3. Имущественные отношения

В предыдущей главе уже отмечалось многообразие внутриклассовых подразделений. Наряду с такими из них, которые были четко осознаны современниками и оформлены в праве (внутриклассовые группы и категории), существовали имущественные прослойки, не получившие юридического оформления. Самый факт имущественного расслоения крестьянства в феодальной деревне не требует доказательств. На протяжении всего средневековья — с самых ранних периодов истории феодализма — крестьянство предстает перед нами неоднородным по своему имущественному положению¹. Главную подоплеку этой неоднородности составлял мелкоиндивидуальный характер крестьянского хозяйства², а ее ближайшими причинами были различие путей возникновения разных групп крестьянства, многообразие и неэквивалентность между собой форм сеньориальной эксплуатации, дробление крестьянских наделов при наследовании³, отсутствие в западноевропейской деревне в изучаемый период уравнительных переделов и т. д.

Традиционными вопросами при анализе имущественной неоднородности крестьянства является, во-первых, численное соотношение между собою различных имущественных групп и, во-вторых, глубина разрыва между ними⁴. Не обходя эти вопросы, мы будем интересоваться ими главным образом постольку, поскольку они помогают решению нескольких самостоятельных задач. Исследование имущественного расслоения крестьянства будет для нас, во-первых, одним из методов освещения внутрикрестьянских отношений. A priori ясно, что чем глубже такое расслоение, тем более могут быть развиты в крестьянстве специфические виды имущественных отношений, определявшихся различиями в состоятельности отдельных собственников. Выяснение роли, которую играли эти имущественные отношения, представляет бесспорную важность для изучения социальной системы феодальной деревни в XII—XIII вв. Анализ имущественной дифференциации интересен и с точки зрения характеристики социальных перспектив наиболее зажиточного слоя крестьян. Мог ли этот слой рассчитывать на выход за пределы своего класса, и если мог, то кем в таком случае становились его члены, таков второй вопрос, который мы будем решать при изучении процесса имущественного расслоения крестьянства. Не менее существенно дать общую оценку имущественного положения крестьянства на северо-западе Европы к концу XIII в. Сравнивая этот период с предшествующим и последующим, в историографии его рассматривают обычно, как сравнительно благополучный⁵. Насколько однородным было это благополучие, в какой мере исключало оно существование бедствующего крестьянства,— таков третий вопрос, который следует поставить при изучении имущественного расслоения.

Начнем с последнего вопроса. До недавнего времени имущественные слои в европейском крестьянстве XII— XIII вв. удавалось изучать главным образом на английских материалах, отличающихся исключительным богатством цифровых данных. В последние несколько лет предприняты попытки аналогичных исследований по континентальным источникам. Примерно с XIII в. включение в хозяйственные документы подробных количественных показателей постепенно становится обычным в большинстве стран западноевропейского континента⁶. Этот факт, отражающий определенную эволюцию в самых стимулах производственной деятельности (в частности возрастающую роль среди них стремления к рентабельности хозяйства), создает возможность соответствующих статистических подсчетов.
Последние наталкиваются тем не менее на значительные трудности. Главная из них общеизвестна и состоит в том, что поместные описи XIII—XIV вв., как и почти все средневековые хозяйственные документы, воспроизводили состояние сеньориального, а не крестьянского производства. Поэтому даже там, где встречаются сведения о размере и составе крестьянских имуществ, остается неизвестным, все ли владения крестьянской семьи отражены в источнике. В большинстве случаев бывает трудно исключить возможность для крестьянина держать землю не только от феодала, опись владений которого до нас дошла, но и от других сеньоров в той же или соседних деревнях; да и степень полноты держаний от сеньора — составителя описи также далеко не всегда ясна. В результате при анализе имущественного положения крестьян по материалам поместных описей неизбежно некоторое преуменьшение объема крестьянских владений. Прямо противоположное влияние на результат подобных подсчетов должен был, видимо, оказывать тот факт, что нам почти никогда не известна организация крестьянского хозяйства и, в частности, степень использования в нем подсобной рабочей силы. Из-за этого реальное число крестьян, живущих с того или иного земельного участка, представляется, вероятно, меньшим, чем оно было в действительности, а мера их земельного обеспечения более высокой, чем на самом деле. Есть и еще одна серьезная трудность в анализе имущественного положения крестьян: далеко не всегда документы позволяют определить социальный статус держателей. Между тем ими могли выступать не только крестьяне, но и горожане, и сами сеньоры. Без скрупулезных и не всегда возможных генеалогических исследований выделение среди держателей собственно крестьян оказывается порою трудно осуществимой задачей; между тем без ее решения статистическое обследование поземельных описей во многом обесценивается.

Несколько лет тому назад видный бельгийский медиевист Л. Женико предложил методику, позволяющую отчасти преодолеть⁷ указанные трудности. Анализируя полиптик намюрского графства от 1289 г., Женико отобрал для изучения имущественного положения крестьян лишь такие деревни, а) в которых вся пахотная площадь принадлежала самому графу; б) которые имели в качестве соседних территорий только графские же земли; в) в которых известно общее число жителей, занятых земледельческим и ремесленным трудом (что позволяет проконтролировать степень расхождения числа официальных держателей и возможного числа непосредственных возделывателей земли, учитывая обеспеченность именно последних). Предъявленным условиям удовлетворили лишь три деревни, насчитывавшие по 80—100 держателей каждая. Изучение их имущественного положения дало следующую картину⁸.

Таблица 10. Земельная обеспеченность крестьян графства Намюр по данным полиптика 1289 г.

Первое, что обращает на себя внимание в этих статистических результатах, — это пятнадцати или даже двадцатикратный разрыв в размерах земельных держаний крестьян одной и той же деревни. В каждой из них группе владельцев 15—20 бонуариев, насчитывавшей от 3, 6 (деревня III) до 20% (деревня I) всех крестьян, противостояли держатели участков в один бонуарий и менее, число которых не опускалось ниже 18% (деревня I) и достигало 56% в деревне III. Глубокая неоднородность имущественного положения крестьян выступает из этих данных предельно ясно. Особенно показательна обширность малоимущего слоя, не обеспечивавшего себя минимумом жизненных средств. Ведь держание в 1 бонуарий, способное, как указывалось выше, дать доход в 1 ливр (или 1 модий зерна) в год, совершенно недостаточно для прокормления крестьянской семьи, обязанной к тому же уплачивать большую или меньшую ренту феодалу⁹. Держания именно таких малоимущих семей составляют 18—33% (деревни I-II) или даже 53% общего числа (деревня III)¹⁰. Зажиточным же семьям, владевшим более 15 бонуариев земли, принадлежит около 3% держаний (деревни II и III), максимум— 14% (деревня I).

Л. Женико справедливо задается вопросом о причинах значительных различий в численности малоимущего крестьянства изученных им деревень (от 18% в деревне I — до 56% в деревне III). Сравнивая их между собою, он констатирует, что все три деревни принадлежат к числу древних поселений и что, таким образом, различия в дробности земельных держаний не могут быть объяснены разницей в степени освоенности территории¹¹. Уровень плодородия земли во всех трех деревнях также сходен¹². Ни в одной нет большого числа крупных ферм, одинаковы и форма, и размер ренты¹³. Однако в одной из деревень (III) находится рынок¹⁴, а в другой-(I)—большой графский домен. Это означает, по мнению Женико, что число малообеспеченных землею крестьян и вообще дробность крестьянских держаний пропорциональны уровню товарно-денежных отношений (Женико определяет его по расположению рынков) и находятся в обратной зависимости от величины домена.

