Первые славяне в Ростово-Суздальской земле

Вещевые находки провинциальноримских среднеевропейских типов, фиксируемые в междуречье Волги и Оки, свидетельствуют о том, что миграционные волны середины I тыс. н. э. затронули и эти земли. До этого западные области междуречья принадлежали балтским племенам, в некоторой степени родственным племенам днепро-двинской культуры (позднедьяковские древности Москворечья и Верхневолжья), восточную часть его заселяли поволжские финны²⁰³. Расселение среднеевропейского населения полностью нарушило культурную жизнь и быт местных племен.
Дьяковская культура, сформировавшаяся в VIII—VII вв. до н. э., продолжала свое развитие до середины I тыс. н. э. Еще в 40-х годах XX в. в археологической литературе сложилось представление, что жизнь на дьяковских памятниках в V—VI вв. прекращается. П. Н. Третьяков и О. Н. Бадер высказали мысль, что в это время в связи с изменением социально-экономического уклада население покинуло прежние укрепленные поселения и стало осваивать селища²⁰⁴.

Заново проанализировавший вещевые комплексы дьяковских городищ К. А. Смирнов также пришел к заключению о завершении развития дьяковской культуры в V—VI вв. Встречаемые на городищах более поздние вещи исследователь объяснял посещением селений уже после запустения²⁰⁵. Так же определяли конечную дату дьяковской культуры А. Ф. Дубынин, X. И. Крис и некоторые другие исследователи. Попытка И. Г. Розенфельдт на основе отдельных вещевых находок пролонгировать существование этой культуры до IX в.²⁰⁶ не встретила поддержки среди исследователей дьяковских древностей. Некоторые предметы, обнаруживаемые на памятниках дьяковской культуры, могли бытовать и тогда, когда эта культура уже не функционировала.
Для понимания исторической ситуации, сложившейся в Волго-Окском междуречье в середине I тыс. н. э., многое могут дать региональные изыскания. К таковым, выполненным в последние годы, принадлежат диссертационные работы Н. А. Кренке и В. И. Вишневского. В первом труде сделан анализ культуры населения бассейна Москвы-реки, во втором исследована культура Верхнего Поволжья²⁰⁷.
Н. А. Кренке выделил в развитии культуры раннего железного века Москворечья пять периодов. Для настоящего исследования представляют интерес два последних этапа (четвертый и пятый), составляющих позднедьяковскую культуру. Четвертый период, датируемый II—V вв., был временем расцвета этой культуры, когда складывалась культурная обособленность населения верхнего и среднего течений Москвы-реки и бассейна р. Протвы. Население проживало в это время и на городищах, и на селищах. В пятом периоде (VI—VII вв.) фиксируется общий упадок развития поселений, завершившийся полным исчезновением дьяковской культуры. Дьяковских памятников позднее VII в. на исследуемой Н. А. Кренке территории уже нет вовсе.

В Верхневолжье расцвет дьяковской культуры датируется В. И. Вишневским V в. до н. э. — III в. н. э. Позднее наблюдается существенная трансформация культурного развития — очень быстро исчезает сетчатая керамика, ее вытесняет гладкостенная посуда без орнамента или с орнаментом по краю венчика. Появляется лощеная керамика. Исследователь выделяет своеобразный позднедьяковский вещевой комплекс, датирующийся V—VI вв. и включающий серпы с петлей, ножи с уступом на горбинке, пластинчатые кресала с завернутым или кольцевидным верхом, костяные гребни и др. В поздний период (IV—VII вв.) на поселениях (Березняки, Попадьинское, Устье) появляются и первые наземные срубные постройки. На некоторых поселениях найдены предметы VIII—IX вв., но определить их связи с поздними слоями дьяковской культуры или с напластованиями древнерусского периода не представляется возможным.
В. И. Вишневский не выявляет причин культурных изменений, происшедших на верхней Волге в период великого переселения народов. Теперь трансформацию и последующее затухание местной культуры следует связывать с вторжением в эти земли среднеевропейского населения. Правда, поселения последующего периода здесь очень слабо изучены, погребальные памятники ещё не выявлены. Поэтому многое в истории Верхневолжья пока остается туманным, в частности, выяснить детально, как протекали здесь этногенетические процессы в VII—VIII вв., пока не удается.
Несколько отчетливее картина вырисовывается в более восточных землях — в междуречье Волги и Клязьмы. Работами А. Е. Леонтьева установлено, что прямая преемственность между местными дьяковскими древностями раннего железного века и культурой второй половины I тыс. н. э. в этом регионе отсутствует. В третьей четверти этого тысячелетия здесь в условиях расселения пришлого населения формируется совершенно новая культура. Миграционный процесс привел к коренной перестройке системы расселения. Прежние небольшие поселения, приуроченные к пойменным лугам, в основной массе забрасываются. Получают распространение поселения более крупных размеров, которые тяготели уже к участкам с наиболее плодородными почвами. Ведущую роль в экономике населения теперь стало играть земледелие. Археологические материалы позволяют говорить о развитии пашенного земледелия при возможной специализации отдельных поселений на животноводстве, охоте и рыболовстве. Существенно увеличилась численность населения²⁰⁸.
А. Е. Леонтьев полагает, что пришлое население было финноязычным. Культуру населения междуречья Волги и Клязьмы исследователь относит к летописной мере и именует ее мерянской. Вопрос о происхождении пришлого населения остался в работе А. Е. Леонтьева нерешенным. Лишь мимоходом он высказывает мысль о возможном переселении пришельцев из региона рязанско-окских могильников. Однако подтвердить эту догадку какими-либо материалами исследователь даже не пытается. Между тем сопоставительный анализ особенностей культуры рязанско-окских могильников и древностей второй половины I тыс. н. э. Волго-Клязьминского междуречья достаточно определенно демонстрирует невозможность генезиса последних из рязанско-окских. Совершенно различны и погребальная обрядность, и комплексы женских украшений, и керамические материалы. Можно указать, правда, на отдельные однотипные украшения, предметы труда и быта, встречаемые на Средней Оке и в междуречье Волги и Клязьмы. Однако все находки не являются характерными ни для культуры рязанско-окских могильников, ни для древностей второй половины I тыс. н. э. междуречья. Они получили распространение в древностях нескольких культур Волжского региона, не являясь культурно определяющими.

