Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Древний Китай. Том 2. Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Глава 4. Внутриполитическая борьба в основных царствах чжоуского китая (политический аспект моделей эволюции)

Задача четвертой главы — проанализировать огромный материал, приведенный в первых главах, расставить необходимые акценты и, не опасаясь неизбежных при этом повторов, добиться того, чтобы материал «заговорил» и рассказал об эпохе Чуньцю все то, что можно о ней узнать. Для этого, опираясь на проделанную еще Сыма Цянем систематизацию данных всех доханьских источников, необходимо выявить процессы, которые источниками не артикулированы, но тем не менее видны практически любому внимательному читателю.

И если проделать все это, то многое может проясниться. Окажется, в частности, что именно для периода Чуньцю была характерна определенная динамика — политическая, социальная, экономическая, культурно-идеологическая и т.п. Суть ее заключается в том, что общество находилось в состоянии серьезной трансформации, вызванной к жизни многими различными причинами, характерными как для чжоуского Китая в целом, так и для всех составлявших его царств и княжеств в отдельности. Трансформация имела многосторонней характер и протекала глобально, широким фронтом. Трудно сказать, что здесь было причиной и что следствием, ибо все было тесно взаимосвязано и взаимообусловлено. Поэтому стоит начать с того, что выходит во всех текстах на передний план.

Речь идет прежде всего о внутриполитической истории в рамках каждого из сравнительно немногочисленных царств, сыгравших существенную роль в жизни чжоуского Китая в период Чуньцю, точнее, об острой династийной и межклановой борьбе, а также о противостоянии могущественных кланов власти центра. Разумеется, при этом следует учитывать и борьбу между царствами, включая описанные в первых главах многочисленные войны, карательные походы, спорадические набеги, сопровождавшиеся дипломатическими переговорами, сколачиванием временных коалиций, перемириями, заключением двух- и многосторонних договоров и т.п. Однако доминантой периода Чуньцю была внутриполитическая борьба с ее интригами, заговорами, кризисами и постоянными междоусобицами. Она была типична именно для периода Чуньцю — в отличие, например, от следующего за ним периода Чжаньго, когда главной была борьба между царствами внутренне сильными и стабильными, уже давно не раздираемыми междоусобицами.

Постоянная политическая борьба в условиях сосуществования нескольких соперничающих друг с другом больших и меньших по размерам и силе государств, достаточно тесно связанных между собой историческими судьбами и культурными традициями, — вполне естественное явление; нормально и то, что такого рода политическая борьба спорадически принимает формы военных столкновений: как известно — по формуле К.Клаузевица — война есть продолжение политики иными средствами. Вне ее верхи общества, которые определяли параметры и динамику его эволюции, существовать просто не могли, ибо сами условия политического бытия требовали от них постоянной и целеустремленной борьбы. Но сочетание этой борьбы с острыми междоусобными внутриполитическими конфликтами составляет специфику лишь определенного типа обществ — тех, что обычно именуются феодальными. Оставив пока более подробный разговор о феодализме в период Чуньцю в стороне, стоит заметить, что для описываемого типа структуры в чжоуском Китае внутриполитическая борьба была жизненно необходимой формой существования, своего рода борьбой за выживание и преодоление соперников, за процветание знатной аристократической семьи и укрепление удела-клана, за усиление государства и сохранение хотя бы некоторого порядка в Поднебесной.

Трудно говорить о том, как обстояли дела в этом смысле в дочжоуское время. Насколько можно судить по имеющимся данным, с периода Шан — точнее, с аньянской его фазы, когда документированная писаная история сменила в бассейне Хуанхэ эпоху китайской предыстории,— вся жизнь сравнительно небольшого коллектива шанцев протекала на фоне непрерывных столкновений его с соседями, быстрыми темпами трибализовавшимися и заимствовавшими многие элементы шанской культуры, едва ли не в первую очередь вооружение и военное искусство. О столкновениях между шанцами данных сравнительно мало. Но если опираться на анализ М.В.Крюкова [48а, с. 1417], таковые все-таки имели место, что вполне согласуется с существующими представлениями о характере шанского общества и государства.

