Лекция 8
|
Мы видели, что для Хорезма, по его географическому положению, торговля с кочевниками имела больше значения, чем для других культурных областей Средней Азии. То же географическое положение не могло не отражаться на этнографическом составе и языке населения Хорезма. По всей вероятности, это замечалось и в то время, когда соседями Хорезма были кочевники иранского происхождения; по крайней мере, была попытка доказать, что хорезмийцы принадлежали к тому же аланскому народу, который владел степями от низовьев Сыр-Дарьи до низовьев Дона. После отуречения степи Хорезм больше других областей подвергался влиянию турецкого элемента. В первые века ислама в Хорезме говорили на иранском наречии, хотя и непонятном для прочих иранцев; на этом языке не только говорили, но и писали еще в XI в., однако в персидских словарях «хорезмийскими» словами часто называются явно турецкие; в X в. отмечалось также сходство между хорезмийцами и турками по наружности. В XIII в., в эпоху монгольского нашествия, о Хорезме уже говорили как о стране по языку совершенно турецкой. Процесс отуречения совершился, следовательно, между XI и XIII вв., когда Хорезм находился под властью сельджукских наместников турецкого происхождения, сохранявших, однако, старый иранский титул хорезмшах. В последние годы XI в. здесь утвердилась наследственная династия хорезмшахов, ііред ставите ли которой почти все носили турецкие имена. Хорезм при них, в первый и последний раз за всю свою историческую жизнь, сделался ядром великой державы, в состав которой вошел целый ряд областей в Средней Азии и Персии. Из наместников сельджукских султанов хорезмшахи постепенно сделались верховными владыками восточной части мусульманского мира и как «султаны ислама» требовали признания за ними всех прав, прежде принадлежавших сельджукским султанам; они не хотели даже примириться с фактом восстановления в первой половине XII в. светской власти аббасидских халифов; последние хорезмшахи требовали, чтобы их власть, как прежде власть сельджукских султанов, признавалась в самом Багдаде.
Хорезм, конечно, находился под влиянием персидской культуры; среди ученых и поэтов, писавших по-персидски, были и хорезмийцы; при хорезмшахах персидский язык был языком государственного делопроизводства, но едва ли в Хорезме, как в Согде, местное иранское наречие как язык массы населения было вытеснено персидским языком. По всей вероятности, хорезмийский язык оставался языком населения и уступил место только турецкому языку. Процессу отуречения еще раньше должны были подвергнуться колонии, основанные на Сыр-Дарье частью хорезмийцами, частью, вероятно, согдийцами. В XI в. здесь были и города, населенные турками; у Махмуда Кашгарского упоминаются Сауран (у Махмуда — Сабран, некогда пограничный город государства Саманидов, существует и теперь) и Сугнак (в XII в. столица немусульманского кипчакского владения, теперь развалины Сунак-курган) как города огузов. К юго-востоку от Саурана, между ними и Фарабом, или Отраром, у географов X в. упоминается город Шавгар; судя по расстоянию, он по местоположению приблизительно соответствовал нынешнему городу Туркестану. Название Шавгар — иранское; был ли этот город в X в. населен иранцами или турками, неизвестно. По одному тексту (Ибн Хаукаля) к Шавгару относится известие о походе Саманида Насра б. Ахмеда (914—943) с войском в 300 000 человек (цифра, конечно, преувеличена); если так, то Шавгар был местопребыванием сильного владетеля; но в рукописях источника Ибн Хаукаля, сочинения Истахри, мы находим в соответствующем месте совсем другие чтения; поэтому остается сомнительным, куда был направлен поход, тем более что других известий об этом событии нет. Кроме Шавгара, по Сыр-Дарье был еще другой Шавгар в 4 фарсахах (около 25 верст) к юго-западу от Аулие-Ата. К обоим Шавгарам одинаково могут относиться слова Сам'ани (в XII в., со ссылкой на автора XI в.) о «пограничной местности с турками» и слова Якута (XIII в., со ссылкой на автора XII в. Имрани) об одном «из турецких городов». Ни Сам'ани, ни Якут не знают на месте Туркестана города Ясы, или Еси, хотя это название существовало уже в XII в., когда прославился происходивший из того города или, по крайней мере, живший и умерший в нем святой Ахмед Есеви (или Ясеви); год его смерти — 562/1166-67 г. По некоторым известиям, Ахмед происходил из Сайрама, под