Историография

Интернациональная историография этнической, социально-экономической и культурной истории Японии III — VII вв. весьма обширна и могла бы быть предметом самостоятельного критического исследования. Мы не ставили перед собой такую задачу, а руководствовались желанием дать читателю представление о некоторых важных направлениях и отдельных работах в этой области, .характерных для двух-трех последних десятилетий.

Перейдем теперь к рассмотрению важнейших работ по этнической истории [Ethnology in Japan, 1968, с. 9—17; Mizuno, 1968; Japan..., 1970, 1965, с. 119—134; Japon..., 1960]. В этой сфере центральное место занимает концепция Ока Macao. Он выделил пять этнокультурных комплексов: 1) охотничий, предположительно меланезийский (матрилинейное общество, «тайные организации», разведение клубней таро); 2) охотничий аустроазиатский (матрилинейное общество, разведение суходольного риса в горах); 3) охотничий тунгусский (патрилинейное общество, клановая организация хала, суходольное земледелие); 4) рыболовческий аустронезийский (патриархальное общество, возрастные классы, разведение поливного риса); 5) комплекс алтайцев-завоевателей (патриархат, клановая организация, земледелие с применением железных орудий). Он первый привлек внимание к японскому этносу как структурному целому ⁶. В 1949 г. на симпозиуме «Происхождение японского народа, его культуры и образование японского государства» подведен итог многолетним этногенетическим исследованиям ⁷. Подтверждены факты многообразия происхождения и техники возделывания поливного риса и тесная связь этих достижений с этнической историей. В конце 50-х годов Оно Сусуму обосновал тесное родство японского и корейского языков, а Идзуи Коноскэ — родственные связи японского и аустронезийских языков, что, естественно, говорит в пользу соответствующих этнических связей ⁸. Канасэки Такэо утверждает, что после периода дзёмон (неолит) физический тип японцев мало менялся [Kanaseki, 1966]. Но Исида Эйитиро признает предками современных японцев носителей куль-, туры яёи. Он полагает, что древние японский этнос и культура сложились на рубеже нашей эры [Ishida, 1974].

Японские этнологи в последние десятилетия особенно интенсивно разрабатывают южные этногенетические связи японцев. Янагида Кунио утверждает, что о-ва Окинава, в частности о-в Миякодзима, были оплотом предков японцев, которые двигались в поисках земель для расселения и наконец достигли Японии ⁹. Вакамо ри Таро, изучая татуировку, определил, что народы Юго-Восточной Азии заселили Японию еще до проникновения туда риса ¹⁰. С 40-х годов XX в. возросло внимание к западному направлению, приведшее к разработке широкоизвестной теории миграции на Японский архипелаг воинственных кочевников Восточной Азии. Как утверждает Эгами Намио, кочевники прошли через Маньчжурию и Корею, формируя там свои государственные образования, в III — IV вв. вторглись на Японские острова, где и создали правящую династию государства Ямато [Egami, 1964, 1963].

За эти десятилетия подтвердилось, что японская народность сложилась в результате неоднократных смещений в разное время многих этнических пластов самого разного происхождения. Но удельный вес этих пластов, условия, время, когда они появились, еще до конца не выяснены.

Западноевропейская и американская этнография за последние 20 лет сказала не так много нового по вопросам этнической истории древних японцев. Э. Киддер разбирает вопросы этногенеза японцев в связи с появлением культуры раннего металла (яёи) и протоисторической курганной культуры [Kidder, 1959]. Г. Сан- сом много места уделяет разбору миграций и этнических компонентов, составляющих японскую народность, причем особо останавливается на северном направлении [Sansom, 1962]. Большой груд Ш. Агенауэра целиком посвящен этногенезу японцев, но, к сожалению, главным образом на неолитической стадии ¹¹. Причем если Э. Киддер рассматривает проблему с археологических позиций, Г. Сансом — с позиций культурно-исторических, то Ш. Агенауэр привлекает очень широкий круг источников: антропологические, этнографические и — главное — лингвистические.