В военном столкновении, которому предшествовала длительная подспудная борьба чжоуского Чана, будущего Вэнь-вана, за политическое преобладание в бассейне Хуанхэ (имеется в виду прежде всего его работа по созданию антишанской коалиции), государственное образование Шан потерпело крах. На смену ему пришло военно-политическое объединение Чжоу, правители которого в сложившихся нелегких для них обстоятельствах сделали все, что в их силах, дабы господство Чжоу в Поднебесной не подвергалось сомнению со стороны поверженного противника и многочисленных не очень-то надежных союзников. И надо отдать им — прежде всего Чжоу-гуну и его помощникам — должное: созданная их усилиями доктрина небесного мандата надежно обеспечила власть чжоуских ванов даже в условиях ее длительного, медленного упадка и почти полной деградации. Однако именно раннечжоуские правители, будучи не в состоянии построить централизованное государство, вынуждены были создать систему уделов, усугубившую децентрализацию чжоуского Китая1. Вот почему, хотя характерный для начала Чжоу страх немногочисленных чжоусцев за их господство после реализации доктрины небесного мандата ушел в прошлое, политическая борьба стала усиливаться. Правда, она постепенно начала принимать иные формы, понемногу опускаться на более низкий уровень, превращаться в борьбу внутриполитическую, хотя это произошло далеко не сразу.

Если не считать драматического периода правления Ли-вана в середине IX в. до н.э., когда против него поднял мятеж могущественный Э-хоу, а после подавления этого мятежа силами удельных правителей, вассалов вана, сам Ли-ван был изгнан с трона, остальные чжоуские правители политической борьбы не вели, они были как бы выше этого. Лишь некоторые из них вмешивались, причем неудачно, в дела своих вассалов, но это не было нормой. Единственной формой политической борьбы, которой дом вана при всем его желании сохранить мандат Неба избежать не мог, была борьба внутридинастийная, т.е. спорадические выступления близких родственников вана, претендовавших на его престол или на право наследования ему. Остальные формы выпали на долю его вассалов-чжухоу, а также их вассалов из числа наследственной знати.

Зато на уровне этих чжухоу, как и на уровне наследственной знати, цин-дафу, политические столкновения, часто переходившие в военные, уже с VIII в. до н.э. стали почти естественной нормой существования, что характерно для всех феодальных структур. Период Чуньцю был одной из особенно развитых и в своем роде совершенных из их числа. Поэтому неудивительно, что в VII—VI вв. до н.э. в чжоуском Китае социальные верхи общества не мыслили себя вне политики. Этим они разительно отличались, скажем, от индийской знати того времени, которая в аналогичной ситуации постоянных междоусобиц между соседними и всегда соперничавшими друг с другом государствами бассейна Ганга на передний план всегда выдвигала не политические, а религиозные соображения. Естественно, что древнеиндийские письменные памятники оказались почти ничем не похожими на древнекитайские: другое общество, другие интересы, иной облик социальной структуры, иные ценности и, как итог, иные по характеру и содержанию записей источники. И это при всем том, что в Индии, как и в Китае, было немало войн, в том числе воспетых в героическом эпосе, которого в древнем Китае как раз не было.

Я не случайно остановил внимание читателя на древней Индии. Сравнение показывает, что сами по себе политическая децентрализация, военное соперничество и даже войны не порождают феодальной структуры как таковой. Но зато там, где, как в чжоуском Китае, такого типа структура предстает во всей своей яркой и многообразной реальности, внутриполитическая борьба в ее различных проявлениях не только доминирует, но и захватывает умы, является своего рода квинтэссенцией бытия и соответственно находит красочное отражение в источниках.

Можно наметить несколько основных форм этой борьбы. Первая и самая интеллектуально яркая, обычно красочно и в деталях расписанная в источниках, — это политическая интрига. В чжоуском Китае периода Чуньцю именно этот вид скрытной придворной борьбы преобладал и давал наиболее ощутимые результаты. Описанием различного рода политических интриг при дворах чжухоу в первой половине Чуньцю и внутри уделов-кланов во второй буквально насыщены сообщения «Цзо-чжуань». О том же говорится в «Го юе», а также в лаконичных текстах Сыма Цяня (подробнее см. [59а]). Впрочем, интрига, обычно имевшая своей главной целью династийный переворот или смену наследника, была своего рода мягкой формой политической борьбы, никогда не оторванной от других форм. Напротив, она обычно легко и незаметно переходила в иную, более жесткую и кровавую форму, в заговор.

