Купец и воин в балтийской торговле

Распространение арабских монет и монетных кладов позволяет представить широту влияния торговой деятельности арабов, хотя из распространения монет ни в коем случае не следует делать вывод о непосредственных путешествиях арабских торговцев на Балтику (илл. 23). Последние относительно редко сами попадали в эти земли. Немногочисленные известия указывают на пребывание еврейско-арабских купцов в Праге, Магдебурге, Мекленбурге и Хедебю¹⁴⁶. Как правило, купцы из арабских халифатов достигали лишь перевалочных пунктов в Рейнланде, реже — в Подунавье, сравнительно чаще — в Киевской Руси или Волжской Булгарии. В самом Киеве, видимо, бывали арабы или, во всяком случае, мусульмане¹⁴⁷. В результате арабского влияния приняла ислам большая часть населения Волжской Булгарии¹⁴⁸. Непосредственной торговлей Балтики с восточноевропейскими центрами, поддерживавшими прямые контакты с исламским миром, занимались прежде всего купцы сопредельных племен, народов и государств: готландцы, свеи или упландцы, даны, норвежцы, фризы, саксы, ободриты, руяне, поляки-поморяне, пруссы; на первом месте стояли русы из Старой Ладоги, Новгорода и Пскова. Хазарские купцы, согласно Ибн Фадлану, еще до 922 г. достигали Скандинавии. Эти торговцы повсеместно основывали свои землячества в поддерживавших взаимные связи торговых центрах или имели в них постоянных компаньонов из числа местного купечества, которые могли поручиться за своих торговых гостей, поддержать их предприятия на месте, помочь деньгами или товарами.

23. Распространение арабских, немецких, английских, скандинавских монет на Балтике в IX-XI вв.

Из жизнеописания Ансгария следует, что в Бирке середины IX в. фризы из Дорестада обладали правом поселения, т. е. правом на жилище и земельный участок. Разнообразие погребальных обрядов в могильниках Бирки указывает также на то, что, кроме фризов, здесь оседали и финны, и славяне с низовьев Одера. На бронзовой чашечке от купеческих складных весов, подаренных купцу из Сигтуны в Средней Швеции его торговым партнером из южнобалтийской Земгалии, нанесена руническая надпись: «Дьярв получил от земгальского мужа эту весовую чашу в … земле»¹⁴⁹.

В Рерике у Висмарской бухты уже около 800 г. поселялись иноземные купцы, которые в 808 г. были ограблены и затем переселены в Хедебю датским конунгом Готтриком. В Менцлине близ Анклама имеются ясные археологические свидетельства IX в. о поселении здесь торговцев или ремесленников датского или шведского происхождения. В другом славянском торговом месте, Ральсвике на Рюгене, обнаружены подобные же находки, свидетельствующие о такого рода поселенцах уже в VIII–IX вв. Подобное же поселение не позже рубежа IX–X вв. существовало у Свелюбья в Среднем Поморье, так же как близ устья Вислы у Трусо, в Вишнево (Вискаутен) в земле пруссов, на Нижнем Немане в Литве, у Гробини (Лиепая) в Курляндии и в Старой Ладоге.

Все эти места были связаны между собой, а также посещались купцами из североморских областей. Для конца IX в. имеется подробное сообщение о таких поездках, включенное в перевод сочинения Орозия, сделанный королем Альфредом Великим («Орозий короля Альфреда»¹⁵⁰). Альфреду (872–899 гг.) удалось остановить продвижение датчан в Англии. Он считал себя носителем исторической миссии передового бойца за англосаксонскую свободу и попытался создать собственную концепцию всемирной истории. В поздней античности уже были созданы подобного рода «всемирные истории», в том числе «История против язычников» испанского монаха Павла Орозия (V в.), пользовавшаяся большой популярностью. Альфред перевел ее на древнеанглийский язык и постарался дополнить современными ему известиями и сведениями, специально для этого записанными от заслуживающих доверия лиц. В культурно-историческом плане это — чрезвычайно интересный пример собственных и оригинальных исторических изысканий правящего феодального короля. В состав исторического сочинения Альфреда, в числе прочих, были включены два путевых донесения, отличающихся достоверностью (подтверждаемой археологическими источниками).