Значительные плоды принесло изучение этногенеза японцев в СССР. Первой послевоенной работой явилась статья археолога А. П. Окладникова, к которой приложена обширная библиография, составленная Н. А. Береговой. За ней последовали работы этнографа Н. Н. Чебоксарова и антрополога М. Г. Левина. Результатом их совместного труда явилась интересная обобщающая работа ¹². В книге М. Г. Левина, изданной посмертно, освещены основные этапы этнической истории Японии и сложение антропологических типов [Левин, 1971]. В ней широко использованы личные обмеры автора, литературные данные, материалы смежных наук. Этногенезом японцев много "и плодотворно занимался С. А. Арутюнов. Он показал сложное влияние миграций с Корейского полуострова на традиции архипелага [Арутюнов, 1961], создавшее культуру раннего металла. Он и Б. Г. Григоренко обратили внимание на взаимосвязи между Арктикой и Японским архипелагом ¹³.

Ликвидация серии политических запретов, существовавших в довоенной и особенно в воюющей Японии, привела наряду с другими причинами к заметному оживлению в области изучения истории Японии, в том числе древней и средневековой [Saeki, 1977; Japan..., 1965; 1970; Japon..., 1960; Takahashi, 1956].

В 23-томной «Истории Японии», выпущенной издательством «Иванами сётэн», суммированы последние достижения японской науки, а разработки выполнены с учетом положений основоположников марксизма-ленинизма [Иванами..., 1962, т. 1—4].

В периодизацию древней истории вводятся понятия «дикость», «варварство» и «цивилизация». Дикость подразделяется на ранний период (докерамическая культура и палеолит) и поздний период, включая неолитическую культуру дзёмон (VIII—VII тыс. — IV в. до н. Варварство охватывает энеолитическо-бронзовую культуру яёи (III в. до н. э.— III в. н. э.) и ранний железный век — курганный период (вторая половина III — конец IV в.). Цивилизация начинается с первых пяти царей Ямато, исторически досто-верных, т. е. с начала V в. (Сырицын, 1970, с. 53).

Тенденция комплексного изучения проблемы Ематай, претворившаяся организационно в симпозиумах, общих сборниках, наметилась еще в 50-х годах (см., например, сборник «Яматай коку»). В 1965 г. Ассоциация истории права созвала симпозиум, на котором знаменитое «Владение царицы» было охарактеризовано как образование, переходное от федерации племен к ранней государственности. Позднее Уэда Масааки высказал мнение, что Ематай — это глава союза мелких племенных объединений и может считаться идентичным Ямато, располагавшимся в Кинай [Уэда, 1959]. Эноки Кадзуо развил теорию нахождения Ематай на Кюсю в виде союза местных племен [Эноки, 1960]. Иноуэ Мицусада утверждает, что союз во главе с Ематай был свободной федерацией мелких, «карликовых» государств, а режим Ямато оформился не ранее чем во времена правления Одзина, т. е. в конце IV в. [Иноуэ, 1960]. По схеме Тома Сэйта процесс становления японского государства развивался в такой последовательности: племенной союз (будзоку рэнго) — союз мелких государств (сёкокка рэнго) — объединение страны (кокудо тоицу). Ематай по этой схеме сохраняло сильные пережитки племенного союза, но находилось на стадии союза мелких государств Северного Кюсю [Тома, 1960]. Сторонники размещения Ематай на Северном Кюсю, учитывая внешнеполитический фактор, относят объединение всей страны ко времени ослабления Китая, т. е. к IV — V вв.¹⁴. Мидзуно Ю и Иноуэ Мицусада связывают объединение с восточным походом выходцев из Кореи [Mizuno, 1968; Иноуэ, 1960]. Последние, двигаясь с юга Кюсю на север, завоевали Ематай, а потом пошли на восток, в Кинай, где правитель Одзин основал новую династию. Эгами Намио роль, создателей новой династии отводит конникам-тунгусам, которые в IV в. н. э. через Северное Кюсю проникли в Ямато [Egami,. 1964].