которым, конечно, следует понимать не город в Восточном Туркестане, в то время под этим названием еще несуществовавший (он был основан только в XVI в. переселенцами из западного Сайрама), но город на небольшом расстоянии к востоку от нынешнего Чимкента, известный также под названиями Исфиджаб и Белый город ('ал-Мадинат ал-байда'); этот Сайрам упоминается уже у Махмуда Кашгарского. Ахмед, получивший от турок прозвание «отец Ясеви» (Ата Ясеви), имел, по-видимому, большое влияние на распространение среди турок ислама и мусульманского мистицизма. Его стихотворения в мистическом духе на турецком языке получили широкую популярность, и до сих под им подражают среднеазиатские народные поэты. К сожалению, эти стихи, именно вследствие своей популярности, не дошли до нас в своем первоначальном виде; многочисленные переписчики изменяли язык подлинника в духе своего времени, делали и другие вставки. Таким же образом биография Ахмеда Ясеви известна нам почти исключительно по позднейшим легендарным рассказам. По этим легендам, у Ахмеда Ясеви был турецкий предшественник Арслан-баба или Баб-Арслан (известно, что в Туркестане слово баб, по-арабски 'ворота', употреблялось для обозначения распространителей ислама); сын Арслана, Мансур-Ата, был первым халифом, или преемником, Ахмеда. Сам Ахмед был третьим халифом приехавшего из Хамадана в Туркестан персидского мистика Юсуфа Хамадани, умершего в 1140 г. в Мерве, где он много лет стоял во главе школы мистиков; Юсуф Хамадани, по словам его биографа, совершенно не знал по-турецки, что не помешало ему сделать своим учеником основателя турецкого мистицизма. Вторым халифом Юсуфа, т. е. непосредственным предшественником Ахмеда, был шейх Абу Мухаммед Хасан б. Хусейн ал-Андаки, умерший в 1157 г. Об ал-Андаки дает некоторые сведения его современник и знакомый Сам'ани, тогда как об Ахмеде Сам'ани ничего не было известно, и даже нисба25 Ясеви в словарь Сам'ани, специально посвященный нисбам, преимущественно богословов, не вошла. Культ Ахмеда Ясеви, как турецкого святого по преимуществу, прочно держался на Сыр-Дарье, как показывает великолепное здание, построенное над его могилой в конце XIV в. Тимуром. Среди учеников и преемников Ахмеда был целый ряд мистиков, писавших по-турецки и носивших турецкое прозвание ата 'отец', в том числе Хаким-Ата, или Сулейман Бакыргани, деятельность которого была связана с Хорезмом. Подобно Ахмеду, Хаким-Ата оставил сборник мистических наставлений на турецком языке, но не в стихах, как Ахмед, а в прозе. Изречения Хаким-Ата, подобно изречениям Ахмеда, были написаны простым языком и предназначены для широких масс. Жизнь Хорезма в эти века, когда он подвергался процессу отуречения, представляет большой интерес в связи с вопросом, насколько постепенно установившееся в Нисба — прозвище, прозвание. Туркестане преобладание турецкого элемента влекло за собой упадок культуры. Из европейских ориенталистов о роли турок как элемента, враждебного культуре, определеннее всего высказался знаменитый немецкий ориенталист Нёльдеке. По мнению Нёльдеке, завоевание турками государства Саманидов было «одной из самых печальных катастроф в истории этих стран». Нёльдеке вернулся к этому вопросу в недавнее время, в 1924 г., и снова подтвердил, что вообще считает вторжение турок в образованный мусульманский мир со времени падения иранского государства Саманидов «всемирно-историческим несчастием первой степени». В Хорезме мы имеем пример высококультурной страны, где не только установилась власть турок, но даже получил преобладание турецкий язык; между тем трудно было бы привести какие-нибудь факты, которые бы свидетельствовали о более низком культурном уровне Хорезма XIII в. сравнительно с Хорезмом X и XI вв. Сведения о Хорезме, сообщенные Якутом, бывшим там непосредственно перед монгольским нашествием, свидетельствуют о значительном развитии городской жизни и даже о расширении культурной площади, особенно в юго-западной части Хорезма. Из других известий мы знаем, что хорезмийские купцы совершали в Средней Азии еще более отдаленные путешествия, чем прежде, и приобретали влияние в еще более отдаленных странах; в 1218 г. к хорезм-шаху Мухаммеду приезжал хорезмиец Махмуд в качестве посла от Чингиз-хана. Очень вероятно, что этот Махмуд — одно и то же лицо с «послом Махмудом», Махмудом Ялавачем, который в монгольскую эпоху был