Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Проблемы генезиса китайского государства

Территориально-административная структура

Район Аньяна оказался для шанцев своеобразной землей обетованной. Укрепившись там, они начали энергично осваивать пустующие — да и не только пустующие — соседние территории. Увеличиваясь в числе в условиях стабильного оседлого существования, подданные иньского вана успешно расселялись вокруг новой столицы, закладывая тем самым основу для последующего расширения границ и роста сферы влияния, политического могущества Шан-Инь.

В иньских гадательных надписях начиная со времен У Дина содержится множество записей о создании новых поселений:

«Построил большое поселение (и) в...»;
«Создал большое и в земле Тан»;
«Ван [решил] возвести и. Предки-ди согласны»;
«Я [намереваюсь] построить и»;
«Я построил это и» [330, с. 321—322].

В генеральной сводке Сима Кунио приведены 44 надписи о строительстве поселений-и (см. [99, с. 159]), из чего следует, что создание нового поселения для очередного сегмента разросшейся общности было обычным делом в Шан-Инь. Однако при всей рутинности подобной акции, как таковой, учреждение каждого нового и не могло не быть делом исключительной политической важности. Чжан Чжэнлан особо подчеркивал, что строительство поселений было «делом вана», который лично заботился о том, кого и куда послать для возведения нового и, кому жить в нем [321, с. 114].

Сооружение нового поселения означало не просто наделение землей очередной группы иньцев, не только вычленение из разраставшейся общности какого-то коллектива переселенцев, но прежде всего и главным образом формирование нового подразделения в рамках сложившейся административно-политической структуры. Подразумевалось, что его глава не только будет реально руководить им, но и приобретет немалую политическую силу, фактически окажется в рядах титулованной владетельной знати. Все эти соображения принимались во внимание при учреждении где-то вдалеке от столицы новых и, которым предстояло стать как форпостами иньской культуры, так и полуавтономными региональными подразделениями разраставшегося коллектива. Вполне вероятно, в частности, что новые поселения создавались для близких родственников правителя и важных сановников, для тех, кто в силу его родственной близости к вану или высокого социального положения мог претендовать на соответствующий политический статус, приобретавшийся при назначении его руководителем нового поселения, т, е. при превращении в регионального администратора и владетельного аристократа. Чжан Гуанчжи со ссылкой на одну из ранних работ Ху Хоусюаня отмечает: «Надписи на гадательных костях свидетельствуют, что многие сановники шанского двора, так же как и некоторые принцы и супруги вана, имели вне столичной зоны собственные огражденные стенами поселения, откуда они, видимо, получали часть своих доходов» [99, с. 161].

Процесс создания новых поселений и соответственно освоения все большей территории вокруг столичной зоны шел медленно и постепенно. Возможно, что со временем разраставшиеся вокруг столицы первоначальные поселения тоже давали начало отпочковывавшимся от них дочерним коллективам и, в свою очередь, обрастали тяготевшими к ним поселками-и. Во всяком случае в то время как число записей о создании ваном новых и ограничивалось немногими десятками, общее количество таких поселений в шанскую эпоху, по подсчетам Дун Цзобиня, равнялось примерно тысяче [99, с. 210]. Стоит напомнить также, что рассматриваемый процесс шел не в вакууме. В сравнительной близости от шанцев проживали соседские этнические общности, как родственные, так и чужие им, как освоившие в той или иной степени нововведения бронзового века (Ся?), так и незнакомые с ними (неолитические земледельцы). Могущество Шан-Инь, его культурный потенциал и политическое влияние создавали определенное поле тяготения. Это вело к тому, что часть иноплеменников по мере экспансии шанцев инкорпорировалась ими и включалась в состав Шан-Инь (за счет чего также могло увеличиваться число поселений-и). Другая часть их, напротив, под влиянием внешней угрозы ускоряла темпы развития и через трибализацию достаточно быстро конституировалась в самостоятельные политические структуры типа чжоуской. Третья, к которой принадлежали более отдаленные и нередко занимавшиеся преимущественно скотоводством этнические общности, ограничивалась, видимо, трибализацией без быстрого формирования самостоятельной политической структуры.

