Смоленско-полоцкая группа кривичей
|
В середине I тыс. н. э., как свидетельствуют находки провинциально-римских типов, значительное число переселенцев из Средней Европы оседает в землях верхнего Немана, Полоцкого Подвинья и Смоленского Поднепровья. Местным населением здесь были балты, представленные двумя культурами — днепро-двинской и штрихованной керамики. В конце IV в. в тех местностях, где осело среднеевропейское население, их развитие прекратилось. Складывается новая культура, названная тушем-линской (рис. 78)[640] 
Рис. 78. План раскопок городища Тушемля (внизу) и реконструкция памятника (вверху), по П. Н. Третьякову Её территория охватывает Смоленское Поднепровье, Полоцко-Витебское Подвинье и смежные с ним области верховьев Вилии, Немана и Березины Днепровской. Основными памятниками этой культуры являются открытые поселения — селища, устраиваемые на песчаных останцах, холмах или на склонах коренных берегов близ рек и озер. Это были довольно крупные селения (большинство их занимало площадь в 1–2 га), застроенные наземными жилищами столбовой или срубной конструкции. Некоторое представление о застройке дали раскопки селища Дедило-вичи в бассейне верхнего течения Березины. Оно располагалось на склоне холма, и его обитатели, чтобы получить горизонтальные площадки для домостроения, вынуждены были врезать свои жилища одной стороной в грунт. Всего было зафиксировано не менее трехсот западин от жилищ. Дома ставились рядами на небольшом расстоянии друг от друга. Все они были срубными, размер их от 3 х 2,7 до 3,5 х 3 м. В 35 из 47 раскопанных жилищ отрыты печи-каменки, в четырёх — очаги. Рядом с домами находились небольшие хозяйственные строения. Через столетие по становлении тушемлинской культуры в ее ареале возникают городища, которые служили убежищами для населения окрестных селищ, а также местами языческого культа. При строительстве городищ нередко использовались заброшенные укрепленные селения раннего железного века — сооружались дополнительные укрепления — земляные валы по периметру и ещё два — три вала на склонах. Одним из таких городищ является Тушемля в верховьях Сожа. Оно было устроено на продолговатом мысе между двумя оврагами. Овальная площадка в 800 кв. м по периметру была обнесена двумя земляными валами с деревянными оградами на вершинах. На площадке впритык к валу находилась замкнутая постройка шириной 4–4,5 м со стенами столбовой конструкции и двускатным перекрытием. Поперечными перегородками она членилась на помещения размером б х 4 м. Семь или восемь из них имели в середине очаги, остальные использовались для хозяйственных нужд. С восточной стороны был устроен выход на поселение, от которого дорожка шла ко второму рву, и далее по его дну, обогнув городище, можно было выйти за пределы убежища. На мысовой части городища находилось языческое святилище в виде круглой утрамбованной площадки диаметром б м, по краю которой с интервалами стояли столбы, вероятно изображавшие языческих богов. В центре возвышался более массивный столб — изображение главного божества (рис. 78). Погребальными памятниками рассматриваемой культуры являются бескурганные могильники. Безраздельно господствовал обряд трупосожжения, кремация совершалась на стороне. Собранные с костра остатки кремации помещались в неглубокие округлые ямки в могильниках, располагавшихся на естественных возвышениях поблизости от поселений. Большинство погребений были безынвентарными, единичные — урновыми. В немногих захоронениях встречены бронзовые колечки, спиральки, обломки браслетов, бронзовые и стеклянные сплавы, бусина, булавка и глиняные пряслица. Керамика тушемлинской культуры изготавливалась домашним способом без применения гончарного круга. Наиболее характерными были горшкообразные сосуды тюльпановидной, биконической и усечённо-конической форм, лишенные орнаментации (рис. 79). Менее многочисленную группу составляли миски и мископодобные горшки. Они выделяются по характеру обработки поверхности — лощёной и подлощеной. 