Подобный вывод в основном совпадает с заключениями, сделанными на английском материале Е. А. Косминским и М. А. Баргом¹⁵. Можно сказать, вообще, что глубокое воздействие сельскохозяйственной торговли на распределение земельной собственности в западноевропейской деревне XII—XIII вв.—прочно установленный факт. Не касаясь здесь всех проявлений этого воздействия, отметим лишь, что соседство с рынком, видимо, способствовало уменьшению объема земельной площади, необходимой крестьянину для обеспечения средств к жизни. Благодаря близости рынка расширялись возможности реализации сельскохозяйственной продукции, увеличивалась потенциальная доходность земли. Более интенсивное участие в торговле способствовало развитию стремлений к наживе, усиливало заботы о максимальной рентабельности хозяйства. В результате меньшая площадь оказывалась достаточной для получения такого же дохода, какой в неторговом поселении мог дать лишь больший участок. Все это и составляло, как нам кажется, главную предпосылку для уменьшения средней площади всех крестьянских наделов в торговых местечках. (И потому, в частности, в деревне III — из исследованных Женико — не только значительно больше мелких держаний, но и много меньше крупных участков.) Что касается влияния на дробность землевладения в подобных деревнях усиленного притока населения, о котором пишет Женико¹⁶, так же как и роли неземледельческого труда, что подчеркивает М. А. Барг¹⁷, то они отчасти могут рассматриваться как следствие указанной главной предпосылки. Естественно также, что именно в торговых местечках или близ городов должны были с особой силой сказываться обычные последствия товарно-денежных отношений: усиление имущественного расслоения, вымывание средних слоев. Женико справедливо отмечает, что ни усиленная мобилизация земли, ни распашка нови не уменьшали неравномерности в распределении земли, поскольку новую собственность приобретали чаще всего зажиточные крестьяне¹⁸. Меньше внимания уделяет Женико таким явлениям, способствующим росту малоземельного крестьянства в торговых местечках, как большая развитость в них ипотечных отношений, мобилизации земли, ростовщичества и т. п.¹⁹Следовало бы, по-видимому, более специально остановиться и на значении денежной формы ренты, создающей особенно благоприятные условия для расслоения крестьян (см. ниже гл. IV, § 2).

Чтобы определить надежность данных, полученных из анализа имущественного положения всего лишь трех деревень Намюрского графства, Женико исследует степень типичности этих деревень. Он справедливо отмечает, что по ряду признаков они отличались от многих других. Так, в этих деревнях не было иных сеньоров, кроме графа; в них отсутствовали часто встречающиеся в это время крупные домениальные фермы; бедность почвы не привлекала сюда зажиточных горожан, сдерживая рост числа крупных состоятельных держателей. В результате, отмечает Женико, уровень концентрации земельной собственности и вообще неравномерности в земельной обеспеченности должен был быть в анализируемых деревнях ниже, чем в большинстве остальных — как в пределах Намюра, так и всего северо-запада Европы²⁰. Лишь одна черта трех рассмотренных деревень могла несколько преувеличить степень дробности в них землевладения — то, что это были древние поселения, в которых издавна шел процесс дробления держаний²¹. Учитывая, однако, что в новых поселениях земельные держания крестьян с самого начала были обычно менее крупными, чем в старых, можно думать, что дробность держаний и в новых деревнях была по крайней мере сопоставима с дробностью в трех рассмотренных²².

Этот вывод, сделанный Женико по материалам Намюра, может быть подтвержден источниками по другим областям. Не будем цитировать документы, констатирующие самый факт существования внутри крестьянства людей, отличающихся от остальных своей бедностью²³. Приведем лишь те свидетельства, которые фиксируют глубину обеднения обширных слоев крестьянства. Рассматривая процедуру востребования земельной ренты с неплательщиков, Бомануар описывает как нечто обычное случай, когда собственник земли, имеющий право конфисковать у должника его движимость или снять в доме окна и двери, не находит там ничего²⁴. В «Книге прав» Трирского архиепископства констатируется существование среди крестьян-держателей двух категорий: таких, которые имеют в своем доме очаг (in quibus ignis fit), и таких, которые его не имеют²⁵. Видимо, именно об этих последних идет речь и там, где говорится о крестьянах, в чьих домах «nес pecus nес aliqua suppelex invenitur»²⁶. Запись обычного права, сделанная в 1280 г. близ Меца, идет еще дальше; в ней фиксируется разделение крестьян-мансионариев на «maizouweirs que tiennent meis et maxons que sont lours» и «autres maizouweirs qui n'ont ne meis ne maxons que lours soit» (другие мансионарии, которые не имеют своего манса и своего дома²⁷. В отличие от мансионариев-собственников вторая группа крестьян платит несколько меньший чинш. Если эти мецские крестьяне, не обладающие собственными держаниями, все же, видимо, владели землею на правах субдержателей, то в Генегауском аббатстве Сен-Водрк (как свидетельствует его полиптик) существовали полностью безземельные люди, живущие, видимо, лишь трудом своих рук (1194 г.)²⁸. Их численность не указывается, но, видимо, она была невелика, так как упоминания о людях этой категории единичны. Несколько больше говорится о полностью неимущих людях в «Кутюмах Бовези». В них предусматривается возможность того, что человек не имеет ни земли, ни какого бы то ни было другого имущества, так что приходится отвечать за долг «своим телом»²⁹.

Более распространенной прослойкой по сравнению с безземельными крестьянами были так называемые безлошадники. Они упоминаются в самых разнообразных памятниках и хорошо известны исследователям³⁰. Иногда удается проследить их численное соотношение с теми, кто имел тяглый скот. Так, в описи Люксембургского графства по нескольким имениям (расположенным в бассейне Мааса) сообщается число держателей charuwes и число manovriers и подобных им hommes и femmes³¹(1314—1315 гг.).

В общем, число безлошадников повсюду больше числа владельцев рабочего скота³². Видимо, будет правильно полагать, что крестьяне, не владеющие тяглой силой, были много хуже обеспечены землей, чем владельцы скота. Многочисленность этого слоя крестьян может, таким образом, рассматриваться как одно из отражений большого числа малоземельных людей и, следовательно, как подтверждение правильности приведенных выше расчетных данных о роли беднейшего малоземельного крестьянства³³. Эти данные подтверждаются и другими исследованиями. Как показал А. Верюлс, в области Гента в начале XIV в. большинство крестьян имело не более двух-трех гектаров³⁴, между тем даже в 1871 г. считалось, что в подобных областях для прокормления семьи в пять-шесть человек необходимо минимум четыре—"восемь гектаров³⁵. Демарэ, изучив материалы о земельных владениях 3185 фламандцев из области Фуры, погибших в 1328 г. в битве при Касселе, выяснил, что из 1072 чел., имевших земли,, 58,7% владели менее, чем 2,2 га, и 81,8% владели менее 4,4 га³⁶. Сходные же данные от 1305 г. приводит ле Гофф по деревне Beuvrequen (владения Сен-Бертинского монастыря) : из 60 держателей имели менее двух гектаров 60%, а более четырех гектаров — лишь 22 %³⁷. Аналогичные цифры известны по Баварии³⁸, Гатинэ и другим районам³⁹.

Все это вместе взятое убедительно свидетельствует, что благополучие крестьянства в конце XIII — начале XIV в. было весьма относительным; существовала очень широкая прослойка бедствующих земледельцев, достигавшая порой половины всего деревенского населения.

Но сколь ни расширялось число малоземельных крестьян, процесс расслоения не доходил в это время до массовой пауперизации сельского люда. Полностью неимущие крестьяне встречались, в общем, редко, да и там, где они встречались, нет оснований видеть именно в них крайний полюс имущественного обеднения. Как убедительно показал Ж. Дюби, материальное положение неимущего безземельного работника, если бы он постоянно работал в деревне по найму, было в ту пору фактически в несколько раз лучше, чем положение среднеобеспеченного землей крестьянина, не говоря уже о малоземельном⁴⁰. Это объяснялось во многом тем, что любой держатель земельного надела был обременен сеньориальными повинностями, от которых неимущий наемный работник был почти полностью свободен. Но, несмотря на тяжесть поземельных платежей, крестьяне, как правило, сохраняли хотя бы небольшие земельные держания⁴¹. Из-за этого время, которое они могли уделять работе по найму, было в общем невелико, и нужда в наемной рабочей силе часто не удовлетворялась. Естественно, что заработная плата наемных работников во многих местах оставалась на довольно высоком уровне. В результате неимущий батрак мог оказаться в лучшем положении, чем малоземельный держатель.