Можно заключить, что к концу периода Шан-Инь иньская общность стала уже достаточно многочисленной. Разросшись за счет внутренних ресурсов и, возможно, адаптации части иноплеменников, она, по подсчетам Сюй Ляньчэна, достигла примерно 150—200 тыс. [297, с. 131]. Видимо, эта цифра близка к истине, особенно если принять во внимание, что территория расселения иньцев охватывала десятки тысяч квадратных километров (согласно Чжан Гуанчжи, она с севера на юг простиралась примерно на 165 км [99, с. 70—71]). И хотя о сколько-нибудь очерченных границах ее не может идти речи, в принципе упомянутые размеры, судить о которых позволяют археологические находки шанского времени, достаточно впечатляют.

Что касается внешних по отношению к иньцам территорий, то они вряд ли были плотно заселены, особенно на западе и севере, откуда шанские поселения наиболее часто подвергались набегам со стороны воинственных соседей. Однако тем не менее все окружавшие шанцев племена и политические образования явственно тяготели к району расселения иньцев и были, по сути, частью политической метаструктуры с центром в виде столицы шанского вана.

Метаструктура состояла из трех зон — внутренней, промежуточной и внешней, которые в Шан-Инь графически воспринимались как концентрические квадраты, ориентированные по странам света [330, с. 325], что было свойственно пространственным представлениям древних китайцев. Географическим ориентиром, т. е. центром зональной схемы, считалась столица иньского правителя с тяготевшей к ней ближней округой, находившейся в сфере администрации вана. Видимо, территориально это была та площадь, которую освоило в районе Аньяна первое поколение переселившихся туда шанцев 2.

В центральной зоне, радиусом едва ли превосходившей несколько десятков километров, размещалось немало поселений, включая и столицу вана. Вокруг них были расположены пахотные земли, различного рода луга и угодья, резервные территории и земли специального предназначения (включая леса), использовавшиеся для облавных охот, военных тренировок, для сбора и формирования войск в случае больших экспедиций [103, с. 200—201]. Эта зона была основным объектом забот иньского вана и его администрации; именно о ней больше всего сведений в надписях.

Промежуточная зона, возникшая в ходе расселения дочерних общин и ассимиляции местного нешанского населения с последующей адаптацией его шанцами, состояла из немалого числа мелких и более крупных полуавтономных региональных подразделений, которые не находились под непосредственным административным контролем центра. Однако ван постоянно уделял внимание этим подразделениям, которые в его восприятии группировались по странам света:

«В Шан получен [урожай], на восточных землях
получен урожай,
на южных землях получен урожай, на западных землях
получен урожай,
на северных землях получен урожай» [330, с. 316];
«Ту-фан вторглись на наши восточные окраины (би), разрушили два поселения; Цюн-фан также вторглись на поля наших западных окраин (би)» [330, с. 322].


Из многих аналогичных надписей явствует, что промежуточная зона — при всей автономности входивших в нее административных единиц — не только была в поле внимания вана, но и составляла в некотором смысле единое целое со столичной зоной. Не случайно специалисты подчас выделяют лишь два территориальных пояса — внутренний (нэй-фу) и внешний (вай-фу). В таком членении есть определенная логика, поскольку весь внутренний пояс был территорией расселения собственно иньцев и потому подлежал бесспорной юрисдикции вана, осуществлявшейся либо непосредственно, либо опосредованно, через региональных администраторов. Ван заботился об урожае, о благополучии на окраинах, о благоденствии региональных администраторов, что находилось в достаточно резком контрасте с его отношением к властителям внешней зоны: нет ни одного свидетельства о том, чтобы ван заботился об урожае там [330, с. 639]. Иными словами, разница между самими иньцами с их землями (сы-ту) и соседями внешней зоны (сы-фан) была наиболее существенной. Однако с точки зрения темы данной работы не менее важно обратить внимание и на различие между двумя внутренними зонами. Ведь именно процесс формирования промежуточной зоны показывает, как возникали и какую форму принимали социальные, экономические и политические отношения на заре государственности в Китае, или, более конкретно, как первоначальное простое протогосударство шанцев трансформировалось в сложное составное чифдом с иерархическим подчинением центру периферийных образований, складывавшихся по его образу и подобию и превращавшихся в его региональные подразделения.

