Дань и ее роль в разложении кривичской общины

Дань была наиболее ранней формой эксплуатации Киевом свободных общинников Руси²⁴⁾ Первоначально она налагалась наездами князей, которые носили случайный характер, затем наезды участились, стали регулярными, и, наконец, общинники были вынуждены платить ее ежегодно и часто вне зависимости от посещения князя или его чиновников. Так осуществлялось в общей форме закабаление свободных общинников. Дань из контрибуции (от случая к случаю) стала данью — феодальной рентой. Процесс смены дани-контрибуции данью-рентой был длительным и, как указал Л. В. Черепнин, точной датировки не имеет.

Варяжская дань. Не приходится сомневаться, что родоплеменная кривичская знать конца IX—X вв. (по материалам курганов) жила за счет эксплуатации местного населения, но об этом можно только догадываться. В нашем распоряжении имеются сведения лишь о внешней дани, которая выплачивалась кривичами сначала варягам. Как это произошло?

Слабая плодородность почв Скандинавского полуострова поставила его разрастающееся население в VII—VIII вв. перед угрозой голода и, как известно, стала причиной переориентации жителей на занятия торговлей и грабежом в чужих странах²⁵⁾. Традиции мореплавания шведов отмечались еще Тацитом²⁶⁾, скандинавы бороздили моря и в IX в. оказались и на Руси. «Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словЪнех, на мери и на всЪхъ кривичЪхъ», — говорит летописец под 859 г. На радимичей [101] варяжская дань, видимо, не распространялась, там, судя по продолжению этого же текста, ее «козари имаху»²⁷⁾. Племенная граница между смоленскими кривичами и радимичами, следовательно, разделяла тогда даннические интересы варягов и хазар в русских землях.

Племенным центром смоленских кривичей, судя по летописи, был Смоленск («их же градъ есть Смоленскъ; тудЪ бо сЪдять кривичи»²⁸⁾) расположенный в IX—X вв. на месте современного Гнездова, в 10 км ниже нынешнего Смоленска²⁹⁾. По данным археологии, это был, как и писал летописец, крупный центр, знакомый к тому же хорошо скандинавам. Если верить летописи, в 882 г. он был взят двигавшимся в Киев Олегом, который значительно укрепил даннические отношения кривичей: «Олегъ нача городы ставити, и устави дани словЪномъ, кривичемъ и мери и устави варягомъ дань даяти от Нова города гривенъ 300 на лЪто, мира дЪля, еже до смерти ЯрославлЪ даяше варягомъ». Новгородская летопись уточняет: дань варягам платили не только Новгород, но и словене, кривичи и меря³⁰⁾.

Как собиралась варяжская дань с кривичей? В. Т. Пашуто полагает, что варяги, не имевшие, как он думает, среди покоренных для дани племен опорных пунктов, «совершали набеги, «приходяще из заморья». Эта дань платилась от мужа, т. е. ни племя, ни род, ни даже большая семья уже в оклад не шли»³¹⁾. Как при такой стихийной системе обирания населения (когда жители, несомненно, прятались в лесах) получался доход от мужа, он не объясняет, но очевидно, что сбор дани с каждого жителя был возможен лишь при тесном контакте варягов с верхушкой общин (где это только и могли знать). В интересующее нас время у кривичей существовала система погостов раннего типа — административно-религиозных центров общин³²⁾, куда стекалась, помимо других сборов, видимо, дань, предназначавшаяся воинственным норманнам. Позднее, когда дань шла уже в Киев, погосты приобрели твердое «новое назначение — административно-фискальных округов»³³⁾. Контакт иноплеменных даньщиков со старейшинами погостов был обычным явлением и намного позднее³⁴⁾. Присмотримся к летописи, где есть важный и развернутый во времени материал. Словене, кривичи, меря и чудь, узнаем мы, сначала жили родами, т. е. «большими родственными коллективами, со своим внутренним управлением»³⁵⁾ и платили дань варягам. Затем, восстав против них, они [102] «изгнаша я за море», после чего якобы убедились в несостоятельности собственного управления и вызвали варягов опять. Последние два факта имеют дату 862 г., и все предыдущее, следовательно (первая дань варягам) , выплачивалось ранее, очевидно, в середине IX в.

