Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Чарлз Райт Миллс.   Властвующая элита

4

В основе учения о сдерживании и уравновешивании как идеальной линии высокой политики лежит теория классов (известная еще со времен Аристотеля), которой твердо придерживались в XVIII в. отцы-основатели. Эта теория гласит, что государственный правопорядок представляет или должен представлять собой систему сдерживания и уравновешивания, так как общество покоится на равновесии классов, и что равновесие классов существует потому, что стержнем и стабилизатором общества выступает сильный и независимый средний класс.

В XIX в. Америка представляла собой общество, в котором преобладающую роль играл средний класс и в котором процветали многочисленные мелкие организации, обладавшие сравнительно одинаковым влиянием. В рамках этого общества, покоящегося на принципе равновесия, функционировала экономика, центральной фигурой которой являлся мелкий предприниматель, функционировало государство, отличавшееся не только формальным, но и фактическим разделением властей; отношения между политикой и экономикой были в этом обществе построены таким образом, что каждая из этих сфер была совершенно независима от другой. Если мелкие предприниматели не всегда господствовали в этом обществе, то они, во всяком случае, всегда играли существенную роль в системе равновесия сил. Но в обществе, в котором мы живем сейчас, сложилась новая экономика, характеризуемая тем, что в ее решающих областях мелкие предприниматели оказались вытесненными горсткой крупных, централизованных корпораций: и сложился такой политический правопорядок, в котором система разделения властей настолько лишилась равновесия, что исполнительная власть стала господствующей, законодательная низведена на уровень средних звеньев власти, а судебная власть покорно приспосабливается (с известным отставанием во времени) к переменам политического курса, инициатива осуществления которых исходит не от нее; и, наконец, взаимоотношение между политикой и экономикой в новом обществе явно таково, что политические и экономические дела здесь переплетаются, и их единство создается глубокими и многосторонними связями.

Романтическая система плюрализма - этот идеал Джефферсона - господствовала в обществе, в котором не меньше, пожалуй, 4/5 всего свободного белого населения состояло из независимых (в том или ином смысле) собственников. Но после гражданской войны этот былой средний класс самостоятельных собственников начал приходить в упадок - и упадок этот усиливался по мере того, как увеличивалось число таких отраслей народного хозяйства, в которых начали господствовать более крупные и концентрированные экономические единицы. В более поздний период "Прогрессивной эры" независимый средний класс фермеров и мелких предпринимателей боролся на политической арене за сохранение своих социальных позиций и потерял в этой борьбе последние шансы на сохранение за собой решающей роли в системе политического равновесия. В наше же время решающее значение приобрели два обстоятельства, относящиеся к средним классам, плюс одно обстоятельство, касающееся рабочего класса, ставшего в 30-х годах важной политической силой.

I. Независимый средний класс стал политически, а также и экономически зависим от государства. Так, например, многие считают, что самым удачливым "лобби" в Соединенных Штатах является фермерский союз. И в самом деле, он преуспел настолько, что его трудно рассматривать как независимую силу, воздействующую на отдельные правительственные органы. Фермерский союз крепко сросся с этими органами, особенно с сенатом, в котором он непропорционально широко представлен вследствие странного географического принципа представительства. Для идеологического оправдания системы покровительства крупным фермерам используются старинные и надуманные идеи Джефферсона о преимуществах и национальном значении сельскохозяйственных занятий как основы определенного образа жизни; по этим соображениям принято считать, что крупные фермеры-предприниматели, представляющие собой одну из отраслей народного хозяйства, являются скорее носителями общенациональных интересов, требующих совсем особых политических мероприятий, чем представителям групповых интересов, существующих наряду с другими групповыми интересами. Это особое отношение выражается в политике паритета, обязывающей правительство гарантировать данному сектору системы частного предпринимательства такой уровень цен на производимую им продукцию, который обеспечил бы фермерам-предпринимателям покупательную способность, равную той, которой они обладали в наиболее благоприятное для них время - накануне первой мировой войны. Все это, конечно, - "классовое законодательство", в любом смысле этого слова, но надо сказать, что это законодательство ,"невысокого класса", и в качестве политического факта оно, как это ни странно, стало настолько привычным, что в царстве безмозглого реализма, в котором буйно произрастают подобные планы, оно считается заведомо разумной государственной политикой.

Зажиточные фермеры, которые больше всех сельских жителей выигрывают от такой системы субсидируемого предпринимательства,- это бизнесмены, и они сами считают себя бизнесменами. На смену деревенскому увальню и бунтарю 90-х годов пришел сельский бизнесмен 50-х годов. Политическое влияние фермерства все еще велико, но в смысле давления, оказываемого на политическую верхушку, оно имеет скорее докучный, чем решающий характер. Правда, со специальными интересами фермеров считаются, но эти специальные интересы не включают в себя основные проблемы войны и мира, которые стоят ныне перед ведущими политическими аутсайдерами. А что касается проблем экономического кризиса и бума, к которым фермеры имеют самое непосредственное отношение, то они теперь не являются главным объектом внимания политических аутсайдеров.

