разделы

Эта книга находится в разделах

Древний Рим и Древняя Греция

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Источники гомеровского эпоса

Выше уже шла речь о том, сколь значительны связи гомеровского эпоса с историческими событиями второй половины II тысячелетия до н. э.; мы постарались показать также, что эпохой деятельности Гомера следует считать VIII в. до н. э. После этого, естественно, возникает вопрос об источниках гомеровского эпоса, о тех путях, посредством которых информация о микенском мире достигла Греции гомеровской эпохи. Мы не станем рассматривать здесь существующие по данному вопросу теории, постараемся лишь, опираясь на гомеровский эпос, показать, какими основными источниками должен был бы пользоваться поэт.

Для рассмотрения этого вопроса следует, в первую очередь, коснуться принципа аэда, которым, согласно Гомеру, он пользовался при передаче событий минувших времен. Мы уже говорили о том, что достоинством аэда, судя по VIII.487-291 «Одиссеи», считалась максимальная точность при повествовании о делах героев.¹⁾ Следует полагать, что данным принципом руководствовался и Гомер в своих поэмах, хотя, безусловно, его возможности были ограничены, ибо от событий времен Троянской войны его отделяло несколько веков. Следовательно, он должен был бы воспользоваться всеми теми источниками, которые помогли бы поэту VIII в. до н. э. воспроизвести события микенской эпохи. Источники гомеровского эпоса, как показывает анализ поэм, могли быть совершенно разного характера. Можно с уверенностью сказать, что в распоряжении Гомера были:

I. Устная поэтическая традиция. Во многих сказаниях и мифах, слагаемых в разное время устным поэтическим путем и передающихся из поколения в поколение, описывались события и деяния героев микенской эпохи. Естественно, в течение веков эти источники меняли свой облик, но в них все же можно было найти немало реальных сведений, связанных с историческими явлениями. То, что Гомер довольно хорошо знает о возможностях устной передачи [319] поэтической информации, показывает анализ ряда мест его поэм. Во II песни «Илиады» рассказывается следующее о догомеровском поэте Тамирисе:

«...Дорион, место, где некогда Музы,
Встретив Фамира Фракийского, песнями славного мужа,
Дара лишили: идя от Эврита, царя эхалиян,
Гордый, хвалиться дерзал, что победу похитит он в песнях,
Если и Музы при нем воспоют, эгиоховы дщери.
Гневные Музы его ослепили, похитили сладкий
К песням божественный дар и искусство бряцать на кифаре».

(594...)

Если при этом учтем и сообщения «Одиссеи» о Фемии, Демодоке, аэдах героической эпохи, то можно сказать, что Гомеру были известны не только факты деятельности отдельных аэдов, но и существовавшие в Греции героической эпохи традиции поэтических состязаний.

Следовательно, согласно Гомеру, греки уже в микенскую эпоху имели своих поэтов.

В том, что у эллинов еще задолго до Гомера была поэтическая традиция, сегодня никто не сомневается. Зато одна часть исследователей исключает факт существования микенской поэзии, во всяком случае, возможность того, что она могла хоть в какой-то форме достигнуть эпохи Гомера.²⁾ По нашему мнению, подобное утверждение не имеет под собой реальной основы, ибо а) греческая традиция знает имена поэтов героической эпохи: Олен, Памф, Орфей, Тамирис, Мусей, Лин;³⁾ б) формирование гексаметра представляется более реальным на микенской основе; в) ряд эпитетов и форм, использованных у Гомера, имеет явно микенский облик (χαλκοχίτωνες, εϋκνήμ,ιδες);⁴⁾ г) множество деталей, характерных для микенской культуры, о которых в VIII в. до н. э. не могли иметь конкретного представления, у Гомера описывается довольно точно.⁵⁾ Во всяком случае то, что поэтическая традиция (восходящая к микенской эпохе или к темным векам) являлась значительным источником для гомеровского зпоса, подтверждает множество фактов, начиная с анализа гомеровского языка⁶⁾ и кончая исследованием отдельных [320] мифологических деталей.⁷⁾ С этой точки зрения заслуживает внимания VI.357.:. «Илиады», где Елена говорит следующее:

«Злую нам участь назначил Кронион, что даже по смерти
Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам».

