3. Гроза с севера

Раздел империи открывал широкие перспективы для проявления личной инициативы отдельных вождей ополчения, их групп и союзов в деле реализации договора. И действительно, мы видим далее, как участники предприятия, каждый за свой риск и страх, ведут борьбу за овладение своею частью в общей добыче, отказавшись, если не в принципе, то практически от совместных действий по завоеванию империи. Венецианцы, Бонифаций Монферратский, император, отдельные сеньоры, как граф Блуасский, Пьер де Брашейль, Макарий де Менегу и др., ведут мелкую войну в Малой Азии, на островах Эгейского моря, во Фракии, Македонии; новые авантюристы из числа запоздавших крестоносцев, как мы говорили, появились в поисках ленов на горизонте империи, открыв захватнические действия на Пелопоннесе.

В ходе этих событий некоторое время «народ безмолствовал». Сопротивление со стороны местного [400] населения сначала было очень слабым или отсутствовало вовсе, и казалось, что несмотря на свою неорганизованность, новые властители сумеют без особых затруднений обосноваться на захваченных территориях, что смена одних феодалов другими, греческой знати рыцарями и баронами из латинян, пройдет гладко, без потрясений.

Неожиданно, однако, разразилась гроза, и такой силы, что она едва не смела с лица земли только что основанную империю. Она пришла с севера, в лице Иоанна Асеня I, или Иоанницы, царя возродившегося Болгарского царства.

По-видимому, болгарский царь пытался первоначально договориться с крестоносцами и добиться от них «добровольных» уступок в виде части захваченных земель. Его притязания, естественно, простирались на ближайшие к Болгарии земли, так называемую Великую Влахию, значительная часть которой уже была уступлена Бонифацию. Иоанница получил на это грубый и исполненный презрения отказ.⁶⁰⁾ Больше того, — крестоносцы сами предъявили болгарскому царю территориальные претензии. «Деяния Иннокентия III » пересказывают письмо болгарского царя к папе, в котором он сообщал: «Они (крестоносцы) в высшей степени надменно отвечали ему, говоря, что мира между им и ними быть не может, если он не вернет им земель, принадлежащих Константинопольской империи и насильственно им захваченных». Болгарский царь гораздо более резонно отвечал на это, что дело идет о земле, которую «потеряли его предки, а они (крестоносцы) заняли Константинополь, который им никогда не принадлежал».⁶¹⁾

Результатом было то, что весной 1205 г. Калоиоанн внезапно появился перед Адрианополем и получил здесь, как первоначально и повсюду, мощную поддержку в начавшемся народном движении против захватчиков.

Крестоносцы вообще, а венецианцы в особенности, вели себя самым вызывающим образом по отношению к населению, которое оказалось теперь от них в зависимости. Это единогласно утверждают и Вильардуэн, и хроника Сикарда, и Фландрская хроника, и другие источники.⁶²⁾ Ответом на это было почти повсеместное восстание, по крайней мере во Фракии, и восставшие принялись эа уничтожение слабых местных гарнизонов, [401] поставленных венецианцами и крестоносцами.⁶³⁾ Это временно объединило тех и других, императора Балдуина и дожа Энрико Дандоло. Совместно осаждали они восставший Адрианополь, когда появилось там болгарское войско.⁶⁴⁾

Болгары пришли вместе с половцами. 14 апреля крестоносцы потерпели полное поражение: Балдуин был взят в плен, Луи граф Блуасский, Этьен де Перш, Райнальд де Монмирайль, епископ Петр Вифлеемский, только что прибывший из Палестины, погибли в битве. Вильардуэн, охранявший лагерь, и Дандоло с остатками своих венецианцев поспешно бежали в Родосто.⁶⁵⁾ Болгары и половцы, подобно степному пожару, охватывают всю Фракию, проникают в Македонию, захватывают и опустошают города Геллеспонта и Пропонтиды до самой Селимврии, т.е. почти до Константинополя. По-видимому, только Родосто первоначально оставался в руках венецианцев, опиравшихся здесь на свой флот,⁶⁶⁾ но в следующем году был потерян и этот город.⁶⁷⁾

