домах осмотреть оружие и военное снаряжение и решить, соответствует ли оно средствам домохозяина. В случае упущений они должны налагать штрафы. Такой же закон был издан в Ури в 1362 году».

В XIII столетии сохранилось даже древнее название вождя — «гунно»; так, в 1217 году председателем швицской общины был некто Конрад Гунн. Возможно, что название это было тогда уже фамилией, что, впрочем, не меняет существа дела, ибо это просто значило бы, что уже у предков данного лица должностной титул превратился в фамилию. Позднее председатель общины назывался «Амман».

Пока швейцарцы сражались у себя на родине или вблизи от нее, где снабжение провиантом не представляло никаких затруднений, всеобщее ополчение давало им возможность выстроить против любого рыцарского войска армию, далеко превосходившую его силами²³⁵. В XIV столетии маленький кантон Швиц имел население в 18.000 человек. Это давало ополчение в 4.000 человек, из которых 3.000 могли быть собраны их «амманом» в течение нескольких часов. Подобный отряд представлял из себя довольно значительную силу, ибо рыцарские войска, как мы знаем, были малочисленны. В случае нужды можно было призвать на помощь ополчения из других кантонов. Во время бургундских войн (1475 год) союзные кантоны располагали сообща 70.000 человек способных носить оружие. В битве при Мюртене (1476) один Берн выставил в поле 8.000 человек; вообще в течение всего периода от битвы при Моргартене (1315) до битвы при Нанси (1477) союзные кантонные войска всегда значительно превосходили своих противников, превышая иногда в 2 раза численность вражеской армии²³⁶.

Это и было причиной их побед, ибо в течение всей военной истории, начиная от древнейших времен и до XX столетия, почти всегда подтверждается изречение старого Фрица, что «бог всегда на стороне более сильных батальонов». Очень мало было таких битв, где одерживало победу меньшинство. Если общие условия, — снаряжение, военная подготовка, культурный уровень и т. д., — приблизительно одинаковы у обеих сторон, то побеждает всегда большинство.

Однако, как ни важна численность, она все же составляет только одно условие победы. Швейцарцы могли выставлять большие армии, а рыцари не могли этого делать. Но как обстояло дело с вооружением, тактикой и методами борьбы этих крестьянских войск? Ведь они не располагали тяжелой броней, покрытыми панцирями конями и воинской ловкостью, какими обладали рыцари.

Зато у швейцарцев была примитивная дисциплина древних германцев. Амман руководил общиной в хозяйственном, политическом и военном отношении, подобно тому, как Гунн руководил германскими племенами. Авторитет аммана вытекал «из внутреннего единства всей той жизни, которую он представлял»²³⁷. Самая природа страны помогала швейцарцам использовать для военных целей эту естественную дисциплину, придававшую их войскам прочную спайку. Рыцарские войска по большей части подвигались к противнику медленно, благодаря той тяжести, какую приходилось на себе тащить коню и всаднику; только в самый последний момент они пускались карьером, чтобы нанести врагу решительный и сильный удар. В гористых местностях, когда противнику приходилось взбираться на высоты, такой прием был неприменим и все преимущества находились на стороне пехотинцев, сбегавших с высот сомкнутыми рядами. Как только швейцарцы сумели использовать это преимущество, победа их над рыцарскими войсками была обеспечена. Для этого им нужна была только подходящая форма построений и умелое руководство полководца.

