3. Ранняя история венецианских колоний в трудах, специально посвященных колониальным проблемам

В XIX и текущем столетиях появились труды, специально посвященные колониальным проблемам, венецианским колониям в частности. Мы не имеем возможности и не видим необходимости в том, чтобы подробно заниматься общеколониальной литературой под интересующим нас углом зрения. В качестве примера того, как освещается ранняя колониальная история в трудах этого рода, мы остановимся на сочинениях француза Рея, итальянца Манфрони и американца Морриса. Из работ, ближе стоящих к интересующим нас вопросам, можно назвать сочинения англичанина Уильяма Миллера, итальянца Бруно Дудана, французов — Р. Груссе и Ф. Тирье.

Небольшая книга Рея, посвященная сирийским колониям «франков», вышла в семидесятых годах прошлого столетия.²³⁹⁾

Помимо территориального ограничения автором трактуемой им проблемы, венецианские колониальные дела стоят для него естественно на заднем плане, вследствие чего интересующему нас вопросу в книге Рея посвящено менее двадцати страниц текста.²⁴⁰⁾ К заслуге Рея должно быть отнесено то, что он обратил внимание на вопросы организации Венецией управления ее колониями и сделал попытку подойти к вопросу об экономической политике Венеции в ее сирийских колониях, для какой цели им был использован уже неоднократно упоминавшийся доклад сирийского байло от сороковых годов XIII столетия.²⁴¹⁾ Основным недостатком труда является поверхностность трактовки затрагиваемых автором колониальных проблем, по крайней мере тех, которые относятся к венецианскому колониальному хозяйству. Значение этого труда, естественно, не может быть таким, которое делало бы дальнейшие изыскания в сфере затронутых вопросов излишними. [96]

О работе Морриса «История колонизации»²⁴²⁾ стоит упомянуть лишь для того, чтобы показать, с какой небрежностью некоторые буржуазные историки пишут о важных исторических проблемах. Истории средневековой колонизации у Морриса посвящены стр. со 143 по 196 первого тома его сочинения, в том числе венецианским колониям отведено несколько более двадцати страниц. Автор в качестве авторитетов избрал себе старые сочинения Гиббона, Дарю, Галибера, Мишо. Правда, автор ссылается иногда на Гейда, но как-то не верится, что, следуя Гейду, можно было наделать такую массу фактических ошибок, которую мы встречаем у Морриса. Бой пизанцев с венецианцами в 1100 г. объясняется им спором из-за мощей св. Николая,²⁴³⁾ во время первой экспедиции венецианцев к берегам Сирии ими взяты были Тир и Асколон и спасена от падения Яффа,²⁴⁴⁾ в составе венецианской доли по разделу Византии указываются владения на берегах Черного моря, остров Корфу после четвертого крестового похода непрерывно находится в руках Венеции,²⁴⁵⁾ на Крите венецианцы ведут борьбу не с греческими архонтами и их париками, а с сарацинами и т. д.²⁴⁶⁾

Гораздо более серьезным представляется труд Манфрони, который, несмотря на несколько специальное название — «История морского дела в Италии», — занимается в действительности историей экспансии итальянских городов средневековья в страны Востока. Автор не без основания отводит при этом Венеции самое видное место. «Венеция, — пишет Манфрони, — больше чем какой-либо другой город или другое государство Италии пользовалась морским преобладанием сначала в Адриатике, а потом и во всем Средиземноморье и сохраняла его в течение нескольких столетий».²⁴⁷⁾

Манфрони в основных линиях правильно изображает венецианскую экспансию в пределах Леванта, хорошо излагает события четвертого крестового похода,²⁴⁸⁾ но он не вполне разрешает задачу, поставленную им себе после изложения событий образования у Венеции колониальной империи: «Надо, — писал он, — внимательно, опираясь на документы, которые еще сохранились, изучить те приемы, с помощью которых Венеция сумела сохранить свои колонии, и те принципы, которыми она руководилась в своей политике». В основном это осталось благим пожеланием без конкретного претворения в жизнь. [97]

Неубедительно поэтому звучит то общее заключение о венецианской колониальной политике, которое мы находим в конце его книги: «Только одни приобретения Венеции оказались прочными, и ее установления еще и поныне приводятся в качестве примера и образца политической и административной мудрости».²⁴⁹⁾ Семи страниц, которые автор отвел в пятом приложении к своему труду, посвященных изображению этих «мудрых принципов политики и администрации», явно недостаточно для обоснования выдвинутого автором тезиса.

