Шиитские празднества
Спустя дня три после нашей первой встречи Шамим снова зашел за мной, на этот раз уже в общежитие. Он не забыл о своем обещании сопровождать меня во время шиитского праздника мухаррама. Каждый год в месяце мухаррам шииты устраивают свои самые большие мистерии. В это время отмечается и начало мусульманского Нового года, так как мухаррам, в переводе с арабского языка «заповедный, священный», является первым из двенадцати месяцев мусульманского лунного года. Мусульманский год содержит 354 дня, поэтому праздник мухаррам отмечается каждый раз в разное время. Он начинается сразу же после того, как достоверные свидетели увидят на небе выходящий серп нового месяца, и продолжается десять дней, которые называются ашура, то есть «десятка». На индийском субконтиненте шиитские мистерии проходят с наибольшим размахом в таких старых мусульманских центрах, как, например, Лакхнау, индийском и пакистанском Хайдарабадах и в Карачи. Во время ашуры мистерии инсценируют трагические события, которые имели место в арабских странах Западной Азии тринадцать столетий назад, когда между различными группировками мусульман развернулась борьба за место халифа — имамат. Во главе сирийской провинции стоял тогда наместник Муавия из рода Омейядов. Прямые наследники пророка Мухаммеда — его дочь Фатима и ее муж, двоюродный брат пророка, «праведный халиф» Али, глава шиитов,— были уже отстранены с ведущих позиций в общине верующих, и место заместителя пророка, то есть халифа, заняли чужие им люди. Позднее Али был убит, а его старший сын, второй шиитский имам, отравлен. На защиту прав семьи пророка выступил младший сын Али, третий шиитский имам Хусейн. Тем временем Муавия из рода Омейядов сделал халифом своего сына Язида. Тот призвал Хусейна признать его за главу мусульман и подчиниться. Однако Хусейн отказался сделать это и с небольшим отрядом своих приверженцев выступил из Мекки, чтобы свергнуть халифа Язиду. Уже будучи в пути, он получил известие о поражении своих сторонников в Куфе, но не захотел повернуть назад. На второй день мухаррама 61 года хиджры (10 октября [39] 680 года по григорианскому календарю) Хусейн со всего лишь семидесятью самыми верными единомышленниками стал лагерем в безводной пустыне у местечка Кербела недалеко от Куфы. Здесь его окружило четырехтысячное войско халифа. Путь к реке Евфрат был отрезан, и отряд Хусейна, находясь в сильную жару в пустыне, страдал от нестерпимой жажды. Однако шииты отказались сдаться и предпочли честную смерть в бою. Имам Хусейн погиб в неравном бою на восьмой день мухаррама. В тот же день были убиты младший брат Хусейна Аббас, а также его племянник Касим. Победители перебили небольшую горстку шиитов, взяли в плен их жен, и, выстроив их в одну колонну, во главе которой несли отрубленную голову Хусейна, отправили к халифу в Дамаск. Поражение у Кербелы решило судьбу шиитов: сторонники Али навсегда потеряли свое ведущее положение в мусульманской общине. Шииты, разбросанные по всему свету, до сих пор чтят кербельских мучеников как святых и верят, что попадут в рай, если хотя бы один раз в жизни прольют за них кровь и слезы. Эта вера лежит в основе кровавых шествий, которые можно увидеть в годовщину кербельской битвы на улицах индийских и пакистанских городов. Такие шествия выходят из имамбар, которые также носят название таазиехана («дом оплакивания»). Здесь во время мухаррама отпевают на протяжении целой ночи шиитских мучеников и ставят катафалки. Перед началом мухаррама в таазиехану также торжественно приносят и оружие героев. Например, двойной меч Али, подаренный ему пророком Мухаммедом. Тут же находятся различные символы, например подкова рысака, на котором Хусейн ехал к месту своей последней битвы. Говорят, ее нашел в Ираке какой-то шиитский паломник и принес с собой в Индию. За подковой несут знамя шиитских воинов, а также панджу, изображение руки Али или Фатимы с пятью растопыренными пальцами, шиитский