Собранные отрады ополчения выстраивались в форме «замкнутого квадрата, имевшего с фронта столько же людей, сколько с флангов и потому одинаково сильного со всех сторон»²³⁸. Это «форма, данная самой природой и наиболее удобная для маневрирования пехотинцев при защите от рыцарей». Во время битвы из этих швейцарских отрядов во все стороны торчали пики, благодаря чему их и называли «ежами». Сущность их тактики и их различие от других средневековых пехотинцев заключалось только в том, что отряд сохранял свою целостность и выполнял атаки сомкнутыми рядами²³⁹. «Швейцарская боевая единица представляет из себя колонну, вооруженную рубящим и колющим оружием и прорывающую ряды врагов»; если ей приходится выдерживать нападение пехотинцев или рыцарей, то она, сохраняя свой порядок, обороняется длинными пиками. В средние века и в других странах имелись отряды пехотинцев, но так как они помогали всегда лишь отдельным сражающимся рыцарям, то во время битвы они рассеивались. Кроме того, их нельзя было держать в сомкнутом строю, т. к. им для этого не хватало дисциплины и подготовки. Конечно, и швейцарцы не давали своим отрядам предварительной общей подготовки, но они обладали вышеупомянутой естественной дисциплиной, которая облегчала руководство ими во время битвы. Именно поэтому им и удалось использовать свое численное превосходство над рыцарскими войсками, несмотря на более плохое вооружение. «Воинская дисциплина в рыцарских войсках была весьма слаба, ибо там наибольшее внимание обращалось на личную храбрость и умение и, следовательно, о руководстве во время битвы не могло быть и речи. Во время похода, в лагере или при грабежах, швейцарцы были может быть столь же дики и недисциплинированные, как и наемные войска той эпохи, но во время битвы они сохраняли строй и слушались команды»²⁴⁰. Это было решающим моментом. Кроме того, в течение своих войн швейцарские крестьяне научились применять оружие, наиболее приспособленное для стычек с рыцарями, именно длинную пику до 20 футов длины, которая не позволяла тяжело вооруженным рыцарям ближе подъехать к отряду, если только этот отряд держался крепкими сомкнутым нарядами. Другим оружием швейцарцев была алебарда, представлявшая из себя сочетание пики и топора; это был топор, насаженный на длинный шест с железным наконечником, очень хорошо приспособленный для того, чтобы разбивать тяжелое рыцарское снаряжение.

Все эти преимущества могли сказаться только при хорошей дисциплине и руководстве. Отдельный человек, вооруженный этой длинной пикой, которую приходится держать обеими руками и которая может легко соскользнуть при ударе²⁴¹, был бы почти беспомощен против рыцаря; вряд ли в лучшем положении был и алебардист, т. к. и его оружием нужно было манипулировать обеими руками. Если рыцарь уклонится от первого удара пикой или алебардой, то его дело может считаться выигранным. Наоборот, если такие, вооруженные пиками, пехотинцы крепко держатся вместе и в нужные моменты бросаются вперед, отступают и делают выпады пиками, т.е. выполняют по команде правильные движения, то рыцарь оказывается не в состоянии проникнуть в их ряды. Алебардисты выступают на сцену позднее, после того как ряды врагов расстроены копьеносцами. Следовательно, здесь приходится целесообразно сочетать различные роды оружия, о чем в рыцарских войсках вообще не могло быть и речи.

Планомерное руководство проявлялось в том, что швейцарцы разделяли свое войско на несколько отрядов, выступавших в различное время по мере надобности. Это тоже существенно отличает их от рыцарских войск.

В рыцарском войске резервов не существует²⁴². Резервы пускаются в ход лишь тогда, когда ряды противника так расстроены, что вмешательство новых свежих войск окончательно его опрокидывает. В рыцарском же войске правильный боевой порядок не играет важной роли и потому оставление в резерве отрядов было бы только расточением сил. У швейцарцев дело обстоит иначе. Самое важное в их войске, — это порядок и сомкнутый строй. Кроме того, уже большая многочисленность войска делала необходимым разделение его на отдельные отряды. «Поэтому швейцарцы, независимо от силы или слабости войска, обычно формировались в 3 больших отряда, взаимно поддерживавших друг друга»²⁴³. Отряды располагались ступенями, так что последний вступал в бой позднее в таком именно месте и в такой именно момент, которые представлялись наиболее удобными.

Эти элементы и обеспечили швейцарским крестьянам и горожанам победу над рыцарскими войсками. Исход дела решали дисциплина, т. е. прочное, замкнутое построение войска, действовавшего соединенными силами, и планомерное руководство, умевшее использовать в военных целях собранные живые силы и особенности местности. К этому также присоединялось численное превосходство над противником, ибо швейцарцы в силу вышеуказанных хозяйственных и социальных причин могли выставить в поле всех способных к ношению оружия людей, между тем как на противной стороне войско всегда составляло лишь весьма незначительную часть населения.