Наконец, в качестве очень серьезного дефекта книги, надо указать на ненадежность Манфрони во многих случаях, когда он ссылается на те или другие исторические документы: он не останавливается перед тем, чтобы излагать их не так, как и что говорят они в действительности, а так, чтобы они обосновывали мысли автора, его домыслы. Чтобы не быть голословным, укажем в качестве примера на изложение Манфрони договора Венеции с императором Исааком о возмещении убытков, причиненных императором Мануилом в 1171 г., который Манфрони преобразует, в соответствии со своей неправильной трактовкой взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах, в договор об убытках, причиненных Венеции императором Андроником.²⁵⁰⁾

Большая книга англичанина Уильяма Миллера, посвященная истории латинского господства на Востоке, вышла в 1908 г.²⁵¹⁾

Книга по своему заглавию очень близка нашей теме, и если бы оно вполне соответствовало ее содержанию, то в ней была бы разрешена значительная часть тех вопросов, разрешение которых мы поставили своей задачей. Однако в действительности этого нет. Уже в подзаголовке книги понятие Востока или Леванта, стоящее в основном титуле, значительно сужено: автор, оказывается, имеет в виду только «франкскую» Грецию, вследствие чего Сирийские владения латинян, их опорные пункты в Египте и Малой Азии оставляются им без рассмотрения. Не хочет он заниматься и Критом, так как Греция не владеет Критом (речь идет о 1908 г.) и не опубликованы те 87 томов, которые составляют архив «дук Кандии».²⁵²⁾ Мы должны признать, что первый из этих аргументов в устах историка звучит довольно странно, а второй совершенно неубедителен, поскольку исходит от человека, имевшего возможность изъездить всю Грецию, [98] побывать на островах Архипелага, работать в венецианских архивах. В силу такого «самоограничения», мы ничего не можем узнать из книги Миллера и о венецианских владениях в Константинополе, на берегах Пропонтиды и тем более в Черном море.

Автор вполне компетентен в рассматриваемых им вопросах и не пустым хвастовством звучат его слова в предисловии к рассматриваемой книге: «Я по совести могу сказать, что я принял во внимание все напечатанные известные мне произведения на языках греческом, итальянском, испанском, французском, немецком, английском и латинском, которые каким-либо образом касаются моего предмета... Я пополнил их данные собственными изысканиями в архивах Рима и Венеции»...²⁵³⁾ Этой синтетической работе предшествовал ряд частных изысканий автора по отдельным территориям ближнего Востока под углом зрения поставленной им общей задачи, — из-под его пера вышло несколько этюдов, напечатанных в «Английском Историческом Обозрении» и других журналах.²⁵⁴⁾ Наконец, ему принадлежит большая статья в «Кэмбриджской Средневековой Истории», в которой рассматриваются судьбы византийских территорий в период позднего средневековья и содержание которой опирается на материалы рассматриваемой нами книги.²⁵⁵⁾

Помимо хорошего знания вопросов, трактуемых им, Миллер обнаруживает в своем исследовании интерес не только к вопросам внешней, но также и внутренней жизни латинских государств на Востоке, — останавливается на социальных проблемах, интересуется церковной жизнью.²⁵⁶⁾

Не со всеми выводами автора, однако, можно согласиться, если даже останавливаться только на группе интересующих нас вопросов.