Вещи провинциальноримского происхождения, появившиеся в междуречье Волги и Клязьмы, могли быть привнесены сюда только пришлым населением из Средней Европы. Вопрос о формировании новой (мерянской) культуры невозможно решать без учета миграционных потоков периода великого переселения народов. Становление этой культуры во второй половине I тыс. н. э. безусловно было результатом взаимодействия среднеевропейских переселенцев с финноязычными аборигенами. В какой-то степени она родственна культурам тушемлинской и псковских длинных курганов, сформировавшимся в это же время в западных регионах лесной полосы Восточно-Европейской равнины.
Большинство селищ второй половины I тыс. н. э. в Волго-Клязьминском междуречье расположено в одинаковых топографических условиях, занимая пологие склоны возвышенностей коренных берегов рек и озер. Площади поселений — от 1 до 6 га. Жилищами служили преимущественно наземные срубные постройки, которые отапливались печами-каменками. На некоторых поселениях выявлены и полуземляночные строения.
Известны и укрепленные поселения, среди которых выделяется Сарское городище на берегу оз. Неро, которое, по-видимому, было племенным центром. Оно устроено на всхолмлении среди заливных лугов. Его срединная часть площадью свыше 8000 кв. м, обнесенная валами, является древнейшим поселком, к которому постепенно прирастали неукрепленные участки. Общая застроенная площадь поселения к X в. достигла 2,7 га. Раскопками выявлены в основном остатки построек последнего периода его жизни.
Около Сарского городища исследован грунтовой могильник, в погребальном обряде которого сосуществовали кремация и ингумация. Наиболее ранние погребения датируются VI—VII вв. Подобные могильники известны и в других местах Волго-Клязьминского междуречья.
Керамические материалы рассматриваемой культуры неоднородны. Вся посуда лепная. По характеру обработки поверхности выделяется две группы керамики: 1) с шероховатой и бугристой поверхностью; 2) лощеная и с заглаженной поверхностью. Довольно много горшкообразных сосудов с максимальным расширением в верхней половине, несколько напоминающих синхронную славянскую керамику других регионов. Но нередки и приземистые «кубовастые» сосуды, которые исследователи связывают с местным финским этносом. Значительно реже встречаются банковидные сосуды. Орнаментация не характерна. На Сарском городище обнаружены и глиняные сковородки.

Собранный при раскопках поселений и могильников вещевой материал включает железные орудия труда, предметы вооружения и бытовые находки, различные украшения из цветных металлов, изделия из кости и свидетельствует о поступательном развитии материальной культуры рассматриваемого региона вплоть до древнерусского времени²⁰⁹.
Разнохарактерность керамики и вещевых коллекций мерянской культуры второй половины 1 тыс. н. э. свидетельствует о некоторой неоднородности этнического состава ее населения. Присутствие местного финского этнического компонента в составе населения Сарского поселения представляется бесспорным. На это указывают и керамика, и украшения финно-угорского облика. Да и пласт древней финской гидронимии определенно подтверждает участие финноязычных аборигенов в генезисе раннесредневекового населения Волго-Клязьминского междуречья. Вместе с тем, культуру Сарского городища, как и подобных ему памятников рассматриваемого региона, целиком никак нельзя относить исключительно к финскому этносу.
Основными создателями культуры второй половины I тыс. н. э. Волго-Клязьминья были все же среднеевропейские переселенцы. Только под их воздействием здесь могла сложиться новая поселенческая структура и мог возобладать земледельческий облик экономики. Заслуживает внимания то, что тип расселения, сформировавшийся в третьей четверти I тыс. н. э., оставался неизменным позднее и сохранился в период Древнерусского государства. Каких-либо трансформаций в развитии культуры, быта и экономики в последующее время здесь не наблюдается.
Очевидно, что основы культуры и быта древнерусского населения Волго-Клязьминского междуречья были заложены во второй половине I тыс. н. э. и ведущая роль в их развитии принадлежала среднеевропейским переселенцам и их потомкам.
Судьба племен дьяковской культуры этого региона после оседания среднеевропейского населения была двоякой.
На первых порах часть его, по-видимому, не была затронута воздействием культуры пришлого населения и продолжала обитать в небольших неукрепленных селениях, сохраняя прежний хозяйственный уклад. Археологически такие поселения трудноуловимы, поэтому остаются пока неизученными. Они, по-видимому, имели тот же облик, что и позднее известные по историческим материалам «мерские станы». Со временем, нужно полагать, число таких станов постепенно уменьшалось, они сохранялись лишь в отдаленных залесенных микрорегионах, в местностях, не пригодных для пашенного земледелия.
В основных местах оседания среднеевропейского населения финноязычные аборигены сразу же вступали в контакты с пришельцами. Такая ситуация, в частности, наблюдается в округе озера Неро, в регионах концентрации пришлого населения, с которым довольно быстро смешалась финская меря. В результате сформировались единые поселения и могильники с общей культурой второй половины I тыс. н. э. Постепенно она распространилась по всему междуречью Волги и Клязьмы.

