Глава LX. Аграрный строй и сельское хозяйство

Огораживания в Англии в начале XIX в. «Хлебные законы». Последствия их. Сельское хозяйство в Англии после отмены хлебных законов. Отмена сеньориального строя во Франции. Учредительное Собрание. Законодательное Собрание. Конвент. Политика Революции в отношении общинных земель. Продажа национальных имуществ. Сельское хозяйство Франции. Установление личной свободы крестьян и отмена вотчинного строя в Германии западной и восточной. Характер реформ в Пруссии. Раздел общинных земель. Положение сельского хозяйства в Германии.

Из всех европейских стран личное освобождение крестьян ранее всего совершилось в Англии: не только к началу рассматриваемой эпохи, но уже за двести лет до того крестьянское население являлось вполне свободным. И земля принадлежала крестьянам на полном праве собственности - поскольку крестьяне вообще сохранились в Англии. Ибо Англия в то же время является той страной, где обезземеливании крестьян совершилось раньше, чем где-либо, и в наиболее широких размерах. Как мы видели выше, одновременно с разделом общинных земель и разверстанием чересполосных участков (огораживаниями) в течение XVIII в. погибал класс мелких земельных собственников и образовывались крупные поместья, которые сдавались в аренду целиком или частями (обыкновенно крупным) арендаторам. Эти огораживания вызваны были в значительной мере стремлением к расширению площади земледельческой культуры и к более рациональному хозяйству, что поощрялось ростом цен на зерно и на продукты животноводства. Но те причины должны были оказывать еще больше влияния впоследствии, в первые два десятилетия XIX в., когда население, как мы видели выше, чрезвычайно быстро возрастало; с 1750 по 1800 г. сельское хозяйство не в состоянии было следовать за ним столь же ускоренным темпом. Из страны, вывозившей хлеб, Англия уже в конце XVIII в. превратилась в страну, нуждающуюся в привозном зерне: в 1741—1750 гг. вывоз зерна из Англии еще составлял 850 тыс. кварт, в год, а в 1773—1792 гг. ежегодный привоз превышал вывоз на 430 тыс. кварт.

Последствием этой потребности в хлебе и являлись те обширные огораживания, которые были проведены в конце XVIII и в первые десятилетия XIX в. (как и в течение XVIII в.): в 1797-1820 гг. было снова огорожено 3,3 млн акров земли. Распаханы были новые пустопорожние земли, часто малоплодородные, песчаные, дававшие весьма невысокий урожай. Но обработка их была выгодна лишь при высоких ценах на хлеб, и поэтому лендлорды всячески старались удержать высокие цены, которые установились еще во второй половине XVIII в., и еще более повысить их. С этой целью в 1791 г. были установлены высокие пошлины на привозной хлеб, чрезвычайно стеснявшие привоз иностранного хлеба. Действительно, цена на пшеницу возрастала все больше и больше с 51 шиллингов в 1770 и 1780 гг. до 68 шиллингов в последнее десятилетие XVIII в., а в 1804—1813 гг. до 90 шиллингов. Та цена, которую законодатель считал нормальной и старался удержать, не только сохранялась, но под влиянием частых неурожаев, высоких пошлин и войн с Францией, сильно затруднявших подвоз зерна, росла дальше, превзойдя все ожидания правительства и землевладельцев.

Но с 1815 г. со времени прекращения войн с Наполеоном положение изменилось - начался период низких цен на зерно. Закон 1814 г. сделал ввоз хлеба почти совершенно невозможным, ибо привоз допускался лишь до тех пор, пока цена зерна в Англии была не ниже 82 шиллингов; этот закон, следовательно, как бы обеспечивал землевладельцам высокую цену в 82 шиллинга. На самом деле, средняя цена, вместо 82 шиллингов, к которым стремился закон, и вместо 90 шиллингов за предыдущее десятилетие, составляла в 1815—1824 гг. всего 64 шиллинга, а в следующее десятилетие она стала еще ниже (1829—1838 гг. — 56 шиллинга, 1839-1848 гг. 59 шиллингов). При таких условиях, очевидно, пошлины на зерно, или «хлебные законы»¹, как они назывались, не только не приносили пользы землевладельцам, но оказывались для них прямо вредными. Несоответствие между обещанными ценами и действительно имевшими место должно было вызвать полное расстройство всего их хозяйства, так как землевладельцы, рассчитывая на высокие цены, производили издержки гораздо более высокие, чем это было возможно при низких ценах. Фермеры крупных имений находились в весьма затруднительном положении, ибо в расчете на сохранение прежнего уровня цен и даже на повышение его они заключили договоры на продолжительное время и согласились на значительное увеличение арендной платы. Теперь же, с падением цен на зерно, они не в силах были уплачивать вдвое и втрое увеличенную аренду. Но еще хуже было положение мелких землевладельцев — йоменов. Поскольку они еще сохранились, несмотря на огораживания эпохи высоких цен, поскольку крестьяне еще не продали тогда своих земель, они погибли теперь, в годы, следовавшие за 1815 г., в эпоху падения цен, в период несоответствия между ожидаемыми и действительно существующими ценами. В эпоху высоких цен, — как указывается в «Report of Agriculture» 1833 г., мелкие землевладельцы обременили свои участки долгами в целях мелиорации, в чем в те времена не усматривали никакой неосторожности; теперь же, при низких цепах, они не в состоянии были вносить проценты и сводить концы с концами и вынуждены были продавать свои участки. В другом «Report» 1836 г. говорится, что крестьянства уже более не существует.