Рис. 79. Находки из раскопок поселений тушемлинской культуры 1–3, 7–10 — глиняные сосуды; 4, 5 — железные серпы; 6 — железное кресало. 1, 8, 10 — Демидовка; 2, 4, 9 — Тушемля; 3, 7 — Акатово; 5 — Гнездово; 6 — Слобода-Глушица. На поселениях было развито прежде всего железообрабатывающее ремесло. Среди изделий из железа обычны находки ножей, топоров, серпов, кос, рыболовных крючков и др. На многих селищах найдены глиняные льячки, обломки тиглей с подтеками бронзы и литейные формочки. Среди предметов из цветных металлов встречены височные кольца, браслеты, спиральки, трапециевидные привески, пряжки и др. Ведущая роль в экономике тушемлинского населения, безусловно, принадлежала земледелию. Об этом свидетельствуют находки орудий сельскохозяйственного труда (серпы, косы, топоры, зернотерки, жернова) и зернового материала (ячмень двурядный и многорядный, мягкая пшеница, рожь, просо, овес, горох, бобы). Споро-пыльцевые исследования культурных напластований и грунтов из-под насыпей валов на городищах-убежищах указывают на подсечное земледелие. Это, по-видимому, характеризует раннюю фазу тушемлинской культуры. Распространение же совершенных по форме серпов и находки жерновов говорят о том, что наряду с подсекой функционировало и пашенное земледелие. Судя по остеологическим материалам, развито было и животноводство, а охота и рыбная ловля имели второстепенное значение.[641] На основании вещевых находок на поселениях Смоленщины П. Н. Третьяков датировал тушемлинскую культуру серединой и третьей четвертью I тыс. н. э.,[642] что подтвердилось дальнейшими исследованиями. Важные материалы для датировки культуры были получены при раскопках поселения Демидовка.[643] Здесь были найдены бронзовая подвеска-лунница с красной эмалью, которая по аналогиям датируется V — началом VI в., и гончарный серолощеный кубок, имеющий дунайские параллели V в. Несомненно, что в V в. рассматриваемая культура развивалась как уже полностью сложившаяся. А. Г. Митрофанов датировал ранние селища в белорусском регионе V–VI вв., а начало становления культуры относил к IV–V вв.[644] В целом комплекс вещей из Демидовского поселения определяется V–VII вв., что, как и исследования других памятников, дает полные основания датировать тушемлинскую культуру этим временем. Об её происхождении высказано несколько предположений. П. Н. Третьяков, публикуя материалы раскопок памятников этой культуры на Смоленщине, полагал, что она сложилась при взаимодействии носителей днепро-двинской культуры с проникшими в этот регион с юга племенами зарубинецкой культуры. На первом этапе результатом такого смешения стало формирование древностей типа среднего слоя Тушемли с явными позднезарубинецкими чертами, которые на следующей стадии трансформировались в тушемлинскую культуру.[645] К этой точке зрения присоединились многие исследователи. Так, А. Г. Митрофанов, исследовавший ряд памятников западной части ареала тушемлинской культуры, утверждал, что ее формирование происходило на основе местных древностей культуры штрихованной керамики при участии племен днепро-двинской культуры и продвинувшихся сюда носителей культуры типа Адаменки, которая ведет свое начало из позднеза-рубинецкой среды.[646] Однако серьезной аргументации в пользу этой гипотезы исследователь не нашел. Согласно представлениям В. Б. Перхав-ко, рассматриваемая культура была результатом взаимодействия местного населения Северной Белоруссии с расселившимися здесь племенами киевской культуры.[647] Мысль о становлении тушемлинской культуры при смешении местных культур раннего железного века с древностями позднезарубинецкого и киевского круга, привнесенными переселенцами с юга, бытует в литературе до сих пор.[648] Однако фактических материалов, подтверждающих эту точку зрения, по существу, нет. Ни одному из исследователей не удалось конкретно продемонстрировать, что на всей территории становления тушемлинской культуры действительно имело место расселение постзарубинецкого населения. Инфильтрация позднезарубинецких племен затронула в основном только южные области Смоленщины. Н. В. Лопатин выделяет на территории становления тушемлинской культуры древности типа Заозерье, характеризующиеся керамикой с расчесами и датируемые III–IV вв. По его мнению, к которому присоединяется и А. Г Фурасьев, эволюция шла от позднезарубинецких (киевских) древностей к памятникам типа Заозерье и далее к тушемлинскои культуре.[649] Однако глиняная посуда с расчесами не является характерным маркером киевской культуры, фрагменты ее в весьма небольшом числе встречены преимущественно в западной части ее ареала. Также единичны фрагменты керамики с расчесами и в памятниках Смоленского Поднепровья и Полоцкого Подвинья. Они обнаружены далеко не на всей территории формирования тушемлинскои культуры, и к V в. керамика с расчесами выходит из употребления.