наместником Пекина, тогда как его сын Мас'уд-бек управлял культурными областями Средней Азии. Титул бек и чисто турецкие имена двух из сыновей Мас'уда заставляют полагать, что сам он и его отец Махмуд были по языку турками. О высоте умственной культуры свидетельствует широкое распространение в Хорезме, еще в XI в., рационалистической богословской школы мутазилитов, процветавшей и в XIII в. При этом прибавляется, что богословские споры велись в Хорезме с большим тактом, без проявления грубого фанатизма; если кто-нибудь пытался в слишком резких словах отстаивать свое мнение, его тотчас останавливали. Насколько прочно утвердилась в Хорезме мутазилитская школа, видно из того, что она пережила монгольское нашествие, несмотря на то что именно Хорезм, вследствие оказанного им в 1221 г. упорного сопротивления, подвергся со стороны монголов особенно страшному опустошению. Сельскохозяйственная культура, по-видимому, не могла быть восстановлена в полной степени, и культурная площадь еще в XIV в. была менее значительна, чем в домонгольскую эпоху; но столица Хорезма Ургенч, ныне Куня-Ургенч, уже через несколько лет после 1221 г. была восстановлена приблизительно на том же месте и описывается путешественниками монгольской эпохи, мусульманскими и европейскими, как один из главных городов на торговом пути из Передней Азии и Европы на Дальний Восток. Арабский путешественник Иби Баттута, бывший там в 1333 г., называет Ургенч «одним из самых больших, значительных и красивых турецких городов». Хорезм и культурно связанные с ним города по нижнему течению Сыр-Дарьи были местом оживленной литературной и научной деятельности как до монгольского нашествия, так и после него. Большое число имен авторов, писавших в Хорезме и соседних с ним местностях, и заглавий их сочинений приводится в истории арабской литературы Брокельмана; насколько мне известно, константинопольские бибилиотеки дают возможность значительно пополнить эти сведения. Преобладают, конечно, памятники богословской литературы, но и эти памятники представляют интерес не для одиих богословов; в одном из них, как мне сообщили, приводятся фразы на хорезмийском языке; надо надеяться, что эти данные скоро будут обнародованы. Среди происходивших из Хорезма или действовавших там ученых XII в. мы видим таких ученых мирового значения, как Замахшари и Шахристани. Разумеется, от таких ученых в то время трудно было ожидать проявления местного или национального (турецкого) патриотизма; но любопытно, что для последнего хорезмшаха, Джелаль ад-дина (он покинул Хорезм в начале 1221 г., в ноябре того же года бежал в Индию, с 1223 г. действовал в Западной Персии и в 1231 г. погиб в войне с монголами), была составлена неким Мухаммедом б. Кайсом, о котором мы никаких других известий не имеем, «большая книга» о турецком языке, по-виднмому по-арабски. После сочинения Махмуда Кашгарского это, насколько известно, первый труд о турецком языке; к сожалению, книга Мухаммеда б. Кайса не дошла до нас и существование ее известно только по двум ссылкам писавшего уже при монголах Джемаль ад-дина Ибн Муханны. По-видимому, турки в Хорезме не только усвоили ту высокую для этого времени культуру, которую они там нашли, но воспользовались тем, чему они научились, для дальнейшего развития турецко-мусульманской литературы. Без турецко-хорезмнйской культуры домонгольского периода трудно было бы понять то значение, которое в монгольский период имели в истории турецкой литературы Хорезм и вообще Золотая Орда и которое теперь все больше выясняется. Произведение золото-ордынского поэта хорезмийского происхождения, относящееся к 1353 г., написано на том же литературном языке, который потом, в эпоху Тимуридов, был назван чагатайским; притом оно написано не в Хорезме, откуда происходил автор (его прозвание — Хорезми), но на берегах Сыр-Дарьи. Поэт Хорезми, как выяснилось для меня в Константинополе, имел предшественников; сохранилась рукопись поэтического сочинения, написанного не при Джаннбеке, как произведения Хорезми, но для его старшего брата Тинибека, который назван царевичем {шахзаде), из чего видно, что автор писал еще при его отце Узбеке, т. е. до 1340 г. Даже в Крыму, где в домонгольский период мусульман, насколько известно, не было совсем, была написана поэма о Юсуфе и Зулейхе, известная нам по старому переводу на южнотурецкий литературный язык, возникший