Первое сообщение принадлежит норвежскому бонду, купцу и воину Охтхере (др.-исл. Оттар) из Халогаланда, области в северной Норвегии. Отплыв из Халогаланда, Оттар за 15 дней обогнул Нордкаи и добрался до «финнов» на Белом море и до земли беормов — Бьярмии-Перми¹⁵¹. Собрав в виде дани или скупив у местного населения, он вывез оттуда моржовую кость, корабельные канаты из китовой кожи и тюленьих шкур, птичьи перья, куньи и медвежьи меха, шкуры северного оленя и выдры. Из Халогаланда Оттар взял курс на юг к Скирингссалю – Каупангу в Вестфольд-фьорде в южной Норвегии. Путешествие потребовало не менее месяца. «И из Скиринггссаля приплыл он под парусом за пять дней в гавань Хэтум (Хедебю), что лежит между вендами, саксами и англами и принадлежит данам…» Итак, следовательно, этот человек со своими спутниками преодолел гигантское расстояние; сообщение Альфреда рассказывает нам лишь об одном из его путешествий.

Англосакс Вульфстан, также из числа информаторов Альфреда, рассказал о пути из Хедебю до Трусо в устье Вислы.

«Вульфстан сказал, что он вышел из Хэтума [Хедебю], что он был в Трусо через семь дней и ночей, что корабль весь путь шел под парусами. Справа по борту был Веонодланд [земля вендов, поморских славян], а слева — Лангаланд и Лэланд, и Фальсгер, и Сконег [Сконе]; и все эти земли принадлежат Денемеарку [Дании]. И далее слева от нас был Бургендаланд [о. Борнхольм], и у них есть свой собственный король. Далее, за землей бургендов, слева от нас, были те земли, которые называются сначала Блекингаэг [Блекниге, область в южной Швеции] и Меоре, и Эолаид [Эланд], и Готланд, и эти земли принадлежат Свеону [Швеции]. И Веонодланд был справа от нас на всем пути до устья Висле. Висле очень большая река, и она разделяет Витланд и Веонодланд; а Витланд принадлежит эстам [пруссам], а Висле вытекает из Веонодланда и впадает в Эстмере [Свежий залив, висленская бухта]; а ширина Эстмере не менее пятнадцати миль. Далее на востоке в Эстмере впадает Илфинг [р. Эльбинг] из озера, на берегу которого стоит Трусо...»¹⁵² Из Трусо, естественно, попадали в Бирку и другие пункты.

Адам Бременский (ок. 1070 г.) рассказывает о поездке самландских (прусских) купцов в Бирку. Вероятнее всего, Адам передает здесь старые сведения, потому что Бирка во второй половине XI в. уже потеряла свое значение. Адам (I,60) сообщает о Бирке: «В это место, так как оно самое безопасное на побережье Швеции, имели обыкновение постоянно заходить корабли данов и норманнов [норвежцев], так же как и славян, самландцев и других племен северной части Балтийского моря, чтобы мирно и празднично совершить здесь свои разнообразные торговые сделки» (илл. 24).

24. Город Бирка в середине Х века (реконструкция)

О маршруте вдоль южного побережья Балтики Адам рассказывает (II,22), что «от Гамбурга и Эльбы по суше можно за семь дней достичь города Юмны [Волина]. Для морского путешествия необходимо в Слиазвиге [Хедебю] или Ольденбурге сесть на корабль, чтобы добраться до Юмны. От этого города за 14 дней под парусом приходят в Новгород на Руси. Столица последней — Киев, который соперничает с царствующим градом Константинополем».

Арабы, как уже отмечалось, встречались с воинами-купцами из балтийских земель прежде всего на южных торговых путях и в перевалочных центрах. Ибн Фадлан в 922 г. имел возможность наблюдать группу купцов в Булгаре при дворе булгарского царя. Он внимательно отметил некоторые бытовые привычки и обычаи этих людей: «Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на реке Атиль. И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни хафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису [плаш], которой он покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее. У каждого из них имеется секира, меч и нож, и он никогда не расстается с тем, о чем мы упомянули. Мечи их плоские, с бороздками, франкские.