Отражение объединения страны ищут и в эпической литературе. Историки и филологи упорно разыскивают в Японии следы «героической эпохи» («эйю дзидай») ¹⁵. В основе дискуссии о «героической эпохе» лежит разное понимание социальной структуры Японии в III—IV вв. В то время как адепты теории «Ематай в Кинай» настаивают на раннем образовании деспотического госу-дарства— во II — III вв. н. э. (Уэда Масааки, Сэки Акира, Кобаяси Юкио), сторонники теории «Ематай на Кюсю» считают III — IV вв. периодом первобытной демократии, олигархической власти влиятельных семей и лишь в V в. допускают существование деспотической царской власти (Тома Сэйта, Исимода Сё, Иноуэ Мицусада). Сторонники теории сакрального характера царской властн возводят ее к концу IV в. [Waida, 1976].

В 1964 г. Институт японской культуры созвал симпозиум по вопросам происхождения японского государства. Центральное место в работе симпозиума заняла дискуссия по концепции Эгами Намио о двух завоеваниях, приведших к воцарению Судзина (начало IV в.) и Одзина (конец IV в.) ¹⁶. Основной социальной ячейкой в этот период представители рассматриваемого направления считали институт удзи (клан). Но в определении указанного поня-тия существует значительный разнобой. Сейчас японские историки склонны оценивать структуру удзи как «фиктивно-кровнородственную организацию», где господствовали «ложнопатронимические отношения». Разбирая функциональную сторону удзи, Абэ Танэхи- ко пришел к выводу, что удзи — это система управления, созданная государством Ямато для обеспечения господства влиятельных семей над зависимыми (бэминами) ¹⁷. Этих зависимых большинство японских исследователей рассматривают как рабов японского типа [Наоки, 1964; Кадоваки, 1960]. Сиодзава Кимио рассматривает удзи как организацию для взимания дани-ренты [Сиодзава, 1958]. В этом Каваото Нохэй видел признак зарождающегося феодального общества, крепостнический вариант которого он усматривал в системе «рицурё», т. е. «правовом государстве» VIII — IX вв.¹⁸. Основы этого «правового государства» были заложены в ходе реформ Тайка, которым посвящено множество работ, подробно рассмотренных И. М. Сырицыным [Сырицын, 1973].

Проблема оценки социально-экономического строя Японии в III—VII вв. — одна из наиболее острых и спорных [Конрад, 1937; Поздняков, 1962; Сырицын, 1977, 1969; Тихвинский, 1967].

Выдвигались утверждения о существовании в древней Японии рабовладельческого строя (Такигава Масадзиро), причем иногда в классической его форме (Ватанабэ Есимити); деспотии, сложившейся в условиях азиатского способа производства (Сиодзава Кимио); феодальной формации, господствовавшей в стране сразу же после окончания первобытного этапа (Хаякава Дзиро); о наличии собственного исторического пути, непохожего на всемирный (Иси - мода Сё), в виде, например, так называемой «древней императорской системы», «героической эпохи» (Тома Сэйта), «правового государства» («рицурё кокка»).

В настоящее время в Японии наиболее популярна концепция рабовладельческого строя, якобы господствовавшего в стране с конца первобытности и до X или XII в. [Мацуока, 1970] . Причем варианты рабовладельческой системы предлагаются разные. Наряду с классическим направлением — идеей «деспотической империи» — распространена концепция «всеобщего рабства» на базе азиатского способа производства [Shiozawa, 1965, с. 70—71].

Феодальное направление, известное в Европе благодаря работам Мацуока Хисао, относит упрочение феодальных отношений в Японии к XII в., а по Мацуока Хисао—-даже к XVI в.¹⁹.

Масса работ посвящена частным, но важным вопросам истории Японии этого времени. Мысль о том, что VII век явился поворотным пунктом в истории древней Японии, так как открыл эпоху создания аппарата управления государства Ямато, постепенно вошла в научный обиход с конца второй мировой войны.