Итак, с изгнанием варягов у интересующей нас ветви кривичей начался период развития, когда «нача сами володети и города ставити». Чем «володети» и для чего «города ставити»? Владеть, несомненно, не земельными участками, которых тогда на Руси было более чем достаточно. «Володение» самих кривичей здесь противопоставляется предшествующему «володению» варягов. Значит, термин «володети», охватывавший власть, суд, дань, в этом случае более всего относился к последней. Кто-то в среде кривичских племен теперь вместо варягов собирал дань и, очевидно, ставил укрепленные пункты для ее охранения. Так мы получаем первые, хотя и косвенные сведения о родоплеменной знати у словен, кривичей и других племенных объединений (о «нарочитых» и «лучших мужах», местных князьках), которая, по уходе варягов (а может быть, и при них), собирала дань со свободных общинников. Это была традиция, идущая с последних этапов первобытного строя³⁶⁾, явление привычное для населения, но все же вряд ли проходившее без конфликтов как с самими данниками, так и с общиной и с другими такими же собирателями дани в пограничных зонах (где интересы тех и других сталкивались). Это, видимо, и нашло отражение в лаконической фразе летописца «всташа сами на ся».

Существовали ли в середине IX в. варяжские пункты по сбору дани, или они появились лишь при Олеге? Здесь важен вопрос о скандинавских захоронениях на Руси, и прежде всего, как я уже предполагал, о погребениях скандинавских женщин³⁷⁾. Древнейшие следы скандинавской культуры мы находим уже в горизонте Е₃ Старой Ладоги (конец VIII — начало IX в.³⁸⁾), и далее по пути на Волгу — в Тимиревском комплексе под Ярославлем³⁹⁾, также по пути на юг — близ Торопца и в гнездовском Смоленске, где обнаружено более всего скандинавских вещей на Руси. В остальных пунктах Руси (Чернигове, Киеве, на Оке и Десне) они появляются не ранее X в.⁴⁰⁾ Скандинавские женские захоронения известны в Ярославском Поволжье, в юго-восточном Приладожье, близ Старой Ладоги, в Гнездове. Ясно, что жен варяжские купцы за море не возили. Это не были [103] и купеческие наложницы, как полагает Д. А. Авдусин⁴¹⁾: Гнездово — самая южная точка погребений скандинавок⁴²⁾, и невероятно, чтобы наложниц возили не далее этого пункта. Г. Арбман предполагал, что в юго-восточном Приладожье мы имеем дело с мирной крестьянской колонизацией шведов⁴³⁾, но и это кажется мало вероятным, так как подобные захоронения, как сказано, встречаются и в других, отнюдь не «крестьянских» местах (например, гнездовский Смоленск). Тонкий и осторожный исследователь Г. Ф. Корзухина напомнила, что в «восточной части северной Прибалтики на финнских и балтийских землях отдельные группы норманнов появились еще в вендельское (довикингское) время, — и заключала, — что, видимо, и Южное Приладожье в этом отношении не было исключением». Однако, «что привело норманнов в Ладогу в VIII в. и кто они были по своему социальному облику», она полагала решать еще рано⁴⁴⁾. Мужские и женские погребения скандинавов в урочище Плакун под Ладогой она трактовала как «могилы выходцев из Скандинавии, живших здесь постоянно и даже с семьями»⁴⁵⁾. Но что делали эти семьи в нашей стране, исследовательница не решила. Вместе с тем, как я уже указывал⁴⁶⁾, норманнские погребения мужчин и женщин концентрируются в основном в трех землях: в Приладожье, в Ярославском Поволжье и в районе Гнездова — первоначального Смоленска, т. е. в области обитания словен, кривичей и мери, где, по летописи, как раз и собиралась варяжская дань. Отсюда вероятно предположение, что скандинавские семьи жили на Руси только в северных районах потому, что там собиралась скандинавская дань, что это были семьи групп чиновников, заведовавших поступлением дани с окрестных племен⁴⁷⁾. Их окружало поселение варяжских воинов, охранявших собранное и требовавших силой дани в случае сопротивления. Воины эти могли использоваться и другими способами. Здесь мы ближе к мысли Б. А. Рыбакова, предполагавшего существование «укрепленных лагерей» варягов рядом с русскими городами⁴⁸⁾. Не исключено, что в некоторых случаях варяги были основателями таких административных [104] пунктов сбора дани. Ранние поселения Тимеревского могильника, по мнению И. В. Дубова, «видимо, возможно связывать с первыми поселенцами скандинавского происхождения, уже в это время появившимися в ярославском Поволжье»⁴⁹⁾. В Михайловском и Петровском соседних курганных могильниках столь ранних скандинавских погребений нет; недавно выявлено Тимеревское поселение, синхронное древнейшим курганам IX b.:⁵⁰⁾ где был обнаружен и клад, зарытый в последней трети IX в.⁵¹⁾, что вполне это подтверждает.