[650] Общий ареал глиняной посуды с расчесами позволяет рассматривать ее как реликт штрихованной керамики. Расчесы на сосудах, как показал Н. В. Лопатин, в основном наносились фрагментами костяных гребней римского времени. По всей вероятности, это продолжение обычая штриховки поверхности глиняных сосудов, распространенного среди одной из группировок местных балтов в раннем железном веке. Тогда она наносилась гребнеобразными орудиями или пучком соломы, в римское время с появлением костяных гребней они стали орудиями для «штриховки-расчесов». Значительная часть керамики с расчесами фиксируется в ареале культуры штрихованной керамики. По наблюдениям Е. А. Шмидта, такая посуда в Смоленском Поднепровье встречена в тех регионах позднезарубинецкой и днепро-двинской культур, где выявляется инфильтрация носителей культуры штрихованной керамики.[651] При расселении в этих землях среднеевропейского населения обычай «штриховки» глиняной посуды исчезает. Несомненным остается то, что становление тушемлинскои культуры стало концом развития местных древностей раннего железного века. Кроме существенных изменений в материальной культуре, при этом имела место коренная перестройка поселенческой структуры. Жизнь на городищах раннего железного века полностью затухает, все население концентрируется на открытых поселениях, которые становятся более крупными. Очевидно, что без внешнего импульса объяснить это невозможно. Племена киевской культуры и носители позднезарубинецких древностей никак не могли оказать единовременного существенного воздействия на затухание культур раннего железного века и тем более на становление новой. Если инфильтрация этих племен и имела место, то она, судя по данным археологии, не могла быть значительной и не могла охватить обширную территорию днепро-двинской и культуры штрихованной керамики. Несомненно, более существенной была миграция населения из Средней Европы, о чем свидетельствует концентрация в рассматриваемых землях находок провинциальноримского происхождения. Субстратом тушемлинской культуры были две различные культуры — днепро-двинская, оставленная одним из крупных племенных образований днепровских балтов, и культура штрихованной керамики, носители которой составляли ядро балтов — основных предков раннесредневековых летто-литовских племен. При этом следует подчеркнуть, что новая культура охватила только части ареалов этих культур раннего железного века, только те области, где находками провинциальноримских типов документируется расселение среднеевропейского населения. Следовательно, активным элементом при становлении тушемлинской культуры были пришлые племена. Исследователи не раз обращали внимание на некоторую близость глиняной посуды тушемлинской культуры к керамическим комплексам культуры псковских длинных курганов. На этом основании некоторые археологи строили догадки о становлении культуры псковских длинных курганов в результате расселения верхнеднепровско-западнодвинского населения в Псковско-Ильменском крае.[652] Однако синхронность культуры псковских длинных курганов и тушемлинской исключает генетическое развитие первой из второй. Параллели в керамических коллекциях этих культурных групп обусловлены родственностью их. Они вышли из единого венедского ареала Средней Европы. К этому можно добавить, что тушемлинская керамика имеет еще некоторые черты сходства с синхронной глиняной посудой суковско-дзедзицкого типа срединных и поморских областей Польши и Мекленбурга. В свете изложенного следует пересмотреть и вопрос об этнической принадлежности населения тушемлинской культуры. Полагая, что эта культура сложилась на базе местных древностей предшествующего времени, балтская атрибуция которых представляется несомненной, исследователи считали и племена тушемлинской культуры восточными балтами. Присутствие местных балтов в составе населения Смоленского Поднепровья и Полоцкого Подвинья несомненно — местное население при появлении среднеевропейского населения в основной массе не покинуло мест своего обитания. В отличие от Псковско-Ильменского региона, земли днепровских балтов были сравнительно плотно заселены, и местное население должно было составить заметный компонент в составе тушемлинского. Вместе с тем археологические материалы свидетельствуют, что и переселенцы не были ассимилированы в балтской среде. Этническими индикаторами нового населения являются, в частности, браслетообразные височные кольца (рис. 80), получившие распространение в этих землях в самом начале эпохи средневековья. 