И от края ногтей кого-либо из них до его шеи имеется собрание деревьев и изображение вещей, людей и тому подобного*. А что касается каждой женщины из их числа, то на груди ее прикреплено кольцо или из железа, или из серебра, или из меди, или золота, в соответствии с денежными средствами ее мужа и с количеством их. И у каждого кольца коробочка [скорлупообразная фибула. – Перев.], у которой нож, также прикрепленный к груди. На шеях у них несколько рядов монистов из золота и серебра, так как, если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто (в один ряд), а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде одного мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много рядов монистов. Самое лучшее из украшений у них [русов] — это зелёные бусы из той керамики, которая находится на кораблях. Они заключают торговые контракты относительно них, покупают одну бусину за дирхем и нанизывают, как ожерелья, для своих жен… Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атиле, а это большая река, и строят на ее берегу большие дома из дерева, и собирается их в одном таком доме десять или двадцать, меньше или больше, и у каждого из них скамья, на которой он сидит, и с ними девушки — восторг для купцов. И вот один из них сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении один против других, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и таким образом застает его сочетающимся с нею, и он не оставляет ее, или же удовлетворит отчасти свою потребность… И как только приезжают их корабли к этой пристани, каждый из них выходит и несет с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набид*, пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой имеется лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее — маленькие изображения, а позади этих изображений стоят высокие деревяшки, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: «О мой господин, я приехал из отдаленной страны и со мною девушек — столько-то и столько-то голов, и соболей — столько-то и столько-то шкур», пока не сообщит всего, что привез с собою из своих товаров; «и я пришел к тебе с этим даром»; потом он оставляет то, что было с ним, перед этой деревяшкой: «Вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу» (илл. 25). Потом он уходит. И вот, если для него продажа его бывает затруднительна и пребывание его задерживается, то он опять приходит с подарком во второй и третий раз, а если все же оказывается трудным сделать то, что он хочет, то он несет к каждому изображению из числа этих маленьких изображений по подарку, и просит их о ходатайстве, и говорит: «Это жены нашего господина, и дочери его, и сыновья его». И он не перестает обращаться к одному изображению за другим, прося их и моля у них о ходатайстве и униженно кланяясь перед ними. Иногда же продажа бывает для него легка, так что он продаст. Тогда он говорит: «Господин мой уже исполнил то, что мне было нужно, и мне следует вознаградить его». И вот, он берет известное число овец или рогатого скота и убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и бросает перед этой большой деревяшкой и маленькими, которые вокруг нее, и вешает головы рогатого скота или овец на эти деревяшки, воткнутые в землю. Когда же наступает ночь, приходят собаки и съедают все это. И говорит тот, кто это сделал: «Уже стал доволен господин мой мною и съел мой дар».

25. Молитва купца-руса (по описанию Ибн Фадлана)

25. Молитва купца-«руса» (по описанию Ибн Фадлана)

И если кто-нибудь из них заболеет, то они забивают для него шалаш в стороне от себя и бросают его в нем, и помещают с ним некоторое количество хлеба и воды, и не приближаются к нему и не говорят с ним… особенно если он неимущий или невольник. Если же он выздоровеет и встанет, он возвращается к ним, а если умрет, то они сжигают его. Если же он был невольником, они оставляют его в его положении, так что его съедают собаки и хищные птицы. И если они поймают вора или грабителя, го они ведут его к толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку и подвешивают его на нём навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей.

И ещё прежде говорили, что они делают со своими главарями при их смерти такие дела, из которых самое меньшее — это сожжение, так что мне очень хотелось присутствовать при этом, пока наконец не дошло до меня известие о смерти одного выдающегося мужа из их числа. И вот они положили его в его могиле и покрыли ее крышей над ним на десять дней, пока не закончили кройки его одежд и их сшивания. А это бывает так, что для бедного человека из их числа делают маленький корабль, кладут мертвого в него и сжигают корабль, а для богатого поступают так: собирают его деньги и делят их на три трети — одна треть остается для его семьи, одну треть употребляют на то, чтобы для него на нее скроить одежды, и одну треть, чтобы приготовить на нее набид, который они будут пить в день, когда его девушка убьет сама себя и будет сожжена вместе со своим господином; а они, всецело предаваясь набиду, пьют его ночью и днем, так что иногда кто-либо из них умирает, держа чашу в своей руке. И если умирает главарь, то говорит его семья его девушкам и его отрокам: «Кто из вас умрет вместе с ним?» Говорит кто-либо из них: «Я». И если он сказал это, то это уже обязательно, так что ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. И большинство из тех, кто поступает так, — это девушки.

