Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонард Вулли.   Ур халдеев

Глава IX. Навуходоносор II и последние дни Ура

В книге пророка Даниила о Навуходоносоре сказано следующее: «...он пришел в царский дворец в Вавилоне. Заговорил царь и сказал: „Не этот ли Вавилон великий построил я, не этот ли дом царский воздвиг я силой власти моей во славу своего величия?”» В данном случае слова пророка вполне оправданы. Так похвалялся царь. В 700-х годах до н.э. Вавилон намного превосходил по величине все окруженные стенами города, известные в истории. И построил его Навуходоносор. Он срыл сооружения предшественников и поставил на их месте свои гигантские здания. Поэтому современному археологу так трудно отыскать здесь, под глубоко залегающими фундаментами верхних пластов, что-либо древнее построек Навуходоносора. На площади более двадцати пяти квадратных километров буквально все здания возведены этим царем. К тому же активность Навуходоносора не ограничивалась одной столицей. В Уре он тоже предпринял обширные работы, которые должны были значительно изменить облик города.

Я полагаю, что Навуходоносор начал свои работы в Уре уже на закате жизни. Первое место, естественно, занимал Вавилон, и вряд ли царь приступил бы к благоустройству провинциальных городов, если бы не добился заметных успехов в столице. А для реконструкции Вавилона потребовалось немало времени; многие согласятся с тем, что сорокатрехлетнее царствование Навуходоносора было не слишком длительным сроком для завершения этой гигантской работы. Несомненно одно: кратковременное правление трех преемников Навуходоносора вообще не оставило в Уре следов, а когда всего шесть лет спустя после смерти Навуходоносора трон перешел к Набониду, в городе оставалось еще множество незавершенных работ. Если бы Навуходоносор успел осуществить свой план реконструкции, картина была бы иной.

Мы знаем, что Набонид зачастую лишь достраивал то, что начал строить Навуходоносор. Отличить, какая часть здания построена одним царем, а какая — другим, не всегда легко, а иногда и невозможно. Впрочем, это [221] не имеет большого значения. Гораздо важнее другое: узнать, как выглядел Ур в VI в. до н.э., когда работы, предпринятые обоими царями, были уже завершены.

Наша задача сильно осложняется тем, что Навуходоносор был индивидуалистом и новатором: об этом можно судить хотя бы по полной перестройке всего Вавилона. Даже в вопросах религии он, как мы увидим ниже, всегда старался идти своим, особым путем. А Набонид, наоборот, был приверженцем древних традиций и старины. Он гордился тем, что сумел восстановить тот или иной старый храм в точном соответствии с первоначальным планом, как он сам говорил: «не изменив ничего даже на толщину пальца». Естественно, Набонид относился с неодобрением к трудам своего предшественника и в отдельных случаях мог даже исправлять его сооружения, если они отступали от ортодоксальных образцов. Так, например, Навуходоносор похвалялся, что на зиккурате он построил «...Эгишнунгал, храм Сина (Нанна) в Уре». Здесь речь шла о центральном сооружении священного квартала. Кроме того, как мы знаем, он перестроил большой двор и, может быть впервые, воздвиг два святилища в углах, образуемых тремя большими лестницами, ведущими на зиккурат. Совершенно очевидно, что какие-то работы он вел и на самом зиккурате, но здесь не сохранилось ни одного его кирпича. Возможно, хотя и маловероятно, что Навуходоносор оставил реконструкцию зиккурата напоследок и не успел ее осуществить. Гораздо вероятнее другое: он завершил или начал здесь перестройку, однако Набониду она показалась неправильной, и он приказал все убрать. Изучение развалин зиккурата убедило меня в том, что Навуходоносор не собирался просто восстанавливать древний оригинал времен Урнамму, — это было бы не в его характере, — но что именно хотел он здесь воздвигнуть, мы не знаем, — следов не осталось. Зато сам зиккурат нововавилонского периода сохранился хорошо, и мы можем описать его со всеми подробностями.

Набонид нашел нижнюю ступень древней башни в отличном состоянии. Даже сегодня, спустя еще две с половиной тысячи лет, стены Урнамму, сложенные из обожженного кирпича на битумном растворе, противостоят разрушительной работе времени. Поэтому вавилонскому царю нужно было только облицевать ступени трех [222] лестниц, починить их откосы и снова поставить на стыке лестниц надвратную башню с куполом. Но выше первой ступени лежали одни развалины. Независимо от того, убрал Набонид следы работ Навуходоносора и прочих более ранних строителей, таких, например, как Синбалатсуикби, или нет, здесь ему пришлось отказаться от своего излюбленного метода реставрации с точностью «до толщины пальца», ибо здесь реставрировать было нечего. Правда, нам удалось путем тщательных раскопок восстановить план и облик зиккурата третьей династии, но ведь древний царь не располагал методами современной науки, да и времени у него было мало. Набонид просто начал раскапывать угол нижней платформы: мы нашли это отверстие, тщательно заложенное потом кирпичами самого Набонида. Здесь в кирпичной кладке, как он сам об этом с восторгом рассказывает, царь обнаружил табличку, сообщающую, что постройка башни была начата Урнамму и завершена его сыном Шульги. Однако никаких указаний на то, как выглядела эта башня, Набонид не нашел. Единственное, что ему оставалось, это сохранить и использовать нижнюю ступень как основание для зиккурата собственной конструкции. Так он и сделал. Но в течение столетий даже форма зиккуратов подвергалась изменениям. Набонид этого не учел и построил здание, совершенно не похожее на древний храм, который он хотел восстановить. Нововавилонский зиккурат вместо трех этажей имел семь. С фасада он был необычайно эффектен. Три лестницы вели снизу к квадратной башне с круглым куполом, стоявшей на нижней ступени. На этой ступени громоздилось еще шесть уменьшающихся этажей, соединенных как бы спиральной лестницей, обегавшей башню кругами. Лестница обрывалась на верхней площадке, где стоял храм Нанна — небольшое квадратное сооружение из ярко-синего глазурованного кирпича, увенчанное золотым куполом. Этот облик зиккурата довольно точно соответствует описанию вавилонской башни, которое дает греческий историк Геродот. Поэтому вполне возможно, что зиккурат Ура, как и зиккурат Вавилона, тоже был ярко раскрашен, — каждый этаж в свой цвет, соответствующий цветам планет. Нижняя ступень наверняка была черной, — на ней сохранились остатки битумного покрытия, — а на самой вершине были разбросаны глазурованные кирпичи святилища Нанна. [223]

Впрочем, в некоторых отношениях внешний вид зиккурата был обманчив. Например, лестница не могла подниматься вокруг всей башни беспрерывной спиралью: кирпич и раствор не выдержали бы такой нагрузки. Поэтому в действительности пролеты лестниц располагались лишь по фасаду здания. Несмотря на страшные разрушения, от зиккурата царя Набонида сохранилось достаточно деталей, чтобы по ним восстановить его конструкцию. Когда поднимаешься по одной из трех больших лестниц и проходишь через квадратную башню на первую террасу, чуть правее видишь узкий пролет кирпичных ступенек, которые ведут вверх по фасаду стены на вторую террасу. Ступеньки доходят только до угла второго этажа. Дальше вокруг всей башни по второму этажу тянется горизонтальный проход середины фасада, где находилась неглубокая ниша, судя по описанию Геродота, подобная нише, имевшейся на Вавилонской башне. Здесь нужно повернуть налево и подняться по второму небольшому лестничному пролету, который на сей раз идет по стене фасада до середины налево. На третьем этаже такой же горизонтальный проход вокруг всей башни приводит опять к середине фасада, а оттуда третий лестничный пролет идет вверх направо на горизонтальный проход четвертого этажа, и т. д.

