|
Хотя египтяне сознавали, насколько плодородна их земля, и, если надо, никогда не отлынивали от работы, их постоянно преследовал страх голода. Они всегда помнили, что за слишком слабым или слишком сильным разливом Нила последует скудный урожай. Поэтому правителям следовало своевременно подумать о том, чтобы запасти провизию на голодный год, как советовал фараону Иосиф, истолковавший сон о семи коровах и колосьях. Однако цари часто пренебрегали этим советом, особенно в последние годы правления династии Рамсесидов. Женщина, которую вызвали на допрос, чтобы узнать, откуда она взяла золото, обнаруженное в ее доме, рассказала, что выручила его за ячмень во время голода, «в год гиен». Это произошло, когда Война с нечистыми была в самом разгаре. Повсюду свирепствовали разбойничьи банды; они врывались в храмы и дворцы, убивали и грабили мирных жителей, сжигали дома. Продукты ценились на вес золота. То же самое происходило во время нашествия гиксосов. Однако между этими ужасными периодами многие поколения египтян жили мирно и счастливо. При Сети I, а тем более в эпоху великих Рамсесов страна захлебывалась от изобилия. На барельефах в храмах и на росписях в гробницах мы постоянно видим людей, которые несут горы провизии или ведут тучные стада. В большом папирусе Харриса, где подробно описаны щедрые подношения храмам и богам, сделанные Рамсесом III, съестные продукты упоминаются, по крайней мере, не менее часто, чем драгоценные металлы, одежды и благовония. Все это свидетельствует о том, что египтяне грешили чревоугодием и не забывали о еде ни при каких обстоятельствах. В земле Иаа, в Сирии, Синухе нашел инжир и виноград, вина больше, чем воды, мед, масло, всевозможные фрукты, ячмень, пшеницу и стада без числа – одним словом, практически все, что можно найти в прекрасных египетских землях. «Каждый день вместо хлеба получал я нежные лепешки и каждый день запивал пищу свою вином. Доставляли мне мясо и жареную птицу, не считая диких зверей пустыни, которых ловили и клали передо мной, и не считая того, что приносили мои собаки». Даже в Египте ему едва ли могло быть лучше. «Потерпевшему кораблекрушение» моряку, которого выбросило на остров в Красном море, также повезло: «Я нашел там инжир и виноград, множество овощей, лук отменный, огурцы и арбузы, дикую дыню, а также всякую рыбу и птицу. Абсолютно все там было».
Однако настало время вернуться в Египет, чтобы посмотреть, какие яства обычно стояли на столах египтян. Начать лучше всего с мяса, которое поглощалось египтянами в огромных количествах. На стенах гробниц мы можем видеть длинные вереницы скота, который гонят на бойни. Главным источником мяса служил крупный скот. Африканский бык, иуа, – большое быстроногое животное с большими рогами. При правильном откорме африканского быка можно было вырастить до огромных размеров. Считалось, что забивать его следует лишь тогда, когда он уже практически не способен передвигаться из-за собственной тяжести. Эти гигантские животные встречаются на рельефах в Абидосе и Мединет-Абу. Погонщик без труда ведет за собой раскормленного быка, продев ему веревку через ноздрю и нижнюю губу. Жертвенных животных украшали страусовыми перьями между рогами и двойными перевязями. У входа в храм процсесию встречал жрец, державший в вытянутой руке зажженный факел. Это изображение сопровождается следующей надписью: «Освящение быка, чистого ртом своим, для чистой скотобойни храма Рамсеса Мериамона близ Та-Ура». Специальные служители проверяли, здоров ли бык, а после забоя проводили еще одну проверку, чтобы удостовериться в качестве мяса.
Забой быка (Скальные гробницы Мейра, I)
Мелких быков, безрогих или с короткими рогами, называли унджу, а крупных быков с большими рогами, но более злобных, чем иуа, и плохо поддающихся откорму, – нега. На изображениях они всегда тощие. Некоторые выражения, относящиеся к убойному скоту, трудно интерпретировать. Например, что такое «бык – уста стада» или «бык ките» (кедет, ките, кит – небольшая мера веса). Бык хериса, по-видимому, считался лучшим производителем. Иногда упоминаются также сирийские рабочие быки и быки из страны Куш.