Что именно эти обстоятельства были главными причинами превосходства швейцарской пехоты, Дельбрюк доказывает обстоятельным исследованием хода всех значительных битв той эпохи. Так, например, в битве при Грансоне (2-го марта 1476 года между бургундским герцогом Карлом Смелым и швейцарцами) все преимущества были в сущности на стороне бургундцев. Хотя швейцарцы были в большинстве, но главная часть их армии еще не дошла до места, а в это время только выходила из узкого горного прохода; поэтому, благодаря ряду сложившихся обстоятельств, швейцарскому войску в 8.000 человек пришлось выступить против бургундской армии в 14.000 человек. Атака швейцарцев входила в планы герцога, ибо ему хотелось заманить эту часть вражеского войска в равнину и там разгромить его с фронта артиллерией, а с флангов рыцарскими войсками. Все шло, по-видимому, так, как он желал. Но атака рыцарей разбилась о крепкие ряды длинных пик, а орудия, уже начавшие метать ядра в швейцарские отряды, скоро вынуждены были замолчать, ибо бургундские стрелки, вооруженные луками и аркебузами, предварительно должны были расступиться и отойти назад, чтобы очистить место для действия артиллерии. Но стрелки составляли большую часть бургундского войска — 7.000 — 8.000 человек — и отступление таких значительных масс вызвало впечатление, что войско бежит; поэтому в остальных частях армии, особенно в тех, которые только еще подходили к месту битвы, началась паника, все побежали и битва кончилась тяжким поражением бургундцев. Главной причиной их поражения было следовательно то, что рыцари ничего не могли сделать против крепких рядов длинных пик, а стрелки не были достаточно дисциплинированы и потому поддались панике. Другими словами, причина заключалась в том, что у швейцарцев была дисциплина, а у бургунцев ее не было²⁴⁴. Свое изображение швейцарского военного устройства Дельбрюк заключает следующими словами, прекрасно освещающими роль полководцев в развитии военного дела, исходе битв и следовательно во всех тех вещах, которые зависят от судьбы сражений (как, например, образование и упадок государств и мировых империй):

«Лучший полководец, чем герцог Карл, вероятно, очень затруднил бы швейцарцам победу, но не подлежит сомнению, что в конце-концов она осталась бы на их стороне. Ибо никакие стрелки, вооруженные луками, аркебузами и кулевринами не могли выдержать атаку этих огромных сомкнутых колонн с пиками и алебардами, которые благодаря умелому руководству своих военноначальников умели использовать благоприятные условия местности; и никакие рыцари не были в состоянии разбить эти колонны или остановить их нападением с флангов. Стрелки не были защищены от рубящего и колющего оружия, а рыцари не имели никакого тактического руководства, которое позволило бы им ослабить силу швейцарской пехоты комбинированными маневрами. У швейцарцев же есть не только оборонительная и наступательная сила, но и руководство²⁴⁵.

