Глава LIV. Кредит и банки

Публичные банки. Их главная цель. Золотых дед мастера в Англии. Банк Англии; его возникновение и деятельность. Банки и торгово-промышленный кредит на континенте Европы. Помещение капиталов в Пруссии. Земские кассы и земельный кредит. Государственный кредит. Его характерные особенности. Банкротство правительств. Новые формы государственного кредита. Государственный долг Англии. Пинто. Кредит, открываемый торговцами. Кредитование знати и взыскание долгов; связанные с этим опасности (Савари, Марпергер, Лудовици, Бюш). Производство расчетов. Векселя. Индосамент. Учет векселей. Злоупотребление векселями.

Неудовлетворительность условий денежного обращения вызывало и в рассматриваемую эпоху среди купцов желание обходиться по возможности без монеты¹. Этой цели служила ликвидация счетов посредством сличения торговых книг (fare in riscontre) с уплатой разницы векселями, а не монетой. Операция эта широко производилась в XVI в. и на лионской ярмарке, и на кастильских и генуэзских ярмарках — они этому главным образом и служили. Но купцы пошли и дальше: они установили для своих расчетов условную, общую для всех и независимую от вида и качества разных монет денежную единицу (scudo di marche, ecu de marc), по которой расценивались различные монеты и на которую производились расчеты и платежи. Такая идеальная, неизменяющаяся денежная единица, «банковская монета», как она называлась, существовала на ярмарках XVI—XVII вв. Установление ее в виде постоянного средства, позволяющего обходиться без чеканенной монеты, было, по-видимому, главной целью основания тех публичных банков, которые возникают в XVI—XVII вв. По примеру учрежденного еще в начале XV в. Генуэзского банка (и Барселонского) в следующие века, в особенности в XVII в., возникает ряд публичных (государственных) банков: Венецианский (Banco del Giro в 1619 г.), Амстердамский (Amsterdamsche Wisselbanck в 1600 г.), Гамбургский (Wechsel-Banco в 1619 г.), Английский (в 1694 г.). Характерную черту этих банков составляет принуждение местного купечества производить платежи друг другу личными приказами банку — непременно через посредство банка. Они помещают в банке свои платежные средства — вклады, причем наилучшая монета, как это было в Венеции, или известное количество чистого драгоценного металла, как в Гамбурге, Амстердаме, составляет банковскую монету. В Гамбургском банке такой характер имела «Mark Banco» в 1/3 полновесного рейхсталера, позже — только слитки серебра; в Амстердамском — «банковский флорин» в 211,91 ас чистого серебра. Принимая от своих вкладчиков всякого рода монету, банк, однако, открывал им кредит лишь соответственно тому, сколько банковской монеты в себе содержали эти деньги.

Венецианские банкиры² продолжали и в XVI в. заниматься товарной торговлей с Востоком и Западом; в то же время они снабжали своих клиентов кредитом, значительно превышавшим их вклады. Издаваемые запрещения такого рода операций по-прежнему столь же мало приводили к цели, как и установленный над банкирами правительственный контроль. Результатом такой «неликвидности» банкиров являлись и теперь частые банкротства, которые еще усилились в XVI в. вследствие переворота, происходившего в итальянской торговле. Много шуму наделала в особенности несостоятельность банкирского дома Пизани в 1584 г., которая отразилась и на многих других банковских предприятиях. По словам Контарини, из припоминаемых им (в конце XVI в.) 109 банков, существовавших в Венеции, около 96 кончили банкротством.

Тогда-то возникла идея создания публичного банки. При обсуждении проекта в венецианском сенате, однако, сделан был ряд возражений против него. Находили, что государству не приличествует заниматься коммерческими операциями, что торговцам банк даст мало, так как вся суть заключается для них в получении кредита, наконец, что правительство никогда не сумеет воздержаться от попыток воспользоваться помещенными в банке суммами; это будут, вероятно, скрывать, но едва ли тайна сохранится надолго; в особенности в критические моменты, например в случае войны, она легко обнаружится.

В защиту проекта выступил сенатор Контарини. Он восхваляет способ производства платежей, существующий в Венеции. В отношении развития торговли с Венецией могут сравняться только два города — Лион и Антверпен. В Лионе производится компенсация счетов, так что только разница уплачивается наличными. В Антверпене расчет совершается путем вручения «ассигнаций» на своих должников, которые часто, не располагая валютой, расплачиваются в свою очередь такими же «ассигнациями». «Во сколько раз совершеннее, - восклицает Контарини, — система трансферта, практикуемая в Венеции и освобождающая от необходимости уплачивать звонкой монетой нередко низкого достоинства и всегда в виде монет разнообразного чекана. Центральный банк еще более усовершенствует эту систему».

К этому он прибавляет, что трудно заставить частные банки отказаться от открытия клиентам кредитов, превышающих их вклады, от помещения последних в рискованных операциях, наконец, от пускания в обращение плохой монеты, вывозя в то же время монету высоких сортов. Всего этого можно будет избежать в случае учреждения публичного банка.

В 1587 г. был основан Banco di Rialto, которому запрещено было пользоваться вкладами для торговых операций, как и открывать кредиты сверх помещенных ценностей. Все векселя должны были предъявляться к уплате в банке. В 1619 г. был учрежден и второй публичный банк в Венеции - Banco del Giro — для регулирования расчетов между государством и его кредиторами. Однако у него имелось металлическое покрытие лишь незначительной части выданных ссуд. Позже оба банка были слиты вместе, а в 1637 г. Banco di Rialto был формально упразднен. Banco del Giro просуществовал до конца XVIII в.³

В ордонансе 1609 г. об учреждении Амстердамского банка указывалось в первую очередь на необходимость создания его в целях устранения монетного хаоса. Последний был действительно велик, так как не только каждая из семи нидерландских провинций имела свой монетный двор (провинция Голландия даже два), но и шесть городов заявляли о своем праве чеканки монеты. Это право сдавалось на откуп частным монетчикам, которые усиленно выпускали низкопробную монету разнообразного чекана. К ней присоединялись обращавшиеся в большом количестве многочисленные виды иностранных монет, также нередко низкого качества. Вследствие этого высокопробная монета (риксдалер, экю и дукат), чеканка которой была обязательна для всех монетных дворов, ходила с лажем, и возникли своего рода арбитражные операции, из которых извлекали наибольшую выгоду менялы и так называемые кассиры, удерживая наиболее полноценную монету. Лаж этот понизил ценность счетной единицы в виде флорина, которого в обращении не было.

Причину всей этой неурядицы усматривали, как обычно в те времена, в действиях менял и кассиров. С учреждением публичного банка (значительно позже такие же банки были основаны в Миддельбурге, Дельфте и Роттердаме) и те и другие были упразднены. Банку предоставлялась монополия размена, он же являлся общим кассиром для всех амстердамских коммерсантов. Всякий мог помещать в банке монету любого сорта, как и благородные металлы в слитках, и ему открывался кредит в пределах его депозита.(он не мог быть менее 300 флоринов), но ни в коем случае не свыше его, причем, по желанию, либо суммы выдавались наличными, либо же производился трансферт по книгам банка. Первоначально это делалось бесплатно, с 1683 г. из небольшого процента. Некоторую сумму банк выручал и на размене монет и на покупке слитков, передаваемых им на монетные дворы для чеканки (упомянутых выше) высокопробных монет, запас которых он должен был всегда иметь для нужд внешней торговли. По примеру Венецианского банка и Амстердамскому предоставлено было исключительное право оплаты обращавшихся в Амстердаме векселей. Город Амстердам принимал на себя ответственность по всем обязательствам банка.

В дальнейшем банк отказался от торговли золотом и серебром, как и от снабжения монетных дворов металлом, предоставив эти операции частным коммерсантам. Он сократил и операцию размена, ограничиваясь, в сущности, выдачей лицам, помещавшим у него золото и серебро, авансов по их счетам в банковской монете - в виде монет, иногда и в слитках, на полгода из 1/4-1/2%. Банк выдавал и квитанции на депозиты, которые могли передаваться без всяких формальностей; они имели обращение на бирже.

Учета векселей банк не производил. По уставу он не должен был выдавать и непокрытых ссуд, но на самом деле он снабжал в виде исключения средствами Нидерландскую Ост-Индскую компанию и город Амстердам. Первая (правление банка и правление компании частью состояли из тех же лиц) первоначально, обладая крупными средствами, прибегала суммы (такой билет от 1699 г. сохранился на сумму в 555 фунтов стерлингов, причем отмечено, что сначала выплачено по этому билету 131 фунт стерлингов, позже — 360 фунтов стерлингов); впоследствии же выдавались взамен этого билеты на небольшие круглые суммы.

Маколей следующим образом изображает возникновение банков в Англии и учреждение национального банка.

