XX. Второй период управления университетом

В годы своего управления университетом Лобачевский создал все свои научные труды. Если даже отрешиться от их значения, если только учесть, сколько времени и труда нужно было затратить на их составление, на выполнение тех вычислений, которые содержались в перечисленных уже работах, на подготовку их к печати, то этой научной деятельности не только в те времена, но и в наше время было бы достаточно для всякого ученого. Все эти годы, однако, Лобачевский интенсивно вел преподавание обыкновенно по двум, иногда даже по четырем кафедрам. Он преподавал в разное время интегральное и вариационное исчисления, статику и динамику, гидростатику и гидравлику, опытную и теоретическую физику; заменяя отсутствующих преподавателей, он нередко совмещал довольно отдаленные друг от друга дисциплины. Этой преподавательской его работе посвящена ниже отдельная глава (XXIII). Одной только этой работы было бы вполне достаточно для профессора. И с этой большой плодотворной научной и преподавательской деятельностью Лобачевский совмещал не менее огромную административную работу. Читая его переписку, описания историков, воспоминания товарищей и учеников, удивляешься выдержке и энергии этого ученого и труженика-администратора.

Пополняя сведения, данные в библиографическом введении, отметим, что «История Казанского университета» Загоскина заканчивается 1827 г., т. е. до вступления Лобачевского в управление университетом. Главными источниками для изучения дальнейшей его деятельности в первый н во второй периоды его управления университетом служат обширные архивные материалы, составленный профессором Фойхтом «Отчет Казанского университета за 17 лет», ряд статей, принадлежащих профессору Загоскину, под общим названием «Казанская старина»¹, и наконец, некоторые статьи в справочной книге Казани². В настоящее время к этому присоединились обстоятельные документальные материалы собранные и опубликованные Л. Б. Модзалевским, на которые мы уже неоднократно ссылались.

К тому времени, когда Лобачевский заканчивал третий трехлетний период своего пребывания на посту ректора, условия, в которых функционировал университет, значительно изменились. В 1835 г. был опубликован новый устав русских университетов, Этот устав николаевского времени значительно отличался от устава 1804 г., созданного в эпоху либеральных тенденций Александра I. По новому уставу автономия университета была значительно снижена, попечитель в качестве руководителя и начальника университета получал гораздо более широкие полномочия: он должен был употреблять все средства к приведению университета в «цветущее» состояние, обращать внимание на способности, прилежание и благонравие профессоров, адъюнктов и чиновников университета, исправлять нерадивых указаниями, замечаниями и принимать меры к удалению неблагонадежных, мог председательствовать в совете и в правлении. Университет был отстранен от участия в управлении другими учебными заведениями округа.

Министром народного просвещения, проводившим эту реформу, был уже известный нам граф С. С. Уваров (стр. 88); он был достаточно разумен, чтобы не поддерживать безрассудных тенденций Магницкого, но в то же время и достаточно консервативен, чтобы проводить режим Николая I. Это был один из наиболее активных исполнителей царской воли. «Вообще все движение управления внутреннего,— писал он,— приспособлено к видам правительства о точнейшем и неразрывном наблюдении за духом и ходом высших учебных заведении». Обязанности и полномочия ректора университета также были значительно расширены. Он получал право делать профессорам выговоры и замечания при обнаружении упущения или неисправности. С другой стороны, инспектор, ранее избиравшийся советом из числа профессоров, теперь назначался попечителем, главное, был теперь подчинен не ректору, а непосредственно попечителю. Главная же задача реформы заключалась в том, чтобы усилить роль дворянства в управлении страной. Николаевский университетский устав особенно определенно подчеркнул дворянско-классовый характер правительственной по литики в области просвещения. Сам Уваров так выражал две главные цели реформы 1835 г.: «Во-первых, возвысить университетское учение до рациональной формы, и, поставив его на степень, доступную лишь труду, долговременному и постоянному, воздвигнуть благоразумную преграду преждевременному поступлению на службу молодежи еще незрелой; во-вторых, привлечь в университет детей высшего класса в империи и положить конец превратному воспитанию их иностранцами». Нужно сказать, что это первое изменение университетского устава еще не было очень решительным. Первая цель, которую указывает Уваров, проводилась серьезно: были повышены требования к студентам, было увеличено число профессорских кафедр, повышены требования к лицам, их занимавшим, введены ученые степени магистра и доктора и установлены требования, па основе которых они предоставлялись. Но новый устав все же ставил жизнь университета в существенно новые, гораздо более тяжелые условия.