Общая высота «Горы бога», на вершине которой стоял храм Нанна, превышала пятьдесят три метра. Мы нашли только мощенную кирпичом нижнюю террасу. Судя по мостовой, Набонид выровнял всю платформу, уничтожив ступенчатую конструкцию первого этажа Урнамму, так что по краям платформы пол нововавилонского периода лежал почти на три метра выше древнего пола. Второй этаж соответствовал виду древнего сооружения, но здесь на его фасаде справа мы обнаружили первую маленькую лестницу с уцелевшими ступеньками. Стена левой половины фасада почему-то выступала вперед как раз до уровня этой лестницы. Это нас удивило. Стена и подпорная стенка лестницы были украшены плоскими контрфорсами, такими же, как на нижней платформе Урнамму, Дальше второго этажа ничего не сохранилось.

Мы долго бились над реконструкцией этого сооружения и лишь со временем поняли, что, если представить себе третий этаж точно таким же, как второй, но с обратным ходом лестницы, — от середины фасада нале-[224]



Реконструкция зиккурата Набонида. [225]

во, — а четвертый с такой же лестницей справа, как на втором этаже, и так далее до седьмого, — все встанет на свои места. Такая реконструкция не только соответствует уцелевшему наземному плану, но и дает нам облик строго симметричного здания значительной высоты, очень похожего на описанную Геродотом Вавилонскую башню того же периода. Здесь не может быть простого совпадения. Я думаю, мы можем с уверенностью говорить о том, что воздвигнутый Набонидом «зиккурат Эгишнунгала, который царь обновил и восстановил на прежнем месте», был именно таким.

Основным сооружением Навуходоносора в Уре была стена теменоса. Стена вокруг теменоса существовала и при третьей династии, но она давно обветшала. Мы нигде не могли найти на ней даже следов восстановительных работ последующих царей.

Кроме того, до Навуходоносора, насколько нам известно, священный квартал бога луны, состоявший из скопления всевозможных религиозных сооружений, хотя и должен был по идее представлять собой нечто единое, в действительности не имел даже четких границ. В одном месте стены храма сливались в сплошную линию, в другом — здания стояли разбросанно, а кое-где постройки теменоса незаметно переходили в городские кварталы. Навуходоносор положил всему этому конец. Он наметил грубый прямоугольник длиной примерно триста шестьдесят шесть метров при ширине сто восемьдесят три метра, охвативший все основные здания бога Нанна, и обнес его стеной из кирпича-сырца. Это была двойная стена с междустенными помещениями. Плоские кровли междустенных помещений образовали по гребню стены широкий проход, удобный для маневрирования обороняющихся. Стена имела до десяти метров в толщину и, очевидно, до девяти метров в высоту. Фасад ее украшали двойные вертикальные ниши, характерные для внешних стен храмов. На теменос вели шесть укрепленных ворот. Главные ворота с высокой башней в глубине открывали путь прямо к воротам большого двора перед зиккуратом.

Большая стена теменоса частично сохранилась и кое-где возвышается метра на два, а то и больше. Но в отдельных местах, особенно на возвышенностях, где она ничем не была защищена, трудно отыскать даже ее следы. Мы не стали откапывать всю стену, — это не принесло [226] бы ничего нового и только ускорило бы разрушение дождем и ветром кладки из кирпича-сырца. Тщательно исследовав некоторые участки, мы на всем остальном протяжении стены лишь наметили ее план узкими траншеями, доходившими только до верхних рядов кирпичей. Таким способом нам удалось определить границы теменоса всего за восемь дней. Кое-где неожиданные изменения в направлении стены ставили нас в тупик. В самом деле, чем можно их объяснить? Местами, там, где задняя часть храма выдавалась за линию стены, ее безжалостно разрушали, и стена теменоса становилась задней стеной здания. А на некоторых участках линия стены изгибается, словно для того, чтобы охватить какое-то важное и почитаемое святилище. Но поскольку выветривание почвы зачастую не оставило никаких следов от этих святилищ, такое предположение остается неподтвержденным. Возможно, причина отклонений стены была гораздо проще. Исследования показали, что стену строили различные группы рабочих и у каждой такой группы был свой участок. Между ними не было надлежащей согласованности, поэтому основание стены на стыках участков не всегда совпадало, и линия получалась неровной. Вполне вероятно, что неправильные выступы стены объясняются несовершенством методов постройки древних мастеров-каменщиков.

Тем не менее стена теменоса была внушительным сооружением. С ее постройкой священный квартал приобрел совсем иной облик: он стал гораздо обособленнее, чем в недалеком прошлом. Однако, если говорить о боге луны, то он вовсе не нуждался в такой нелепой, дорогостоящей ограде, как это чудовищное кирпичное сооружение. Стена теменоса прежде всего была крепостной стеной. И в самом деле, в ее восточном углу стояло необычайно массивное квадратное строение, которое могло быть только крепостной башней и вряд ли подходило для каких-либо религиозных целей. Окружай священный квартал Нанна оборонительными сооружениями, как дворец земного царя, Навуходоносор тем самым возрождал древнее представление о боге — правителе города и военачальнике, дом которого служил последним опорным пунктом против врагов. Такое нововведение любопытнейшим образом переплетается со своеобразным уважением к старым традициям. [227]

Как я уже говорил, Навуходоносор перестроил большой двор Нанна. Он почти в точности восстановил план построек Синбалатсуикби, который вел здесь работы, но одновременно применил одно важное новшество. Двор всегда был расположен довольно низко, так что с него приходилось подниматься на террасу зиккурата по лестнице в юго-западных воротах. Навуходоносор поднял уровень двора, и большой двор стал как бы продолжением террасы Этеменигура, хотя прежде он был ниже ее. Когда мы начали здесь раскопки, нас удивил и сначала поставил в тупик толстый слой почвы с массой черепков расписной посуды эль-обейдского периода, почему-то оказавшийся между мостовыми Навуходоносора и Синбалатсуикби. Обычно строители поднимали уровень полов в зданиях тогда, когда старый пол оказывался погребенным под накопившимся с годами мусором. В таких случаях чаще всего верхушки обветшавших стен обрушивали внутрь, утрамбовывали обломки и на них настилали новую мостовую. Но откуда здесь взялись черепки Эль-Обейда? Они не могли попасть сюда с мусором и не могли упасть сверху. Остается единственное предположение: Навуходоносор поднял уровень большого двора не в силу необходимости, а намеренно, и грунт для этого был завезен сюда специально. Но мы знаем по собственному печальному опыту, что докопаться до пластов, богатых черепками эль-обейдского периода, чрезвычайно трудно. Навуходоносор мог бы найти любой другой грунт для засыпки двора с гораздо большей легкостью. И тем не менее... Ради чего же он старался добыть именно эту древнюю почву? Ответ на этот вопрос дают все те же «сторожевые будки» под полом, в которых устанавливали демонов — стражей дома: считалось, что лучше всего эти будки делать из древних кирпичей. Так и здесь, по-видимому, полагали, что земля с расписными черепками времен основания Ура должна освятить двор Нанна, который с незапамятных дней был хозяином и богом-покровителем города.

Таким образом, в данном случае Навуходоносор проявил благоговейный консерватизм. Зато во всех других он был настоящим новатором. В этом можно убедиться хотя бы на ярком примере реконструкции древнего храма Энунмах. Случайно храм Энунмах стал первым зданием, которое мы откопали в Уре. Низкий холмик [228] у подножия зиккурата выглядел весьма обещающе, и он нас не обманул. Первая же траншея, прорытая в его склоне, обнажила стену из обожженного кирпича, замыкающего мощеные комнаты. Это оказалось небольшое квадратное здание из пяти помещений. Против входа у задней стены вестибюля был кирпичный пьедестал для статуй. Четыре двери, — две в задней стене и по одной в боковых, — вели отсюда к комнатам в глубине здания. Две внутренние комнаты были совершенно одинаковыми: в каждой у двери стояла скамья, и каждую делила пополам перегородка. В дальней половине комнат у стены стояли алтари, а против них — кирпичные столы. Очевидно, здесь были святилища, в которых совершались религиозные обряды. Такими же одинаковыми выглядели и две внешние комнаты, но никаких признаков, по которым можно было бы определить их назначение, здесь не оказалось. Такое двойное устройство храма разъяснили нам надписи на кирпичах: это было общее святилище Нанна и его супруги Нингал, в котором каждое божество имело свой алтарь.