Еще при Вильгельме III (т.е. в конце XVII в.) старики вспоминали о тех временах, когда в лондонском Сити не существовало ни одного банкира; каждый торговец держал кассу у себя дома, и, когда ему предъявляли векселя, он платил наличными. Но затем установилась новая мода, образовался и новый класс агентов, хранивших кассы коммерсантов; это были золотых дел мастера, в подвалах которых могло храниться большое количество слитков золота и серебра, не подвергаясь опасности от пожара или ограбления. Это нововведение вызвало много шума и протестов. Купцы старого покроя горько жаловались на то, что люди, которые еще 30 лет тому назад ограничивались своей профессией и выручали хорошие барыши на изготовлении кубков и чаш, на вделывании в оправу бриллиантов для красивых женщин и на продаже пистолей и талеров путешественникам, отправлявшимся на континент Европы, теперь стали казначеями почти всего Сити. Эти ростовщики ведут опасную игру тем, что другие добыли своим прилежанием и накопили благодаря своей бережливости. В случае удачи ловкий кассир становится альдерменом, при проигрыше же обманутый, наполняющий его кассу, оказывается банкротом. Но другие настаивали на выгодности новой системы, сберегающей труд и деньги: два клерка в одной конторе при новой системе исполняют то же, что прежде делали двадцать в двадцати разных конторах; билет золотых дел мастера в течение одного утра переходит десять раз из рук в руки, и благодаря этому сто гиней, лежащие под его замком поблизости от биржи, исполняют ту же функцию, что прежде тысяча гиней, разбросанных по разным ящикам. В результате даже те, кто кричал громче всех, вынуждены были подчиниться новому обычаю. Дольше всех сопротивлялся известный экономист Дедлей Норт. Вернувшись после продолжительного отсутствия в 1680 г. в Лондон, он был особенно поражен и возмущен новым обычаем производить платежи через посредство банкиров. Он жаловался на то, что не может идти на биржу без того, чтобы его не преследовали золотых дел мастера, с глубокими поклонами прося его о чести быть ему полезными. С большим трудом друзья убедили его поместить свои деньги у одного из людей Ломбард-стрит, как их называли. К несчастью, этот человек обанкротился, и хотя Дедлей Норт потерял всего 50 фунтов, но этот случай еще более убедил его в правильности его взглядов. Но борьба его была бесплодна, ибо люди не желали отказаться от выгод, соединенных с новой системой, на том основании, что возможны отдельные несчастные случаи, так же как они не имели намерения прекратить постройку домов ввиду опасности пожара или сооружения кораблей вследствие опасности морских бурь.

Когда банковское дело стало самостоятельной и важной отраслью, возник вопрос о необходимости учреждения национального банка по примеру двух известных банков — Св. Георгия в Генуе и Амстердамского. Указывали на то, что банк Св. Георгия существует в течение трех веков, что он начал принимать вклады и выдавать займы прежде, чем Колумб переехал через Атлантический океан, чем Васко да Гама объехал мыс Доброй Надежды, тогда, когда еще христианский король сидел в Константинополе и магометанский султан в Гранаде, когда Флоренция была республикой, а Голландия — наследственной монархией. Все это с тех пор изменилось: новые моря были открыты, в Константинополе правил турок, а в Гранаде кастилец, Флоренция стала наследственной монархией, а Голландия республикой, но банк Св. Георгия по-прежнему принимал вклады и по-прежнему выдавал ссуды. Амстердамский банк существовал в течение всего 80 лет, но выдержал успешно много испытаний; даже в эпоху ужасного 1672 г., когда все устье Рейна находилось в руках французов и на ратуше развевались белые флаги, среди всего смятения и паники было лишь одно место, где все время господствовало спокойствие и порядок, и этим местом являлся банк. Почему бы и лондонскому банку не процветать так же, как и эти банки?

Возник ряд проектов национального банка, из коих одни предлагали учредить его под руководством короля, другие — поставить во главе его лорд-мэра, альдерменов и общинный совет столицы. Некоторые проекты напоминали скорее детский лепет или бред горячечного больного. Двое из таких фантазеров, постоянно толпившихся в передней палаты общин, утверждали, что лучшим средством против всякой болезни государства является земельный банк и что учреждение его создаст чудеса, каких не испытали даже израильтяне, - большие чудеса, чем майна небесная. Но будет более податей, и все же казначейство будет ломиться от денег, исчезнут сборы в пользу бедных, ибо не будет бедных; доходы каждого землевладельца удвоятся, барыши каждого купца увеличатся — словом, Англия станет раем небесным. Пострадают лишь банкиры, эти злейшие враги нации, доставившие ей больше несчастий, чем могло бы нанести вторжение французской армии в Англию. К счастью, подобного рода проекты остались без рассмотрения, и страна избегла несчастья, «по сравнению с которым понесенные Вильгельмом в Нидерландах поражения и уничтожение английского флота французским в 1693 г. были бы благословением». Однако, говорит Маколей, не все изобретатели проектов этого бойкого времени были столь абсурдны. Один из них, Уильям Паттерсон, был талантливый, хотя и не всегда умный спекулянт. Относительно его прошлого было известно только, что он по рождению шотландец и что он жил в Вест-Индии, причем друзья его утверждали, что он ездил туда в качестве миссионера, а враги говорили, что он был пиратом.

Проект Паттерсона, под названием tonnage-act, т.е. билля о потонном сборе, встретил в парламенте сочувствие. Правительству нужны были деньги, и оно проектировало выдать из потонного сбора с судов и лодок вознаграждение тому, кто ссудит его суммой в 1,5 млн фунтов стерлингов. Паттерсон и предлагал учредить банк в форме акционерной компании, который заключит с казной заем на эту сумму⁴.

Но и у Паттерсона было много противников, и, когда план его стал известен, началась война на бумаге, не менее ожесточенная, чем борьба между конформистами и нонконформистами или между старой и новой Ост-Индской компанией. Авторы отвергнутых проектов набросились как сумасшедшие на своего счастливого соперника; золотых дел мастера и содержатели ссудных касс подняли разъяренный вой; недовольные тори предсказывали падение монархии, ибо банки являются республиканскими учреждениями - банк процветает в Венеции, Генуе, Амстердаме и Гамбурге, но слыхал ли кто-либо о французском или испанском банке? Напротив, некоторые виги говорили о гибели английских свобод: банк - орудие тирании, ужаснее звездной палаты, страшнее армии Кромвеля; все имущество страны будет находиться в руках «тоннажного» банка - таково было презрительное название его, - «тоннажный» банк будет в руках монарха. Наконец, в верхней палате некоторые лорды заявляли, что весь план имеет в виду лишь обогащение ростовщиков за счет дворянства и джентри; люди, имеющие сбережения, предпочтут помещать их в банк под проценты, чем ссужать их под залог земель.

Деньги нужны были правительству - иначе Англия рисковала остаться без флота в Ла-Манше, — и билль был принят. Билль разрешает открытие подписки на 1,2 млн фунтов стерлингов, причем подписавшиеся (каждое лицо на сумму не свыше 20 тыс. фунтов стерлингов) образуют акционерное общество под названием «губернатор (директор) и компания Английского банка». Общество передает весь свой капитал правительству, которое обязуется уплачивать ему 8% с этой суммы, — кредит для того времени не дорогой.

С учреждением Банка Англии последнему не была предоставлена монополия, он даже не пользовался исключительной привилегией в области выпуска банкнот. Только законом 1708 г. запрещен был выпуск банкнот компаниям, учреждаемым в количестве более 6 человек, т.е. акционерным банкам. Такое запрещение считалось равносильным запрещению учреждать банки вообще, и действительно других банков (учрежденных компаниями) в Англии долго не возникало. Банкноты могли выпускать по-прежнему только отдельные банкиры; но в Лондоне это скоро прекратилось, ибо с появлением всесильного Английского банка роль банкиров там надолго свелась к минимуму. В провинции же, где до середины XVII в. Банк Англии не имел отделений, возникали небольшие банки. Первоначально это были торговцы, которые рядом с торговлей давали ссуды своим покупателям; они же принимали у последних вклады. Так возникали банки в провинции до середины XVIII в.; в 1755 г. впервые был сразу основан банк в отличие от этих постепенно возникающих банков. Но еще в 1759 г. насчитывалось в Англии всего 12 банков, и лишь в 1776 г. число их достигло 150, а в 1790 г. увеличилось до 300⁵. Они выпускали банкноты, которыми производили учет векселей, так что в провинции в отличие от Лондона банкноты являлись не столько свидетельствами о помещенных вкладах, сколько средством кредитования, ибо депозитная операция была в провинции еще мало развита и без выпуска банкнот банкиры не в состоянии были бы кредитовать своих клиентов⁶.

Иное положение находим на континенте Европы. Публичные банки, которые здесь существовали, как мы видели, не занимались торгово-промышленным кредитом, частных же банков почти не было. Марпергер в своем «Описании банков» (1716 г.) называет банкиром купца или менялу, который имеет много дел с векселями на иностранные рынки. Ради вексельных операций (производства и получения платежей посредством векселей) купцы обращались к «ярмарочному» или «иностранному» банкиру, производившему свои операции в одном из крупных центров - Амстердаме, Милане, Франкфурте-на-Майне, — и только к концу XVIII в. стали для этого прибегать и к услугам местного банкира — до того времени они производили платежи, обходясь и без него. Во всяком случае, банкир, по общему правилу, лишь инкассировал их векселя, но самостоятельно их не снабжал кредитом. Лишь с начала и в особенности с середины XVIII в. возникают в отдельных местах ломбарды, выдающие купцу ссуду под товары, как, например, в Брюнне (Австрия) в 1751 г., в Санкт-Галлене в 1752 г., где купец помещал свой холст до поездки на ярмарку и получал под него ссуду для производства дальнейших операций⁷. Лудовици рассказывает о существовании таких «ленбанков», или ломбардов, не только в Италии, Англии и Голландии, но и в Гамбурге и Берлине⁸.

