Идеология имени
|
У некоторых знатных родов мода на имена героев Круглого Стола, вначале употреблявшихся как прозвища, затем как крестильные имена, стала фамильным обычаем. Так, во Франции с конца XIII века это было характерно для дома де Дрё1. Этот случай тем более интересен, что речь идет о младшей ветви дома Капетингов (родоначальником дома де Дрё был Роберт I, граф де Дрё, умерший в 1188 году, третий сын короля Людовика VI), ветви, которая за несколько десятилетий растеряла добрую часть своего фамильного престижа (родственная связь с королевской семьей только слабела) и земельных владений. Историк вправе задаться вопросом, не является ли и в этом случае использование литературных имен способом компенсировать необратимый политический и династический упадок. Особенно учитывая, что и у самих Дрё артуровские имена и прозвища охотнее всего брали представители именно младших ветвей (Дрё-Боссар и Дрё-Шатонёф2). Этот фамильный обычай также встречается в XIV веке в пикардийской семье Киере, принадлежащей к «среднему» дворянству. Однако здесь старшие сыновья из старшей ветви берут прозвище Боор — имя двоюродного брата Ланселота и единственного рыцаря Круглого Стола, который выживает после крушения артуровского мира3, — а младшие или младшие из младших — прозвища Гавейн (племянник короля Артура), Тристан и Лионель (брат Боора)4. Здесь в ход идут искусные приемы, обеспечивающие различными способами — подробное изучение которых было бы во многих отношениях полезно — установление родственных связей между реальными людьми и литературными персонажами.
В XVI веке использование литературных имен в реальной антропонимике остается в целом на прежнем уровне. В Англии сочинения Томаса Мэлори обеспечили им популярность на несколько десятилетий. А на континенте мода на них заново расцвела с распространением печатных изданий романов Круглого Стола5. Только в XVII и особенно в XVIII столетии их популярность начала сбавлять обороты, а затем, по крайней мере во Франции, Германии и Нидерландах, стала сходить на нет, несмотря на облегченные версии средневековых рыцарских романов, которые распространялись бродячими торговцами народной литературой. Потом, во второй половине XIX века, сначала в викторианской Англии, затем на континенте, мода на артуровские имена возникла снова, благодаря стихам Теннисона и произведениям некоторых художников-прерафаэлитов (в частности, Уильяма Морриса и Берн-Джонса)6. Крестильное имя никогда не бывает нейтральным. Это первый социальный «маркер», первый атрибут, первая эмблема. Оно идентифицирует того, кто его носит — не только в течение жизни, но и после смерти, — и открывает путь к самым глубинным пластам его сознания. Следовательно, можно спросить, почему столь длительное время историки-медиевисты так редко интересовались этой темой, отдав ее на откуп филологам, которые подчас погрязали в прекраснодушных спорах об этимологии или фонетике. Теперь, в информационный век пришло время преодолеть стадию монографий, посвященных локальным и региональным аспектам. Широкомасштабные количественные исследования предоставили бы нам сведения по различным вопросам, значимым в контексте исторической антропологии: распространению культурных моделей, структурам родства, культу святых, отношению Церкви к антропонимике7. С позиции исторической антропологии мы также смогли бы лучше изучить имя в контексте социальной действительности Средневековья. Как, кем и почему выбирается имя? Действительно ли его предназначение в повседневной жизни состоит в назывании человека, который его носит? Может ли оно меняться в течение жизни? Как человек принимает, оглашает, предъявляет, искажает или отвергает свое имя? Как его принимают другие? Какие ценностные системы оно актуализирует? В какие отношения оно вступает с патронимическим именем, участвуя, на исходе Средневековья, в образовании новых социальных формул и иерархий? На все эти многочисленные вопросы ученые в будущем должны попытаться ответить. 1 Lefevre E. Documents historiques sur le comte et la ville de Dreux. Chartres, 1859; du Chesne A. Histoire genealogique de la maison royale de Dreux... Paris, 1631; Sirjean G. Encyclopedie genealogique des maisons souveraines du monde. Paris, 1967, t. XII, Les Dreux. 2 Члены этих ветвей носили имена Гавейн и Персеваль до начала XVI в. Благодарю Пьера Бони за сведения, которые он предоставил мне по этому вопросу. 3 О Бооре-персонаже: Pauphilet A. Etude sur la “Queste del saint Graal" attribuee a Gautier Map. Paris, 1921, p. 131-132; Frappier J. Etude sur “La mort le roi Artu". Paris et Geneve, 1972, p. 326-328; Suard F. Bohort de Gaunes, images et heraut de Lancelot // Miscellanea mediaevalia. Melanges offerts a Philippe Мenard. Paris, 1998, t. II, p. 1297-1317. Боор не только единственный выживший в «Смерти Артура», на закате артуровского мира, он еще и бесценный свидетель, благодаря которому мы знаем историю Грааля и рыцарей Круглого Стола. 4 См.: de Belleval R. Les Fiefs et Seigneuries du Ponthieu et du Vimeu. Paris, 1870; Id. Les Sceaux du Ponthieu. Paris, 1896, p. 603-624. О присвоении герба Гавейна пикардийской семьей, породнившейся с Киере: Pastoureau М. Armorial des chevaliers de la Table ronde, op. cit., p. 69-70. 5 Simonin M. La reputation des romans de chevalerie selon quelques listes de livre (XVIe-XVIIe siecles) // Melanges Charles Foulon. Rennes, 1980, t. I, p. 363-369. 6 Whitaker M. The Legend of King Arthur in Art, op. cit. (прим. 13), p. 175-286. 7 Церковь, видимо, не слишком положительно относилась к превращению имен литературных героев в крестильные имена. См. два текста, процитированные в: Bumke J. Hofische Kultur, op. cit., S. 711-712. |
загрузка...