Речь идет не о том, что скрытная дворцовая интрига, связанная чаще всего борьбой за право наследования или за престол, была вовсе бескровной. Без крови дело не обходилось практически никогда. Имеется в виду несколько иное: в случае элементарной и тем более удавшейся интриги обычно устранялся (уничтожался либо изгонялся) законный наследник, а его место занимал новый. Или свергался с престола один правитель, а освободившийся трон занимал специально вызывавшийся из эмиграции родственник изгнанного, имевший более или менее легитимные права на престол. Нередко выбор нового правителя или наследника зависел от могущественных интриганов вроде сунского Хуа Ду. Естественно, дело могло обойтись без крови, но могла и пролиться кровь какого-либо заупрямившегося или сопротивлявшегося наследника или кандидата на изгнание. Однако в любом случае при этом дело обычно обходилось малой кровью, страдал лишь один человек, реже несколько, с ним связанных. Иначе все выглядело, если интрига с самого начала замышлялась как заговор.

В этих нередких случаях в нее обычно вовлекалось несколько влиятельных должностных лиц либо ближайших родственников того, против которого интрига была направлена. Разрабатывались детали заговора, и независимо от того, завершался ли он успешно или терпел неудачу, в итоге всегда текло немало крови. Уничтожались и изгонялись целые группы представителей влиятельной знати, служивших опорой того, кто был мишенью или, наоборот, инициатором заговора. Порой, как то было в царстве Ци в середине VI в. до н.э. с Цуй Чжу, заговор сопровождался контрзаговором, так что все царство длительное время буквально тряслось от кровавых разборок на верхах.

Если заговор и по объему потрясений для общества, и по количеству пострадавших был как бы второй стадией политической борьбы, то третьей такого рода стадией становились кровавые междоусобицы в различных царствах и княжествах, столь обычные в период Чуньцю. Нередко начинались они с тайной интриги (как то было при уничтожении могущественного клана Ци в царстве Цзинь), плавно перетекавшей в хитроумный заговор, в который, как правило, вовлекались многие (в случае с цзиньским Ци от правителя до шпионов-соглядатаев). По получении необходимого компромата начинался заключительный этап всей комбинации, сводившийся к истреблению клана. Междоусобицы могли разгораться и по иным сценариям. Иногда они, как в случае с мятежом чуского клана Жо-ао или попыткой незадачливого луского Чжао-гуна в открытой схватке с всемогущим кланом Цзи вернуть власть в царстве, завершались крупномасштабным военным столкновением. Но практически почти в любом случае начинались они с тайной интриги, а затем плавно перемещались с одной стадии на вторую (заговор) и со второй — на третью (открытая политическая схватка).

Все рассмотренные выше формы и стадии внутриполитической борьбы часто протекали не только на фоне, но и в тесной взаимосвязи с войнами между царствами, которых в период Чуньцю было весьма много. Нельзя сказать, что все они были связаны с интригами, заговорами и внутренними междоусобицами. Совсем напротив, многие из них были естественным результатом длительного политического противостояния. Вспомним, в частности, войны между крупнейшими из царств — Цзинь и Чу, имевшими наибольшее значение и соответственно очень полно отраженными в сообщениях источников. Впрочем, хорошо известно из тех же сообщений, что немало было и таких войн, где многое зависело от случайности (или все же от интриги?), как то было, например, с карательной экспедицией цзиньского Ци Кэ против царства Ци.