В Австрии еще в 1785 г. на предложение группы лиц устроить публичный банк последовал отказ Иосифа II «решительно и навсегда». Но два года спустя датский банкир Баргум и группа местных оптовых торговцев все-таки сумели добиться патента на открытие «коммерческого, ссудного и вексельного» банка, капитал которого в значительной мере создавался из средств высшей австрийской аристократии; этим-то и объясняются успешные результаты ходатайства. Банку предоставлено было право производить все виды оптовой торговли, вексельные операции в пределах страны и за границей, учет и ломбардирование товаров. Ломбардная и учетная операции удачно развивались, но Баргум стал составлять подложные векселя, и когда это раскрылось, бежал (в 1790 г.), после чего привилегия, выданная ему, была аннулирована. Два года спустя представителям высшей аристократии (кн. Шварценберг., кн. Коллоредо, гр. Ностиц и др.) удалось снова выхлопотать привилегию на открытие банка, причем они ссылались на то, что за короткое время своего существования банк успел повести успешную борьбу с ростовщичеством (хотя административные органы это отрицали). Однако теперь ломбардная операция исчезает; напротив, банк занимается усиленно торговлей и учреждением промышленных предприятий. После банкротства государства и он вынужден был прекратить свою деятельность⁹.

Вообще коммерческий кредит был на континенте Европы еще весьма мало распространен и в XVIII в.

Обширные торговые операции таких крупных фирм XVI в., как Фуггеры, Вельзеры, Гохштеттеры и др., обходились еще почти без кредита. Это были обыкновенно семейные полные товарищества, в которых каждый из членов не только нес риск, но и принимал нередко участие в общем предприятии. Правда, членам, выходившим из состава товарищества, разрешалось в виде особой льготы оставить свой капитал целиком или частью в предприятии в качестве депозита, т.е. как вклад, с которого они получали определенные проценты, независимо от прибылей или убытков товарищества. Однако эти капиталы принадлежали родственникам, которым оказывалась таким образом особая льгота. К посторонним лицам не желали обращаться, и они не могли помещать своих капиталов у компаний. 5%-ные депозиты были известны в XVI в. — у итальянских фирм, как мы видели, помещались депозиты уже раньше, - германские торговые дома и товарищества их принимали, а имперские чины уже в 1522 г. запрещали их, требуя, чтобы компании пользовались одним собственным капиталом. Но они составляли исключение. В начале XVI в. в Аугсбурге, крупном торговом центре того времени, депозиты были еще мало распространены, и летописец с удивлением рассказывает, что у Амброзия Гехштеттера князья, графы, дворяне, городские жители, крестьяне, батраки и служанки помещали то, что имели, из 5%; даже поденщики, которые имели не более 10 гульденов, отдавали их его компании, так что он по временам имел до 10 тыс. вкладов - никто не знал, что у него было столько. Позже Эк защищал contractus trinus и такой процент (contractus quinque de centum), ссылаясь на то, что в Аугсбурге он в течение свыше 40 лет применяется пользующимися почетом гражданами, женскими монастырями, учеными людьми¹⁰.

К концу XVI в. компания суконщиков в Иглау вынуждена была «в стране и за пределами ее добиваться ссуд», обращаясь к купцам Праги, Штейра и других городов, а компания по сбыту олова в Амберге принимала вклады с правом взятия их обратно лишь по истечении 5 лет, тогда как компания могла ежегодно, с предупреждением за 3 месяца, отказаться от них. Это последнее право — освободиться от вкладов в любой момент — было весьма существенно для компании. В 1614 г. наряду с внесенной участниками суммой в 25 тыс. (117 лиц, в размере от 25 до 450 гульденов), имелось вкладов на 12 тыс. в размере от 250 до 5 000 гульденов (наибольшую сумму поместил курфюрст)¹¹. Известная торгово-промышленная вюртембсргская компания, центром деятельности которой являлся г. Кальв, в начале XVIII в. уже пользовалась о значительных размерах не только вкладами участников, которые обязаны были помещать известную часть прибылей у компании из 6% годовых (независимо от прибылей, получаемых ими в качестве членов), но и капиталами посторонних лиц; компания делала займы у частных лиц, правительственных касс, местных чиновников и центральной администрации вплоть до высших ступеней и уплачивала 4 или 5% Однако этим путем компания не столько имела в виду расширить свои операции, сколько заинтересовать население, в особенности же чиновников, в успехах предприятия и привлечь их на свою сторону. Когда же положение ее упрочилось, компания начала выплачивать обратно помещенные у нее капиталы, усматривая в них обузу, от которой нужно освободиться как можно скорее¹². Этот факт крайне характерен. Он ярко выражает условия того времени, когда предприятия вовсе не стремились к расширению своих операций и всячески избегали обращаться к кредиту для этой цели.

С другой стороны, и помещать свои капиталы в предприятиях соглашались лишь весьма немногие; слишком рискованны были такого рода операции¹³. Банкротства представляли собой в то время, как видно из романов XVIII в. и статистических данных, приводимых Баашем, и из описаний деятельности отдельных предприятий, явления весьма частые¹⁴. Коммерческая деятельность ведь была соединена с большим риском: постоянные войны, опасности, сопряженные с мореплаванием (пиратство, кораблекрушения, отсутствие попутного ветра, задерживавшее суда), валютный хаос и т.д. легко приводили к гибели торговца, а тем самым разоряли и его кредиторов. Поэтому, кто имел лишние деньги, обычно держал их у себя или же приобретал на них землю. Взаймы давали только родственникам или знакомым или, в крайнем случае, при помощи объявлений во вновь появившихся газетах искали верного помещения денег, однако не в области торговли и промышленности, а в форме земельного кредита. В Пруссии к концу XVII в. была учреждена земская кредитная касса (Churmarkische Landschaft), созданная в интересах дворянского землевладения, которая принимала вклады и платила за них 6%, но она скоро обанкротилась, и хотя продолжала и впоследствии свою деятельность, но этот печальный опыт весьма пугал людей, не решавшихся после этого помещать в этом учреждении свои сбережения. В начале XVIII в. король сам стал помещать там свои деньги, и касса в частных вкладах не нуждалась¹⁵.

Однако этот пробел заполняется как безвозвратными пособиями, так и ссудами, выдаваемыми в особенности промышленникам государством¹⁶. Во Франции, например, государство приходит на помощь промышленности и торговле не только безвозвратными пособиями, но и ссудами. Одно из учреждений - касса полупроцентного сбора (это был дополнительный к 3%-ному сбору, взимаемому с товаров, привозимых с Антильских островов), позже переименованная в Caisse de commerce, - выдало из своих средств (они первоначально были предназначены для борьбы с контрабандой в этих областях) 1,3 млн ливров (за пятидесятилетие 1739-1789 гг.). Ссуды были, однако, либо беспроцентные, либо с весьма низким процентом (не свыше 5), выдавались они на срок 1—6, редко более лет, иногда за поручительством, чаще же без него, почему много сумм (около четверти) не возвращалось¹⁷.

С середины XVIII в. в Пруссии появляются небольшие группы лиц, у которых накопились некоторые суммы и которые стараются их поместить под проценты. Это придворные, дворянство, чиновники, в особенности же вдовы и сироты, всякого рода богоугодные заведения, монастыри. Эти последние категории особенно нуждались в помещении своих денег под проценты, так как обычно не имели других доходов и им пришлось бы для своего существования или для содержания учреждения расходовать самый капитал.

Упомянутая земская касса и другие учреждения дворянского поземельного кредита, а также учрежденный к концу XVIII в. королевский банк и его провинциальные отделения, наконец, государственная торговая компания (Seehandlung) принимали свободные суммы в качестве депозитов, но в крайне ограниченном количестве. Активные операции их были столь ограничены, что они не в состоянии были найти приложение даже для той небольшой суммы вкладов, которая им предлагалась. Им приходилось периодически производить возврат излишних накопившихся у них вкладов, причем это делалось обыкновенно в определенной очереди, в том порядке, в котором они были внесены, так что возвращались каждый раз наиболее давно помещенные суммы. Позже богоугодные заведения в качестве особой льготы добились того, что их вклады вовсе не возвращались, выплачивались же только суммы, принадлежавшие частным лицам. Последние также нередко обращались к королю с жалобами на то, что им некуда поместить свои сбережения, и просили о том, чтобы он приказал земской кассе или банку принять их вклады. Такие прошения подавались военными, отставными чиновниками, духовными лицами. Одни заявляли, что у них нет других источников дохода, другие ссылались на продолжительную и беспорочную службу на пользу государства, иммигранты указывали на то, что при самом вызове их из-за границы им было обещано принять их вклады. При этом они готовы были ввиду верности помещения довольствоваться 5%, которые эти учреждения уплачивали. Король часто отдавал приказание принять суммы определенных лиц (в особенности министров) или учреждений, и тогда приходилось возвращать вклады другим. В 1786 г. среди депозитов, находившихся у бранденбургской земской кассы на 3 1/2 млн талеров, 227 тыс. принадлежало королевской фамилии, 1,4 млн учреждениям и богоугодным заведениям, 800 тыс. вдовам и сиротам и всего 1,1 млн прочим частным лицам¹⁸.

И другие кредитные учреждения страдали от такого несоответствия между активными и пассивными операциями. Учрежденный в 1765 г. Прусский банк не сумел развить ни эмиссионную операцию (право ему было предоставлено), ни жировую, а ограничивался вексельной, ломбардной и депозитной. Но и кредитование (путем учета векселей и под товары) производилось, за отсутствием спроса, в ограниченных размерах, тогда как депозиты (судебных мест, опекунских учреждений, церквей, благотворительных установлений) быстро росли; временно приходилось приостанавливать их прием. Ввиду изобилия их банк стал кредитовать государство и землевладельцев, что привело его к несостоятельности. Характерно, что при создании в 1780 г. в Ансбахе банка, превратившегося впоследствии в Нюрнбергский банк, в качестве одной из основных задач его выдвигалось «всяческое оказание помощи той части подданных, которые часто находятся в затруднительном положении, не имея возможности немедленно поместить поступившие капиталы и наличные деньги». А в то же время купцы заявляли, что в кредитном учреждении, которое давало бы им ссуды, они не нуждаются, и когда некоторым из них банк предлагал ссуды для расширения предприятия, то они отказывались, ссылаясь на то, что от этого пострадал бы их кредит. «Активные операции» развивались медленно, тогда как вклады обильно притекали и никому нельзя было отказать¹⁹.