Прежде всего приходится указать здесь на воспроизведение старой ошибки буржуазной историографии, заключающейся в том, что феодализм на Восток вообще и на территорию империи в частности был занесен будто бы только крестоносцами; Миллер, впрочем, не просто воспроизводит эту ошибку, а облекает ее в несколько иную форму, возлагая ответственность за «введение» феодализма на Комнинов, «которые подражали быту западного рыцарства и вводили его у себя в империи», в результате чего «феодализм значительно распространился на Востоке».²⁵⁷⁾ Как известно, феодализм в [99] Византии, как и всюду, был в действительности продуктом длительного процесса в рамках местных условий, Комнины были не создателями феодализма, а сами были им созданы. Если даже термин «феодализм» понимать поверхностно, в смысле совокупности бытовых черт западно-европейского рыцарства, как это часто делается буржуазными историками, то и в этом случае мы не можем согласиться с автором, так как в пристрастии к западному быту обычно обвиняют — мы думаем, что без достаточных оснований — одного Мануила, а не всех Комнинов.

В вопросе о формировании Венецианской колониальной империи в результате четвертого крестового похода Миллер не допускает обычной ошибки, заключающейся в преувеличении фактически полученных Венецией владений, он правильно говорит, что лев св. Марка «получил больше, чем он мог переварить»,²⁵⁸⁾ тем самым проводя резкую разграничительную черту между теоретическими правами республики и ее фактическими владениями; но тем не менее некоторые его соображения по поводу акта о разделе империи вызывают серьезные возражения. Мы об этих подробностях будем говорить в своем месте, здесь необходимо только задать вопрос: если Венеция по акту о разделе империи получила Киклады, то каким образом объяснить то обстоятельство, что она допустила, чтобы ее знать, овладевшая островами, принесла ленную присягу не ей, а императору Латинской империи?

Удовлетворительный ответ на поставленный вопрос можно получить лишь в том случае, если предположить, что, вопреки общепринятому мнению, венецианцы не получили Киклад по акту о разделе в свое распоряжение, а получили их крестоносцы, о чем в своем месте мы будем говорить более подробно.

Таким образом, несмотря на большой авторитет У. Миллера в вопросах о владениях крестоносцев и вообще латинян на Востоке, согласиться со всеми его выводами невозможно. Кроме того, как уже было указано, и количество выводов невелико: они касаются только Негропонта и южной оконечности Мессении.

Все это вместе взятое позволяет сделать заключение: труд У. Миллера не исчерпывает всех вопросов колониальной истории Венеции.

Это же можно сказать и о сочинении итальянца Бруно Дудана.

Небольшая книга последнего «Венецианское [100] владычество на Востоке» была издана «Национальным Институтом фашистской культуры».²⁵⁹⁾ Это сочинение преследовало не научные, а политические цели. Разумеется и политическое сочинение может базироваться на серьезных научных основаниях, но это никоим образом не относится к интересующей нас работе.

Еще в начале первой мировой войны вышел в Генуе коллективный труд под общим заголовком «Далмация», целью которого было убедить союзников в необходимости передать Италии все восточное побережье Адриатики и превратить это море во внутренние воды Итальянского королевства.²⁶⁰⁾ Среди членов этого авторского коллектива наиболее убежденным сторонником этого плана был Алессандро Дудан. Мы не знаем, в каком отношении Бруно Дудан находится к Алессандро Дудану, но мысли, которые оба автора развивают в своих сочинениях, состоят в тесном родстве между собою. Разница заключается в том, что «Далмация» преследовала сравнительно ограниченные цели и бесхитростно добивалась их путем прямого требования территориальных аннексий,²⁶¹⁾ тогда как «Венецианское владычество на Востоке» служит более обширным захватническим планам, но служит скрытно. По мнению авторов «Далмации», Венеция сохранила и укрепила итальянский элемент в далматинских городах, поэтому Далмацию надо присоединить к Италии. По мнению автора «Венецианского владычества на Востоке», Венеция была носительницей «римского духа», энергично поддерживавшей Восточную империю, пока та «прямо или косвенно была связана с интересами романизма».²⁶²⁾ Проникнутая римским духом Венеция все делала по-римски: по-римски она заключала договора с побежденными городами, «методами древних римлян» она управляла ими,²⁶³⁾ следуя римской колониальной традиции, основывали венецианцы свои колонии,²⁶⁴⁾ а венецианские байло во всем схожи с римскими проконсулами и пропреторами, что утверждал, впрочем, уже Сабеллико.²⁶⁵⁾ Венеция в своем стремлении на Восток отражала римские традиции и в известном смысле была наследницей римских цезарей. Автор «Венецианского владычества на Востоке» нигде не говорит прямо, кто же теперь является наследником Венеции в ее Левантийских владениях, предоставляя ответ на этот вопрос догадливости читателя. Он только считает своим долгом показать, какую высокую культурную миссию выполняла [101] Венеция на Востоке,²⁶⁶⁾ как там все высоко ценили эти ее услуги,²⁶⁷⁾ как велико было и как долго сохранялось там венецианское влияние, — даже в половине XIX в. на островах не только Ионических, но и в Архипелаге говорили по-итальянски,²⁶⁸⁾ и Греция своим возрождением, оказывается, также обязана Венеции.²⁶⁹⁾