Аборигенная меря все более и более втягивалась в единый этногенетический процесс, который вел к формированию древнерусского населения Ростово-Суздальской земли.
Ассимиляционный процесс продолжался в течение второй половины I тыс. н. э. и завершился лишь в первых веках II тыс. н. э. О длительном сожительстве местного и пришлого населения в рассматриваемом регионе говорят и данные ойконимии²¹⁰, и материалы археологии — мерянские культурные элементы отчетливо проявляются еще в курганах XI—XIII вв.²¹¹
В условиях продолжительного славяно-мерянского симбиоза этноним местного поволжско-финского племени — меря, по всей вероятности, распространился, как это нередко было в древней истории, на все население междуречья Волги и Клязьмы, и в период становления Древнерусского государства все жители Ростовского края назывались мерей. В Повести временных лет сообщается, что первыми жителями были «в Ростове меря», «...на Ростовском озере меря, а на Клещине озере меря же»²¹².
Меря упоминается в летописях среди участников похода Олега 882 г. на Киев и похода 907 г. на Константинополь. Это было уже, нужно полагать, не поволжско-финское племя, а воины из среды населения Ростовской земли, сформировавшегося в условиях славяно-мерянского симбиоза.
Называется меря еще в известном летописном Сказании о призвании варягов в числе племен (словене, кривичи и меря), пригласивших на княжение трех братьев из Скандинавии²¹³.
Славянский этнический элемент в составе среднеевропейского населения, колонизовавшего междуречье Волги и Оки, фиксируется прежде всего находками браслетообразных височных колец с незавязанными (сомкнутыми или заходящими) концами. Они появляются в этих землях в V—VI вв. и идентичны тушемлинским. Такие украшения встречены и в Москворечье (Боршева, Дьяково, Луковня, Троицкое, Щербинка), и на верхней Волге (Отмичи, Топорок). Жизнь на Троицком городище прекратилась в V или начале VI в.²¹⁴, что дает основание датировать встреченные в верхних напластованиях этого памятника браслетообразные височные кольца не позднее этого времени.

В Волго-Клязьминском междуречье аналогичные височные кольца обнаружены на Сарском городище и в ранних погребениях Сарского могильника, на городищах Выжегша и Мало-Давыдовское, на селищах Пеньково, Шурскол III и Новотроицкое²¹⁵. Судя по находке браслетообразных височных колец на Попадьинском селище, они бытовали в Ярославском Поволжье уже в VI в.²¹⁶
В ареале мери наряду с характеризуемыми браслетообразными кольцами получают распространение специфические браслетообразные височные украшения — втульчатые. Один конец их завершался втулкой, другой был заострен. Такие кольца в сравнительно небольшом количестве встречены разбросанно по всему ареалу мери²¹⁷. Скорее всего, они принадлежат местному населению, включившемуся в процесс славянизации.
Массив славянского населения в Волго-Окском регионе, нужно полагать, был весьма многочисленным и довольно активным. Уже в VII в. славяне — носители браслетообразных височных колец с сомкнутыми концами появились в области расселения финского племени муромы. Так, в Малышевском могильнике муромы такие украшения известны в единичных захоронениях стадии «А». Носились они по одному или по два с каждой стороны головы²¹⁸. В Кочкинском могильнике, также принадлежащем муроме и датируемом второй половиной VII — первой половиной VIII в., браслетообразные кольца с сомкнутыми концами обнаружены в десяти погребениях: в двух по обряду трупосожжения, остальные при трупоположениях, преимущественно с нехарактерной для финно-угорского мира западной ориентировкой²¹⁹.
Такие же височные украшения встречены и в других могильниках муромы — Подболотьевском²²⁰, Максимовском²²¹ и Чулковском²²². Известны браслетообразные кольца того же типа и на поселениях этого племени²²³.
Находки браслетообразных височных украшений в памятниках муромы можно рассматривать как свидетельство инфильтрации славянского населения в среду этого племени. Вскоре традиция ношения височных колец переносится на часть местного населения. Вырабатывается своеобразный тип щитковоконечных браслетообразных колец: один конец их оформлялся в виде овально-округлого щитка с отверстием, другой завершался крючкообразно. Такие украшения распространяются среди муромских женщин²²⁴, и они сосуществуют в одних и тех же могильниках вместе с браслетообразными сомкнутыми кольцами.
Судя по материалам Малышевского могильника, браслетообразные щитковоконечные украшения появляются на завершающем этапе стадии «А» и получают широкое бытование лишь в IX—XI вв. Подобная картина выявляется и при анализе материалов других могильников. Муромские женщины носили по четыре-пять таких колец с каждой стороны головы²²⁵. По подсчетам А. Ф. Дубынина в Малышевском могильнике щитковоконечные кольца составляют 74% всех браслетообразных височных украшений, в Подболотьевском — около 80%. Поэтому подобные могильники VIII—XI вв. следует считать не собственно муромскими, а памятниками уже смешанного муромско-славянского населения.