Гораздо более, чем коммерческий мир, прибегала к кредиту поместная аристократия, землевладельческие классы, но только это был кредит потребительный, а не производительный. И в Шотландии в XVIII в., и во Франции накануне революции весьма велика была задолженность дворянства, которое вынуждено было закладывать и перезакладывать свои имения, а чтобы избавиться от долгов, продавать их по частям и даже целиком. В Германии находим сильную задолженность землевладельцев уже к концу XVI в.; в эпоху Тридцатилетней войны задолженность дворянства настолько увеличилась, что «долги его на много тысяч гульденов превышают имущество, и даже между состоятельными дворянскими семьями трудно найти такие, земля которых не была бы обременена крупными долгами²⁰.

Так, в Баварии во время Тридцатилетней войны дворянство настолько пострадало и от врагов, и от «враждебных друзей», что ему ничего не оставалось, как «жить долгами», ибо «не могло же оно работать или жить подаянием, как другие сословия». После заключения мира 1648 г. произошла крупная перемена в области земельной собственности — задолженные земли стали переходить в другие руки; только военачальники сумели обогатиться во время войны, в эпоху всеобщего обеднения. От старого дворянства земли переходят к церквам и монастырям или к новому дворянству, homines novi, состоявшему из иностранцев и из лиц, получивших дворянское звание благодаря гражданской или военной службе.

Было бы ошибочно предполагать, что в эту эпоху отсутствовала задолженность крестьянских земель; предположение, что это наступило лишь с отменой крепостного права и не могло иметь места до тех пор, пока крестьяне не могли свободно распоряжаться землей, не соответствует действительности. Артур Коген, подробно исследовавший вопрос о задолженности крестьян в Баварии в 1598-1745 гг., пришел к выводу, что в эту эпоху отчуждение, залог и продажа за долги крестьянских земель составляли обычное явление. Если крестьянин вынужден был заложить землю, то помещик не мог помешать этому; еще менее он мог воспрепятствовать продаже с публичного торга заложенной земли, которая переходила независимо от его согласия к тому, кто предлагал высшую цену. На основании инвентарей 30 крестьянских имений получается задолженность в среднем в размере 23% ценности имущества, причем более крупные хозяйства менее задолженны, чем мелкие хозяйства. Долги вызывались как уплатой податей, сеньориальных оброков и повинностей, так и платежами при переходе двора по наследству, дефицитом при ведении хозяйства, наконец, полсарами, наводнениями, войнами. Невозможность уплаты долгов приводила к тому, что они переходили из рода в род, ложась с самого начала тяжелым бременем на нового хозяина. Из 60 случаев заключения крестьянами кредитных сделок, приводимых Когеном, в 54 кредит получен под залог всего имущества или его части; кредиторами являются и в этом случае, как и в отношении дворян, преимущественно церкви и монастыри; если же они отказывали в ссуде, то крестьянин обращался к частным лицам, нередко к односельчанам; существовали, по-видимому, семьи, которые занимались выдачей ссуд как профессией²¹.

В различных местностях Франции находим сильную задолженность как старого дворянства, так и крестьян горожанам, из которых выходит и новая аристократия. Крестьянские общества вынуждены брать ссуды, а затем ввиду невозможности их уплатить продавать свои леса, выгоны, воды, мельницы и т.д.; когда же этого имущества оказывается недостаточно, то новый сеньор заставляет их уплачивать ежегодные поборы за долги в виде новых видов laille или новых dimes, — получаются тяжелые платежи²², ²³.

Наиболее важную форму кредита составлял, однако, и теперь кредит публичный, который сохранил еще много характерных особенностей предыдущей эпохи. Это был по-прежнему кредит не государственный, а государей - даже в Англии долг был признан национальным впервые в 1716 г. Еще в 1665 г. император Леопольд I не признал сделанных его предшественником долгов и лишь «по доброй воле» согласился уплачивать по ним проценты в течение трех лет²⁴. В Баварии даже в 60-х гг. XVIII в. обсуждался вопрос о том, обязан ли государь уплачивать заключенные его предшественником займы²⁵. Кредит выражался и теперь в краткосрочных займах под отдельные источники доходов или ожидаемые в будущем поступления налогов. Домены по-прежнему отдаются в залог при заключении займов, причем они и теперь переходят во владение к кредиторам; последние в лице дворянства отказываются вернуть заложенные им земли. Фридрих Великий вынужден был прекратить вызванные этим многочисленные процессы между казной и дворянством. Но и Людовик XIV не в состоянии был выкупить заложенные за небольшую сумму королевские домены²⁶. Широко распространены были, в особенности в XVI в., ссуды королям и герцогам под добычу принадлежащих им рудников - серебряных, медных, ртутных, свинцовых, — как и под другие товары, которыми ссуда выплачивалась кредитору: янтарь, жемчуг из Америки (ссуда Карлу V), перец из Индии (ссуды антверпенских купцов португальскому королю)²⁷. Займы заключались у иностранных банкиров — итальянцев, южногерманских купцов — на Амстердамской бирже. В середине XVI в. представитель английской королевы Грешэм вынужден был заключать займы в Антверпене с уплатой 10-12 и даже 12-14%, причем обязательства, кроме королевы (она обязывается «своим королевским словом за себя и за наследников»), подписаны членами Тайного совета и приложено поручительство «мэра и жителей Лондона». Последние солидарно ручаются лично и всем своим имуществом и находящимися в Англии и за пределами ее товарами, и не допускаются никакие возражения с их стороны. Или же производились принудительные займы у собственных подданных. Во Франции находим целый ряд случаев принудительных займов в XVI и XVII вв., особенно у города Лион; в Англии принудительные займы имели место при Елизавете, при Якове I в 1625 г.; в Испании применялся захват королем американского серебра, принадлежащего частным лицам, взамен чего им выдавались долговые обязательства; в Англии в XVII в. рассылались privyseals всем знатным лицам для получения у них денег; в Пруссии Великий курфюрст распределял нужные ему суммы между состоятельными офицерами и чиновниками; в Австрии еще в XVIII в. богатая аристократия перед каждым походом получала такие собственноручно подписанные императором просьбы о кредите с указанием крайней нужды государства и с требованием определенной суммы.

Для уплаты займов нередко не хватало средств, и доходы, предназначенные на уплату процентов и погашение (по частям) займов, употреблялись на иные цели, в особенности на дальнейшие войны. Государь, ссылаясь нередко на ростовщический характер займа - как это бывало в Средние века, — объявлял себя банкротом: кредиторы лишались обещанных им доходов, например американского серебра, и долг превращался в 5%-ную вечную ренту, которая стояла гораздо ниже нарицательной цены. Так это делалось в особенности в Испании, где в XVI—XVII вв., как и в следующие века, такие банкротства происходили каждые 20 лет. Во Франции они частью принимали такую же форму, частью просто прекращались платежи и не возобновлялись, несмотря на требования кредиторов, как это было, например, в 1557 г.; частью процент насильственно понижался или часть займа объявлялась несуществующей; так это было при Сюлли; нечто подобное произошло и в 1664 г. при Кольбере²⁸. В немецких государствах земские чины уже с конца XV и начала XVI вв. принимают на себя ответственность за заключенные государем займы, но «разделение ответственности обозначало лишь уменьшение ее и увеличение путаницы». Проценты не уплачиваются, займы не погашаются, договор нарушается, заключаются новые соглашения с сокращением долга, и в результате в эпоху Тридцатилетней войны Бранденбург, Бавария, Вюртемберг близки к банкротству. При Великом курфюрсте не уплаченные в течение многих десятилетий и поэтому сильно возросшие проценты были аннулированы и самая капитальная сумма настолько уменьшена, что кредиторы казны получали не более 20-25% первоначальной суммы займа²⁹. Подобным же образом поступали и другие немецкие государства в XVII в., только Бавария и Саксония ограничились уничтожением процентов, не сокращая капитала. Принудительное понижение процентов и прекращение уплаты старых долгов производилось и в XVIII в.³⁰ В 60-х годах XVII в. австрийский император никак не мог получить нужных ему средств; даже голландские купцы отказывались дать ему деньги под будущие доходы от земель или таможенных пошлин, а португальские евреи, которые согласились бы открыть кредит под бриллианты, отказывались это сделать, когда речь шла «о короле или знатном князе», ибо в этом случае невозможно наложить арест на имущество должника³¹. Исключение среди всех этих государств составляли лишь Нидерланды и Англия, где правительство с начала XVIII в. добросовестно выполняло свои обещания.