В данном предсказании явно чувствуется, что поэт этих строк знал песни как об Елене, так и о других, передававшиеся из поколения в поколение. То же самое можно сказать и о некоторых других пассажах гомеровских поэм.

Так же реальным представляется и то, что Гомер использовал мифы о богах, отдельные поэтические произведения, разрабатывающие многочисленные эпизоды сказаний, бытовавшие и создающиеся в гомеровскую эпоху в устном поэтическом творчестве. На это указывает наличие множества фрагментарных сведений об отдельных эпизодах различных циклов сказаний и мифов.⁸⁾ Естественно, когда мы говорим об использовании Гомером устной поэтической традиции, вовсе не подразумеваем, что Гомер непосредственно вставлял отдельные поэтические произведения в свои поэмы. В данном случае мы полагаем, что догомеровская поэзия для автора «Илиады» и «Одиссеи» была источником в основном с информационной точки зрения, а не с точки зрения перенесения отдельных эпических частей в собственные произведения. Это подтверждает анализ тех частей гомеровских поэм, в которых повествуются о тех или иных эпизодах из других циклов сказаний. Как выяснилось, эти части построены по тем же композиционным принципам, по которым строятся «истинно гомеровские» пассажи поэм.

II. Устная прозаическая традиция также могла сохранить информацию о микенской эпохе. Гомеровскому эпосу довольно хорошо известны факты передачи информации путем обыкновенного рассказа. С этой точки зрения особый интерес представляют рассказы Нестора, Феникса, Одиссея, Менелая и др. В «Илиаде» (XX.203-204) Эней говорит Ахиллу:

«Знаем взаимно мы род, и наших родителей знаем,
Сами сказания давние слыша из уст человеков».

И еще, когда поэт взывает к Музам о помощи в прооймионе «каталога кораблей», он отмечает:

«...молву мы единую слышим»

(II.486) [321]

Нет никакой необходимости выявлять в этом направлении и другие факты, ибо существование догомеровских преданий, переходящих из поколения в поколение путем прозаического) повествования, совершенно логично и несомненно.

III. Династическая традиция также являлась источником сохранения потомству истории той или иной фамилии. Множество передававшихся в течение веков таких генеалогий, историй также хорошо должны были быть известны Гомеру. Ярким примером этого являются речи ликийца Главка («Илиада» VI.145-211) и Энея («Илиада» XX.200-258), в которых детально передаются генеалогии потомков Беллерофонта и Дардана.

IV. Традиция, существовавшая в соседних с греческим народах. Как показывает изучение гомеровского эпоса, поэт опирался не только на данные греческих сказаний, но и тех соседних народов, с которыми грекам приходилось иметь взаимоотношения. С этой точки зрения можно назвать много интересных фактов из гомеровского эпоса. Однако их перечисление завело бы нас слишком далеко. Привсщем лишь несколько примеров: в III песни «Илиады» Приам вспоминает о том, как он в молодости воевал среди союзников фригийцев против амазонок (182-190). Здесь мы имеем дело с использованием информации троянского, анатолийского сказания. Главк в своей вышеназванной речи (VI.145...) рассказывает о делах Беллерофонта, в том числе и о его борьбе с амазонками, солимами и др. Следует думать, что источником данной информации были ликийские сказания. В основу сведений о генеалогии Энея и троянских правителей в «Илиаде» (XX 200...) должны лежать троянские сказания и т. д.

