Заключение

Изучение источников, относящихся к эпохе раннего средневековья, в разных славянских странах показало, что подавляющая их часть создана на том этапе общественного развития, когда социальную элиту общества и одновременно государственный аппарат составляла военная корпорация – дружина, облагавшая население своей страны поборами и повинностями. Этот круг источников достаточно разнообразен и вполне может служить для выяснения вопроса о том, как воспринимался и осмысливался общественным сознанием своеобразный общественный строй славянских стран раннего средневековья.
Памятники эти почти все созданы духовными лицами и в первую очередь отражали сознание такой особой группы средневекового общества, как духовенство. Однако (и это имеет особое значение для темы данного исследования) хронисты – духовные лица принадлежали к тем кругам клира, положение которых в системе общественных связей было существенно разным. Если Галл Аноним работал по прямому заказу княжеской власти, то Козьма Пражский был тесно связан со знатью и во многом жил ее интересами, а Нестор принадлежал к группе монашества, имевшей некоторые общие интересы с княжеской властью, но не связанной непосредственно с социальной верхушкой и настроенной критически к некоторым сторонам господствующего порядка; наконец, неизвестный автор болгарской «Апокрифической летописи» принадлежал к тем кругам духовенства, которые, как и социальные низы, воспринимали отрицательно уже многие стороны общественного порядка. Это дает возможность исследовать сознание славянского общества раннего средневековья во всем его многообразии.
Источниковедческие исследования дошедших до нас письменных памятников X–XII вв. позволили выделить свидетельства, отражающие ту стадию развития общественного сознания славянских народов, которая предшествовала принятию ими христианской религии.
Некоторые из этих преданий (как, например, польское сказание о Пясте и Попеле) отражают состояние общественного сознания в ту пору, когда институт княжеской власти только зарождался. Большая же их часть (как, например, сказание о призвании князей в древнерусском летописании или сказание о призвании Пржемысла в чешской «Легенде Кристиана») отражает осмысление общественным сознанием тех сдвигов в развитии общества, которые привели к отделению большей части общества от власти и сосредоточению этой власти в руках правителя, опирающегося на дружину. В древнерусском сказании о призвании князей подчеркивается роль власти как силы, прекращающей внутренние раздоры в обществе и устанавливающей порядок. В чешской легенде о происхождении княжеской власти, как она отразилась в «Легенде Кристиана» (и частично в «Хронике» Козьмы Пражского), связаны в одно целое появление княжеской власти, строительство города и создание при участии княжеской власти законов, выводящих общество из стихийного, дикого состояния. Некоторыми своими чертами чешское сказание в его первоначальной форме можно сблизить с повествованием болгарской «Апокрифической летописи», где в качестве одной из главных функций княжеской власти выступает постоянное строительство градов. Чешскую и болгарскую версии сближает и то, что создание института государственной власти происходит здесь при участии сверхъестественных сил (как и смена княжеской династии в Польше), в то время как в Древней Руси призвание князя объясняется «естественными» мотивами – необходимостью поддерживать в обществе порядок.
Все эти версии объединяет представление об историческом, сравнительно недавнем, появлении института княжеской власти и связанного с ним общественного порядка, создание которого нуждается в специальном обосновании (рациональном или связанном с вмешательством сверхъестественных сил).
Сохранившиеся источники позволяют проследить и дальнейшую эволюцию сюжетов этого круга в уже христианизированном обществе.
В «Хронике» Козьмы Пражского легенда о создании княжеской власти подвергается переосмыслению. Он выдвигает на первый план положение, что народ добровольно отказался от своих прав в пользу княжеской власти, несмотря на предупреждение, что эта власть связана с насилием и угнетением. Эта новая версия появилась под впечатлением развернувшихся в среде духовенства Европы того времени споров о природе государства, о государстве как «необходимом зле».
Следует, впрочем, отметить, что такой отрицательный взгляд на государство лишь провозглашается, но в самом повествовании «Хроники» отражения не получает. В версии «Летописи попа Дуклянина» предание изменяется в другом направлении: создание княжеской власти и утверждение нового общественного порядка разделены во времени, и последний акт связан с принятием новой христианской религии, а сам этот порядок утверждается при активном участии высших авторитетов христианского мира – византийского императора и папы.