талисман, обладающий чудодейственной силой против зла. В лакхнауских шествиях непременно увидите и символ рыбы, изготовленный из серебристой или золотистой жести. Доказательство того, что навабы Лакхнау всегда с гордостью заявляли о своей принадлежности к шиитской ветви ислама. Перед началом мухаррама каждую ашурхану украшают так, чтобы она могла достойно встретить процессию [40] со знаменами и другими реликвиями. Знаменосцы устанавливают знамена перед зажженными светильниками, рядом ставят шесты с хвостами яков — символом королевской власти, благовонные палочки на подставках и развешивают гирлянды цветов. Тут же кладут камень с отпечаткам ступни пророка — кадам-е расул. Вечером под знаменами располагается хор мальчиков. Всю ночь они поют псалмы, в которых поэтически и до мельчайших подробностей рассказывается о битве при Кербеле. После таких ночных бдений (шаб-бедари) присутствующих угощают сладостями и шербетом. Прежде чем их отведать, все должны еще прослушать проповедь муллы, посвященную мученикам Кербелы. С господином Шамимом у нас была договоренность, что он покажет мне матам — обряд хождения по огню. На пятый день мухаррама он взял меня с собой в одну из имамбар, на широком заднем дворе которой должен был состояться ритуал матам. Шамим обратил мое внимание на неглубокую четырехугольную канаву, по краям которой была низкая глиняная насыпь. — Это алао, огненная яма, — пояснил он мне. — Как видите, она размером примерно в полметра шириной и в два длиной. Ее копают каждый год на том же самом месте, причем делают это в торжественной обстановке: как только на небе покажется серп молодого месяца, самые почтенные шииты совершают обряд начала копания мотыгой. Затем осторожно снимают дерн и углубляют место для горящих углей. Стали собираться участники матам. Сначала пришли первые энтузиасты. На некоторых из них была новая одежда, как и полагается в праздники, на других — повседневная. Зато все они были босые. В вечерних сумерках худой дервиш с четками на шее заполнил ров древесными углями, стараясь как можно ровнее высыпать их из мешка. Затем он поджег их и стал ждать, пока они разгорятся. Тем временем собралось уже много народа: как участников, так и зрителей. Поодаль устроился барабанщик, и певцы затянули свою заунывную долгую песню в однотонном ритме элегии. В их глазах отражался красноватый свет невысокого пламени, освещающего столпившихся у площадки людей. Первым на огненную дорожку вышел сам дервиш. Подобрав длинную темную юбку, мелкими шажками он пританцовывал на пылающих углях. Я все ждал, когда у него загорится кожа на [41] ступнях ног, но ничего подобного не произошло. Я поинтересовался у Шамима, как же это у дервиша так получается. — Иногда говорят, что огненные танцоры натирают ступни ног поташем, который создает как бы защитную пленку, — смущенно ответил Шамим, — но я этому не верю. Все чудо состоит, по-моему, в определенном ритме движений ногами и в том, как осторожно они ступают. Ну и, конечно, в силе духа, благодаря которой они могут управлять своими физическими ощущениями. Через огонь, который, возможно, символизирует раскаленный песок кербельского поля битвы, проходили все новые и новые фанатики. Каждый, держа в руках меч или хотя бы палку, пританцовывал на раскаленных углях и перепрыгивал высокие языки пламени. Некоторые даже брали горящие угли в руки и разбрасывали вокруг себя полные горсти огня. Менее отважные довольствовались тем, что бегали вокруг огненной дорожки и кричали: — О, Хасан! Король Хусейн! Друзья, останьтесь! Хаэ, Хаэ! Беда, Беда! На противоположном конце лужайки женщины выкопали огненную яму для себя. Одетые в новые наряды из блестящего черного батиста, они сидели вокруг огня, смотрели на пляшущие языки пламени, напевали псалмы и в песенном ритме ударяли себя в грудь. Даже до нас долетали их выкрики: — Хаэ, Хаэ, благородные воины! Залитые кровью! Все трое погибли! Они мертвы! О, Али! Шамим сказал, что, если у