Так как фашистский Рим помирился с «ватиканским узником», то Бруно Дудан считает своим приятным долгом сделать несколько реверансов и в сторону «св. престола». Венеция, оказывается, была верным оплотом католицизма против восточного православия.²⁷⁰⁾ Если верить Дудану, то причины четвертого крестового похода и изменения в его направлении совсем не те, какие обычно указываются историками этого похода: «Следуя традиционной политике, — пишет Дудан, — Венеция изъявила готовность принять участие в новой крестоносной экспедиции, несомненно будучи озабочена той угрозой, что нависла над Сирией. Но позднее ее склонили к действиям в другом направлении, т.е. против Греческой империи».²⁷¹⁾ Среди причин, толкнувших республику встать на этот путь, первое место занимает, оказывается, «опасный прогресс греческого православия». Венеция «отвернулась» от Византии, ввиду того, что та, «насыщенная духом эллинизма, подчинилась славянскому влиянию... и обнаружила дух, прямо противоположный духу Запада».²⁷²⁾

Разумеется, для того, чтобы развивать подобные «идеи» и «мысли», вовсе не надо было утруждать себя изучением первоисточников, — там легко можно было бы натолкнуться, например, на слова одного из бытописателей четвертого крестового похода, который, изложив планы крестоносцев атаковать мусульман в Египте, пишет о «благочестивых побуждениях» венецианцев, «озабоченных делами в Сирии» и потому решивших принять участие в походе, следующее: «Этот похвальный план наших вождей потерпел крушение, благодаря лживости и лукавству венецианцев, которые, будучи хозяевами кораблей и господствуя в Адриатике, не давали их им иначе, как при условии, если они завоюют знаменитый город в Далмации, Задар».²⁷³⁾ Мы уже не говорим о том, что думали об этом «оплоте против православия» продолжатели Вильгельма Тирского в Сирии, или сам [102] Иннокентий III... Бруно Дудан предпочитал, поэтому, иметь дело с венецианскими бытописателями не ранее конца XV в. и преимущественно такими, которые, как Сабеллико, писали по заказу Светлейшей Синьории. По этой же причине автор игнорирует выводы по изучаемым им вопросам новейшей более или менее беспристрастной буржуазной литературы, не укладывающейся, разумеется, в его «схемы»: мы не находим, например, ни малейшего влияния на его сочинение труда Кречмайра, хотя он и указывает его в качестве «принятых им во внимание».²⁷⁴⁾