Все это – очевидные новации. Источники более ранние ясно показывают, что, хотя для их авторов – духовных лиц – принятие христианства было началом новой эпохи в жизни их стран и народа, в их сознании четко присутствовал и такой важный и значимый рубеж, как создание княжеской власти и нового общественного порядка, что предшествовало принятию новой религии. Главным обоснованием необходимости княжеской власти служило именно утверждение порядка, прекращение смут и раздоров, разрывавших общество, выход общества из «дикого» состояния.
Порядок в обществе княжеская власть обеспечивала, опираясь на поддержку дружины. От прочности связи между правителем и дружиной зависела стабильность нового общественного порядка. Исследование источников показало, что важной чертой общественного идеала была «верность» дружинника князю, сохраняющаяся в любых условиях и несмотря ни на какие испытания, и, соответственно, в самой резкой форме осуждалось нарушение «верности». Такая традиция приобрела достаточно четкие формы еще до принятия христианства, а затем соответствующее идеалу поведение получило санкцию со стороны новой религии, что нашло выражение в причислении к лику святых «верных» дружинников и в сравнении нарушителей «верности» с Иудой. Острая реакция хронистов – духовных лиц на новые явления, которые принесла с собой феодальная раздробленность, не в последнюю очередь была связана с тем, что борьба за княжеский стол сопровождалась многочисленными нарушениями «верности» со стороны дружинников и представителей знати. Чтобы связь между князем и дружинником была прочной, «верность» требовала вознаграждения, и целый ряд рассказов о «верных» дружинниках завершался описанием полученных ими щедрых наград.
Право власти на повиновение социальных низов обосновывалось не только тем, что эта власть утвердила порядок в обществе. В польской хронике Галла Анонима, написанной по прямому заказу княжеской власти, это право обосновывалось тем, что именно сильная княжеская власть наделяет воинов всем, в чем они нуждаются, и осыпает богатствами знать. Так была осмыслена общественным сознанием ключевая роль носителя верховной власти в обществе раннего средневековья, связанная с тем, что именно в его распоряжении сосредотачивались созданные обществом материальные ресурсы и он распределял их между членами социальной элиты. В этих высказываниях отразилось и сложившееся в социальных верхах общества представление о том, каково назначение власти, какие цели должна она преследовать в своей деятельности.
Эти представления наложили свой отпечаток и на «образ войны», как он рисуется на страницах исторических сочинений. Агрессивная война выступает в них как нормальный, необходимый вид деятельности. Высокой оценки удостаиваются действия правителя, который не только нанес поражение противнику и разорил его страну, но и захватил богатую добычу, которой он щедро наделяет своих воинов. Правда, на этих страницах мы находим подчас и эмоциональные описания бедствий войны, когда они касаются собственной страны, но даже в таком проникнутом сочувствием к социальным низам тексте, как предисловие к «Начальному своду», признается естественным порядок, при котором дружина «кормяхуся, воююще ины страны». Только связанный с народными низами неизвестный автор болгарской «Апокрифической летописи» решительно исключает наступательную войну из своих характеристик идеальных правителей прошлого. Правитель, такую войну начинающий, навлекает лишь бедствия на свою страну. Здесь проявляется совсем иное отношение к войне, чем в социальных верхах славянского общества.
Концентрация в обществе раннего средневековья материальных ресурсов в руках носителя верховной власти вела к тому, что именно эта власть (и только она) могла выступать как организатор жизни подданных и одновременно как инициатор крупных мероприятий общегосударственного значения.
В столь сильной мере эти черты не были присущи славянским государствам развитого средневековья. В какой-то мере эти особенности первых славянских государств привлекали внимание общества. Об этом говорят свидетельства о строительстве (или заселении) градов первыми славянскими правителями или пророчество в «Хронике» Козьмы, что носитель власти будет не только облагать население поборами, но и определять род занятий своих подданных. Но эти черты первых славянских государств явно не стали в сознании славянского общества раннего средневековья предметом специального обсуждения.