Крестоносцы обнаружили в постигшей их внезапной беде крайнее малодушие. Венецианцы спешили в Родосто сесть на свои корабли, — Вильардуэн с возмущением рассказывает об этом. Из Родосто некоторые из них уехали тайком, их примеру последовали крестоносцы других национальностей. Остальные завоеватели укрылись за крепкими стенами Константинополя: «Итальянцы, упав от всего этого духом, забились в Константинополь, как в пещеру», — с понятным чувством злорадства сообщает об этом Никита.⁶⁸⁾ Казалось, что новорожденной империи пришел конец.

Как сами крестоносцы объяснили свое поражение? На этот вопрос дает подробный ответ письмо Генриха Фландрского папе Иннокентию III, посланное вскоре после адрианопольского разгрома.

В качестве причины этого несчастия Генрих на первом месте ставит разбросанность сил крестоносцев: «Мы были разделены тогда следующим образом, — пишет Генрих папе: маркиз Монферратский с большим числом воинов находился за Солунью; я также с изрядным числом людей (non paucis) — по ту сторону Дарданелл, у Адрамиттия; Пьер де Брашейль — на той же стороне около Никеи, де Три с большим числом воинов — у Филиппополя, [402] да и многие другие в различных местах были рассеяны по укреплениям»... Вторую причину поражения Генрих усматривает в «безрассудной храбрости» (inconsulta nostrorum audatia) самого Балдуина и окружавших его вассалов.⁶⁹⁾ На этом анализ причин поражения будущий император Латинской империи и заканчивает.

С военно-тактической точки зрения анализ этот может быть и правилен; однако несомненно, что именно союз болгар с восставшим против латинского господства греческим населением обеспечил болгарскому царю поразительный успех его выступления против крестоносцев. Это, впрочем, понимал и сам Генрих, поскольку можно судить об этом по его дальнейшему отношению к местному населению. Не мог не понимать этого и Калоиоанн; но ненависть болгар к византийцам, вызванная более, чем полуторастолетним гнетом византийских феодалов и чиновников в Болгарии, воспоминания о котором еще у всех были свежи в памяти — с одной стороны, и дикая необузданность союзников болгар, половцев — с другой не могли не повлечь за собою событий, распоряжаться которыми болгарский царь не был в состоянии.

Победители не щадили и своих союзников греков, — Никита красочно описывает мрачные картины опустошений, ужаса и смерти, которые сеяли во Фракии болгары и их союзники половцы.⁷⁰⁾ Это должно было привести к распаду случайный союз болгар с греками. Из двух зол крестоносцы начали казаться наименьшим. Генрих, преемник Балдуина, вскоре мог сообщить другому своему брату: «Граждане Адрианополя и Димотики, которые первоначально присягнули болгарскому государю, убедившись в его вероломстве, направили к нам своих послов, предложив нам со своей стороны мир и покорность, а мы... благосклонно их отпустили».⁷¹⁾

Во время борьбы крестоносцев и венецианцев с болгарами погиб взятый в плен первый император Латинской империи Балдуин — об этом Иннокентию III сообщил сам болгарский царь.⁷²⁾ Вскоре после адрианопольской катастрофы сошел в могилу и главный виновник событий четвертого крестового похода Энрико Дандоло. Родившаяся Латинская и зарождавшаяся Венецианская империи лишились возглавлявших их лиц. Необходимо было срочное замещение освободившихся постов. [403]

Первоначально была надежда, что императору Балдуину удастся освободиться от болгарского плена. Поэтому его временно замещал по общему согласию баронов его брат Генрих с титулом «правителя империи» (moderator imperii).⁷³⁾ Но к концу августа 1206 г. гибель Балдуина стала несомненной. Тогда стал вопрос о выборах императора. Генрих был бесспорным кандидатом, но тем не менее выборы его прошли не без затруднений, которые чинились венецианцами. Робер де Кляри сообщает, что их умилостивили иконой в драгоценном окладе.⁷⁴⁾ Вассалы империи принесли присягу на службу и верность императору.