Седьмой век, на который приходятся правление Суйко, реформы Тайка и гражданская смута года дзинсин (672),— один из самых бурных и ярких периодов раннесредневёковой истории Японии. Изучение «системы 12 рангов» — важной части политической системы правления Суйко (начало VII в.) — показало, что японская система отличалась от китайской ²⁰. Нисидзима Садао утверждал, что в начале VII в. Ямато представляло собой, в противовес корейским царствам, небольшой замкнутый мир²¹. Против этого возражает Иноуэ Хидэо, разработавший схему параллельного развития древнего общества у народов Восточной Маньчжурии, Кореи и Японии, находившихся в контакте [Inoue, 1974].

Прежде считалось, что реформы Тайка — это начало реализации китайской «системы гражданских и уголовных узаконений» («люйлин», яп. «рицурё»), но все шире распространяется мнение, что решающая фаза в процессе эволюции «рицурё» приходится не на годы тайка (645—649), а на время после смуты года дзинсин (672)²². Ряд исследований подтвердил сравнительно позднее приложение на практике части мероприятий, являющихся составной частью реформ Тайка.

Развитие процесса реформ, начавшегося в середине VII в. и закончившегося установлением системы «рицурё» в начале VIII в., сопровождалось централизацией режима Ямато. Однако историки спорят о том, можно ли ее рассматривать как процесс установления самодержавной власти императора [Seki, 1959] . Свидетельством развернувшейся дискуссии служат сборники, слегка варьирующие в своих заголовках выражение: «Спорные вопросы японской истории». В одном из таких сборников десятилетней давности к «спорным вопросам» отнесены такие: когда и откуда пришли японцы? что такое Ематай? было ли древнее японское государство рабовладельческим? когда утвердился феодализм? [Нихонси-но сотэн, 1963]²³.

Послевоенная западноевропейская и американская литература по государственному и общественному устройству Японии III — VII вв. не так уж бедна. Идея существования в стране рабовладельческой формации, да еще чуть ли не до X в., столь популярная в Японии, не нашла сочувствия за ее пределами. Лишь единичные исследователи на Западе и в США признают существование в Японии самостоятельного рабовладельческого этапа [Joiion de Longrais, 1958, с. 279]. В противоположность этому вопрос о японском феодализме обсуждается на страницах научных журналов [Hall, 1962], сборников и даже монографий [Duus, 1969]. Хотя вопрос о феодализме в Японии и решается в этих работах положительно, а в ряде случаев, как, например, в работах Э. О. Рейшауэра, Япония и Англия провозглашаются единственными типично феодальными странами, но время его становления выносится за пределы III — VII вв., поэтому практическое значение этих работ для нашей книги снижается. Исключение составляет лишь книга П. Дуза. В ней автор расширяет рамки феодального периода: от VI до середины XIX в.

Из работ общего характера для нашей темы представляют несомненный интерес следующие. Дж. В. Холл предложил тонкий анализ наименее ясного вопроса — развития второстепенных, периферийных центров, в частности Киби (в пров. Бидзэн), и взаимоотношений этой периферии с центром, т. е. с Ямато [Hall,. 1966]. Не менее важен первый том трехтомной «Истории Японии» Г. Б. Сансома, в котором автор начинает изложение с описания географической и этнической среды и переходит к подробной характеристике режима Ямато, реформ Тайка и т. п. ['Sansom, 1958]. Государственному аппарату Японии, в том числе раннему, посвящена сводка А. Гонтье [Gonthier, 1956]. К редким сравнительно- историческим исследованиям принадлежит труд Ф. Жёна де Лонгре [Joiion de Longrais, 1958]. В нем отдельные темы (поместья,, феодализм, социальная структура, брак) рассматриваются на материале Европы и Японии, в том числе и VII в. Одна из последних по времени сводок по истории Японии — университетский курс — стремится выделить вехи в истории страны. Однако это стремление основывается на приверженности к таким традиционным воззрениям, которые давно оставлены в европейско-американской историографии [Seth, 1969].