Особенностью общественного строя славянских народов в эпоху раннего средневековья было тесное переплетение интересов княжеской власти и ее главной опоры – дружины: чем больше материальных ресурсов сосредотачивалось в распоряжении княжеской власти, тем больше средств она могла расходовать на создание для дружины высокого жизненного стандарта. В этой связи представляется симптоматичным, что вопрос об отношениях правителя и дружины не находился в центре внимания авторов известных исследователям текстов, не был предметом их размышлений. Неизвестно и о каких-либо конфликтах между правителями и их воинами. Очевидно, сложившееся положение вполне устраивало обе стороны.
Существенно иначе обстояло дело в отношениях правителя и знатной верхушки дружины, которая образовывала непосредственное окружение монарха и вместе с ним осуществляла управление государством. Внимание, которое уделялось этой теме в целом ряде текстов, говорит о том, что в отношениях между правителем и знатью существовал ряд проблем, становившихся предметом постоянных размышлений, хотя в большинстве славянских стран эти отношения не достигали такой высокой степени напряженности, как на хорватских и сербских землях, где выступления наместников отдельных областей против правителей, мятежи, убийства и изгнания монархов были обычным делом уже в эпоху раннего средневековья.
Богатый материал для изучения представлений знати о желательных для нее нормах отношений с монархом содержит прежде всего «Чешская хроника», написанная главой пражского капитула Козьмой, принадлежавшим по происхождению к чешской знати. Сопоставление взглядов Козьмы с воззрениями, нашедшими отражение в написанной по заказу княжеской власти «Польской хронике» Анонима Галла, позволяет восстановить проявлявшиеся в этой сфере отношений идейные разногласия между правителем и знатью.
Некоторые из возникавших при этом проблем были связаны с неоднородностью самой правящей верхушки, касались взаимоотношений монарха с ее отдельными представителями.
Правящие верхи, как показывают свидетельства и польской и чешской хроник, представляли собой группу знатных родов, по праву преемства находившихся у кормила власти, занимая высшие административные должности, и породнившихся между собой. В период раннего средневековья это не был замкнутый слой. Люди, не принадлежавшие к этой среде, могли достигнуть высоких должностей благодаря поддержке монарха, находившего в них особенно удобное орудие власти. Такая практика правителей осуждалась не только в «Хронике» Козьмы, но и в некоторых других текстах, как нечто незаконное, нарушающее традиционные нормы.
Другой возможный источник столкновений был связан с конфликтом поколений в рядах самих знатных родов, когда подросшая молодежь рвалась вперед, чтобы занять место отца. Власть использовала подобные коллизии, чтобы укрепить свои позиции по отношению к знати. Отголоски этих конфликтов прослеживаются в целом ряде текстов. Если Аноним Галл подчеркивал близость между монархом и окружавшей его знатной молодежью, изображая в неблагоприятном духе старую знать, то Нестор в «Повести временных лет», отражая взгляды своего знатного информатора – боярина Яна Вышатича, решительно осуждал такую практику, приписывая различные бедствия и неудачи неопытности молодых советников и обвиняя их в злоупотреблениях. В тексте Козьмы при освещении таких столкновений заметны колебания: поскольку противоборствующими сторонами оказывались представители одного и того же слоя, Козьма не мог занять однозначной позиции.
Имели место и столкновения князя с отдельными представителями знати или знатными семьями, которые оканчивались изгнанием или казнью лиц, вызвавших недовольство правителя. Отдельные краткие известия о таких фактах сохранились в разных источниках, но лишь подробные рассказы в «Хронике» Козьмы Пражского позволяют судить о том, каково было отношение к этим конфликтам, по крайней мере в той среде, к которой принадлежал автор. Изучение «Хроники» показало, что многие действия правителей такого рода Козьма оценивает как несправедливые, вызванные низменными мотивами, и выражает свое сочувствие жертвам репрессий. Особенное его негодование вызвала попытка князя Святополка истребить целый род Вршовцев за поступок, совершенный одним из его членов. Человек, который отомстил за это и убил князя, для Козьмы «смелейший из смелых воин». Критика Козьмы, его осуждение распространяется и на знатных людей, берущихся за исполнение неправедных княжеских распоряжений. Все это показывает, что в сознании социальной верхушки общества имелось свое, определенное представление о нормах отношений между правителем и знатью и нарушение этих норм вызывало отрицательную реакцию. Правда, мы не находим у Козьмы никаких свидетельств о выступлениях знати против нарушившего признанные нормы правителя, но его неоднократные сообщения о возвращении сосланных из изгнания говорят, что знать, очевидно, использовала какие-то способы воздействия на князя, чтобы добиться своего.