Рис. 80. Распространение браслетообразных незавязанных височных колец в середине I тыс. н. э. а — памятники с находками браслетообразных колец; б — ареалы культурных новообразований периода великого переселения народов и начала средневековья (культуры псковских длинных курганов, тушемлинской, мерянской и муромской); в — ареалы распространения пражско-корчакской и пеньковской культур. 1 — Радостай-Аленонис; 2 — Луксненай; 3 — Сейлюнай; 4 — Бакшяй; 5 — Слабаделе (Аловеле); 6 — Мигонис; 7—Аукштадварис; 8 — Кернаве; 9 — Квирбяй; 10 — Кайренай; 11 — Варапнишкес; 12 — Пакрауглу; 13 — Граужиняй; 14 — Межонис; 15 — Дусетос; 16 — Эйкотишкис; 17 — Жадавайняй; 18 — Рокенай; 19 — Прудники; 20 — Микольцы; 21 — Городище; 22 — Свила; 23 — Васильковка; 24 — Аздятичи; 25 — Дедиловичи; 26 — Бельчица; 27 — Казиха; 28 — Городня; 29 — Бароники; 30 — Акатово; 31 — Близнаки; 32 — Демидовка; 33 — Тушемля; 34 — Отмичи; 35 — Топорок; 36 —Троицкое; 37 — Луковня; 38 — Щербинка; 39 — Боршева; 40 — Попадьинское; 41 — Сарское; 42 — Малодавыдовское; 43 — Выжегша; 44 — Кочкино; 45 — Попово на Унже; 46 — Безводное; 47 — Ахмылово; 48 — Максимове; 49 — Малышеве; 50 — Тумовское; 51 — Подболотня; 52 — Борки; 53 — Старый Кадом. Это проволочные украшения большого или среднего диаметра, в том числе и весьма крупные, с сомкнутыми или заходящими концами (рис. 81). Найдены они на многих памятниках тушемлинской культуры, и можно говорить о характерности этих колец для ее носителей, по крайней мере для значительной части их.[653] 
Рис. 81. Браслетообразные височные кольца середины I тыс. н. э. 1 — Эйкотошкис; 2 — Демидовка; 3 — Попово на Унже; 4 — Попадьинское; 5 — Отмичи; 6 — Микольцы. Как уже отмечалось, височные кольца были излюбленным женским украшением значительной части раннесредневековых славян и являются надежным индикатором для выделения славянских древностей среди материалов соседних этносов. Средневековые древности финно-угорских и летто-литовских племен, заселявших лесные области Восточной Европы, ныне достаточно хорошо изучены.[654] Можно вполне определенно утверждать, что ни одному из племенных образований балтов и финно-угров, не затронутых славянским влиянием, ношение височных колец не было свойственно. Женское убранство прибалтийских и волжско-камских финнов, как и летто-литовских племен, было своеобразным и не могло включать височные кольца. Единичные височные кольца славянских типов, изредка встречаемые в древностях Прибалтики, Волго-Камья и Приуралья, отражают культурные и этнические контакты местного населения со славянским миром. Появившиеся в тушемлинской культуре браслетообразные височные украшения без каких-либо перерывов продолжали бытовать в лесной зоне Восточно-Европейской равнины до X–XIII вв. включительно, когда их славянская принадлежность уже не вызывает никаких сомнений. В этой связи в составе тушемлинской культуры рассматриваемые украшения должны быть отнесены к славянскому этносу. Вычленить в составе населения тушемлинской культуры местный балтский и пришлый славянский этнические компоненты не представляется возможным. По всей вероятности, в ареале этой культуры сформировался культурный славяно-балтский симбиоз с общим домостроительством, керамическим материалом и погребальной обрядностью. Можно полагать, что время тушемлинской культуры было начальным этаном славянизации местного населения. Ареал браслетообразных височных колец в середине и третьей четверти I тыс. н. э. не ограничивался территорией тушемлинской культуры. В восточном направлении он простирался до междуречья Волги и Оки. Наиболее западные находки аналогичных височных колец встречены в юго-восточной части современной Литвы. Здесь в конце IV — начале V в. археологически надежно фиксируется появление нового населения, расселившегося среди племен культуры штрихованной керамики. Переселенцами сюда был привнесен неизвестный прежде курганный обряд погребения. В течение V–VI вв. в этом регионе сооружались округлые в плане погребальные насыпи высотой от 0,5 до 1,2 м, сложенные целиком из камней или имеющие в основании венцы из валунов. Умерших хрони-ли по обряду ингумации в подкурганных ямах. Погребальный инвентарь представлен украшениями, металлическими деталями одежды, изредка встречаются орудия труда и фрагменты керамики.[655] В этих курганах неоднократно встречены височные кольца, изготовленные из проволоки круглого, иногда ромбического сечения. Диаметр их колеблется от 3–4 до 8–10 см. Концы колец обычно заходят друг на друга и нередко, как и тушемлинские, утолщены. Раскопками установлено, что женщины носили их на висках по одному или несколько с обеих сторон головы.