В эпоху Раннего царства египтяне активно охотились на обитателей пустыни: газелей, сернобыков и прочих антилоп. Иногда они старались поймать их живьем и одомашнить. Этот вид разведения почти утратил свое значение во времена Рамсесидов, хотя мы знаем, что Рамсес III отправлял своих охотников в пустыню за сернобыками. За время своего царствования он пожертвовал великому храму Амона 54 орикса, одну североафриканскую антилопу и 81 газель. В другом списке подношений значатся 20 602 быка и 367 сернобыков, козерогов и газелей. На изображении в Абидосе мы видим прекрасного сернобыка с длинными прямыми рогами, который почему-то назван «быком-ориксом из хлева Рамсеса». Порой на росписях можно увидеть сернобыков, которых ведут на убой, однако я никогда не слышал, чтобы их забивали для пиршеств. Из этого можно заключить, что животный мир пустыни не был одним из основных источников пищи, хотя принести сернобыка или газель в жертву богам считалось благим делом. Это делалось как бы в память о тех временах, когда население Египта питалось скорее за счет охоты, чем за счет скотоводства. Мне не доводилось видеть ни одного документа, где упоминалось бы, что египтяне употребляли в пищу свинину, козлятину или баранину, однако мы знаем, что многие держали свиней, коз и овец даже в Верхнем Египте.
Пастухи приводили быка на бойню и передавали его мясникам, которые вчетвером или впятером забивали его без особого труда. Они действовали способом, известным с древнейших времен. На левую переднюю ногу быка набрасывали затяжную петлю, перекидывали веревку через спину животного, после чего один из мясников со всей силы дергал за нее. Бык терял равновесие, и в этот миг остальные дружно набрасывались на него: сильнейший вскакивал ему на шею и, ухватившись за рога, оттягивал голову назад, другой держал его за хвост, а третий пытался запрокинуть его заднюю ногу. Повалив животное, мясники связывали его задние ноги с передней, чтобы он уже не мог подняться. Другую переднюю ногу оставляли свободной, поскольку несчастная жертва уже никак не могла помочь себе, разве что на мгновение отсрочить смерть, из последних сил выгибая спину. Затем один из силачей хватал быка за голову, поворачивал ее так, чтобы рога вонзились в землю, и удерживал в таком положении. В этот момент главный мясник вскрывал быку вену на горле. Кровь собирали в специальный сосуд. Инструментами старшего мясника были лишь нож с длинной рукояткой, около девяти дюймов в длину и закругленный на конце, чтобы не повредить шкуру, и оселок, привязанный сбоку к переднику.
Если подобная сцена происходила на бойне, принадлежавшей храму, к забитому быку приближался жрец, чтобы вылить на рану содержимое кувшина, который он держал в руках. Не исключено, что он выполнял функции своего рода санинспектора. Мясник протягивал ему ладонь, источавшую приторный запах только что пролитой крови, и говорил: «Вот эта кровь». Наклонившись вперед, чтобы лучше рассмотреть, жрец отвечал: «Она чиста».
Туша разделывалась с удивительной быстротой. Сначала отрезали переднюю ногу, которая оставалась свободной. Один из помощников придерживал ее, поворачивая и наклоняя, пока мясник возился с сухожилиями и суставами. Отрезанную ногу сразу же передавали носильщикам. Затем быку отделяли голову и делали длинный продольный разрез на животе, чтобы снять шкуру и вынуть сердце. Задние ноги резали на три части: заднюю (сут), голяшку (иуа) и копыто (инсет). С хребта и ребер по очереди срезали филейные куски, которые считались самой лакомой частью, и седло. Из внутренностей высоко ценились только печень и почки. Отделив кишечник, мясник осторожно поднимал и опорожнял его. Все это происходило под постоянные окрики и понукания: «Поспешите! Поторопитесь, ради бога! Кончайте с этой ногой! Заканчивайте с сердцем!» Если работа шла в храме, приход распорядителя церемоний или даже простое упоминание его имени удваивало рвение мясников. «Ну же, торопитесь, люди, вырезайте ребра, пока мастер церемоний не явился! Вот филе. Возьмите и отнесите его на стол!» Тот же, к кому были обращены эти увещевания, лениво отвечал: «Хорошо. Я сделаю, как ты говоришь». Порой, если мясник работал в одиночку, он тихонько ворчал себе под нос: «Нелегко сделать это дело одному!»