Данные иньских надписей позволяют предположить, что промежуточная зона состояла из многих десятков как мелких (2—4 поселения), так и крупных (30—40 поселений) региональных подразделений [330, с. 322; 103, с. 201]. В качестве их управителей выступали титулованные аристократы, обычно связанные клановыми узами с населением управляемых ими районов. Совпадение этнонима, топонима и личного имени руководителя регионального подразделения было нормой, которую зафиксировали многие специалисты (см., например, [46, с. 116— 117; 177, с. 102, прим. 37; 257, с. 210]). Эта идентификация могла быть результатом изменения самоназвания переселявшейся группы, причем новое имя могло быть как топонимом, так и именем основателя (первого лидера) отпочковавшейся группы 3, как то бывало, в частности, в начале Чжоу. Существенно, что затем новое имя становилось устойчивым клановым знаком — именно им именовались все последующие руководители данной общности.

Подсчеты титулованных имен показали, что в гадательных надписях фигурирует приблизительно 35 хоу, 40 бо, 64 фу, 53 цзы, а также небольшое число тянь и нань [99, с. 190, 217]. Количество весьма внушительное, даже если принять, что далеко не все принцы (цзы) и супруги (фу) ванов имели собственные уделы-кланы в виде региональных подразделений промежуточной зоны (не исключено, что многие из них — как то бывало и в Чжоу — довольствовались небольшими хозяйствами типа служебных бенефициев в столичной зоне, рядом с их дворцами). Были ли все региональные подразделения равноправны и равновелики? Специальное исследование, проведенное Д. Китли в неопубликованной им еще рукописи 1978 г., часть материалов и выводов из которой была включена в книгу Чжан Гуанчжи, показало, что индекс частоты упоминаний имен в связи с исполнением службы вана, его приказов, участием в походах, охоте, гаданиях, жертвоприношениях и т. п. (всего 39 критериев) позволяет вычленить из примерно 200 имен некоторые с весьма высокими показателями (от нескольких сотен до нескольких тысяч упоминаний). Это дало основание для важного итогового вывода, что отдельные региональные подразделения (с высоким индексом) могли быть не просто более крупными и влиятельными, но даже и своего рода «государствами в государстве» (точнее — протогосударствами в крупном протогосударстве) и, в свою очередь, объединять в своих рамках по несколько тяготевших к ним полуавтономных поселений-кланов [99, с. 217—219]. Вывод вполне подкрепляется данными уже упоминавшихся надписей, свидетельствующих о существовании крупных региональных подразделений, объединявших до 40 поселений.

Внешняя зона состояла из племенных образований (фан), появление которых было, возможно, вызвано к жизни ускоренным процессом трибализации в условиях вызова, который был брошен протогосударством Шан его соседям в бассейне Хуанхэ (может быть, и южнее, в бассейне Янцзы). Зона эта на протяжении веков имела явственную тенденцию к постепенному отдалению ее от центра обитания шанцев, причем параллельно шел процесс ассимиляции по меньшей мере некоторых из фан, как о том на конкретном примере Ян-фан упомянул в своей статье Чжан Чжэнлан [321, с. 107—108]. Согласно некоторым подсчетам, количество фан (до-фан), колеблясь от 33 до 8, постепенно, хотя и с реверсиями, сокращалось на протяжении аньянской фазы [99, с. 248].

Племена внешней зоны, земледельцы и кочевники, более или менее устойчиво обитали в фиксированном надписями географическом районе на северных, южных, западных или восточных границах Шан. Трудно сказать, сколь далеко прошли они по пути становления ранних форм сложной социальной структуры и политической администрации. Видимо, многие из них достигли уже немалых успехов в этом направлении, о чем говорит факт существования вождей таких фан, обычно именовавшихся в надписях сводным термином фан-бо или бан-бо [330, с. 323]4.

Чжан Гуанчжи склонен считать чуть ли не все такие фан именно политическими образованиями, а не этнокультурными общностями на том основании, что культурные ареалы (насколько их можно проследить археологически) не совпадают с очерченными в иньских надписях ареалами политической активности тех или иных фан [99, с. 253]. Видимо, сетка родственных связей и этнической близости действительно могла не совпадать с номенклатурой фан, но этого явно недостаточно для вывода о том, что все фаны были уже именно политическими структурами типа хотя бы ранних протогосударств. Таковыми были, судя по всему, лишь некоторые из них, в частности Чжоу.