Разумеется, этот поход начался отнюдь не только потому, что был оскорблен цзиньский посол Ци Кэ (хотя подобного рода акция всегда и везде воспринималась как casus belli). Можно считать, что оскорбление было лишь поводом, тогда как причиной были разногласия между царствами, имевшие более серьезную основу. Пусть так. Но разногласия бывали часто, и далеко не всегда они разрешались войнами. Нередко находили возможность избежать их в ходе переговоров, для чего, собственно, и существовала достаточно развитая древнекитайская дипломатия. Поэтому сам по себе повод, резко обостривший разногласия и имевшуюся до того напряженность (которую цзиньский посол и был послан как-то сгладить), являлся, как следует полагать, результатом некоей внутрициской интриги, цели которой — не говоря уже об авторах — остаются неясными. Особенно если иметь в виду драматические для Ци результаты похода цзиньского Ци Кэ.

Таким образом, внутриполитическая борьба, ведшаяся в царствах чжоуского Китая, — в основном вокруг трона и во имя интересов, связанных с ним, — выглядела по-разному в зависимости от обстоятельств, а иногда и затрагивала отношения между царствами. В любом случае борьба имела свою динамику развития, свои основные формы и стадии. Однако, имея это в виду, нельзя вместе с тем забывать, что четкое деление на формы и стадии весьма условно, в конкретной действительности существовало большое разнообразие форм и методов политических конфликтов. Важно также принять во внимание, что эта борьба, стимулировавшаяся в основном личностными (корыстными, амбициозными) интересами наследственной знати в рамках каждого из царств и княжеств чжоуского Китая, происходила на более общем и объективно задававшем тон фоне столкновений между царствами и княжествами.

Этот последний фактор особенно важно учитывать, ибо он означал, что в чжоуском Китае существовало мощное поле напряжения, вызывавшееся политическим полицентризмом, чаще всего сводившимся к полярному бицентризму Цзинь—Чу. Напряженность же не только вела к нестабильности и провоцировала войны между чжухоу и их коалициями. Она создавала благоприятные условия для внутриполитической борьбы, принимавшей форму интриг, заговоров и междоусобиц. Можно в связи с этим предположить, что, если бы заговорщикам и интриганам некуда было бежать (т.е. если бы не существовали соперничавшие и готовые поддержать мятежников и политических эмигрантов государства), количество интриг, заговоров и внутренних конфликтов явно было бы более скромным и они соответственно играли бы не столь значительную роль в жизни чжоуского Китая периода Чуньцю. Но де-факто они играли такую роль, и именно поэтому на формы, характер, методы политической борьбы и на динамику ее в период Чуньцю следует обратить специальное внимание.

Справедливости ради необходимо для начала упомянуть о том, что интриги, заговоры и разгоравшаяся на этой почве открытая политическая борьба не были внове в чжоуском Китае и до периода Чуньцю. Напротив, они имеют достаточно длительную историю и восходят едва ли не к началу Чжоу, когда братья Чжоу-гуна Гуань и Цай выступили против него, обвинив в попытке узурпации власти, но при этом намереваясь — если полагаться на данные источников — не столько прийти к власти самим, сколько восстановить уже поверженную династию Шан. До сих пор не вполне ясны причины и мотивы восстания братьев Чжоу-гуна, но скорее всего шанский правитель был для них лишь имеющей легитимное право на власть ширмой, а смысл интриги и заговора, вылившихся затем в трехлетнюю полномасштабную войну, был именно в том, чтобы сместить с должности всесильного регента Чжоу-гуна и занять его место.

Здесь особенно важен вопрос о легитимной ширме. Как о том уже шла речь в первом томе [24, с. 220-227], победитель шанцев У-ван чувствовал себя после победы неуверенно именно потому, что не ощущал себя легитимным наследником Шан. И такого рода неуверенность существовала среди правящей верхушки чжоусцев достаточно долго, пока Чжоу-гун не одолел мятежников и, расправившись с восставшими шанцами, не сумел обеспечить легитимность династии Чжоу с помощью гениальной по своей сути идеологемы небесного мандата. Став благодаря этой доктрине сакрально освященными легитимными правителями, чжоуские ваны в последующем чувствовали себя на троне вполне уверенно, хотя это не избавило некоторых из них от потрясений. Имеется в виду прежде всего все тот же Ли-ван.