Для обоснования всех этих «теорий» нужны, конечно, факты; но чтобы они могли служить поставленной задаче, их надо было частию замолчать, частию подсортировать, а частию и поправить. Не останавливаясь на простых фактических ошибках, мы укажем на факты, которые автором намеренно замалчиваются или намеренно искажаются. Мы ничего не узнаем из книги Дудана о систематических восстаниях Задара против венецианского господства и о причинах этих восстаний; автор ничего не говорит о положении закрепощенного населения Крита, а о париках говорит только, что они были арабского происхождения,²⁷⁵⁾ автор нигде не берет на себя труда проанализировать те «справедливые договоры», которые Венеция заключала с далматинскими городами и т.д. Все эти факты замалчиваются потому, что они совсем не укладываются в продиктованные политическими притязаниями автора схемы. Факты, о которых замолчать нельзя, несомненно намеренно «препарируются» автором таким образом, чтобы они в эти схемы укладывались. Оказывается, что уже в IX и X вв. Венеция «утверждает свое господство в Адриатике» и сталкивается со славянами, защищая свободу «латинских муниципий Далмации».²⁷⁶⁾ Диакон Джиованни и Дандоло изображают подчинение Далматинских городов Венеции при Пьетро Орсеоло II как акт их добровольного волеизъявления; нашему автору этого мало: он воспользовался по этому случаю старой выдумкой о никогда не существовавшей «адриатической федерации» из этих городов, которая в XI в. «под венецианской эгидой сильно укрепилась».²⁷⁷⁾ Мы уже видели «благочестивые» мотивы венецианцев, которые побудили их принять участие в четвертом крестовом походе. Дудан сообщает, что они вообще [103] всегда были готовы постоять за дело веры: «в третьем крестовом походе Венеция приняла участие с многочисленным флотом»;²⁷⁸⁾ в пятом крестовом походе « в помощь крестоносцам отдала Венеция лучшую часть своих воинов и свой флот»...

При всем этом замалчиваются, разумеется, подвиги благочестивых пилигримов с лагун во время первого крестового похода, когда они начали свою деятельность с разгрома пизанского флота у берегов Малой Азии. Приведем для примера еще историю греческих восстаний на Крите: по Дудану дело обстоит так, что эти восстания вызывались не ненавистью греческого населения к иноземным угнетателям, а исключительно интригами завистливых соседей.²⁷⁹⁾ В извращенном виде, наконец, представляет Бруно Дудан и характер венецианского господства в Далмации: оказывается, Венеция и далматинские города «взаимно покровительствовали торговле и защищали интересы друг друга, так что образовали между собой нечто в роде дружественного союза, а не находились в подчинении одни у другой».²⁸⁰⁾ Эта идилия, заимствованная Дуданом у Капелетти, плохо согласуется с фактами непрерывных восстаний далматинских городов, а на венгерские интриги, как на причину этих восстаний, указывал еще Дандоло.

Мы затрудняемся сказать, в какой мере это сочинение могло служить поставленным автором политическим целям, но что оно не служит целям научным, то это не подлежит никакому сомнению.

Гораздо более серьезным сочинением является книга Рене Груссе под заголовком: «Левантийская империя»,²⁸¹⁾ вышедшая уже после второй мировой войны. В книге Груссе уделено значительное внимание колониальным владениям Венеции, — их судьба прослеживается от начала их возникновения до XVIII в. включительно; но так как автор поставил своею задачей дать исторический обзор всех колониальных владений западных народов на Востоке на протяжении более чем пяти столетий, то, несмотря на значительный объем книги — в ней более шестисот страниц, — он лишь бегло мог коснуться интересующих нас вопросов. В качестве примера можно указать на то, что владения венецианцев на Крите, в Короне и Модоне, Навплии и Аргосе рассматриваются на [104] четырех страницах, очень сложный вопрос о владычестве венецианских феодалов на Кикладах, историю которого он доводит до XVIII в., и историю венецианских владений на Кипре он размещает на шести страницах.²⁸²⁾

Книга написана на основе серьезного изучения ряда источников и обширной литературы избранной автором темы, но согласиться можно, однако, далеко не со всеми, выдвинутыми им положениями. Нельзя принять его трактовки крестовых походов как «оборонительных мероприятий Запада» против азиатской угрозы, продиктованных, по крайней мере в начальной своей стадии, «духовным подъемом крестоносцев».²⁸³⁾ Плохо обоснованы и поэтому неубедительны его рассуждения о венецианской колониальной политике как «в принципе благодетельной» и, например на Эвбее, для метрополии убыточной. В связи с этим восстания против венецианского владычества на Крите ему приходится трактовать как результат привязанности греческого населения к своим традициям и тысячелетней привычки к партизанской войне» и т. д.²⁸⁴⁾

Положительной стороной труда Груссе является показ венецианской колониальной деятельности на широком фоне колониальных мероприятий всех западных народов, принявших в них участие.