Говоря выше об основных аспектах рассмотрения имущественных слоев внутри крестьянства, мы выделили вопрос о наиболее зажиточной прослойке деревенского населения и ее социальных перспективах. Численно эта прослойка была, видимо, неодинаковой в деревнях разного типа. Как видно из табл. 10, владельцы больших держаний (свыше 15 бон.) составляли 4—5% в деревнях II и III и 20% в деревне I. Однако показательно, что земельные держания этой прослойки занимали 15— 17% площади в деревнях II и III и 39% в деревне I. Абсолютная же площадь земельных владений зажиточных крестьян была невелика: за единичными исключениями она не превышала 20 бонуариев, т. е. площадь 1 —1,5 крестьянских мансов двумя-тремя столетиями раньше⁴². Но по сравнению с абсолютным большинством соседних с ними деревенских жителей они выступали как настоящие богатеи, имевшие в три-четыре раза больше земли, чем средние крестьяне (см. табл. 10). Площадь земельных наделов зажиточных держателей в 15 и более раз превышала площадь, условно принятую нами за верхнюю границу мельчайших фьефов. И хотя эта верхняя граница, как отмечалось, не дает точного представления о величине мельчайших фьефов, можно, видимо, не сомневаться, что последние могли не только не превышать, но и уступать по площади держаниям зажиточных крестьян. Трех и четырехкратное, превышение величины земельных наделов зажиточных держателей по сравнению с основной массой сельского населения обнаруживается и по другим источникам⁴³.

Документы не сообщают прямых сведений о том, насколько сильно отличался у зажиточных крестьян образ жизни, организация хозяйства и их социальное положение в целом. Косвенно об этом можно судить по тому, какие социальные превращения были наиболее типичны для этого слоя. Данный вопрос имеет и более широкое значение; поскольку судьба крестьянской верхушки — один из ярких показателей тенденций социального развития деревни. Значительная часть богатых крестьян XIII в., по-видимому, не имела реальной перспективы изменить свой социальный статус. Используя периодически подсобную рабочую силу, эти крестьяне могли лишь несколько расширять свои владения и таким образом усиливаться экономически. Но даже владея земельными держаниями, превышавшими иные фьефы, крестьяне, как уже говорилось, не могли пользоваться многими гражданскими и политическими правами, предоставлявшимися членам господствующего класса (см. гл. II, § 1). Сословное происхождение, юридический статус общины определяли правовое положение такого крестьянина в большей мере, чем объем его движимого и недвижимого богатства.

Это не значит, что богатые крестьяне не имели никаких перспектив социального подъема. Как отмечалось, отдельным из них удавалось приобрести фьефы и даже добиться включения в вассальную иерархию. Некоторые зажиточные крестьяне становились поместными министериалами⁴⁴. О функциях и путях конституирования поместного министериалитета говорилось выше (гл. III, § 2). В самом превращении части зажиточных крестьян в министериалов нет ничего специфичного именно для XII—XIII вв. Уже в конце IX в. включение в поместный министериалитет представляло наиболее часто встречавшийся путь социального подъема разбогатевших крестьян⁴⁵. Министериалитет выступал уже тогда как мост, соединявший верхушку крестьянства с мелкими вотчинниками. Поскольку и в XII—XIII вв. повышение социального статуса зажиточного крестьянина нередко означало его превращение в мелкого вотчинника (через министериалитет), можно говорить об известной стабильности социальных устремлений по крайней мере у части крестьян в течение всего периода с IX до XIII в. Своеобразие XIII в. выражалось, однако, в том, что, становясь министериалами, зажиточные крестьяне одновременно выступали в качестве «арендаторов» крупных земельных комплексов, полученных от вотчинника.

Сведения о специфических земельных держаниях министериалов имеются по самым разным географическим районам—Бургундии⁴⁶ и Провансу⁴⁷, Среднему Рейну⁴⁸ и Лотарингии⁴⁹, Намюру⁵⁰ и Гессену⁵¹, не говоря уже о Баварии⁵² или Саксонии⁵³. Можно было бы сказать, что о существовании министериалов-арендаторов известно почти на всей территории средневековых Франции и Германии⁵⁴. Земля, передававшаяся во владение этих министериалов, нередко выделялась из домена и передавалась в качестве краткосрочного держания⁵⁵. Но, пожалуй, наиболее общим формальным признаком той системы можно считать не домениальный статус земли (как это получается у Дюби) и не краткость срока держаний (как полагает Долингер), а соединение в руках держателя экономических и административных функций. Последние могли включать контроль за выполнением повинностей крестьянами и даже некоторые судебно-полицейские права. Видимо, не всегда зажиточный крестьянин сначала становился министериалом, а потом приобретал в «аренду» крупное держание. Исполнение министериальиых функций могло входить в условия самого этого держания. Так как по характеру эти держания отчасти напоминают форму землепользования, описанную в свое время Виттихом для Саксонии и получившую название мейерской аренды, можно было бы использовать этот термин для условного обозначения списываемой системы. Следует лишь иметь в виду, во-первых, что она существовала и там, где мейеров как таковых никогда не было и, во-вторых, что понятие «аренда» не соответствовало сущности этих держаний.

Недостаток материала не позволяет нам подробно рассмотреть все особенности «мейерских держаний». Ясны лишь некоторые их черты. Норма обложения на этих держаниях была, как правило, значительно выше; сеньор сохранял за собою право периодически изменять условия держания и даже заменять самого держателя или его наследников другими людьми по своему выбору; порою в «мейерскую аренду» сдавались земли, выкупленные вотчинником у других крестьян. Контингент работников, возделывавших держания, был весьма разнообразен и включал как подвластных «мейеру» крестьян, так и наемных работников; сами «мейеры» нередко были связаны с рынком, где они реализовали часть своей продукции, но и издольная плата натурой встречалась у них очень часто. В общем, «мейерская аренда», была для сеньоров, видимо, одним из самых доходных видов держаний. Для самих «мейеров» их держания также были достаточно выгодны (видимо, благодаря тому, что они могли использовать принудительный труд своих подопечных крестьян). Своеобразие «мейерской аренды» как формы социального возвышения крестьян состояло в том, что она предполагала параллельное расширение и их судебно-политических прав, и фактической величины их земельных владений. Именно сочетание этих двух путей в наибольшей мере обеспечивало в XIII в. переход зажиточною крестьянина в состав господствующего класса.

Нет необходимости специально доказывать, что одним из важнейших направлений отхода деревенского населения, в том числе и зажиточного, был в XII—XIII вв. город⁵⁶. И хотя в большинстве случаев переселившиеся в город крестьяне пополняли собою наименее обеспеченную прослойку горожан, не вызывает сомнения возможность для отдельных зажиточных крестьян проникнуть— раньше или позже — и в среднее и богатое бюргерство. Не касаясь судьбы этих крестьян в городе, отметим лишь, что приобщение части зажиточных крестьян к числу бюргеров, будучи качественным изменением их социального положения, было обычным явлением в период роста городов и торговли.

***

Ознакомление с различными имущественными прослойками внутри крестьянства непосредственно подводит к вопросу о содержании отношений, складывавшихся между представителями разных прослоек. Составляя один из видов имущественных внутрикрестьянских отношений, они представляют, как указывалось, особый интерес. Их изучение было названо выше в качестве одной из важных задач анализа имущественного положения крестьянства. Решение ее позволит продолжить характеристику типов внутрикрестьянских связей.

Наиболее часто встречался среди крестьян тот вид имущественных отношений, который складывался при сделках купли-продажи. Уже с IX в. засвидетельствованы случаи купли-продажи держаний внутри зависимой fajnilia⁵⁷. В X—XI вв. такое отчуждение официально признается законным для разорившихся крестьян⁵⁸ или для тех, кому подобное право даровано в виде особой милости⁵⁹. В XII—XIII вв. купля-продажа держаний крестьянами одной и той же вотчины представлялась само собой разумеющимся правом, требующим порою лишь санкции сеньора. Оно нашло свое отражение и в широко распространенном Бомонском статуте⁶⁰, и в «Кутюмах Бонези»⁶¹ и в Саксонском зерцале⁶², и в Швабском зерцале⁶³, и в распоряжениях рейнских пфальцграфов⁶⁴, мецских епископов⁶⁵, крупнейших светских сеньоров Генегау из рода Памель-Оденар⁶⁶, аббатов монастырей Сен-Водрю⁶⁷, Гардеи⁶⁸, Хохенбург ⁶⁹, Горз⁷⁰ и многих других⁷¹. Подобные сделки становятся в это время столь обычным явлением, что пошлины, взимавшиеся сеньорами при отчуждении держания, превращаются в один из важных источников доходов⁷².

Нет сомнения в том, что объектами внутрикрестьянской купли-продажи могла быть и движимость. Как указывалось в гл. I, покупателями крестьянских товаров, были чаще всего горожане или феодалы. Насколько часто их покупателями бывали сами крестьяне, установить трудно. Но что такие случаи в принципе имели место, сомневаться не приходится. Показательно, в частности, замечание Бомануара о сделках купли-продажи, совершавшихся сервами. За ними признавалось право vendre, achater et marcheander, так как от этого увеличивались доходы их сеньоров⁷³. Если даже наиболее задавленные гнетом сервы выступали в качестве покупателей, то менее приниженные категории крестьян и подавно могли быть в их числе.