И вот, когда умер этот муж, о котором я упомянул раньше, то сказали его девушкам: «Кто умрет вместе с ним?» И сказала одна из них: «Я». Итак, поручили ее двум девушкам, чтобы они оберегали ее и были бы с нею, где бы она ни ходила, до того даже, что они иногда мыли ей ноги своими руками. И принялись родственники за его дело кройку одежды для него, за приготовление того, что ему нужно. А девушка каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему.

Когда же пришел день, в который будет сожжен он и девушка, я прибыл к реке, на которой находился его корабль, — и вот, вижу, что он уже вытащен на берег и для него поставлены четыре подпорки из дерева хаданга [белого тополя,– Перев.] и другого дерева, и поставлено также вокруг него нечто вроде больших помостов из дерева. Потом корабль был протащен дальше, пока не был помещен на эти деревянные сооружения. И они начали уходить и приходить, и говорили речью, которой я не понимаю. А мертвый был далеко в своей могиле, они еще не вынимали его. Потом они принесли скамью, и поместили ее на корабле, и покрыли ее стегаными матрацами и парчой византийской, и подушками из парчи византийской; и пришла старуха женщина, которую называют «ангел смерти», и разостлала на скамье подстилки, о которых мы упомянули. И она руководит обшиванием его и приготовлением его, и она убивает девушек. И я увидел, что она ведьма большая и толстая, мрачная. Когда же они прибыли к его могиле, они удалили в сторону землю с деревянной покрышки, и удалили в сторону это дерево, и извлекли мертвого в плаще, в котором он умер, и вот, я увидел, что он уже почернел от холода этой страны. А они еще прежде поместили с ним в его могиле набид, и некий плод, и тунбур [музыкальный инструмент, вроде домбры. – Перев.]. Итак, вынули они все это, и вот он не завонял, и не изменилось у него ничего, кроме его цвета. Итак, они надели на него шаровары, и гетры, и сапоги, и куртку, и хафтан парчовый с пуговицами из золота, и надели ему на голову шапку из парчи, соболевую. И они понесли его, пока не внесли в ту палатку, которая на корабле, и посадили его на матрац, и подперли его подушками, и принесли набид, и плод, и благовонное растение, и положили его вместе с ним. И принесли хлеба, и мяса, и луку, и бросили его перед ним; и принесли собаку, и разрезали ее на две части, и бросили в корабле. Потом принесли все его оружие и положили его к его боку. Потом взяли двух лошадей и гоняли их обеих, пока обе не вспотели. Потом разрезали их обеих мечом и бросили их мясо в корабле, потом привели двух коров, и разрезали их обеих также, и бросили их обеих в нем. Потом доставили петуха и курицу, и убили их, и бросили их обоих в нем. А девушка, которая хотела быть убитой, уходя и приходя, входит в одну за другой из юрт, причем с ней соединяется хозяин юрты и говорит ей: «Скажи своему господину: „Право же, я сделала это из любви к тебе“».