Казанский университет начал жить по новому уставу с 1 августа 1837 г. Незадолго перед этим закончился срок, на который Лобачевский в третий раз был избран ректором. Новому ректору предстояла задача проведения в жизнь устава 1835 г., задача трудная для него, нелегкая и для профессорской корпорации. Прежде она избирала своего представителя, теперь она должна была выбрать начальника с широкими полномочиями. Профессорская коллегия сплотилась теснее. Прежние выборы Лобачевского проходили отнюдь не совсем гладко. Так, в 1833 г. он прошел только 9 голосами против 7. Теперь он был выбран на четырехлетие большинством 17 голосов против 2. После утверждения он мог считать себя уполномоченным как правительством, так и профессорским коллективом. Задача была сложная; если прежде Мусин-Пушкин держался главным образом, опираясь на Лобачевского, то теперь Лобачевский имел возможность вести свою линию благодаря сложившимся отношениям с Мусиным-Пушкиным.

Незадолго до нового избрания Лобачевский отправился в Москву и в Петербург для осмотра учебных заведений. Подлинная цель поездки несомненно заключалась в том, чтобы ориентироваться в настроениях академических кругов. По прибытии в Петербург Лобачевский представился министру С. С. Уварову. Об этом посещении Лобачевский сообщает Мусину-Пушкину в письме от 29 октября 1836 г. К сожалению, в коллекции писем Лобачевского, находившихся в распоряжении комиссии по изданию полного собрания сочинений, этого письма не оказалось; нет его и в собрании документов Л. Б. Модзалевского. Однако А. В. Васильев, располагавший этим письмом, приводит любопытное извлечение из него. Министр отдавал справедливость заслугам Мусина-Пушкина, «который поставил университет на такую степень совершенства, несмотря на ничтожество, в которое он был приведен мистицизмом прежнего попечителя». Лобачевский осмотрел очень большое число высших и несколько средних учебных заведений Петербурга. В результате этого осмотра он составил записку, заключавшую соображения, к которым этот осмотр его привел. Эта записка сохранилась и включена в коллекцию писем Лобачевского. Она написана на двух листах писчей бумаги обычным его бисерным почерком³. Записка содержит соображения, которые, однако, вряд ли можно рассматривать как научно-педагогические взгляды Лобачевского. Она состоит из двух частей. Первая — «часть хозяйственная» — содержит материалы об устрой стве и оборудовании помещений высших и средних учебных заведений и об устройство жизни учащихся. Вторая — «ученая часть» — содержит соображения об организации учебного дела. Основная мысль заключается в том, что возможна двоякая постановка учебного дела в высшем учебном заведении. Одна (германская), «преподавательная», заключается в организации большого числа читаемых курсов, причем студентам предоставляется свободный выбор предметов, которые они хотят слушать; другая, педагогическая (преимущественно французская), заключается в установлении детальных программ, которые студенту, выбравшему то или другое отделение, надлежит усвоить. Средняя школа должна дать общее образование, необходимое для каждого просвещенного человека; высшая школа должна дать образование, соответствующее индивидуальным склонностям и способностям каждого учащегося. Задача университета — создать возможность получать такое специальное образование по различным отраслям знания. «Высшая степень образованности приобретается самым способным юношеством только в университете или в равных с ним заведениях. Но в университетах многоразличность предметов учения требует разграничения, какое показано в уставе. Остается сделать его подробнее, с назначением ближе самых пределов».

Отметив разницу во взглядах на этот предмет в Московском и Петербургском университетах, Лобачевский продолжает: «Казанский университет в этом случае может быть предложит свое, Харьковский опять новое мнение, покуда решительное предпочтение будет отдано тому выбору, который по опыту должен быть признан как самой удачной. Опровергать или защищать еще, следовательно, не время; но по крайней мере дозволяется говорить о первых указаниях». Таким общим указаниям посвящена заключительная часть записки. Конечно, все это может опять производить впечатление тривиальных взглядов; но это отнюдь не так. В правительстве и в прессе в то время происходили острые споры по поводу того, надлежит ли во всех университетах провести единые программы, или каждому университету нужно предоставить собственную, индивидуальную установку. Лобачевский стоит на последней точке зрения и за нее немало борется. Записка содержит также указания ряда обстоятельств, которые надлежит принимать во внимание при организации программы, в том числе и сословные тенденции родителей Это, очевидно, дань времени; другие высказывания и педагогические приемы Лобачевского этого взгляда не подтверждают. А время настойчиво требовало выполнения указаний, диктуемых сверху.