V. Памятники материальной культуры, сооружения микенского мира, достигшие классической Греции в виде развалин, частично восстановленные или, в некоторых случаях, полностью сохранившие свой первоначальный облик. Внимание ученых давно привлекает тот факт, что Гомер часто довольно детально описывает те города и поселения, дворцы царей и правителей, которые должны были прекратить свое существование вместе с упадком микенской культуры, разные вещи и предметы, производство которых было допустимо лишь в микенскую эпоху.⁹⁾ Трудно полагать, что информация о них опиралась лишь на данные традиционной поэзии или сказаний. Вполне естественно допустить, что многие города и дворцы, описанные столь великолепно в «Илиаде» и «Одиссее», действительно достигли в более или менее сохранном виде эпохи Гомера. Невозможно поверить, [352] что в течение всего лишь пяти-шести столетий после Троянской войны все города и сооружения героической эпохи исчезли с лица земли, не оставив никаких следов своего существования. Напротив, было бы более реально допустить, что греки гомеровской эпохи собственными глазами видели развалины сооружении и крепостей минувших веков, что их представления об Эгеиде времен Троянской войны формировались на основе сопоставления данных традиции с теми остатками материальной культуры, которые в каком-то виде сохранились до VIII в. до н. э. С этой точки зрения особый интерес представляет описанная Гомером Троя. Трудно усомниться в том, что еще в гомеровскую эпоху развалины Трои довольно наглядно сохраняли контуры древнего города.¹⁰⁾ Интересны с этой точки зрения и сведения Гомера о других микенских поселениях Эгеиды, прекративших существование после падения эгейской культуры бронзовой эпохи.¹¹⁾ В гомеровском эпосе довольно часто встречаются намеки на то, как сохраняли информацию о событиях минувших времен строения различных типов, древние предметы, переходящие из поколения в поколение и т. д. В «Илиаде» (VII.67...) Гектор, вызывая ахейских героев на единоборство, заявляет, что воздвигнутая убитому им ахейскому герою могила напомнит прошлое кому-нибудь из «людей, родившихся позже» (οψιγόνων ανθρώπων). В «Одиссее» (XXIV.36...) душа Агамемнона, описывая картину погребения Ахилла, заключает, что его «большую и славную» могилу будет легко заметить «и тем, которые живут ныне, и тем, которые появятся в будущем» (84). Герои Троянской войны у Гомера часто обладают предметами своих предков. В «Илиаде» (XVI.142...) говорится о том, что Хирон подарил «пелионское копье» Пелею, которое ко времени Троянской войны находится уже у Ахилла. Здесь же (II.101...) сообщается о том, скольким поколениям царей служила скиптра Агамемнона — изделие Гефеста, прежде чем Фиест передал ее Атриду «вместе с властью над многими островами и Аргосом» (108). Эти и подобные сведения гомеровского эпоса явно указывают на то, что подчас сам поэт мог иметь возможность посетить могилы далеких героев, видеть древние предметы, хранившие память о предках. В этом нет ничего удивительного. Как известно, поиски древних предметов и погребений, интерес к ним были характерны для античного мира.¹²⁾

VI. Хроникально-документальная традиция. Наряду с другими формами сохранения информации, могла [323] существовать также и эта традиция в виде схематичных исторических хроник и документов. Такие документы хранились во дворцах, храмах, среди жрецов и оракулов. Как было выше отмечено, традицию письма греки имели уже с микенской эпохи (сначала линейное, а затем фонетическое письмо). Возможно, что отдельные письменные документы как периода «темных веков», так и самой микенской эпохи могли дойти до времен Гомера. Даже в более поздние времена эллинам было известно о том, что в некоторых храмах сохранены древние, исполненные в ряде случаев неизвестными письменами, надписи. О сообщении Геродота касательно надписи в храме Аполлона в Беотии (V.58-60) речь шла выше. В диалоге Плутарха «О гении Сократа» мы находим сведение о том, что во времена Агесилая в Беотии нашли бронзовую табличку с многочисленными надписями, исполненными неизвестными грекам, похожими больше на египетские иероглифы письменами. Эту надпись Агесилай послал самому египетскому фараону для прочтения.¹³⁾