Для VIII—IX вв. были характерны браслетообразные кольца с крупным щитком округлой или овальной формы. Они нередко дополнялись шумящими привесками или спиральными перстнями, нанизанными на их стержни. Это явный признак того, что носились они финским населением. Во второй половине IX — X в. щиток уменьшается и утрачивает правильную форму, привески постепенно выходят из употребления. Последние щитковоконечные височные кольца датируются первой половиной XI в. К середине этого столетия процесс славянизации основной массы муромы, по-видимому, завершился.
В исторических событиях, отраженных русскими летописями, мурома не упоминается. Она названа лишь во вводной части Повести временных лет и под 862 г., где сообщается, что древним населением города Мурома была мурома²²⁶.
Славянское расселение раннего средневековья, как свидетельствуют материалы археологии, протекало порой скачкообразно. Более или менее крупные группы славян, оторвавшись от основного массива, иногда продвигались довольно далеко и какое-то время проживали изолированно. Такая картина наблюдается при изучении процесса славянского освоения Балканского полуострова и Пелопоннеса. В Среднем Поволжье памятниками подобного расселения являются Безводнинский могильник и поселение с могильником у с. Попово на р. Унже.
Расположенный в Нижегородской обл. на берегу р. Кудьмы, близ ее впадения в Волгу, Безводнинский могильник был раскопан Ю. А. Красновым²²⁷. Описывая находки браслетообразных височных колец с сомкнутыми концами, обнаруженные в погребениях могильника, исследователь считал их характерными для населения, оставившего памятник. Дополнительный анализ материалов приводит к иному выводу. Выясняется, что эти височные украшения бытовали только у части населения и преимущественно на ранних стадиях функционирования некрополя. Постепенно эти украшения выходят из употребления.
В захоронениях первой стадии (V — начало VI в.) погребения с браслетообразными височными кольцами составляют 46,2% от общего числа могил этого периода. При этом следует обратить внимание и на то, что все женские трупоположения этой стадии ориентированы головой на ССЗ, в то время как синхронные мужские погребения имели преимущественно северную ориентировку.
На второй стадии (VI—VII вв.) количество погребений с браслетообразными кольцами уменьшается до 35%. По-прежнему большинство женщин помещалось в могилы головой на ССЗ или СЗ, но теперь появляется и меридиональная ориентация. Мужчины, как и раньше, погребались головой на север.

Среди погребений третьей стадии браслетообразных колец уже не встречено. Правда, они есть в захоронениях четвертой стадии (конец VII — первая половина VIII в.), такие могилы составляют всего 9% от общего числа женских погребений этого этапа.
Эти наблюдения можно интерпретировать только следующим образом. Носители браслетообразных височных колец появились в этом регионе Поволжья около VI в., влились в местную среду и постепенно растворились в ней.
Комплекс памятников у д. Попово на Унже отнесен его исследователями к позднедьяковской культуре. Браслетообразные височные кольца встречены здесь в яме 19, датируемой VI—VII вв., при раскопках городища²²⁸ и в погребениях 7 и 10, расположенного поблизости могильника, относимого к тому же времени²²⁹.
Несколько браслетообразных височных колец рассматриваемого типа обнаружено в Младшем Ахмыловском могильнике V—VII вв., расположенном на юго-западной окраине территории мари²³⁰. Эти находки, по всей вероятности, отражают проникновение небольшой группы славян в окраинный регион марийского региона. Исследователь памятника Г. А. Архипов выявлял этническую неоднородность погребенных по иным материалам.
Носители браслетообразных височных колец, нужно полагать, подверглись ассимиляции местным населением. В марийских памятниках VIII—IX вв. таких украшений уже нет. Подобные височные украшения вновь встречаются в ареале мари в древностях X—XIII вв. Они найдены в единичных погребениях двух могильников X—XI вв. — Дубовского²³¹ и «Нижняя Стрелка» близ с. Починки²³² и двух кладбищ XII—XIII вв. — Выжумского и Руткинского²³³, а также на Чертовом городище. Эти находки свидетельствуют об инфильтрации древнерусского населения Северо-Восточной Руси в окраинный регион марийцев (низовья Ветлуги близ ее впадения в Волгу с прилегающим поречьем Волги).
Славянское влияние на культуру марийцев, по-видимому, было значительным. В результате среди части марийского населения распространился обычай ношения браслетообразных височных колец особого типа. Они напоминали местные шейные гривны. Концы височных колец отгибались под прямым углом и иногда завершались утолщением или многогранником. Такие височные украшения зафиксированы в пяти марийских могильниках — Веселовском, Дубовском, Лопъяльском, «Черемисском кладбище» и Юмском²³⁴. В XII в. они выходят из употребления.