Перед зданием расстилался мощенный кирпичом двор, наполовину огороженный двумя крыльями стен из кирпича-сырца, пристроенными к ранее существовавшему квадратному зданию храма. Прямо перед входом стоял продолговатый кирпичный алтарь для приношений. Сбоку от него сохранились остатки второго, большего по размерам алтаря с закрытым стоком, который пересекал дорогу входящим в храм. Он явно предназначался для кровавых жертвоприношений. Жертву закалывали на алтаре, а ее кровь текла перед порогом святилища и, таким образом, доходила до бога, так же как и остальные приношения, которые возлагали на центральный алтарь.

На линии, соединяющей края стен из кирпича-сырца, мостовая опускалась на одну ступеньку, и дальше простирался широкий открытый двор. На кирпичах мостовой нет именных штампов, однако, судя по размерам и форме, это персидские кирпичи самых последних лет существования Ура. Так как соседние ворота в стене теменоса были восстановлены Киром,38) можно предположить, что он же реконструировал и этот храм. Любопытно отметить, как точно совпадают его расположение и отдельные детали [229] внутреннего устройства с расположением и устройством большого храма в Вавилоне персидского периода, описанного Геродотом. Но дальнейшие открытия оказались еще интереснее. Было совершенно очевидно, что, хотя полы и вымощены персидскими кирпичами, стены самого храма значительно старше. На внешнем дворе сквозь дыры в новой мостовой виднелся старый пол. Такой же двойной пол, наверное, был и в комнатах. Чтобы проверить это, я распорядился вынуть в одном из святилищ двенадцать кирпичей и копать под ними вглубь

В то время наши арабы-землекопы были еще неопытны, и мы все время твердили им, чтобы они ни в коем случае не трогали с места ни одного кирпича. Поэтому, получив мой приказ, они сначала никак не могли понять подобного святотатства, а потом вдруг решили, что мы ищем здесь спрятанное золото. Как ни пытался я их убедить, что нас интересует всего лишь второй мощенный кирпичом пол, мне это не удалось. Наладив работу, я вышел из здания, но через несколько минут один из арабов прибежал за мной. «Мы нашли золото!» — кричал он. И действительно, сразу же под плитами вымостки оказался настоящий клад золотых бусин, серег и подвесок, а также золотая булавка с маленькой женской фигуркой в длинном одеянии. Очевидно, кто-то в момент опасности спрятал здесь часть храмовых сокровищ, по-видимому украшения богини, а потом так и не смог воспользоваться этим тайником.

В то время мы по своей неопытности не смогли оценить одну любопытную особенность обнаруженного клада. Лишь позднее нам стало ясно, что он состоял из предметов разных эпох. Некоторые были изделиями нововавилонского или персидского периода, но часть весьма характерных бусин по своему типу восходит к отдаленному времени царствования Саргона Аккадского. Это говорит о том, что драгоценные предметы могли храниться в сокровищницах храмов сотни и даже тысячи лет.

Наша находка была столь же интересной, как и неожиданной. В первые дни раскопок она помогла нам завоевать известную репутацию, но больше мы не нашли ничего ни в одной из комнат храма. Такое совпадение окончательно убедило наших рабочих в том, что мы знали о существовании клада. В самом деле, почему я приказал им поднять именно эти двенадцать кирпичей? [230]

К счастью, кроме золота, под полом оказалась и вторая вымостка, и каждый четвертый ее кирпич был помечен длинной печатью Навуходоносора. Нижняя вымостка во всех подробностях походила на пол персидского периода: на ней стояли такие же скамейки, столы и алтари, и на внешнем дворе — такой же центральный алтарь. Не сохранилось только второго алтаря со стоком, но уровень вымостки за линией крыльев здания раньше точно так же понижался уступом и переходил в широкий двор, простиравшийся до стен храма. Внешний двор оказался сильно разрушенным. Большая часть вымостки здесь исчезла, а уцелевшая почему-то была очень неровной — вся в буграх и провалах. Впрочем, причина нам стала вскоре ясна, и дальнейшие раскопки подтвердили наши предположения. Вымостка была настелена поверх разрушенных помещений. Там, где внизу стояли стены, она осталась на прежнем уровне, но между стенами заполнявший комнаты грунт осел, и здесь образовались провалы. Эти погребенные под вымосткой комнаты некогда были кладовыми Энунмаха времен Куригалзу. Касситский царь восстановил их точно по плану своих предшественников периодов Ларсы и третьей династии Ура. А эти правители в свою очередь, как уже говорилось в предыдущих главах, старались сохранить первоначальный наземный план.

В соответствии с древним планом наше маленькое пятикомнатное святилище было обособленно: оно стояло позади главных зданий, и к нему вел проход, огибавший святилище с трех сторон. По другую сторону прохода располагались кладовые и жилища жрецов; они занимали все свободное пространство храмового двора и совершенно закрывали святилище. Помимо того, что его почти не было видно, проход к святилищу тоже был до крайности затруднен. Я уже говорил, что комнаты святилища весьма невелики: одновременно они могли вместить лишь немногих. Если сопоставить это с относительной недоступностью здания, возникает предположение, что Энунмах предназначался для каких-то тайных обрядов, подобных тем, которые совершались в гаремном храме, особом брачном святилище бога. Сюда приходили только жрецы и тайно поклонялись божественным супругам.

Когда Навуходоносор приступил к реконструкции храма, древняя традиция была полностью отброшена. [231] Само святилище, небольшое пятикомнатное здание, осталось прежним, но все склады перед ним были срыты. По бокам святилища пристроили крылья, так что получился квадратный открытый с фасада двор. На месте прохода настелили приподнятую вымостку с алтарем посредине. В переднем зале святилища против входа воздвигли пьедестал и поставили статую. А перед святилищем, где раньше находился настоящий лабиринт различных помещений, расчистили широкий нижний двор, способный вместить толпы зрителей. В древнем храме все было тайным, а теперь верующие могли видеть, как жрецы совершают жертвоприношения на алтаре под открытым небом, и лицезреть через открытую дверь в полумраке святилища изваяние божества.

Совершенно очевидно, что подобная перестройка храма влекла за собой изменения в ритуале. Но как это все объяснить? Ответ на это дает библейская легенда о трех отроках из книги пророка Даниила. Какой бы фантастической она ни казалась, в ней, вероятно, есть связь с действительностью, содержится определенный элемент истины. Суть этой легенды такова. Навуходоносор поставил огромного идола и приказал всем падать перед ним ниц и молиться. Этот приказ поставил евреев, которые до сих пор жили в плену довольно мирно, перед выбором: поклоняться идолу или умереть за ослушание. Что же нового было в подобном повелении Навуходоносора? Отнюдь не установка статуи, ибо так делали все цари. Новым был приказ об обязательном массовом поклонении. Вместо ритуала, выполняемого жрецами, царь ввел своего рода всеобщую молитву, в которой должны были участвовать все его подданные.

Совпадения между библейской легендой и фактами, обнаруженными при раскопках, настолько разительны и так хорошо дополняют друг друга, что для нас совершенно очевидно: в основе этой легенды лежит историческое событие. Перестройка Энунмаха была намеренной, и Навуходоносору она понадобилась для проведения той религиозной реформы, о которой говорится в ветхом завете.