О взглядах Лобачевского на преподавание в университете и школе мы остановимся подробнее в главах XXIII и XXIV.

Лобачевский вернулся в Казань для того, чтобы вести университет по новому пути, И самая большая заслуга его заключается в том, что путь, по которому он повел жизнь Казанского университета, не уклонился значительно от того, по которому он шел раньше, что не новая записка, а скорее «Речь о важнейших предметах воспитания» определяла его дальнейшую деятельность. Это несколько облегчалось тем, то Казань не была преимущественно дворянским городом; .как и раньше (см. стр. 19), очень крупного дворянства в Казани не было, а в местной интеллигенции, которая группировалась вокруг Фукса, Лобачевский пока что получал поддержку; другие интеллектуальные центры он призвал к жизни сам.

Давно уже в университетских кругах Казани, даже еще при Магницком, царило убеждение, что развернуть широкую, настоящую деятельность высшего учебного заведения Казанский университет не будет иметь возможности, пока он не получит достаточных помещений, пока не будут хорошо оборудованы его учебно-вспомогательные учреждения, пока к научной и преподавательской работе в нем не будут привлечены высококвалифицированные ученые. Таковы были три основные задачи, которые стояли перед Лобачевским в его деятельности на посту ректора университета.

Уже в 1832 г. Мусину-Пушкину удалось исходатайствовать значительные ассигнования на университетское строительство. Оно вскоре после этого и началось, но широкое развитие получило в конце 30-х годов. Если управление университетом Лобачевский вел, опираясь на попечителя Мусина-Пушкина, то строительство он вел при содействии выдающегося архитектора М. П. Коринфского⁴, своего бывшего ученика, позднее связанного с ним тесной дружбой.

Внешний облик Казани за тридцать лет значительно изменился. Многие улицы были замощены, из них двенадцать даже торцами. Известный русский геолог Гельмерсен, посетивший Казань в 30-х годах, заявил, что этот город «принадлежит бесспорно к наилучше построенным городам России: прекрасные здания в новом вкусе, древние церкви, крепость и мечети со стройными минаретами украшают и разнообразят ее». Чех Михаил Котлер, бывший в Казани в 1841 г., отмечает, что Казань видный, чистый и красивый город, каким он его вовсе и не воображал: улицы ровные и широкие, дома каменные, церкви высокие и т. д. В университетском строительство нужно было не только не отставать от новой архитектуры; нужно было даже итти впереди нее.

Лучшие здания не только в Казани, но и во всем Поволжье были сооружены Коринфским. Ему Лобачевский и поручил вести университетское строительство. Примерно за пять лет были построены здания астрономической обсерватории, клиники, анатомического театра, библиотеки, физического кабинета и химической лаборатории, типографии. «Можно смело сказать,— говорит Загоскин в своем «Спутнике по Казани» (стр. 287),— что в стенах этих учреждений все дышит памятью Н. И. Лобачевского, все восстанавливает перед нами симпатичный облик великого ученого и неутомимого труженика — ректора». Казалось бы, что поручая строительство такому выдающемуся архитектору, как Коринфский, Лобачевский мог бы на него вполне положиться. Но это было не в характере Лобачевского. Мы уже упоминали, что Лобачевский стал изучать архитектуру, чтобы руководить этим строительством с достаточной авторитетностью. К 1842 г. университетские здания были построены. Лобачевскому, возглавлявшему строительную комиссию, удалось даже сэкономить на этом из ассигнованной суммы до 50 тысяч рублей. К сожалению, ими вскоре пришлось воспользоваться для восстановления ущерба, нанесенного пожаром.