Проникли носители браслетообразных сомкнутых височных колец и в Рязанское Поочье. Находки этих украшений зафиксированы в Шатрищенском, Борковском и Старокадомском могильниках — памятниках культуры рязанско-окских могильников. В Шатрищенском могильнике бронзовые и серебряные проволочные кольца (диаметрами 4,8— 5,5 см) с сомкнутыми концами появляются в VII — начале VIII в.²³⁵ Они встречены в девяти захоронениях, относящихся к последней стадии функционирования кладбища. Из них шесть трупоположений имели не свойственную финно-угорскому миру широтную ориентацию. Носились браслетообразные кольца как обычно, по два или по одному у висков с каждой стороны головы.
В Борковском могильнике аналогичные височные украшения обнаружены только в одном погребении, ориентированном головой к юго-западу²³⁶. Согласно хронологическим изысканиям А. К. Амброза, это захоронение относится к третьему этапу эволюции окских древностей, то есть к VII в.²³⁷ В Старокадомском могильнике два браслетообразных височных кольца с сомкнутыми концами встречены в захоронении 36. Кроме того, в могиле 51 у височных костей погребенной находились проволочные браслеты. Один из них, диаметром 5,2 см, имел несколько утолщенные концы и был сделан из круглого в сечении дрота, другой — из четырехгранного дрота. Очевидно, они использовались умершей как височные кольца. Могильник датируется VI—VII вв., а названные погребения относятся к VII в.²³⁸
В составе населения Рязанского Поочья по материалам рязанско-окских могильников выделяются две этнокультурные группы. Одну из них составляет местное поволжско-финское население, вторую — переселенцы из Верхнеокского региона²³⁹. Находки браслетообразных колец в погребениях трех рязанско-окских могильников принадлежат к поздней фазе, и их следует рассматривать как свидетельство дополнительной славянской инфильтрации в этот регион Оки.
Завершая обзор распространения браслетообразных сомкнутых височных колец третьей четверти I тыс. н. э., нельзя не сказать об их находках в Среднем Поднепровье. Восемь таких колец имеется в кладе VI в., найденном в 1947 г. в окрестностях г. Суджа в Курской обл. Они изготовлены из толстой проволоки, концы их имеют утолщения²⁴⁰. Из кладов VI в., обнаруженных в селах Мартыновка и Малый Ржавец в Каневском р-не Киевщины, происходят браслетообразные височные кольца диаметрами 12 см, один конец их закручен в спираль, обращенную вовнутрь²⁴¹. Браслетообразные кольца со спиральным окончанием есть еще среди случайных находок в Княжей Горе и Сахновке на р. Рось²⁴². Аналогии им обнаруживаются среди украшений того же времени Юго-Восточной Литвы²⁴³. Правда, спиральные завитки последних имеют меньшее число оборотов. Поскольку браслетообразные височные кольца в Среднем Поднепровье — явление весьма кратковременное и находки их малочисленны, можно думать, что они были привнесены сюда с севера из основного ареала этих украшений.

Славяне — носители браслетообразных височных колец с сомкнутыми или заходящими концами, осевшие в середине I тыс. н. э. в западных районах Волго-Окского междуречья и в междуречье Волги и Клязьмы, в течение нескольких столетий ассимилировали проживавшие здесь балтские и финноязычные племена и стали ядром-основой древнерусского населения Северо-Восточной Руси. Браслетообразные височные кольца бытовали беспрерывно в этом регионе до XII—XIII вв. включительно и были одним из важнейших этнографических признаков сформировавшейся здесь племенной группировки славян. В IX—X вв. носители этих украшений распространились в северном направлении, достигнув Белозерья (рис. 29).
Погребальными памятниками рассматриваемой группировки славян во второй половине I тыс. н. э., очевидно, были грунтовые могильники с захоронениями по обряду трупосожжения, подобные Сарскому. Как и в других регионах раннесредневекового славянского мира, в Волго-Окском регионе доминировали погребения безурновые и безынвентарные, поэтому обнаружение и выделение таких памятников затруднительно.
Курганный обряд в эти земли был привнесен словенами ильменскими из Новгородской земли и кривичами из Смоленской и Полоцкой земель позднее. Прослеживаемые по курганным материалам, миграции осуществлялись уже на освоенных славянами территориях. Они в той или иной степени лишь пополнили древнерусское население Ростово-Суздальской земли. Грунтовые могильники X—XIII вв. (уже с захоронениями по обряду ингумации), функционировавшие в ареале браслетообразных незамкнутых височных колец параллельно с курганными, следует рассматривать как реликтовые некрополи славян первой миграционной волны. Таковы Федовский бескурганный могильник в Верхнем Поволжье, в погребениях которого встречено большое количество браслетообразных сомкнутых височных колец²⁴⁴, могильники в с. Великое в Ярославском р-не²⁴⁵, Купанский на берегу Плещеева озера²⁴⁶, Кресты на р. Мологе²⁴⁷ и ряд менее известных. Какая-то часть их зафиксирована на археологической карте Е. И. Горюновой²⁴⁸. Древнерусские грунтовые могильники известны также в Белозерье и Прионежье. Н. А. Макаров, исследовавший их, отмечал, что курганный обряд не был единственной формой погребального ритуала в Северной Руси, поскольку на Русском Севере выявляются регионы, занятые древнерусским населением, которое не знало курганной обрядности²⁴⁹.

В XI—XIII вв. древнерусское население Северо-Восточной Руси, как и ряда других регионов, было метисным по происхождению. Поэтому отнесение грунтовых могильников к славянам ранней миграционной волне, а курганных кладбищ к более поздним этапам славянской колонизации не представляется правомерным. В это время носители браслетообразных незамкнутых височных колец могли хоронить умерших как в бескурганных могильниках, так и в курганах.
Предлагаемое решение вопроса о формирования ядра-основы древнерусского населения Ростово-Суздальской земли дает возможность объяснить выявленный по материалам краниометрии «парадоксальный факт» — отсутствие преемственности между антропологическим строением средневекового населения Северо-Восточной Руси, восстанавливаемым по скелетным остаткам в курганах, и современным русским населением тех же территорий. Различия эти касаются весьма существенных деталей как черепной коробки, так и лицевого скелета²⁵⁰. Для объяснения этого антропологами высказана догадка о возможных мощных притоках славянского населения в этот край в послемонгольский период.