К отношениям, складывавшимся на основе межкрестьянской купли-продажи, тесно примыкали кредитно-долговые связи между крестьянами. Сведения о них намного более скудны, чем о кредитных операциях среди сеньоров, и носят преимущественно косвенный характер. Бомануар говорит о долгах простолюдинов, как о самом заурядном явлении⁷⁴. Он останавливается на некоторых видах долговых сделок, характерных ддя крестьян вообще и для межкрестьянских отношений в частности. Он подробно описывает случаи одалживания зерна⁷⁵, вина⁷⁶, лошадей⁷⁷, и устанавливает правила возврата подобных долгов и поручительства за них⁷⁸. Там, где «Кутгомы Бовези» говорят о задолженности и о ее погашении⁷⁹ или о ростовщичестве⁸⁰, формулировки таковы, что позволяют предполагать участие в соответствующих сделках и крестьян⁸¹.

Отношения, складывавшиеся между крестьянами на основе долговых обязательств или при купле-продаже держаний, непосредственно обусловливались имущественными интересами. Но при изучении отношений внутри класса сеньоров мы уже сталкивались со случаями глубокого взаимопроникновения вещных и личных элементов, в том числе и в связях, складывавшихся при продажных и кредитных сделках. Нет ли и во внутрикрестьянских отношениях этого типа такого же сочетания? Ответ на этот вопрос определяется несколькими моментами. Первый из них — отсутствие в крестьянстве в целом той разветвленной системы личных связей, которая была присуща классу феодалов. Там, где во внутрикрестьянских отношениях удается обнаружить личный элемент, он, как правило, подразумевает не подчинение одного индивидуума другому на основе двустороннего договора, но широкую многостороннюю связь. Уже поэтому имущественные отношения между двумя крестьянами редко сочетались с какой-либо личной связью между ними. Не меньшее значение имела слабая развитость в крестьянстве XII—XIII вв. таких неравноправных (во взаимоотношениях друг с другом) юридических категорий и групп, представители которых могли бы использовать имущественные сделки для упрочения своего личного верховенства. Видимо, лишь в одном случае внутрикрестьянские имущественные отношения могли быть осложнены влиянием внеэкономических моментов— там, где одним из контрагентов выступал крестьянин-министериал (или мейер). Чем шире были должностные преимущества министериала, чем ближе стоял он к превращению в вотчинника, тем сильнее мог он воздействовать на условия сделки, изменяя их в свою пользу. Но подобные случаи представляли все же явное исключение. Ведь имущественные отношения осложнялись здесь личным подчинением лишь постольку, поскольку один из участников сделки поднимался над своим классом, переставая быть крестьянином.

Более сложную форму имущественных связей представляли внутрикрестьянские отношения, складывавшиеся при арендных сделках. Как показал С. Д. Сказкин, понятие «аренды» в принципе неприменимо к соглашениям о земельных держаниях на феодальном праве⁸². Твердо фиксированные по своим условиям обычные крестьянские держания качественно отличаются от арендных, плата за которые целиком зависела от экономической конъюнктуры. Поэтому даже там, где крестьянские держания оказываются краткосрочными, нет оснований причислять их к арендным, если остается стабильным их юридический статус, а объем обязанностей держателя не изменяется соответственно рыночной конъюнктуре. Иное дело — внутрикрестьянская аренда. Наем земли одним крестьянином у другого — исключая сделки крестьян с министериалами — в общем не мог определяться иными факторами, чем экономические. Условия такого найма зависели, следовательно, лишь от хозяйственной конъюнктуры. По своей форме сделки подобного рода вполне могут быть причислены к арендным⁸³.

Сведения о внутрикрестьянской аренде в источниках крайне скупы. Тем не менее даже имеющиеся упоминания позволяют утверждать, что в XIII—XIV вв. подобные соглашения носили обычный характер. (Какие бы то ни было данные о внутрикрестьянской аренде на изучаемой территории в более ранние периоды отсутствуют.) Так, в знаменитой «Поэме о версонских вилланах» ее автор пишет: «Если земля находится далеко от жилища виллана и ему трудно ее обработать — пусть сдаст он ее на условиях аренды (ad firmam) за пределами сеньории... А когда аренда виллану выплачена, то оказывается, что земля недурно себя окупила»⁸⁴. Подробно и всесторонне рассматривая случаи сдачи земли в наем на различные сроки (чаще всего от трех до десяти лет)⁸⁵, составители кутюм специально предусматривают возможность субнайма земли. В этом случае, как и при отчуждении держаний, устанавливается одно ограничение: согласие сеньора. Показательно, что необходимость такого согласия мотивируется лишь тем, что сеньору важно знать, с кого надо требовать плату за наем земли и пошлину за ее продажу⁸⁶. Объектами межкрестьянской аренды могла быть не только земля. Постоянная нехватка тяглого скота издавна приводила к займу животных одними крестьянами у других. В XIII в. такой заем мог оформляться договором об аренде. Объектом договора мог быть не только собственный скот крестьянина, но и взятый им самим в аренду. О подобной субаренде рабочей лошади упоминает Бомануар: «Если у меня есть лошадь, взятая в аренду для пахоты..., я могу одолжить или сдать ее внаймы моему соседу...»⁸⁷.

К внутрикрестьянским отношениям, возникавшим из арендных сделок, тесно примыкали по своему содержанию те, которые складывались при межкрестьянском найме рабочей силы. Прямые (или косвенные) данные о таком найме встречаются в источниках XIII—XIV вв. Так, в описи Нормандского аббатства св. Михаила (XIII в.) говорится: «Каждый виллан, имеющий полное держание, должен нанять косца, чтобы скосить полакра луга, разбросать сено, поворошить и сгрести его в копны вилами»⁸⁸. Аналогичным образом крестьяне Трирского аббатства св. Максимина (рубеж XII—XIII вв.), которые, как правило, вместо обязанности барщинного сенокоса уплачивали денежные оброки, использовавшиеся, видимо, для найма косцов⁸⁹, иногда сами посылали подобных работников⁹⁰. В записях обычного права нередко упоминаются наемные пастухи, пасшие общинное стадо и получавшие за это поденную плату от общины⁹¹.

Наемные работники использовались также крестьянами, заключавшими сделки о «совместном содержании» скота (так называемые bail а cheptel vif, societas pecudum). Почти во всех из 49 договоров об испольной аренде скота, сохранившихся в архиве г. Турнэ за 1297—1334 гг., содержатся распоряжения об уплате заработной платы (salaire) пастухам⁹². Необходимость их привлечения определялась обширностью овечьих стад, бравшихся в аренду турнаускими крестьянами (100—150, иногда 300 голов)⁹³. Любопытно, что Бомануар специально останавливается на казусе, возникающем при неуплате крестьянином (labourere) денег поденщику (manouvrier). Подобный долг крестьянина подлежит немедленному погашению, причем для его уплаты может быть в принудительном порядке продана собственность нанимателя. «Ибо не годится,— замечает Бомануар,— чтобы тот, кто должен жить трудом своих рук, ожидал пока пройдет время» обычной отсрочки, полагающейся при неуплате долга⁹⁴.

Вещный характер отношений, складывавшихся при внутрикрестьянской аренде и межкрестьяноком найме рабочей силы не вызывает сомнений. Оговорок требует лишь тот случай, который мы уже отмечали в качестве исключения, когда говорили о внутрикрестьянских кредите и купле-продаже. Если нанимателем рабочей силы или владельцем арендуемой земли выступал министериал, наем или аренда могли включать ту или иную форму внеэкономического принуждения, придававшего отношениям менее однородный характер. Известное сходство с отношениями при купле-продаже было и в том, что внутрикрестьянские отношения при аренде и найме не всегда предполагали имущественное неравенство их участников. При аренде участка, далеко расположенного от дома крестьянина, или работе вместо него по найму на отдаленном барском луге имущественные различия между нанимателем и работником (как и между владельцем земли и ее арендатором) могли, по-видимому, отсутствовать. Аренда и наем способствовали в этом случае рационализации хозяйства, которая становилась тем нужнее, чем сильнее проникали в экономику товарно-денежные элементы.