в монгольский период и впоследствии названный османским. Были и другие переводы; в Египте в XV в. было переведено на южнотурецкий язык богословское сочинение Абу Насра Серахси, причем и этот перевод был сделан с татарского, т. е. с литературного языка Золотой Орды. На нижнем течении Сыр-Дарьи, в городе Барчкенде, известном также под названиями Барчын и Барчынлыг, во второй половине XIII в. жил ученый факих Хусам ад-дин Хамиди ал-Асими Барчынлыги, писавший сочинения на трех языках, причем, по словам знавшего его лично Джемаля Карши, его сочинения на арабском языке были красноречивыми (фасих), на персидском — остроумнымн (малых), на турецком — правдивыми (сахих). Насколько известно, это первое в мусульманской литературе сопоставление языков арабского, персидского и турецкого как трех литературных языков мусульманского мира». Сам Джемаль Карши был родом из Алмалыка, где он родился около 1230 г., и впоследствии большею частью жил в Кашгаре; с Хусам ад-дином он познакомился в Барчкенде, куда ездил в 672/1273-74 г. Рассказ Джемаля Карши показывает, что культура Золотой Орды оказывала влияние на культуру Туркестана еще в XIII в. Факт этого влияния до последнего времени оставался совершенно неизвестным как самим среднеазиатским туркам, так и европейским ученым. Бабур в начале XVI в. полагал, что произведения классического чагатайского поэта Мир Аль-Шира Неваи написаны на том же языке, на котором при нем говорили в Фергане, в городе Андижане. Радлов в 18^8 г. старался доказать, что Бабур ошибался и что чагатайский язык был искусственным литературным языком, не связанным с местной разговорной речью, но, по мнению Радлова, происхождение этого языка связано исключительно с культурными влияниями с востока на запад, начиная с литературного языка уйгуров (об орхонских надписях тогда не было сведений) и кончая составленной в 1310 г. и написанной, как полагал Радлов, «еще чистым уйгурским языком» книгой о пророках ('Кисас-и анбийа'); распространение того же литературного языка в Золотой Орде, о чем свидетельствует язык относящихся к концу XIV в, ярлыков Тохтамыша и Тимур-Кутлуга, Радлов относит, по-вндимому, только к XIV в.; по его мнению, ярлыки были написаны человеком, «сведущим в литературном чагатайском языке». В то время еще нельзя было предполагать, что самый чагатайский язык образовался в связи с культурным влиянием Золотой Орды на Туркестан, а не наоборот. Образование чагатайского литературного языка было бы невозможно без монгольского нашествия. Монгольские завоевания XIII в. занимают, как известно, совершенно исключительное место в мировой истории. Несмотря на частые случаи нашествия кочевников на культурные страны, мы не знаем другого примера, чтобы один и тот же народ в короткое время завоевал культурные государства Дальнего Востока, Передней Азии и Восточной Европы. Естественно, что о монголах писали во всех странах, завоеванных монголами, так что в источниках мы находим о монгольской империи больше материала, чем о большей части других исторических периодов; европейская наука также посвятила монгольской империи больше внимания, чем едва ли не всем прочим историческим государствам средневекового Востока; тем не менее далеко не все вопросы, связанные с образованием этой империи, могут считаться выясненными. Так, имеющий для нас самое большое значение вопрос о столкновении между государствами Чингиз-хана и хорезмшаха Мухаммеда рассматривался преимущественно в связи с воинственными планами победителя, Чингиз-хана, причем часто старались доказать, что эти планы были если не вызваны, то поддержаны посторонним влиянием, именно влиянием аббасидского халифа Насира; до сих пор в ученой литературе иногда высказывается мнение, что Чннгиз-хана призвал против хорезмшаха халиф. Между тем сопоставление мусульманских известий об этой борьбе приводит к заключению, что война была если не вызвана, то ускорена воинственными планами не Чингиз-хана, а хорезмшаха. В обязанности «султанов ислама», какими хотели быть последние хорезмшахи, входили не только защита веры и основанной на ней справедливости внутри мусульманского мира, но также, при благоприятных обстоятельствах, освобождение мусульман от владычества неверных. В царствование Мухаммеда этому способствовали упадок государства кара-китайских гурханов и восстания в некоторых из подчиненных им мусульманских