В раннем Смоленске, мы видели, также обитали варяжские семьи, как и в Тимереве. Однако в противоположность Тимереву, как и в Старой Ладоге⁵²⁾, первопоселенцами в Гнездове, кривичском племенном центре на Днепре, они быть не могли. Норманны использовали в своих разнообразных целях (транзитный центр на Пути из варяг в греки, центр сбора дани и т. д.) уже существовавшее до них поселение.

Возникает вопрос: как давно были созданы пункты сбора варяжской дани? Можно думать, что образованы они были не сразу. Сначала дань собиралась набегами варяжских дружин, и лишь позднее, укрепившись, варяги стали устраивать постоянные пункты сбора дани на месте. Так, видимо, и следует понимать летописца. В Повести временных лет второй редакции было сообщено, что варягам дань платили: чудь, словене, меря и все кривичи⁵³⁾. Однако в третьей редакции есть уточнение (воспринятое затем большинством списков летописей): варяги, оказывается, «приходяще» (из заморья) собирали дань, т. е. первая варяжская дань собиралась с помощью набегов⁵⁴⁾. Изменилось положение лишь с 882 г.: Олег был первым князем, который внес в уплату дани кривичами какую-то систему⁵⁵⁾. Он, видимо, не смог перевести всю дань, уплачиваемую варягам еще с середины IX в., себе (ее платили кривичи до смерти Ярослава) и, как все последующие князья X и первой половины XI в., должен был с этой данью считаться (не забудем, что он сам был по происхождению по матери варягом). Но Олег ввел, можно думать, какой-то регламент в выплату этой дани, дополнив ее и своей дополнительной данью, которую кривичи были обязаны платить в Киев сверх варяжских поборов. С хазарской данью радимичей Олегу было справиться значительно легче: он просто ее перевел на себя (885)⁵⁶⁾. Эту новую двойную дань, можно полагать, и собирали теперь чиновники на местах, жившие там с семьями под охраной особых отрядов. Если дружины Аскольда и Дира были слабы и Смоленск к дани [105] ими не был принужден (они завоевали лишь по пути в страну кривичей, что видно по кладам 40–50-х годов. IX в.⁵⁷⁾), то поход Олега на Киев и создание огромного войска для этого стоил кривичам и другим племенам дорого и сопровождался жестокой борьбой. Возможно, что именно результатом этого сопротивления был зарытый (и не «востребованный») клад последней трети IX в. в Тимереве (1973 г.)⁵⁸⁾.

Киевская дань кривичей. О характере русской части дани кривичей и о способах ее взимания данных у нас почти нет. По Константину Багрянородному и нашей летописи, в X в. она собиралась с помощью походов князей в полюдье — в отдаленные центры земли. Дань, как мы знаем, иногда собиралась не один раз (что могло кончиться для сборщиков и плачевно — случай с данью Игоря у древлян). Можно думать, что в IX в. специальных податных центров в землях кривичей не было. А если они и были, то сборщики дани пользовались теми местными центрами-погостами, которые объединяли по тем или иным причинам окрестные села-общины (например, местное святилище и т. д.). У налогоплательщиков варягов и хазар существовала уже дифференциация населения. При убийстве князя Игоря древлянами выясняется, что среди населения был князь, также «лучшие люди» числом 20». Разложение соседской общины зашло, следовательно, достаточно далеко. На местную знать — лучших людей, по-видимому, и опирались все даныцики. Они не покидали местность, пока не получат все им причитающееся — так нужно понимать термин «полюдье) для IX—X вв. Лишь в XI—XII вв. походы в «полюдье» видоизменились и получаемый продукт именовался уже иначе.

