3. Новый противник на берегах Адриатики
В момент, когда угроза со стороны норманов миновала, а положение в Далмации могло казаться стабилизировавшимся, внимание венецианских политиков должны были привлечь два новых крупных политических события международного значения: на западе — это усиливавшаяся проповедь крестового похода, а на востоке, в непосредственной близости к сфере территориальных интересов Венеции, — выход Венгрии на берега Адриатики. Последнее событие особенно близко затрагивало интересы Венеции, но и восточные проблемы, поднятые крестоносной проповедью на западе, требовали к себе самого пристального внимания. Венеция пока не могла быть одновременно сильной разом в нескольких местах, — можно было, поэтому, ожидать частичных и временных неудач. Впервые венецианцы познакомились с венграми еще в период их опустошительных набегов на различные территории Западной Европы. В 899 г. они появились в северной Италии и напали на острова лагун. На кожаных мешках переплыли они незначительное водное пространство, которое отделяет острова от материка, сожгли поселения на Иезоло, пытались даже атаковать Риальто и Маломокко, но были отражены морскими силами республики под начальством дожа Пьетро Трибуно (888—911).74) Теперь время таких набегов миновало. Венгрия [236] уже около столетия выступала в качестве организованной политической силы. В XI в. предметом ее внимания делается Хорватия, включая и далматинское побережье. Отвергая все, что касается вмешательства Венгрии в далматинские дела до последнего десятилетия XI в., мы ставим это вмешательство в связь с теми процессами феодального распада в Хорватии, которые, как мы видели, особенно усилились здесь после смерти Звонимира. Столкновения у хорватов с венграми бывали и ранее, но только в это время создалась в Хорватии обстановка, казавшаяся богатой чрезвычайно важными политическими последствиями для обеих стран. Хорватские феодалы вмешали венгров в свои распри. Жена Звонимира, сестра венгерского короля Владислава и кое-кто из представителей хорватской феодальной знати адресовались для прекращения неурядиц в Венгрию. Это дало Владиславу повод вступить в Хорватию с большой армией. Фома Сплитский сообщает, что отдельные города и замки сопротивлялись, но так как «действовали розно», не помогая друг другу, то конечный успех Владиславу был обеспечен: Владислав сумел занять всю территорию Хорватии до самой Далмации. Только нападение на Венгрию печенегов заставило Владислава отказаться от продолжения похода и оставить Далмацию в покое.75) Королем Хорватии Владислав посадил своего племянника Альмуша в качестве вассала венгерской короны. При преемнике Владислава Коломане (1095—1114) в Хорватии поднялось движение против венгерского ставленника, но с этим движением Каломан без особого труда справился. Теперь было ясно, что его планы шли далее, по ту сторону Динарских Альп: «Он, — говорит нам Фома Сплитский, — поставил своею задачей подчинить своему господству всю страну вплоть до моря Далматинского».76) Венгры выходили на берега Адриатики, — Венеция должна была насторожиться. Первые годы после овладения венграми Хорватией прошли в довольно дружественном препирательстве обеих сторон по поводу того титула, который только недавно приняли на себя венецианские дожи, и на который теперь стали претендовать и короли венгерские. Венецианцы, по-видимому, протестовали против захвата венграми Хорватии, — ведь дож был герцогом не только далматинским, но также и [237] хорватским. Коломан, несколько помедлив с ответом и извинившись в этом промедлении, — надо было обсудить письмо венецианцев, — направляет ответную ноту специальным послом, содержание которой он называет «дружественным соглашением» (conventia amicitiae). В ноте дож именуется своим недавним полным титулом и король ему обещает: «все укрепленные пункты, все подчиненные твоей власти места мною и моими людьми будут охраняться и не будут подвергаться никакому беспокойству»..., а если бы это случилось, и виновный не был обнаружен, то король возмещает причиненный ущерб. Однако венгерского короля смущает одно обстоятельство (in principiis meis et sensis dubium videtur), которое, собственно, и является центральным пунктом ноты: «А надо или нет, — пишет король дожу, — именовать тебя герцогом Далматинским и Хорватским?». По мнению Коломана, дожу лучше было отказаться от этого титула «для сохранения дружбы» и «во избежание конфликтов в будущем» (ne alter alteri adversemur).77) Венеция, разумеется, держалась на этот счет другого взгляда, но ее взоры все более и более приковывались к тому, что