В качестве примера такого немецкого государя XVIII в., для которого самая мысль о необходимости уплаты долгов казалась чем-то странным, можно привести ландграфа Эрнеста Людовика Гессен-Дармштадтского. Страдая манией величия, он стал по примеру других немецких князей строить многочисленные замки, причем желал непременно обладать собственным Версалем. Он настроил больше десятка, в том числе принялся за сооружение дворца-великана, в котором, как презрительно выразился император, он мог бы поместиться вместе со всеми курфюрстами и их придворными. Деньги ландграфу доставлял франкфуртский банкир Яков Бернус, которому он задолжал свыше 1 млн гульденов. «И подобно многим другим, Бернусу пришлось убедиться в том, что при тогдашних правовых условиях в Германии нет никакой силы, которая могла бы принудить недобросовестного государя к выполнению своих обязательств, им лично подписанных и скрепленных печатью. Даже вынесенное в Вене и вступившее в силу судебное решение, за которым последовал приказ императора курфюрстам Трирскому и Пфальцскому привести его в исполнение и заставить ландграфа уплатить, не могло ему помочь. Курфюрсты не двигались с места, и ландграф умер в 1739 г., не уплатив ни копейки. Из полученных в залог десятины с меди и доходов от железных заводов ландграфа Бернус тоже ничего получить не мог. И преемник Эрнеста Людовика Людовик VIII отказался платить, так как он якобы не отвечает за личные долги своего предшественника. А между тем, будучи наследным принцем, он выразил свое согласие на заключение займов у Бернуса и в некоторых случаях даже торжественно обещал в случае смерти своего отца уплатить его долги. Правда, Людовику VIII после этого все труднее становилось добывать деньги у франкфуртских капиталистов, и этот государь постоянно нуждался в деньгах, повсюду их разыскивал, попрошайничая на каждой франкфуртской ярмарке, забирая сбережения у своих подданных вплоть до придворных лакеев, музыкантов и лесничих. Только в 1778 г. следующий курфюрст, Людовик IX, согласился уплатить наследникам и кредиторам Якова Бернуса около 28% долга без процентов и притом в 3%-ных облигациях³².

Неудивительно, если в середине XVIII в. еще говорили: не давай взаймы более сильному, если же дал, то смотри на эту сумму как на потерянную, и прибавляли: обещания дают дворяне, но выполняют их только мужики. Рост государственных займов этой эпохи вызывался в особенности непрерывными войнами: в XVI в. насчитывалось всего 25 лет, в XVII в. всего 21 год, когда не происходило бы крупных военных операций; притом войны в эту эпоху ввиду господства наемных войск (кондотьеры) требовали особенно больших расходов. Отсутствие необходимых на это средств и невозможность заключить заем за недостатком надлежащих обеспечений (рудников, земель, податей), в особенности же потеря кредита после отказа уплатить прежние долги, после банкротства, нередко заставляли правительство прекратить войну и заключить мир. Отказом в дальнейших кредитах вызвано, например, в 1525 г. поражение венгерского короля в битве при Могаче и опустошение Северной Италии не получавшими денег войсками императора, мир в Камбре в 1529 г., мир при Като-Камбрези в 1558 г., мир при Вервен в 1598 г., 12-летнее перемирие с Нидерландами в 1609 г. В других случаях потеря кредита приводила к таким событиям, как разграбление в 1527 г. Рима войсками Карла V, в 1576 г. - Антверпена войсками, не получившими жалованья, ибо за год до этого произошло банкротство Испании; точно так же парижское восстание 1558 г. находится в связи с неуплатой займа городу Парижу; последнее вызвало сильное возбуждение среди населения, потерявшего свои деньги³³.

Однако же перемена по сравнению с предыдущим периодом заключалась прежде всего в том, что займы были гораздо крупнее и что иностранные банкиры, которые во Франции и Испании успели потерять свои деньги, заменялись постепенно местными. Займы теперь заключались у них: в Англии - с середины XVI в., во Франции — в XVII в. Перемена состояла и в том, что при заключении займов обращались не к отдельным лицам, а к бирже - Антверпенской, Лионской, — где создавалось мнение об общей кредитоспособности того или иного монарха независимо от определенного источника доходов, предоставляемого на покрытие займа. Благоприятное мнение биржи, создавшееся под влиянием различных сведений, которые нередко фальсифицировались агентами данного правительства, вызывало повышательное настроение на бирже и повышение курса выпускаемого займа; при возникновении сомнений в платежеспособности монарха оно сменялось понижательным движением³⁴. В других случаях объявлялась публичная подписка на новый заем, как это было в Англии с конца XVII в.; она привлекала во Франции в XVII в. и провинциальное население; в Нидерландах подписка принималась непосредственно в «конторах» государства, с обходом всяких посредников; в Англии посредником являлся Английский банк. К этому способу прибегала и Австрия, тогда как немецкие князья еще в XVIII в. отправлялись на каждую франкфуртскую ярмарку или посылали туда своих приближенных для разыскивания денег у тамошних капиталистов; последним выдавались индивидуальные облигации на мелкие суммы. В Амстердаме, Франкфурте-на-Майне, Генуе, Женеве мы находим банкиров, которые в качестве комиссионеров различных правительств занимались специально размещением государственных займов среди публики, так что выпуск займа происходил не сразу, а как бы непрерывно³⁵.

Только Нидерланды и Англия ушли значительно дальше в области развития своего государственного кредита; они производили не принудительное, как во Франции и Германии, а добровольное понижение процента по займам - конверсии: кредиторам предлагалось либо получить обратно долг, либо согласиться на более низкий процент. В Нидерландах таким путем в середине XVII в. процент был понижен с 6 до 4, в Англии в середине XVII в. с 4 до 3 1/2 и 3%. Далее, в Нидерландах исчезают определенные фонды на покрытие займов; последние теперь гарантировались всем состоянием государства. В Германии и Австрии еще в начале XIX в. указывались специальные источники, из которых должны покрываться проценты и капитал. Наконец, краткосрочные неутвержденные долги превращаются постепенно в бессрочные консолидированные займы. В Англии в 1715 г. появляется впервые 5%-ная бессрочная рента; к концу XVIII в. (в 1786 г.) бессрочные займы здесь достигли огромной, неслыханной для того времени цифры в 240 млн фунтов стерлингов, — из них более 2/3 заключалось в 3%-ной ренте, тогда как за 50 лет до того они не превышали 1/6 части этой суммы (43 млрд)³⁶.

До 20-х годов XVIII в. в Англии публичный кредит эксплуатировался различными способами: во-первых, посредством заимствования больших сумм акционерных капиталов крупных компаний; во-вторых, посредством самостоятельных лотерейных займов, т.е. таких, при которых участники займа получали весь капитал сполна с процентами и, кроме того, некоторые из них выигрыши, расход по которым падал на казну; в-третьих, посредством самостоятельных же займов срочных; наконец, в-четвертых, посредством разного рода сочетаний операций страховых с займами³⁷. Новый период начинается со времени выпуска 5%-ной бессрочной ренты в 1715 г.: в бессрочную ренту постепенно превращаются (консолидируются) все старые формы неутвержденного долга, причем понижаются проценты (до 3%) по этому консолидированному долгу, т.е. совершается то, чего в Пруссии и Австрии достигли не ранее середины XIX в., во Франции — не ранее начала XIX в. До середины XVIII в. английское правительство пользовалось кредитом умеренно, предпочитая займам, несмотря на их дешевизну, новые налоги и стараясь при всякой возможности погашать займы; учреждается специальный погасительный фонд (Вальполя), по образцу которого значительно позже, в начале XIX в., возникли фонды погашения государственных долгов в Пруссии, Баварии, Бадене, Вюртемберге (в Саксонии уже в 1763 г.)³⁸. Во второй половине XVIII в. в Англии займы стали менее щадить, погасительный фонд отвлекается от своего назначения; он идет не на погашение долгов, а на уплату процентов, и долг необычайно быстро достигает никогда и нигде не виданной прежде в истории высоты. Последняя вызывает опасения даже у таких мыслителей, как Адам Смит и Давид Юм.

В Амстердаме во время войны Англии с американскими колониями возникал вопрос о том, долго ли Англия еще в состоянии будет платить проценты по своим долгам, а в 80-х годах XVIII в. один писатель утверждал, что либо нация должна уничтожить свои долги, либо долги уничтожат ее. Но уже 20 лет спустя историк Синклер пророчески писал: потомство будет смеяться над глупостью наших государственных деятелей, которые решаются утверждать, что источники наших доходов исчерпаны. Уже с середины XVIII в. государственный кредит Англии, как и финансы ее вообще, покоились на прочных основаниях³⁹.

Отсутствие банков, кредитующих торговлю и промышленность, должно было привести к тому, что торговые обороты в эту эпоху производились в значительной мере не в форме немедленной уплаты за товар, а в кредит — торговцы взаимно кредитовали друг друга, — и не только в Англии, где, по словам Дефо, 2/3, в некоторых отраслях производства — 4/5 всех операций совершались в форме кредита, но и во Франции, где, как утверждает Савари, в XVII в. большая часть товаров на ярмарках закупалась в кредит и уплата производилась лишь на следующей ярмарке. А в то же время торговцы вынуждены были в широких размерах отпускать товары в кредит потребителям.

Савари полагает, что для оптового торговца выгоднее и безопаснее иметь дело с розничными торговцами, живущими в том же городе, чем продавать их торговцам других городов или на ярмарках и рынках, потому что в первом случае они лучше знакомы с тем, как эти торговцы ведут свои дела, так и по той причине, что с местных купцов легче взыскивать долги и, в случае их банкротства, легче добиться удовлетворения.

Вообще, открывая кредит розничным торговцам, оптовый торговец не должен доверять одному и тому же купцу в кредит слишком больших сумм; не должен, в случае просрочки, ставить ему нож к горлу или требовать уплаты 10% за просрочку, ибо это может повести к разорению должника; не должен полагаться на то, что молодой торговец происходит из хорошей семьи и сын богатых родителей, ибо родители нередко отказываются платить долги своих детей. Наконец, он должен следить за тем, не открывает ли кредитуемый им розничный торговец кредита знати или всякому встречному, ибо если этому торговцу не уплатят долгов, то и он, кредитор, ничего не получит⁴⁰.