Вопрос, обложения земель данью возник в 947 г., когда Ольга двинулась на Мету: «...иде Вольга Новугороду и устави по МьсгЪ повосты и дани и по ЛузЪ оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знаменья и мЪста и повосты (..) и по Днепру перевЪсища и по ДеснЪ...»⁵⁹⁾. С этим текстом я сопоставил текст поздней Витебской летописи, основанной на недошедших до нас источниках, о походе Ольги в 947 г. (там ошибочно 974) из Киева в устье Витьбы и основание ею погоста Витебска⁶⁰⁾. Ольга миновала западную Смоленщину потому, что там население было освоено данью уже давно, в частности, Олегом. Двигаясь в глухие места Новгородской земли, для учреждения там центров обложения, Ольга обошла Смоленское княжество по дуге (Десна, Верхний Днепр, Западная Двина, Ловать, Мета). Погосты учреждались вне зоны полюдья, а Смоленск его важнейшее звено⁶¹⁾. [106]

Доходы смоленского князя. Княжеские доходы, их рост и виды характеризуют уровень экономического развития страны и рассмотреть их крайне важно.

Первым смоленским князем, навязанным Смоленску извне, был сын Владимира Святого Станислав, прокняживший в Смоленске (Гнездовском, где найдена его тамга⁶²⁾) несколько десятилетий и не оставивший после себя никакого следа⁶³⁾. Станислав, очевидно, мало включался в жизнь старинного торгового города, с варяжской данью не боролся (или не мог ее одолеть) и т. д. Его основной функцией, по-видимому, были осенне-зимние поездки к кривичам за данью и передача ее в Киев. Этими походами кормился он и его дружина. В те времена самостоятельный князь в Смоленске не был особенно нужен Киеву: после смерти Станислава новый князь туда не назначался 20 лет.

Все изменилось в 1054 г. Решение о выделении Смоленского княжения для сыновей Ярослава Мудрого осуществилось немедленно после его смерти. В этой ситуации вопрос о материальном обеспечении нового князя стал на очередь дня. Тогда же, мы видели, был составлен список княжеских доходов с подробным указанием, что и с каких центров причитается. Документ охватывал всего 5 пунктов в области древнейшей заселенности страны славянами (от Торопецких озер до Каспли и Вержавлян), два — на Верхней Волге, один — в центре страны и 4 — на ее востоке и юго-востоке (Вержавляне Великие — Былев, см. табл. 1). Основу дани составлял Путь из варяг в греки, где найдены варяжские погребения IX—X вв. (Гнездово, Новоселки, Торопец), и не приходится сомневаться, что это-то и были территории старой варяжской дани, собиравшейся с кривичей (как и с других мест) «до смерти Ярославли». Дань эта, отобранная у них позже, составляла основу дохода смоленского князя, к которой было приписано еще 8 пунктов. Далее князю предстояло уже действовать самостоятельно. Он и прибавил к своим первоначальным даням еще 5 пунктов внутри кривичских земель (Бортницы — Мирятичи, см. табл. 1): три в землях западных вятичей и одно — по соседству с ними (Дедогостичи). С захватом Заруба и Пацыни смоленская дань подошла вплотную к северным радимичам (о чем уже говорилось), однако до Ростислава Смоленского данническому подчинению подвергались далее только пункты внутри земли — на Верхней Волге, Протве, Днепре (Копысь).

Эпоха Ростислава Смоленского (1125—1159 гг.) ознаменовалась новыми явлениями в княжеских доходах. Как известно, XII в. был временем бурного развития феодальной вотчины на Руси. Крупнейшими вотчинниками были князья, и это все отразилось, безусловно, и в Смоленской земле. Рассмотрение доходов князя за 10 лет с 1116 по 1136 г. показывает, что данническое освоение смоленской территории продолжалось по-прежнему [107] (были основаны новые пункты обложения на Пути из варяг в греки (2), верхней Волге. Протве и т. д.), но одновременно были захвачены огромные сильно заселенные земли северных радимичей, в землях которых определили всего два пункта обложения с ничтожной данью (по 10 гривен) на р. Соже (Кричев и Пропошеск). Начавшееся там вскоре построение крепостей Ростиславля, Мстиславля и, возможно, Изяславля (по именам смоленского князя, его отца, необычайно им чтимого, и ближайшего союзника — брата) указывает, что земли эти Ростислав оставил за собой, в качестве своих особых домениальных владений, передаваемых не всякому князю, сидящему в Смоленске, а по наследству⁶⁴⁾. У нас нет возможности установить домениальный доход Ростислава — он был, несомненно, очень велик, но его появление, видимо, сигнализирует новое: дань с 34 центров земли отныне была государственным княжеским доходом и поступала к нему только как к сюзерену страны и пока он им был. Домениальные же земли и доходы с них переходили к княжескому роду навсегда. Л. В. Черепнин говорил о таком расчленении княжеских доходов, и главным образом в более позднее время⁶⁵⁾. В самом деле, для ранних периодов нашей истории трудно расчленить то и другое, но здесь, нам кажется, удалось датировать такое расчленение: оно совпадает с появлением домениальных владений князя и в Смоленской земле датируется второй третью XII в.