Некоторые из вновь построенных прекрасных зданий университета погибли во время случившегося в Казани ужасного пожара. Состоявшая преимущественно из деревянных построек, открытая действию ветров, без достаточных водных запасов в самом городе, Казань часто становилась жертвой огня. Загоскин посвящает особую главу пожарам, неоднократно уничтожавшим значительную часть города. Так, в 1815 г. выгорело 70 кварталов, 1500 домов и 19 церквей; на лучшей улице города — Воскресенской — остались нетронутыми огнем всего только 10 домов, к счастью, в их числе — университет. При этом бедствии, как рассказывает Загоскин, казанская историческая наука понесла невознаградимую утрату: сгорел архив местного губернского правления, заключавший в себе серийные памятники, драгоценные для истории города и края. Но самый большой пожар, девятый по счету, произошел 24 августа (5 сентября) 1842 г. По рассказу Загоскина, огонь вспыхнул около 10 часов утра на Проломной улице, в доме купца Щербакова. Вследствие чрезвычайно сильного ветра пожар быстро охватил соседние здания и стал с неимоверной силой распространяться по направлению на северо-восток. Буря, достигшая степени урагана, относила горящие головни на громадные расстояния, даже за пределы города. Только к двум часам утра следующего дня ветер утих и дал возможность локализовать огонь и остановить распространение пожара. В этот страшный пожар, истребивший лучшие части города, жертвой огня сделались 1309 домов и 9 церквей.

Здание университета и на этот раз удалось отстоять. Защитой университетских зданий от огня лично руководили Мусин-Пушкин и Лобачевский. Особую опасность представляло возможное распространение огня на библиотеку. Наиболее ценные книги и рукописи были вынесены студентами в Арское Поле; но, конечно, этим путем удалось бы сохранить лишь незначительную часть библиотеки. Самое же здание библиотеки уже начинало гореть. Однако Лобачевский со свойственной ему энергией мобилизовал студентов; с их помощью удалось погасить огонь, и библиотека была спасена. Но астрономическая обсерватория и магнитная станция сгорели. С большим трудом удалось спасти важнейшие инструменты обсерватории. За самоотверженную защиту университетских зданий Лобачевский вновь получил благодарность царя. Средства, которые были прежде сэкономлены, пришлось теперь употребить на восстановление зданий.

Одновременно с постройкой новых зданий шло оборудование учебно-вспомогательных учреждений. Описывать это оборудование здесь неуместно; читатель, которого это интересует, найдет подробности в «Отчете» Фойгта. Здесь ограничимся только указанием, что без активного участия Лобачевского в этом деле не обходился ни один шаг; наибольшего внимания и труда с его стороны потребовало оборудование физического кабинета и астрономической обсерватории.

Особые трудности представляло в то время пополнение преподавательского персонала. Ко времени вступления Лобачевского в управление университетом всех преподавателей, включая даже лаборантов, было 43. Уже в 1843 г. число их составило 96. В 1837 г. многие преподаватели, по смыслу нового устава, вследствие повышенных требований к образовательному цензу должны были оставить университет; они были заменены более квалифицированными лицами. Таким образом, преподавательский персонал комплектовался как раз при Лобачевском. Однако на физико-математическом факультете изменения были незначительны; это объяснялось вниманием и осторожностью, с которой Лобачевский комплектовал факультет еще в то время, когда он состоял его деканом. Впрочем усиление научных преподавательских кадров было далеко не только казанской, но и общерусской задачей. Привлечь к преподаванию и управлению университетами русских ученых было существенно необходимо. Число кафедр всюду было увеличено в зависимости от потребности науки, но замещать их часто было некем. Министерство приняло целесообразную для того времени меру: в Петербурге был организован своеобразный институт для подготовки профессуры. В этот институт высшие учебные заведения могли направлять молодых людей, которые после некоторой специальной подготовки направлялись за границу, главным образом, в Германию и во Францию, для усовершенствования и подготовки к научной работе. Казанский университет также направил в этот институт шестерых своих воспитанников. Их подвергли на месте испытанию, через которое проходили все прибывавшие в институт; но из шестерых пригодными были признаны только двое. Мало того, учитывая недостаточную подготовку присланных молодых людей, министерство возложило расходы по их командировке на университет, точнее, на членов совета, участвовавших в том заседании, в котором были выбраны командированные лица. Эта нелепая мера привела к тому, что совет не решался более посылать своих питомцев в институт. Университету оставалось для замещения кафедр либо пользоваться собственными воспитанниками, получившими ученые степени, либо снова приглашать профессоров из-за границы. Все это создало неблагоприятные условия для комплектования университета. Были между приглашенными мало подходящие люди; по были pi ученые, приобретшие потом почетную известность. Из русских ученых отметим А. М. Бутлерова, И. И. Котельникова, В. Я. Баженова, А. К. Казем-Бека. Каждый крупный ученый поднимает тонус всего учебного наведения. К концу управления Лобачевского Казанский университет принял облик настоящего высшего учебного заведения. И этот облик он сохранил; по сей день это связывают с именем Лобачевского.