Период низких хлебных цен оказался и эпохой застоя в развитии сельскохозяйственной культуры Англии. После 1814 г. площадь посевов не расширяется более, огораживания почти прекращаются (в 1820—1840 гг. огорожено всего 600 тыс. акров вместо 3,3 млн в предыдущее 20-летие). Новых людей, производящих опыты в своих поместьях и вводящих усовершенствованную культуру, не появляется — лорда Тоуншенда и графа Лейчестера никто не сменил². Артур Юнг постарел и прекратил свою деятельность, издаваемые им «Анналы» закрылись Только с середины 1830-х годов, т.е. спустя два десятилетия, когда землевладельцы уже успели освоиться с низким уровнем цен и не верили более в могущество хлебных законов, в сельском хозяйство вновь обнаруживается то оживление, которое господствовало в XVIII в. В 1837 г. учреждено Royal Agricultural Society, вернувшееся к традициям предыдущего века и старавшееся посредством устройства выставок и съездов и распространения брошюр и журналов вызвать улучшения в посеве, удобрении и сельскохозяйственных орудиях, влиять на разведение улучшенных пород скота, на производство дренажа. Успехи химии, применяемой со времени Дэви в области сельского хозяйства, открытие Перкса в отношении дренирования почвы, проведение железных дорог, удешевивших перевозку семян и удобрений, все это оказало огромное влияние на подъем в области сельского хозяйства. Во многих местностях с конца 1830-х годов производится осушение болот, причем применяются паровые машины; ввоз удобрительных веществ в Англию, в особенности костей и гипса, значительно усиливается.

Но все это были лишь первые подготовительные шаги к современной рациональной сельскохозяйственной культуре. Только с отменой «хлебных законов» и с установлением свободы привоза хлеба в 1846 и 1849 гг. капиталы стали притекать в большом количестве к сельскому хозяйству Англии, открытия и изобретения в области агрономической химии, животноводства, машиностроения и т.д. стали оплодотворять сельское хозяйство. По словам Керда, с 1848 по 1878 г. в сельском хозяйстве Великобритании и Ирландии было затрачено 15 млн ф. ст, из которых 2/3 пошли на дренаж. В I860 г. привоз гуано в Великобританию составлял 140 тыс т, ценностью в 1,5 млн ф. ст., 10 лет спустя - вдвое более (280 тыс. т - в 3,5 млн ф. ст.), а привоз азотнокислой соли для удобрения равнялся в 1860 г. 37 тыс. т ценностью в 500 тыс. ф. ст., в 1870 г. — 56 тыс. ценностью в 880 тыс. ф. ст. Рента за два десятилетия 1850—1870 гг. повысилась с 27 до 30 шиллингов с акра.

Из этих данных видно, что положение сельского хозяйства в Англии после отмены «хлебных законов» было вполне благоприятное и что под влиянием иностранной конкуренции фермеры стали теперь придерживаться совершенно новой системы хозяйства: не рассчитывая уже на высокие цепы продуктов, они старались увеличить доходность хозяйства иным путем — посредством сокращения расходов. Последнее достигалось и применением новых технических приспособлений — молотилки, парового плуга и др. «Лица, допрошенные при производстве анкеты 1873 г., — говорит тот же Керд, - и притом знатоки в области мелиорации, заявляли, что произведенные ими улучшения не только возвратили помещенный в них капитал с процентами, но доставили еще сверх того значительную прибыль». Выгодным оказалось также разведение кормовых трав, хмеля и льна, в особенности же племенного рогатого скота. Последнее имело место в связи с ростом цен на мясо, которые повысились за 20 лет с 1843 г. по 1863 г. на 1/3 (30-35%), а за тридцать лет 1843-1873 гг. на 2/3-3/4 и более. Возрастание цен на мясо вызывалось значительно усилившимся спросом: в то время как, по словам Джиффена, еще в середине XIX в. цена мяса имела для рабочего столь же мало значения, как цена драгоценных камней, рабочий в 1860-е годы благодаря повысившейся заработной плате получил возможность потреблять мясо и другие продукты животноводства. Улучшается, в частности, и положение сельскохозяйственных рабочих. С конца XVIII в. и до начала XIX в их денежная заработная плата сильно повышается одновременно с очень резким возрастанием цен на хлеб и прочее съестные припасы³, но затем, когда цены на хлеб с 1815 г. понизились, и заработная плата (в 1820-х гг.) сократилась и с тех пор почти не изменялась до середины 1840-х годов. Напротив, с этого времени обнаруживается, по Боули («Statistics of Wages»), быстрый рост денежной заработной платы, который составляет в Англии за 25-летие 1845-1870 гг. 82%, а в Соединенном Королевстве вообще — почти 60%, что при почти неизменяющемся общем уровне цен обозначает значительное повышение уровня жизни сельскохозяйственных рабочих.

Если в Англии, в сущности, никакого освобождения крестьян не было (повинности и платежи сами собою, в силу обычного права, постепенно вымирали), то во Франции отмена сеньориального строя была произведена одним ударом в эпоху революции.

Уже в момент созыва Генеральных штатов (24 января 1789 г. опубликован королевский указ об этом) раздражение крестьян против сеньориального режима было велико, созыв же этого собрания представлялся сельскому населению как бы равносильным отмене сеньориальных повинностей. Однако тогда на первом плане стояли вопросы политические, крестьянским вопросом совершенно не интересовались, да и вообще среднее сословие в своих наказах держалось той же точки зрения, что и правительство, - сеньориальные права составляют неприкосновенную собственность. Но вскоре такое отношение должно было измениться, ибо крестьяне стали грабить и жечь замки сеньоров, уничтожая документы, чтобы прекратить остатки феодальной тирании. «Кажется, что французский народ бесповоротно решил освободиться от уплаты всех сеньориальных повинностей, несовместимых с личной свободой», — говорит современник по поводу этого.