II. Наряду с независимым средним классом старой формации в недрах общества, где господствуют корпорации, появился новый, зависимый среднийкласс, состоящий из служащих. За период жизни двух последних поколений удельный вес среднего класса старой формации в общей массе средних классов снизился приблизительно с 85 до 44%, а удельный вес нового среднего класса увеличился с 15 до 56%. В силу многих причин, которые я пытался объяснить в другой работе, этот класс скорее замыкает собой господствующее ныне движение в сторону превращения общества в пассивную массу, чем выступает в роли политического стержня общества, основанного на равновесии. Служащие в отличие от фермеров и мелких предпринимателей и в отличие от наемных рабочих появились на исторической арене слишком поздно, чтобы выступить в качестве самостоятельной политической силы хотя бы в течение кратковременного исторического периода. Род занятий и особенности социального тяготения служащих, формирующие их воззрения, приводят к тому, что они находятся скорее в арьергарде, чем в авангарде исторического развития. В политическом отношении они никак не объединены и не связаны между собой. Процесс их профсоюзного объединения в том виде, в каком он ныне совершается, представляет собой процесс их присоединения к основному течению и направлению политики рабочих профсоюзных организаций и способствует их превращению в сателлитов новейшей группы интересов, безуспешно пытающейся приобщиться к государственной власти.

Средний класс старой формаций выступал в течение известного времени в качестве самостоятельной силы, на которую опиралась государственная власть, новый же средний класс этого сделать не в состоянии. Политическая свобода и материальная обеспеченность основывалась на мелкой, независимой собственности; в мире наемного труда людей из нового среднего класса такой основы не имеется. Экономическая связь между разрозненными предприятиями и их владельцами создавалась свободным, никому не подвластным рынком; связь же между трудовыми функциями людей из нового среднего класса осуществляется руководством корпораций. Принадлежащие к средним классам служащие не являются самостоятельной основой власти: экономически они находятся в таком же положении, как и лишенные собственности рабочие; политически же они находятся в еще худшем положении, так как они не столь организованны.

III. Наряду со средним классом старой формации, все более приобщающимся к аппарату государственной власти, и наряду с новым средним классом, появившимся на свет без определенной политической физиономии и развивавшийся таким образом, что ему никогда не удастся обрести ее, - на политической арене 30-х годов появилась новая политическая сила - организованный рабочий класс. В течение короткого периода времени могло казаться, что рабочий класс создаст влиятельный блок, независимый от мира корпораций и государства и вместе с тем влияющий на них и борющийся с ними. Но, попав в зависимость от правительственных органов, профессиональные союзы начали быстро терять свое влияние и играют теперь незначительную роль в сфере высокой политики. В США нет теперь таких рабочих лидеров, которые оказывали бы сколько-нибудь существенное влияние при решении вопросов, представляющих важность для политических аутсайдеров, играющих ныне руководящую роль в официальном правительстве.

Если мы станем рассматривать профессиональные союзы под интересующим нас углом зрения, то заметим, что они стали организациями, отбирающими и формирующими таких лидеров, которые в случае успеха занимают свое место в кругах всеамериканской властвующей элиты наряду с руководителями корпораций, пребывающими в самом правительстве и вне его, и наряду с политическими деятелями обеих крупных партий. Ибо одна из задач профессиональных союзов - как и общественных движений и политических партий - заключается в том, чтобы предпринимать попытки участвовать в формировании этого руководящего центра страны. Как новый разряд власть имущих людей профсоюзные лидеры появились на национальной арене лишь недавно. СэмюэльГомперс был, вероятно, первым профсоюзным деятелем, ставшим членом всеамериканской властвующей элиты, - хотя, правда, пребывал в ней временно и чувствовал себя там крайне неловко. Его робкая попытка утвердить свое место среди властвующей элиты и таким путем добиться признания интересов рабочего класса как составной части общенациональных интересов сделала его прототипом и образцом для профсоюзного деятеля, делающего общенациональную карьеру. Сидней Хиллмэн не был, конечно, единственным профсоюзным деятелем, ставшим в 40-х годах на этот путь, но его руководящая роль в первые военные годы, его сознательная уверенность в том, что он является членом всеамериканской элиты, и реальное или воображаемое признание, которого он добился в качестве ее члена ("утрясти вопрос с Сиднеем"), - все это знаменовало собой более широкое вступление профсоюзных лидеров (после громадного расширения профсоюзов в период "нового курса") в ряды политической элиты. Но с наступлением эпохи "справедливого курса" Трумэна и "великого похода" Эйзенхауэра профсоюзному лидеру любого ранга нелегко стало вообразить себе всерьез, что он принадлежит (официально или неофициально) к элите. История с вынужденным уходом второстепенного профсоюзного деятеля Дэркина со своего третьеразрядного министерского поста довольно ясно раскрыла ситуацию, с которой сталкиваются профсоюзные лидеры при своих попытках проникнуть в ряды элиты, а также позиции самих профсоюзов как политической силы. Весьма далекие от высших сфер власти, они причастны к средним этажам государственного здания.