Для дополнения картины нужно упомянуть, что во время войны швейцарцы вели себя гораздо более жестоко и варварски, чем до сих пор было в обычае у рыцарей. На протяжении столетий в рыцарстве выработался сословный дух, в силу которого на противника смотрели скорее как. на товарища и коллегу по сословию, чем как на врага. Кроме того, сюда присоединялись материальные соображения: старались набрать больше пленных, чтобы получить с них выкуп. Поэтому рыцарские битвы были в общем не очень кровопролитны²⁴⁶. В 1119 году мы читаем в одном источнике, что из осажденного войска было убито только 3 рыцаря, а 140 были взяты в плен, «ибо они были все закованы в железо и им оказали пощаду, боясь бога и жалея их, как товарищей». У швейцарцев мы не найдем и следа подобной сентиментальности; они убивали всякого, кто попадался им в руки²⁴⁷. Существовал даже прямой запрет брать неприятелей в плен, а если и оказывались пленные, то их все равно впоследствии убивали. Это правило соблюдалось даже во время их войн друг с другом. В 1444 году жители Берна в союзе с другими кантонами взяли замок цюрихцев, гарнизон которого должен был сдаться; пленных повесили всех до последнего человека. Во всех битвах, где побеждали швейцарцы, в неприятельском войске убивали столько людей, сколько только было возможно. В битве при Мюртене целые бургундские отряды попали в засаду и не смогли даже обороняться. «Все отряды этих солдат были убиты или утоплены в озере»²⁴⁸. Не подлежит сомнению, что швейцарцы стали сознательно поощрять кровожадность своих войск, лишь только они заметили, что благодаря этому их армии вызывали особый страх у противника. «Паника, овладевшая неприятельским войском при Земпахе, Грансоне и Мюртене, как только битва стала принимать не совсем благоприятный оборот, может объясняться общеизвестной беспощадностью швейцарцев». Подобная бесчеловечность, конечно, не ограничивалась одним только полем сражения. В 1476 году, перед битвой при Грннсопе (2-го марта), швейцарцы разграбили соседние страны Бургундию и Ваадт. Городок Штеффис при Hюренбургском озере, осмелившийся оказать сопротивление, был при этом весь вырезан. Гарнизон только-что взятого замка сбрасывали живьем с башен; даже мужчины, укрывшиеся в каком-нибудь углу и найденные впоследствии, были все привязаны к одной веревке и отведены к озеру, где их и утопили. Потом приехали фрейбургцы с сотней телег, чтобы захватить вырабатывавшееся в городе сукно, составлявшее его единственное богатство. Оставшимся в живых женщинам и детям не оставили ничего. Даже сами грабители почувствовали, по-видимому, некоторую жалость к обобранным, и городской совет города Берна издал мягкое увещание к военноначальниьам, порицавшее «бесчеловечные жестокости»²⁴⁹. В конце-концов советом было издано, однако, распоряжение, чтобы в битве не щадили ни одного мужчины. Пощадить жизнь мальчика считалось особенной мягкостью, и в первом боевом приказе союзным войскам, так-называемом Земпахском Послании 1393 года, мы встречаем особое предписание, что девушек и женщин не следует убивать и насиловать, ибо «женщиной возобновляется и умножается весь человеческий род».

* * *

Непрерывный ряд швейцарских побед на протяжении 200 лет так ясно показал превосходство швейцарских методов, что им стали подражать и в других странах. Пехота, как мы уже видели, существовала в средние века и в других государствах. Чтобы маневрировать, ей также, как маневрировали ею швейцарцы, нужно было только построить ее в правильные отряды и привить ей необходимую дисциплину. Конечно, в данном случае не хватало того элемента, из которого как бы сама собой вырастала дисциплина швейцарцев, — именно принадлежности воинов к одному и тому же народу. Наемным солдатам, собранным из всевозможных стран, приходилось прививать дисциплину искусственными мерами. Среди этих наемников первоначально находилось много швейцарцев, у которых к концу XV столетия вошло в обычай использовать свою воинскую репутацию, поступая на службу ко всякого рода полководцам (подобно древним германцам, нанимавшимся в римские войска). В это время (около 1485 года) таким наемным солдатам присваивается имя «ландскнехтов»²⁵⁰. Что первоначально обозначало это название и откуда оно появилось, неизвестно. Всего 150 лет спустя после тридцатилетней войны оно выходит из употребления. Дельбрюк связывает его со словом «лакнехт», которое в XV столетии обозначало сыщика и вообще полицейского служителя. Он полагает, что император Максимилиан²⁵¹, управлявший тогда Бургундским герцогством в качестве опекуна своего сына, назвал своих наемников ландскнехтами для того, чтобы бюргерские сословия, с которыми он вел войну, считали их простыми и безобидными полицейскими служителями. Максимилиан был одним из первых государей, попытавшихся дать ландскхнетам военную выучку и путем упражнений и экзерциций придать им дисциплину, являвшуюся у швейцарцев природным качеством. Это привело к образованию совершенно нового рода войска. «Солдаты, построенные в новые, прочные и хорошо ими усвоенные военные формации, не были уже простыми подсобными отрядами, а образовали корпорацию с соответствующим корпоративным духом, представлявшимся современникам чем-то совершенно новым и существенно отличавшим их от прежних наемных солдат»²⁵². Еще во время бургундских войн, т. е. около 1475 года, превосходство швейцарских солдат было чем-то само собой разумеющимся. Но уже в 1486 году швейцарцы поняли, что ландскнехты были для них грозными соперниками, и с этого времени начинает возникать конкуренция, а вскоре и смертельная вражда между швейцарцами и ландскнехтами. В армиях их даже приходилось располагать отдельно друг от друга, дабы избежать драк и убийств.