Тем не менее внутрикрестьянские аренда и наем отличались от других типов имущественных отношений в крестьянстве весьма глубоко. Они больше каких бы то ни было других внутрикрестьянских сделок могли использоваться зажиточными крестьянами для эксплуатации малоимущих слоев. Чем больше расширялась торговля земледельческими продуктами, чем постояннее и надежнее становились выгоды от участия в ней, тем чаще у зажиточных крестьян могло появляться стремление к дальнейшему расширению хозяйства с целью наживы. Аренда и наем две потенциально наилучшие формы расширения крестьянского хозяйства и его перестройки на новый лад. И потому они закономерно возникают всюду, где товарно-денежные отношения достигают высокого уровня. При внутрикрестьянских аренде или найме возникает специфическая производственная взаимосвязь между владельцем какой-либо собственности и независимым от него малоимущим (или неимущим) арендатором (или работником). Невозможно отрицать сходство формы подобного отношения с капиталистическим⁹⁵. Констатация этого сходства не означает ни уподобления рассматриваемых отношений капиталистическим⁹⁶, ни, тем более антиисторического представления об одновременном существовании различных формаций. Как уже упоминалось выше, в связи с характеристикой арендных сделок, различие социальных систем определяется не только разницей в их составных элементах, но и содержанием сочленяющих эти элементы связей и прежде всего содержанием производственных отношений, обусловливавших различную роль сходных по форме элементов. Поэтому нет ничего удивительного в обнаружении в разных обществах таких, как бы повторяющихся элементов, как аренда или наемный труд⁹⁷.

Качественно иной тип по сравнению с рассмотренными составляли внутрикрестьянские отношения, складывавшиеся при использовании зажиточными крестьянами принудительного труда зависимых от них работников или субдержателей. Случаи такого рода были, видимо, не очень частыми и касались главным образом крестьян-министериалов. Но и у тех, кто не принадлежал к министериалам, могли быть так называемые подсуседки и захребетники—категории, известные по крайней мере с IX в.⁹⁸ Мы не располагаем материалом для конкретной характеристики взаимоотношений этого рода и вынуждены ограничиться констатацией самого факта их существования⁹⁹. Как и в уже упоминавшихся выше случаях, касавшихся министериалов, внутрикрестьянские связи могли включать здесь элементы внеэкономического принуждения. Они возникали то ли в силу особых социально-политических функций, присущих министериалам, то ли — реже — благодаря патриархальному верховенству над работающими у крестьянина приживалами-подсуседками или иными зависимыми слугами. В результате отдельные крестьяне могли оказаться не только в экономическом, но и в личном подчинении у более состоятельных хозяев. Говоря об этом, следует, однако, учитывать ту исключительность положения министериалов, о которой говорилось выше, а также явно пережиточный характер взаимосвязей между крестьянами и их приживалами.

В общем внутрикрестьянские имущественные отношения отличались, как видим, отсутствием в них такого тесного переплетения личного и вещного элементов, с которым приходится сталкиваться в межфеодальных связях. Вполне понятно, что свободные от воздействия личного элемента внутрикрестьянские имущественные отношения были наиболее доступны воздействию рынка. И это было заметно и по большей легкости отчуждения держаний в среде крестьян¹⁰⁰, и по более рациональному с хозяйственной точки зрения порядку совладения имуществом (см. выше, гл. III, § 1), и по формальному исключению принципа безвозмездной службы в их среде¹⁰¹.

Итак, в XIII в. внутрикрестьянские отношения непосредственно определялись имущественным положением индивидуумов много чаще, чем внутридворянские связи. Вещный элемент господствовал в большинстве видов межкрестьянских отношений. Личный элемент во внутрикрестьянских связях сохранял в XII—XIII вв. известное значение лишь в родственных или приходских группах и в общинах, где в это время усиливаются связи круговой поруки в исполнении повинностей и связи антисеньориальной солидарности¹⁰². При этом личная связь внутри крестьянства представляла собою по преимуществу связь социально равных людей, ограничивавших свои права в пользу коллектива (общины, прихода, родственной группы и т. п.). Она, как правило, не подразумевала такого ограничения личных и гражданских прав одного человека в пользу другого, которое столь часто встречалось среди феодалов. И поэтому не удивительно, что во всех видах внутрикрестьянских подразделений мы сталкиваемся с более свободным распространением имущественных отношений, с более благоприятными условиями для возникновения частнособственнических тенденций, чем во внутридворянских общностях. Не удивительно также, что именно в среде крестьянства обнаруживаются отношения, близкие по своей форме к капиталистическим (внутрикрестьянские аренда и наем). Все это во многом объясняет, почему крестьянство смогло в дальнейшем «обогнать» феодалов в участии в товарно-денежных отношениях и интенсивнее включиться в новые социальные отношения переходной между феодализмом и капитализмом эпохи.

По своему строению внутрикрестьянские подразделения распадались на несколько типов. Наряду с малыми группами, получившими юридическое оформление и отличавшимися интенсивными внутригрупповыми отношениями (родственные, компаньонажные, общинные, приходские группы), существовали широкие имущественные прослойки, не имевшие определенного правового статуса и не подразумевавшие каких-либо стабильно фиксированных специфических взаимоотношений между их членами. Своеобразные юридические категории в крестьянстве складывались вследствие различий в правовом статусе общин. Три типа общин, выделенных выше, представляли как бы три внутрикрестьянские категории, отличавшиеся друг от друга по правам и обязанностям их членов. О существовании постоянных взаимосвязей крестьян внутри каждой из таких категорий говорить, по-видимому, не приходится. Крестьяне были связаны лишь в рамках отдельных общин. Межобщинные связи были редким исключением¹⁰³. Юридические категории, образовывавшиеся внутри крестьянства вследствие различий типов общин, представляли таким образом весьма аморфные по своему строению внутриклассовые подразделения.

Социальное положение крестьянина в XIII в. зависело одновременно от нескольких факторов. Одним из них, как отмечалось, была принадлежность человека к общине того или иного типа. Влияние типа общины было при этом, вероятно, не меньшим, чем влияние происхождения крестьянства из сервов, вилланов и подобных им наследственных категорий, о которых будет речь в следующей главе. Большое значение имело, как мы видели, имущественное положение крестьянина. Оно видоизменяло его отношения с другими крестьянами, а при известных условиях могло способствовать даже переходу в состав господствующего класса. Наконец, на социальное положение крестьянина заметно влияло, как выяснено, исполнение им министериальных функций. Имущественный статус, юридическая категория, участие в министериалитете — таковы главные факторы, определявшие в XIII в. общественное положение крестьянина, так же как и возможность его социального подъема. Источники сообщают мало данных о том, насколько изменялась роль этих факторов во времени. Основываясь на особом значении в XIII в. мейерской аренды, можно предполагать, что для подъема крестьян по социальной лестнице в это время играло наибольшую роль именно сочетание их имущественного обогащения с расширением их служебных прав вследствие включения в состав министериалитета. Наблюдения за перестройкой внутрикрестьянских связей и расширением в них вещного элемента позволяют также думать, что в XIII в. особенно выросла роль имущественного положения крестьян. Однако его изменение все же не влекло автоматически изменения в юридическом статусе крестьян, во многом зависевшем от традиционных правовых установлений. Поэтому даже те крестьяне, которые имели земельные владения, превосходившие по своей площади и доходности владения некоторых сеньоров (а таких крестьян в XIII в. было немало), могли неопределенно долгое время сохранять свой приниженный юридический и социальный статус.

