Сарматские племенные группировки по данным античной традиции и археологии
Однако уже в последние века до н. э. не эти поздние скифы определяли этническую картину на юге Восточной Европы, которая в античной традиции теперь именовалась Европейской Сарматией; наряду с ней на востоке, за Танаисом, античные авторы помещают Азиатскую Сарматию. Нужно сказать, что представления авторов рубежа н. э. об этнической ситуации в евразийских степях не отличаются особой четкостью: тот же Страбон, достоверно обозначающий пределы Малой Скифии, при общем перечислении обитающих здесь народов зачастую смешивает данные о скифской и разных этапах сарматской эпох (см. Приложение, в частности Strab. XI, 6, 2), и синхронные срезы приходится вычленять из этих перепутанных разновременных сведений, вместе с тем поверяя их данными археологии.
Анализируя античную традицию о сарматах, мы убеждаемся, что этот термин применялся как обобщенное наименование ряда более или менее крупных племенных объединений, среди которых следует назвать языгов, роксоланов, сираков, аорсов, относительно территории обитания каждого из которых имеются сведения разной меры точности. К сожалению, не вполне ясно, кто дал им всем упомянутое единое название. Было ли оно их общим самоназванием или так именовали их в античной среде, и если да, то каким критерием общности при этом руководствовались? Абсолютно достоверного ответа на это вопрос мы получить не можем. Не случайно относительно некоторых народов существуют разногласия между отдельными древними авторами, причисляющими их, к примеру, то к сарматам (называемым по старой памяти савроматами), то к меотам [Мошкова 1989, 156]. Вместе с тем определенная степень родства перечисленных народов не подлежит сомнению, причем следует отметить два момента: во всех случаях, когда мы располагаем какими-то языковыми следами сарматов (ономастическим материалом), они неоспоримо свидетельствуют об их ираноязычии, а археология позволяет утверждать, что материальная культура всех причисляемых к сарматам народов была во многом сходной. В то же время в лингвистических данных можно обнаружить намеки на существование нескольких диалектов, а единая в целом культура распадается на ряд хронологических и локальных вариантов. Попытки соотнести их с отдельными сарматскими объединениями приводили к неодинаковым результатам. Так, еще в 1948 г. К. Ф. Смирнов обратил внимание на одну специфическую серию погребений сарматской эпохи: для них характерно помещение умершего по диагонали просторной квадратной могильной ямы. Исходя из отличия этих погребений от остальной массы памятников сарматского времени, из их хронологии и ареала исследователь предположил, что они принадлежат представителям народа роксоланов, как той группировки сарматов, которая ранее других продвинулась из Поволжья в Поднепровье [Смирнов 1948]. Это мнение было принято рядом ученых, но со временем, с накоплением нового материала, сам К. Ф. Смирнов уже не считал его вполне обоснованным. Взамен была предложена альтернативная интерпретация, предположительно приписавшая диагональные погребения аорсам [Засецкая 1974], но вопрос об их этнической атрибуции — и даже вообще об этнической, а не, к примеру, социальной природе их отличия от других сарматских памятников — все же нельзя считать решенным. Не менее дискуссионна, чем проблема роксоланов, локализация и археологическая идентификация двух других крупных сарматских группировок — сираков и аорсов. Согласно Страбону (XI, 5, 8), и те и другие — беглецы из среды народов, «живущих выше», т. е. пришельцы из более отдаленных от античных колоний мест, причем аорсы живут по Танаису, а сираки — по Ахардею. Если идентификация реки Танаис с Доном достаточно надежно установлена, то относительно Ахардея ведутся споры: его отождествляют то с Манычем, то с Егорлыком, то с Кубанью и поэтому по-разному локализуют соответствующий сарматский народ и принадлежащие ему археологические памятники. Показательна одна из страниц истории этих двух сарматских племенных объединений: во время династийного конфликта, имевшего место в Боспорском царстве в 49 г. н.