Духовенство о таинстве священства
|
Католическое и православное духовенство утверждает, что в отличие от обрядов, установленных людьми (погребение умерших и т. д.), имеющих церковное, а не божественное происхождение, таинства учреждены самим Иисусом Христом. Тридентский церковный собор провозгласил в XVI веке анафему всем, кто осмелится сомневаться в том, что святые таинства установлены Иисусом Христом.
Православное духовенство учит, что «таинства — это богоучрежденные священные действия, они обнимают и сопровождают всю жизнь человека от начала до конца ее, передавая верующему видимым образом невидимую благодать божию». «Христианские таинства», конечно, не были «богоучрежденными» обрядами, а в основе своей заимствованы из древних религиозных культов. Ф. Энгельс писал, что в наиболее раннем христианском произведении «Откровении Иоанна» («Апокалипсисе») не упоминается никаких таинств. Первыми из них появились в христианстве крещение, при совершении которого христианин посвящался в члены общины, и причащение. У палестинской религиозной секты, существовавшей в I веке до н. э. в районе Кумрана на берегу Мертвого моря, как мы уже говорили, были обряды, похожие на раннехристианское крещение и причащение. У кумранитов существовали священное омовение и благословение хлеба, который после этого съедался общиной. Священство стало таинством лишь в VII веке, а покаяние, миропомазание, елеосвящение — в IV—V веках. Окончательно семь таинств были официально признаны католическим церковным собором в Лионе в 1274 году. Еще позднее они были приняты православной церковью. Духовенство не довольствуется претензией на божественное происхождение этих церковных обрядов, но проповедует, что «согласно... верованию церкви все таинства совершает сам бог руками епископов и пресвитеров» («Журнал Московской патриархии», 1962, №9, с. 61). Для православных и католиков главное в таинствах — мнимая возможность мистического общения с богом при помощи этих обрядов. Православные верят, что церковь — это «мистическое тело Христа», которое своими таинствами приобщает христиан к богу. По учению католической и православной церквей, духовенство с помощью святых таинств совершает чудеса: защищает новорожденных от козней бесов, исцеляет от болезней, дает вступающим в брак «дары святого духа», очищает всех от грехов, обеспечивает «загробное блаженство». В 1972 году в «Журнале Московской патриархии» была опубликована статья о взглядах «святителя» Дмитрия Ростовского на таинство священства. Он утверждал, что Иисус Христос ключи от «царствия небесного» передал апостолам, чтобы они открывали верующим его двери, а апостолы после своей смерти передали эти ключи своим преемникам. Теперь ключи находятся у православных священников, которые с помощью таинств открывают верующим двери в рай. По учению церкви, человек становится священнослужителем, получает право совершать таинства, приобретает духовную власть посредством особого таинства священства. Во время этого обряда, совершаемого с произнесением заклинаний и возложением рук на посвящаемого, благодать «святого духа», как уже упоминалось, будто бы чудесным образом передается посвящаемому. Разным степеням священников она передается неодинаково: наибольшая ее часть снисходит епископам, большая — пресвитерам, а меньшая — дьяконам. Этот обряд рукоположения, хиротонии (по-гречески: действие силой рук) — пережиток магического значения руки. В глубокой древности люди наделяли руку колдовской силой, верили, что эта сила через руку передается от одного человека к другому. Духовенство учит, что благодать, будто бы исходящая от таинств, передается верующим механически, независимо от достоинств священника: «Личные недостатки священника не умаляют и не обессиливают таинств, совершаемых им... как не терпит вреда светлое золото, если покрыто оно грязью...» («Журнал Московской патриархии», 1962, №4, с. 61). Такое учение позволяет духовенству уйти от обвинений, что если оно ведет недостойный христианский образ жизни, то и совершаемые им таинства не действительны. В книге «Критика догматического богословия» Л. Н. Толстой, разоблачая таинство священства, писал: «Православная церковь? Я теперь с этим словом не могу не соединить никакого другого понятия, как несколько нестриженых людей, очень самоуверенных, заблудших и малообразованных, в шелку и бархате, с панагиями1 бриллиантовыми, называемых архиереями и митрополитами с тысяч других нестриженых людей, находящихся в самой дикой, рабской покорности у этих десятков, занятых тем, чтобы под видом каких-то таинств обманывать и обитать народ»2. В «Обращении к духовенству» Л. Н. Толстой писал, что священники всех христианских исповеданий, распространяя и поддерживая среди людей церковное учение как истинное и спасительное, причиняют зло. Он утверждал, что их проповедь приносит вред для умственной деятельности и производит нравственное извращение в душе человеческой, так как распространяет учения, чуждые современному здравому смыслу и нравственному чувству. «Эта проповедь тем ужаснее,— говорит Толстой,— что духовенство проповедует ради своих честолюбивых, корыстных целей, часто само не верит в то учение, которое проповедует». Да и само духовенство было в полной мере откровенно и цинично в своих признаниях. В IV веке один из «отцов церкви», Григорий Богослов, писал другому «отцу церкви», святому Иерониму: «Надо побольше небылиц, чтобы производить впечатление на толпу. Чем меньше она понимает, тем больше она восхищается. Наши отцы и учителя всегда говорили не то, что думали...» С мнением Григория Богослова был согласен и епископ птоломандский Синезий, также живший в IV веке. Он писал: «Народ безусловно хочет, чтобы его обманывали. С народом иначе нельзя поступать именно потому, что это народ. Философом я буду только для себя и про себя, с народом же и для народа я всегда буду только священником». Некоторые папы римские, считавшие себя «вицедоминусами», то есть заместителями бога, «наместниками бога на