В это время египтяне еще не знали петухов и кур, однако активно разводили других домашних птиц. В Большом папирусе Харриса их исчисляют сотнями тысяч. В одном из перечней даров, где четвероногие составляют всего лишь 3029 голов, записано 126 250 различных птиц, в том числе 57 810 голубей, 25 020 водоплавающих птиц, пойманных живьем в сети, 6820 гусей ра, 1534 гусей тереп, 4060 несушек, 1410 птиц, которые в перечне названы «большими палками», и 160 серых журавлей; а число перепелов (парт) добавляло к общему числу еще 21 700 и 1240. Но этот список далеко не полон, поскольку на сценах охоты и животноводства в гробницах эпох Раннего и Среднего царств изображены многие другие птицы. Египтяне знали три разновидности журавлей: джат, айу и га плюс еще нумидийский журавль (уджа). На рельефах, о которых мы упоминали выше, изображены также разнообразные гуси, утки и чирки; эти птицы, разумеется, были известны и в эпоху Рамсесидов, однако птичники предпочитали не иметь с ними дела, занимаясь разведением тех видов, которые лучше поддавались одомашниванию.
Откармливание уток (Мастаба Мереруки)
На стеле эфиопского царя Пианхи написано, что после завоевания Египта (в 730 г. до н. э.) он отказался сидеть за одним столом с правителями Южного Египта и Дельты, потому что они были развратниками и употребляли в пищу рыбу – страшное оскорбление для царского дворца. Исключение было сделано только для Немрота, который не ел рыбу, возможно, потому, что родился в древнем религиозном центре, городе Шмун (Гермополь, город бога Тота). Во времена Нового царства рыба исключалась из числа продуктов, жертвовавшихся усопшим, а в разные периоды в отдельных деревнях и номах вводился запрет на употребление тех или иных видов рыбы. Это означает, что далеко не все египтяне относились с такой строгостью к определению чистой и нечистой пищи: многие с большим удовольствием поедали рыбу, хотя, вполне вероятно, и брезговали отдельными видами, которые носили такие неаппетитные названия, как бу («омерзительная») и шеп («жалкая»). Жители Дельты и берегов озера Фаюм жили за счет рыболовства. Археолог Мариетт обнаружил в Танисе гранитный рельеф, изображающий двух дородных длинноволосых бородачей, тащащих стол, с которого свешиваются хвосты аппетитных кефалей. В папирусе Харриса в перечне провизии, ежегодно доставляемой в храмы Фив, Она и Мемфиса, упоминается о 441 тысяче рыб, большую часть которых составляют кефаль, мормиры (mormyrus caschive), зубатки (clarias anguillaris), батенсоды (synodontis batensoda) – рыбы среднего размера, которые плавают кверху брюхом, крупные хромисы (tilapia niloticus) и гигантские окуни (lates niloticus) – гигантские рыбины, каждую из которых тащили по два человека; они продевали сквозь ее жабры палку и клали на плечи, а хвост речного чудовища волочился по земле. Одной такой рыбы хватало на несколько семей.
Овощи внесены в годовой календарь Мединет-Абу под общим названием ренпут – «продукты года». Их раскладывали на столах или связывали пучками. Отдельно упоминаются репчатый лук и лук-порей, известные с древнейших времен. Некий торговец эпохи Раннего царства говорит покупателю, держащему в руках пшеничную лепешку: «Отдай ее мне, а я дам тебе несколько превосходных луковиц (хеджу)». В медицинском папирусе Эберса упоминается лук-порей (иакет); о нем упоминается и в истории о Хеопсе и чародеях; моряк в «Сказке о потерпевшем кораблекрушение» рассказывает, что собирал его на своем острове изобилия.
Египтяне очень любили чеснок. Геродот рассказывает, что рабочие, строившие пирамиду Хеопса, получали редиса, лука и чеснока на 1600 серебряных талантов. Возможно, так оно и было, хотя эти сведения и не высечены на самой пирамиде, как утверждал Геродот. Зато связки чеснока были найдены в фиванских гробницах. Лорэ распознал иероглифическое изображение чеснока (хизан) в Большом папирусе Харриса и нашел его соответствие в коптской версии Библии. Царь Рамсес III в изобилии снабжал храмы чесноком. Во время своих блужданий по пустыне евреи с тоской вспоминали об огурцах, арбузах, луке и чесноке щедрого Египта. Огурцы, арбузы и дыни часто появляются на жертвенных столах рядом со связками стеблей папируса, которые некоторые исследователи ошибочно принимали за спаржу. Античные авторы утверждают, что религия запрещала египтянам употреблять в пищу фасоль и турецкий горох, причем Диодор полагал, что таким образом люди должны были учиться воздержанности. Однако мы находим и фасоль, и горох (и турецкий, и обычный) в гробницах. Известно, что жрецы Она и Мемфиса ели фасоль во времена Рамсеса III. И хотя турецкий горох своей формой очень похож на соколиную голову (а сокол, как мы помним, был в Египте священной птицей) – например, голову на крышке третьей из четырех каноп, известных как Кебезсенуф, – это нисколько не мешало египтянам с удовольствием есть его. Быть может, запрет на эти продукты был введен на какой-то небольшой период времени в каком-то конкретном районе.