Распространение браслетообразных незамкнутых височных колец X—XII вв.

а — памятники с находками браслетообразных височных колец с сомкнутыми и заходящими концами; б — с находками колец с втульчатыми концами; в — с находками щитковоконечных колец.

1 — Белый Крест; 2 — Дрегли; 3 — Полище; 4 — Бор; 5 — Федово; 6 — Боково; 7 — Малый Бохот; 8 — Xвощня; 9 — Михаил Архангел; 10 — Песочня;
11 — Относово; 12 — Ивановская; 13 — Новоселки; 14 — Березовка; 15 — Богдановка; 16 — Колпеницы; 17 — Блинные Кучи; 18 — Доброселье; 19 — Курганье; 20 — Погост; 21 — Войлово; 22 — Меренище; 23 — Климово; 24 — Полениново; 25 — Жела; 26 — Юркино; 27 — Высокино; 28 — Титовка; 29 — Горбуново; 30 — Ягодино; 31 — Гостомля; 32 — Xилово; 33 — Сильменево; 34 — Сеславье; 35 — Старица; 36 — Иверовское; 37 — Козлово; 38 — Сенчаево; 39, 40 — Кошево; 41 — Андреевское; 42 — Избрижье; 43 — Мельниково; 44 — Дуденево; 45 — Тухино; 46 — Мокрые Пожни; 47 — Савинские Горки; 48 — Глиники; 49 — Башево; 50 — Заборье; 51 — Устье; 52 — Мещрево; 53 — Посады; 54 — Воробьево; 55 — Сутоки; 56 — Кидомля; 57 — Селищи; 58 — Михайлово-Прядово; 59 — Святое; 60 — Васильки; 61, 63 — Бежецы; 62 — Воронцово; 64 — Васильки Дальние; 65 — Усть-Кеза; 66 — Сарогожское; 67 — Бустрыгино; 68 — Новинка; 69 — Пестово; 70 — Николо-Реня; 71 — Таирово; 72 — Погостище; 73 — Белоозеро; 74 — Крутик; 75 — Нефедьево; 76 — Усть-Ситское-6; 77 — Минино; 78 — Зубарево; 79 — Нестерово; 80 — Кирьяново; 81 — Вороново; 82 — Жуково; 83 — Баскачи; 84 — Евчаково; 85 — Попадьинское; 86 — Михайловское; 87 — Тимерево; 88 — Белогостье; 89 — Сарское; 90 — Кустера; 91 — Семенково; 92 — Вепрева Пустынь; 93 — Буково; 94 — Купанское; 95 — Шустино; 96 — Звездочка; 97 — Кузнецовка; 98 — Веськово; 99 — Каргашино; 100 — Болшево; 101 — Городище; 102 — Кабанское; 103 — Кубаево; 104 — Киучер; 105 — Шелебово; 106 — Шокшово; 107 — Малодавыдовское; 108 — Ненашевское; 109 — Косинское; 110 — Исаково; 111 — Матвейщиково; 112 — Васильки; 113 — Жилые Горы; 114 — Никита Великий; 115 — Воронцово; 116 — Семенково; 117 — Бородинское; 118 — Красный Стан; 119 — Одинцово; 120 — Мякинино; 121 — Соколово; 122 — Санниково; 123 — Кожухово; 124 — Черкизово; 125 — Чернихово; 126 — Путилово; 127 — Муромцево; 128 — Полянково; 129 — Погорелка; 130 — Татариново; 131 — Боровиково; 132 — Иваново; 133 — Кочкино; 134 — Новленский; 135 — Заколпье; 136 — Малышево; 137 — Максимово; 138 — Молотицы; 139 — Тумовка; 140 — Муромский; 141 — Подболотня; 142 — Пятницкий; 143 — Нижняя Верея; 144 — Корниловка; 145 — Перемиловский; 146 — Звягино; 147 — Чулково; 148 — Шокшино

Однако она не находит каких-либо подтверждений в исторических материалах. «Парадоксальный факт» находит объяснение в изложенных материалах — ядром великорусов Северо-Восточной Руси было славянское население, расселившееся здесь в середине I тыс. н. э. Его антропологическое строение, нужно полагать, и послужило началом формирования антропологического типа современного русского населения Волго-Клязьминского междуречья. Принесшие в этот край курганный обряд словене ильменские и кривичи смоленско-полоцкие были менее многочисленны и со временем растворились в славянской среде первой волны колонизации Ростово-Суздальской земли.
Восточно-великорусские говоры междуречья Волги и Оки, согласно акцентологическим изысканиям, составляют особую (четвертую) группу. «Диалекты этой группы ввиду сугубой архаичности их акцентной системы не могут быть объяснены как результат вторичного развития какой-либо из известных акцентологических систем, а должны рассматриваться как наиболее раннее ответвление от праславянского; этнос носителей этого диалекта представляет, по-видимому, наиболее ранний восточный колонизационный поток славян»²⁵¹. Достаточно ранняя изоляция этого диалекта, как считают его исследователи, препятствовала распространению «долготной» и «краткостной» оттяжек, свойственных другим первоначальным диалектным группам праславянского языка.