После того как крестьяне повторили «по отношению к сеньориальным замкам то же, что парижское население сделало с Бастилией», вопрос о той самой собственности, «которая сделалась жертвой самого наглого грабежа и разбоя», был поставлен на очередь в Учредительном собрании; от него перешли к выяснению феодальных прав, и в знаменитую ночь 4 августа 1789 г. были приняты общие положения об отмене несвободного состояния (поскольку последнее сохранилось), main-morte, сеньориальной юстиции, права охоты и о выкупе сеньориальных прав и десятины. Хотя король и вынужден был утвердить эти постановления (декрет 11 августа), но это были лишь общие принципы, которые нужно было еще оформить для осуществления их на практике. Между тем это был лишь временный порыв, уступка растерявшейся аристократии перед вступившим в борьбу с нею народом. Вскоре последовало охлаждение пыла, охватившего аристократию в торжественную минуту, на местах же сеньоры не считались с новым законом и продолжали требовать даже отмененные повинности, преследуя своих держателей. Мало того, за этим периодом теоретической выработки принципов ликвидации сеньориального строя не последовало дальнейшего движения вперед, несмотря на огромное количество жалоб и указаний с мест, из которых видно было, насколько априорны эти принципы и как мало они соответствуют жизненным потребностям. В многочисленных декретах, изданных затем тем же Учредительным собранием, последнее придерживается все тех же выставленных им положений, и дело ни на шаг не подвигается вперед. Закон 15 марта, изданный Учредительным собранием, объявлял выкуп сеньориальных прав лишь чисто факультативным, не признавая ни за сеньорами, ни за крестьянами права требовать выкупа. Кроме того, выкупу подлежал не только чинш, но и сборы с перехода земли (lods et ventes) и прочие так называемые случайные права (droits casuels); это сразу поднимало сумму выкупа до размеров, недоступных для большинства населения. Наконец, крестьяне должны были предварительно уплатить все накопившиеся недоимки. Не говоря уже о том, что деление повинностей на две категории - на уничтоженные без вознаграждения и на подлежащие выкупу — чрезвычайно усложняло и затрудняло дело, ибо провести границу между ними было почти немыслимо да и подавало повод для злоупотреблений со стороны сеньоров, крупные размеры выкупа сводили реформу почти что на нет, составляя лишь показную внешность. «Свобода выкупа рент, — читаем в одном заявлении, — всегда останется для бедного люда бесплодной надеждой на мирное владение своим маленьким куском земли, ибо где бедняку взять сразу столько денег». «Все выгоды, — жаловались крестьяне, — на стороне землевладельцев, а все огорчения на стороне держателей».

Результатом этого было то, что отмененный в принципе 4 августа сеньориальный режим сохранялся в полной силе; закон 15 марта вызвал лишь раздражение среди населения, резкие протесты со стороны крестьян, заявлявших, что «они забыты»; усилились крестьянские бунты и поджоги замков. Крестьяне стали забрасывать собрание просьбами об уменьшении выкупа повинностей, которые оценены чрезмерно высоко, они стали попросту отказываться от уплаты подлежавших выкупу повинностей. Между тем Учредительное собрание отвечало на это приказанием судам преследовать и наказывать по всей строгости законов тех, кто прекращал бы уплату повинностей до выкупа их. Конечно, потомство не может не быть благодарно Учредительному собранию за то, что оно поставило ликвидацию сеньориального строя на очередь дня, что оно положило начало этому великому делу, решилось на этот шаг, сознавая необходимость и своевременность этой меры. «Если конец венчает дело, то доброе начало - половина дела», и августовская декларация была таким добрым началом, от которого отказываться уже невозможно было. Она дала населению «вексель от лица законодательной власти страны, по которому приходилось рано или поздно платить».

И Законодательное собрание первоначально не решалось сделать что-либо в ответ на возраставшие требования крестьян; лишь постепенно, желая привлечь население на сторону революции, оно стало на иной путь, чем Учредительное Собрание, признав в унисон с крестьянами эдикты последнего «злодейскими» «пропитанными чудовищной непоследовательностью», составленными так, «как будто их диктовали сами сеньоры». В то время как Учредительное Собрание, исходившее из феодальных законов и феодальной юриспруденции, считало сеньориальные права собственностью, основанною на давности владения ими, и поэтому установило выкуп их, Законодательное Собрание заявляло, что источником сеньориальных прав является узурпация и насилие, что Учредительное собрание слишком уважало эти ненавистные права, «показав французскому народу лишь один призрак свободы», что феодальный режим уничтожен и тем не менее он существует и что «нет ничего более настоятельного, чем заставить исчезнуть с французской территории эти обломки рабства, которые попирают собственность». В противоположность Учредительному собранию члены Законодательного собрания, находясь до октября 1791 г. в разных местностях страны, собственными глазами могли видеть, насколько велики были недостатки принципов, выработанных Учредительным собранием. Они могли подтвердить правильность заявлений с мест, что во многих приходах ни один крестьянин не мог выкупиться от ненавистных повинностей, и вынуждены были признать правильным требование, чтобы сеньоры были обязаны представить находившиеся у них документы в доказательство принадлежавших им прав, в противном случае эти права должны считаться отмененными.

Прежде всего, в отношении так называемых случайных повинностей, наиболее тяжелых, Законодательное собрание в декрете 18 июня 1792 г. исходит из того принципа, что все эти права подлежат отмене без выкупа. Исключение, в смысле необходимости выкупа, делается лишь в тех случаях, когда права могут быть подтверждены подлинными документами, причем бремя доказательств возлагается на сеньора, и в документах должно быть точно указано время их установления; это условие обозначало, в сущности, отмену всех «случайных» повинностей, суживая до крайности сумму выкупаемых прав. Но этим оно не ограничивается; декрет 25—28 августа 1792 г. распространяет эти же принципы и на чинши и ренты и прочие ежегодные повинности, устанавливая и здесь обязанность доказательства со стороны сеньоров. Между тем такое доказательство было почти невозможно, ибо подлинные документы, притом относящиеся ко времени установления этих повинностей, должны были быть представлены в годичный срок. Только теперь, законами 18 мая и 25 августа 1792 г. (почти три года спустя после ночи 4 августа), сеньориальный строй действительно отменялся. Требование - «вырвите корни феодализма» - было здесь осуществлено.