областей. Ни о причине, ни о ходе этих восстаний мы не располагаем подробными сведениями. Одним из первых мусульманских владетелей, восставших против гурхана, был, по-вндимому, султан Хотана; об этом несомненно турецком и мусульманском владении говорится только по этому случаю; монет, которые бы были чеканены в Хотане в домонгольский период, мы также не имеем. Приблизительно в то же время на противоположной окраине государства гурхана, в Бухаре, против господства гурхана и в то же время против своих местных владетелей выступило само население. Незадолго перед этим Бухара сделалась совершенно независимой - от жившего в Самарканде турецкого хана; вся власть перешла к «семье Бурхан», из которой происходили садры, главы местного мусульманского духовенства; садры были непосредственно подчинены кара-китаям и имели право сами отвозить дань в орду гурхана, т. е. к ним применялась самая мягкая из форм вассальной зависимости, известных в истории кара-китаев и потом в истории монгольской империи. Господство садров было уничтожено народным восстанием, вообще направленным против местной аристократии; во главе восставших был человек из ремесленного класса, которого обвиняют в жестоком преследовании вельмож, чем достаточно выясняется характер восстания. Замечательно, что садры, несмотря на религиозный авторитет, на котором основывалась их власть, обратились с просьбой о поддержке в орду языческих кара-китаев. Кары-китаи исполнили их просьбу, но вместо военной силы могли поддержать их только грамотами, не оказавшими, вследствие общего упадка могущества государства гурхана, никакого действия. Бухарскими событиями воспользовался хорезмшах Мухаммед для своего первого похода против кара-китаев осенью 1207 г. Можно было ожидать, что им будет поддержано народное движение, также направленное против владычества гурхана, но этого не случилось; предводитель движения, по-видимому не имевший возможности оказать сопротивление войску хорезмшаха, был уведен в плен в Хорезм. Тогда же хорезмшах вступил в переговоры с вассалом гурхана, самаркандским ханом. Два последних владетеля Самарканда из династии Караханидов, Ибрахим, его сын Осман, носили громкий титул «султан султанов» (султан ас-салатин), причем на монетах Ибрахима к этому арабскому титулу присоединено турецкое прилагательное улуг 'великий'. Кроме этого и титула Ибрахима, тамгач-хан, на монетах обоих ханов нет других признаков турецкого происхождения династии; только из сочинения их персидского современника Ауфи нам известны полные турецкие титулы Ибрахима и Османа — Кылыч Тамгач-хан и Кылыч Арслан-хан хакан. Нет также сведений о том, насколько был значителен турецкий элемент среди войска и подданных обоих ханов. Любопытно, что озеро, куда впадают остатки Зеравшаиа, уже тогда носило название Кара-куль, из чего можно вывести заключение, что даже в Бухарской области, по крайней мере в местности, ближайшей к пустыне и к Хорезму, уже тогда был некоторый турецкий элемент. Поход 1207 г. не имел больших результатов; по-видимому, временно завоеванные хорезмшахом области снова должны были подчиниться гурхану. Только осенью 1210 г. хорезмшаху Мухаммеду удалось недалеко от Таласа разбить войско кара-китаев. Победа не была вполне решительной и не привела к объединению вокруг хорезмшаха мусульманских подданных гурхана; хорезм-шах даже не мог оказать поддержки восставшим против гурхана жителям Баласагуна. Тем не менее хорезмшах воспользовался своей победой для придания нового блеска своей державе. Он стал называть себя султаном Санджаром, по имени последнего могущественного сельджукского султана; кроме того, он принял имя Искендера, т. е. Александра Македонского, чем ясно показал, что стремится к завоеваниям в мировом масштабе, а не только в той степени, в какой это было необходимо для «султана ислама». Участь государства кара-китаев, однако, была решена не столько действиями хорезмшаха, сколько прибытием монголов или, как их называли в то время, татар, причем сначала пришли, по выражению историка Ибн ал-Асира, «первые татары», вытесненные из Монголии Чингиз-ханом, потом — войска самого Чингиз-хана. Историк Рашид ад-дин связывает широкое распространение в домонгольский период народного названия татар с могуществом татар в собственном смысле слова, живших около озера Буир-Нор. Теперь мы знаем, что название татар было широко распространено гораздо раньше, начиная с эпохи орхонских надписей, т. е. с VIII в.; в X в. мы видим его в рукописи Туманского, в XI в.