Когда же пришло время после полудня, в пятницу, привели девушку к чему-то, что они сделали наподобие обвязки больших ворот, и она поставила обе свои ноги на ладони мужей, и она поднялась над этой обвязкой, обозревая окрестность, и говорила нечто на своем языке, после чего ее спустили, потом подняли ее во второй раз, причем она совершила то же, что и в первый раз, потом её опустили и подняли в третий раз, причем она совершила то же, что сделала те два раза. Потом подали ей курицу, она же отрезала ее голову и забросила ее. Они взяли эту курицу и бросили её в корабле. Я же спросил у переводчика о том, что она сделала, а он сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли: «Вот я вижу моего отца и мою мать», — и сказала во второй: «Вот все мои умершие родственники сидящие», — и сказала в третий: «Вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему». И они прошли с ней в направлении к кораблю. И вот она сняла два браслета, бывших на ней, и дала их оба той женщине, которая называется «ангел смерти», а она та, которая убивает её. И она сняла два ножных кольца, бывших на ней, и дала их оба тем двум девушкам, которые обе служили ей, а они обе дочери женщины, известной под именем «ангела смерти». Потом её подняли на корабль, но ещё не ввели её в палатку; и пришли мужи, неся с собой щиты и деревяшки, и подали ей кубком набид, и вот она пела над ним и выпила его. Переводчик же сказал мне, что она прощается этим со своими подругами. Потом дан был ей другой кубок, и она взяла его и затянула песню, причем старуха побуждала её к питью его и чтобы войти в палатку, в которой ее господин. И вот я увидел, что она уже заколебалась и хотела войти в палатку, но всунула свою голову между ней и кораблем; старуха же схватила её голову, и всунула её в палатку, и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять деревяшками по щитам, чтобы не слышен был звук её крика, причем взволновались бы другие девушки и перестали бы искать смерти вместе со своими господами. Потом вошли в палатку шесть мужей, и совокупились все с девушкой. Потом положили её на бок рядом с ее господином, и двое схватили обе её ноги, двое — обе ее руки, и наложила старуха, называемая «ангелом смерти», ей вокруг шеи веревку, расходящуюся в противоположные стороны, и дала ее двум мужам, чтобы они оба тянули ее; и она подошла, держа кинжал с широким лезвием, и вот начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла.

Потом подошел ближайший родственник мертвеца, взял деревяшку и зажег ее у огня, потом пошел задом, затылком к кораблю, зажженная деревяшка в одной его руке, а другая его рука на заднем проходе, будучи голым, пока не зажег сложенного дерева, бывшего под кораблем. Потом подошли люди с кусками дерева и дровами, и с каждым из них лучина, конец которой он перед тем воспламенил, чтобы бросить ее в эти куски дерева. И принимается огонь за дрова, потом за корабль, потом за палатку и мужа и девушку, и все, что в ней; подул большой, ужасающий ветер, и усилилось пламя, и разгорелось неукротимое воспламенение его. …И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в мельчайший пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму, и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга, написали на ней имя этого мужа и имя царя русов и удалились»¹⁵³.

Арабский географ Ибн Хаукаль, рассказывая о Булгаре и хазарской торговле, приводит показательное сообщение о характере связей между Скандинавией и Средней Азией:

«Вывозимые из их [хазар] страны в исламские страны мед, свечи и пушные товары ими ввозятся только из местностей руси и булгар. Также обстоит дело и с вывозимыми по всему миру бобровыми мехами. Они [бобры] водятся только в этих северных реках в местностях булгар, руси и Krbanah. Те бобровые меха, что имеются в Андалузии [Испании], составляют лишь часть [находящихся] в реках земли Сакалиба. Они [меха] в вышеописанном морском заливе [Балтийском море], лежащем в земле Сакалиба, грузятся на корабли… Большая часть этих мехов, да почти все, добыты в стране русов, некоторые же из этих мехов, наивысшего качества, попадают из местности Гога и Магога [североскандинавских племен] на Русь, потому что она соседствует с этими Гогом и Магогом и ведет с ними торговлю; затем они [русы] перепродают их [меха] булгарам. Так оно было до 358 года хиджры [965 г.], потому что в тот год Русь разрушила города Булгара и Хазарана. И порою вывозились эти бобровые меха и другие дорогие пушные товары в Хорезм, потому что хорезмийцы часто приходят в страну булгар и Сакалиба, и потому что они также ведут священную войну против них, грабят их и обращают в рабство. Склад для торговли Руси — всегда Хазаран. Здесь товары, привозимые ими, облагаются десятинной податью (взимаемой хазарами)»¹⁵⁴. Связи, о которых идет речь, отчасти восходят ко временам исламизации булгар, то есть к VIII или началу IX в. По этому пути, Волгой и Балтийским морем, хорезмийские купцы проникали также до страны «Йаджудж и Маджудж» [библ. Гог и Магог], т. е. до Скандинавии, как следует из другого сообщения Ибн Хаукаля¹⁵⁵.