Но теперь крестьяне и этим решением не удовлетворялись — декрет 25 августа 1792 г. не отменял сразу сеньориальный строй, а требовал предварительного выяснения сеньориальных прав в каждом отдельном случае для установления того обстоятельства, в каких случаях сеньориальные права подлежат отмене без выкупа и когда необходим выкуп, ибо при наличности подлинных документов у сеньоров последний должен был иметь место Между тем Законодательное собрание само же пошло еще дальше в отношении тех местностей, где эти документы были уничтожены во время крестьянских волнений 1789 г., освободив их попросту от всех сеньориальных повинностей. Казалось бы, последовательность требовала распространения этого правила на всю страну, иначе получалось поощрение насилий. Необходимо было довести дело до его логического конца. Крестьяне настаивали на немедленной отмене всего режима, и, когда жалобы и волнения возобновились, извне стала угрожать опасность вторжения чужеземцев и восстановления монархии, Конвент, заменивший с 21 сентября 1792 г. Законодательное собрание, удовлетворил требование крестьян. Конвент сразу упразднил весь сеньориальный строй. Согласно декрету 17 июля 1793 г., «все недавние сеньориальные повинности и платежи, все феодальные и цензуальные права, постоянные и временные, даже те, которые сохранены в силу декрета 28 августа 1792 г., отменяются без выкупа». Прекратились все процессы, касавшиеся земли, недоимок по сеньориальным платежам и т.д., и крестьяне объявлялись собственниками земли, на которой они сидели, без внесения каких бы то ни было платежей. «Феодальное дерево только лишено ветвей, необходимо его вырвать с корнями, сжечь и пепел рассеять по ветру». Всем бывшим сеньорам приказано было в трехмесячный срок доставить все документы, касавшиеся феодальных прав и повинностей, — они подлежали сожжению. Декретом 7 сентября 1794 г. прибавлено было запрещение всем французским гражданам под страхом лишения права взимать феодальные повинности, в каком бы месте земного шара они ни находились. Разрушение сеньориального режима было настолько полное, что все попытки восстановить его, сделанные впоследствии при Наполеоне, оказались тщетными.

С отменой сеньориального режима крестьяне становились полными и неограниченными собственниками тех земель, которые они обрабатывали ранее. Сохранялась, следовательно, вместе с тем и прежняя неравномерность в распределении земель⁴, недостаточность земель у значительных групп населения. Между тем в эпоху революции государство располагало земельным фондом двоякого рода — общинными землями и землями, конфискованными у церкви и эмигрантов.

Что касается общинных земель, то и тут только Законодательное собрание (Учредительное собрание и в этом отношении не решалось на коренную ломку) признало недействительными все акты, на основании которых они были присуждены сеньорам за весь период, начиная с 1669 г. Лишь в том случае, «если сеньор докажет, что он владел ими без перерыва в течение 40 лет, эти земли сохраняются за ним. Но и в этом отношении требования населения шли гораздо дальше «во имя процветания и славы республики», «во имя блага страны и ее успокоения». Конвент и здесь пошел навстречу крестьянам и «своими декретами об общинных землях создал то же, что и декрет о сеньориальном режиме, создал полное признание прав собственности за общинами». Он потребовал от сеньоров представления подлинного акта, на основании которого эти земли были приобретены, а так как это невозможно было сделать, то все прежние общинные земли, находящиеся на территории общин, должны были быть возвращены последним, - 40-летняя давность, признававшаяся Законодательным собранием, отменена декретом 10 июня 1793 г.

Первоначально имелось в виду распределить эти земли в частную собственность между всеми членами общины. Пример Англии с ее развитым сельским хозяйством и огораживаниями импонировал французам. В Законодательном собрании сопоставлялись картины цветущих полей частного владения с печальным состоянием общинных земель, и оно постановило немедленно же произвести раздел всех общинных земель, кроме лесов; раздел был признан обязательным. Но вопрос о способах и приемах раздела не был им разрешен и перешел к Конвенту. Последний стоял на той же точке зрения: установлен был поголовный раздел, с той лишь разницей, что он производился в случае требования раздела со стороны 1/3 населения общины. Однако на практике декрет 10 июня 1793 г. был применен лишь в некоторых общинах; раздел совершался медленно, вызывал много протестов и недоразумений. В следующие же годы республики закон был изменен, в особенности ввиду того соображения, что наделение всего населения землей вызовет недостаток в рабочих как в промышленности, так и в области земледелия, — и так уж раздавались жалобы на отсутствие рабочей силы. Ввиду этого разделы были сначала обставлены различными стеснениями (необходимо издание закона в каждом отдельном случае), а затем и окончательно прекращены, благодаря чему большая часть общинных земель сохранилась за общинами. «Культура страны, получившей широкую свободу, освобожденной от сеньориальных платежей, — говорит И. В. Лучицкий, — поднялась и развивалась, несмотря на сохранение общинных земель, несмотря на чересполосицу, царившую и во время революции».

И продажа имуществ, принадлежащих церкви и эмигрировавшим во нрсмя революции дворянам, не имела существенного значения в смысле земельного обеспечения крестьянского населения. Хотя превращенные в эпоху революции в национальную собственность и затем распроданные земельные имущества составляли от 1/5 до 1/4 всей территории Франции (ценность их определяют в 5,5 млн франков), но при конфискации и продаже этих земель правительство имело прежде всего в виду фискальную цель - получение необходимых для ведения войны средств; к этому присоединялись и политические соображения - сделать путем продажи церковных земель невозможным возвращение к старому порядку, ибо эти земли находились бы в руках многочисленных мелких собственников. Из последнего вытекала необходимость сделать приобретение их доступным широким слоям населения; первоначально действительно отдавалось предпочтение покупателям мелких участков и устанавливалась рассрочка уплаты на 12 лет (декрет 1790 г.). Однако в том же 1790 г., о видах ускорения продажи, эти благоприятные беднейшим классам условия были отменены — предпочтение теперь отдавалось тем, кто внесет всю сумму сразу, введена была аукционная продажа, рассрочка при уплате была сокращена, фермы и метерии должны были продаваться целиком, а не разбиваться на мелкие участки⁵. В результате эти фермы и метерии попали главным образом в руки буржуазии, приобретение же земли крестьянами было сильно затруднено. Правда, крестьяне принимали участие в покупке национальных земель, но гораздо больше приобрела городская буржуазия — к ней перешли наиболее крупные владения церкви и дворянства, хотя и не целиком, а лишь частями, так как прежняя крупная собственность не сохранялась. Купцы, ремесленники, лица свободных профессий и т.д. — все они наряду с самостоятельными крестьянами приобретали земельные участки⁶.

Таким образом, к земельному фонду, находившемуся в руках крестьян в XVIII в., в эпоху революции прибавилось немного. Ио Франция была уже раньше страной мелкого крестьянского землевладения; ею она осталась и после революции.