Р. Дж. Миллер в 1953 г. защитил диссертацию (неопубликованную), посвященную дезинтеграции системы удзи как социально-политической силы в древней Японии и присвоению верховной власти кланами тэнно (царским) и Сога в ходе военного и экономического развития страны. Новейшая монография этого автора ограничена VII в. и посвящена одной проблеме: клановым званиям — кабанэ [Miller, 1974; ср. Kiley, 1977; Мещеряков, 1978]. Используя приемы графического и частотного анализов, автор выяснил конкретное место носителей различных, званий в японском обществе до и после 645 г. и показал, как эти звания, формально, казалось бы, ставшие после реформ пережитком, были использованы для укрепления нового режима — создания вокруг него слоя вельмож и служилых.

При всей неравномерности изучения японской истории и неравноценности последних изданий европейские и американские востоковеды внесли немалый вклад в разработку сложных проблем древней и раннесредневековой истории Японских островов.

В послевоенный период при обсуждении вопросов древней истории Японии все громче звучит голос корейских историков (см. [Рю Хакку, 1975]). Критической переоценке подвергаются те разделы японской истории, которые связаны с историей Кореи, как-то: корейско-японские отношения, японские походы в Корею, японские «владения» на Корейском полуострове (Мимана). Резкой критике подверглись ряд источников и их интерпретация ²⁴. Утверждают, что эстампажи, сделанные в Корее с погребальной стелы когурёского короля Квангэтхоя-вана еще в прошлом веке и являющиеся важнейшим источником по корейско-японским отношениям в древности, неточны или даже фальсифицированы. А именно эта стела и «Нихонги» создают базу для традиционной японской версии этих отношений [Rih Jin Hi, 1974]. Другие идут дальше, утверждая, что и соответствующие главы «Нихонги» ненадежны, и поскольку корейские и китайские источники молчат о таких заметных событиях, как японские вторжения в Корею в древности, создание японских владений в Корее, то и сами эти события не имели места или даже содержат в себе противоположный смысл. Так, японский миф о «нисхождении» на Японские острова народа тэнсон (букв, «внуков, или потомков Неба») перетолковывается как переселение на архипелаг людей из южнокорейского племенного образования Кара где-то во II — III вв. [Ким Сокхён, 1965], сведения из «Вэй чжи» о сношениях Ематай с хан в Южной Корее объясняются как переселение части ханей в Японию [Лим Чонсан, 1965]. Объявляется позднейшей выдумкой предание о походе японской царицы Дзингу в Силлу [Цой Килсон, 1963]. Некоторые клановые и племенные объединения в Ямато провозглашаются корейскими по происхождению [Ким Сокхён, 1963] или преимущественно пэкчийскими [Лим Чонсан, 1966]. В таком же духе пересматриваются некоторые факты внешнеполитической деятельности японского «регента» Сётоку-тайси [Лим Чонсан, 1967 (I)], реформы Тайка, особенно в части грядущих за ними отношений между Ямато и Пэкче [Лим Чонсан, 1967 (II)].

Надо сказать, что критические замечания по указанным выше вопросам раздаются не только в КНДР. Именно Ли Чинхи, проживающий в Японии, является застрельщиком широкой дискуссии, развернувшейся в этой стране по вопросу о стеле Квангэтхо-вана. Его критику сделанных японскими офицерами эстампажей поддержали некоторые историки Южной Кореи. Даже в полуофициальной многотомной «Истории Кореи», созданной Сеульским университетом в 1960 г., отмечается, что в традиционной версии проблемы Мимана много неясного [Хан гук са, 1960, с. 378].

Нужно также отметить выход в свет в Пхеньяне монографий, посвященных рассмотрению всего круга проблём, связанных со стелой Квангэтхо-вана (издание включает новую публикацию источника, комментарий и исследование [Пак Сихён, 1966]), с ранними корейско-японскими отношениями [Ким Сокхён, 1966], с категорией зависимого населения Кореи [Лим Консан, 1963].

Японские ученые в массе своей признают обоснованность критического подхода к источникам обеих стран, но категорические выводы корейских коллег считают опрометчивыми, чрезмерными.
Ученые КНР в последние десятилетия обнаружили меньше интереса к проблемам древней истории Японии, чем их корейские коллеги. Это и понятно: в этот период китайская история была менее тесно связана с японской, чем корейская. В нескольких статьях, разбирающих сношения между и Японией в древности, настойчиво подчеркивается дружественный и взаимовыгодный характер этих связей [Хэ Чанцюнь, 1965; Шао Сюньчжэн, 1955].

