Годфри Ходжсон — Корд Мейер − супершпион
|
Эта статья впервые появилась в
лондонском журнале «Санди таймс мэгэзин» 15 июня 1975 г. Каждое утро, чуть раньше восьми часов, на углу Саут-Итон-плейс и Честер-роу в Белгрейвии1 совершается скромный ритуал. Высокий дом имеет два входа на юго-западном углу. Сначала у главного подъезда на Саут-Итон-плейс появляется привратник в белом пиджаке и бегло просматривает обе улицы. Тротуары пусты. Это происходит за час до того, как женщины поведут ребятишек в синих пиджачках в школу, и почти за два часа до того, как служащие Сити волнами покатятся на станцию метро Слоун-сквер. Удовлетворённый, привратник возвращается в здание, очевидно, чтобы вызвать автомашину. Несколько минут спустя она выскальзывает из гаража — длинный чёрный американский «седан» с левосторонним управлением. Из машины выходит шофер — плотный, совершенно лысый человек в тёмных очках... Он так же внимательно осматривает улицы, надевает шоферское кепи и садится в автомобиль. Затем из подъезда по другую сторону дома поспешно выходит мрачный человек в сером костюме с седыми волосами. Он высок, лет пятидесяти, имеет подтянутый вид теннисиста. Он садится на заднее сиденье, и большой автомобиль отъезжает. Рано и пунктуально, подобно рядовому чиновнику, каковым он и является, но с осторожностью, свойственной его профессии, и с едва заметным оттенком юношеского удовольствия от игры в плащ и кинжал Корд Мейер-младший, глава лондонской резидентуры ЦРУ, отбывает в свой офис. По одним слухам, Мейера должны сменить этим летом, но по другим — он останется здесь (он был заменён Эдвардом Проктором в конце 1976 года). В Вашингтоне некоторые считают, что Мейера послали в Лондон в 1973 году для руководства всей деятельностью ЦРУ в Западной Европе. Зная о нефтяном кризисе, событиях в Португалии и Италии, о забастовке английских шахтёров, можно было предположить, что бурные дни конца 40-х годов, когда, как считают в ЦРУ, оно спасло Европу от коммунизма, наступают вновь. Основываясь на этом, в Вашингтоне решили, что работа в Лондоне с функциями контроля над всей деятельностью в Западной Европе требует высокопоставленного человека, и то обстоятельство, что Мейер имел опыт тайных операций, которые он проводит сейчас, определило выбор его кандидатуры. Но другие люди в Вашингтоне поднимали глаза к небесам и произносили: «Послушайте, а как с Уотергейтом, президентской комиссией и конгрессом, не говоря уже о прессе, копающей под управление? Нам меньше всего нужна огласка, подобная чилийской. Мейера выведут в Лондоне на чистую воду». Но это всё в конце койцов лишь теории, ибо, что бы ни говорили, даже самое неспособное хранить тайну разведывательное учреждение не обсуждает свою кадровую политику публично. Не подлежит сомнению, что Корд Мейер не обычный руководитель лондонской резидентуры ЦРУ. Его семья была богата. Отец, нажив капитал на недвижимом имуществе и добавив его к тому, что имела семья от сахарной промышленности, стал дипломатом. Корд и его брат-близнец выросли в мире романов Джона Маркуэнда и рассказов Джона О'Хара. Они учились в школе Святого Павла в Нью-Хемпшире — одной из двух-трёх самых известных и самых дорогих американских частных школ-интернатов. В Йельском университете Корд получил диплом на шесть месяцев раньше срока, потому что шёл декабрь 1942 года, и он, как и другие выпускники его группы, торопился поскорее надеть военную форму. Он стал лейтенантом ВМС. В июле 1944 года, во время высадки на Гуаме, в его окопчик попала японская граната. Он, оглушённый, подумал, что полностью потерял зрение. Потом, как он позже описывал случившееся, ему показалось, что он видит на небе одинокую звезду. «Опасаясь, что это могло быть создано воображением, — писал Мейер, — я зажмурил глаз, потом снова открыл его. Звезда неподвижно стояла в такой мягкой и мирной теперь темноте. Она наполнила меня радостью, словно это было летнее солнце. Я увидел в этом луч надежды». За семь месяцев, проведённых в госпитале, Мейер пришёл к мысли посвятить свою жизнь борьбе за предотвращение войн. «Если возможно,— писал он родителям из госпиталя,— я хотел бы сделать в жизни всё, что смогу для дела международного сотрудничества». До известной степени это стало делом его жизни, но, пожалуй, не в том смысле, который Мейер вкладывал в него в молодости. Он начинал как радикал. «Я хочу, — писал он, — чтобы все те, кто стоит у власти, как соотечественники, так и враги, выступающие за войну и наживающиеся на ней, легли мёртвыми со своим богатством и почестями». В 1945 году Мейер едет на конференцию в Сан-Франциско, на которой был принят Устав Организации Объединённых Наций. Он становится одним из лидеров Американского комитета