До 40-х годов сельское хозяйство Франции, по-видимому, делало мало успехов: сельскохозяйственные орудия оставались прежние (тот же серп, старинные плуги, то же недостаточное боронение), удобрений было по-прежнему мало, и они отличались плохим качеством (мало пользовались известью и мергелем), сохраняется старый севооборот с паровыми полями, мало было искусственных лугов, скотоводство и теперь не было поставлено рационально (плохие стойла). Только посевы картофеля распространяются. Еще в 1840 г. искусственные луга составляли всего 1,5 млн гектаров, паровые же поля почти 7 млн гектаров (под плугом находилось 19 млн гектаров). По-прежнему пользовались пустошами (ландами) для выгона скота, смешивали вереск и папоротник с навозом для удобрения; лишь в некоторых районах производилось расширение распашек на их счет. Лишь в отдельных плодородных местностях замечается и возделывание кормовых трав, и улучшение скотоводства (разведение баранов для убоя) как в начале XIX в., так и в последующие десятилетия.

С 40-х годов, напротив, можно установить оживление в сельском хозяйстве, движение вперед. Площадь посевов возросла с 5,4 млн гектаров в 1831—1841 гг. до 8,9 млн гектаров в 1862-1871 гг.; урожай с 68 до 98 млн гектолитров; сбор с гектара с 12,8 до 14,3. С 1840 по 1862 г. паровые поля сократились с 6,8 до 5,1 млн гектаров, т.е. с 47,5 до 33% засеянной зерновыми площади. Прогресс замечается и в области скотоводства: с 1840 по 1862 г. вес скота увеличивается с 670 до 945 млн кг, ценность его удвоилась (с 53 млн до 110 млн франков), количество голов рогатого скота повысилось с 11,8 млн до 12,8 млн, свиней с 4,9 млн до 6 млн, тогда как число лошадей слабо росло, а численность овец сокращалась.

Различие в характере аграрного строя в Западной и Восточной Германии (Grundherrschaft и Gutsherrschaft⁷) отразилось и на ходе освобождения крестьян, и на самых условиях его. Хотя и в Западной Германии процесс освобождения крестьян от крепостного состояния растянулся на весьма значительный период времени, но все же здесь он происходил с гораздо меньшими трениями и значительно легче, чем в восточных областях. В области ограничений личного характера речь шла, в сущности лишь, об уничтожении «самого имени рабства», которое ложилось позорным пятном на данном слое населения. В большей части Бадена личная несвобода была отменена уже в 1783 г., в Баварии в 1808 г., в Гессене в 1811 г., в Вюртемберге в 1818 г. Что касается верховных прав помещика на землю, то раскрепощение сводилось к замене ежегодных платежей уплатой определенной, так или иначе исчисленной денежной суммы. Положение помещиков от этого нисколько не изменилось - необходимо было лишь найти приложение для этих капиталов, которое доставляло бы столь же верные доходы, как ранее. Конечно, такая мера все же представляла собою крупный переворот — потерю помещиками верховных прав и власти над крестьянами, — и всякие попытки в этом направлении вызывали протесты с их стороны. Началом отмены сеньориального строя (и вотчинной юрисдикции) было положено в 1818—1820 гг., отчасти (в Бадене) уже раньше, но проведено оно было лишь после Июльской революции 1830 г., заставившей правительство произвести выкуп крестьянских земель (в Гессене, Вюртемберге, Ганновере). Наконец, революция 1848 г. привела к отмене и последних остатков вотчинного строя (в Бадене, Гессене, Вюртемберге).

Гораздо сложнее было дело освобождения крестьян к востоку от Эльбы. Здесь нужно было еще начинать сначала, создать свободу личности крестьянина, нужно было превратить его из бесправного арендатора в свободного собственника земли, перевести барщину на деньги. Последнее было сопряжено с большими трудностями, ибо возможность дальнейшего ведения хозяйства в крупных размерах зависела для помещика от наличности безземельных сельских батраков, которыми можно было бы заменить подневольную рабочую силу - барщинный труд. Поэтому здесь долгое время реформы ограничивались одними королевскими доменами, не затрагивая частных поместий

Уже в Баварии, где имелось значительное количество крупных поместий и была распространена барщина, препятствия были настолько велики, что лишь в 1848 г. установлена была выкупная операция и крестьяне были объявлены свободными собственниками.

В Баварии отмена личной несвободы и связанных с нею платежей совершилась в 1808 г. без всякого вознаграждения — мера эта встретила мало возражений со стороны помещиков, ибо она, в сущности, лишь узаконивала и объявляла всеобщим положение, которое фактически в значительной мере установилось уже раньше. В 1825 г. установлен и выкуп барщины и всех сеньориальных платежей на казенных поместьях. Частным землевладельцам предложено было добровольно отказаться от своей юрисдикции, но эта мера не имела никакого практического значения. Об отмене же сеньориального строя в частных вотчинах вплоть до 1848 г. и не думали; в лучшем случае возбуждался вопрос о постепенном превращении временного и пожизненного владения землей, поскольку таковое еще существовало, в наследственное, а неопределенной барщины - в раз навсегда установленную Только народные волнения в феврале 1848 г. (в особенности в Мюнхене) заставили правительство сразу покончить с вотчинной юрисдикцией и со всем сеньориальным строем: уже в апреле 1848 г. был внесен законопроект, и не прошло и двух месяцев, как он превратился в закон, и все то, что обсуждалось и вызывало споры в течение многих десятилетий, было достигнуто — крестьяне получили землю в полную собственность с уплатой определенных выкупных платежей.

Подобно тому как еще в Средние века и в XVI в. короли французские и испанские производили личное освобождение крестьян на своих доменах, подобно маркграфу Баденскому и королю Баварскому, Мария Терезия в Австрии уничтожила прежнюю систему аграрного строя лишь на королевских доменах. Домены были разбиты на небольшие участки и заселены наследственными лично свободными арендаторами: вследствие прекращения крупных хозяйств на доменах здесь исчезла и самая потребность в барщине. Иосиф II в 1789 г. сделал попытку превратить и на частных поместьях все натуральные повинности и барщинные работы в денежные платежи (в размере до 18% валового дохода земли), но она оказалась неудачной, ибо не было возможности найти необходимую для крупных поместий свободную рабочую силу. Прежняя система сохранилась до 1848 г.; лишь тогда революция заставила осуществить идею Иосифа II в виде превращения барщины в выкупные платежи, из коих крестьяне несли лишь третью часть; другая треть была возложена на государство, третья - вовсе уничтожена. Только личную свободу, свободу вступления в брак, избрания занятий, передвижения, а также отмену дворовой службы удалось Иосифу II установить и на частных поместьях в 1781 г.