После смерти престарелого Дандоло на его место в Венеции был избран Пьетро Циани.⁷⁵⁾ Венецианская армия и флот на Востоке, оставшись после смерти Дандоло без вождя, со своей стороны избрали себе в качестве вождя и вице-дожа на Востоке Марино Дзено с пышным титулом Dei gratia potestas in Romania ejusdemque imperii quartae partis et dimidiae dominator, но недостаточно определенной компетенцией. Некоторое время подеста, по-видимому, действительно, был настоящим заместителем дожа на Востоке.

Подеста поспешил предъявить Генриху еще до того, как он сделался императором, требование о подтверждении им всех договоров и соглашений, которые были заключены Дандоло с крестоносцами или императором Балдуином. Генрих вынужден был удовлетворить эту претензию, так как в его распоряжении не было ни сил, ни правовых оснований к отказу.⁷⁶⁾ Необходимо, впрочем, заметить, что и сам Генрих должен был стремиться к более четкому определению отношений императора к своим союзникам и к своим вассалам. «Конфирмация» от октября 1205 г. и соглашение от марта 1207 г. и являются такого рода документами.

Содержание их в той части, которая касалась венецианцев, сводится к следующему: за венецианцами сохраняются все те привилегии, которыми они пользовались ранее; венецианский подеста вместе со своими шестью советниками заседает в императорской курии рядом с баронами империи; венецианцы входят и в состав Высокого суда, компетенции которого подлежат и венецианские дела, связанные с феодальным держанием; смешанные гражданские дела (тяжбы между венецианцами и [404] франками) рассматривает императорский суд; установлены были приемы и методы судебных доказательств и документации гражданских дел; разбор тяжб между венецианцами, разумеется, был компетенцией венецианского суда при венецианском подеста; устанавливался порядок возмещения нанесенного одной стороной другой материального ущерба.⁷⁷⁾

Этим документам некоторыми буржуазными историками придавалось значение, которого они в действительности не имеют. Один немецкий историк Латинской империи считал возможным утверждать даже, что первоначальный план Венеции — полностью хозяйничать в Константинополе — оказался невыполнимым, и венецианцы сохранили за собой лишь то, чем они пользовались во времена византийских императоров.⁷⁸⁾

Несоответствие такого заявления действительному положению дела очевидно. Если в области торговых привилегий венецианцы действительно не могли получить, по сравнению с прежним временем, ничего более, то только потому, что большего получить было физически невозможно; но за то они теперь дали мат своим конкурентам в пределах Романии — пизанцам и генуэзцам, — так как император обязался не допускать в пределы империи генуэзских купцов иначе, как с согласия Венеции. Конечно, венецианцы не могли единолично распоряжаться в империи; но зато они могли оказывать большое влияние на течение государственных дел через своих дисциплинированных членов императорской курии, не неся непосредственно ответственности за общее состояние дел в империи. По прямому смыслу «Конфирмации» венецианцы должны были поставить свои военные контингенты под военное руководство императора; но здравый смысл и не допускал иного порядка, а венецианский флот всегда находился под командованием венецианских адмиралов, признававших только те распоряжения, которые шли с лагун, и «Конфирмация» не предусматривала иного порядка.

Во второй половине 1205 г. прибыл в Константинополь и патриарх Томас Моросини, — одетый по-венециански, в платье, плотно облегавшем его тучное тело и совершенно бритый, что специально нашел нужным отметить Никита.⁷⁹⁾ [405] Империя теперь имела патриарха и энергичного носителя императорской власти, но положение по-прежнему оставалось тяжелым.