ветеранов войны — либеральной организации военнослужащих, открыто бросившей вызов консервативному Американскому легиону, а двумя годами позже — одним из вдохновителей создания организации под названием «Объединённые федералисты мира». Её цель — создание всемирного правительства. В течение четырёх лет Мейер изъездил десятки тысяч миль. Он выступал, читал лекции, написал весьма убедительную книгу «Мир или анархия», громко утверждал, что всемирное правительство — это единственная альтернатива ядерной катастрофе. Он был настолько энергичен, что в 1947 году его назвали в числе десяти выдающихся молодых людей Америки (среди них был молодой конгрессмен из Калифорнии по имени Ричард М. Никсон). Затем в 1951 году по персональному приглашению Аллена Даллеса Мейер поступил в ЦРУ. Он сделал карьеру не в разведке, в строгом смысле этого слова, а в подразделениях, находившихся в подчинении заместителя директора ЦРУ по планированию (то есть по тайным операциям), не без основания известных в Вашингтоне как «департамент грязных дел». Он начал работать под руководством Тома Брейдена, который впоследствии вышел в отставку и стал модным либеральным обозревателем. Брейден признал, что он ведал финансированием деятельности ЦРУ в профсоюзном движении как в Америке, так и в Европе. Позднее Мейер работал под началом известного Томаса Карамессинеса. Другими словами, Мейер работал в той части управления, которая организовывала проникновение в профсоюзное движение в Европе и Латинской Америке, подготовила операцию в заливе Кочинос, завершившуюся затем провалом, и, несомненно, тайно помогла свергнуть правительства в Иране, Гватемале, Гайане, Бразилии, Греции и Чили. В 1972 году корреспондент газеты «Вашингтон пост» Лоренс Стерн сообщил, что выступление ЦРУ в поддержку христианского демократа Эдуардо Фрея стоило 20 миллионов долларов, но последующие усилия против правительства Альенде стоили значительно больше. «Одной из ключевых фигур вмешательства в 1964 году, — писал Стерн, — был Корд Мейер. Он руководил программой ЦРУ по нейтрализации коммунистического влияния на важные секторы общественного мнения, такие, как профсоюзы, крестьянские и фермерские организации, студенчество и пресса». Вот какой смысл приобрело для Мейера «международное сотрудничество». В конце 1966 года один из руководителей Национальной студенческой ассоциации (НСА), примерно эквивалентной Национальному союзу студентов (НСС), будучи кем-то обижен, «раскололся». Он заявил, что ЦРУ в течение многих лет субсидирует зарубежную деятельность этого союза. Затем постепенно выяснилось, что финансирование НСС было лишь частью секретной поддержки ЦРУ добровольных организаций. С помощью искусной структуры организаций прикрытия, тайных каналов, связников и других средств ЦРУ вкладывало ежегодно миллионы долларов в профсоюзы, культурные центры и просветительские организации во всём мире, включая некоторые подобные организации и в самих Соединённых Штатах, что было категорически запрещено законом о национальной безопасности 1947 года (позднее выяснилось, что ЦРУ использует также коммерческие фирмы, включая издательство справочников «Фадор» и рекламное агентство Дж. Уолтера Томпсона, в качестве прикрытий). «Человеком-невидимкой, ответственным за тайное субсидирование зарубежной деятельности Национального союза студентов и других молодежных групп, рабочих и профессиональных организаций, — писала «Нью-Йорк таймс» 30 мая 1967 года, — был Корд Мейер». Пожалуй, самые крупные вложения ЦРУ сделало в профсоюзы. Без этого, например, правый государственный переворот в Бразилии в 1964 году был бы, очевидно, просто невозможен. Но многие представители интеллигенции как в США, так и в Европе были ещё больше шокированы, узнав, что Конгресс за свободу культуры тайно финансировался американским правительством в течение длительного времени. Конгресс проводил конференции, на которые представители европейской интеллигенции в 50-е годы были рады получить приглашение. Им издавались также серьёзные ежемесячники типа «Энкаунтера» в Лондоне, представляющего место для пространных политических и литературных статей английских и европейских авторов, которые едва ли могли найти где-либо столько места для сбыта своей продукции, а также для изложения догмы «конца идеологии», подразумевавшей конец всех идеологий, за исключением американского либерализма. Ни один инцидент, пожалуй, так не дискредитировал ЦРУ в глазах американской интеллигенции, как дело с HCС. Президент Джонсон был вынужден отдать приказ, запрещающий ЦРУ тайное финансирование добровольных организаций. Перед лицом этих фактов можно подумать, что разоблачение должно было стать роковым для карьеры Мейера. Такое