в это время делалось на Востоке. Поэтому вести дело к разрыву в ее расчеты пока не входило, и видимость дружественных отношений ею пока не нарушалась. В данное время — это происходило в 1097 г. — Венеция не могла противопоставить Коломану ни своей, ни чьей-либо чужой силы; но республика св. Марка умела там, где это было нужно, выжидать и не торопиться. Она представляла пока инициативу разрыва «соглашения о дружбе» самому Коломану. Нам кажется неправдоподобным известие Дандоло о попытке Венеции использовать силы венгров тотчас после их появления на берегах Адриатики для борьбы с норманами. Дож Витале Микьеле (1096—1102) заключил будто бы с Коломаном договор, по которому Венгрия и венецианцы совместно должны были напасть на норманов, атаковав их непосредственно в Италии. Венецианцы будто бы дали корабли, а венгры — солдат, но поход не вышел за рамки простого грабежа Апулийского побережья.78) Сомнительным нам это известие кажется потому, что оно не укладывается в рамки тех условий, в которых Венеции в это время приходилось действовать; ей незачем было беспокоить норманов в Италии, которые [238] перестали быть опасными; ее флот готовился в это время к экспедиции на Восток; ей незачем было, наконец, впутывать в адриатические дела государство, которое явно готовилось стать противником ее в Адриатике. Кроме всего этого матримониальные переговоры Коломана с Рожером Сицилийским в 1097 г. также исключают какие-либо враждебные действия между венграми и норманами.79) Устроив венгерские дела, убедившись в том, что Венеция слишком увязла в делах на Востоке — ее флот в 1099 г. отправился к берегам Сирии — Коломан решил приступить к реализации своих планов относительно Далмации. В 1002 г. он выступил к берегам Дравы. Хорваты, решив, по-видимому, еще раз воспротивиться венгерской экспансии, выступили ему навстречу. Здесь на берегах Дравы обе стороны вступили в переговоры и сошлись на том, что хорватские феодалы признают венгерского короля своим сюзереном, а он гарантирует им и зависимым от них людям свободу от всяких налогов и повинностей, кроме военной. Последняя должна была заключаться в том, что каждый вассал по зову своего сюзерена должен являться с 10 всадниками, содержание которых относится за их счет, если их силы используются к югу от Дравы, в противном случае содержание их ложилось на короля.80) Измена хорватской знати еще раз отдала Хорватию в руки венгерского короля. Теперь очередь была за Далмацией. Венгры вступили в Далмацию тотчас же. Предметом их завоевательной политики, в первую очередь, были города на суше, так как у венгров не было флота. Нам недостаточно ясны детали венгерской экспансии в Далмации, равно как не бесспорной является и хронология их отдельных приобретений.81) Ряд подробностей венгерского завоевания Далмации передает Фома Сплитский, но он не делает необходимой хронологической ориентировки. С большою степенью вероятности можно, однако, проследить ход венгерской экспансии на берегах Адриатики по некоторым королевским грамотам начала XII в. Первым или одним из первых объектов завоевательной политики венгерского короля был Сплит. Архидиакон Фома, враждебно настроенный по отношению к венграм, передает, что Коломан, «муж дикого нрава», с большим войском появился на морском побережье и осадил [239] Сплит.82) Жители этого города не выразили, однако, большого желания противостоять венграм и вступили с венгерским королем в переговоры. Коломан предложил городу почетные условия, гарантировавшие ему «привилегию свободы», и горожане открыли ворота. Это произошло не позже 1103 г., так как от этого города сохранилась грамота Коломана, подтверждающая права архиепископской кафедры в Сплите на различные доходные статьи и земли, разбросанные «по всей Хорватии и Далмации».83) Может быть еще ранее, подобно Сплиту, поступили жители Биограда и Задара. Такое предположение заставляет сделать другая грамота Коломана от 1102 г., выданная им монастырю св. Марии в Задаре, в которой значится, что грамота выдана после того, как «состоялся съезд в Белграде, что на море», причем Коломан называет себя в грамоте королем Хорватии и Далмации.84) Позднее зависимость свою от Венгрии признал Трогир, — договорная грамота, в которой определяются права и вольности этого города, относится только к 1108 г.,85) что, впрочем, еще не говорит за то, что только в этом году Трогир оказался под венгерским верховенством, так как дошедшая до нас грамота может быть и не первой, и выданной с запозданием. Ясно одно: Коломан стремился договориться с далматинскими городами, привлечь их на свою сторону