Еще в письме своем, направленном папе с извещением о катастрофе под Адрианополем, Генрих просил Иннокентия III о срочной помощи, указав одновременно, что и сам он начал укреплять подступы к Константинополю. Несколько позднее, в качестве «правителя» империи, Генрих сообщил папе о ряде новых своих мероприятий по усилению обороны латинских владений на территории Византии, но одновременно поставил в известность главу католического мира и о новых неудачах, постигших империю.⁸⁰⁾ Еще позднее, вероятно уже в первой половине 1206 г., «байло» империи сообщает о новых неудачах, но также и о некоторых успехах поредевшего крестоносного воинства. Письмо заканчивалось словами: «В таком тревожном состоянии с мольбой прибегаем к вашей помощи и совету».⁸¹⁾ Слал письма Генрих с просьбами о помощи и о поддержке и в другие адреса. Осенью 1206 г., уже будучи императором, Генрих писал своему брату Готфриду, что только 600 рыцарей и с десяток тысяч пехотинцев защищают империю и что необходима срочная помощь: «Всеми мерами, какие только имеются в вашем распоряжении, постарайтесь подать совет и помощь».⁸²⁾

Помощь с Запада приходила медленно и была недостаточной, венецианцы думали больше о торговых операциях и закреплении за собой доставшихся им по разделу территорий и городов, а враждебные действия со стороны болгар продолжались. Они осаждали в 1207 г. самую столицу Солунского королевства. В войне с ними погиб Бонифаций Монферратский. Трудно сказать, какие еще испытания ждали латинян, если бы в этом же 1207 г. не был убит и болгарский царь Иоанн. Гибель этого врага империи дала ей необходимую отсрочку и позволила Генриху и венецианцам вернуть потерянные ими в пользу болгар территории.

Гроза с севера миновала.

Возникшая империя была, однако, не велика — значительно менее владений Византии, которыми она располагала до разбойничьего нападения на нее крестоносцев. Мы уже говорили о том, что в состав ее по разным причинам не вошел целый ряд византийских территорий: [406] в Малой Азии крестоносцам удалось утвердиться только на узкой полосе побережья Пропонтиды, да и то ненадолго; в Эпире возникло самостоятельное политическое образование, резко враждебное империи; такие же или подобные ему политические организмы появились и в других местах — на Родосе, в Пелопоннесе. К этому надо добавить, что владения венецианцев и таких вассалов, как король Солунский, лишь со значительными оговорками могли быть отнесены к частям империи.

Незначительная территориально, организованная далеко не по лучшим образцам феодального государства, резко враждебная местному населению, окруженная со всех сторон врагами, Латинская империя в самой себе носила элементы разложения и гибели.

Иногда создателей ее упрекали в том, что они не захотели привлечь на свою сторону греческих феодалов, что крестоносцам не надо было грабить столицы империи, раз они там предполагали остаться.⁸³⁾

Всех этих советов не поняли бы венецианцы и тем более крестоносцы. Они не могли не разграбить Константинополя, так как они за этим сюда и явились. Сначала они думали, что эту операцию проведет за них их протеже Алексей; но этот план провалился. Им ничего тогда не оставалось делать, как произвести эту операцию самим, что они и выполнили. Они не хотели также — по крайней мере во Фракии, Фассалии и Малой Азии воспользоваться услугами греческой знати — соглашение Феодора Враны с венецианцами было исключением, — так как западные феодалы искали для себя на Востоке ленов, крепостных, а не сеньоров... Предложение оставить местных феодалов на своих местах звучало бы для крестоносных баронов такой же нелепостью, как и совет бандам Вильгельма Завоевателя оставить на своих местах англо-саксонскую знать, если бы кто-нибудь подал им такой совет. По этой причине только там, где собственных сил у западных захватчиков для подчинения местного крестьянского населения было недостаточно, они вступали на путь соглашений с местными архонтскими фамилиями, — так было, например, на Пелопоннесе, о чем подробно рассказывает Морейская Хроника.