¹ Это отмечал уже Маркс: К. Маркс. Капитал, т. III.— К. Mаркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 356. См. также: Е. А. Косминский. Исследования..., стр. 264; С. Д. Сказкин. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968, стр. 203.
² С. Д. Сказкини и Н. Б. Мейман. Об основном экономическом законе феодализма.— ВИ, 1954, №2, стр. 78.
³ Е. А. Косминский. Исследования..., стр. 254—255.
⁴ А. Д. Удальцов. Из аграрной истории Каролингской Фландрии. М — Л., 1935, стр. 24; Е. А. Косминский. Исследования..., стр. 254—287; М. А. Барг. Исследования..., стр. 306 и след.; А. В. Конокотин. Очерки по аграрной истории Северной Франции в IX—XIV вв. Иваново, 1958, стр. 145 и след.
⁵ Ф. Энгельс. Марка.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 339; Ф. Энгельс. Письмо К. Марксу 16. XII 1882 г.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 35, стр. 106; К. Lamprecht. Deutsche Geschichte, Bd III, 2 Aufl. Freiburg im Breisgau, 1902, S. 58, 62—63; idem. Deutsches Wirtschaftsleben im Mittelalter. Leipzig, 1886, Bd I, S. 620; Ch. E. Perrin. Recherches sur la seigneurie rurale en Lorraine d'apres les plus anciens censiers. Paris, 1935, p. 589—690; Ph. Dоllinger. L'evolution..., p. 405.
⁶ G. Duby. La seigneurie et l'economie paysanne.— «Etudes rurales», 1961, p. 6.
⁷L. Gеniсоt. L'étendue des exploitations agricoles dans la comté de Namur à la fin du XIII siècle.—«Etudes rurales», N° 5—6 1962, p. 5—31.
⁸Ibid., p. 16—17.
⁹ В предыдущей главе, изучая имущественное положение сеньоров, мы выделяли в качестве наименее зажиточных из них тех, кто владел фьефом менеее 1 бонуария (или соответствовавшего ему дохода в 1 ливр или 1 модий зерна в год). Из-за неполноты данных нам приходилось ограничиваться установлением приблизительного соотношения этой категории сеньоров с другими, отказываясь от определения ее реальной численности. Соответственно бонуарий рассматривался не как действительный размер имущества мельчайших владельцев фьефов, а лишь как условный критерий для выделения этой категории сеньоров, которые в действительности могли иметь и более крупные владения. Об этом следует помнить, когда, анализируя имущественное положение крестьян, мы вновь встречаемся с держателями 1 бонуария и менее. В этом последнем случае речь идет не об условном критерии для характеристики степени имущественного расслоения, но об абсолютных размерах крестьянских владений. Один бонуарий как верхняя граница мельчайших фьефов (принятая нами в предыдущей главе) несопоставим с той же площадью, рассматриваемой здесь в качестве максимального размера наименьших крестьянских владений.
¹⁰На той же примерно территории в IX в. А. Д. Удальцов отметил принципиально иное соотношение имущественных групп («Из аграрной истории...», стр. 24):