э., сираки поддержали одного претендента, а аорсы — другого, что свидетельствует о значительной самостоятельности каждого из известных нам народов сарматского круга; ни о каком политическом единстве сарматского мира даже в пределах юга Восточной Европы, аналогичного Скифской державе V—IV вв. до н. э., говорить не приходится. Интересный феномен представляет так называемое Золотое кладбище в Прикубанье — цепочка богатых подкурганных захоронений варварской воинской аристократии I—II вв. н. э., в инвентаре которых наряду с местными изделиями представлено большое количество предметов италийского импорта. Высказывались различные предположения относительно этнической принадлежности этих комплексов; недавно была предложена гипотеза, что в данном случае мы имеем дело со следами созданного Римом объединения различных варварских племен для защиты одного из дальних рубежей Римской империи, каким в это время являлось Боспорское царство [Гущина, Засецкая 1994, 38—40]. Одну из наиболее подробных попыток расчленить информацию античных источников о народах сарматского круга на разновременные пласты и на этой основе восстановить в динамике картину их расселения в степной полосе Восточной Европы во II в. до н.э. — I в. н. э. предпринял Д. А. Мачинский [1974]. Среди прочего, он пытается проследить постепенное продвижение аорсов из Нижнего Поволжья к Дону-Танаису, а затем и далее в Поднепровье и к Дунаю, где они, согласно Плинию (IV, 80), были известны уже под другим именем — амаксобии. Опыты такого тщательного исследования содержащихся в древних источниках этнонимов необходимы, но к утверждениям античных авторов о разных названиях одного народа, так же как о каком-либо общем имени различных народов всегда приходится подходить предельно критически, поскольку мы здесь имеем дело исключительно с инокультурной информацией, прошедшей к тому же через целую цепочку посредствующих звеньев. Не случайно, чем более подробной оказывается этническая карта того или иного района, представленная в античной традиции, тем проблематичнее ее наложение на карту археологическую: в таких подробных картах зачастую соседствуют имена этнических подразделений разного уровня, и порой в подобные «каталоги» оказываются включенными наряду с названиями народов, в полной мере обладающих этнокультурной спецификой, названия весьма мелких этнических образований, в материальной культуре (и соответственно в археологическом облике) которых уловить какие-либо различия не удается. В этом плане представляет интерес перечень народов, согласно Страбону (XI, 2, 11), живших на Северо-Западном Кавказе вдоль Черноморского побережья. В предыдущей главе мы приводили имена ряда тамошних народов, скорее всего входивших в число меотов и относящихся к абхазо-адыгской языковой общности. Более поздний каталог Страбона выглядит гораздо подробнее и лишь частично совпадает с данными других источников: «К [числу] меотов принадлежат сами синды, [затем] дандарии, тореаты, агры и аррехи, а также тарпеты, обдиакены, ситтакены, доски и многие другие». При этом отсутствуют какие-либо конкретизирующие данные о местоположении всех этих племен, но зато иногда встречаются полуфантастические или вовсе легендарные сведения об их происхождении и этническом родстве, основанные, к примеру, на созвучии этнонимов: «Рассказывают, будто ахейцы-фтиоты из язонова отряда заселили здешнюю Ахею, а Гениохию — лаконцы, которыми предводительствовали возницы Диоскуров, Река и Амфистрат; от них-то, вероятно, гениохи и получили свое название» (Strab. XI, 2, 12). Сравнивая данные об этногеографии юга Восточной Европы у Геродота и Страбона, мы обнаруживаем, что подробность сведений последнего оказывается ее слабостью: у Геродота было мало данных, но зато они явились результатом тщательного отбора и зачастую хорошо согласуются с археологической картиной; Страбон, как и многие другие поздние авторы, стремился передать всю имеющуюся у него информацию, заимствованную, однако, из вторых и третьих рук, и это обернулось в известной мере хаотическим перечислением. Все сказанное не отрицает тем не менее ценности подобных данных по древней этногеографии территории нынешней России и не препятствует все новым попыткам их интерпретации. |
загрузка...