Часть исследователей исключает возможность использования Гомером письменных источников. По их мнению, с упадком микенской культуры в Греции на несколько веков заглохла традиция письма и в гомеровскую эпоху не могла существовать никакая информация о микенской письменности.¹⁴⁾ На наш взгляд, подобные утверждения весьма односторонни. Если нам до сих пор не удалось обнаружить надписей с линейным-Б, которые можно было бы датировать периодом «темных веков», то из этого вовсе не следует, что мы имеем право вообще отрицать существование таких надписей. С другой стороны, как было отмечено выше, наличие в греческом фонетическом письме принципа пунктирования делает возможным допустить, что линейное и фонетическое письмо в течение определенного времени сосуществовали в Эгейском мире. Мы думаем, что до гомеровской эпохи вполне могли сохраниться отдельные надписи микенского времени или древнейшие документы, выполненные фонетическим письмом. То, что письменность микенской эпохи не прекратила своего существования в пределах расселения греческом фонетическом письме принципа пунктирования де-убедительно доказывается изучением кипрского слогового письма. Кипрские документы, выполненные линейным-С письмом, датируются позднебронзовой эпохой и считаются современными линейному-Б письму.¹⁵⁾ Эта система письма на Кипре, как представляется, имела непрерывную традицию [324] развития, так как в I тысячелетии до н. э. слоговое письмо используют как автохтонные племена Кипра для документов на еще нерасшифрованном этеокипрском языке, так и древнейшие греческие переселенцы. Представляет особый интерес то обстоятельство, что слоговое письмо в греческих надписях использовалось на Кипре вплоть до классической эпохи.¹⁶⁾ Следовательно, можно полагать, что здесь традиция использования слогового письма восходила к микенской эпохе и не была прервана ни автохтонными, ни греческими племенами даже тогда, когда фонетическое письмо широко распространилось во всем греческом мире. Если это так, то существует реальная возможность того, что на Кипре в гомеровскую эпоху могли быть сохранены догомеровские письменные документы разных эпох на этеокипрском или греческом языках, прочитать которые мог каждый грамотный житель острова. Следовательно, поэт времен Гомера в случае надобности мог получить интересующую его информацию и из кипрских письменных источников, сохранившихся в течение веков в храмах и дворцах острова. Так как на Кипре идея формирования мысли письменным путем существовала начиная с микенской и вплоть до гомеровской эпохи, а переселение греческих племен на Кипр должно было бы начаться самое позднее с начала I тысячелетия до н. э., то вполне естественно предположить, что письменные документы на греческом языке, выполненные кипрским письмом, должны были бы существовать уже задолго до времен Гомера. Кипр не был изолирован в гомеровскую эпоху от всей Греции. Это, не говоря уже об археологических раскопках, довольно четко показывает сам гомеровский эпос. Так, в «Илиаде» (XI.20...) описывается, как подарил правитель Кипра Кинирес находившемуся у него в гостях Агамемнону латы:

«Ибо до Кипра достигла великая весть, что ахейцы
Ратью на землю троянскую плыть кораблями решились;
В оные дни подарил он Атриду, царю угождая».