Разительное увеличение процента малоземельного крестьянства (в 5—10 раз),, хотя и не может рассматриваться как вполне достоверное (так как не вполне ясна сопоставимость данных), представляется весьма любопытным.
¹¹ L. Genicot. L'etendue..., p. 18.
¹² Ibid., p. 21.
¹³ Ibidem.
¹⁴ Ibid., p. 17.
¹⁵ Женико известен английский перевод книги Е. А. Косминского, и он не раз отмечает совпадение своих наблюдений с выводами советского исследователя (ibid., р. 7, 18).
¹⁶Ibid., p. 17.
¹⁷ М. Л. Барг. Исследования..., стр. 225.
¹⁸ L. Geniсоt. L'etendue..., p. 7, 18; и в этом вопросе Женико отмечает совпадение своих выводов с наблюдениями Е. А. Косминского (см.: «Исследования...», стр. 270). Аналогичные факты приводит В. Л. Керов (В. Л. Керов. Восстание пастушков. Кандидатская диссертация. М., 1956 (рукопись), стр. 75); см. также G. Dubу. L'еconomie rurale et la vie des campagnes dans l'Occident medievale. Paris, 1962, t. II, p. 497—499.
¹⁹См., например, Droit de Beaumont, art. 33, a. 1182: «Si quis alterius haereditatem in vadno habuerit illam per annum et diem servabil et post diem et annum rnajori et juratis monslrabit et illi quid de haereditate facturus sit ordinabunt» (Если кто держит в залоге чужое наследственное владение — владеет им год и день, после чего представляет его мэру и присяжным, чтобы те распорядились, что делать с этим наследственным владением); ibid., art. 48: «Aller allerius vadium pro debito suo accipere non poteril nisi consensu majoris et juratorum»; B, 704: «Une autre maniere de cens i a que l'en doit a peler seurcens ou cens coslier, et de teu cens a il mout as bones viles... Li aucun chargeoient si leur mesoris ou leur eritages de teus cens quant il avoient mestier de deniers, que l'en lessoit apres les mesons pour ce qu'eles estoient trop chargies»; аналогично: В, 705; см. также: G. Dubу. La societe aux XIe et XIIe siиcles dans la region maconnaise. Paris, 1953, p. 514—515.
²⁰ L. Geniсоt. L'etendue..., p. 22
²¹ Ibid., p. 21.
²²Ibidem.
²³ Значительный материал по этому вопросу см.: А. В. Конокотин. Очерки..., стр. 146—1148; см. также В, 178, 648; Censier general de l'abbaye messine de St.Marieaux-Nonnains, p. 719; MU, Bd II, S. 38, 396, 398, 418 etc.
²⁴ B, 703.
²⁵ MU, Bd II, S. 408.
²⁶ Ibid., S. 394.
²⁷ Documents..., №4, p. 221 Аналогичным образом во владениях аббатства Шомузэ в начале XII в. выделяются держания, включавшие в свой состав пашню, приусадебный участок и дом, а также держания без пашни и приусадебного участка или держания приусадебного участка без собственного дома.— Censier generale de l'abbaye de Chaumousey, p. 712—714.
²⁸ Les revenus... Sainte-Waudru, p. 305—306; аналогично: MU, Bd. II, S. 394; «El quilibet in banno manens dat bannalem denarium et III diebus bannalibus servit archiepiscopo qui nec habet allodium neque hereditatem».
²⁹В, 1326, 1332, 1539, 952 etc.
³⁰См. В, 787; Les revenus... Sainte-Waudru, p. 291; Documents..., № 6, p. 228—230, a. 1300; Censier de Gorze (XII s.).—Ch. E. Perrin. Recherches..., p. 224; MU, Bd I, S. 145, nota 3 (a. 1222); MU, Bd. II, S. 419 (XII s.); см. также M. Блок. Характерные черты..., стр. 252—265; А. В. Кон око тин. Очерки..., стр. 146—147.
³¹Quellensammlung..., S. 389 ff.
³²Подобное же соотношение отмечается, например, в Провансе. Как показал Дюби (G. Dubу. La seigneurie et l'économie..., p. 16), во владениях ордена Иоаннитов в Рок-Эклапон из 28 крестьянских семей имели скот 12, а в Кламензане из 20 семей лишь одна имела быка, другая — осла.
³³ Земельная обеспеченность может не отражать уровень имущественного благосостояния лишь там, где крестьянин занимается животноводством и владеет значительным количеством скота. Так, по данным Е. Сабба (E. Sabbе. Grondbezit en landbouw, economische cri sociale toestanden in den Kastelenij Kortrijk op het einde der XIVe eeuw.— «Handelingen van de Koninklijke Geschieden Oudheidkundige Kring van Kortrijk», Nieuwe reeks, XV, 1936, p. 436; цит. no: L. Genie о t. L'etendue..., p. 20), в области Куртре в XVI в. крестьяне, владевшие лишь шестью бонуариями, содержали стада овец в 20— 70 голов. Отсутствие же скота в сочетании с малоземельем — бесспорное свидетельство имущественной бедности.
³⁴ «Flandria nostra», t. I, Anvers—' Bruxelles — Gand et Louvain, 1957, p. 107.
³⁵ E. A. Косминский. Исследования..., стр. 299.
³⁶ G. de Mаrez. Le probleme de la colonisation franque et du regime agraire en Belgique.— «Memoires de l'Academie royale de Belgique». Classe des Lettres, 2e serie, t. IX, 1926, p. 1176—181.
³⁷ J. Le Golf. La civilisation d'Occident medieval. Paris, 1964, p. 315.
³⁸ Ph. Dоllinger. L'evolution..., p. 404—405: большинство крестьян имело около двух гектаров земли, что при слабом развитии животноводства и промыслов обусловливало тяжелое материальное положение даже по сравнению с IX в.
³⁹ М. Блок. Характерные черты..., стр. 251.
⁴⁰ G. Dubу. La seigneurie et l'economie..., p. 32—33. G. Duby. Rozwazania о gospodarce wiejskiej we Francji w polowie — XIII w.— «Przeglad Historyczny», t. LI, 1960, str. 258. В распоряжении Дюби имелись уникальные по полноте счета расходов и доходов поместий ордена госпитальеров в Провансе. Правильность его выводов по исследованному им району не вызывает сомнений. В других областях положение, естественно, могло быть и иным. Думается, однако, что оно вряд ли отличалось кардинально. Характерно, например, что дневная зарплата поденщика, обрабатывавшего виноградники в области Реймса, достигала немалой суммы — 4—8 франков (А. В. Конокотин. Очерки..., стр. 169); содержание varies в Люксембургском графстве в начале XIV в. колебалось от 0,5 до 6 ливров в год (Quellensammlung, S. 363), т. е. могло превышать годовой доход владельца мелкого фьефа (см. выше гл. II, §2); расходы на оплату наемных рабочих привлекали пристальное внимание и Бомануара, неоднократно останавливавшегося на обременительности оплаты наемного труда (В, 820), недопустимости повышать ее (В, 884) и т. п. См. также: Th. Rоgers. A History of Agriculture and Prices in England, I. London, 1866, p. 264.
⁴¹ Причины, заставлявшие крестьянина стремиться к сохранению любой ценой земельных владений (нередко — независимо от экономической их выгодности) заслуживают специального рассмотрения Предварительно следует отметить, что среди этих причин большую роль играли ненадежность и непостоянство иных источников дохода (в частности, и работы по найму); влияли, видимо, и более сложные социально-психологические факторы.
⁴² L. Genicot. L'etendue..., p. 19—20; К. Lamprecht. Deutsehes Wirtsehaftsleben..., Bd. I, S. 345, 347; Ch. E. Perrin. Recherches..., p. 638; A. Deleage. La vie rurale en Bourgogne jusqua'au debut du XIe siиcle, t. L Macon, 1941, p. 348.
⁴³ Среди королевских сервов шателении Пьерфон в конце XIII в. около 20% обладало двойным-тройным объемом имущества (по сравнению с большинством); большей собственностью владело 14% (М. Блок. Характерные черты..., стр. 251); в описи Люксембургского графства, там, где сообщаются, имена крестьян-держателей, удается обнаружить, что иногда , одна семья имела два-три держания (Quellensammlung, S. 291; а. ,1316); рассматривая возможный объем менмортпых платежей, составитель «Книги прав» Трирского архиепископства указывает такую величину нестандартных наделов: «Si aliquis colonus habuerit II, vel. III, vel. IV mansos vel partem... mansi quantulamcunque...» (MU, Bd II, S. 394).
⁴⁴ M. Блок. Характерные черты..., стр. 251—252; А. В. Конокотин. Очерки...,стр. 159 и след.; Н. Ф. Колесницкий. К вопросу о германском министериалитете.— СВ, XX, стр. 34—42.
⁴⁵ Ю. Л. Бессмертный. Социально-экономическое положение зависимого крестьянства среднерейнской Германии по данным Прюмского полиптика.— СВ, X, 1957, стр. 76—78.
⁴⁶ G. Duby. La societe aux XIe et XIIe siecles..., p. 373—376, 381, 516 et suiv.
⁴⁷ G. Duby. Note sur les corvees dans les Alpes du Sud en 1338.— «Etudes d'histoire du droit prive offerts а P. Petot», p. 141 — 146; idem. Rozwazania о gospodarce wiejskiej...— «Przeglgd Historyczny», t. LI, str. 259.
⁴⁸ S. Epperlein. Bauernbedriickung und Bauerwiderstand im hohen Mittelalter. Berlin, 1960, S. 32—33 (XIII s.).
⁴⁹ Ch. E. Perrin. Recherches..., p. 445 (a. 1310).
⁵⁰ D. Brouwers. Cens et rentes du comte de Namur, t. LI. Namur, 1911, p. 14—15 (a. 1289).
⁵¹ О. И. Гришина. Аграрные отношения в правобережье Среднего Рейна в XIV—XVI вв. Кандидатская диссертация. М., 1967 (рукопись).
⁵² Ph. Dollinger. L'evolution..., p. 122—123, 139, 297, 404.
⁵³ W. Wittich. Die Grundherrschaft in Nordwestdeutschland. Leipzig, 1896; см. также: F. Liitge. Die deutsche Grundherrschaft.— ZA, 1955, № 2.
⁵⁴ См. кроме того: Quellensammlung, S. 29, a. 1264: виноградники аббатства Сен-Трон, расположенные на Мозеле, «colit curtillanus noster», использующий рабочую силу 11 homines feodales; Les revenus... Sainte-Waudru, p. 312, a. 1194: (Boviniis) «...culturam boneria IX in quibus ecclesia Beate Waldredudis habet tercium manipulum et decimam absque semine dando»; B, 449; «fame baille а moitie a gaaignier les terres qu'ele tient en douaire»; см. также: В, 773, 1134; Cout. Picardie, Cout. Pont., XV, p. 132-133; Documents des XIIIe et XIVe s. concernant les possessions nivelloises dans le bassin du Rhin moyen, p. 41; см. также В. E. Maйep и Ю. Л. Бессмертный. Аграрные отношения в Германии XII—XV вв.— «Хрестоматия по истории средних веков». М., 1963, стр. 455—459.
⁵⁵G. Dubу. Note sur les e.orvés..., p. 141-146; Ch. E. Perr i n. Recherches..., p. 443; Ph. Dоllinger. L'évolution..., p. 404— 410; Quellensammlung, S. 31; Les revenus... Saint-Waudru, p. 312: B, 449.
⁵⁶ J. Le Gоff, R. Rоmanо. Paysages et peuplement rural en Eeurope apres le Xl ume siecle. Rapports, III. Wien, 1965, p. 27 et suiv.; ср.: A. Д. Люблинская. Проблемы медиевистики на XII Международном конгрессе историков в Вене.—СВ, 30, 1967, стр. 263—265.