обещаниями льгот и привилегий. Либеральная политика Коломана полностью себя оправдала. Дандоло, который всячески старается представить успехи венгров в Далмации как акт насилия,86) вынужден все-таки признать, по крайней мере относительно Задара, что Коломан овладел им, «склонив жителей льстивыми обещаниями».87) Венгерский король, насколько об этом можно судить по тем привилегиям, которые получили от него подчинившиеся ему города, действительно мог «прельстить» далматинцев, только что вкусивших от «благ» венецианской супрематии. Король предоставил им право не платить ни ему, ни его преемникам никаких других податей и налогов, кроме двух третей торговых пошлин; они получили право избрания духовенства и лиц городского самоуправления; в их пользу шли налоги и пошлины с иностранцев, прибывавших в их порты морем; от них самих зависело разрешать или не разрешать иностранцам [240] селиться в пределах их общин; наконец, во время пребывания короля в пределах городской черты, жители по собственному усмотрению размещают на постой его свиту.88) Таким образом Коломан, как потом и его преемники, совершенно не вмешивался в экономическую жизнь далматинских городов, предоставляя им в этом отношении полный простор, чего как раз не могла сделать Венеция. Для континентальной Венгрии, основу экономики которой составляло сельское, тогда еще мало товарное, хозяйство, торговые далматинские города не являлись конкурентами, а были в известной мере необходимым дополнением в ее народном хозяйстве; для Венеции же, вся жизнь которой была на море, приморские далматинские города были опасными соперниками и в морской торговле, и в морских промыслах, в частности таком, как добывание соли. Экономическая политика Венеции, поэтому, должна была быть прямо противоположной политике венгров и жизненным интересам далматинцев. Здесь-то и кроется причина и быстрых успехов Венгрии в Далмации в начале XII в., и того упорства, с которым далматинские города стремились вырваться из когтей крылатого льва св. Марка и стать под защиту венгерской короны. Мы, поэтому полностью отвергаем все те соображения, по которым один новейший историк Далмации, Войнович, считает, что венгры «претили» далматинским городам, тем более, что среди этих «соображений» фигурируют также и такие, как «несовместимость расы», «преобладание бюрократии» в системе венгерского управления.89) Политика венгров проложила им дорогу к дальнейшей экспансии в Далмации: венгерской короне вскоре подчинились Шибеник, Нин, Клисен, Скордона. Подчинение это, по сообщению автора жития св. Иоанна, было добровольным.90) Еще несколько позднее, когда венгры, воспользовавшись перевозочными средствами, которые дали им признавшие их супрематию далматинские города, стали распространять свое влияние и на острова Далматинского архипелага, то они опять не встретили никакого сопротивления. Таким образом, им подчинились тогда даже острова северной части архипелага, Раб, Крк и Црес, где венецианское влияние, казалось, было особенно устойчивым. Это произошло около 1111 г.91) [241] Этою же политикой объясняется и то обстоятельство, что в последующей борьбе за важнейший город в северной части далматинского побережья, Задар, Венеция всегда была вынуждена овладевать им силой, учиняя порой суровые расправы с его непокорными жителями, тогда как венгры очень легко возвращали себе его верность. Не далее как в 1104 г., когда в Задаре началось движение против нового суверена, — несомненно благодаря венецианским проискам, — конфликт был улажен мирным путем, несмотря на энергичную провенецианскую пропаганду и личное руководство сопротивлением епископа, Иоанна из Трогира: Задар вновь признал суверенитет венгерского короля, и Коломан милостиво беседовал с прелатом-воином.92) Таким образом в течение одного десятилетия Венеция потеряла все свои далматинские владения, которые ей удавалось так или иначе время от времени держать в своих руках в течение XI столетия.. Только в Истрии влияние св. Марка, по-видимому, по крайней мере в некоторых городах, продолжало сохраняться, — у нас нет сведений, чтобы Венеции силой оружия или иным путем в ближайшие годы приходилось отстаивать здесь свои позиции. Останавливает на себе внимание тот факт, что Венеция столь долгое время терпеливо созерцала, как далматинские города один за другим покидали ее знамя и становились под покровительство венгерского короля. Объяснение этому факту мы находим в общей политической ситуации, которая сложилась тогда для республики св. Марка. Она по горло в это время увязла в восточных делах, связанных с первым крестовым