В этой продаже товаров в кредит знатным лицам Савари усматривает особенную опасность для розничного торговца и советует последнему, кредитуя государей, дворян, придворных, предварительно выяснять хорошенько их материальное положение, степень задолженности и т.д., ибо от невыполнения этих предосторожностей и от легкомысленного кредитования этих лиц происходит большинство банкротств купцов. Правда, при продаже на наличные нет возможности продать по столь высокой цене, как сбывая в вредит, однако лучше довольствоваться меньшим, без жадности, чем только в фантазии своей увеличивать свои богатства, раз денег в действительности не платят.

Во всяком случае, Савари настаивает на том, что в случае неуплаты покупателем в течение года следует закрыть ему дальнейший кредит. Хотя на это возражают, что в этом случае знатный покупатель покинет торговца и что последний — это характерно - не в состоянии будет сбывать ему в кредит товары низшего качества, которые трудно продать на наличные, но ведь знатные господа нередко не платят по 3, 4 и даже по 10 лет, и торговец часто убеждается в конце концов в том, что он попался впросак и лучше было бы, если бы он всех этих операций не производил. Не следует поэтому поддаваться просьбам и обещаниям таких клиентов, а надо, сохраняя почтительность, быть твердым и при неуплате решительно отказать. Известны случаи, когда они и сами, накупив в кредит товаров для своих приближенных или метресс, были в претензии на купцов, которые слишком легко их отпускали.

Особую главу Савари посвящает тому, как взыскивать долги, какими способами торговец должен добиваться, в особенности у знатных лиц, придворных, дворянства, уплаты за доставленные им товары. Он советует для этой цели выбрать осторожного, но решительного и в то же время терпеливого служащего, который должен отправиться к должнику рано утром, чтобы застать его дома (к другим, впрочем, вечером, если они бывают в то время дома), и в первый раз мягко, а в дальнейшем настойчиво требовать уплаты, угрожая взысканием по суду. Необходимо много терпения, ибо иногда приходится много раз ходить к одному и тому же должнику и выслушивать много грубых и неприятных слов. Нужно, далее, носить с собой чернильницу, перо и бумагу, чтобы должник, обещав уплатить, не мог сослаться на то, что у него нет пера и чернил и потому он не может подтвердить на бумаге своего обещания. Не следует посылать для получения денег того приказчика, который сидит в лавке, ибо при взыскании долгов приходится говорить неприятные для должника вещи, и если он увидит в лавке того, с кем он имел дела этого рода, то пройдет мимо. Иногда купцу приходится и самому отправляться к неисправному покупателю, и часто это лучше, ибо последний не так легко откажет торговцу, как приказчику. Но с другой стороны, когда приходится говорить резкости должнику, то лучше это сделать через служащего, ибо если должник, выслушав его неприятные слова, уплатит, а затем будет выражать свое возмущение, то торговец может сослаться на то, что он такого приказания не отдавал, и таким путем он сохранит себе покупателя.

К этому Савари присоединяет, что, согласно ст. 7 тит. 1 ордонанса 1673 г., купцы оптовые и розничные, каменщики, плотники, слесари, стекольщики и т.д. обязаны требовать уплаты не позже, чем в течение года по продаже товара или по исполнении работы. Это постановление вызвано тем, что когда допускалось взыскание старых долгов в том случае, если поставка товаров продолжалась, то имели место вторичные требования по уже уплаченным долгам. Но если до истечения года произведен расчет с покупателем и последний подписал счет, обязавшись уплатить его, то может пройти хоть тридцать лет, и долг все же сохраняет свою действительность и принимается ко взысканию⁴¹.

Савари имеет в виду главным образом, как видно из различных мест его книги, торговлю разного рода ценными тканями: шелковыми, бархатными, вытканными золотом и серебром, тонкими сортами сукна, кружевом, почему он и упоминает в первую очередь знать в качестве покупателей этих предметов роскоши. Как видно из его слов, придворные и дворяне имели привычку покупать все это в кредит и торговцу нелегко было получить свои деньги за проданные товары. Однако вместе с тем из того же Савари можно усмотреть, что кредит вообще, как по отношению к торговцам, так и потребителям, открывался в значительных размерах. Это видно также из приведенного ордонанса, вынужденного изменить прежние условия кредитования и установить годичный срок для действительных обязательств.

О степени распространенности продажи в кредит в Германии дает представление Марпергер, сочинение которого относится к 1714 г., и Лудовици, писавший в середине XVIII в. Марпергер говорит, что продажа на наличные — вещь простая; напротив, сбыт в кредит — дело весьма трудное, и «многие продавцы держатся принципа: кто хочет получить в долг, пускай приходит завтра, почему надо иметь сотни извинений наготове для тех, кому не желаете отпускать в долг; или же им прямо говорят, что продажа производится исключительно на наличные, и если покупатель желает получить товар, то пускай пришлет за ним, одновременно уплачивая деньги, тогда как у торговца нет никого, кого можно было бы впоследствии послать за деньгами»⁴².

Лудовици также советует торговцу в отношении долгов быть весьма осторожным и требовать в случае кредитования вещей в залог или поручительства, и хотя такие условия могут вызвать возмущение, но лучше выслушать неприятные слова, чем потом ходить за своими деньгами и кланяться, или ждать много лет, или добиваться уплаты судом. При этом предпочтительнее давать в долг людям простым или среднего состояния, чем людям высокого звания, так как от последних добиться чего-либо гораздо труднее, да они могут еще и притеснять торговца И оп повторяет те же слова о том, что торговец должен иметь тысячу извинений наготове, чтобы отбояриться от покупателей, падких до покупки и кредит. С другой стороны, он сообщает о том, что среди самих купцов существует обычай кредитовать до следующей ярмарки или на 3, 6, 12 и даже 14 месяцев, причем в случае более ранней уплаты делается уступка (рабатг) или вычет из цены⁴³.

Подробно останавливается на этом Бюш, указывая на то, что оптовый торговец вынужден отсрочивать платеж покупающим у него розничным торговцам и мануфактуристам, ибо те и другие, в отличие от (оптового) купца, не могут сразу сбыть свои товары; под мануфактуристом он понимает скупщика, который закупает сырье для раздачи его кустарям с целью переработки и лишь спустя много месяцев имеет возможность продать готовый товар. Отсюда возник, по-видимому, впервые в Нидерландах обычай у оптовых торговцев насчитывать розничным и мануфактуристам на цену товара 2/3% в месяц, которые они могли сберечь в случае немедленной уплаты или же вынуждены были платить, если желали пользоваться кредитом на 4, 7 или 13 месяцев.

В настоящее время, продолжает Бюш (т е. в конце XVIII в.), никому уже не придет в голову покупать на такой срок и платить такой процент, когда есть возможность получить деньги под 4-6% годовых. Месячный кредит всякий торговец дает другому, - до истечения месяца счета не посылают. Что же касается рассрочки на более продолжительное время, то таких установленных сроков, какие были прежде (на 4, 7, 13 месяцев.), более нет, но торговец насчитывает всегда в месяц, которые затем скидывает с цепы в случае немедленной или более ранней уплаты. Бюш жалуется на то, что расплата отсрочивается нередко на слишком продолжительный срок, например в Гамбурге обычно производитель (скупщик) текстильных изделий кредитует торговца на год. Правда, и последнему приходится долго ждать уплаты от покупателей, но ему это все же легче, чем мануфактуристу, которому еженедельно необходимо расплачиваться с рабочими (кустарями)⁴⁴.

Таким образом, как мы видим, кредитование в XVII—XVIII вв. широко распространилось, стало среди купцов обычным явлением. Оптовый торговец давал товары в кредит розничному - это считалось в порядке вещей, - и притом давал их на годичный и более срок, но и розничный торговец вынужден был соглашаться на уплату ему потребителем по истечении продолжительного срока, не только годичного, но и гораздо большего, получавшегося ввиду неисправности покупателей. Это кредитование публики вызывало много неудобств для торговца, но избежать его, по-видимому, было немыслимо, хотя и указывалось, как мы говорили, на опасность такого кредита. Вообще, были еще люди старого закала даже в Англии, которые противопоставляли этому образу действия «похвальный» способ торговать на наличные.

Как же выполнялись самые обязательства? И при кредитовании расчет мог производиться на наличные, т.е путем уплаты по истечении срока деньгами, - нередко это делалось на следующей ярмарке. Или же расплата совершалась посредством компенсенции (зачета) взаимных требований - сконтрации («ресконтра»), клиринга; лишь постепенно распространяются вексельные операции. К векселям (переводным), правда, уже с XVI в. прибегали в широких размерах для расчетов по товарным операциям (в пределах Западной Европы), но пользование ими затруднялось вследствие того, что (до появления передаточной надписи) получатель по векселю (ремитент) должен был явиться лично к лицу, на которое был выставлен вексель (трассату), и получить у него указанную на векселе сумму. Бывали случаи, когда человек, находившийся в Болонье и получивший вексель на банкира, жившего в Венеции, вынужден был совершать путешествие из Болоньи в Венецию, чтобы получить там деньги по векселю. Купец Лион в г. Гонфдере (на юге Франции) получает вексель от купца в Дьеппе, но отсылает его обратно, ибо. в данное время ему не нужны деньги в Дьеппе. По этой причине обычно векселя являлись «ярмарочными», вексельный оборот сосредоточивался на ярмарках, ибо на ярмарку ездил и трассат (плательщик по векселю), и ремитент (получатель); здесь они встречались, здесь мог происходить и зачет взаимных требований по векселям. Но так как и эти лица не всегда являлись на одну и ту же ярмарку и так как необходимо было производить платежи и вне ярмарок, то приходилось обращаться к посредникам, у которых имелись связи с различными местами и которые в состоянии были в разных городах производить платежи по векселям, а в других предъявлять их к уплате.