В Советском Союзе древней и средневековой Японии всегда уделялось значительное внимание. Уже к 1917 г. Н. И. Конрад,. Д. М. Позднеев, О. В. Плетнер, Е. Г. Спальвин обнаружили глубокий интерес к древней и средневековой истории, к культуре и этнографии Японии и начали успешно создавать источниковедческую базу [Podpalova, 1968, 1970]. В 20-е годы эта область знаний была развита в Ленинградском и Владивостокском университетах. В своей книге Н. И. Конрад развенчал реакционный миф официальной японской историографии о божественном происхождении японского народа и императорской династии [Конрад, 1923]_ Он показал, что этот миф, которым японские империалисты обосновывали идеи о руководящей роли Японии в дальневосточных делах, выражает настроения доисторической родовой системы.. О. В. Плетнер также присоединился к позиции, занятой Н. И. Конрадом ²⁵.

Дискуссия, развернувшаяся в 1929—1933 гг. по проблемам социально-экономических формаций, оказала влияние и на изучение древней японской истории. В 30-е годы проблемы древней и средневековой истории Японии изучались и развивались по- прежнему в основном в стенах университетов, в университетских курсах. Свидетельством этой деятельности явились опубликованные курсы лекций Н. И. Конрада [Конрад, 1937] ²⁶. Несмотря на сильный крен в сторону политической истории из-за неразработанности социально-экономической документации древней Японии в то время, в этих лекциях уже обосновывалось положение о прямом переходе от первобытности к феодализму, минуя рабовладельческий строй,— положение, выдержавшее испытание временем.. В докладе и статье «Надельная система в Японии» Н. И. Конрад, раскрыл суть реформ Тайка как введение государственной собственности на землю и надельной системы ²⁷.

После долгого перерыва в выпуске исторических японоведческих книг в 1939 г. вышла монография по общей истории Японии, написанная Е. М. Жуковым, в которой дается анализ древней и средневековой истории Японии [Жуков, 1939] . Это первое в нашей стране марксистское исследование истории Японии.

В соответствующих главах «Всемирной истории» феодальные отношения Японии рассматриваются с IV в. в связи с историей Кореи и Китая и на фоне мировой истории [Всемирная история,, т. III, 1957; т. IV, 1958]. В двух учебниках Московского и Ленинградского университетов древняя и средневековая история Японии излагается как часть соответствующего этапа исторического развития Востока, что позволило более детально рассмотреть многие специфические вопросы ²⁸. К ним относятся контакты между корейскими и японскими владениями в древности и в раннем средневековье, проблема Мимана, оценка источниковедческой базы [Рю Хакку, 1975].

Если книга Е. М. Жукова подытожила довоенные достижения советских японистов-историков, то спустя почти 30 лет внешне похожая роль выпала на долю работы X. Т. Эйдуса. В доступной для широких слоев читателей форме в ней сжато излагаются основные события и проблемы японской истории [Эйдус, 1968].

Советские историки внесли большой вклад в изучение социально-экономической истории древней и средневековой Японии, неоднократно выступая в печати с оценкой дискуссий, проходивших в Японии по вопросу формационной принадлежности тех или иных периодов японской истории, развивая и уточняя позитивные выводы ведущих советских востоковедов по этой проблеме [Тихвинский, 1967] ²⁹.

Работы по древней и раннесредневековой культуре Японии часто бывает трудно выделить из массы этнолого-культуроведческих [Minami, 1963; Cultural Anthropology..., 1967; Japan..., 1970; 1965; Japon..., 1960].