Многие нововведения Навуходоносора безусловно пришлись не по душе его более ортодоксальному преемнику, царю Набониду. Непопулярность этого царя можно отчасти объяснить его отходом от религиозной политики [232] Навуходоносора, которая хоть и противоречила столь дорогим сердцу Набонида древним традициям, зато вполне подходила жрецам. Набонид перестраивал лишь недавно «восстановленные» храмы, вовсе не нуждавшиеся в перестройке. Он это делал лишь для того, чтобы исправить «ошибки» предшественника. Зачастую это вело к путанице: в ряде случаев кирпичи с именами обоих царей встречаются в одном и том же здании, и определить, кто же из них его построил, крайне трудно. Типичным примером такой путаницы может служить «Портовый храм».

К востоку от гавани, на северной окраине города, поднимается невысокий холм, весь изрытый современными кладоискателями. На нем оказались кирпичи с печатью Набонида. Многие были разбросаны как попало, однако часть кирпичей все еще оставалась на прежнем месте. Это были куски вымостки какого-то разрушенного до основания сооружения. Так как вымостка выходила на поверхность, от стен здания, естественно, ничего не осталось, но мы подумали, что фундамент стен, возможно, уцелел и поможет нам восстановить хотя бы наземный план. Пробные траншеи, действительно, позволили обнаружить ниже вымостки кирпичную кладку. Но тут, к нашему величайшему удивлению, выяснилось, что вместо нескольких рядов кладки фундамента стены уходят очень глубоко — на шесть с половиной метров ниже современного уровня почвы! К счастью, работа здесь оказалась нетрудной: потребовалось лишь удалить массу совершенно чистого песка, заполнявшего здание. Когда это было сделано, перед нами предстало сооружение, которое с первого взгляда можно было принять за обычный храм вавилонского периода. Оно так хорошо сохранилось, что мы даже накрыли его тростниковой крышей, не столько ради вящего эффекта, сколько для защиты от песка. Теперь в него можно было войти и не почувствовать пролетевших над ним столетий.

Стены храма сложены из кирпича-сырца, облицованного снаружи почти метровым слоем обожженного кирпича. Вдоль юго-западной стены шла внутренняя сквозная анфилада комнат с выходами наружу в обоих ее концах. Проход из анфилады вел на передний двор в юго-восточной части храма. Здесь возвышался большой кирпичный алтарь или стол для приношений. Еще два таких же стола для приношений стояли по обеим сторонам широкого [233] прохода на внутренний двор. Здесь, в середине, тоже был кирпичный алтарь и стол для приношений. Позади располагалось само святилище еще с двумя столами и массивным кирпичным пьедесталом в нише задней стены, на котором, очевидно, стояла статуя бога, а за нею находилась комната оракула. На обожженных кирпичах алтарей, столов и внешних стен сохранились штампы Навуходоносора: это свидетельствует о том, что храм построил именно он. План здания обычный. Стены были выровнены глиняной обмазкой и побелены. Побелка превосходно сохранилась. В общем все казалось обычным и нормальным за одним небольшим исключением: святилище храма было слишком уж скромным. Но, в действительности, здесь многое требует разъяснения.

Например, почему побеленные стены не имеют фундамента? Они стоят прямо на песке; побелка просочилась ниже и пропитала слой грунта. Почему здесь нет ни пола, ни вымостки? Мы углубились до того места, где стены кончаются, и просто выровняли песок на этом уровне. И почему в песке не было никаких слоев, никаких напластований? Одинаково чистый песок заполнял все здание до самой вымостки Набонида, уложенной на шесть с половиной метров выше уровня первого «пола». Но больше всего поразило нас внутреннее убранство храма. Алтарь, пьедестал для статуи и столы для приношений первоначально были выложены на обычную высоту: столы возвышались на 45 см, алтарь — около метра. До этого уровня кирпичи уложены правильно и аккуратно. Но выше на них громоздится весьма неровная кирпичная кладка, доходящая до верхнего края окружающих стен. Она превратила обычный продолговатый и узкий алтарь на переднем дворе в какую-то перегородку, а алтарь на внутреннем дворе — в кирпичную колонну. Конечно, возлагать на них дары и совершать жертвоприношения было уже немыслимо. Все это, естественно, требовало объяснения.

В одном из древнейших текстов правитель Лагаша следующим образом описывает постройку храма: «Он выкопал котлован глубиною в (?) локтей, и землю он... очистил огнем. В соответствии с размерами расчистил он место, снова перенес сюда землю, в ней заложил фундамент и на нем возвел стены в десять локтей высотой. На этих стенах воздвиг он храм высотой в тридцать локтей». [234]

Строитель нашего «Портового храма» тоже начал с рытья глубокого прямоугольного котлована. На дне его он разбил план храма и возвел стены соответственно на высоту более шести с половиной метров. Эти стены были тщательно оштукатурены и выбелены. Из обожженного кирпича были сложены столы для приношений, алтарь и пьедестал для статуи, в дверных проходах укрепили двери и накрыли все здание временной крышей, очевидно, такой же, как наша, — из стропил и циновок. В верхней части стен мы нашли отверстия для поперечных балок, которые поддерживали эту кровлю. Затем здесь, несомненно, совершили церемонию освящения здания перед установленной на пьедестал статуей бога. После этого крышу сняли, и все здание было заполнено песком. Выброшенную из котлована землю нельзя было очистить, потому что здесь в стенах города она крайне засорена всяким мусором. Но ее превосходнейшим образом заменил чистый песок. По мере засыпки здания рабочие укладывали на алтарь и столы кирпичи, — этим и объясняется неровность кладки. Когда же все было заполнено, на поверхности остался как бы наземный план храма: верхушки стен и внутренние детали его лежали вровень с утрамбованным песком. И тогда началась завершающая стадия строительства. Песок замостили обожженными кирпичами. На стенах, превратившихся теперь в фундамент, возвели новые стены. Если пропорции, указанные в древнем тексте, были соблюдены, стены достигали высоты восемнадцати метров. А на выступающих кирпичах, нагроможденных на нижние столы и алтарь, сложили в храме новые столы для приношений и новый алтарь. Это уже был храм, где люди поклонялись богу и совершали жертвоприношения. Его особая святость определялась тем, что храм был точной копией настоящего, недоступного для людей дома бога и зиждился на его стенах. Алтарь, на котором жрец совершал жертвоприношения, был особенно свят, ибо он составлял одно целое с алтарем, скрытым в подземном святилище.

Приведенный выше текст правителя Лагаша звучит как сухой строительный отчет. Из всех обнаруженных в Месопотамии храмов под эту архитектурную формулу подходит только наш «Портовый храм». Но зато это единственное здание рассказало нам многое, чего нет в древних текстах. Благодаря ему мы уяснили религиозное [235] значение ритуала закладки, основанного на довольно сложном представлении. В Вавилоне до сих пор не обнаружено ничего даже отдаленно приближающегося к этому храму.

Меня весьма соблазняла мысль о том, что весь «Портовый храм» построил любитель старины, царь Набонид. Кирпичи с печатью Навуходоносора он мог пустить на сооружение подземной части здания только из экономии, чтобы не пропадал материал. Но даже если основателем храма был сам Навуходоносор, Набонид сделал все, чтобы приписать эту честь себе. Для этого он мог просто настелить в храме второй пол из кирпичей со своим именем, тем более что храм служил при нем для совершенно новых целей.

От двери храма в северо-западной стене на север шла вымощенная кирпичная дорога. Она вела к стенам огромного сооружения, занимавшего площадь девяносто девять на девяносто один метр. Это здание воздвиг Набонид и назвал Эгипар.