Таким образом, результаты, полученные на археологических материалах, достаточно полно коррелируют с выводами лингвистов. Нельзя не обратить внимания в этой связи на то, что распространение браслетообразных сомкнутых височных колец XI—XIII вв. в значительной степени соответствует региону говоров четвертой акцентологической группы²⁵².
Этноним славянской группировки, колонизовавшей около середины I тыс. н. э. территории будущей Ростово-Суздальской земли, неизвестен. В период становления Древнерусского государства население этой земли, как уже говорилось, называлось мерей. По-видимому, летописец, отмечая, что «перьвии насельници ... в Ростове меря», имел в виду не финноязычное племя, а древнерусское население, проживавшее в землях мери, активно включенной в ассимиляционный процесс.
Археологические работы в Ростове показали, что основателями его были славяне. С середины X в. культура и быт города носят явно славянский облик²⁵³. Название города кажется прозрачно славянским. Селение, предшествующее городу, характеризуется древностями, типичными для культуры последних веков I тыс. н. э. этого региона.

²⁰³Об этнической ситуации в Волго-Окском междуречье в раннем железном веке см.: Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.; Л., 1966. С. 113—163, 234—239, 285—300.
²⁰⁴Третьяков П. Н. К истории племен Верхнего Поволжья в I тысячелетии н. э. // МИА. 1941. № 5; Бадер О. Н. Древние городища на верхней Волге // МИА. 1950 № 13.
²⁰⁵Смирнов К. А. Дьяковская культура... С. 77, 78.
²⁰⁶Розенфельдт И. Г. Древности западной части...
²⁰⁷Кренке Н. А. Культура населения бассейна Москвы-реки в железном веке и раннем средневековье: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. М., 1987; Вишневский В. И. Дьяковская культура в Верхнем Поволжье (VIII—VII вв. до н. э. — VII—VIII вв. н. э.): Автореф. дисс. ...канд. ист. наук. М., 1991.
²⁰⁸Леонтьев А. Е. Археология мери: К предыстории Северо-Восточной Руси. М., 1996.
²⁰⁹Подробную характеристику культуры второй половины I тыс. н. э. Волго-Клязьминского междуречья см. в вышеназванной книге А. Е. Леонтьева.
²¹⁰Альквист А. Наблюдения над финно-угорским субстратом в топонимии Ярославского края на материалах гидронимических формантов -(v)гa и -(v)нга, -(v)ньга, -(v)нда // Studia Slavica Finlandensia. Т. XV. Helsinki, 1992. C. 1—50; Ее же. Мерянская проблема на фоне многослойности топонимии // Вопр. языкознания. 1997. № 6. С. 22—36; Ее же. Субстратная лексика финно-угорского происхождения в говорах Ярославско-Костромского Поволжья // Studia Slavica... T. XV. 1998. C. 5—38.
²¹¹Леонтьев А. Е., Рябинин Е. А. Этапы и формы ассимиляции летописной мери // СА. 1980. № 2. С. 67—79; Рябинин Е. А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси: К истории славяно-финских этнокультурных связей: Историко-археологические очерки. СПб., 1997. С. 197—214.
²¹²Повесть временных лет... С. 13.
²¹³Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 106—107.
²¹⁴Дубынин А. Ф. Троицкое городище // Древнее поселение Подмосковья. М., 1970. Рис. 16: 1, 21, 24—26; 17: 26.
²¹⁵Леонтьев А. Е. Археология мери... С. 159—164. Рис. 67: 5—10, 12, 15; 70: 6, 7; 90: 6; 103: 6.
²¹⁶Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья // МИА. 1961. № 94. С. 82—91.
²¹⁷Генинг В. Ф. Некоторые проблемы этнической истории марийского народа (о мерянской этнической общности) // Происхождение марийского народа. Йошкар-Ола, 1967. С. 65—66; Sedov V. Schläfenringe der wolgafinnischen Stämme // Congresus Septimus Internationalis Fenno-Ugristarum. Sectionum. Dissertationes. Historica, archaeologica et anthropologica. Debrecen, 1990. S. 117—122; Финно-угры и балты... С. 78; Леонтьее А. Е. Археология мери... С. 159—163.
²¹⁸Дубынин А. Ф. Раскопки Малышевского могильника // КСИИМК. Вып. XXVI. 1949. С. 93.
²¹⁹Ерофеева Е. Н., Траекин П. Н., Уткин А. В. Кочкинский грунтовой могильник // Археология и этнография Марийского края. Вып. 14. Йошкар-Ола, 1988. С. 99—125. Рис. 2: 2, 3, 5.
²²⁰Городцов В. А. Археологические исследования в окрестностях г. Мурома // Древности: Труды Московского археологического общества. Т. XXIV. М., 1914. С. 58.
²²¹Спицын А. А. Древности бассейнов рек Оки и Камы // МАР. 1901. № 25. С. 45—51, 105—113.