Подводя итог, отметим, что для обозначения региональных правителей промежуточной зоны и вождей племен-фан использовался один и тот же титул — бо, символизировавший как их привилегированную позицию по отношению к возглавлявшимся ими структурам, так и их подчиненное положение по отношению к иньскому вану. Можно добавить, что такое равенство соответствовало до известной степени и близости в статусе: полуавтономный региональный правитель подчас чувствовал себя не более связанным с ваном, чем вассальный вождь фан, например чжоуский гун. Более того, иногда региональный правитель выступал против вана, тогда как вождь фан оказывался верным и преданным его вассалом, а в других случаях тот и другой могли объединяться в акциях против вана [45, с. 17—18]. И все-таки это не меняло самого генерального принципа: внешняя зона, даже лояльная и дружественная по отношению к вану, была чуждой шанцам, тогда как промежуточная в любом случае была иньской.




2 Из текстов «Чжушу цзинянь» о взаимоотношениях Ся и Шан, приводившихся выше, складывается впечатление, что чжоусцы нередко производили этноним из топонима: когда шанцы из Шанцю переместились в Инь, их предводитель стал именоваться «иньским хоу», а после возврата в Шанцю — снова «шанским хоу». Правда, после обоснования Чэн Тана в Бо очередного переименования не последовало. Словом, явственно прослеживаются как определенный принцип, так и непоследовательность в его применении.. Возможно, ситуация имеет какое-то рациональное объяснение, но для уяснения ее пока не хватает материала. Несомненно, однако, что по отношению к названию «Инь» принцип срабатывал. Обратив на это обстоятельство внимание, можно предположить, что то место, куда переселились шанцы в последний раз (район Аньяна), действительно называлось Инь и было одним из прежних местонахождений шанцев (или одной из ветвей протошанцев). Отсюда и этноним «Инь», прочно закрепившийся за шанцами в лексике чжоусцев и, возможно, не только их одних. Сами же шанцы, вполне вероятно, к моменту перемещения в район Аньяна уже достаточно прочно утвердились в своем самоназвании, чтобы не менять его при каждом очередном переселении.
3 Здесь нужно оговориться. Как упоминалось, современные специалисты отождествляют сяотуньское городище с Инь. Но было ли оно реальной столицей шанского вана? Сомнения на этот счет все еще существуют, причем не только в варианте Миядзаки («Сяотунь — город мертвых»). Дун Цзобинь, а за ним и Чжан Гуанчжи склонны считать, что подлинной столицей шанского вана был город Шан (Да-и-Шан, Да-Шан-и — «большой город Шан» — в надписях на костях), который они локализуют в современном районе Шанцю, к югу от Хуанхэ. С этой локализацией города Шан согласны такие видные ученые, как Ли Цзи [197, с. 262, карта] и Чэнь Мэнцзя. Но где была все же столица?
4 Надо признать, что воспроизведенные Чжан Гуанчжи аргументы Дун Цзобиня весьма весомы [99, с. 211—213]. И все-таки их явно недостаточно для того, чтобы отказаться от давно уже принятого и реально подтверждаемого археологическими находками представления о том, что столицей иньцев было сяотуньское городище. Видимо, это было учтено Чэнь Мэнцзя, который предложил компромиссное решение: встречающиеся в надписях сочетания Цю-шан и наименование Шан он закрепил за районом Шанцю, Да-и-Шан и Тянь-и-Шан отождествил с поселениями в других местностях, а Чжуншан счел обозначением сяотуньского (аньянского) городища [330, с. 258]. Едва ли подобный компромисс приемлем. Ведь в некоторых надписях знак Шан стоит в позиции, равной понятию Чжуншан (т.е. «Шан, расположенный в центре»). Видимо, пока археология еще не в состоянии подкрепить ту интерпретацию, согласно которой Шан следует искать вне сяотуньской столичной зоны, т. е. в Шанцю, целесообразнее исходить из того, что Чжуншан и Шан (равно как и Да-и-Шан, Тянь-и-Шан) все-таки варианты единого понятия, которым обозначали столицу иньского вана в районе Аньяна.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

М. В. Воробьев.
Япония в III - VII вв.

А. Ю. Тюрин.
Формирование феодально-зависимого крестьянства в Китае в III—VIII веках

Майкл Лёве.
Китай династии Хань. Быт, религия, культура

Коллектив авторов.
История Вьетнама

Эдвард Вернер.
Мифы и легенды Китая
e-mail: historylib@yandex.ru