Ко времени управления Лобачевского Казанским университетом относится Еажное событие — организация отделения восточных языков. Не приходится говорить о том, в какой мере это было целесообразно в восточном университете. Получить более или менее точные сведения об участии Лобачевского в этом деле нам не удалось.

К этому времени относится любопытный эпизод, который не лишним будет отметить. В мае 1844 г. Лев Николаевич Толстой возбудил ходатайство перед ректором Казанского университета о приеме его в число студентов по восточному отделению. Ниже помещено факсимиле его прошения, на котором рукой Толстого написано: «в разряд турецко-арабский». На этом прошении имеется резолюция Лобачевского о допущении Толстого к экзамену во 2-м комитете. Однако в приеме Толстому было отказано, так как по общей русской истории, а также по статистике и географии он получил отметки «единица». Интересно отметить, что по предметам — латинский язык, турецкий, татарский и арабские языки он получил пятерки.

Лобачевскому Казанский университет обязан, как мы л же упоминали, созданием своего научного органа — «Ученых записок Казанского университета», который существует по настоящее время. Вопрос о создании такого органа Лобачевский возбудил еще гораздо раньше; но только в 1834 г. ему удалось это начинание осуществить. Вступительная статья к первому выпуску «Ученых записок» написана Лобачевским. Многие считают ее содержание тривиальным. На эту особенность некоторых выступлений Лобачевского нам уже приходилось указывать несколько раз. Однако тривиальность тех или иных идей зачастую объясняется тем, что идеи эти совершенно усвоены, до некоторой степени вошли в наше сознание, в плоть и в кровь. Но тем выше заслуга тех, кто эти идеи защищал тогда, когда они еще не были общепризнанными, когда за них приходилось вести продолжительную и настойчивую борьбу. Идеи же Лобачевского всегда были прогрессивными. Шесть лет Лобачевский отстаивал необходимость создания специального ученого органа. И вряд ли он добился бы на это разрешения, если бы за ним не стоял грубый В следующем, 1835 г. в первой книжке «Ученых записок» помещен мемуар Лобачевского «Воображаемая геометрия». С тех пор прошло свыше ста лет, журнал завоевал себе почетное место в научной литературе; но вряд ли на его страницах появлялась другая статья столь же высокого научного значения. Скажем больше. Немного есть научных журналов, которые в первых своих выпусках содержали бы работу, сыгравшую такую важную роль в истории науки.

Так протекала многообразная энергичная деятельность Лобачевского на посту ректора Казанского университета.

Мы остановились на тех сторонах деятельности Лобачевского, которые оставили глубокий след в науке или в истории Казанского университета. Остановимся еще на двух ее проявлениях: на его борьбе за учреждение при университете ученого общества и за постановку преподавания сельскохозяйственных наук.

История возникновения этого «частного ученого общества» довольно любопытна. Мысль о его создании возникла в издательском комитете, который был единственным официальным органом, объединявшим в то время казанскую интеллигенцию, главным образом университетскую. Уже в 1838 г. Лобачевский поставил в этом комитете вопрос о создании «Общества любителей наук»; он получил поручение составить проект устава такого общества. Вследствие загруженности Лобачевского дело это затянулось, но всплыло вновь в 1842 г. при следующих обстоятельствах. Как уже было рассказано, в доме К. Ф. Фукса очень часто собиралась казанская интеллигенция; читались рефераты, литературные произведения, даже собственные произведения хозяев — жена Фукса была поэтессой, правда не очень выдающейся. Об этих собраниях сделалось известно в Петербурге; попечитель даже сообщал о них министру. Издательский комитет пришел к мысли сделать такого рода собрания официальными, создать при университете ученое общество. Лобачевский теперь составил проект устава этого общества, Мусин-Пушкин подкрепил ходатайство о его утверждении тем доводом, что такого рода собрания будут тогда «на виду», т. е. будут поддаваться контролю. Однако министерство дало уклончивый ответ, указывая на то, что цель общества недостаточно очерчена и пока она не выяснится, обществу следует оставаться частным. Общество функционировало, таким образом, некоторое время без официального утверждения, но с одобрения министра; в течение ряда лет в нем читались разнообразные доклады. Из него выделилось впоследствии известное Казанское физико-математическое общество.