Все сооружение было воздвигнуто из кирпича-сырца. Его неправильные очертания, по-видимому, объясняются тем, что к востоку от него вдоль древней городской стены стояли еще какие-то здания. Сам Эгипар был сориентирован по оси с севера на юг, и поэтому его боковые стены не могли быть параллельными. Внешняя стена с трех сторон здания была оживлена плоскими прямоугольными контрфорсами, обычными для архитектуры Шумера. Зато восточная стена и короткий отрезок южной стены построены совершенно иначе; такая конструкция, насколько мне известно, появилась лишь в поздневавилонский период. Кирпичи облицовки лежали не вдоль общей линии стены, а под небольшим углом к ней. Когда они выходили на достаточное расстояние за линию фасада, — обычно до 30 см, — кладку переносили назад, на первоначальный уровень, и все повторялось сначала. В результате фасад стены становился зигзагообразным: он состоял из сплошных острых контрфорсов, похожих на зубья пилы. Это любопытнейшее украшение (оно преследовало чисто декоративные цели: с точки зрения внешнего эффекта, чередование вертикальных светлых и темных теневых полос очень оживляло стену) обычно встречается на вавилонских домах времен Навуходоносора, а также на домах Ура поздневавилонского периода. Внутри, вдоль стен, [236] идет широкий проход, а за ним расположено самое здание. Его северная и западная стены украшены снаружи обычными, а остальные две стены зигзагообразными зубчатыми контрфорсами. Во внешней стене были два прохода. На севере находились задние ворота. Здесь к стене были пристроены обширные склады, и проход шел между ними. Под полами складов мы нашли восемь кирпичных «сторожевых будок» с глиняными раскрашенными фигурками богов-хранителей и пятью фигурками сторожевых собак. Главные ворота находились в южной стене. Они были расположены против входа в здание, находившегося в глубине обширного открытого двора. Весь правый угол двора занимает большой облитый изнутри битумом водоем для хранения воды. Самое здание с путаницей перекрещивающихся стен, разделяющих его на шестьдесят четыре комнаты, с первого взгляда производит впечатление какого-то нелепого лабиринта. Но, в действительности, это прекрасно распланированный жилой комплекс. Комнаты группируются вокруг открытых внутренних двориков, сквозь которые в них проникал свет. Главная резиденция занимает южную часть здания вокруг двора и прилегающей к нему с юга приемной залой. Необычайно толстые стены этой залы заставляют предполагать, что она достигала значительной высоты. Остальные группы комнат играют второстепенную роль. Расположены они примерно так же, но размеры их меньше. Точно такую же планировку имеют некоторые жилые дома Вавилона. Это здание явно предназначалось для жилья, и в то же время оно было тесно связано с «Портовым храмом». Оба сооружения не просто стоят рядом: к южной части Эгипара пристроен большой квадратный двор, окруженный стеною с воротами и пилонами на юге. Эта же стена охватывает и «Портовый храм». Таким образом, храм стал как бы придатком большого здания.

Сто лет тому назад Тейлор во время раскопок в Уре нашел глиняный цилиндр с надписью царя Набонида, объясняющей назначение этого сооружения. Надпись гласит: «На тридцатый день месяца элул луна потемнела и затмилась. (Знамение) сие означало: „Нанна нужна жрица”». Многочисленные жертвоприношения и пророчества в конечном счете указали, что жрицей должна стать не кто иная, как дочь самого царя. Так в это позднее царствование был снова возрожден древний обычай, существовавший [237] со времен Саргона Аккадского и даже раньше. Набонид после этого посвятил свою дочь в жрицы бога Нанна в Уре, дал ей новое имя Белшалти-Нанна и, как он сам говорит, заново отремонтировал для нее здание Эгипара, где издавна жили жрицы. Нет никакого сомнения в том, что найденный нами огромный дворец был именно этим зданием. В нем жила и царственная жрица — сестра царя Белшазара, или Валтасара. В книге пророка Даниила рассказывается о том, как во время пира Валтасару была предсказана гибель Вавилона. Набонид построил для своей дочери резиденцию, похожую на дворцы столицы, и отвел для ее домашних нужд «Портовый храм», основанный либо им самим, либо его предшественником; во всяком случае Набонид присвоил себе честь его постройки.

Правильность определения дворца подтверждается его названием Эгипар, вытисненным на кирпичах мостовой. Именно так называется в надписи Набонида дом, построенный им для своей дочери. Однако дворец был сравнительно новым зданием, а в надписи на цилиндре речь идет о древнем вооружении, которое царю пришлось ремонтировать. Здесь какое-то противоречие. Впрочем, нам удалось его разрешить, когда выяснилось, что в Уре во времена Набонида существовали два Эгипара. Второй из них царь принял за древнее сооружение. Это было не совсем так, но какая-то традиция за ним все же стояла. Большой храм и жреческая резиденция, — Гигпарку третьей династии Ура, — восстановленные касситскими царями и правителями Ларсы, давно уже исчезли. Когда Синбалатсуикби уже в дни ассирийского владычества реставрировал древние святилища Ура, он отвел жрецам все здания периода Ларсы и касситской эпохи с расширенным святилищем Дублалмаха, а также жилые кварталы в южном конце двора Дублалмаха. Это и был Эгипар, и Набонид, как свидетельствуют печати на кирпичах, его благоговейно восстановил.

Однако кварталы, вполне подходившие, по мнению ассирийского владыки, местным жрецам, не могли устроить царскую дочь. Здесь могли жить младшие жрицы, а верховной жрице подобало обитать во дворце. Но поскольку для дворца в самом священном квартале не было места, его построили за его стенами и распространили на новое здание традиционное древнее название: Эгипар. [238]

Святилище Дублалмаха сохранилось точно таким, каким оно было в ассирийский период, только помещения вокруг его двора были все перестроены и расширены. Часть из них явно представляла собой жилые комнаты, остальные, по-видимому, служили для ведения различных храмовых дел. Здесь мы нашли множество глиняных табличек, расписок и поручительств на выдачу всякого добра, хранившегося в храмовых кладовых, реестров, отчетов, списков, выплатных ведомостей и тому подобное. Еще одна находка по-новому осветила характер царской дочери. В одной из выходивших во двор комнат, — мы сочли ее одним из деловых помещений, — кстати разрушенной настолько, что ее стены из кирпича-сырца едва возвышались над уровнем мостовой, мы нашли глиняные таблички так называемого «школьного типа». Это плоские глиняные диски, на которых учились письму. На одной стороне учитель писал «образец», какое-нибудь легкое изречение, чаще всего из хорошо известных текстов, и передавал табличку ученику. Изучив ее, ученик на другой стороне старался воспроизвести то, что он прочел. Иногда его надпись получалась очень корявой, и в некоторых случаях ученик на той же табличке предпринимал вторую попытку. Мы нашли довольно много таких табличек и также прочих «школьных» текстов — слоговые таблицы с колонками слов, начинающихся с одного и того же слога, весьма похожие на старомодные английские грамматики, и даже часть словаря с надписью: «собственность класса мальчиков». Все говорит о том, что жрицы в своих жилищах устроили школу. Содержимое соседней комнаты носило еще более современный характер. Ее мощеный пол лежал почти у самой поверхности, сильно оголенный непогодой. Всего лишь какая-нибудь четверть метра обломков и мусора прикрывала кирпичную кладку. Мы даже не надеялись найти здесь что-либо. И совершенно неожиданно рабочие обнаружили большой черный камень с округленной верхушкой. Сверху на нем было высечено рельефное изображение, а на боках — надписи. Камень оказался межевым столбом касситского периода, поставленным около 1400 г. до н.э., о котором уже говорилось выше. Неожиданно трогательно выглядел обломок диоритовой статуи, кусок человеческой руки с надписью. Этот обломок был заботливо очищен и приведен в порядок, чтобы надпись не пострадала. На статуе стояло имя [239] царя Шульги, правившего Уром около 2100 г. до н.э. Тут же мы нашли глиняный конус закладки правителя Ларсы примерно 1700 г. до н.э., несколько глиняных табличек того же периода и большое посвятительное навершие булавы без надписи, которая,+) возможно, была на пять столетий древнее.

