Охота и церковь
|
Духовенство сыграло первостепенную роль в возвышении и утверждении оленя в качестве королевской дичи. Церкви, враждебно настроенной по отношению к охоте как таковой1, охота на оленя представлялась наименьшим злом. Она не такая дикая, как охота на медведя2 — все еще имевшая место в Пиренеях в XIV-XV веках3 — или охота на кабана. Она не заканчивается кровавым поединком человека со зверем. На ней погибает меньше людей и собак. Она не столь разорительна для урожаев, производит меньше звериного воя и вони, а окончание ее чаще всего диктуется усталостью людей, собак и дичи. Конечно, она не такая спокойная, как птичья охота, а осенью, в период гона, когда взрослые самцы входят в сексуальный раж, она даже приобретает ожесточенный характер. Однако вне зависимости от времени года преследование оленя не вводит охотника в состояние, близкое к трансу или бешенству, в которое его может погрузить схватка с медведем или кабаном4. Одним словом, охота на оленя более цивилизованна, лучше поддается контролю.
Кроме того, символика оленя позволяет придать охоте поистине христианское измерение. В средневековых повествованиях святой всегда являет собой антитезу охотнику. Но если речь идет об охоте на оленя, то и охотник может стать святым. Как в легенде о Евстафии, римском военачальнике и яром охотнике, который, преследуя как-то раз оленя, узрел распятие у него между рогами; после этого видения он вместе со всей своей семьей обратился в христианство5. Или в похожей, чуть более поздней легенде о Губерте, сыне герцога Аквитанского, у которого было такое же видение во время охоты в страстную пятницу; он совершенно изменил свою жизнь, уехал проповедовать в Арденны и стал первым епископом Льежским6; в Новое время, в результате некоего переноса, он стал святым целителем, к которому в особенности обращались жители мозанской и прирейнской областей за излечением всех видов бешенства7. Олень всегда находился под контролем Церкви. Над медведем и кабаном она не обладала практически никакой властью. Единственная возможная в этом случае стратегия состояла в том, чтобы демонизировать обоих животных и тем самым принизить значимость охоты на них. Что и было сделано в XII-XIII веках: Церковь расчистила место, и теперь олень — и только олень — окончательно приобрел высокий статус королевской дичи. За все время с поздней Античности и до конца Средних веков Церкви, как бы ей того ни хотелось, так и не удалось уничтожить охоту. Это было невозможно: в Средневековье всякий король, князь или сеньор воспринимал охоту, одаривание пойманной добычей или ее раздел как свою обязанность. Однако Церковь сумела канализировать охоту в иное русло, отвратить ее от дикой, языческой тропы и направить по менее опасному пути. Десакрализация медведя и кабана, с одной стороны, и возвышение оленя, с другой, оказались самыми эффективными средствами для осуществления этого замысла. 1 Среди обширной литературы см.: Szabo Т. Die Kritik der Jagd, von der Antike zum Mittelalter // Rosener W. (Hg.) Jagd und hofische Kultur..., op. cit., S. 167-230. 2 Andreolli B. L’orso nella cultura nobiliare dall'Historia Augusta a Chretien de Troyes // a cura diAndreolli B. e Montanari М. It bosco nel Medioevo. Bologna, 1989, p. 35-54. 3 Много сведений об этом сообщает Гастон Феб. См. его Livre de chasse. Главы VIII и LII. 4 По поводу медведя см. необычную историю, произошедшую со сводным братом Гастона Феба, Пьером Беарнским, рассказанную Фруассаром и рассмотренную в: Zink М. Froissart et la nuit du chasseur // Poetique. № 41, 1980, p. 60-77. 5 Acta sanctorum. Sept. VI, p. 106-142. 6 Ibid., nov. I, p. 759-930. 7 Cм. Hell B. Le Sang noir. Chasse et mythe du sauvage en Europe. Paris, 1994, p. 147-198. |
загрузка...