Какова же сумма княжеских доходов «государственной» части? Уже говорилось, что дани в Уставе высчитаны в гривнах серебра. Можно считать, что в 1430-х годах Ростислав получал с «государственных земель» (без Суздальско-Залесской дани, без колеблющихся доходов с не отдаваемых в аренду корчем, гостинного и торгового обложения) 3087 гривен серебра⁶⁶⁾.

Однако эта сумма — только часть доходов князя как сюзерена страны. Дань это только та их часть, которая делилась с новооткрытой епископией. Преамбула Устава называет несколько видов доходов, не поступающих епископу. Это — виры, продажи, полюдье, которые в отличие от Устава новгородского князя Святослава Ольговича Ростислав епископу не передавал. [108] В грамоте указаны были нормы обложения, установленные для обычного урожайного года («в сии дни полны дани»⁶⁷⁾), и можно полагать, что в засушливые или дождливые годы в них вносились какие-то коррективы («по силе»). Любопытно проследить, как давно уже существовали нормы, близкие к тем, которые отражает наш документ? Установленный нами факт, что эти нормы здесь выражены в старых денежных единицах, позволяет беспрепятственно обратиться к временам более древним, предшествующим составлению нашего источника.

При перераспределении столов 15 июля 1077 г. на Волыни, Всеволод Ярославич получил Чернигов, а его бывший смоленский стол достался его сыну Владимиру Мономаху⁶⁸⁾. Не прокняжив и года в Смоленске, уже на Пасху 8 апреля 1078 г. благодарный Мономах торжественно въезжал в Чернигов, везя отцу на Красный двор солидный подарок: 300 гривен золота. Это 3000 гривен серебра — сумма огромная. Все денежное богатство минских князей, кроме потраченного ими на постройку трапезной в Печерском монастыре, составило 700 гривен серебра и 100 гривен золота (т. е. 1700 гривен серебра⁶⁹⁾). Откуда же молодой Мономах мог получить столь крупную сумму денег для сыновнего подарка? Не забудем, что, кроме того, он должен был обеспечить своих собственных вассалов, слуг домена и княжеского двора. Б. А. Романов уже предполагал, что сумма дара была собрана Мономахом в Смоленской земле, исходя из суммы дани, которая была близка к этому дару⁷⁰⁾. Действительно, неурожайный год миновал уже давно (1075 г.), следующие два года были урожайными, и за осень 1077 г. Мономах мог собрать причитающуюся сумму в полном объеме, а зимой (1077 г. был в источнике мартовским) мог даже превратить ее в золотые слитки. Однако предшествующие наблюдения заставляют внести в слишком прямолинейное построение Б. А. Романова важные коррективы: в 1077—1078 гг. смоленская дань была намного меньше дани 1134—1136 гг.: она не собиралась с вятичей и голяди и взималась только с первых 17 пунктов списка даней (не выходя за пределы кривичей). По нормам 30-х годов XII в. она должна была равняться всего 2705 гривнам серебра, а в 70-х годах XI в. была, возможно, и меньшей. Где же Мономах добыл недостающие (по нормам XII в.) 295 гривен? Он был еще молод и мало вероятно, что эту сумму он мог дополнить личными «сбережениями». Ясно, что недостающая сумма была им покрыта за счет вир, продаж и, главное, полюдья, лишь упомянутых в источнике 1136 г., так как епископии они не поступали. Все сказанное заставляет нас предположить, что нормы обложения в 30-х годах XII в. были близки к нормам 70-х годов XI в. и за 40 лет особых изменений не претерпели. Процесс [109] их становления, видимо, приходится на начальные периоды княжеской власти в Смоленске — на вторую и третью четверти XI в.