шиитов нет возможности развести огонь, они садятся вокруг глиняного горшка, перевернутого вверх дном, ставят на него свечу и рыдают над ее пламенем. Затем он стал убеждать меня уйти отсюда, прежде чем страсти фанатиков, возбужденных болью, вспыхнут и обратятся против иноверцев. Под иноверцами он, конечно, имел в виду скорее себя, чем меня. Он суннит, следовательно, потомок тех, кто виновен в смерти Али и его сыновей. Пожалуй, он прав, нам лучше поскорее убраться отсюда. На следующий день Шамим повел меня в центр старого города, заселенного в основном мусульманами. За ночь здесь почти на каждом углу выросли ярко разрисованные палатки из дерева, картона и из длинных полос материи. Одни из них скромно прижимались к узким входам в дома, другие как бы напоказ выставляли [42] свои позолоченные купола, охраняемые тонкими минаретами из покрашенных белой краской планок. Были и такие, которые потрясали прохожих серебряными украшениями своих балдахинов и ослепляли их масками драконов. Услужливые руки протягивали прохожим металлические кружки с холодной водой или стаканы с шербетом. — Это абдарханы, хранилища воды, — пояснил мне Шамим. — Их еще называют себилы или свободные колодцы. Шииты ставят их в память о том, как мученики их религии вынуждены были страдать от невыносимой жажды во время битвы при Кербеле. Посмотрите, на этом красном знамени мы можем прочитать стихи Аниса о жажде Хусейна и его сторонников. А рядом, на другом знамени, зеленого цвета, вы разберете имена Аллаха, пророка Мухаммеда и нескольких имамов. На себиле около мечети вы увидите цитаты из Корана, которые наверняка будут засыпаны цветочными гирляндами и надувными шариками. Вы даже представить себе не можете, что произойдет, когда наступит вечер! Как только стемнеет, каждая большая себила осветится зеленым или красным неоном, а ее силуэт высветится рядами маленьких лампочек. Я подумал, что вряд ли смогу еще раз прийти сюда, когда себилы будут здесь еще стоять. Но Шамим словно прочитал мои мысли и оказал: — Они останутся тут, пока не пройдет главная процессия. Тогда настанет самый большой спрос на воду. Если воды в себилах не хватит на всех, то на улицах поставят передвижные цистерны на повозках, запряженных ослами или мулами. У кого будет очень большая жажда, тот сможет утолить ее прямо из шланга одной из пожарных машин, которые целый день дежурят на улицах. Второй раз я так и не сумел выбрать время, чтобы посетить себилы. Одно шествие сменялось другим. На седьмой день мухаррама через весь город прошла процессия в память мученической смерти племянника Хусейна Касима. В возрасте десяти лет его помолвили с дочерью Хусейна Фатимой, но еще до свадьбы он погиб в битве у Кербелы. Сегодняшняя процессия воспроизводила свадебное шествие Касима. Во главе верхом на украшенной лошади ехал мальчик, одетый как жених, в руке он держал знамя Касима. За ним следовала процессия, впереди которой шел оркестр, затем [43] танцовщицы, пританцовывая и напевая элегии, ударяя при этом себя в грудь и время от времени, жалобно выкрикивая: дулха, дулха! — «жених, жених!». В ашурхане мальчика положат на катафалк, обмоют словно покойника и оденут в саван. Затем придут плакальщицы, и всю ночь из ашурханы будут раздаваться их стенания. На следующий день шииты обычно устраивают поминки младшего брата Хусейна Аббаса, погибшего мученической смертью при попытке пробиться через окружение к Евфрату и принести своим соратникам воду. В тот же, восьмой день погиб также и имам Хусейн, поэтому в процессиях можно увидеть завернутые в материю копья с наколотыми на них лимонами, которые символизируют отрубленную голову Хусейна. В предпоследний день мухаррама то улицам города движется процессия зуль-джанах — «окрыленный» (так назвали быстрого словно ветер коня Хусейна). Впереди идут люди, которые несут подкову — символ коня Хусейна. Они врезаются в толпы зрителей, толкают и бросают их на землю, как бы тем самым демонстрируя боевые