— у Махмуда Кашгарского. По всей вероятности, так с самого начала назывались народы, говорившие на монгольском языке. Из данных, приведенных у Рашид ад-дина и в других источниках, можно заключить, что граница между районами господства языков монгольского и турецкого проходила тогда приблизительно там же, где проходит теперь. По-монгольски говорили найманы, владевшие Западной Монголией от Орхона до верхнего Иртыша, и даже их северные соседи ойраты у истоков Енисея, причем эти истоки назывались Секиз-мурэн, что указывает на смешение здесь монгольского языка с турецким (секиз — турецкое числительное 'восемь', мурэн — монгольское 'река'). К северу от ойратов на Енисее, или Кеме, как река всегда называлась турками, жили говорившие по-турецки канглы и кипчаки, может быть, карлуки, центром которых был возникший не ранее XII в. город Каялык в северной части Джетысуйской области. Монгольские народности занимали с юга на север пространство от китайской стены по крайней мере до Байкала и находились на различных степенях культурного развития; китайцы различают белых татар на юге, по соседству с Китаем, черных татар дальше к северу и дикнх татар, или, как их называли сами монголы, «лесные народы», на крайнем севере; в отличие от черных татар, эти народы были не кочевниками, а звероловами. В этом отношении сведения о монголах XIII в. богаче и разнообразнее, чем более ранние сведения о турках. Ни в китайских, ни в других источниках не говорится, были ли рядом с турками-кочевниками турки-звероловы, вообще каковы были в то время отношения между степняками и лесными народами; исключение представляют только несколько слов у Гарднзи о киргизах и их восточных соседях. Из сочинения Рашид ад-дина мы узнаем, что шаманизм был первоначально религией не кочевников, а звероловов и еще в то время самыми искусными шаманами считались шаманы, жившие в северных, лесных областях. По поводу обладавшего особой шаманской силой племени лесных урянхитов и Рашид ад-дина приводится рассказ, из которого видно, что зверолову жизнь кочевника представлялась таким же невыносимым рабством, как кочевнику — жизнь оседлого земледельца. Преимущественно среди кочевников Монголии происходили те междоусобия, которые предшествовали объединению Монголии под властью Чингиз-хана, хотя ими отчасти завоевывались и лесные народы. Основной - чертой этих междоусобий, как теперь доказано, была «борьба между степной аристократией, во главе которой стоял Чингиз-хан, и народными массами, объединившимися вокруг прежнего друга Чингиз-хана, потом разошедшегося с ним, Чжамухи, принявшего, по примеру кара-китайского государя, титул гурхан. Чжамухе удалось создавать для Чинигз-хана все иовых врагов среди ханов и предводителей отдельных монгольских народностей, но борьба кончилась отчасти истреблением, отчасти бегством из Монголии всех приверженцев и союзников Чжамухи. Последняя битва с Чингиз-ханом, в которой принимал участие Чжамуха, относится к 1204 г.; в 1205 г. Чжамуха, по монгольским известиям, был выдан Чингиз-хану и казнен. Любопытно, однако, что историк Джувейни говорит о каком-то богатыре Гурхане, находившемся на службе у Чингнз-хана, перешедшем на сторону мусульман и убитом при взятии монголами Бухары в 1220 г. Возможно, что Чжамуха, вопреки монгольскому преданию, нашел убежище во владениях хорезмшаха. Из монгольских врагов Чингнз-хана на запад удалились мергнты, жившие на Селенге, и найманы. Те и другие в последний раз были разбиты самим Чингиз-ханом в 1208 г.; после 1209 г. они разделились: мергиты направились более северным путем и пришли в страну кипчаков, найманы — в страну кара-китаев. Как мергиты, так и найманы подверглись перед этим влиянию христианской пропаганды; найманы, сверх того, как мы видели, усвоили от уйгуров письменность. О культурном влиянии турок на монголов говорят и многие другие факты, в том числе большое число собственных имен и титулов у народов монгольского происхождения. О мусульманской пропаганде, несмотря на присутствие в орде Чингиз-хана мусульманских купцов, притом еще до его выступления из Восточной Монголии, известий нет. Едва ли не единственное указание, что уже при Чннгиз-хане были монголы-мусульмане, мы находим в имени одного из мергитскнх предводителей, брата