²²²Гришаков В. В. К истории населения правобережья нижней Оки в конце I тыс. н. э. // Материалы по археологии Мордовии: (Труды Института языка, литературы, истории и экономики Мордовской АССР. Вып. 85). Саранск, 1988. С. 53. Табл. VI: 16.
²²³Горюнова Е. И. Этническая история... С. 177. Рис. 78: 28—30.
²²⁴Финно-угры и балты... С. 88; Sedov V. Schläfenringe... S. 117—122.
²²⁵Дубынин А. Ф. Раскопки Малышевского могильника... С. 91—96.
²²⁶Повесть временных лет. Ч. 1. М.; Л., 1950. С. 13, 18.
²²⁷Краснов Ю. А. Безводнинский могильник: (К истории Горьковского Поволжья в эпоху раннего средневековья). М., 1980.
²²⁸Леонтьев А. Е. Поповское городище (результаты раскопок 1980— 1984 гг.) // Раннесредневековые древности Верхнего Поволжья. М., 1989. С. 79. Рис. 23: 1.
²²⁹Рябинин Е. А. Могильник и селище у д. Попово на р. Унже // Раннесредневековые древности Верхнего Поволжья. М., 1989. С. 148—153. Рис. 6: 8, 10, 11.
²³⁰Архипов Г. А. Марийцы IX—XI вв.: К вопросу о происхождении народа. Йошкар-Ола, 1973. С. 92, 104. Рис. 85; 93: 2.
²³¹Архипов Г. А. Дубовский могильник // АЭМК. Вып. 8. 1984. С. 119. Рис. 8: 26.
²³²Никитина Т. Б. Инвентарь могильника «Нижняя Стрелка» // АЭМК. Вып. 17. 1990. С. 81—118.
²³³Архипов Г. А. Марийцы XII—XIII вв.: (К этнокультурной истории Поветлужья). Йошкар-Ола, 1986. С. 19. Рис. 14: 3, 4; 15: 6, 11.
²³⁴Архипов Г. А. Марийцы IX—XI вв. ... С. 19. Рис. 16: 1—6; 90; Его же. Дубовский могильник... С. 119. Рис. 8: 19—25, 27, 28.
²³⁵Кравченко Т. А. Шатрищенский могильник (по раскопкам 1966— 1969 гг.) // Археология Рязанской земли. М., 1974. С. 134.
²³⁶Спицын А. А. Древности бассейнов рек Оки и Камы... С. 34.
²³⁷Амброз А. К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы // СА. 1971. № 3. С. 113.
²³⁸Шитов В. Н. Старокадомский могильник // Материалы по археологии Мордовии: (Труды ИЯЛИЭ Мордовской АССР. Вып. 85). Саранск, 1988. С. 23— 43.
²³⁹Седов В. В. Рязанско-окские могильники // СА. 1966. № 4. С. 86—104; Финно-угры и балты... С. 93—97.
²⁴⁰Рыбаков Б. А. Новый Суджанский клад антского времени // КСИИМК. Вып. XXVII. 1949. С. 77. Рис. 31а; 32а.
²⁴¹Рыбаков Б. А. Древние русы // СА. Т. XVII. 1953. С. 74—76, 82, 83. Рис. 16; 18.
²⁴²Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956. Рис. 34: 2.
²⁴³Lietuvų liaudies menas. Senovės lietuvų papuošalai. Kn. I. Vilnius, 1958. Pav. 256, 257; Volkaite-Kulikauskiene R. Senoves lietuvų moterų galvos danga... P. 38—39. Pav. 11.
²⁴⁴Спицын А. А. Старейшие русские могильники в Новгородской области // Известия Археологической комиссии. Вып. 15. СПб., 1905. С. 1—5.
²⁴⁵Отчет Археологической комиссии за 1896 год. СПб., 1898. С. 93.
²⁴⁶Куза А. В., Никитин А. Л. Славянский могильник в пос. Купанском близ Переяславля Залесского // КСИА. Вып. 104. 1965. С. 117—120; Комаров К. И. Новые раскопки Купанского могильника // КСИА. Вып. 144. 1975. С. 91—94.
²⁴⁷Никитин А. В. Городище и могильник у д. Кресты // КСИА. Вып. 139. 1974. С. 104—105.
²⁴⁸Горюнова Е. И. Этническая история... С. 253—264. Карты 3 и 4.
²⁴⁹Макаров Н. А. Население Русского Севера в XI—XIII вв.: По материалам могильников Восточного Прионежья. М., 1990. С. 17—32.
²⁵⁰Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы (краниологическое исследование). М., 1969. С. 202—204.
²⁵¹Дыбо В. А., Замятина Г. И., Николаев С. Л. Основы славянской акцентологии. М., 1990. С. 157—158; Булатова Р. В., Дыбо В. А., Николаев С. Л. Проблемы акцентологических диалектизмов в праславянском // Славянское языкознание: X Международный съезд славистов: Доклады советской делегации. М., 1988. С. 31—65.
²⁵²Дыбо В. А., Замятина Г. И., Николаев С. Л. Основы славянской акцентологии. М., 1990. С. 156—159.
²⁵³Повесть временных лет... С. 18.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 9915

загрузка...

Другие книги по данной тематике

Е.В. Балановская, О.П. Балановский.
Русский генофонд на Русской равнине

Е.И.Дулимов, В.К.Цечоев.
Славяне средневекового Дона

Игорь Коломийцев.
Славяне: выход из тени

Сергей Алексеев.
Славянская Европа V–VIII веков

e-mail: historylib@yandex.ru

разделы

Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Реклама

Первые славяне в Ростово-Суздальской земле