Таким посредником и являлся банкир, на имя которого трассировались (выставлялись) векселя (так что он производил по ним уплату) и который трассировал на других лиц векселя (получая по ним уплату). В этом и заключалась роль банкира в те времена. Его определяли в качестве «купца, производящего вексельные операции», как «торговца, профессией которого является давать или получать деньги по векселям, чтобы приносить пользу не только своим ближним, но и себе, и своим». Поэтому банкирам необходимо было иметь связи везде и повсюду, поэтому и обращались главным образом к банкирам, производившим свои операции в крупных центрах.

Положение в значительной мере изменилось, а вексельные операции⁴⁵ расширились по мере того, как стала входить в употребление передаточная надпись (индоссамент) — girala, или endossement (ибо во Франции она делалась на оборотной стороне векселя — en dos, in dorso). Посредством такой надписи делалась уступка переводного векселя кредитором другому лицу. Благодаря передаточной надписи теперь вместо одного должника имеется два и более (по числу бланкопаднисагелей), ответственных за уплату долга. Кроме того, вексель до оплаты его переходит несколько раз из рук в руки, служит платежным средством. В Венеции индоссамент был запрещен в 1593 г. и, по словам Гольдшмидта, встречается впервые в 1600 г. на одном неаполитанском векселе. Но неаполитанский закон 1607 г. запрещает индоссировать больше одного раза и требует засвидетельствования нотариусом подписи индоссанта Эти ограничения сильно затрудняли передачу векселя и вызывались, по-видимому, борьбой банкиров с новым институтом, делавшим их посредство излишним. Но индоссамент все же победил. Безусловно, без всяких ограничений было признано вексельное жиро в Голландии в 1651 г., и в том же XVII в. оно появляется в Лионе; первоначально французский указ 1654 г., а затем ордонанс 1673 г. (тит. V о векселях) устанавливает правила индоссамента.

Конечно, и до появления индоссамента купец мог, если он не в состоянии был ждать до наступления срока уплаты по векселям, передать за известное вознаграждение нрава по векселю другому лицу, в особенности если в тексте векселя имелась прибавка относительно «приказа» (уплатите такому-то или его приказу). В этом случае ему выдавалась третьим лицом теперь же вексельная сумма с удержанием из нее известного процента, в зависимости от промежутка времени между моментом уступки векселя и сроком платежа. Однако и прибавка относительно «приказа» давала возможность передачи векселя только один раз, почему отыскать лицо, которое согласилось бы взять вексель, было нелегко, ибо дальше сбыть вексель оно уже не могло, а ему приходилось выжидать до наступления срока уплаты, нередко и ехать за получением ее в другое место. Кроме того, такая передача векселя все-таки производилась не иначе как на основании специального акта, в котором указывалось, что передается он только для получения платежа или же, напротив, в собственность.

Самая передаточная надпись уже ранее применялась на различных документах, в особенности на платежных приказах, и отсюда эта форма girata уже была перенесена и на вексель.

Существовали уже ранее различные кредитные бумаги, являвшиеся расписками банкиров в получении известной суммы, передача которых, производившаяся ранее путем особого документа, прилагаемого к кредитной бумаге, совершалась теперь упрощенным путем — посредством надписи, делаемой на самой кредитной бумаге. От такого индоссирования кредитных бумаг (polize), происходившего в Италии в XVI в., перешли к индоссированию векселя⁴⁶.

В связи с передаточной надписью вексель широко распространяется в Англии в XVII и в особенности в XVIII в. Англичанин Малине (в Lex Mercatoria XVII в.) насчитывает 24 чуда, производимые векселем, среди которых возможность разбогатеть и все же жить спокойно, не подвергаясь опасностям моря и путешествий; далее, в любом месте земного шара, с которым совершаются вексельные операции, давать в ссуду деньги, производить коммерческие операции при помощи кредита, не владея капиталом, переводить деньги туда, куда этого желает государь, тем более что он за ото платит. Другой автор, Томас Мэн, в 1664 г. («Treasury of Foreign Trade») подробно разбирает эти «чудеса», «доставляющие могущество банкиру и превращающие якобы вексель в какого-то Колдуна».

В Англии же распространяется в связи с индоссаментом и учет векселей у банкиров, т.е. получение у банкира суммы, означенной на векселе, с вычетом известного процента и с переводом векселя (при помощи передаточной надписи) на имя банкира. Это давало возможность торговцу, отпустившему в кредит товары, получить помещенный в них капитал обратно раньше, чем наступит срок платежа должником по векселю.

Такой учет векселей производил Английский банк — из 4 1/2% по английским векселям и из 6% по иностранным. Учетом векселей занимались в Англии и частные банкиры; Дефо именует их «черной шайкой воров», которые за свой сомнительный промысел берут 10, 15 и даже 20 %, и вообще находит учет «скандальным обычаем». Учет входит в состав операций «Banco dei depositi»; в Швеции в конце XVIII в. был учрежден специальный учетный банк.

В Германии вообще в начале XVIII в. еще советовали относиться к передаточной надписи осторожно и находили, что на векселе должно быть не более трех надписей такого рода, причем уплата по векселю не может производиться неизвестному лицу; в случае же если трассату предъявитель векселя незнаком, то другие лица должны удостоверить, что он является именно тем, на чье имя совершена передаточная надпись⁴⁷.

Тем не менее и в Германии появляются дисконтеры, частные лица, которые «не имеют случая или желания заниматься торговыми операциями», возникают и «учетные кассы»; но их называли «чумой для торговли», и еще к концу XVIII в. Бюш писал, что 50 лет тому назад еще мало учитывалось векселей на Гамбургской бирже и купцы находили вредным для своего кредита учитывать свои векселя. За последние же полвека, прибавляет он, торговые обороты настолько оживились, что и солидный купец усматривает для себя убыток в том, чтобы деньги его хотя бы один день лежали без движения⁴⁸.

В связи с отрицательным отношением к учету векселей находится и рассказываемый Бюшем в конце XVIII в. случай о купце, который, умея хорошо подделывать подписи других лиц, сочинял от их имени векселя, делал и передаточные надписи от имени разных лиц, а свою прибавлял в качестве последнего индоссанта, а затем предъявлял вексель к учету; дисконтер, доверяя известным именам, имевшимся на векселе, охотно учитывал его. Затем он просил дисконтера оставить у себя вексель до наступления дня платежа, так как ом не желает, чтобы другие знали, что он учитывает свои векселя, и действительно всегда исправно производил уплату до истечения срока. Тайна эта каким-то образом обнаружилась, но он не пострадал, ибо он мог предоставить дисконтерам в залог столь большие запасы товаров, что им нечего было опасаться за выданные суммы; а «где нет жалобы, нет и суда».

Появились даже так называемые «Kellerwechsel». Они якобы трассированы в другом месте на Гамбург, имена трассанта и ремитента вымышлены, участники делают на векселе свои передаточные надписи и затем производят учет векселя. До истечения срока совершается платеж по векселю, предварительно же фабрикуется другой подобного же рода документ. Дело дошло до того, что оказались векселя, которые не имели складки, указывающей на то, что они пересланы в письме. Были векселя, отправленные якобы из Бордо, но предъявленные в Гамбурге спустя четыре дня после составления их, хотя почта из Бордо шла несравненно дольше. Такими способами торговцы, не имевшие кредита, при помощи индоссамента создавали его себе. Впрочем, тот же Бюш рассказывает, что такие же векселя на несколько сот тысяч фунтов стерлингов, якобы трассированные в Гамбурге, появились и в Лондоне, где они были сочинены и учтены банком. Это вызвало много шуму, но министр признался, что этим средством он воспользовался, чтобы спешно добыть крупную сумму⁴⁹.

Существенную роль в развитии кредита играли и перемены в законодательстве о ссудном проценте. В предшествующую эпоху, как мы видели, взимание процента считалось греховным и запрещалось не только церковью, но и государством, хотя на практике, как мы указывали, оно было широко распространено. В рассматриваемый же период был сделан значительный шаг вперед в виде принципиального допущения процента, с установлением лишь известной максимальной нормы, выше которой запрещалось брать. В Нидерландах он установлен был в размере 5% в 1640 г. и 4% в 1655 г. В Англии появляется такой указный рост в 1545 г., причем он был определен в 10%, но в 1624 г. дозволенный максимум понижен до 8%, а в 1652 г. до 6%. И во Франции был установлен в 1601 и в 1627 гг. указный рост в 6% (под угрозой конфискации капитальной суммы). В действительности, впрочем, эти постановления обходились различными способами, и, как указывает Локк, в его время в Нидерландax можно было заключить договор на любых условиях. В Англии упомянутые выше золотых дел мастера (банкиры) в XVII в. взимали 33% и более с частных лиц, даже с казны они брали 12% и более.