качества коня Хусейна. Шииты приписывают подкове волшебные свойства и наделяют сверхъестественной силой. Они верят, будто от прикосновения к ней проходят все болезни, подкова может способствовать рождению сына или исполнению сокровенных желаний и т. п. Во время ашуры шииты строго следят за чистотой своей одежды, дома избегают всего, что могло бы осквернить их тела: не общаются с женщинами, не едят мясо и рыбу и не жуют бетель. У шиитов молодая жена открывает свое лицо мужу и переходит к нему в дом лишь после первого мухаррама. Наконец наступает десятый, самый торжественный день мухаррама — день мученичества, поминовения имама Хусейна. Шамим заранее обещал мне, что отведет меня к одному своему знакомому, дом которого находится на центральной улице. С балкона этого дома мы сможем спокойно наблюдать за всей процессией. Безусловно, на религиозные шествия лучше смотреть сверху, чем участвовать в них. К тому же следует учитывать, что хотя шииты и не отличаются особой вспыльчивостью, однако в десятый день мухаррама у некоторых из них кровь словно вскипает. Достаточно незначительного повода, неуместной улыбки или шутки для того, чтобы началось кровопролитие. Любопытный зритель — суннит или индус — легко может стать жертвой [44] остро наточенных ножей, и тогда весь город превращается в арену братоубийственной распри. Центральная улица уже была заполнена народом. Все ждали главную и самую длинную процессию, в которую по мере ее прохождения вливались из прилегающих улиц толпы. Зрители с нетерпением ожидали увидеть снова все знамена и знаки кербельских мучеников, их оружие, катафалки и королевские троны. Однако более всего внимание присутствующих привлекало основное действие сегодняшней программы — шествие самоистязателей с бичами и камнями в руках. На башне англиканского костела пробило девять часов, и улица под нами заволновалась. Из большой имамбары выползла белая змея траурной процессии имама Хусейна. Полицейские в белой униформе с помощью длинных дубинок пробивали дорогу для торжественного шествия в толпе зрителей, заполнявших всю улицу. Во главе процессии появился всадник на черном как уголь коне. Он беспрестанно бил по свисающим на ремнях двум барабанам. В его окружении шли дудари и знаменосцы. Вслед за ними появилась лошадь, к седлу которой за ноги были привязаны два белых окровавленных голубя, символизирующие души погибших мучеников. Чуть поодаль величаво выступал слон. В знак траура погонщик, сидя на спине слона, посыпал вокруг себя пепел. Появился еще один конь без всадника: на его седле — оружие Хусейна. Толпа раздалась еще больше — перед зрителями проходили кающиеся грешники. Они били себя то ладонями, то кулаками по обнаженным телам. Одни раздирали себе кожу при помощи стальных ежей или круглых латунных щеток, другие — деревянными палками и острыми камнями. В ритмичные удары деревянных палок и глухих шлепков грузных плеток вплетались выкрики: — Ха-сан! Ху-сейн! Ха-сан! Ху-сейн! Затем до нашего слуха долетели пронзительные крики, и зрители спешили занять лучшие позиции, стремясь ничего не пропустить из происходившего на улице. Шли самоистязатели. Тела у них были забрызганы засохшей и свежей кровью. Одни держали в руках длинные острые ножи, которыми они время от времени наносили себе удары по телу. Другие били себя цепями с остро заточенными крючками на концах так, что кровь брызгала во все стороны. Менее азартные истязали себя [45] плетками с узелками на конце и вместо кровавых ран довольствовались синяками и шишками. Как правило, бичеватели идут по двое, лицом к лицу, поощряя друг друга к новым ударам. Многие были обнажены по пояс. Из глубоких ран кровь стекала на белые брюки. Многие одели белые длинные рубахи, как будто для того, чтобы еще более усилить эффект от пропитанной кровью одежды. Самоистязатели шли приплясывая по пыльной дороге, их головы мотались из стороны в сторону, словно шейные позвонки у них были перебиты. Они размахивали