Возможности знати воздействовать на князя заметно увеличились с началом политического распада славянских государств, выйдя даже за рамки того, что считал достойным и правильным связанный с ней хронист.
Существовали и более серьезные проблемы, касавшиеся отношений правителя с политической верхушкой в целом. Касались они степени участия знати в управлении государством. Возникавшие разногласия проявлялись при решении вопроса о наследовании княжеского трона. В общественном сознании эпохи раннего средневековья было очень прочным представление об исключительном праве на власть членов княжеского рода. Оно находит ясное выражение в текстах из разных славянских стран, даже таких как сербские и хорватские земли, где положение княжеской власти в обществе было наименее прочным. Однако при отсутствии четких норм наследования правления неоднократно возникал вопрос, кто из членов княжеского рода займет опустевший трон по смерти его владельца.
Исследование источников позволило выявить в них два разных взгляда на решение этого вопроса. Один получил отражение в «Хронике» Козьмы, где постоянно говорится о избрании «всеми чехами» (но прежде всего «комитами» – наместниками областей) нового правителя и подробно описывается сама процедура его возведения на трон. Козьма говорил и об участии всех чехов в выборе пражского епископа и даже рассказывал о том, как вельможи, опираясь на поддержку войска, добились возведения на кафедру угодного для них кандидата. Здесь, таким образом, подчеркивается роль знати как участника главных вопросов, касающихся судеб власти.
Совсем иную картину рисует «Польская хроника» Анонима Галла. Здесь подчеркивается, что члены княжеского рода – «природные господа» поляков, которые во всех ситуациях должны сохранять им «верность», а сама Польша – это их «наследственное владение». О выборе правителя в «Хронике» ничего не говорится, переход власти от одного монарха к другому происходит без всякого участия политической верхушки. Когда все же об этом приходится говорить, Галл представляет дело таким образом, что сам монарх вверяет знати право избрать из своих сыновей достойного. Если «Хроника» Козьмы отражает точку зрения знати, то в «Хронике» Галла фиксируется круг представлений, которые хотела бы внушить обществу княжеская власть. Вместе с тем признание Галлом права подданных изгнать правителя, грубо нарушающего традиционные нормы отношений (изгнание Болеслава II), показывает, что представление о выборе правителя (а соответственно, и возможности его устранения) было глубоко укоренено в сознании социальных верхов славянского общества раннего средневековья. Усилению таких представлений способствовал политический распад первых славянских государств.
Так как почти все авторы известных текстов были духовными лицами, то естественно, что вопрос о положении духовенства в раннесредневековом обществе привлекал к себе их внимание. В письменных памятниках, созданных в разных славянских странах, важной чертой идеального правителя было почтение к духовному лицу, забота о нем, наделение церкви данями, землями, утварью и книгами. Духовные авторы исторических хроник приветствовали и одобряли деятельность государственной власти, направленную на распространение христианской религии и искоренение язычества. Они поддерживали походы своих правителей против соседей-язычников, изображая войну против них как войну, в которой славянское войско находится под покровительством высших сил.