Что все это означало? Здесь на уцелевшем вымощенном кирпичом полу VI в. до н.э. лежало с полдюжины предметов, причем самый поздний из них был на семьсот лет старше вымостки, а самый древний — на тысячу шестьсот, если не больше? Совершенно очевидно, что попали они сюда не случайно, а тщательное сохранение надписи на статуе наводило на весьма любопытные мысли. Вскоре мы нашли ключ к этой загадке. Чуть поодаль лежал небольшой предмет, похожий на глиняный барабан. На нем были четыре колонки надписей: три на древнем шумерийском языке, а четвертая — на позднейшем семитском наречии. Содержание по крайней мере одной из шумерийских надписей нам было знакомо: мы уже находили ее на кирпичах царя Амарсуены, правившего Уром в 2050 г. до н.э. Две другие шумерийские надписи имели аналогичное содержание. Четвертая, позднесемитская, гласила: «Это копии с кирпичей, найденных в развалинах Ура, работы Амарсуены, царя Ура, которые правитель Ура нашел, определяя план (храма), а я увидел и переписал на удивление очевидцам».

Увы, писец был далеко не так грамотен, как ему казалось! В его копиях столько ошибок, что их почти невозможно прочесть, хотя он, несомненно, старался. Главное — он дал нам необходимое объяснение. Эта комната была музеем местных древностей. Его содержала принцесса Белшалти-Нанна, очевидно унаследовавшая любовь к старине от своего отца, ярого археолога. И среди ее коллекции был этот глиняный барабан, древнейшая из известных науке музейная этикетка. Она была изготовлена лет на сто раньше и, по-видимому, хранилась в музее вместе с кирпичами как свидетельство о первых научных раскопках в Уре.

Еще один древний предмет относится скорее не к музею, а к зданию самого храма. Против одной из боковых дверей переднего зала Дублалмаха лежал округленный сверху известняковый рельеф с изображением бога Эа. Он был богом-покровителем древнего города Эриду, развалины [240] которого виднеются на горизонте километрах в двадцати к юго-западу от Ура. В соответствии с древними традициями Шумера Эа изображен с сосудом в руках; из сосуда на землю изливаются два потока, в которых вверх и вниз плывут рыбы. Эа, бог вод Абисса, держит здесь в руках символический исток Тигра и Евфрата, двух рек-близнецов, ниспосылающих жизнь всей Месопотамии. Возможно, рельеф украшал фронтон над дверью, но если это и было так, значит, его использовали не впервые, потому что сам по себе рельеф не имеет ничего общего с поздневавилонским храмом: его высекал скульптор третьей династии.

Возле двери кухни, пристроенной Набонидом к святилищу, мы нашли вещь того же периода, которая, тем не менее, выглядела здесь довольно странно. Под обвалившимися кирпичами лежала по крайней мере сотня обломков слоновой кости. Многие из них были крохотными и тоненькими, как папиросная бумага: под влиянием разложения кость распалась на естественные слои. Обломки были настолько хрупки, что нам пришлось укрепить их целлулоидом и лишь после этого извлекать из земли. Когда мы сложили осколки вместе, они приняли форму круглой туалетной коробки с рельефным изображением танцующих девушек — скорее в египетском, нежели в месопотамском стиле. Взявшись за руки, девушки ведут вокруг хоровод.

Этот ларчик не мог быть изготовлен в Месопотамии: в нем чувствуется рука одного из тех финикийских мастеров Тира или Сидона, которые своей искусной резьбой по слоновой кости славились по всему Средиземноморью. Как и всякий привозной предмет, он, должно быть, стоил немало. Об этом, кстати, свидетельствует и тот факт, что еще в древности ларчик разбился, но был старательно починен. И вполне возможно, что он принадлежал самой принцессе Белшалти-Нанна.

Если вспомнить, какой огромной затраты труда потребовало сооружение стены теменоса, можно подумать, что Навуходоносор и Набонид восстановили также все древние здания внутри священного квартала. Однако значительная его часть, по крайней мере половина, так разрушена непогодой и временем, что от поздневавилонских сооружений здесь сохранились лишь жалкие остатки. Но реконструкция города не ограничивалась [241] теменосом. Наши раскопки вдоль городской стены обнажали то тут, то там части позднейшей кладки, но они были настолько фрагментарны, что по ним невозможно составить толковый план. Мы выяснили только, что Навуходоносор предпринимал попытки укрепить оборону города. Старый крепостной вал с его крутым внешним склоном из кирпича-сырца неоднократно ремонтировался и после незначительных доделок мог еще послужить. По-видимому, Навуходоносор увенчал его крепостной стеной, которая укрепила стены различных зданий на валу, а в промежутках соединила дома в сплошную линию обороны. Одним из таких зданий оказался храм на южной оконечности города. Во времена третьей династии он был украшен колоннами из кирпича-сырца. Навуходоносор его восстановил. Мы не знаем, какому богу было посвящено это здание, да и само по себе оно не очень интересно. Гораздо любопытнее то, как мы его обнаружили. Это была одна из счастливых случайностей в работе археолога. Мы расчищали верхушку городского вала в том месте, где он почему-то был гораздо шире обычного. Все стены были здесь начисто снесены. Рабочие смели несколько сантиметров наносного песка, и под ним показалась гладкая поверхность разрушенных непогодой необожженных кирпичей. Один из рабочих, более сообразительный, чем остальные, обратил внимание на то, что кирпичи здесь двухцветные: одни — серые, а другие — красноватые. К тому же кладка из серых кирпичей, которую он расчищал, начала принимать какую-то определенную форму. И, наконец, он заметил на границе между серыми и красноватыми кирпичами белую полоску, тоненькую, как листок бумаги. Это и были остатки храма Навуходоносора. Красноватые кирпичи оказались основанием вымостки, все обожженные кирпичи которой исчезли. А серые кирпичи были кладкой стен. Белая линия между ними представляла собой побелку на верхней части ныне исчезнувшей стены, которая просочилась между стеною и вымосткой. Пользуясь этими приметами, нам удалось воссоздать план всего храма. Позднее, когда мы начали копать дальше вглубь и обнажили ниже уровня пола фундаменты стен, этот план оказался совершенно правильным. В следующие годы точно такие же приметы позволили немецким археологам в Уруке отыскать и составить план «Белого храма», одного из древнейших [242] зданий этого города. Однако заслуга открытия цветной схемы кирпича-сырца все-таки принадлежит нашему рабочему, участвовавшему в раскопках Ура.

В нововавилонский период храмы и общественные здания Ура если и не достигли прежнего великолепия, то во всяком случае содержались в гораздо большем порядке, чем на протяжении ряда предыдущих столетий. Однако последние цари Вавилона украшали уже совсем иной город, непохожий ни на столицу третьей династии, ни на Ур правителей Ларсы. Я уже говорил о тесной застройке города периода Ларсы, отмеченного расцветом торговли и ремесел. Но все эти постройки исчезли. И мы просто не знаем, какая часть из них сохранилась в дни правления касситских царей или какие дома пришли им на смену, потому что от этих лет буквально ничего не осталось. Развалины жилищ обоих периодов были снесены до основания, и над ними был построен совершенно новый город. Ни один из домов, построенных ранее нововавилонского периода, не сохранился. Весьма похоже, что гордые слова Навуходоносора: «Не этот ли Вавилон великий построил я?», — в той же степени относились и к Уру. Конечно, нам приходится делать обобщения на основе довольно ограниченных данных, поскольку лишь на редких участках раскопок нам удалось найти здания того периода, избежавшие пагубного воздействия времени и климата. Тем не менее два таких участка дали весьма достоверный материал.

В низине, расположенной к северо-западу от теменоса, мы обнаружили домишки того периода относительно хорошей сохранности. Это были очень бедные дома. Они стояли в таком скверном районе, где никто не стал бы жить, имей он хоть какой-то достаток. И сохранились-то они лишь потому, что стояли в низине, а не на холме, открытом ветрам и ливням. Смытая с зиккурата почва занесла и сохранила их развалины. Маленькие жалкие одноэтажные лачуги теснились здесь на небольшом пространстве без всякого плана и системы, как типичные трущобы какого-нибудь восточного города.