Уже в XVIII в. возникал вопрос об отмене барщины в Пруссии, но противники ревностно защищали ее. «Упраздните только барщину - и производительность уменьшится, земледелие падет, поля останутся невозделанными из-за недостатка рук. Крестьянин привык к понуждению, без этого он обленится, не станет вовсе работать или погонится за соблазнительными доходами, оставит навсегда деревню и уйдет в город. Крестьянину опасно давать волю, он не поймет своих прав, не сообразит, что позволено и что запрещено, чувство законности в нем не развито, он может лишь беспрекословно повиноваться или буйствовать». Как указывает, однако, Самарин, противопоставляя Пруссию заявлениям крепостников в России, к чести первой надо сказать, что в числе доводов в пользу сохранения крепостного права нигде не высказывается опасения подорвать отменой его монархическое начало и не говорится, что выгоды власти требуют сохранения существующего порядка.

Арендаторы казенных имений в XVIII в., напротив, жалуются на то, что крестьянин работает вяло, нехотя, исполняет свой урок небрежно, лишь бы как-нибудь дотянуть несносный день, половина времени пропадает даром. А к этому присоединяются ежедневные враждебные столкновения. И Тэер относится к барщинному труду⁸ отрицательно, находя, что «один наемный работник (с упряжью) часто делает больше, чем четверо и более (с упряжью) на барщине». Там, где крестьянам назначаются определенные уроки, работа производится, правда, скорее, так как крестьянин заинтересован в том, чтобы поскорее закончить барщину и приняться за свое хозяйство, но зато и делается все гораздо хуже. «Издали можно отличить поле, обработанное барщиною, от обработанного помещичьими лошадьми и людьми». Обычно на барщине получается «леность и беспечность».

В Пруссии даже установление личной свободы могло быть проведено лишь 26 лет спустя, в 1807 г., — для этого необходимо было пережить Французскую революцию и полное уничтожение монархии Фридриха Великого. Затем Пруссия пошла и дальше, но медленным, черепашьим шагом (вплоть до 1850 г.), все время ставя на первом плане интересы юнкеров-помещиков, ожидая, пока образуется обширная армия безземельных батраков. Число батраков увеличивалось вследствие дальнейшего присоединения крестьянских участков к поместьям; последнему покровительствовало самое законодательство, ибо в 1807 г. всякая охрана крестьянских земель против Bauernlegen была уничтожена⁹. Мысль о выкупе крестьянских земель не в форме платежей, а посредством отдачи части земель помещикам, возникшая в других странах, в Савойе, Бадене, но не выполненная там, была осуществлена в Пруссии (к востоку от Эльбы). Превращаясь теперь в полных собственников, с отменой барщины и всякого рода повинностей (натуральных и денежных), крестьяне отдавали, если они были наследственными держателями, 1/3, прочие же - половину своего участка землевладельцу (закон 1811 г.).

Однако и это относилось далеко не ко всем крестьянским дворам, ибо декларация 1816 г., идя навстречу требованиям помещиков, значительно сузила их число. «Регулирование отношений между помещиком и крестьянином», или, иначе говоря, отмена сеньориального строя, имело место лишь в тех случаях, когда крестьянин имел запряжку, т.е. касалась лишь состоятельных крестьян; это сокращало число дворов сразу наполовину. Далее, оно распространялось лишь на дворы, существовавшие уже за полвека до издания закона, т.е. до начала борьбы прусских королей с отнятием земли от крестьян. При этом требовалось заявление от помещика пли крестьянина о желании той или другой стороны изменить существующие условия - иначе сеньориальный режим сохранялся, правительство само (согласно декларации 1816 г.) в это пе вмешивалось. Поэтому-то отмена крепостного состояния производилась так медленно - еще 30 лет спустя сохранилась часть дворов в прежнем состоянии. Между тем до момента «регулирования» крестьянские держания не охранялись: свободное обращение недвижимостей было допущено еще до установления свободной собственности. Вследствие этого помещики могли вступать с крестьянами в соглашение и приобретать у них ту самую землю, которая должна была стать собственностью крестьянина. Крестьянин в этом случае лишался земли и превращался в безземельного батрака.

Что касается прочих категорий земель, то пустопорожние участки помещику просто предоставлялось присоединить к своей земле. Но то же происходило весьма часто и с дворами крестьян, не удовлетворявших требованиям декларации 1816 г.; или же земли у них не отнимались, но помещики превращали их в простых арендаторов, с которыми заключался договор на определенный срок; лишь немногие остались в прежнем состоянии до 1850 г., когда регулирование было распространено на все крестьянские держания, большие и малые, без прежних ограничений, но лишь поскольку на них сохранились верховные права помещика. Следовательно, те крестьяне, которые прожили под сеньориальным режимом до этого времени, находились в сравнительно счастливом положении — они могли часть своей земли получить в собственность. Напротив, те из них, которые в силу соглашения с помещиками уже раньше превратились в свободных арендаторов, не могли предъявлять требования на получение земли в собственность, так что этот закон имел значение лишь для небольшой группы крестьян, оставшихся еще в феодальной зависимости. В результате количество земель, накопившихся в руках помещиков, в первой половине XIX в. еще более возросло; Пруссия к востоку от Эльбы, которая и раньше уже была — в противоположность прочей Германии - страной крупного поместного землевладения, теперь стала ею в еще большей степени.