В «Одиссее» (IV.83) Менелай упоминает Кипр в числе мест, где ему довелось побывать во время путешествия. Здесь же (VIII.362...) говорится об алтаре Афродиты в Пафосе на Кипре, а в XVII.443... Одиссей в одной из своих вымышленных историй рассказывает, как его продали Дметору, Иясиду, царствующему на Кипре, и как он вернулся оттуда на Итаку. Эти пассажи делают несомненным, что для грека гомеровской эпохи Кипр был совершенно определенным географическим пунктом, с которым эллины, начиная с микенской [325] эпохи, имели довольно тесные взаимосвязи. Естественно, в этой ситуации факт использования кипрскими греками письма для информации не мог остаться неизвестным для греков VIII в. до н. э. Однако в наши дни трудно отрицать возможность того, что традиция использования слогового письма могла ко времени Гомера сохраняться и в других областях распространения грекоязычных племен. Если в Греции II тысячелетия до н. э. линейным письмом пользовались обитатели дворцов Кноса, Феста, Микен, Пилоса, то следует думать, что оно было известно и жителям других островов Эгейского бассейна, находящихся в сфере микенской цивилизации. Согласно «каталогу кораблей» «Илиады», ко времени Троянской войны ахейскими должны были быть многие острова Эгеиды.¹⁷⁾ Часть исследователей полагает, что распространение письменности в микенскую эпоху имело довольно ограниченный характер, она была доступна лишь сравнительно узкому кругу переписчиков, в основном негреческого происхождения. По нашему мнению, в микенской Греции письменность использовалась приблизительно в тех же масштабах, в каких ею пользовались в других пределах Средиземного моря. С этой точки зрения особый интерес представляет рассмотренный выше документ о взаимоотношениях Аххиявы и хеттов, так называемое «письмо Тавагалаваса». О том, что Аххияву хеттов и ахейцев Гомера мы не должны отделять друг от друга, речь шла выше.¹⁸⁾ Следовательно, можно сказать, что информация хеттов об Аххияве фактически является информацией о греках ахейской эпохи. Из так называемого «письма Тавагалаваса» можно сделать вывод, что в ахейской Греции письменность использовалась довольно широко, во всяком случае, правители Аххиявы имели интенсивную переписку с царем хеттов. Из вышеупомянутого письма мы узнаем, что правитель Аххиявы неоднократно посылал письма как царю хеттов, так и правителям других стран. Интересно, что царь хеттов просит правителя Аххиявы написать Пиямарадусу письмо и даже подсказывает ему текст письма. Естественно, все это было бы оправдано лишь в том случае, если бы в Аххияве XIV—XIII вв. до н. э. письменность использовалась не только в некоторых центрах Крита и континентальной Греции, но и во всем ареале распространения ахейцев, если бы письменность там выполняла ту же функцию, что и в странах древнего Востока. Следовательно, таблички с линейным-Б письмом, имеющие, как правило, характер канцелярских записей, мы должны рассматривать как часть микенской письменной продукции. Естественно, она [326] могла использоваться в ахейской Греции для фиксации информации совершенно разного характера. Как показывают хеттские документы, для правителей Аххиявы одной из значительных сфер использования письма служила официальная переписка. После этого ничто не помешает допустить, что письменность использовалась и с целью фиксации хроникальной, художественной и др. информации. Если это так, то следует полагать, что упадок микенской цивилизации не мог вызвать мгновенного исчезновения самой идеи письма вообще, полной ликвидации письменных документов. Более реально допустить, что надписи того или иного характера еще долгое время сохранялись в отдельных храмах или дворцах, на камнях или керамике. Возможно, что в гомеровскую эпоху их уже не могли читать, однако прежде чем они полностью были забыты, очевидно, часть информации, записанной слоговыми знаками, могла перейти и в новые документы, выполненные уже фонетическим письмом. По нашему мнению, следы использования подобных письменных источников можно выявить н в самом гомеровском эпосе:

а) Выше мы говорили о речи Гектора в «Илиаде» VII.76-91, обращенной к ахейским героям, в которой он вызывает их на единоборство. В данном случае мы заострим внимание на финальной части речи. Гектор обещает, что в случае, если в единоборстве победит он, то возвратит труп ахейского героя грекам:

«Пусть похоронят его кудреглавые мужи ахейцы
И на брегу Геллеспонта широкого холм да насыплют.
Некогда, видя его, кто-нибудь и от поздних потомков
Скажет, плывя в корабле многовеслом по черному понту:
Вот ратоборца могила, умершего в древние веки:
В бранях его знаменитого свергнул божественный Гектор!
Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет».

(85-91)

В науке уже отмечалось, что с этим местом много общего имеют отдельные архаические надгробные надписи.¹⁹⁾ Интересно рассмотреть это место и с другой точки зрения. По мнению Гектора, в будущем, увидев могилу ахейского героя, люди смогут узнать не только об убитом, но и об убившем его герое, а это сделает славу Гектора бессмертной. В данном пассаже поэт, безусловно, имеет в виду, что могила (σημα) в течение веков сохранит имя героя, и даст возможность всякому, даже случайному прохожему, узнать о нем. По нашему мнению, в данном случае перед глазами поэта могилы [327] с краткими надписями, дававшие прохожему информацию о погибшем. Возможно, что это были не очень древние могилы, но сама идея существования подобных могил с надписями не должна была бы быть чуждой Гомеру. Следует полагать, что в некоторых случаях именно эти надписи являлись для поэта источником той или иной информации.