В Казани существовало еще другое ученое общество с более определенными целями — Казанское экономическое общество. Человек чрезвычайно разносторонних интересов, Лобачевский принимал в этом обществе очень активное участие. Именно в среде этого общества возникла мысль о преподавании в университете сельскохозяйственных наук. Эта мысль встретила всеобщее сочувствие. Но вопрос о том, где, на каком факультете или отделении поставить это преподавание, был предметом продолжительных и настойчивых споров. Дискуссия развернулась главным образом между экономистом Горловым и математиком Лобачевским. Горлов настаивал на том, чтобы сельскохозяйственные науки, в силу экономического своего значения, преподавались на юридическом факультете; эта точка зрения была принята и советом университета. Лобачевский выступил с очень подробным особым мнением. Это особое мнение представляет большой интерес и, может быть, характеризует педагогические взгляды Лобачевского больше, чем речь «О важнейших предметах воспитания». Мы остановимся на самом важном моменте, на том воззрении Лобачевского, которое позже победило и определило характер сельскохозяйственного образования в стране. Лобачевский настаивал на том, чтобы преподавание сельскохозяйственных наук было поставлено на физико-математическом факультете. Нужно помнить, что на этом факультете в то время преподавались и все биологические науки. Лобачевский настаивал на том, что центр тяжести сельскохозяйственного образования должен падать на зоологию, ботанику, физику, физическую географию, а изучение этих наук требует уже серьезных математическнх сведений. Как известно, в этом именно аспекте строится преподавание сельского хозяйства и в настоящее время. Прозорливость мысли была отличительной чертой Лобачевского.

Очень любопытно, однако, что министерство не согласилось с мнением Лобачевского и предложило организовать «камеральное отделение» в составе юридического факультета «в виде опыта на четыре года», а для руководства прислало учебный план такого отделения, только что открытого тогда в Петербургском университете. Опыт показал, однако, что прав был Лобачевский, предвидевший неудачу такой постановки дела. Через четыре года совет университета должен был признать, что программа камерального отделения неудовлетворительна, так как она не полна: «не признает в должной мере необходимой потребности естественных и частью математических наук»⁵.

«Ни одно событие университета,— пишет Н. Н. Булич,— ни один сколько-нибудь важный факт его истории с самого начала до настоящего времени не могут быть упомянуты без имени Лобачевского. Его благородная жизнь тесно и неразлучно сплеталась с историей Казанского университета, она есть живая летопись университета, его надежд и стремлений, его возрастания и развивания».

Мусин-Пушкин, как мы уже не раз указывали, чрезвычайно высоко ценил деятельность Лобачевского. Он не упускал случая выразить одобрение его работе, чтобы не сказать — восхищение ею.

В сентябре 1833 г. Лобачевский по своей службе был произведен в статские советники. По представлению Мусина-Пушкина он в декабре 1833 г. получил орден Станислава 3-й степени, а в июне 1836 г.— орден Анны 2-й степени.

Все это в совокупности давало Лобачевскому право на потомственное дворянство. В августе 1837 г. Лобачевский возбудил ходатайство о внесении его с сыновьями в дворянскую родословную книгу Казанской губернии. Определением Казанского дворянского собрания это было выполнено. После этого Лобачевский возбудил ходатайство о предоставлении ему диплома на дворянское достоинство и герба. Определением сената было признано, что Лобачевский по своему служебному положению и наградам состоит в потомственном дворянском сословии, а потому имеет право на диплом и герб; таковые ему действительно были предоставлены грамотой от 29 апреля 1838 г.

Последним актом внимания Мусина-Пушкина к Лобачевскому было представление его к награждению орденом Станислава 1-й степени, каковой он действительно получил в декабре 1844 г., незадолго до того, как Мусин-Пушкин оставил Казань.

¹Волжский вестник, 1891—1892.
²«Спутник по Казани» под редакцией проф. Н. П. Загоскина, Казань, 1895.
³А. В. Васильев ошибался, отнеся эту записку к 1834 г. На подлинном манускрипте имеется собственноручная надпись Лобачевского: «Записка, составленная ректором Казанского университета Лобачевским. 1836 г. ноябрь».
⁴Точнее об этом см. помещенную ниже статью П. М. Дульского.
⁵См. Л. Б. Модзалевский. Лобачевский, стр. 438.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3143

загрузка...

Другие книги по данной тематике