Наиболее важной работой по истории Венецианской колониальной империи является вышедшая в 1959 году книга Ф. Тирье, имя которого нами уже было названо в другой связи, — здесь мы имеем в виду его «Венецианскую Романию».²⁸⁵⁾

Под Романией Ф. Тирье понимает Пелопоннес, Аттику, Фессалию с Эпиром, Македонию и Фракию, а также островной мир, расположенный в морях, омывающих эти части Балканского полуострова. Венецианские владения в Истрии, Далмации, Албании, на сирийском побережье лежат вне сферы его внимания, и даже Кипр и владения венецианцев на Черном море затрагиваются им лишь отчасти. Историю венецианских владений в Романии автор начинает с очень раннего времени, с XI в., но доводит ее только до конца XV в., лишь изредка, в связи с отдельными вопросами, заглядывая в XVI и даже XVIII столетия. Наиболее подробно характеризуется автором венецианская колониальная политика на Крите и сравнительно мало затрагиваются вопросы других колоний [105] венецианской Романии, что объясняется как особой важностью Крита среди венецианских владений, так и состоянием источников, относительно богатых для истории Кандии, и бедных для истории других венецианских колоний.

Автор весьма серьезно подготовился к своей работе: он много работал в венецианских архивах, дважды совершил путешествие по районам избранного им греко-латинского мира, изучил обширную историческую литературу и опубликованные источники по истории Византии и Венеции. Плодом этих его занятий был ряд публикаций, предшествовавших его «Венецианской Романии».

Сочинение Тирье, как уже сказано, является наиболее крупной работой буржуазной историографии по истории Венецианской колониальной империи за первые пять веков ее существования. Из нее можно почерпнуть ряд новых сведений, встретить много верных и дельных суждений, но вместе с тем в ней есть немало и ошибочных положений и прежде всего методологического характера. Следуя за Дж. Луццатто, Тирье отрицает наличие феодализма в Венеции.²⁸⁶⁾ Он склонен преувеличивать роль личности в истории и преуменьшать роль социальных сил.²⁸⁷⁾ Вызывает возражение выдвинутая им периодизация истории Венецианской колониальной державы, где в качестве второго периода фигурирует «империалистическая фаза».²⁸⁸⁾ Нужно признать необоснованной его положительную оценку венецианской колониальной администрации.²⁸⁹⁾ Автору вредит также склонность отдавать предпочтение более поздним источникам по сравнению с более ранними, — например известия Цанкаруоло (XV в.) он предпочитает известиям Дандоло (XIV в.), писавшего по собранным им документам и более ранним нарративным источникам. Можно было бы сделать ряд указаний на фактические ошибки и неверные оценки по целому ряду конкретных вопросов становления и бытия Венецианской колониальной империи, но в этом нет особой надобности.²⁹⁰⁾

Выводы, к которым позволяет придти этот обзор, сводятся к следующему: иностранная литература как по общей истории Венеции, так и по ее частным проблемам чрезвычайно обширна, но это не относится к проблемам колониального владычества Венеции на Востоке. Лучшими исследователями по истории Венеции — Романин, Кречмайр, Миллер и др. — сделано немало для [106] установления ряда конкретных фактов из истории венецианской колониальной экспансии, высказано много интересных суждений частного и общего порядка, но большое количество буржуазных работ, даже новейших, все еще полно и ошибок по небрежности, и искажений по заранее обдуманному намерению. Ограниченность буржуазной исторической методологии и ее идеалистическая беспомощность в интерпретации социально-экономических явлений прошлого не позволили даже лучшим представителям буржуазной историографии Венеции надлежащим образом осмыслить как внутренние процессы классовой борьбы в метрополии, так и проблемы становления колониального могущества Венеции. Неправильная оценка венецианского народного хозяйства XII и XIII вв., как хозяйства «капиталистического», и несомненный факт колониальной экспансии феодального типа заставили буржуазных историков «перевернуть вопрос вверх ногами» и говорить о феодализации Венеции под влиянием ее колониальных порядков, тогда как в действительности феодальная Венеция по-феодальному организовала и свое колониальное хозяйство.