Обширность сферы истории культуры обусловила значительное количество культуроведческих монографий, появившихся в Японии за последние четверть века. Одно из лучших общих исследований принадлежит Вацудзи Тэцуро [Вацудзи, 1957]. В нем затрагивается очень широкий диапазон вопросов: от проблемы вожэнь в китайских летописях до появления зачатков литературы, от характеристики диффузии континентальной культуры до оценки древнейших письменных источников страны. В более скромной по объему книге Накамура Коя история культуры увязана с естественно-теографической характеристикой ареала, с социальным развитием древних японцев, с потоком китайской идеологии и литературы [Накамура, 1958]. Тамура Минору обнаруживает тенденцию связывать изучение древнеяпонской культуры с развитием государственности [Тамура, 1956]. Ценным исследованием по японской культуре является работа Иэнага Сабуро, недавно переведенная в нашей стране. Не отрицая специфически японского понимания культуры, автор не возводит его в абсолют, а рассматривает японскую культуру как историческую категорию и как часть мировой культуры [Иэнага, 1972]. Из работ по истории науки надо выделить сводку Есида Мицукуни [Есида, 1955] и в особенности книгу Цугэ Хидэоми на английском языке [Tuge, 1961]. Несмотря на небольшой объем этих сочинений, авторам удалось нарисовать впечатляющую картину развития ряда отраслей науки и техники в стране с момента их зарождения (или восприятия). Работ по истории древнего искусства появляется в Японии также очень много. Отметим многотомный альбом с комментариями, великолепно изданный и включающий в себя шедевры всех сфер японского искусства с глубокой древности ³⁰, труд общего характера группы авторов, переведенный на русский язык [Ито и др., 1965]. Значительный интерес представляет работа Эгами Намио о происхождении и первых шагах японского искусства [Egami, 1973], а также монография Нома Сэйроку о древней японской скульптуре, в том числе и о скульптуре раннего железного века, с прекрасными иллюстрациями [Noma, 1954].

Из западноевропейской и американской литературы по культу» ре Японии наиболее интересна монография Г. Б. Сансома, которая рассматривает происхождение японского народа, его древние мифы, религию, письменную традицию, китайские инновации и пр. (Sansom, 1962].

Советская историография по истории культуры Японии не особенно обильна, но зато может похвалиться несколькими ценными исследованиями. Одно из них впервые на русском языке в монографической форме рассматривает проблемы развития японской культуры, науки (в основном естествознания и географии), их связей с культурами других стран [Попов, 1964]. Я. Б. Радуль-Затуловский в одной из своих монографий приводит обширный материал по идеологии и религии Японии, важный для истории ранней культуры страны [Радуль-Затуловский, 1947]. Искусство Японии, в том числе и древнее, неплохо освещено в нескольких оригинальных монографиях. Альбом Б. П. Денике содержит хорошие иллюстрации и фундированный вступительный очерк [Денике, 1935]. Многие положения этой книги сохраняют значение до настоящего времени. В монографии В. Е. Бродского высказываются интересные соображения о достижениях ранней японской живописи |Бродский, 1969]. В первых двух главах прекрасно иллюстрированной монографии Н. С. Николаевой рассматривается становление декоративного искусства древней и раннесредневековой Японии в связи с историей культуры и искусства [Николаева, 1972]. Последним по времени исследованием древней культуры Японии стала книга Н. А. Иофан. Начиная изложение с истоков японской национальной культуры, автор рассматривает мифы и верования, эстетические представления и их воплощение, проблему соотношения местного и заимствованного, обусловившего облик классической японской культуры в VIII в. В своей монографии автор широко привлекает оригинальный материал [Иофан, 1974]. В монографии, выпущенной нами в соавторстве с Г. А. Соколовой, первые главы посвящены научным и технологическим аспектам культуры Японии интересующего нас времени [Воробьев, Соколова, 1976].