предположение, однако, основано на недопонимании. ЦРУ — это не непослушная лошадка. Во всех своих действиях оно подчиняется приказам президента. Как показали расследование дела с HCС и последующие разоблачения, такая помощь оказывалась согласно политике Совета национальной безопасности начиная с октября 1951 года. Пять лет спустя Мейер на короткое время снова стал объектом всеобщего внимания. Летом 1972 года он пришёл в контору своего старого друга Касса Кэнфилда из «Харпер энд Роу» (издателя-фаворита из окружения Кеннеди) и спросил, не может ли он по поручению ЦРУ просмотреть гранки книги, в которой утверждается, что управление замешано в торговле героином в Юго-Восточной Азии. Книгу написал выпускник Йельского университета Альфред Маккой. За тридцать лет взгляды на идеализм в Йеле изменились. Издательство Харпера дало гранки. ЦРУ предложило внести поправки, которые редактор назвал «смехотворно трогательными». Книга была издана без исправлений. Единственным следствием попытки Корда Мейера применить свою цензуру была небольшая благоприятная реклама до публикации книги. Я несколько раз встречал Корда Мейера в Вашингтоне в начале 60-х годов. Особенно ясно вспоминаю два неприятных случая. Первый раз это произошло, когда я был приглашён на обед в Джорджтаун — фешенебельный район сю строениями в стиле XVIII века, где жили Мейер и многие другие старшие чиновники, располагающие средствами. Джорджтаун был всегда фешенебельным районом. Семейство Кеннеди сделало его известным каждому читателю журналов в стране, и Мейеры входили в число его обитателей. Первая жена Корда Мейера была подругой Жаклин Кеннеди-Онассис, а её сестра — замужем за другом Кеннеди Беном Брэдли, ныне редактором «Вашингтон пост». Мейер чуть ли не час изводил пожилого канадского дипломата, расспрашивая, почему канадцы настолько порочны, что хотят быть независимыми от Соединённых Штатов. Это была тема, по которой канадский дипломат не мог спорить с американским официальным лицом. Дипломат, страдавший серьёзной сердечной болезнью, был заметно утомлен, но Мейер без сожаления шёл напролом, не размышляя и не зная чувства меры. Второй случай был на приёме, организованном отделом рекламы книг газеты «Вашингтон пост». Мейер тогда затеял шумный спор с редактором иностранного отдела этой газеты по поводу того, что тот опубликовал заметку, которую, по мнению Мейера, не следовало печатать. В обоих случаях пыл и неблагоразумие Мейера были неприятны. Произошло печальное превращение юного идеалиста в озлобленного жандарма из «департамента грязных дел». Личные трагедии, а также тяжёлые превратности судьбы сформировали этого человека. (Брат Мейера погиб на Окинаве в 1945 году. Девятилетний сын был сбит насмерть автомашиной и умер в 1959 году, а первый брак Мейера был недолгим и закончился разводом. Пять лет спустя его первая жена была убита во время прогулки в Вашингтоне.) Но трансформация Корда Мейера имеет более глубокие причины, чем банальная американская трагедия или личное горе, неудовлетворённое честолюбие или идеализм озлобленной души. Это трагедия целого поколения правящего класса Америки. Корд Мейер, выпускник Йеля 1943 года, человек с открывающимся перед ним блестящим будущим, воплощает класс и поколение, которые считают весь мир материалом для осуществления своих амбиций и идеалов. Такие люди, как он, в конечном счёте добились власти и комфорта, но остались сердитыми и разочарованными, не понимая, почему их превосходство так мало ценится. Для Корда Мейера и для его поколения решающим явлением стал маккартизм. Мейер не был охотником за ведьмами, как это могут предположить люди ЦРУ со слишком упрощёнными взглядами. Он был жертвой. Вернее, ему с трудом удалось ускользнуть. За определённую цену... Многие, несомненно, думают, что ЦРУ всегда выступает на стороне реакции. Оно действительно очень часто становится на сторону реакции во всём мире. Но в ЦРУ всегда имелись разные идейные течения. Разумеется, в нём находилось место для многих «консерваторов»: промышленника вроде Джона Маккоуна в качестве директора, генерала Вернона Уолтерса в качестве заместителя директора, целого ряда фанатиков-антикоммунистов — от бывших сотрудников ФБР до украинских эмигрантов и кубинских беженцев, выполняющих грязную работу. Однако ЦРУ отнюдь не всегда занимало крайне правую позицию в американском правительстве. По Вьетнаму, как это видно из «Документов Пентагона», оно занимало более либеральную позицию, чем другие ведомства. Что касается личностей, то главенствующая группа в ЦРУ состояла из людей, которые по крайней мере до кризиса во Вьетнаме именовали себя либералами. В неё входили Ричард Хелмс, Ричард Биссел, Фрэнк Виснер, Джеймс