И в другой области аграрной политики - в отношении к общинным землям — мы находим резкое различие между Западной и Восточной Германией. В западной, в особенности Юго-Западной, Германии господствует та же политика, как и во Франции, - благоприятная сохранению общинных земель. Напротив, в Северной Германии, в особенности в Пруссии, она направлена к уничтожению общинных земель, к превращению их в частную собственность

Уже в течение XVIII в. в немецких государствах повсюду — в Пруссии, Ганновере, Брауншвейге, Баварии, Бадене, Вюртемберге — делаются попытки произвести раздел общинных земель, причем последний нередко соединен с разверстанием чересполосных участков и отменой лесных и полевых сервитутов. И здесь исходной точкой являлось стремление к устранению, в видах улучшений сельскохозяйственной культуры всякой земельной общины, всего того, что ограничивает свободу хозяйственной деятельности. Идеи физиократов и Адама Смита и пример Англии с ее развитым сельским хозяйством имели и здесь огромное значение. В Баварии увлечение идеей превратить землю в частную собственность доходило до того, что не только каждому отдельному члену общины предоставлялось право требовать раздела общинных земель, но за всяким, даже чужим человеком признано было (в 1803 г.) право потребовать выдела ему в частную собственность участка общинной земли для разработки. Повсюду законодательство, направленное к разделу общинных земель, вызывало, однако, первоначально противодействие со стороны крестьян (Саксония, Брауншвейг, Гессен), которые боялись всяких новшеств; Фридрих Великий прибегал даже к военной силе; в Баварии происходили волнения. Разделы шли первоначально медленно, они были особенно трудны там, где соединялись с разверстанием чересполосных участков.

Но южногерманские государства уже скоро отступили от этого первоначального пути; в Бадене и Вюртемберге уже законодательство начала XIX в. направлено не к разделу, а к сохранению общинных угодий: отчуждение допускается лишь с разрешения правительства, разрешения же вскоре перестали совсем давать. Позже вступила на этот путь Бавария, где в начале XIX в. еще с восторгом приветствовали разделы общинных земель, создающие «цветущие поля вместо дикого скотоводства и благосостояние многих тысяч людей». Правда, уже с 1812—1815 гг. устанавливаются и здесь ограничения разделов. Но только в 1834 г. Бавария радикально изменила свое отношение к разделам, установив необходимость согласия 3/4 членов общины и разрешения правительства для производства раздела; последнее к тому же более не давалось. Разделы общинных земель были приостановлены, и правительство теперь уже старалось поднять культуру общинных земель. Но Бавария все же поплатилась сокращением скотоводства, вызванным разделами первых трех десятилетий XIX в. «Разделяя пастбища, крестьяне не переходили к посевам кормовых трав, а оставались при старом трехполье, увеличив только запашки хлебов. Часто они не оставляли клочка общинного выгона».

Бавария и в этом отношении занимает переходное положение от южногерманских государств с мелким крестьянским земледелием, сохранившим свои общинные земли, к Северной Германии с ее прочно сложившимся помещичьим элементом, для которого разделы были весьма выгодны. В Ганновере, Ольденбурге, Брауншвейге разделы общинных земель были гораздо более значительны; еще больше разделов производилось в Саксонии. Но страной особенно широкого распространения их является Пруссия, где закон 1821 г. допускает разделы в самых обширных размерах. Раздел производится по требованию хотя бы одного члена общины, делятся все общинные земли; если участков земли или леса нельзя разделить в натуре, то они продаются с публичных торгов и выручка делится. Лишь указ 1828 г. несколько стеснил разделы, хотя к тому времени площадь общинных земель значительно сократилась; сильно же ограничены были разделы лишь под влиянием закона 1847 г., но тогда уже было слишком поздно. До 1848 г. было разделено и разверстано ввиду чересполосицы около 11 млн гектаров (всего до 1905 г. 17 млн гектаров), и участвовало в этом около 1 млн хозяев.

Нельзя отрицать того, что разверстание чересполосных земель и раздел общинных угодий наряду с отменой вотчинного строя и освобождения крестьян содействовали подъему крестьянского хозяйства: расширялась площадь сельскохозяйственной культуры, обработка земель приняла более интенсивный и более рациональный характер. Но одновременно с этим происходило опустошение лесов, общинные торфяные болота разделены были на части, и на них велось хищническое хозяйство. Еще существеннее, однако, были печальные последствия в социальном отношении, вызванные законом о разделе общинных земель и прекращении полевых и лесных сервитутов. Положение 1821 г., как указывает Гольц, так же как и законы 1811 и 1815 гг. об освобождении крестьян, имело в виду лишь интересы помещиков и состоятельных крестьян и совершенно не интересовалось мелкими и безземельными хозяевами. Прежде в пользовании общинными землями и в пастьбе на полях и лесах участвовали все, кто проживал в пределах общины, даже безземельные и не имевшие своего двора лица. Теперь это прекратилось: одни взамен права пользования не получили ничего, не имели выгона и не могли более держать скота; другие получили небольшие участки, которые не возмещали потери пользования общим пастбищем и лесами, — им приходилось продавать землю и уходить в города¹⁰.

Недовольство среди этого нового класса батраков тем, что его совершенно лишили земли, и сыграло, по мнению Гольца, существенную роль в революционных движениях 1848 г.

В области улучшения сельского хозяйства большая заслуга принадлежит известному немецкому агроному Тэеру (Thaer), который в своих «Основаниях рационального сельского хозяйства» (1809—1812 гг.) проповедовал плодосменную систему, отдавая ей предпочтение перед всякой другой. В период 1830—1850 гг. действительно совершается переход к плодосмену; травосеяние, как первый шаг к нему, широко распространяется, хотя вполне система плодосмена (где травосеяние становится систематическим) была введена лишь в немногих, преимущественно крупных хозяйствах. Не менее велики были заслуги Тэера и другого крупного агронома, Шверца, в области улучшения техники производства. Они настаивали на более глубоком вспахивании почвы, на обильном унавоживании, на применении усовершенствованных орудий, заимствованных из Англии и Нидерландов (Тэер выпустил в 1803—1806 гг. специальное сочинение о земледельческих орудиях). На практике все это прививалось, конечно, весьма медленно, но в середине XIX в. все же результаты были уже заметны: в благоустроенных имениях почва распахивалась в среднем на 7-8 вершков в глубину (прежде на 3—4), наряду с обыкновенными плугами и боронами появились конные мотыки, скребки и т.д. В начале 30-х годов стали ввозиться искусственные удобрения, в особенности гуано (ввоз гуано в Саксонию 1842 г. составлял всего 22,5 тыс. талеров, в 1859 г. 272 тыс. талеров). Площадь пастбищ и пустошей в Пруссии сократилась за десятилетие с 1849 г. по 1858 г. почти вдвое (с 8,5 млн до 4,4 млн гектаров). Если мы будем сравнивать урожайность различных видов зерновых культур (в западной Пруссии и Саксонии) в период 1820-1830 гг. с периодом 1840—1850 гг., то увидим, что за это 20-летие менее всего возросли урожаи пшеницы (на 15% и менее), тогда как урожаи ржи поднялись на 30—40%, ячменя на 30—50%, а овса на 50—70 и даже на 100%. Количество голов скота в Пруссии в период 1816-1840 гг. значительно увеличилось (на 42%), хотя и менее быстро, чем население (па 44%); только число овец возросло быстрее; еще важнее было качественное улучшение овцеводства (разведение мериносов). Впрочем, вместе с увеличением количества голов скота вообще увеличился и все их не менее чем на 30-40%.