Вместе с тем церковь предстает в этих текстах как пассивный объект милостей со стороны правителя, который выступает по отношению к ней, как патрон и защитник». Аноним Галл считал нормальным, что монарх «назначал… епископов и клириков»; такого же мнения был и Козьма, желавший лишь, чтобы при этих назначениях имела свой голос чешская знать. В сохранившихся исторических повествованиях церковь не выглядит самостоятельной политической силой, которая участвует в политической борьбе, чтобы отстаивать свои особые интересы. От такого понимания роли церкви люди раннего средневековья были далеки. Козьма Пражский, оставивший в своей «Хронике» многочисленные некрологи пражских епископов, хвалит их за благочестие, заботу о больных и нищих, воспитание паствы, но ничего не говорит об их влиянии на политическую жизнь. В таких установках находила свое выражение всесторонняя и глубокая зависимость церковных учреждений в эпоху раннего средневековья от светских патронов (прежде всего от правителя, так как главным источником обеспечения церкви была десятина от княжеских доходов) и заинтересованность духовенства в поддержке светской власти при утверждении в недавно еще языческом обществе норм христианской религии.
С началом политического распада первых славянских государств, усилением борьбы за княжеские столы на страницах исторических повествований появляются сообщения об участии духовных лиц (прежде всего высших духовных иерархов) в политических конфликтах, и это могло бы говорить об изменении положения духовенства в обществе, его превращении в самостоятельную политическую силу. Такой вывод правилен, но нуждается в определенных уточнениях. Так, само содержание свидетельств современников говорит о том, что высшие духовные иерархи в целом ряде случаев вовлекались в такие конфликты в силу обстоятельств, не имея при этом какой-либо самостоятельной позиции. Вместе с тем помещенная на страницах сочинений, написанных духовными лицами, резкая критика действий и носителей власти и представителей социальной элиты, разоряющих своими раздорами страну и подрывающих ее силу и мощь, говорит об определенной эмансипации духовенства из-под влияния светских патронов, о его способности (в лице лучших представителей) занять по отношению к ним самостоятельную позицию. Феодосий Печерский в «епистолии», посланной князю Святославу Ярославичу, прогнавшему с княжеского стола своего старшего брата, даже сравнил своего адресата с Каином. Следует, однако, учитывать, что целью этого вмешательства в политическую жизнь, этой «критики власти» не было отстаивание каких-либо особых интересов церкви. Стремление церкви использовать политические конфликты между князьями, чтобы избавиться от светского патроната, относится к более позднему историческому периоду.
В первых славянских государствах, где дружина, соединявшая в себе главную военную силу и административный аппарат, прямо и непосредственно подчиняла совокупности сельских деревенских миров, проблема отношений управляющих и управляемых должна была иметь особое значение. Исследование памятников древнерусского законодательства – «Пространной» и «Краткой Русской Правды» – позволило показать, какие серьезные меры предпринимала уже в эпоху раннего средневековья государственная власть, чтобы нормализовать отношения между теми и другими и не допустить серьезных нарушений стабильности в обществе.
Однако в большинстве дошедших до нас памятников эта проблема не находится в центре внимания их авторов. Правда, она и не находится за пределами их внимания. Очевидны следствия воздействия на авторов и исторических повествований, и памятников агиографии норм христианской морали и, шире, культурного наследия христианской цивилизации. Поэтому важной положительной чертой правителя является его справедливость, принятие судебных решений независимо от социального положения обвиняемого. В заслугу правителю ставится его забота о больных и нищих. Яркие свидетельства такой благотворительности идеального правителя – Владимира Святославовича можно обнаружить на страницах «Повести временных лет». Во многом, однако, при этом повторяются заимствованные авторитетные формулы, а сама тема отношений носителей власти и населения не является предметом специального обсуждения. Так, совсем почти отсутствует эта тема хрониках Галла Анонима и Козьмы Пражского: очевидно, в кругах, тесно связанных с социальными верхами, не считали такую тему заслуживающей специального освещения.
Иной была позиция непосредственно не связанного с социальной элитой печерского монашества. В текстах, созданных в монастыре, обличалось «несытство» княжеских дружинников, их стремление к неумеренному обогащению. Особенно острой критике подвергалось стремление дружинников – судей искусственно возбуждать судебные дела, чтобы обогащаться с помощью судебных штрафов. Дружинники, таким образом, подвергаются критике как носители власти. Критическое отношение к этой стороне деятельности государства выражено и на страницах памятников агиографии (в частности, чешской и древнерусской), где святые чудесным образом освобождали из оков невинно осужденных. Способы к исправлению бедственного положения простых людей показаны в идеальных образах прошлого.