руками и с пеной у рта охрипшими голосами скандировали: — Я Хасан! Я Хусейн! — В том же ритме следовали удары ножами, камнями или плетками по телу. Они брели, ничего не видя перед собой, залитые кровью, с вытаращенными глазами, со страдающими и истощенными лицами. По обе стороны шествие сопровождали друзья и родственники основных участников. Можно было подумать, что они здесь для того, чтобы воодушевлять самобичевателей. Однако стоящий рядом со мной знаток шиизма сказал: — Сопровождающие самоистязателей люди здесь для того, чтобы присматривать за «своими» и не дать им случайно зарезаться. Бывает и так, что какой-нибудь ярый поклонник Хасана теряет контроль и начинает лупить себя с такой силой, как будто решил расстаться с жизнью. Заметив это, родственники и друзья набрасываются на своего горе-бичевателя и отводят его в безопасное место. — Неужели бывают случаи со смертельным исходом?— поинтересовался я. — Насколько мне известно, в последние годы смертельных случаев не было. Может быть, это объясняется тем, что большинство бичевателей стало пользоваться лишь плетками. Но в прошлом столетии случалось еще и так, что разъяренные зрители в ажиотаже набрасывались на актера, представлявшего убийцу Хусейна, и, переполненные ненавистью, убивали его. Что касается тех самоистязателей, которых вы видите, то можете о них не беспокоиться. Как только шествие закончится, тяжелораненых отнесут в баню, где им перевяжут раны и напоят напитком, который способствует быстрому восстановлению крови. Остальные обращаются за помощью [46] к традиционному лекарю — хакиму, и после того, как тот обработает их раны, они снова возвращаются на празднество. Между тем на нас надвигались колеблющиеся из стороны в сторону разноцветные башни с куполами — табут, или тазия, что значит «катафалк». Это своего рода похоронные носилки на бамбуковом каркасе, обвешанные блестящей материей, бумажными украшениями и цветными зеркальцами,— копия мавзолея, возвышающегося в кербельской равнине над останками Хусейна. — Традиция строить тазии и носить их по городу восходит, собственно говоря, к Тамерлану, — объяснил мне однокурсник Шамима. — Говорят, совершив паломничество в Кербелу, он приказал построить миниатюрную гробницу Хусейна в память о нем. В 1398 году Тамерлан вторгся в Индию, и обычай строить тазии распространился по всей стране, а шествия с тазиями стали главной частью мухаррама. Сегодня в нашем городе наверняка несут еще несколько сот таких табутов. Иногда вслед за ними движется еще и трон Хусейна, обвешанный коралловыми бусами и обклеенный для блеска кусочками слюды. Меня заинтересовало, куда направляется процессия и что затем будет с катафалками. — По индийскому обычаю процессии направляются к месту, которое называется карбала ка майдан — «кербельская равнина». У нас в Лакхнау это место находится на берегу реки Гомти. Там, в заранее выкопанных очагах, разведут костры, три раза обойдут вокруг них и, повернувшись лицом к Мекке, произнесут вводную суру из Корана. Затем снимут с катафалков ценные украшения, свернут занавески и отнесут знамена. Голые скелеты похоронных носилок бросят затем в воду. Эта традиция, в сущности, не имеет ничего общего с исламом. По всей видимости, раньше это был индуистский обряд обращения к богу с просьбой о дожде или о предотвращении наводнения. После того как обряд завершен, приходят фокусники с дрессированными медведями и обезьянами, крутятся карусели, — на «Кербеле» начинается народное гулянье. Шиитский праздник ашура подходил к концу. Раньше в имамбарах или на «Кербеле» еще показывали мистериальные драмы, во время которых перед глазами зрителей снова представала грустная история членов семьи пророка. Однако подобные театральные постановки [47] ушли в прошлое. Здесь, вероятно, необходимо пояснить, что шиитские мистерии не похожи на христианские. Они не воспроизводят священный текст писания (в данном случае Корана), а пересказывают события в устной форме. |