⁵⁷Еще Анри Ce (H. Séе. Les classes rurales et le régime domanial en France au moyen âge. Paris, 1901, p. 70) обратил внимание на капитулярий 862 г., в котором продажа чужакам мансов, принадлежавших колонам, рассматривается как весьма частое, хотя и незаконное явление (Capitularia, t. II, № 273, S. 323, art. 30). Об отчуждении мансов внутри сеньории в капитулярии ничего не говорится. Возможно, это объясняется тем, что такое отчуждение было менее запретным.
⁵⁸См., например, MGH. Conslitutiones, t. I, p. 640, cap. 2: «Lex erit familiae: si quis prediurn... in hereditatem vendere voluerit... (пусть предложит купить сперва родственникам, если же они отказываются) vendat socio suo cui voluerit» (a.1023—1025); cp. Cartulaire de... Gorze, № 119, a. 986: «Bone si quidem memorie Odelbertto Gorzie présidente abbate ac Theutero preposito, contigit quondam feminam Isemgerdim nomine et Bernierum filium eius quia eos paupertas attenuarat ut mansum suum quem a domino Iohanne abbate suo comparaverant servitio et statuto censu tenuerant jure hereditario supra nominale» Dodoni acceptis ab eo solidis quinque traderont et condonarent; quem denuo tenuit semper habuit atque possedit».
⁵⁹MU, Bd I,'№ 230 (a. 965—975) ; «Noverint omnium fidelium tam presentium quam futurorum sollertia qualiter ego gratia dei archiepiscopus... hominibus scilicet îamulis s. Pétri in potestato Pilliaco manentibus cartam confirmationis prediorum suorum et hereditatum quae habuere et possiderunt iure hereditario ab avitis temporibus ob remedium animae meae et successorum meorum scribere iuberem... Liberam habeant potestatem de predictis prediis inter se donandi, vendendi, comulandi».
⁶⁰Droit de Beaumont, p. 6: «...si cui vestrum placuerit, vel aliqua necessitate coactus fuerit vendere haereditatem suam, unum nummum venditor et alium emptor majori et juratis dabit».
⁶¹B, 1549, 1552, 1530; 704; 789; 685; 1021. Аналогичным образом, любой владелец вилланского держания мог свободно передавать пятую его часть по завещанию; В, 386: «...en tous autres eritages, soit en vilenage, soit en fief puet estre, li quins lessiés en testament».
⁶²Sachsenspiegel. Landrecht. Hrsg. von K. A. Eckhardt. Gôttiingen, 1955, S. 165—166.
⁶³Des Schwabenspiegels Landrcchtsbuch, CLXXVI.
⁶⁴ MU, Bd II, № 102, a. 1190: «Si quid de curte et bonis hiis alienari contigerit in futurum si fuerit in vatore unius marce duos denarios portabit dicte precarie ab huiusmodi alienati possessore quoeunque in antea existente sive nobilis sive alterius conditionis extiterit ammodo persolvendos. Curti vero et bonis predictis de sumnia quatuor marcarum preîatarum in perpetuum defalcandos eodem modo de reliquis que alienari contigerit observando proportionaliter nec non duobus denariis Treverensibus vel altéra moneta équivalente pro tempore computandis pro denario quolibet de predictds
⁶⁵artulaire de... Metz, № 40: «Et est asavoir que... les incisons de piere et lit heritaiges demore a 1 tomme en teil menière que il... la puet vendre, ou doner, ou prester, ou faire sa voluntei en autre maniéré, maix que tant que dl ne la puet vendre ne prester, ne dener, ne loër a homme de la seignorie sux cui il en va maix a la seignorie de cui il part».
⁶⁶Le polyptique illustré..., fol. 144 v.
⁶⁷Les revenus... Sainte-Waudru, p. 235, 316.
⁶⁸MU, Bd III, № 370, 1229: «...si aliquis mansionariorum vellet vel recesse haberct bona mansualia vendere, primo offerro deberct vendenda ipsi ecclesic, a qua ipsa bona tenet. Ecclesia vero eam hereditatem quam in hiis bonis haberet emere nolente in nullum potentiorem quam esset ipse vendons transferre posset. In suum autem conmansionarium libéré cum concensu posset transferre et ad quam pertinent ecclesic».
⁶⁹Les Constitutions..., p. 282: «Weller huober aber einen an sin stat setzen wil, der en mag es nit getun denne an offem dinge und an den der hoff unn die huoberr genament»; см. также p. 287.
⁷⁰Ch. E. Perrin. Recherches..., p. 224.
⁷¹L. W., S. 139, a. il283; J. Grimm. Weisthumer, Bd V, S. 429; MU, Bd III, № 267, circa a. 1225; № 882, a. 1246.
⁷²B, 789; Quellensammlung, S. 376; G. Duby. Rozwazania о gospodarce wiejskiej..., str. 257. Характерно, что пошлины, взимавшиеся при продаже вилланского держания, бывали ниже, чем при отчуждении фьефа (см. В, 766—768), что облегчало сделки с крестьянскими наделами.
⁷³ В, 1331; см. также В, 1458.
⁷⁴ В, 874.
⁷⁵ В, 1319, 1923, 1924.
⁷⁶ В, 1924.
⁷⁷ В, 1924, 1938.
⁷⁸ В, 1319.
⁷⁹ В, 426.
⁸⁰ В, 1927, 1931, 1938.
⁸¹ См. также: A. Grunzwеig. La garantie du credit non commercial dans la region de Paris au temps de Philippe le Bel.— «Studi in onore di Amintore Fanfani», t. II, 1962, p. 527—545.
⁸² С. Д. Сказкин. Очерки..., стр. 295.
⁸³ Отсюда, разумеется, не следует, что эту аренду можно отождествлять с арендой капиталистической. В разных общественных системах нетрудно бывает обнаружить сходные элементы. Однако качественное различие тех связей, с помощью которых эти элементы сочленяются с остальными общественными звеньями, предопределяет принципиальную разницу в их содержании и значении.
⁸⁴ «Агрикультура в памятниках западноевропейского средневековья», стр. 176.
⁸⁵ Cout. Picardie, Cout. Pont., XV, p. 132—133; В, 449, 541, 650, 968, 1014—1016, 1132, 1414 etc; Monuments..., t. I, № 56, a. 1306.
⁸⁶ B, 1133; см. также выше, гл. III, § 1.
⁸⁷В, 1123: «...Se j'ai un cheval loue pour trere a la charue dusques a la Toussains, il me loit bien a prester loi ou a louer a mon voisin. Mes de toutes choses louees, se cil les met hors de sa main qui les prent a louier, il demeure obligiés envers celui qui li loua, de la chose rendre et du damage, s'il i est, et du louier qui fu convenanciés».
⁸⁸«Агрикультура в памятниках западноевропейского средневековья», стр. 170.
⁸⁹MU, Bd II, S. 434, 437, 440, 449, 466 etc.
⁹⁰]viu) Bd g. 466: «...hommes qui habent quartaria... sécant fenum ecclesie et recipiunt gentaculum qui secare nescit dat denarium et nichil recipit. Cumulant fenurri vel quisque dat pro se hominem»; аналогично, S. 439; см. также H. П. Грацианский. Крестьянство на землях аббатства св. Максимина Трирского во второй половине XII в.— Н. П. Грацианский. Из социально-экономической истории западноевропейского средневековья. М., 1960, стр. 366.
⁹¹Les Constitutions..., p. 248, 263 (XIV s.).
⁹²L. Verriest. Etude d'un contrat, privé du droit médiéval. Le bail 9 cheptel vif à Tournai (1297—1334).—«Revue du Nord», t. XXVIII, 1946, p. 282, 291.
⁹³Ibid, p. 277.
⁹⁴B, 697: «...car maie chose seroit s'il convenoit a ceus qui se doivent vivre de leur labeur a atendre ie délai du commandement».
⁹⁵ Об особом положении наемных батраков, работавших у нанимателей-крестьян, говорил уже Е. А. Косминский (Исследования..., стр. 373).
⁹⁶ Неправомерность отождествлять всякий случай применения наемного труда с капиталистическим наймом специально подчеркивал Маркс, говоря о том, что капиталистическое отношение «может возникнуть даже совершенно номинально лишь там, где капиталист применяет по меньшей мере столько рабочих, чтобы производимой ими прибавочной стоимости хватало в качестве дохода для его частного потребления и в качестве фонда накопления, с тем, чтобы он сам был бы освобожден от непосредственного труда и работал лишь как капиталист...» (Арлив Маркса и Энгельса, т. II, стр. 95).
⁹⁷См.: Е. И. Штаерман. О повторяемости в истории.— ВИ, 1965, № 7.
⁹⁸ А. Д. Удальцов. Из аграрной истории Каролингской Фландрии. М.—Л., 1935.
⁹⁹ MU, Bd III, № 1301, а. 1255:некто Винанд, подписавший грамоту о самозакабалении и перешедший вместе с женой на монастырскую пребенду (еженедельно десять белых и десять ржаных хлебов), специально оговаривает выдачу пребенды и для его ancilla (семь ржаных хлебов в неделю); см. также: Н. П. Грацианский. Крестьянство на землях аббатства см. Максимина..., стр. 367; Ю. Л Бессмертный и В. Е. Mайер. Условия мейерской аренды. Формула мейерской аренды.— «Хрестоматия по истории средних веков», т. п, стр. 455—458; L. Gеniсоt. L'economie..., I, р 110, р. 236—251; Ph. Роllingеr. L'evolution..., р. 123, 139.
¹⁰⁰ Продажа крестьянского надела меньше осложнена юридически; сеньориальная пошлина за продажу вилланской земли составляет 1/12 ее цены, тогда как для фьефа — 1/5; дарение вилленажа облагается ничтожным побором в 2—3 денария, а фьефа — суммой годового дохода (rachat) —см. В, 766—768.
¹⁰¹ С точки зрения Бомануара, крестьяне (исключая сервов) принадлежат к числу тех, кто не должен бесплатно служить другим (в отличие от дворян-вассалов): В, 158: «...Nule franche persone n'es tenuc a servir autre pour nienl»; B, 812: «...Nus n'est tenus a servir autrui a son coust s'il n'a par quoi il le doit fere, si comme li gentil homme qui en tienent les fies et en doivent les services, ou si comme li serf...».
¹⁰² Так же как и внутри класса сеньоров, в крестьянстве наблюдается известное соответствие между длительностью существования того или иного вида связей и соотношением личных и вещных элементов. Те из внутрикрестьянских связей, в которых наиболее явно господствует вещный элемент, чаще отличаются сравнительной кратковременностью (большинство имущественных отношений, компаньонажные связи). Наоборот, внутриклассовые отношения, содержащие более заметный личный элемент, сохраняются между одними и теми же индивидуумами и их прямыми потомками в течение поколений (родственные связи, часть общинных, приходские). Это лишний раз подчеркивает, что отношения, в которых заметнее преобладает вещный элемент, теснее связаны с более подвижными, новыми тенденциями в социальном развитии.
¹⁰³ Они складывались, например, в тех западнонемецких областях, где существовали угодья, находившиеся во владении одновременно нескольких общин (M. Devezе. Forets francaises et forкts allemandes, p. 377).

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 5287

загрузка...

Другие книги по данной тематике