Именно с Ли-ваном связаны зафиксированные в источниках политическая интрига, заговор и междоусобная война. Трудно сказать, почему все это выпало на долю одного правителя, к тому же далеко не слабого. Быть может, именно стремление Ли-вана проявить силу и повлекло за собой в изменившихся не в пользу чжоуских ванов условиях все его несчастья. Но как бы то ни было, в годы его правления были и мятеж могущественного вассала Э-хоу, и восстание населения столицы, и, наконец, изгнание самого вана, причем всему этому явно предшествовал заговор приближенных правителя.

Следующим по времени правителем, имя которого в древнекитайской традиции оказалось тесно переплетенным с интригами и заговорами, завершившимися полномасштабным военным конфликтом, был незадачливый Ю-ван, лишившийся и трона, и жизни. Согласно уже упоминавшемуся преданию, инициатором политической интриги была коварная и честолюбивая красавица Бао Сы, заставившая правителя сделать наследником своего сына, после чего бежавший из столицы старший сын и легитимный наследник вана, будущий Пин-ван, был поддержан дедом, тестем Ю-вана, который и призвал на помощь жунов. Результатом этих событий стала ликвидация западночжоуского и без того уже крайне ослабевшего военно-политического образования и превращение восточночжоуского Китая в феодально-раздробленную политическую структуру, в рамках которой власть вана распространялась лишь на его домен.

Все три эпизода ложатся в единую линию: от политически сильного Чжоу-гуна, одолевшего интриганов и заговорщиков и надолго ликвидировавшего саму возможность повторения чего-либо подобного, к менее могущественному Ли-вану, в конечном счете потерпевшему поражение от интриганов и заговорщиков, и, наконец, к слабому и неумному, не умевшему адекватно оценить политическую обстановку Ю-вану, потерявшему почти все приобретения его предшественников. Эта линия развития событий свидетельствует не только о прогрессировавшем в западночжоуское время ослаблении власти центра, но также и об усилении тех, кто был рядом с правителем. Иными словами, складывались потенциальные возможности для увеличения давления на легитимного правителя и для снижения значения его легитимности по мере укрепления его вассалов.

В годы правления безликого Пин-вана эти возможности стали активно реализовываться уже на другом уровне, на уровне наиболее крупных из уцелевших уделов, превратившихся в практически самостоятельные царства. Об этом свидетельствуют в первую очередь события в Цзинь, начало которым было положено созданием субудела в 745 г. до н.э. в Цюйво. Они сопровождались многочисленными интригами, заговорами и междоусобицами на протяжении свыше чем столетия, вплоть до воцарения Вэнь-гуна, ставшего затем гегемоном и обеспечившего относительный порядок не только в своем царстве, но и во всем чжоуском Китае. Впрочем, политическая борьба в Цзинь продолжалась и после Вэнь-гуна, хотя она несколько изменилась и отдалилась от трона, уйдя на следующий уровень, на уровень усобиц между могущественными кланами.

Однако в данной главе речь пойдет о внутриполитической борьбе не только в Цзинь, но и в иных царствах, о тех разных формах, которые такая борьба принимала, и о тех результатах, к которым она в каждом отдельном случае вела. Иными словами, задача главы — выделить основные модели развития внутриполитических событий и обратить первостепенное внимание на политический аспект процесса многосторонней трансформации царств и княжеств чжоуского Китая в период Чуньцю. Начнем с царства Цзинь, самого могущественного из всех.




1Хотя степень централизации раннего Чжоу была, очевидно, преувеличена Г.Крилом, назвавшим это государство империей [174], нельзя недооценивать того, что было сделано для создания административной структуры первыми чжоускими правителями, начиная с Чжоу-гуна. Имеется в виду, в частности, формирование определенных правовых норм с системой наказаний и штрафов. Об этом писал Крил, его дело продолжают синологи нового поколения [177].
загрузка...
Другие книги по данной тематике

А. Ю. Тюрин.
Формирование феодально-зависимого крестьянства в Китае в III—VIII веках

Ричард Теймс.
Япония. История страны.

Леонид Васильев.
Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

Л.C. Васильев.
Древний Китай. Том 3. Период Чжаньго (V-III вв. до н.э.)

Э. О. Берзин.
Юго-Восточная Азия в XIII - XVI веках
e-mail: historylib@yandex.ru