[656] Обряд сооружения каменных или каменно-земляных курганов был привнесен в Юго-Восточную Литву, безусловно, из ятвяжского региона Сувалкии, где такие насыпи были хорошо известны ещё в римское время.[657] Появление на территории Литвы западнобалтского населения совпадает с концом существования культуры штрихованной керамики и распространением качественно новой глиняной посуды — шероховатой (или ошершавленной) — и предметов провинциальноримских среднеевропейских типов. Меняется и структура поселений. Материалы краниологии показывают, что население, оставившее в Литве каменно-земляные курганы конца IV — начала VI в., было неоднородным в племенном отношении — мужчины и женщины принадлежали к разным антропологическим типам. Мужской части населения свойственна узколицесть и грацильность, их антропологический тип сопоставим с раннесредневековыми ятвягами Сувалкии. Женщины принадлежали к умеренно массивному широколицему типу.[658] Очевидно, что основу мужского населения Юго-Восточной Литвы в рассматриваемое время составляли в большей степени пришлые ятвяги, которые и принесли сюда курганный обряд. Эти мужчины вступали в брачные связи с женщинами иного происхождения. Последние, судя по браслетообразным височным кольцам, были родственны славянскому компоненту тушемлинской культуры. В VI в. юго-восточные области Литвы были затронуты новой волной миграции, которая привела к становлению культуры восточнолитовских курганов. Последняя достаточно определенно связывается с летописной литвой.[659] Население, оставившее каменные и каменно-земляные курганы, нужно полагать, растворилось в новой этнической среде. Обычай ношения браслетообразных височных колец здесь в VI в. исчезает. На рубеже VII и VIII вв. в Полоцком Подвинье и Смоленском Поднепровье получают распространение длинные и удлиненные курганы, именуемые в археологической литературе смоленско-полоцкими. Они заметно отличаются от валообразных погребальных насыпей псковского типа и характеризуются своеобразным вещевым инвентарем, поэтому выделяются в отдельную археологическую культуру.[660] Смоленско-полоцкие длинные курганы отличаются от псковских прежде всего внешним обликом: их длина не превышает 30 м, а большинство насыпей вытянуты всего на 12–20 м. Они не имеют в основании зольно-угольных прослоек, что вполне объяснимо, поскольку эта обрядность была наследием прибалтийско-финского населения, а в рассматриваемом регионе дославянскими жителями были балты. Весьма существенны и отличия в вещевых коллекциях. В составе инвентарей культуры смоленско-полоцких длинных курганов обычны металлические части женских головных уборов типа летто-литовских вайнаг, полусферические бляхи, проволочные биэсовидные украшения, трапециевидные и грибовидные привески, костяные привески-уточки. Некоторые их этих украшений имеют аналогии в синхронных древностях Литвы и Латвии, что стало для некоторых исследователей поводом для отнесения культуры смоленско-полоцких длинных курганов к балтскому этносу.[661] Балтские предметы встречаются и среди тушемлинских древностей, поэтому наличие их в памятниках рассматриваемой культуры является вполне правомерным — тушемлинское население не покидало мест своего проживания при формировании новой культуры. Балтские вещи в Смоленской и Полоцкой землях обнаруживаются и позднее, в курганах X–XII в., свидетельствуя о длительности процесса славянизации аборигенного населения. В деталях погребальной обрядности в культурах смоленско-полоцких и псковских длинных курганов существенных различий не проявляется. Если они и есть, то не носят принципиального характера и обусловлены как сложением на базе разных субстратов, так и разновременностью памятников. Становление культуры смоленско-полоцких длинных курганов можно объяснить только инфильтрацией населения псковских длинных курганов на территорию, занятую племенами тушемлинской культуры. В ареал длинных курганов при этом вошли далеко не все области тушемлинской культуры, а только те земли, которые непосредственно примыкают к региону бытования псковских длинных курганов. Не исключено, что отлив носителей псковских длинных курганов был обусловлен активизацией словен ильменских. Именно в это время культура сопок распространяется на значительной части Ильменского бассейна. Общий ареал длинных курганов, подразделяемый на две части — псковскую и смоленско-полоцкую, соответствует трем историческим землям Древней Руси — Псковской, Полоцкой и Смоленской, принадлежащим кривичам. Думается, что есть все основания рассматривать ареал длинных курганов как территорию расселения кривичей, которые уже на ранней стадии дифференцировались на две этнографические группы — псковскую и смоленско-полоцкую. Псковская, Смоленская и Полоцкая земли объединяются в единый ареал по диалектным данным. Ныне псковские говоры принадлежат к переходным, сложившимся при взаимодействии наречия, ставшего севернобелорусским (в период Древней Руси это смоленско-полоцкие говоры), с северновеликорусским.