Для Венеции устранение болгарской опасности означало возможность возобновления ее усилий по овладению доставшейся ей частью византийского наследства. [407] Республика св. Марка, впрочем, не проявила особенной энергии в деле отражения этой опасности: венецианцы очень поспешно эвакуировали все свои приобретения во Фракии и на фракийском побережье, хотя, опираясь на свой флот, они могли бы успешно оборонять все приморские укрепленные пункты. Расчетливые венецианские купцы и занятые коммерческими делами венецианские феодалы предпочитали возложить эту обязанность на своих товарищей по оружию: в нашем распоряжении нет данных об участии венецианцев в сухопутных операциях нового императора, которые он вел против болгар.

Урок, который Венеция получила во Фракии, пошел ей на пользу: она отказалась от дальнейших попыток территориальной экспансии в областях, слишком удаленных от морского побережья, и с легким сердцем инфеодировала византийскому феодалу Феодору Вране свои Адрианопольские «владения». Объектом ее цепких притязаний отныне будут лишь те части полученного ею по разделу византийского наследства, которые были расположены на морском побережье или на островах, где противник должен был обладать флотом, для того, чтобы иметь возможность оспаривать у республики св. Марка захваченную ею добычу.

⁶⁰⁾ Robert de Clary, pp. 51-53; Nicetas, Hist., p. 809.

⁶¹⁾ Gesta Innocentii papae. ed. Migne, Patr. Lat., v. 214, 1. CXLVII, CXLVIII.

⁶²⁾ Villehardouin, p. 101; Chronique de Flandres, cap. 9.; Sicardi episcopi Chronicon, ed. Muratori, RIS, v. VII, col. 20.

⁶³⁾ Villehardouin, p. III.

⁶⁴⁾ Nicetas, Hist., pp. 811, 812.

⁶⁵⁾ Villerhadouin, p. III; Nicetas, Hist., p. 814.

⁶⁶⁾ Villehardouin, p. 150.

⁶⁷⁾ Ibid., p. 215-220; Nicetas, pp. 832, 833.

⁶⁸⁾ Ibid., p. 834; Et sachlés que c'estoient Veniciens... por paour do mort, chose fant qut à deshonnaire li peut estre reprouvée a tuos jours (Villehard., cap. 147).

⁶⁹⁾ Migne, Patr. Lat., v. 214, col. 293.

⁷⁰⁾ Nicetas, Hist., pp. 832, 833, 839, 840.

⁷¹⁾ Письмо Генриха (цит. у Медовикова, назв. соч., стр. 93).

⁷²⁾ Gesta, Migne, v. 214, CXLVIII.

⁷³⁾ FRA. DA., v. XIII, p. 31; Ernoul ot B. le Trés., op. cit., p. 389.

⁷⁴⁾ Robert de Clary, p. 83.

⁷⁵⁾ Historia ducum, ed. cit., p. 95.

⁷⁶⁾ По мнению Ф. И. Успенского различные обстоятельства «позволили Генриху заключить с венецианцами в октябре 1205 г. важный договор, гарантировавший единство власти в военных делах и упразднялось существовавшее со времени похода особое положение венецианцев». (История Византийской империи, т. III, стр. 429).

⁷⁷⁾ FRA. DA., v. XIII, pp. 49, 50, 51.

⁷⁸⁾ Gerland E. Geschichte des Lateinischen Kaiserreichs von Konsiantinopel, Hamb., 1905, p. 138.

⁷⁹⁾ Nicetas, Hist., p. 824.

⁸⁰⁾ Migne, Patr. Lat., v. 214, col. 294, 295.

⁸¹⁾ Gesta, ed. cit., p. CXLVII.

⁸²⁾ Цитировано у Медовикова (назв. соч., стр. 93).

⁸³⁾ Manfroni, op. cit., p. 335. Sagredo A. Venezia e le sue lagune, v. I, pp. 39 ss. [506]