Попробуем рассмотреть в общих чертах прочие княжеские доходы. Полюдье, видимо, особый доход князя, который он не делил с епископией. Я. Н. Щапов даже предполагает, что система его сбора отличалась от других сборов и именно это не позволяло делиться им с церковью⁷¹⁾. Но, кажется, здесь было иначе: «люди» — свободные общинники⁷²⁾, полюдье в это позднее сравнительно время — осенний поход князя, именно в те отдаленные уголки земли, где общинники считали себя еще свободными от дани князю, но он уже числил ее по своей разверстке. Не случайно в тех случаях, когда полюдье «просочилось» в Устав Ростислава, дань не упоминается (Копысь, Лучин). Полюдье, таким образом, в 30-х годах выплачивалось только свободным населением. Кто не платил дани, тот должен был отдавать князю полюдье, и наоборот. Полюдье — это «даровая» дань со свободных (вспомним «осеньннее полюдье даровьное» грамоты Мстислава Владимировича и его сына Всеволода на с. Буйцы под Новгородом, 1125—1132 гг.⁷³⁾). Наша археологическая карта скоплений древних поселений в Смоленской земле такие уголки, не платившие дани, вполне отражает. Их можно видеть, конечно, более всего в северной части земли; на р. Вязьме, где много курганов, на Лучесе (притоке Межи), на р. Пырышне у с. Оковцы и т. д. (рис. 5)⁷⁴⁾.

Сложнее с такими доходами, как «вира» и «продажа» — штрафы за убийство и оскорбление действием. Дедичи, мы видели, платили в Путтино «присно» 6 гривен с виры. Как ее можно было предугадать? Видимо, община иногда, отстаивая независимость от дани и не желая пускать княжеских даныциков, вирников и т. д., откупалась согласием платить виру постоянно. То же и относительно продаж — еще одного вида побора князя с населения.

Князь получал еще «общесмоленские доходы» — «корчмити», «торговое», мыто, гостиную дань, «перевоз», и, наконец, «суждале-залесскую дань» (о которой говорилось).

«Корчмити» — дань с корчем упомянута в Уставе 4 раза. Она взималась на восточных окраинах земли (Путтино), на западных (Копысь), на южных (Прупой) и северных (Лучин), т. е. во всех тех местах, где въезжали в страну со стороны, стояли корчмы с постоялыми дворами. Лишь в одном случае — в самой отдаленной части земли, на территории голядско-вятических земель, корчмари выплачивали точно установленную сумму — полпяты гривны (4,5 гривны, что было связано, видимо, с трудностями [110] контроля, и корчемная выручка была передана на откуп, в остальных — эти доходы зависели от доходов самих корчем).

«Торговое», т. е. дань с торга, упоминается в Уставе всего один раз. Взималось оно в Копыси. Как видно на карте (рис. 6), по цепочке курганов правой стороны Днепра, город этот, расположенный на левом берегу, стоял против ответвления от Днепра 60-километровой сухопутной дороги на Друцк (и далее на Полоцк). Днепр здесь летом мелок, и конница свободно его переходила в XVII—XVIII вв.⁷⁵⁾, в осеннее и весеннее время, очевидно, существовал перевоз, дававший князю известный доход. Доход получался с существовавшего здесь оживленного торга и княжеской корчмы. На разнообразие торговых операций, возможно, указывает «громадный» клад арабских монет, найденный вблизи Копыси у д. Застенок в 1901 г.⁷⁶⁾

К «торговому» близка «гостиная дань» — дань за провоз товаров, упоминаемая в Уставе дважды (ее брали в Пацыни на Десне и еще восточнее на р. Болви в Оболви). Вероятно, эта же дань обозначена в источнике сокращенно, как «гость» (получалась в Путтине), а также «мыто» — дань за провоз товаров (в Лучине). Кажется неслучайным, что все эти торговые пошлины взимались на окраинах Смоленской земли, при въезде в страну.

Таковы были доходы смоленских князей исходя из Устава Ростислава Смоленского 1136 г.