Между Булгаром и Хорезмом передвигались крупные караваны. Впервые определенное представление об этом дает Ибн Фадлан в своем сообщении 921–922 гг : «3000 лошадей и 5000 человек, помимо ослов и верблюдов, составили караван для путешествия из Хорезма по Амударье через Джурджан в Булгар. Путешествие из Джурджана в Булгар длилось с 3 марта по 12 мая 922 г.; с небольшими остановками караван преодолел расстояние протяженностью около 2000 км за два с лишним месяца»¹⁵⁶. Арабские, булгарские, хазарские или русские купцы, конечно, тоже путешествовали по великим сухопутным торговым путям с востока на запад, из Средней Азии в Киев и Прагу, Эрфурт, Майнц и Кордову в Испании¹⁵⁷ (илл. 26).

26. Карта Идриси, арабского географа XII века.

Так сформировалась грандиозная сеть торговых путей, по которым передвигались караваны купцов и воинов, миссионеры, искатели приключений, ремесленники. Узлами этой сети были раннегородские опорные пункты и сезонные стоянки, возникавшие либо как центры плотно заселенной и богатой округи, либо расположенные на важном участке речного, морского или сухопутного пути. В этих опорных пунктах имелись рынки, складские помещения, ночлежные дома, услуги, развлечения. Изнеженному еврейско-арабскому купцу из Тортозы в северозападной Испании, Ибрагиму ибн Якубу, жизнь в таком значительном торговом месте, как Хедебю, показалась малопривлекательной. Он побывал там примерно в 965 г., то есть в то время, когда Хедебю (Шлезвиг) был на вершине своего могущества и являлся центром епископата. «Шлезвиг — очень большой город на внешней оконечности Мирового океана. Его обитатели — поклонники Сириуса, кроме небольшого числа, которые являются христианами и имеют там церковь. Рассказывает ат-Тартуши: «Они справляют некое празднество, на которое все собираются, чтобы почтить бога и вдоволь поесть и попьянствовать. Тот, кто закалывает жертвенное животное, сооружает у дверей своего жилища столбы и укладывает на них жертвенное животное, будь то бык, или баран, или козел, или свинья, чтобы люди ведали, что он это жертвует в честь своего бога. Город беден добром и жизненными благами. Основное пропитание его жителей составляет рыба, потому что она здесь в изобилии. Если у кого-нибудь из них рождаются дети, то он бросает их в море, чтобы уберечь себя от расходов. Далее рассказывает он, что право развода у них принадлежит женам: женщина разводится, если она этого пожелает. Также имеются у них искусно изготовленные притирания; если они их применяют, то красота никогда не убывает у них, как у женщин, так и у мужчин. Также сказал он: никогда не слышал я пения более отвратительного, нежели пение шлезвигцев, и то рычание, что исходит из их гортаней, подобно лаю собак»¹⁵⁸.

Люди, сходившиеся в таких приморских торговых местах, были различного этнического происхождения: национальности, упоминающиеся в письменных источниках, были уже названы выше. В зависимости от значения торговых сообщений между различными центрами и областями путешественники прилагали большие или меньшие усилия для устройства постоянных поселений в чужой стране. Авторитетным свидетелем оказывается Адам Бременский (II,22), который пишет, правда, об отношениях в одном из наиболее развитых из этих центров, Юмне-Волине в устье Одера-Дзивны: «Это действительно, величайший из всех городов, которыми располагает Европа; в нем живут славяне и другие племена, эллины и варвары. Также и пришельцы из саксов получили здесь равное право поселения [...], если только они во время своего пребывания могут не проявлять публично своего христианства [...]. Так как город наполнен товарами всех народов Севера, нельзя не найти здесь чего бы то ни было желательного или нужного…» (илл. 27).

27. Город Волин в IX-X вв.
1. Ранний город IX в. с полукруглым валом,
2. ремесленно-торговое поселение «Серебряная гора»,
3. рыбацкое поселение,
4. курганный могильник с богатыми захоронениями.