б) На использование письменного источника, по нашему мнению, могло бы указать и то обстоятельство, что данные «каталога кораблей» «Илиады» о незначительном числе кораблей ряда популярных героев греческих сказаний находятся в противоречии с данными «Илиады» и всей греческой традиции о силе, мужестве, роли и общегреческой славе этих героев. Так, например, известные герои Аякс и Одиссей ведут по 12 кораблей, Филоктет — 7, в то время как менее известные Элпенор и Мегес ведут по 40, Гуней 20 кораблей и т. д. Если считать каталог устно составленным документом микенской эпохи, который передавался в устной же традиции вплоть до гомеровских времен, то трудно допустить, что в то время, как греческие сказания и мифы претерпели столь большие изменения, поэтам в течение столетий и в голову не приходило заменить простые числа, которые находились в таком противоречии с общепринятыми и традиционными представлениями об Одиссее, Аяксе и др.²⁰⁾

С другой стороны, если допустить, что каталог является лишь фантазией поэта гомеровской эпохи, то трудно угадать, на чем основывалась его информация о числе кораблей отдельных героев. Думаем, что в данном случае мы имеем дело с фактом использования списка участников Троянской войны, который давал сведения о составе ахейского войска перед отплытием в Трою. Как известно, документы подобного рода действительно составлялись перед военными экспедициями в Греции позднеэлладской эпохи. В документах линейного-Б письма были выявлены списки разных характеров. Из них некоторые дают перечень гребцов или военных трупп.⁺⁾ Так, например, один из документов представляет каталог «гребцов, идущих в Плеврон».²¹⁾ Нам трудно сегодня судить, какого характера была эта «морская экспедиция» (военного или мирного), но одно ясно — документ добросовестно перечисляет всех, кто принял участие в экспедиции. Подобные списки указывают на то, что «морские экспедиции» не были чуждыми микенскому миру и — это главное — о таких экспедициях микенцы сохраняли точную информацию. Еще более интересны так называемые, боевые таблички, точнее списки [328] тех героев, которые собирались во время войны. В подобных каталогах наше внимание привлекает принцип перечисления.

В этих списках перечисляются участники боевой экспедиции по отдельным округам. Перечисление обычно начинается с имени предводителя или начальника, за этим часто следует указание местонахождения его области, затем — имена его главных офицеров, после — названия разных трупп,⁺⁾ составляющих общее войско области и число воинов в каждой из этих трупп вместе с названиями тех мест, откуда они пришли и, наконец, приводится имя (и, как правило, патроним) комиссара или начальника, который сопровождает общее войско.²²⁾

Подобные списки дают основание некоторым исследователям для утверждения того, что они, т. е. эти списки «не только не противоречат каталогу кораблей, но являются своего рода дополнениями к нему».²³⁾ Эта группа надписей, которая в науке называется группой ока, указывает на то, что традиция каталогизации восходит уже к микенской эпохе. Не исключается, что и в ахейской Греции жители отдельных областей, потомки того или иного героя, сохраняли подобные списки, и они в разрозненном или полном виде достигли эпохи самого Гомера.

Как известно, в странах древнего Востока существовали довольно богатые традиции создания и сохранения списков участников войн. С этой точки зрения особый интерес представляют египетские, хеттские, ассирийские, угаритские и др. источники.²⁴⁾

VII. Литературно-мифологическая традиция — письменные литературные источники — также оказывала, очевидно, влияние на поэта «Илиады» и «Одиссеи». Здесь, в первую очередь, следует указать на отношение Гомера к древневосточной литературе. В последнее время было выявлено множество интересных параллелей между Гомером и эпосом о Гильгамеше, хеттскими и угаритскими литературными и мифологическими текстами, египетскими приключенческими историями и даже Библией.²⁵⁾ Эти встречи во-многих случаях можно объяснить заимствованием ходячих сюжетов пародами Средиземноморья друг у друга, типологией мифологического и эпического мышления, но в ряде случаев, очевидно, можно говорить и о прямом влиянии древневосточной литературы на греческую литературу, в частности [329] на Гомера.²⁶⁾ Такое влияние вполне реально, если учесть, что в гомеровскую эпоху греки имели довольно тесные взаимосвязи с культурными центрами Востока, многие достижения которых они органически восприняли. Однако самое большое влияние на Гомера могли оказать эпические произведения, существовавшие и фиксированные письменно, очевидно, еще до него.