²⁴⁾ Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX—XV вв. — В кн.: Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М., 1972, с. 151 и сл.

²⁵⁾ Гуревич А. Я. Походы викингов. М., 1966, с. 34.

²⁶⁾ Тацит К. Сочинения в двух томах. Л., 1969, т. I, с. 371.

²⁷⁾ ПВЛ, 1950, т. I, с. 20.

²⁸⁾ ПВЛ, т. I, с. 13.

²⁹⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске. — СА, 1977, № 1.

³⁰⁾ ПВЛ, т. I, с. 20; НПЛ, с. 107.

³¹⁾ Пашуто В. Т. Особенности структуры древнерусского государства. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 85.

³²⁾ Мавродин В. В. О племенных княжениях восточных славян. — В кн.: Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971, с. 52.

³³⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 52.

³⁴⁾ Данилова Л. В. Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле XIV—XV вв. М., 1955, с. 208.

³⁵⁾ Щапов Я. Н. Большая и малая семья на Руси в VIII—XIII вв. — В кн.: Становление раннеславянских государств. Киев, 1972, с. 182.

³⁶⁾ Щапов Я. Н. Церковь в системе государственной власти древней Руси. — В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965, с. 305.

³⁷⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске, с. 89.

³⁸⁾ Корзухина Г. Ф. О некоторых положениях в интерпретации материалов Старой Ладоги. — СС, Таллин, 1971, с. 16; Давидан, О. И. К вопросу о контактах древней Ладоги со Скандинавией. —Там же, с. 134-144; Клейн Л. С., Лебедев Г. С., Назаренко В. А. Норманнские древности на современном этапе археологического изучения. — В кн.: Исторические связи Скандинавии и России. Л., 1970, с. 239; Давидан О. И. Стратиграфия нижнего слоя староладожского городища и вопросы датировки. — АСГЭ, Л., 1976, вып. 17.

³⁹⁾ Дубов И. В. Ярославское Поволжье в IX ст. — Вестник ЛГУ, 1976, № 14.

⁴⁰⁾ Корзухина Г. Ф. Новые находки, с. 312.

⁴¹⁾ Авдусин Д. А. Раскопки в Гнездове. — КСИИМК, 1951, вып. 38, с. 73-80.

⁴²⁾ Предположение Т. Арне о захоронении скандинавки в Киеве не подтвердилось (Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1958, т. I, с. 220).

⁴³⁾ Arbman H. Svear i östervikung. Stockholm, 1955, s. 40.

⁴⁴⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун близ Ладоги. — КСИА, 1971, вып. 125, с. 64.

⁴⁵⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун..., с 63.

⁴⁶⁾ Алексеев Л. В. О древнем Смоленске, с. 89.

⁴⁷⁾ Конечно, наша мысль о роли скандинавских женщин на Руси — всего лишь предположение, и будущие исследования покажут, насколько это справедливо. Сейчас можно лишь констатировать, что скандинавских женских погребений на юге Руси почти нет: Т. Арне указал такое погребение в Киеве, но это оспорено М. К. Каргером (Аrnе Т. La Snède et l’Orient. Uppsala, 1914, р. 56, 57; Каргер М. К. Древний Киев, т. I, с. 220), в Шестовицах под Черниговом среди 22 скандинавских погребений, женских также почти нет (Блiфелmд Д. И. Давниорускi пам'ятки Щестовiцi. Киев, 1977, с. 103, 104).

⁴⁸⁾ Рыбаков Б. А. Обзор общих явлений русской истории IX—XIII вв. — ВИ, 1962, 4, с. 37.

⁴⁹⁾ Дубов И. В. Ярославская экспедиция. — АО 1973 г. М., 1974, с. 51.

⁵⁰⁾ Там же; Дубов И. В., Кухарева Л. С., Чукова Т. А. Ярославская экспедиция. — АО 1974. М., 1975, с. 57-58; Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников у д. Большое Тимерево под Ярославлем. — Вестник ЛГУ, 1975, № 2; Дубов И. В., Кухарева Л. С. Раскопки Тимеревского поселения. — АО 1976 г. M., 1975.

⁵¹⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников...

⁵²⁾ Корзухина Г. Ф. Курган в урочище Плакун..., с. 63.

⁵³⁾ ПВЛ, т. I, с. 18.