походом, в котором Венеция приняла участие — мы об этом уже говорили — с 1099 г.; в 1101 г. она должна была помогать графине Матильде против всегдашней своей соперницы Феррары; несколько позднее она должна была откликнуться на призыв императора Алексея, своего давнего союзника, который в это время готовился к борьбе с Боемундом Тарентским, причем нельзя было и думать об отказе, так как ходили слухи о быстрых успехах, которые делали пизанцы на берегах Босфора;93) около этого же времени у нее возник конфликт с Падуей из-за старого вопроса относительно регулирования нижнего течения Бренты и около того же времени начались недоразумения с Тревизо [242] и Равенной;94) наконец, ко всему этому надо добавить катастрофу, постигшую Маламокко, которая как раз произошла в это время, и грандиозный пожар на Риальто в 1106 г., уничтоживший значительную часть центра дуката.95) Все это вместе взятое заставило политиков св. Марка быть терпеливыми и откладывать счеты с венграми до более благоприятного времени. Аналогичными же были причины, по которым далматинские города не получили в это время никакой помощи от своего верховного сюзерена, императора Восточной империи. Император Алексей также должен был молча созерцать, как венгры присваивали себе старинное достояние империи. Едва только Алексей устранил угрозу со стороны «Сицилийского дракона», как ему пришлось вести ожесточенную борьбу с турецкой опасностью в виде концентрированного наступления феодала и пирата из Малой Азии Чахи — с востока и печенежских орд — с севера. Едва было покончено с этой угрозой, как появилась новая: в 1095 г. началась проповедь первого крестового похода, в 1096 г. на территории Византии появились банды Петра Амьенского, а затем стали подходить и «организованные» крестоносные ополчения. Обстоятельства потребовали далее участия в крестоносном движении и военных операциях в Малой Азии. Еще позднее возникла угроза со стороны авантюристических планов Боемунда Тарентского, и руки у Византии еще раз были связаны. Венгры хорошо выбрали момент для реализации своих захватнических планов. * * * Естественные условия венецианского дуката ориентировали его хозяйственную жизнь на море. Это дало решительный перевес в социально-политической борьбе той общественной группе, хозяйственное интересы которой тесно были связаны с морем и морскими промыслами. Те трибунские фамилии, которые устремляли свои взоры в сторону континента и феодальных рент после длительного сопротивления вынуждены были к началу IX в. признать себя побежденными. Внешним выражением этой победы «торговой партии» для внутренней политики Венеции был своеобразный синойкизм отдельных островных поселений и образование [243] дуката, республики с дуксом или дожем во главе, в принципе избираемым пожизненно. В политическом смысле это была победа идеи централизованного государства над идеей феодального сепаратизма. Для внешней политики Венеции эта победа означала ее ориентацию на Восток, причем ближайшим практическим выражением этой политики была неизменная дружба республики с Византией и совместная с нею борьба против тех ее врагов, которые были или могли быть потенциальными противниками и самой Венеции. Первоначально это были арабы, позднее норманы. В обоих этих случаях это была оборонительная политика, диктовавшаяся необходимостью защиты свободы коммуникаций с Востоком. Объединение и экономическое усиление правящего класса в Венеции дало ему возможность способствовать довольно долгое время усилению власти дожей, поскольку они олицетворяли идею централизации и поскольку они не могли еще быть опасными для него самого. Это — для внутренней политики. Для политики внешней возраставшая мощь партии арматоров и купцов имела то значение, что она энергично, начиная с конца X в., активизируется и из оборонительной превращается в наступательную, захватническую. Международная обстановка для претворения в жизнь такой политики была исключительно благоприятной: обе империи — каждая по своему — были слабы; в Италии царил феодальный хаос, обессиливавший здесь ближайших соседей Венеции; едва ли лучше было положение и в областях ближайшего соседства республики с Востока, по восточному побережью Адриатики. Идея территориальной экспансии практически пригодное и целесообразное, т.е. экономически выгодное и политически возможное, осуществление могла найти пока только на этом побережье, в Истрии и Далмации. Опираясь на провенецианские элементы населения истринских и далматинских городов, т.