жены Чннгиз-хана — Джемаль-ходжа. Во время борьбы с мергитами и найманамн Чингиз-хану в 1207 г. подчинился первый турецкий народ — киргизы на Енисее; впоследствии они восстали против него ив 1218 г. были усмирены старшим сыном Чингнз-хана Джучи, перешедшим через Енисей по льду. В то время уже не было, как в VIII в. и по известиям арабских географов, киргизского хакана; народ разделялся на две части, имевшие каждая своего предводителя; ни тот, ни другой не назывался ханом. Впоследствии киргизы даже утратили воспоминание о том, что у них когда-либо были ханы. Радлов слышал у кара-киргизов предание, по которому киргизы обратились к «великому хану», т. е. Чингиз-хану, с просьбой дать им в киязья своего сына Джучи; Джучи, в то время маленький мальчик, попал в стадо куланов (диких ослов) и был уведен ими; Аксак ('хромой') Кулан-Джучи-хан был первым и последним хаиом киргизов. Несмотря на фантастичность рассказа, в нем сохранилось воспоминание о подчинении Чиигиз-хану н его сыну Джучи. Даже рассказ о кулаиах, может быть, представляет отголосок предания о стихах, будто бы произнесенных Чингиз-ханом на турецком языке в 1227 г. после получения известия о смерти Джучн: «Подобно кулану, лишившемуся (вследствие преследования охотниками) своего детеныша, я разлучен со своим детенышем;) подобно разлетевшейся в разные стороны стае уток, я разлучен со своим героем-сыном». В 1209 г., за год до победы хорезмшаха над кара-китаями, Чингиз-хану подчинился предводитель другого, более культурного турецкого народа — идикут уйгурский, до тех пор находившийся в вассальной зависимости от кара-китайского гурхана. Этот факт находился в связи с преследованием бежавших на запад врагов Чингиз-хаиа; мергиты и иаймаиы хотели пройти через владения идикута, ио встретили с его стороны сопротивление и были разбиты, что более всего способствовало отделению друг от друга этих двух народов, до тех пор действовавших сообща. В 1211 г., через год после победы хорезмшаха, объявившего себя освободителем мусульман от ига неверных, подданным Чингиз-хана признал себя другой вассал гурхана, мусульманский владетель карлукский Арслан-хан. Этот факт свидетельствует об упадке авторитета хорезмшаха даже среди мусульман Средней Азии. Вообще личные качества хорезмшаха как государя находились в полном противоречии с его громкими титулами и внешним блеском его державы; в покоренных странах он совершенно ие был в состоянии сдерживать свое войско и защищать население от притеснений воинов. Этим объясняется такой характерный факт, как разрыв в 1212 г. между хорезмшахом и самаркандским ханом, вновь перешедшим на сторону кара-китаев. В рассказе Джувейни о переговорах, предшествовавших этому разрыву, интересна подробность, что после женитьбы самаркандского хана на дочери хорезмшаха мать хорезмшаха, желая подольше удержать хана в Ургенче, ссылалась на турецкий обычай, по которому зять первый год после брака должен был прожить в доме тестя. Вернувшись в Самарканд, хаи в полном согласии с жителями своей столицы поднял восстание против своих мусульманских освободителей, и хорезмшаху пришлось подавить это восстание потоками крови. После этого границей владений хорезмшаха сделалась местность по Сыр-Дарье (в том числе и правое побережье) на всем пространстве от Ферганы до Аральского моря; остальные мусульманские области, прежде словам Ибн ал-Асира и Якута, он был вынужден отка- (тут в книге, с которой сделан этот скан, явно пропущены строки) подчинившиеся кара-китаям, за исключением подчинившегося Чингиз-хану карлукского владения, перешли под власть предводителя пришедших с востока найманов, Кучлука, христианина, по некоторым известиям перешедшего в государстве кара-китаев к идолопоклонству, т. е., вероятно, к буддизму. По-видимому, Кучлук завладел государством гурхана в 1211 г., еще до восстания против хорезмшаха самаркандского хана. Хорезмшах вступил в борьбу с Кучлуком, но не имел успеха; по словам Ибн ал-Асира и Якута, ои был вынужден отказаться в пользу Кучлука от некоторых уже занятых им областей, именно от Исфиджаба (Сайрама), Ташкента и северной части Ферганы; покидая эти области, ои будто бы опустошил их и увел с собою население. Может быть, таковы были намерения хорезмшаха, ио едва лн ему удалось вполне осуществить их; то состояние, в котором находились эти области менее десяти лет спустя, в эпоху