Энглтон, Уильям Патнэм Банди, Уильям Колби... и Корд Мейер. Не будет ошибкой предположить, что они были близки к левым. Некоторые способные молодые люди из университетской среды, завербованные в управление в юные годы, действительно имели весьма прогрессивные взгляды. Преподобный Уильям Слоун Коффин, попавший под суд вместе с доктором Бенджамином Споком, был одним из них, а другим, пожалуй, одно время был Корд Мейер. Но когда о Бисселе, или Виснере, или Банди говорят как о либералах, это не означает, что они придерживались левых взглядов. Под этим подразумеваются два других понятия, которые ассоциируются с эластичным определением «либерал». Это означает, что они были «интернационалистами» в смысле оправдания американского вмешательства во всём мире и теми, кого принято называть «джентльменами», то есть образованными людьми из верхних слоёв буржуазии. По обеим причинам они являлись естественными мишенями для Маккарти. Хотя Маккарти, Никсон и другие охотники за ведьмами начала 50-х годов гонялись за деятелями международного коммунистического движения, на самом деле они преследовали собственных внутренних противников. Одним аспектом маккартизма было то, что он являл собой месть изоляционистского Среднего Запада и изоляционистских этнических групп (ирландцев и германо-американцев) «интернационалистам» — проанглийской элите, настроенной интервенционистски. К тому же это было движение, подогреваемое возмущением общественности против элиты — истэблишмента. Вот почему Маккарти обрушился на Ачесона с такой ядовитой злобой. Обвинения, что Ачесон, автор доктрины Трумэна, был мягок с коммунизмом, никогда не были убедительными. В связи с нападками на государственный департамент Маккарти неизбежно должен был выпустить несколько залпов по новому управлению, которое было не менее привержено «интернационализму» и во главе которого стояли богатые, способные, идеалистически мыслящие молодые люди, которых Маккарти и его мужланы не могли выносить. Мейер служил явной мишенью по всем четырём признакам. Обвинения не нуждались в конкретизации. ФБР услужливо докладывало, что Мейер «сознательно связан с коммунистами». Учитывая то, что он провёл два года, борясь с коммунистами за круглым столом Американского комитета ветеранов войны, и больше двух лет колесил по стране, провозглашая свою приверженность к всемирному федерализму, обвинения казались бы смехотворными, если бы не были столь опасными. Многие в его положении сдались и подали в отставку. Мейер боролся. Он получил разрешение на трёхмесячный отпуск для подготовки своей защиты и вместе с адвокатом подготовил несколько сот страниц опровержения обвинений. В ноябре 1953 года Аллен Даллес пригласил его к себе, чтобы объявить, что обвинения с него сняты. Мейер удовлетворил инквизиторов своей идеологической ортодоксальностью. Он получил свободу и сам превратился в инквизитора. Друзья Мейера говорят, что он был насмерть перепуган случившимся. Он сам рассказывал, что в течение тех месяцев перечитывал «Процесс» Кафки, по-новому воспринимая его. Мейер всегда был антикоммунистом. Теперь он, видимо, решил не оставлять места даже для малейшего сомнения в своей полной приверженности к самой крайней из крайних антикоммунистических позиций. Каким бы травмирующим и решающим ни оказался маккартистский эпизод, он был в конце концов только особым случаем в общей проблеме. Американское общество не ценит элиту. В Америке, в которой выросло поколение Корда Мейера, жизнь была действительно трудной для большинства американцев. Пока он обучался в школе Святого Павла и Йельском университете, приблизительно четверть работоспособного населения не имела работы. Фермер, безработный, сын иммигранта должны были научиться выносливости в той Америке. Те, кто вырос в безмятежной обстановке родного дома и в частных школах, казалось, должны были получить специальные стимулы, чтобы доказать, насколько выносливы и они. И этот синдром индивидуальной психологии имел свой политический эквивалент. «Либералы» во внешнеполитической элите, к которой принадлежали Корд Мейер и его друзья из Джорджтауна и ЦРУ, должны были доказать, что они стопроцентные американцы, как и остальные. Как и всё прочее, этот аукцион политического мужества был причиной той войны, которую они только что проиграли. Однако ещё оставался фатальный пережиток старой морали Новой Англии. Класс и поколение Мейера никогда не задумывались над тем, что они могут ошибаться. Дэниел Патрик Мойнихен так сказал об элите, к которой принадлежит Мейер: «Жизнь трагична для тех, кого совесть побуждает преследовать цели, достижимые только средствами, противными совести». 1 Белгрейвия — фешенебельный район Лондона. — Прим. пер. |
загрузка...