Так, в гомерологии высказано предположение, что источником основной темы «Илиады» — гнева Ахилла для поэта послужил мотив гнева Мелеагра из предполагаемого догоме-ровского эпоса «Мелеагриса».²⁷⁾ В сцене посольства «Илиады» (IX.529...) Феникс ставит Ахиллу в пример историю гнева Мелеагра: шла война между куретами и этолийцами. Пока среди этолийцев бился Мелеагр, сын Инея, дела куретов шли плохо, они не осмеливались выходить из своего укрепления. Но разгневавшись на свою мать Алфею, Мелеагр отрекся от битвы и «праздный лежал у супруги своей, Клеопатры прекрасной», куреты начали атаковать противника и бои переместились к башням Калидона. Этолийские старцы умоляли Мелеагра вернуться на поле битвы, они направили к нему избранных жрецов с дарами и обещаниями, упрашивали его отец Иней, сестры, мать, наконец его лучшие друзья, но Мелеагр был неумолим. И только когда его жена, Клеопатра, проливая слезы, рассказала ему, в какое бедственное положение поставили враги их родной город, Мелеагр взволновался. Он надел доспехи и с оружием в руках отразил «погибельный день от этолян». Приведенный в «Илиаде» рассказ о гневе Мелеагра действительно показывает значительные встречи с историей гнева Ахилла: в одном случае дела этолян шли хорошо, пока с ними был Мелеагр, во втором — дела ахейцев, пока Ахилл сражался среди них. Гнев заставит покинуть поле битвы и Мелеагра и Ахилла. Первый праздно лежит со своей женой Клеопатрой, второй же находится в своем лагере, вместе с другом, Патроклом (здесь обращает на себя внимание замеченное в гомерологии сходство между именами — Клеопатра и Патрокл²⁸⁾). После этого как в одном, так и в другом случае враг переходит в наступление. Оказавшиеся в бедственном положении этоляне посылают Мелеагру: а) жрецов со специальными официальными дарами и обещаниями старейшин, б) родителей и сестер, в) друзей, однако это не возымело успеха. Старейшины ахейцев также посылают Ахиллу посольство: а) Одиссея, который передает ему сообщение о дарах и [330] обещаниях Агамемнона, б) Феникса, который в данной сцене играет роль отца Ахилла, в) Аякса — хорошего друга Ахилла.²⁹⁾ В одном случае Мелеагр возвращается на поле боя лишь после того, как Клеопатра рассказывает ему о положении сограждан, в другом же Ахилл — после того, как узнает от Патрокла о бедствиях ахейцев, посылает друга в бой, а после его гибели вступает в битву сам. То, что в данном случае мы действительно имеем дело с явными параллелями, не вызывает никаких сомнений. Однако сложность заключается в определении того, которая из этих историй является исходной — гнев Ахилла для Мелеагра или же, напротив, гнев Мелеагра для Ахилла. По нашему мнению, в данном случае тневозможно прямолинейное решение вопроса. Следует полагать, что в поэме эти истории являются взаимообуславливающими. Феникс приводит историю Мелеагра потому, чтобы провести параллель с ситуацией, вызванной отречением Ахилла от битвы. Безусловно, приведение истории о гневе Мелеагра имело бы смысл лишь в том случае, если бы она была действительно схожа с историей гнева Ахилла. С другой стороны, Феникс не рассказывает всю историю о Мелеагре, он ограничивается лишь заострением внимания на тех моментах, которые могут вызвать ассоциации описанных в «Илиаде» событий. Именно поэтому Феникс в своем рассказе обращается к приему интенсификации мотивов. Повесть о Мелеагре он уподобляет эпизоду гнева Ахилла посредством усиления в ней отдельных мотивов, их приравнивая ходу действия «Илиады». На это должны указывать те отдельные стилистические соответствия, которые имеет эпизод Мелеагра с историей о гневе Ахилла. Так, Ахилл говорит Одиссею:

«...Пока меж аргавцами я подвизался,
Боя далеко от стен начинать не отважился Гектор».