Система ландскнехтских войск, приобретавших дисциплину и спайку благодаря совместным упражнениям во владении оружием, маршам и маневрам, дала возможность создать большие войска и настоящую инфантерию, которая теперь уже не составляла исключительной принадлежности Швейцарии и ее кантонов. Полное развитие пехоты относится, однако, только к эпохе после 1500 г.

¹⁸⁷См. ч. I настоящего сочинения, изд. «Книга», Лигрд, 1924.
¹⁸⁸Дельбрюк, История военного искусства, т. II (1921), стр. 40.
¹⁸⁹Дельбрюк, там же, стр. 425.
¹⁹⁰Дельбрюк, цит. соч., т. I (1920), стр. 551.
¹⁹¹См ч. I настоящего сочинения, изд. «Книга», Лнгрд, 1924.
¹⁹²Дельбрюк, т. III, стр. 247,
¹⁹³В XIV столетии и в этом отношении положение начинает меняться.
¹⁹⁴Дельбрюк, т. III, стр. 273.
¹⁹⁵Дельбрюк, там же, стр. 375.
¹⁹⁶Дельбрюк, там же, стр. 266.
¹⁹⁷Дельбрюк, там лее, стр. 267.
¹⁹⁸Дельбрюк, т. III, стр. 243, 244.
¹⁹⁹Дельбрюк, т. III, стр. 262
²⁰⁰Там же, стр. 246.
²⁰¹Там же, стр. 245.
²⁰²Дельбрюк, т. III, отр. 246.
²⁰³В английском языке слово «слуга» (Knight) стало синонимом немецкого слова «рыцарь» (Ritter), между тем как на немецком языке оно
обозначает самую низкую ступень воинского сословия.
²⁰⁴Дельбрюк, т. III, отр. 248, 249.
²⁰⁵См. ч. I настоящего сочинения, изд. «Книга», Ленинград, 1924.
²⁰⁶Дельбрюк, т. III, стр. 255. — Срав. также у Густава Френтага, т. II, часть 1, глава 1. стр. 8, 11.
²⁰⁷Дельбрюк, т. III, стр. 286, 297.
²⁰⁸Дельбрюк, там же, стр. 324.
²⁰⁹Дельбрюк, там же, стр. 326.
²¹⁰Дельбрюк, там же, стр. 326.
²¹¹См. главу 17. — Дельбрюк, цит. соч., т. III, стр. 380, 381.
²¹²Дельбрюк, т. III, стр. 112 и сл. и 333.
²¹³Дельбрюк, т. III. стр. 334.
²¹⁴Густав Фрейтаг, т. II, часть 1-я, стр. 281.
²¹⁵Дельбрюк, т. III, стр. 602.
²¹⁶Дельбрюк, там же, стр. 335, 336.
²¹⁷Hirt, Neues Realien buch fur Ostpreussen, Breslau, 1911. Также говорится и в большинстве других школьных учебников.
²¹⁸Дельбрюк, т. IX, стр. 26 — 59.
²¹⁹В Китае порох служил не для выбрасывания снарядов, а как средство для поджигания предметов.
²²⁰I, 316. Цит. у Дельбрюка, т. IV, стр. 52
²²¹Дельбрюк, т. IV, стр. 44. — См. также Мауренбрехер — «Легенда о Гогенцоллериах» (цит. выше), т. I, стр. 66
²²²Дельбрюк, т. III, стр. 302, 604 — 605 и 611.
²²³Дельбрюк, т. II (1921 стр. 120- 121.
²²⁴Дельбрюк, т. II, отр. 273 и сл.
²²⁵Дельбрюк, т. II, стр. 31.
²²⁶При этом не следует забывать, что в эпоху переселения народов значительная часть римского войска состояла из варваров-наемников, среди которых было много германцев.