земле», откровенно издевались в своем кругу над тем, что они проповедовали верующим. Папа Бонифаций VIII (1235—1303), о котором говорили, что он пришел к власти, как лисица, управлял, как лев, а умер, как собака, известен по ряду документов своими антирелигиозными изречениями. В числе этих изречений, подтвержденных четырнадцатью свидетелями, имеются такие откровенные признания: «Все религии являются человеческими измышлениями и призваны держать людей в узде». «Глупо верить в бога, который одновременно един и троичен». «Я не верю ни в бога, ни в Христа, но я требую от христианских народов веры в то, что мне, как наместнику Христа, как наместнику бога, полагается высшая власть на земле». «Сколько пользы принесла нам эта басня о Христе!» «Нельзя верить учению о непорочном зачатии, о воскресении и о вочеловечении бога». «Дева Мария была такой же девственницей, как и моя мать». «Учение о будущей жизни не соответствует истине». «Святые воскреснули так же, как моя издохшая серая лошадь». «Лишь дураки и юродивые верят, что кто-то когда-то мог вернуться с того света». «Христианские таинства — только комедия». По словам папы Александра VI Борджиа (1431— 1503), всякая религия хороша, но лучшая из них та, которая наиболее глупа. Папа Павел III (1534—1549), утвердивший орден иезуитов, говорил испанскому послу при Ватикане Д. Хуртадо де Мендоса, что Иисус Христос никогда не существовал, но образ его нужен, чтобы обманывать народ. Эти циники на папском престоле были так уверены в своей власти, что не боялись (разумеется, в узком, и л гимном кругу) издеваться над самыми священными для верующих предметами. Не только князья католической церкви, но и рядовые священники утрачивали веру и служили в церкви, как говорит русская пословица, «не для Иисуса, а для хлеба куса». Так, например, французский каноник Ж. Жильсон (1796—1876) свидетельствует в мемуарах: «...тысячи образованных священников не верят больше в непогрешимую католическую церковь. Один из высших иерархов церкви заверял меня, что в Париже две трети священников не верят больше ни в пресуществление, ни в ад. Когда народы, наконец, когда-нибудь убедятся, как много образованных священников не верят больше, пробьет последний час господства духовенства». Никто так резко отрицательно не относился к церковному сапу, как многие священнослужители. Самые кощунственные нападки на молитвы, непристойные анекдоты о героях «священного писания» в царской России чаще всего создавались духовными лицами, которые во время кутежей устраивали «елеосвящение поросенку» или такие неописуемые надругательства над культовыми предметами, которые была способна выдумать лишь дикая фантазия бывших семинаристов, злобно ненавидящих рясу, но вынужденных ее носить. В 1912 году черносотенный монах Илиодор (С. Труфанов), обличая иерархов православной церкви, говорил: «Кто вы? Вы все — карьеристы. В бога, в загробную жизнь вы не верите. Проповедуя же о ней, вы только морочите темных, простых людей. Вы людям постоянно указываете на небо, велите им там приготовлять сокровища, а сами заботитесь только о том, чтобы побольше здесь себе собрать богатства». Другой черносотенец — архиепископ Антоний (Храповицкий), впоследствии митрополит волынский, откровенно признавал, что церковь служила царизму: «Если в Царском Селе пожелают, мы и борова поставим в митрополиты». Связь православных «пастырей» с полицией, с охранкой возмущала людей, даже очень далеких от революционного движения. Среди православного духовенства были и честные священники, которые тяготились тем, что их заставляли служить царизму. «Мы наемники своего правительства,— открыто признавался в церковной печати один священник,— мы чиновники в своих приходах, да еще с полицейскими функциями». Писатель С. Гусев-Оренбургский, бывший в конце XIX века священником и снявший с себя сан, в повестях и рассказах говорил о брожении среди молодого православного духовенства. Во время первой русской революции были священники, которые открыто критиковали церковь. В 1906 году архимандрит Михаил (Семенов) ушел из православной церкви и стал петербургским старообрядческим епископом. Он так отзывался о священниках: «Из духовенства никто не верит в бога. Оно служит при церкви только для насущного хлеба и легкой наживы за счет других. Духовенство не верит в таинство исповеди... Попы, эти черные жандармы деспотизма, всеми силами стараются удержать рост падения религии, хотя сами давным-давно не могут смотреть друг на друга без смеха, вспоминая о тех нелепостях, которые они проповедуют народу за приличное вознаграждение». В брошюрах «О церковном обмане», «О веротерпимости», «Письмо к священнику» Л. Н. Толстой призывал духовенство снимать сан, разоблачать перед народом ложь и обман церковных таинств. В письме к одному православному священнику Толстой писал: «Лучший выход из этого положения — героический выход, по-моему, тот, чтобы священник, собрав своих прихожан, вышел к ним на амвон и, вместо службы и поклонов иконам, поклонился бы до земли народу, прося прощения у него за то, что вводил его в заблуждение»3. В 1905 году несколько десятков честных священников сняли с себя сан, не желая быть духовными полицейскими. После Великой Октябрьской социалистической революции многие священнослужители, отказываясь примыкать к тем группам духовенства, которые держали себя враждебно по отношению к Советской власти, последовали этому совету. 15—16 августа 1928 года в Воронеже состоялся областной съезд бывших служителей культа, снявших церковный сан. Этот небывалый в мировой истории съезд бывшего духовенства обратился к верующим и священнослужителям, призывая их порвать с религией. В начале 1938 года после долгих раздумий снял с себя сан ленинградский митрополит Николай Федорович Платонов. 1 Панагия — нагрудный знак православного архиерея, носимый на цепочке.— Л. Е. 2 Л. Н. Толстой. Поли. собр. соч., т. 23. М., 1957, с. 296. 3 Л. Н. Толстой. Письмо к священнику. Изд. Н. Н. Орфенова. М., 1903, с. 5. |
загрузка...