Изучение ряда из привлеченных к исследованию текстов позволяет дать ответ на вопрос, как был воспринят общественным сознанием политический распад первых славянских государств и явления, которые ему сопутствовали.
Сам раздел территории страны между членами княжеского рода не вызывал осуждения. Вопреки иногда высказывавшимся в научной литературе суждениям, в разных обществах можно наблюдать укоренившееся представление о стране как собственности княжеского рода. Раздел ее между членами рода воспринимался поэтому как явление естественное, подобное семейному разделу. Осуждение вызывала вспыхивавшая при этом борьба за власть между членами рода, которая вела к братоубийственной войне, разорению страны и ее неспособности противостоять внешним врагам, а также моральному упадку общества, в котором «верность» переставала быть высшей ценностью. В сознании тех кругов духовенства, которые создавали изучаемые тексты, источником зла было нарушение традиционных норм отношений между членами княжеского рода, основанных на взаимном уважении, повиновении младших и покровительстве старших. Наиболее яркое выражение пропаганда такого идеала получила в памятниках борисоглебского цикла. Исцелению правителей и знати от пороков, ведущих к раздорам и смутам, должно было способствовать также создание повествований о прошлом, таких как «Повесть временных лет» или «Чешская хроника» Козьмы Пражского, которые, нарисовав яркую картину былого расцвета и могущества страны под властью единого правителя и противопоставив ее бедствиям современной действительности, должны были побудить и князей, и знать, и воинов задуматься о судьбе родины, которую они разоряют своими войнами, преодолеть раздоры и объединиться. В реальности, возможности такого решения создателей этих повествований убеждало не только то, что такое единое государство существовало в сравнительно недавнем прошлом, но также и то, что политический распад не сопровождался значительными социальными переменами, общество оставалось таким же, как и раньше, в нем только не было единства между разными частями социальных верхов.
Поскольку большая часть использованных в исследовании памятников – это исторические повествования о событиях современности и прошлого, их анализ дает возможность выяснить, какое место занимал в общественном сознании образ прошлого и какова была его роль в идейно-политической борьбе в обществе, современном созданию этих памятников.
Исследование показало, что образ прошлого носил в этих текстах различные функции. В исторических работах уже отмечалось, что для целого ряда авторов идеал находился в прошлом. Это время – могущества и славы – создатели исторических трудов противопоставляли своему времени – усиления раздоров между членами княжеского рода, разорения страны, ослабления государства перед лицом внешней опасности и падения его международного престижа. Этим, однако, роль образа прошлого в исторических повествованиях далеко не исчерпывается: в разных текстах он имел разное содержание, хотя мог быть адресован одним и тем же общественным кругам. Государственная власть в созданной по ее прямому заказу картине прошлого, гиперболических образах невероятного материального процветания под эгидой сильного правителя, подчеркивала, что именно существование сильной центральной власти является необходимым условием процветания общественных верхов, которые уже поэтому должны быть жизненно заинтересованы в сохранении и укреплении этой власти.
В письменных памятниках, созданных в иной общественной среде, образ идеального прошлого носит иной характер. Это время, когда социальная верхушка довольствовалась малым, кормилась за счет военной добычи, не отягощала население поборами, используя административно-судебную власть. Отступления от этого идеального порядка, «несытство» правящей знати навлекает на страну «Божий гнев», несущий разнообразные бедствия. Этот образ прошлого также адресован верхам, но цель его создания иная – устранить социальные противоречия, угрожающие общественной стабильности. Следует отметить и наличие в этом образе прошлого очевидных утопических черт.
Эти утопические черты особенно ярко выступают в той характеристике идеального прошлого, которая обнаруживается в болгарской «Апокрифической летописи». Здесь свидетельства о ничтожном размере взимавшихся с населения налогов сочетаются с сообщениями о широком городском строительстве, которое не воспринимается как отягощающее население принудительными работами. Таким образом, уже в эпоху раннего средневековья утопическая мысль стала важной частью сознания славянского общества.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3773

загрузка...

Другие книги по данной тематике