Многие особенности зачастую странного поведения и маневров профсоюзных лидеров запоследние 20 лет объясняются их стремлением занять место в рядах властвующей элиты. В этих сферах они показали себя как люди, крайне болезненно реагирующие на всякие попытки ущемления их престижа. Они считают, что достигли многого, и претендуют на все знаки почета, связанные с властью. В маленьких и средних городах профсоюзные лидеры заседают теперь вместе с представителями торговых палат в правлениях муниципальных предприятий, а на общегосударственной арене они требуют и добиваются постов в органах, ведающих государственными производственными предприятиями, и в органах по регулированию цен.

Их притязания на общественный почет и на власть покоятся не на имущественном богатстве, высоком доходе или родовитости, а на их возросшем влиянии; и особенность их положения проявляется в том, что влиятельность является для них не только базой для маневров, но и источником постоянного беспокойства. Их влиятельное положение не есть еще нечто прочно укоренившееся, давно существующее, имеющее силу привычки, обычая, закона. Их повышенная чувствительность в вопросах престижа, особенно проявляющаяся на общегосударственной арене, объясняется, во-первых, тем, что это люди, самостоятельно пробившие себе дорогу в жизни, и, во-вторых, тем, что увеличению их общественного веса чрезвычайно способствовало правительство и общая атмосфера, созданная правительством в течение десятилетия, последовавшего за 1935 г. Политическое влияние профсоюзных лидеров было создано правительством, и они опасались - вполне резонно, как потом оказалось, - как бы правительство не лишило их этого влияния. Напряженность их положения в системе распределения общественного престижа объясняется также тем, что для членов властвующей элиты с их особым образом мышления, жизни и действия они являются попросту непривычными людьми, да еще тем, что они чувствуют напряженность в своих отношениях с подвластным народом - членами своих профсоюзов, перед которыми политически опасно предстать в роли слишком "важной персоны", или оказаться слишком тесно связанным с исконными врагами, или афишировать вновь обретенных коллег и новый образ жизни.

Многие наблюдатели ошибочно трактуют почет, предоставляемый профсоюзным лидерам, как прямое доказательство могущества рабочего класса. В одних случаях это, может быть, и так, но порой за этим явлением может скрываться нечто иное. Это так в тех случаях, когда почет, которым пользуются лидеры, основывается на действительном могуществе и влечет за собой могущество. Это не так в тех случаях, когда престиж не делает лидеров влиятельными, а становится для них лишь ловушкой. Не мешает помнить, что подобные явления не складываются по схеме "яйцо - цыпленок". Здесь в цепи причин и следствий первым выступает цыпленок (могущество), а потом уже следует яйцо (престиж).

В период 30-х годов организованное рабочее движение впервые приняло общеамериканские масштабы; оно мало нуждалось в какой-либо направляющей политической идеологий, кроме лозунга "организуй неорганизованных". Теперь это не так, но рабочее движение, не поддерживаемое ныне условиями экономического краха, все еще остается без политического, да и экономического руководства. Подобно представителям мелкого бизнеса, рабочие лидеры пытались следовать по пути фермерства. Когда-то фермерство было носителем мятежных настроений; а в недавнем прошлом могло казаться, что подобные настроения имеются в среде рабочего класса. В наше время крупные фермеры составляют организованный блок, прочно окопавшийся в государственных органах и оказывающий давление на "государство благоденствия". Несмотря на то, что интересы рабочих находятся в более остром объективном противоречии с капитализмом как системой наемного труда, рабочий класс безуспешно пытается ныне идти по тому же пути.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Юрий Бобылов.
Генетическая бомба. Тайные сценарии наукоёмкого биотерроризма

Этьен Кассе.
Ключ Соломона. Код мирового господства

Иоханнес Рогалла фон Биберштайн.
Миф о заговоре. Философы, масоны, евреи, либералы и социалисты в роли заговорщиков.

коллектив авторов.
Теория заговора: Самые загадочные события тысячелетия

Фауста Вага.
Тамплиеры: история и легенды
e-mail: historylib@yandex.ru