Жертвенный стол с яствами (Дейвис. Гробница Рехмиры)
Салат-латук считался священным растением фаллического божества Мина, статуи которого часто возвышались прямо перед грядками. Его выращивали в огородах при доме. Латук нуждался в обильной поливке. Помимо Мина, некоторые другие боги были не прочь отведать латук. Автор истории о ссоре между Хором и Сетом рассказывает, что однажды Исида пришла в дом Сета и попросила его садовника сказать ей, какие овощи предпочитает его господин. Садовник ответил, что никогда не видел, чтобы Сет ел какие-нибудь овощи, кроме латука. На следующий день, говорится в истории, Сет вернулся в свой сад и по своему обыкновению наелся латука. Сет считался распутником, хотя Мин конечно же был похлеще него. Египтяне, верившие, что салат-латук увеличивает мужскую силу и женскую плодовитость, поедали его в больших количествах. Часто мы видим прекрасные кочаны латука на жертвенных столах. Употребляли его, по-видимому, на современный арабский манер: в сыром виде с растительным маслом и солью.
Древние египтяне, в отличие от наших современников, ничего не слышали о таких фруктах, как апельсины, лимоны и бананы. Груши, персики, миндаль и вишню стали выращивать в Египте только в римскую эпоху. Зато в течение всего лета они могли наслаждаться виноградом, инжиром и финиками, а также плодами сикомора, которые, правда, были не такими крупными и изысканными на вкус, как фиги. Лучшие финиковые деревья произрастали в Фивах. Плоды пальмы дум считались съедобными, но использовались главным образом в медицинских целях. Кокосовые орехи были большой редкостью, а потому считались деликатесом. Гранаты, оливки и яблони завезли в Египет гиксосы; они прижились и давали обильные урожаи. Оливковое масло использовалось для освещения, что вовсе не означает, что его совсем не употребляли в пищу. До появления оливковых деревьев египтяне выращивали другие масличные растения, например морингу (бак). К списку фруктовых деревьев можно добавить мимозу (персею), баланитес и ююбу (или китайский финик). Не следует забывать, что многие встречающиеся в различных текстах названия деревьев до сих пор не идентифицированы, а потому мы не можем составить полный перечень овощей и фруктов, которые попадали на столы египтян. Беднякам порой приходилось довольствоваться сердцевиной стеблей папируса, которую они подолгу жевали, подобно тому как жуют современные египтяне сахарный тростник, или корневищами прочих водяных растений. В гробницах мы часто находим кувшины, доверху наполненные кореньями.
Молоко считалось настоящим лакомством. Его наливали в пузатые глиняные горшки, горлышко затыкали пучками сухой травы, чтобы уберечь от насекомых и не дать ему скиснуть. Известен целый ряд слов, обозначавших молочные продукты, – сливки, масло и сыр, однако поручиться за точность их перевода я не берусь. В некоторые блюда и снадобья добавляли соль, причем иногда в весьма немалых количествах. Чтобы подсластить кушанье или напиток, в него клали мед или семечки рожкового дерева, поэтому иероглиф неджем (сладкий, сладость) изображался в виде стручка. За диким медом и воском египтяне ходили в пустыню. Это требовало большой сноровки. Отправляясь в незнакомые вади, сборщики меда часто объединялись со сборщиками терпентинной смолы. Нередко царь посылал с ними лучников, которые должны были защитить их от опасностей, подстерегавших каждого, кто отваживался выйти за пределы Нильской долины. Пчел разводили и в садах. В качестве ульев использовались большие глиняные кувшины. Пчеловод бсестрашно отгонял пчел рукой, чтобы достать соты из улья. Мед хранился в больших запечатанных каменных сосудах.
|