(IX.352-53)

А Феникс чуть ниже говорит следующее Ахиллу:

«Долго, пока Мелеагр за этолян, могучий, сражался,
Худо было куретам: уже не могли они сами
В поле, вне стен, оставаться, хотя и сильнейшие были».

(IX.550-52)

Здесь Феникс явно перифразирует слова Одиссея и этим уподобляет друг другу последствия, с одной стороны, [331] отречения Ахилла от битвы, а с другой — отказа Мелеагра защищать свой город. После удаления в свой лагерь:

«В стане, при черных судах, возлежал Ахиллес Быстроногий,
Гневный за дочь Бризееву, пышноволосую деву».

(II.688-89)

так же и Мелеагр:

«...На любезную матерь Алфею озлобленный сердцем,
Праздный лежал у супруги своей, Клеопатры прекрасной».

(IX.555-56)

В этом направлении можно было бы выявить и другие факты, которые показывают, что в рассказе Феникса о Мелеагре мастерски используется вся история гнева Ахилла. Следовательно, не отрицая возможности влияния повести о Мелеагре на «Илиаду», все же надо отметить, что приведенный в «Илиаде» эпизод о Мелеагре сам является примером мастерского подчинения догомеровского мотива главной теме поэмы. Такое тонкое видоизменение традиционных мотивов указывает на то, что Гомер нередко имел дело уже с литературным, а не фольклорным источником. На это же указывает и изучение «Одиссеи», для которой одним из литературных источников, как полагал Мойли,³⁰⁾ послужил догомеровский эпос об аргонавтах, нашедший свое отражение в маршруте Одиссея.

Как видим, источники Гомера должны быть совершенна различного характера и происхождения. Именно поэтому в гомеровском эпосе мы можем обнаружить детали, которые датируются микенской эпохой, либо отражают ситуацию темных веков, либо же органично связаны с эпохой самого Гомера.³¹⁾ Как мы уже отметили, целью Гомера было максимально точно передать информацию о героической эпохе. Но оживление этих древних легенд, героев и городов происходило согласно тем реальным представлениям, которыми обладал грек I тысячелетия до н. э. об одеянии воинов, о величии города, предметах обихода и т. д. К гомеровскому эпосу мы должны подходить именно с этой точки зрения. В нем микенская культура, древние легенды и явления, далекие герои помещены в той реальной среде, в которой жил сам поэт, переданы соответственно тем знаниям и представлениям, которые имел поэт о мире, вещах, описанных им. Здесь же не [332] следует забывать и о том, что целью Гомера не была лишь фиксация минувших явлений. «Величие (его поэм) всегда опирается (помимо поэтического гения) на силу духа современности. Взрыв новых сил, новой мысли, охватывающей народ, был достаточен для некоего Гомера, чтобы древние, широко начертанные картины прошлого пережить по-новому, более глубоко...» «...Микены для Гомера являются не столько реальной величиной XIV века, сколько идеальной величиной VIII в.».³²⁾

¹⁾ См. выше, стр. 167.

²⁾ По этому вопросу ср. 229; 230; 231; 171.

³⁾ Сведения об этих поэтах см. в RE и RML. Ср. также 103б.

⁴⁾ Для обзора ср. 205, стр. 8...

⁵⁾ 205, стр. 1; 221; 262; 254.

⁶⁾ Ср. 329а; 195а и др.

⁷⁾ Ср. 292; 293; 389а и др.

⁸⁾ Ср. 209.

⁹⁾ Для обзора. Ср. 205; также 25 и 221.

¹⁰⁾ 102; 103; 303.

¹¹⁾ 205; 25.

¹²⁾ Для обзора ср. 188.