Благоприятны были и цены сельскохозяйственных продуктов; в 1841—1850 гг. цены и хлеба, и продуктов скотоводства стояли на 25% выше, чем за 20 лет до того (1821—1830 гг.); в 1850-х и 1860-х годах обнаруживается дальнейший рост цен. Однако этот рост цен имел значение лишь для помещичьих хозяйств, ибо крестьяне мало производили для рынка. Для крупных же землевладельцев он был крайне выгоден, ибо одновременно с возрастанием валового дохода заработная плата почти не изменялась; она была большей частью натуральная, поскольку же она уплачивалась в деньгах, она при большом количестве избыточного населения вследствие появления сельских батраков, потерявших землю, не могла возрастать. По вычислениям А. Неймана, заработная плата сельскохозяйственных рабочих составляла в Пруссии в среднем для мужчин в 1821-1830 гг. 66,4 пфенига, в 1831-1840 гг. 68,5 пфенига, а в 1841-1850 гг. 71,3 пфенига; для женщин 37 пфенигов, 49 пфенигов и 48,4 пфенига. Вообще же, сравнивая период 1801-1810 гг. с периодом 1841—1850 гг., получим, что за всю эту эпоху в целом денежная заработная плата оставалась та же; выраженная же в цепе ржи, она повысилась на 36% (для мужчин) и 52% (для женщин); впрочем, и в этом случае оказывается, что периодом возрастания является третье десятилетие, к следующие же два происходит снова падение.

Сильное увеличение не только валового дохода, но и чистого в натуральной и еще более в денежной форме в помещичьих хозяйствах находило себе ясное выражение в ценах на землю. Так, например, в Мекленбург-Шверине ценность гуфы аллодиальных земель возросла с 63 тыс. в 1830-1839 гг. до 180 тыс. в 1860—1869 гг., а ценность гуфы ленных земель за тот же период с 56 тыс. до 152 тыс. марок. В провинции Познани земельные участки повысились с 1821-1830 гг. по 1861-1870 гг. следующим образом: мелкие участки со 113 до 412 марок, средние со 133 до 459 марок и крупные с 210 до 516 марок. В провинции Саксонии ценность дворянских поместий возросла с 1801-1820 гг. по 1841—1860 гг. на 2/3. Однако в сильном возрастании ценности земли заключалась и опасность: с одной стороны, земли приобретались новыми владельцами по чрезмерно высокой цене (из обследованных в Пруссии имений каждое в среднем два раза меняло за 1835-1864 гг. владельца, причем свыше половины отчуждений были добровольными) в расчете на дальнейший рост цен на сельскохозяйственные продукты, а с другой стороны, земельные участки сильно обременялись долгами — ипотечная задолженность имений в Пруссии за 1837—1859 гг., т.е. всего за 20 лет, увеличилась вдвое (с 5,5 млн до 11 млн талеров) - опять-таки в расчете на рост цен на хлеб и другие продукты. Пока цены на хлеб и доходность поместий действительно возрастали, это все могло производиться безнаказанно, но лишь только возрастание прекратилось и даже обнаружилось понижение цен, как пагубность подобного образа действий немедленно обнаружилась.

¹ [О борьбе за отмену "хлебных законов" см. ниже, гл. LXIV (а также: Бастиа Ф. Кобден и Лига. Движение за свободу торговли в Англии. Челябинск: Социум, 2003.)].
² См. выше.
³ См. выше.
⁴ См. выше.
⁵ Как указывает Лефевр в своем новейшем детальном исследовании о севере Франции, благодаря мерам Конвента, которые вовсе не остались на бумаге, при распределении общинных земель бедняки получали наименьшие земельные участки.
⁶ Впрочем, иногда образовывались ассоциации крестьян по покупке земель, запугивая буржуазных покупателей, почему в северной области в их руки перешло 58% земли. А Конвент снова разрешил парцелляцию даже духовных земель, так что доля крестьян ещё более возросла. К тому же не следует упускать из виду, что буржуазия нередко приобретала земли дворянства, как и эмигрантов привилегированных сословий, так что прирост ее земель еще меньше, чем кажется.
⁷ См гл. XXXIX.
⁸ Т. 1, § 101. Начало XIX в.
⁹ См. выше.
¹⁰ Прежде почти каждый домовник (Hausler) имел несколько овец, которые вместе с другими паслись на обширных полях помещика, а в зимнее время получали корм в виде соломы хлевов помещика. Шерсти от этих овец хватало на чулки и простую самодельную материю. Когда же вошло в силу правило, что тот, кто не имеет земли, не может участвовать в пользовании выгоном, овцы были проданы или наколоты, а шерсть пришлось покупать. Далее, прежнее время домовник выпускал своих свиней и гусей на землю помещика или крестьян; также исчезло, и ему негде взять перьев для постели и сала. Еще хуже было то, что он не мог держать теперь коровы и был вынужден отказаться от молока или покупать его; ему пришлось перейти на картофель с солью. Столь же велика нужда в топливе, если поблизости есть лес, то он теперь крадет деревья (см. Knapp G. Bauernbefreiung. Bd. I. S. 304-306).

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 2734

загрузка...

Другие книги по данной тематике