е. главным образом, если не исключительно, на духовенство, Венеция создает себе, начиная, примерно, с середины X в., опорные пункты в таких городах Истрии, как Каподистрия, Пула и Паренцо. Наступление в область далматинского побережья, предпринятое в самом конце этого столетия, было заботливо дипломатически подготовлено и представлено в благовидной форме защиты далматинских городов от [244] славянских пиратов по просьбе самих этих городов. Практическим результатом этой политики было признание венецианского верховенства со стороны Задара, Трогира, Сплита и островов — Раба, Цреса, Крка. Влияние Венеции во всех этих городах, как истрийских, так и далматинских, в политическом отношении было несомненно слабым, она еще не могла поставить там своих представителей в качестве их приоров или комитов, как это она сделает впоследствии; но экономическое влияние ее здесь несомненно усилилось, и, разумеется, в благоприятном для нее смысле. Внешним выражением этого является возникновение или усиление враждебных чувств «делового мира» этих городов к венецианскому господству, делавшее его крайне ненадежным, хотя духовенство в лице епископов, по-видимому, поддерживало венецианскую политику во всех этих городах до самого конца столетия. Политика подчинения «сфер влияния» в церковном отношении патриарху Градо наметилась уже в это время, по крайней мере для Истрии, но не привела к определенным результатам. Агрессивная политика Венеции в сторону восточного побережья Адриатики должна была повлечь за собою борьбу с хорватскими королями, которые также претендовали на обладание этим побережьем. Отсюда несколько войн Венеции с Хорватией, которые она вела с переменным успехом, но тем не менее сумела сохранить свое влияние в указанных выше пунктах в отдельные периоды XI столетия. К концу его на берегах Адриатики появляется новый противник Венеции, Венгрия, сумевшая тогда, используя феодальные беспорядки в Хорватии, овладеть ею. С этого времени «адриатический вопрос» принял новую форму: до XI в. он был венециано-славяно-арабским, в XI в. — венециано-славянским, а с конца его — венециано-венгерским. Это по форме, по существу же вопрос этот с VIII в. неизменно оставался вопросом венециано-славянским. Значение приобретения Венецией ее первых «сфер влияния» обычно преувеличивалось, особенно итальянскими историками, в действительности оно было довольно скромным: Венеция еще не сделалась тогда ни колониальным государством, ни «царицей Адриатики», но она упорно будет стремиться к тому и другому. Идея колониальной экспансии окончательно становится [245] руководящей идеей венецианской внешней политики. Потеря республикой св. Марка в самом начале XII в. в пользу венгерского короля почти всех ее приобретений в восточных водах Адриатики нисколько не ослабило ни энергии, ни воли ее политиков к дальнейшей борьбе за эту идею. Внешняя политика Венеции в этом столетии активизируется в еще большей степени и примет характер систематического «наступления на Восток» при оборонительной до поры до времени тактике на западных границах. [246] 74) Joh. Diac Chr., ed. cit., p. 22, 23. 75) Thomas Arch. Spal., ed. cit., p. 57. Nee tamen usque ad maritimas regiones pervenit. 76) Ibid., p. 58. Marco Marulo, ed. cit., p. 309 ss. 77) DHC., p. 5. 78) Danduli Chr., 1. IX, cap. X, II. [483] 79) Сходный взгляд по этому вопросу высказал, вопреки его обычному изложению, Кречмайр (цит. соч., т. I, стр. 220). Матримониальные подробности у Ленеля (Die Vorherrsch. 20). 80) Codex dipl. regni Cr., v. II, N 4. 81) Кречмайр дает такую хронологическую схему этих событий: завоевание Сплита —1103 год, Задара и Трогира — 1108 год, трех островов — Раба, Крка и Цреса — 1111 год (цит. соч., т. I, стр. 220); но этой схеме можно противопоставить несколько других — Лебре (цит. соч., т. I, стр. 293, 294), Капелетти (цит. соч., т. I, стр. 445) и др. 82) Thomas Arch. Spalat., op. cit., p. 59. 83) Codex dipl. regni Cr., v. II, N 8. 84) Ibid., N 6. 85) Ibid., N 16. 86) Terrori commoti... (Danduli Chr., col. 264). Подобным же образом освещает события и другой венецианский источник, более близкий описываемым событиям, чем хроника Дандоло, — это продолжение Альтинатской хроники или «История дожей венецианских», где мы читаем: Rex Ungarorum Jadram... violenter accepisset (ASI, v. VIII, 1845, p. 152). 87) MHSM., v. I, pp. 5, 6. Danduli Chr., col. 264. 88) Farlati. Illiricum sacrum, v. IV, p. 323. 89) Voinovitsch, op. cit., p. 308. 90) Farlati, op. cit., v. IV, p. 314. 91) Kretschmayr, op. cit., B. I, p. 220. 92) Farlati, op. cit., v. IV, p. 314. 93) Danduli Chr., col. 261. 94) Ibid., col. 263. Annales venetici breves, ed. cit., p. 70. 95) Ibid., p. 70. |