⁶ Oka Masao . The Basic Structure of Japanese Culture.— «Нихон миндзо-кугаку тайкэй». Токио, 1962, № 2.
⁷ Oka Masao, Yawata Ichiro , Egami Namio, Ishida Eiichiro. Origin of the Japanese People and Culture and Formation of the Japanese State.—«Minzokugaku kenkyu». Tokyo, 1948, vol. 13, № 3.
⁸ H. Izui. Austronesian Elements within the Formation of the Japanese Language.— «Minzokugaku kenkyu». Tokyo, 1953, vol. 17, № 2; С. Оно. Нихонго-но кигэн (Происхождение японского языка). Токио, 1957.
⁹ Янагида Кунио. Кайдзо-но мити (Путь по морю). Токио, 1951.
¹⁰ Вакамори Таро. Прародина японского народа.— «Нихон миндзокуси». Токио, 1963.
¹¹ Ch. Haguenauer . Origines de la civilisation japonaise. Introduction a l'etude de la prehistoire du Japan. Premiere partie. P., 1956.
¹² См.: А. П. Окладников . К вопросу о древнейшем населении Японских островов и его культуре.— «Советская этнография». 1946, № 4; М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров . Древнее население человечества в Восточной и Юго-Восточной Азии.— «Труды Института этнографии АН СССР». Н. С. Т. 16. М., 1951.
¹³ С. А. Арутюнов. Древняя Япония и Арктика.— Материалы Московского отделения РГО: История географических знаний, историческая география, этнография. М., 1969, вып. 3; Б. Г. Григоренко . Древнейшие культуры Японских островов и материк.— Материалы конференции «Этногенез народов Северной Азии». Новосибирск, 1969, вып. 1.
¹⁴ Нихон кодай отё сирон дзёсэцу (Введение в дискуссию по истории древней Японии царского периода). Токио, 1952.
¹⁵ Кнтаяма Сигэо. О проблеме героической эпохи в Японии.— «Ниховкодай-но сэйдзито бунгаку». Токио, 1956.
¹⁶ Симпозиуму Нихон кокка-но кигэн (Симпозиум по происхождению японского государства). Токио, 1966.
¹⁷ Абэ Танэхико . Сисэй (Удзи кабанэ). Токио, 1960.
¹⁸ Каваото Нохэй. Заметки о крепостничестве.— «Нихонси кэнкю». Киото, 1960, № 47—49.
¹⁹ Основные положения доклада Мацуока Хисао, представленного на XIII Международном конгрессе исторических наук, подверглись критике со стороны советских ученых (см. [Удальцова, 1971, с. 18]).
²⁰ Mayuzumi Hiromichi . On the Twelve Official Ranks.— «Rekishi to bunka». 1959, № 4.
²¹ Нисидзима Садао. Восточная Азия с VI по VIII в.— «Иванами кодза. Нихон рэкиси». Токио, 1962, т. 2, ч. 2.
²² Камэда Такаюки . Дзинсин-но ран (Смута дзинсин). Токио, 1961.
²³ См. также: Нихон кодайси-но сёмондай (Проблемы древней историк Японии). Токио, 1968.
²⁴ См.: Хам Чханчо. Критика фальсифицированных сведений о Корее в учебниках по японской истории.— «Йокса квахак». 1967, № 2; Ли Чилин. По поводу обстоятельств открытия стелы Квангэтхо-вана.— «Йокса квахак». 1959, № 5; Ким Сокхён. О надписи на мече, раскопанном в древнем погребении в Фунэяма в Японии.— «Иокса квахак». 1966, № 2.
²⁵ О. В. Плетнер. Конспект лекций по истории Японии. М., 1923.
²⁶ Н. И. Конрад . Лекции по древней и средней истории, читанные в 1936—37 гг. на истфаке Института Красной профессуры в Москве.
²⁷ Н. И. Конрад . Надельная система в Японии.— «Труды Института востоковедения». Л.— М., 1936, т. 17.
²⁸ История стран зарубежного Востока в средние века. М., 1956; История стран зарубежной Азии в средние века (учебное пособие для восточных факультетов). М., 1970.
²⁹ Поэтому нельзя согласиться с мнением И. Г. Позднякова об игнорировании у нас в стране работ японских авторов, отстаивающих существование в Японии рабовладельческой формации [Поздняков, 1966, с. 226], хотя надо признать что в целом эта проблема заслуживает большего внимания.
³⁰ Pageant of Japanese Art. Vol. 1—6. Tokyo, 1952—1956.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 9233

загрузка...

Другие книги по данной тематике