⁵⁴⁾ ПВЛ, 1950, т. II, с. 233 (комментарий Д. С. Лихачева).

⁵⁵⁾ ПВЛ, т. I, с. 20.

⁵⁶⁾ ПВЛ, т. I, с. 20, 21.

⁵⁷⁾ Алексеев Л. В. Полоцкая земля. М., 1966, с. 102, прим. О кладах в Смоленской земле, которые могут быть связаны с Аскольдом и Диром, говорилось выше.

⁵⁸⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В. Комплекс памятников у д. Большое Тимерево под Ярославлем. — Вестник ЛГУ, 1975, № 2, с. 65-70.

⁵⁹⁾ ПВЛ, т. I, с. 43.

⁶⁰⁾ Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли. — In: Słowianie w dziejach Europy. Poznań, 1974, s. 102.

⁶¹⁾ Попытка трактовки походов Ольги по-иному интересна, но, как кажется, вряд ли убедительна (Фроянов И. Я. Киевская Русь. Л., 1974, с. 46 и л.: Рыбаков Б. А. Смерды. ИСССР, 1979, № 1, 2.

⁶²⁾ Ширинский С. С. Ременные бляшки из Бирки и Гнездова со знаками Рюриковичей. — В кн.: Славяне и Русь. М., 1968.

⁶³⁾ По сведению византийской хроники Скилицы-Кедрина, Станислав и умер в Смоленске в 1036 г. (Шахматов А. А. Разыскания о древнейших летописных сводах. СПб., 1908, с. 89, прим. 2).

⁶⁴⁾ Алексеев Л. В. Домен Ростислава Смоленского. — В кн.: Средневековая Русь. М., 1976.

⁶⁵⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 153-155.

⁶⁶⁾ Цифра доходов смоленского князя всеми исследователями определялась и определяется по-разному, и здесь необходимо внести ясность: Макарий называл 3080 гривен (что ближе всего к истине. Макарий. История русской церкви. М., 1853, т. III, с. 241); И. М. Красноперов — 3150 гривен (Красноперов И. М. Некоторые данные..., с. 348); Б. А. Романов и Я. Н. Щапов — 3000 гривен (см.: ПВЛ, т. II. Комментарий Б. А. Романова. М., 1950, с. 442; Щапов Я. Н. Княжеские уставы..., с. 136-150). Распространено и вовсе ошибочное мнение, основанное на неполном понимании источника: 4000 гривен, так как складывались доходы князя и епископа (в 1136 г. и в начале XIII в.) — (ПРИ, т. II, с. 45; см. также: Церковь в истории России IX в. — 1917 г. М., 1967, с. 53; Довженок В. И. О некоторых особенностях феодализма в Киевской Руси. — В кн.: Исследования по истории славянских и балканских народов. М., 1972, с. 100).

⁶⁷⁾ ПРП, т. II, с. 42. См.: Черных Н. В. Абсолютные даты деревянных сооружений древнего Смоленска. — МИСС, Смоленск, 1967, т. IV.

⁶⁸⁾ ПВЛ, т. I, с. 132.

⁶⁹⁾ ПСРЛ, т. II, стб. 492-493. Расчет отношения золота к серебру как 1:10; см.: Романов В. А. Деньги и денежное обращение. — В кн.: История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948, с. 380; см. также его комментарий: ПВЛ, II, с. 442.

⁷⁰⁾ ПВЛ, т. II, с. 442.

⁷¹⁾ Щапов Я. Н. Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича. — АЕ–1962. M., 1963, с. 41.

⁷²⁾ Черепнин Л. В. Русь..., с. 168-170.

⁷³⁾ ПРП. М., 1953, т. II, с. 102.

⁷⁴⁾ Не исключено, что «полюдье» в XII в. имело и иной смысл: его взимали в Копыси, которая, мы видели, не имела даже населенной округи, и если это не ошибка составителя Устава (Алексеев Л. В. Устав Ростислава Смоленского..., с. 92), то здесь под этим термином понималась дань с «людей», населявших (или прибывавших для торговли в Копысь).

⁷⁵⁾ Трубницкие А., М. Хроника белорусского города Могилева. М., 1887, с. 49.

⁷⁶⁾ Россия, СПб., 1905, т. IX, с. 468.