[662] При этом языковые особенности, связывающие псковские говоры с говорами других кривичских земель, получили самое последовательное распространение. В этой связи следует полагать, что в конце I и начале II тыс. н. э. отчетливого рубежа между псковскими и смоленско-полоцкими говорами ещё не было. Формирование южного рубежа псковских говоров, то есть пучка изоглосс, отделяющих их от севернобелорусского диалекта, относится ко времени Великого Литовского княжества.[663] В Смоленско-Полоцком регионе, как отмечалось выше, в середине I тыс. получили распространение браслетообразные височные кольца. Они бытовали и среди населения культуры смоленско-полоцких длинных курганов. Вместе с тем в ареале этой культуры в VIII–IX вв. сформировались оригинальные височные украшения — проволочные, диаметром от 5 до 10 см, с пластинчатыми расширениями на заходящих друг на друга незамкнутых концах. Один конец их, а иногда и оба завершались крючкообразно. Плоские части этих украшений орнаментировались нарезными зигзагообразными линиями. В единичных случаях на пластинчатых частях колец делались небольшие отверстия, через которые продевались тонкие проволочные колечки с трапециевидными пластинчатыми привесками (рис. 82). 
Рис. 82. Височные кольца культуры смоленско-полоцких длинных курганов 1 — Заозерье; 2 — Цурковка; 3 — Дроково. Такие височные украшения стали весьма характерными для культуры смоленско-полоцких длинных курганов. Помимо того, они разрозненно найдены в единичных памятниках более северных территорий (городище Псковское, Камно, Ржева Пустая, Городище близ Великих Лук, Ладога). Прямых аналогий им в синхронных или более ранних материалах Восточноевропейского региона не обнаруживается. Догадка о том, что эти украшения восходят к летто-литовским дротово-пластинчатым шейным гривнам с заходящими концами, высказываемая некоторыми исследователями, должна быть отвергнута, поскольку такие гривны в Юго-Восточной Прибалтике получили широкое распространение только в X–XI вв., когда рассматриваемые височные кольца уже вышли из употребления. Основу смоленско-полоцких колец VIII–IX вв., безусловно, образуют бытовавшие в этом регионе с тушемлинского времени браслетообразные украшения. Другим слагаемым элементом при оформлении этих височных колец стали лунничные украшения, с которыми их роднят и зигзагообразные штихельные узоры, и крючкообразные завершения на концах. Серповидные пластинчатые расширения, появившиеся на проволочных (браслетообразных) кольцах, следует рассматривать как подражания лунничным украшениям, широко бытовавшим в Дунайских землях.[664] Появление лунничных височных колец в лесной полосе Восточно-Европейской равнины, о чем подробнее будет сказано ниже, отражает широкую инфильтрацию славянского населения с Дуная. Одним из колец, явно привнесенных из Среднедунайских земель, является находка в могильнике с длинными курганами в Арефино на Смоленщине.[665] Фрагмент лунничного височного кольца встречен ещё при раскопках жилища 38 в отложениях тушемлинской культуры на селище близ д. Городище в Мядельском р-не Белоруссии.[666] Привнесение в Смоленско-Полоцкий регион лунничных височных колец, где до этого имели хождение браслетообразные украшения, и породило гибридные — проволочно-пластинчатые. Они и стали характерными для населения культуры смоленско-полоцких длинных курганов. При этом полного вытеснения браслетообразных височных колец не произошло. Они продолжали бытовать, о чем можно судить по фрагментарным находкам их в захоронениях смоленско-полоцких курганов Слободы-Глушицы, Пнева, Слободы, Ярцева и других. Неоднократно встречены браслетообразные височные кольца и на синхронных поселениях. Сказать, были ли какие-либо племенные различия между теми жителями Смоленско-Полоцкого региона, которые носили браслетообразные кольца, и теми, что предпочитали проволочно-пластинчатые височные украшения, затруднительно. К X столетию браслетообразные кольца вытесняют проволочно-пластинчатые. В X–XIII вв. в областях расселения смоленско-полоцких кривичей получают повсеместное распространение браслетообразные височные кольца с завязанными концами, ставшие этнографическим маркером этого восточнославянского племени.[667] |