²²⁷О недостоверности средневековых источников Дельбрюк пишет (т. III, стр. 303 — 304): «Большинство средневековых писателей, входя в подробности, не умеют рассказать, что в действительности произошло или что представляется им самим достоверным, а всячески расцвечивают и прикрашивают рассказ... Действительные факты вероятно казались им недостойными внимания; их рассказ никогда не претендует на точность или вернее претендует на то, чтобы быть поэтической былью... Дух эпохи фантастичен и не критичен, повествователи редко стоят на высоком уровне развития, а употребление чужого (латинского) языка является дальнейшей причиной всяких искажений действительности... Так, например, историк Барбароссы Рагервин, нисколько не смущаясь, описывает свой рассказ об осаде Кремы (1160 год) со всеми подробностями вроде разделения войска на 7 отрядов и т. д., из рассказа Иосифа об осаде Титом Иерусалима (в 70 году после P. X.).
²²⁸См. ч. I настоящего сочинения, изд, «Книга», Ленинград. 1924
²²⁹См. ч. I настоящего сочинения, изд. «Книга», Ленинград, 1924.
²³⁰Там же.
²³¹Там же.
²³²Дельбрюк, т. III, стр. 563, 566.
²³⁴Дельбрюк, т. III, стр. 607.
²³⁵Дельбрюк, т. III, стр. 565, 664.
²³⁶Дельбрюк, т. III, стр. 609 и 664.
²³⁷Дельбрюк, т. III, стр. 578.
²³⁸Там же, стр. 609.
²³⁹Дельбрюк, т. III, стр. 610, 657.
²⁴⁰ Дельбрюк, там же. стр. 611.
²⁴¹Дельбрюк, т. IV, стр. 14.
²⁴²Дельбрюк, т. III, стр. 301.
²⁴³Там же, стр. 663.
²⁴⁴Дельбрюк, т. III, стр. 630, 637.
²⁴⁵Дельбрюк, там же. стр. 668.
²⁴⁶Дельбрюк, т. III, стр. 305 — 300.
²⁴⁷Там же, стр. 665.
²⁴⁸Там же, стр. 651.
²⁴⁹Дельбрюк, т. III, стр. 631, 665. Следующий пример показывает, как небрежно описывают историки такие события. Когда после ограбления Штеффиса пришел герцог Карл с своим войском, швейцарцы отступили из всех взятых ими мест и только в Грансоне оставили гарнизон в 500 человек. Гарнизон не мог выдержать осады, сдался и точно также был повешен до последнего человека — «в возмездие за совершенное злодеяние», как замечает Дельбрюк (стр. 633). Между тем в книге Адольфа Штекфуса «Немецкий народ», упомянутый в 1 части настоящего сочинения, повешение 500 швейцарцев в Грансоне изображается как отвратительнейшее злодеяние, в то время, как об ужасных жестокостях швейцарцев пе говорится ни одного слова и ничего не упоминается о той связи, которая существовала между этими жестокостями и убийством 500 чел.
²⁵⁰Дельбрюк, т. IV, стр. 9.
²⁵¹Он был императором от 1493 до 1519 года
²⁵²Дельбрюк, т. IV, стр. 10.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3858

загрузка...

Другие книги по данной тематике

Иван Клула.
Екатерина Медичи

Я. С. Гросул.
Карпато-Дунайские земли в Средние века

Любовь Котельникова.
Итальянское крестьянство и город в XI-XIV вв.

Джуэтт Сара Орне.
Завоевание Англии норманнами

e-mail: historylib@yandex.ru

разделы

Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Реклама

Двадцать первая глава