Раскопки в другом месте дали более показательные результаты. Чуть южнее большой группы домов периода Ларсы, которые мы откапывали, почва была приподнята в виде бугра, образовавшегося, на мой взгляд, вследствие ветровых наносов, Здесь мы обнажили остатки домов, по-[243]видимому, характерных для большей части Ура поздней эпохи. Квартал поразительно напоминал Вавилон. Улицы были прямыми и широкими; от них под прямым углом отходили переулки или просто довольно узкие аллеи, отделявшие одну группу зданий от другой. Дома были целиком сложены из кирпича-сырца. Мы не нашли здесь даже «изолирующих слоев» из обожженного кирпича, которые встречаются во всех более ранних зданиях. Внешние стены зачастую украшены частыми зигзагообразными выступами, похожими на зубчатые контрфорсы дворца Белшалти-Нанна. Эти жилища тоже были одноэтажными. Возможно, они имели плоские кровли, игравшие роль террас.

Общий план домов обычный: комнаты располагались вокруг центрального двора. С одной стороны облицованный вход вел в приемную комнату с примыкающей к ней туалетной, а с другой стороны были комнаты более личного характера. В глубине дома находились прочие служебные помещения. Интересно, что во многих случаях строение, само по себе расположенное совершенно правильно и имевшее внутри прямые углы, оказывалось скошенным по отношению к внешним стенам. Создается такое впечатление, словно направление улиц, которое, разумеется, определяло расположение жилых кварталов, было навязано строителям каким-то приказом свыше. Ведь каждый знал, что дома нужно ставить таким образом, чтобы приемная комната была обращена входом к северу, иначе прохладный ветер не будет освежать гостей в жаркую погоду. Такое противоречие между планировкой города и внутренней архитектурой домов я могу объяснить лишь произволом высших властей И если мое объяснение правильно, оно подтверждает, что Ур был перестроен по указаниям Навуходоносора.

Больше всего нас поражали размеры домов. Так как все комнаты приходилось размещать на одном этаже, они, естественно, должны были превосходить по площади двухэтажные жилища периода Ларсы. Это были просторно расположенные строения, из которых одно занимало целый квартал площадью сорок шесть на сорок метров. В период Ларсы на таком же пространстве могло бы разместиться домов четырнадцать-пятнадцать. По-видимому, городские земельные участки катастрофически упали в цене, а это в свою очередь говорит о том, что население [244] города по сравнению с прошлыми временами резко сократилось.

Подобные дома были по карману лишь состоятельным людям, однако, если судить по табличкам, торговля в те дни шла довольно вяло. В одном из домов мы нашли в большом глиняном горшке семейный архив за несколько поколений. Он до какой-то степени раскрывает судьбу Ура в этот период. В царствование отца Навуходоносора, царя Набопаласара, глава семьи по имени Синубаллит жил в Вавилоне и вел там какие-то дела. Особыми успехами он похвастаться не мог, поскольку из тридцати пяти документов, в которых упоминается его имя, по крайней мере семнадцать представляют собой расписки на взятые им ссуды. Позднее семья переехала в Ур и поселилась в одном из больших домов. Если же Навуходоносор пытался спасти угасающий город с помощью широкой программы восстановления храмов, а возможно, также и полной реконструкции Ура, то он должен был одновременно позаботиться и о привлечении сюда тех семей, которые уехали в более процветающие центры. Таким образом, вполне вероятно, что возвратившиеся горожане получали правительственные субсидии для застройки обширных новых кварталов.

Приток «чужеземцев» объясняет перемены в самых устойчивых обычаях, даже таких, как погребальный ритуал. В нововавилонский период мы по-прежнему находим под полами домов овальные терракотовые гробы, которые были здесь в ходу уже примерно тысячу лет. Иногда тело укладывали в такой гроб, а иногда накрывали гробом сверку. Но бок о бок с этими погребениями начинают попадаться так называемые захоронения в «двойных горшках». Два больших глиняных сосуда укладывали на бок отверстиями вплотную друг к другу, так что тело оказывалось наполовину в одном сосуде, наполовину в другом. Подобных погребений в Уре до Навуходоносора не встречалось: этот обычай был завезен из Вавилона.

Восстанавливая Ур, Навуходоносор бесспорно руководствовался политическими соображениями. Он хотел укрепить юг страны, чтобы предотвратить угрозу со стороны крепнущей Ассирии или Мидии. А заодно он удовлетворял свою страсть к строительству. Набонид же прежде всего руководствовался религиозным рвением. Он родился [245] в Харране, где его отец, по-видимому, был верховным жрецом бога луны. Естественно, что царь питал особую склонность к Уру, главному религиозному центру почитания этого божества. При этом ни Навуходоносора, ни Набонида не интересовала экономическая сторона вопроса. А все дело было в том, что Ур процветал лишь за счет торговли и ремесел; когда же торговля пошла мимо него, город был обречен. Его восстановление в нововавилонский период было сугубо искусственным и вряд ли могло оказать длительное влияние на судьбу Ура. Затем настал драматический конец династии, предсказанный пророком Даниилом: «И будет царство разделено и отдано мидянам и персам...». Правитель вавилонской провинции к востоку от Тигра восстал и двинулся на столицу. Белшазар, сын царя и его соправитель, пал в битве. Вавилон перешел в руки врагов, и персидский царь Кир почти без борьбы присоединил все вавилонское царство к своим владениям. Жителям Ура казалось, что для них теперь все кончено. Враг, против которого возводились укрепления города, восторжествовал. А самое страшное, победители поклонялись своим богам, а не тем, что стояли в городских храмах. Что теперь станет с Уром?

Но случилось неожиданное!

Когда мы вели раскопки большой стены теменоса времен Навуходоносора, нам попались опорные камни двери, все еще покоившиеся в своих кирпичных основаниях, устроенных для того, чтобы земля не попадала под дверную ось. На кирпичах стояла надпись Кира. Новый правитель отремонтировал внешнюю стену храма Нанна, и он же, как мы в этом убедились, в последний раз восстановил Энунмах, общее святилище Нанна и Нингал.

Надпись на кирпичах выдержана в традиционном стиле. Она начинается словами: «Великие боги отдали в мои руки все земли. Бог... повелел мне построить ему дом в Иерусалиме», — сказано в ветхом завете.

Пленным евреям подобный акт милосердия показался чудом, но в действительности он был только частным проявлением общегосударственной политики Кира, будь то Иегова или Нанна, — это его мало заботило. Главной задачей Кира было умиротворить покоренные народы, угождая их национальным суевериям. Так, благодаря веротерпимости и великодушию персов храмы Ура были спасены от уничтожения. [246]