В источниках разного времени имеются указания на полиэтничное постоянное население ранних городов и приморских торговых мест. Доминирующим, однако, был распространенный в округе этнос: Волин был и оставался поморянско-славянским, Бирка — шведской, Трусо — прусским, Ладога — финско-славянской, Новгород — славянским, Хедебю — датским приморским торговым центром. Новгород был племенной столицей словен, или ильменских славян, племенного союза, состоявшего не менее чем из пяти небольших общностей (не случайно, видимо, Новгород со времени своего основания делился на пять городских концов). Верхушка племенного союза была главным организатором борьбы с варягами, о которой рассказывает «Повесть временных лет»¹⁵⁹.

Можно выделить несколько этапов, на протяжении которых раннегородские центры в зависимости от местных экономических, политических, географических условий могли развиваться на одном и том же месте, с последовательным преобразованием поселения; но при определенных условиях могла произойти и смена места поселения, «перенос города».

¹⁴⁶ Jacob G. Arabische Berichte, S. 23.
¹⁴⁷ Арабский путешественник и проповедник ал-Гарнати посетил в середине XII в. Киев и обнаружил там мусульманское население, которое он исчислял «тысячами». См.: Большаков О. Г., Монгайт А. Л. Путешествие абу-Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153 гг.). М., 1971, с. 122. Владимир, по сообщению «Повести временных лет», перед обращением в христианство в поисках новой государственной религии рассматривал также ислам. Относительно моего первоначального вывода о том, что «в Киеве имелась, по-видимому, довольно многочисленная арабская колония, что привело к исламизации значительной части населения», В. В. Седов (письмо 7.10.76) отметил: «Исключено, чтобы в древнем Киеве имелась сильная арабская колония. Многолетние археологические исследования и русские летописи не дают никаких оснований для такого вывода. Весьма важно сообщение абу-Хамида, на которое Вы опираетесь, что киевские мусульмане говорили по-тюркски. По-видимому, это были не киевляне, а печенеги («беджнак»), жившие южнее Киева и в небольшом количестве — в самом городе (согласно ал-Бекри, они приняли ислам в 1009 г.)». В самое последнее время работами Киевской экспедиции среди находок X в. обнаружена литейная формочка с арабской надписью «турк», также указывающей, по-видимому, на этническую принадлежность киевского мастера-мусульманина. – См.: Ивакiн Г. Ю. Оповіді по стародавній Киів. Киів, 1982, с. 55–56.
¹⁴⁸ По Ибн Фадлану, часть этих племен приняла ислам уже около 922 г. См.: Validi Togan A. Zeki. Op. cit., S. 65, 188.
¹⁴⁹ Friesen O. v. Runinskrifterna på en koppardosa funnen i Sigtuna. – Fv, 1912, årg. 7, s. 6–19; Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи, с. 104–105.
¹⁵⁰ Матузова В. И. Ук. соч., с. 13–35.
¹⁵¹ Свердлов М. Б. Сведения скандинавов о географии Восточной Европы в IX–XI вв. – В кн.: История географических знаний на севере Европы. Л., 1973, с. 39.
¹⁵² Матузова В. И. Ук. соч., с. 25–26.
¹⁵³ Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. Перевод и комментарии А. П. Ковалевского. М.–Л., 1939, с. 78–83.
¹⁵⁴ Validi Togan A. Zeki. Op. cit., S. 321.
¹⁵⁵ Ibid., S. 199.
¹⁵⁶ Ibid., S. 26.
¹⁵⁷ Lewicki T. Handel Samanidów z wschodnią i środkową Europa. – SA, 1972, t. 19,
s. 1–17.
¹⁵⁸ Цит. по кн.: Jacob G. Arabische Berichte, S. 29. Об идентификации Ибрагима ибн Якуба и ат-Тартуши см.: Kowalski К. Relacja Ibrahima ibn Jakuba z podróży do krajów słowiańskich w przekazie A1 – Bekriego. – In: Monumenta Poloniae Historica, N. S., t. 1. Kraków, 1946, s. 21; Warnke Сh. Die Anfänge des Fernhandels in Polen. Würzburg, 1964, S. 7.
¹⁵⁹ Ловмяньский Х. Начало Новгорода. – In: Europe aux IX–XI-e siècles. Aux origins des Etats nationaux. Warsowie, 1968, p. 269.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 6532

загрузка...

Другие книги по данной тематике