монгольского нашествия, не свидетельствует о полном опустошении. Замечательно, что, несмотря на отдаленность Монголии от Туркестана, несмотря даже на то, что монголы с 1211 г. были заняты войной с Китаем, авторитет Чингиз-хана оказывался в мусульманской Средней Азии сильнее авторитета «султана ислама». В это время образовалось новое мусульманское княжество в городе Алмалыке (в Кульджинском крае), возникшем, по-вндимому, незадолго перед тем. Основатель этого княжества был прежде разбойником и конокрадом, что ие помешало ему сделаться родоначальником династии, существовавшей еще в начале XIV в. С самого начала он подчинился Чингиз-хану; впоследствии Кучлуку удалось захватить его на охоте и убить, но вдове убитого удалось отстоять от войска Кучлука Алмалык до прибытия помощи из Монголии. Против другого вассала Чингиз-хана, Арслан-хана карлукского, Кучлук, по-видимому, ничего не предпринимал. Все свои силы он направил против Кашгарии; после завоевания им этой области там, в первый и последний раз в истории Средней Азий, произошло гонение против й£лама; говорится о приказе мусульман принять одежду кара-китаев, о запрещении мусульманского богослужения, о казни одного из имамов й Хотане, о помещении в мусульманских домах найманских воинов, которые, очевидно, должны были следить за строгим исполнением приказов правительства. И в этом случае мусульмане не получили никакой помощи от «султана ислама» и освободились от притеснителей только в 1218 г. благодаря приходу монгольского войска. Хорезмщах в это время продолжал войну с неверными, но направлял свои удары против менее сильных и организованных врагов — кипчаков в местности к северу от Сыр-Дарьи. Здесь, около Иргиза, произошло более или менее случайное столкновение между хорезмийским войском и монголами пей предводительством Джучи, преследовавшими остатки мергитов. < Несмотря на свой неудачй, хорезмшах продолжал мечтать о славе мирового завоевателя, надеялся со временем овладеть Китаем и потому был огорчен известием о взятии в 1215 г. Чингиз-хайом Пекина. Чтобы проверить это известие и вообще собрать известия об успехах Чингиз-хана, им был отправлен посол Беха ад-дин Рази, заставший Чингиз-хана еще в Кйтае. Рассказ об этом посольстве передается историком Джузджани со слов самого посла и не вызывает никаких сомнений; следовательно, не халифом Насиром, а самим хорезмшахом было отправлено посольство к монгольскому завоевателю. Известно, как сложились дальнейшие события, как к Чингиз-хану, независимо от посольства, пришел из государства хорезмшаха Торговый краваи, как потом были отправлены из Монголии ответное посольство и ответный караван, как хорезмшах принял посольство и потом ночью отдельно посла-хорезмийца, Махмуда, и как купцы, все мусульмане, были перебиты в пограничном городе владений хорезмшаха Отраре. Особенно характерно требование хорезмшаха, чтобы Махмуд, как хорезмиец, признал себя естественным подданным султана и сообщил ему все нужные сведения о государстве Чингиз-хана. С точки зрения современного европейца, такое требование кажется вполне естественным, и, например, английское правительство не поколебалось бы предъявить его ко всякому англичанину, который бы случайно находился на службе в стране какого-нибудь дикого или полудикого народа; но средневековые мусульманские купцы не считали себя связанными с правительством тех областей, откуда они вышли, и не видели основания содействовать осуществлению воинственных планов мусульманских государей. Очень вероятно, что эти обстоятельства были одной из причин гибели в Отраре прибывших из Монголии мусульманских купцов. Во всяком случае, поход монголов на государство хорезмшаха после отрарского события был совершенно неизбежен, и ни в каком призывании монголов халифом Насиром или кем-нибудь другим не было надобности. При враждебных отношениях между халифом и хорезм-шахом слухи о таких действиях халифа должны были возникнуть; мы знаем, что такое обвинение высказывал против халифа уже сын и преемник хорезмшаха Мухаммеда, Джелаль ад-дин, но доказательств у него ие было. Поход Чингиз-хана на мусульманские земли был прямым последствием отрарского события; столь же естественно, что мусульманские купцы оказывали полное содействие Чингиз-хану н потом, как мы увидим, извлекли больше всего выгоды из порядков, создавшихся после победы монгольских войск. |
загрузка...