К несчастью, верхние слои на всей площади города настолько выветрены, что от последнего периода его существования осталось весьма немного. Большие дома нововавилонского стиля долго еще передавались от отца к сыну без всяких перестроек или с самыми незначительными изменениями. Мы нашли в них множество деловых табличек, но все это были мелкие дела местного значения: продажа части сада, дома или раба, договоры об аренде или о найме рабочих, документы об усыновлении или о наследстве и особенно — записи о ссудах и долгах. Такие дела больше свойственны деревенскому местечку, а не большому торговому городу. И объясняется это отнюдь не бедностью горожан. Так, например, в Энунмахе на мощеном полу персидского периода мы нашли очень красивый кубок из агата с прожилками и кубок из слоновой кости с ручкой в виде двух обнаженных младенцев, представлявших собою крупную скульптуру. Очевидно, оба кубка и другие ценные приношения были дарами горожан. В частном доме того же периода мы обнаружили прекраснейший образец декоративной резьбы по камню, лучше которого нам ничего не встречалось. Это стеатитовая чаша, вокруг которой изображена процессия быков, вырезанных горельефом. Разумеется, она изготовлена не в персидский период, а гораздо раньше, возможно, что в период Джемдет Насра. Мы не можем сказать, каким образом эта чаша попала к персам: очевидно, ее сохраняли, как редкостное сокровище старины. Даже найденная глиняная домашняя утварь свидетельствует о высоком уровне жизни; она гораздо лучше того, что было в ходу в прежние эпохи. Здесь мы нашли посуду из зеленой глазурованной керамики, отдельные экземпляры которой весьма эффектны. Но это далеко не предел изящества. В одном из домов мы обнаружили стройный серебряный кубок великолепной работы. Об этом же говорит еще одна находка. Во время раскопок под бесследно исчезнувшим персидским домом, некогда стоявшим над развалинами древнего храма Гигпарку, мы нашли два гроба с женскими телами, завернутыми в льняные и шерстяные ткани. На них были агатовые и золотые ожерелья, а также золотые серьги. Рядом с телами лежали глазурованные керамические сосуды, а в одном гробу, кроме того, оказались бронзовое зеркало и бронзовая чаша, украшенная круглыми выступами, а также совершенно [247] истлевшие корзины и деревянная посуда. В общем погребальная утварь была хоть и не чрезмерно, но все же довольно богатой. Однако наиболее интересными оказались сами гробы. Они были сделаны из листовой меди и тщательно заклепаны по низу, верху и по бокам, где находились крепления. Как у обычных персидских гробов, один конец у них обрезан прямо, а второй — полукруглый. С обоих концов приделаны прочные медные ручки.

До сих пор в бесчисленных персидских погребениях был обнаружен лишь один металлический гроб, и вдруг здесь мы находим сразу два! Столь редкая роскошь явно противоречит кажущейся бедности жилищ, и это следует принять во внимание при оценке благосостояния жителей Ура в персидский период. С нашими двумя гробами приключилась впоследствии любопытнейшая история. Один из них был в очень плохом состоянии: металл его сильно разрушился. Второй сохранился гораздо лучше, однако и с тем и с другим пришлось порядочно повозиться, пока мы их извлекали и переправляли в Лондон. В Лондоне гробы хранились много лет, но, в конце концов, тот, что был похуже, передали в Бирмингамский городской музей. Сотрудники музея попытались подготовить и экспонировать эту ветхую реликвию, но тут кусок окислившегося металла отскочил от одной из стоек. Оказалось, что под ним скрывался гравированный рисунок. Тогда крепления специально очистили, и на свет появились очень живые изображения животных и цветов. После этого таким же образом очистили второй гроб в Британском музее. И с такими же результатами. Как раз в это время появилось сообщение об одном найденном в Персии предмете, ныне переданном в американский музей. Речь шла о полоске меди, которая была не чем иным, как такой же стойкой от гроба. Гравировка на ней настолько похожа на гравировку гробов Ура, что, возможно, эти изделия вышли из одной и той же мастерской. Но где именно они были изготовлены, в Уре или в Персии, этого мы не знаем.

Еще один персидский гроб, найденный почти у самой поверхности, позволил нам сделать не менее поразительное открытие. Он был ограблен, и в нем по сути дела ничего не осталось, кроме нескольких обломков костей, — даже глиняная посуда была украдена. Но под слоем пыли на дне гроба воры не заметили целую коллекцию глиняных [246] оттисков печатей — окало двухсот штук! И слово «коллекция» здесь употреблено не случайно. Куски мягкой глины специально прижимали к геммам руками: на обратной стороне сохранились отчетливые отпечатки пальцев, и не было отверстия, через которое протягивали шнурок. Затем оттиски обжигали, чтобы сделать их более долговечными. Эти оттиски были своего рода копиями гемм из собрания коллекционера. А он, надо сказать, обладал довольно разносторонними вкусами: в его коллекции представлены геммы греческие, египетские, вавилонские, ассирийские и персидские. Все они свидетельствуют о различных художественных влияниях, проникавших в долину Месопотамии, находившуюся под космополитической властью персов и македонян.

Найденные в персидских домах таблички с датами доходят до конца IV в. до н.э. Мы обнаружили одну табличку времен царствования Александра Великого и одну, помеченную седьмым годом правления Филиппа [Арридея – OCR] Македонского, т. е. 316 г. до н.э.

Несмотря на то что в Уре все еще жили богатые люди и любители искусств, город умирал. Государственной религией персов стало монотеистическое учение Зороастры,+) и древние боги вышли из моды. Правда, никто намеренно не разрушал старые храмы, однако они уже пребывали в гибельном пренебрежении и запустении. В священном квартале у юго-западной стены самого зиккурата какой-то перс-горшечник поставил свои печи для обжига и занялся «святотатственной» торговлей. Здесь вперемежку с синими глазурованными кирпичами, отвалившимися от стен храма, которым Набонид увенчал свой грандиозный зиккурат, мы нашли «брак» горшечника — поврежденные при обжиге горшки — и его инструмент, маленький глиняный треножник, который удерживал в печи глазурованные блюда, чтобы они не спекались. А в западном углу теменоса, там, где стояло святилище Нанна, мы обнаружили над мусором, покрывавшим двор нововавилонского периода, жалкие остатки жилища персидских времен. Покосившиеся, неровные стены сложены кое-как, без всякой ориентации на расположенный рядом зиккурат. Здесь все смешано: кирпич-сырец, обожженные кирпичи, целые кирпичи и обломки, новые и старые, подобранные на развалинах, с именами различных царей. Все перепутано и грубо замазано глиняным раствором. Такая [249] «кладка» свидетельствует о крайнем нищете и упадке. Круглые, выложенные кирпичом закрома в полу комнат служили для хранения зерна. В одном месте под полом мы нашли горшок с табличками из необожженной глины. Почти все они снова превратились в грязь, но одну или две можно было прочесть по крайней мере частично. В них было сказано, что эти жалкие комнатушки служили жилищами жрецов Нанна и что верующие все еще продолжали приносить десятину в уже почти разрушенный храм.

Очевидно, в IV в. до н.э. произошло событие, подписавшее городу смертный приговор. Когда-то Евфрат или один из его полноводных рукавов омывал на западе стены Ура. Бесчисленные каналы, большие и маленькие, орошали раскинувшиеся вокруг поля. По главным каналам вверх и вниз шли нагруженные товарами суда из Персидского залива и из всех расположенных на реке городов. А теперь Евфрат течет в шестнадцати километрах восточнее развалин Ура; между рекой и руинами простирается голая пустыня. Мы не знаем, когда река изменила свое течение. Но это событие наверняка повлекло за собой полный упадок торговли, связанной с водными путями, разрушение всей сложнейшей ирригационной системы и гибель полей. Для создания новой оросительной системы не было уже ни средств, ни энергии. Лишенному воды городу больше невозможно было существовать. Постепенно все жители покинули Ур и перебрались кто куда. Дома рушились. Ветер гулял среди раскаленных солнцем, растрескавшихся развалин. Он нес с собой тучи песка, которые подтачивали и заносили уцелевшие стены. И вскоре там, где некогда возвышался великий город, остались лишь окруженные пустыней холмы, усыпанные осколками кирпичей. [250]


38) Персидский царь, правивший с 558 по 629 г. до н.э. — Ред.

+) То ли должно быть «с надписью», то ли «которая» – это навершие булавы... OCR.

+) Так в книге. OCR.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Харден Дональд.
Финикийцы. Основатели Карфагена

Рафаэла Льюис.
Османская Турция. Быт, религия, культура

О. Р. Гарни.
Хетты. Разрушители Вавилона

Леонард Вулли.
Ур халдеев

Сирил Альдред.
Египтяне. Великие строители пирамид
e-mail: historylib@yandex.ru