Всего этого, думается, достаточно, чтобы к большому числу «венецианских историй» прибавить еще одну, автор которой поставил своею задачей материалистически осмыслить процесс образования колониальной Венецианской империи и истолковать относящиеся к этой области факты с марксистско-ленинских позиций.

²³⁹⁾ Е. Rey. Les colonies de Syrie aux XII et XIII-me siècles. Paris, 1883.

²⁴⁰⁾ Op. nom., pp. 69-79, 448 ss.

²⁴¹⁾ Ibid., pp. 448-509.

²⁴²⁾ H. Morris. The history of colonisation, v. I. New-Jork, 1900.

²⁴³⁾ Op. nom., pp. 170, 171.

²⁴⁴⁾ Ibid., p. 171.

²⁴⁵⁾ Ibid., p. 176.

²⁴⁶⁾ Ibid., p. 177.

²⁴⁷⁾ С. Manfroni. Storia della marina italiana delle invasione barbariche al trattato di Ninfeo (400—1261). Livorno, 1899, p. 26.

²⁴⁸⁾ Ibid., pp. 310 ss.

²⁴⁹⁾ Ibid., p. 337.

²⁵⁰⁾ Ibid., p. 274.

²⁵¹⁾ W. Miller. The latins in the Levant. A history of frankish Greece (1204—1566). London, 1908.

²⁵²⁾ Op. nom., p. IX.

²⁵³⁾ Ibid., p. VIII.

²⁵⁴⁾ The dux of Naxos (EHR, v. 21); Ithake under the franks (Ibid., pp. 513-517); The last venetien islands (EHR, v. 22).

²⁵⁵⁾ CMH., v. IV.

²⁵⁶⁾ Op. cit., pp. 57, 62, 63-76, ss.

²⁵⁷⁾ Op. cit., p. 9.

²⁵⁸⁾ Ibid., p. 30.

²⁵⁹⁾ B. Dudan. Il dominio veneziano di Levante. Bologna, 1938. [469]

²⁶⁰⁾ La Dalmazia, sua italianità, suo valore per libertà d'Italia nell Adriatico. Genova, 1915.

²⁶¹⁾ «Italiani, bisogna difendere l'italianità della Dalmazia! Oggi о non più»... Op. nom., p. VIII.

²⁶²⁾ Dudan, op. nom., p. 8.

²⁶³⁾ Ibid., pp. 11, 13.

²⁶⁴⁾ Ibid., p. 39.

²⁶⁵⁾ Ibid., p. 195.

²⁶⁶⁾ Ibid., pp. 240, 241, 248, 264, 265.

²⁶⁷⁾ Ibid., p. 258.

²⁶⁸⁾ Ibid., p. 267.

²⁶⁹⁾ Ibid., p. 274.

²⁷⁰⁾ Ibid., p. 34.

²⁷¹⁾ Ibid., p. 27.

²⁷²⁾ Ibid., p. 8.

²⁷³⁾ Guntheri Parisiensis Historia, ed. Riant, Exuviae, p. II.

²⁷⁴⁾ Dudan, op. cit., p. 299.

²⁷⁵⁾ Ibid., p. 130.

²⁷⁶⁾ Ibid., p. 10.

²⁷⁷⁾ Ibid., p. 15.

²⁷⁸⁾ Ibid., pp. 20, 26.

²⁷⁹⁾ Ibid., pp. 133, 134.

²⁸⁰⁾ Ibid., p. 113.

²⁸¹⁾ R. Grousset. L'empire de Levant (Histoire de la question d'Orient) Paris, 1946.

²⁸²⁾ Op. cit., pp. 566-569, 555-560.

²⁸³⁾ Ibid., pp. 9, 10.

²⁸⁴⁾ Ibid., p. 550.

²⁸⁵⁾ Fr. Thiriet. La Romanie Vénitienne. Paris, 1959.

²⁸⁶⁾ Op. cit., p. 121.

²⁸⁷⁾ Ibid., pp. 36, 88, 93, 98.

²⁸⁸⁾ Ibid., p. 443.

²⁸⁹⁾ Ibid., p. 202.

²⁹⁰⁾ Автор сделал эту работу в рецензии на рассматриваемую здесь книгу Тирие, в XIX томе Виз. Врем.