При этом любопытно, что купцы, вынужденные прекратить свои платежи, ищут убежища в монастырях, избегая этим путем тюремного заключения; жестокое конкурсное право того времени рассматривало ведь и добросовестного банкрота как преступника; монастыри же пользовались правом убежища. Так, аугсбургский купец Георг Неймайр, обанкротившийся в 1572 г., бежал во фридбергский монастырь, а спустя три года в другой монастырь в Изни. В 1565 г. обратило на себя большое внимание банкротство другого аугсбургского купца, Маркварда Розенбергера; он искал убежища в монастыре Св. Ульриха в Аугсбурге; когда же по требованию его влиятельных кредиторов аббат этого монастыря вынужден был запретить ему дальнейшее пребывание там, он отправился в монастырь соседнем города Фридберга. Насколько такой образ действия был распространен, можно усмотреть из того, что в 1560 г., когда кредит аугсбургской фирмы Цангенмейстер пошатнулся, тотчас же распространился слух, что глава ее скрылся в монастыре. Банкротство этой фирмы вызнало гибель и одноименного товарищества в Меммингене, и глава последнего отправился в монастырь Св. Духа, находившийся в этом городе. Когда владельцы фирмы наследники Цейлнер о 1595 г. не могли расплатиться по векселям, предъявленным к уплате на Франкфуртской бирже, они также искали убежища в монастыре. Тогда же аугсбургское купеческое общество постановило, что все купцы, «абсентирующне из-за долгов и бегущие в монастырь», исключаются из общества. Но еще за полвека до того в одном постановлении магистрат Аугсбурга заявляет, что среди купечества обнаруживается вредный обычай при неплатежеспособности искать убежища в монастырях и, уже там находясь, вступать в переговоры с кредиторами, благодаря чему им удавалось добиться отсрочки платежа долгов на продолжительное время, а также значительной скидки с последних. Такой купец-банкрот нередко брал с собой все бумаги в монастырь; об этом доводят в 1617 г. до сведения г. Аугсбург члены конкурсного управления по долгам Ганса Крона, а в имперское постановление 1577 г. включена статья о купцах-банкротах, обязывающая все учреждения, в которых они находятся, взятые ими с собою деньги, драгоценности, бумаги и документы затребовать у них и передать суду на хранение в интересах кредиторов. Благодаря этому документы оказались в архивах различных монастырей, там нашлось много ценного по истории торговли. Бывало и так, что находящимся в убежище купцам посылали торговые книги, чтобы они могли составить баланс. Так поступал г. Аугсбург и советовал это сделать и Меммингену. В Англии мы находим такое бегство банкротов в монастыри еще раньше — уже в XIV в. они скрывались, в особенности в Вестминстерском аббатстве и в монастыре Св. Мартына. Статут 1380 г. уже пытается с этим бороться⁵⁰.

¹ На франкфуртскую ярмарку в XVII в. посылались из других мест целые бочки монеты для расплаты, наряду с производством платежей и путем зачетов (рисконтро) (Runke. Die wirtschaftlichen Bezichungen Kolns zu Frankfurt am Mein, Suddeutschland und Italien im 16. und 17. Jahrhunderte S. 60).
²См. т. I, гл. XXXI.
³ Dunbar. The Bank of Venice // Quarterly Journal of Economics. 1892. Nasse. Das Venetianische Bankwessen // Jahrbucher fur Nationalekonomie und Statistik. 1879. Sore sina. Il Banco del Giro di Venezia.
⁴ Van Dillen. La Banque d'Amsterdam // Revue d'histoire moderne. 1928. P. IS. Van Dillen Amsterdam marche mondial des metaux precieux //Revue historique. 1926. T. 152. Van Dillen. Bionnentot de geschiedems dei wisselbanken. Vol. I-II.
⁵ Cм. Lawsonю History of Banking. P. 260 ff. Dancis. History of the Bank of England. Vol. I. P. 205 ff.
⁶ Cм. Jaffe. Das englische Bankwesen. P. 105 ff.
⁷ Wartmann. Handel und Industue des Kontons St. Gallen.
⁸ Ludoun. Giundiess enies vollstandien Kaufmanns Svstems S. 724.
⁹ Cм. Rager. Die Wienei Kommeizial Leih und Wechselbank. 1918. Sibik. Dei staat liche Expoichandel Osteneich von Leopold l bis Maria Theresia. S. 234. Ehronberg // Jahrbucher fur Nationalokonomie und Slatistik. III. T. Bd. 3. S. 809. Silberschmidt. Die wei dende Aktienbank in Osteireich // Vierteljahrschbuft fur Sotial und Wirtschaftsgeschichte. Bd. XV. 1919. S. 272 ff.
¹⁰ Ehrenberg. Zeitaltei der Fuggei. Bd. I. S. 212.
¹¹ Struder. Jacob Fuggei der Reiche. P. 453.
¹² Troeltsch. Die Calwer Zeughandlungskompagnie und ihre Arbeitei. S. 140-142.
¹³ Впрочем торговый дом Шплитгербер и Дауле в Берлине учрежденный в 1712 г. снимал деньги под проценты. В 1718 г. у него имелось 110 кредиторов, среди них первое место занимали берлинские купцы которым он должен был 35 тыс. талеров. В 1780 г. главным кредитором его был барон Шлиттау который ему предоставил 15 тыс. талеров из 6% (Lenz Unholtz. Geschichte des Bankhauses Gebruder Schickler. 1911. S. 7).
¹⁴ Baasch. Aus uner hamburger Tallitenstatistik des 18 Jahrhunderts // Vierteljahrschuft fur Sozial und Wirtschaftsgeschichte. Bd. XV. Idem. Der Kaufmann in der deutschen Romanliteratur des 18 Jahrhunderts // Aus Sozial und Wirtschaftsgeschichte Gedachtniss chrift fur Below. 1928. Strieder. Klosterarchive und Handelspfpiere // Vierteljahischuft fur Sozial und Wutschaftsgeschichte. Bd. XV. Reiss. Journal und Glucks und Unglucksolle von Joh Zetzner (1677-1735).
¹⁵ Weyermann. Zur Geschichte des Immobliarkieditwesens in Preussen. 1910. P. 1 ff.
¹⁶ См. гл. XL.
¹⁷ Depitre. Piets au commerce et aux manufactures // Revue d histoire economique et sociale VII. 1914-1919.
¹⁸ Mauer. Die private Kapitalanlage in Pieussen im 18 Jahihundert 1921. P. 6 ff. 12 ff. 21-3. 25 ff.
¹⁹ Limburg. Die koniglische Bank zu Nurnberg 1903. P. 3, 7, 10.
²⁰ Cм. Taine. Lancien regime Din Neu Nutzlich und Lustigs Colloquium etc, изд. Gotheinом Einlertung (Die deutschen Kieditverhaltnisse und der 30-jahrige Krieg) Roupnel. Der Kampf um die adeligen Guter in Bayein nach dem dieissigjahrigen Kriege // Zertschrift fur die gesamte Staatswissenschaft 1903.
²¹ Kiener. Zur Vorgeschichte des Bauernkrieges am Obeirhein // Zeitschuft fur Geschichte des Oberrheins. N. F. Bd. 19. 1904. Wopfner Die Lage Tuols 1908. S. 53. Cohen. Die Verschuldung des bauerlichen Grundbesitzes in Bayein von der Entstehung der Hypothek bis zum Beginn dei Aufklaungsperiode. 1906. Особ S. 128, 141, 148, 183 ff, 240 ff, 298, 360 ff, 406 ff.
²² Roupnel. La ville et le village au XVII siecle. P. 216 ff, 222 ff, 230 ff, 235 ff. Cp. Raveau. Lagriculture et les classes paysannes dans le Bas - oitou au XVI siecle // Revue d histoire economique et sociale. 1924. 1, 3.
²³ В конце XVII в., читаем у Дэдли Норса, в нашей стране (Англии) деньги отдаваемые под проценты гораздо менее чем в десятой своей части, идут в руки предпринимателей которые могли бы при помощи их вести свои операции, они ссужаются, главным образом для покупки предметов роскоши выдаются на расходы людям которые хотя и являются крупными землевладельцами, но тратят деньги быстрее, чем приносит им их землевладение, а так как они стыдятся продавать свои имения, они предпочитают обременять их ипотечнымн долгами (North Discourses upon Tiade 1691. P. 6—7. Цит. по Маркс. Капитал. Т. III. Ч. 2. Пер. Базарова и Степанова. 1923. С. 153).
²⁴ Tkorsch. Malerialen zu emer Geschichte der ossteneichischen Staatsschulden. S. 59.
²⁵ Schmelzle. Dei Staatshaushalt der Herzogtums Bayein im 18 Jahrhundert. S. 243.
²⁶ Dabritz. Staatsschulden Sachsens. P. 50. Bresson. Hisloire financiere de la France. T. II. P. 36. Landmann. Linanzdichiv 1912. S. 31 ff. Ehrenberg Zeitaltei der Fuggei. Bd. I. S. 23.
²⁷ Stireder. Studien zur Geschithte kapitalistischer Organisations for men 2. Aufl. S. 31 ff. Flienberg. Zertaltu der Fugger. Bd. I. S. 166, 253 ff. Philippozich. Die Bank von Hug land. S. 27. Thoisch. Staatshaushalt Bayeros mi 18 Jahirhundert. S. 71. Breysig. Brandenburg Staatshaushalt. S. 499. Landmann. Linanzdichiv. S. 57 ff.
²⁸ Vulner. Histoire de la delle publique. P. 39 ff.
²⁹ Kaphuhn. Der Zusammenbiuch der deutschen Kieditwutschaft im 17 Jahrhundert // Deulsche Geschichteblatlen XIII. S. 158 ff.
³⁰ Dabritz. Staatsschulden Sachsens S. 11—12, 41, 67. Landmann. Entwicklungs geschichte dei Formen des offentlichen Kiedited. S. 38.
³¹ Srbik. Der staatliche Exporthandel Osterreichs. p. 26.
³² Dietz. Frankfurter. Handelsgeschichte. Bd. IV. T. I. 1926. P. 388. ¹ Ehtenberg. Zertalter der Fugger .Bd. I. S. 9 ff. 22, 120-121, 126. II. p. 147, 183, 205 ff., 258 ff.
¹ Samuel. Die Effeklenspekulution im 17 und 18 Jahihunderte. S. 28 ff., 86 ff. Ehrenberg. Zeitaltei der Fugger. Bd. II. Соч. о биржевой спекуляции. Don Joseph de la Vega. Die Verwiriung der Verwarungen Vier Dialoge uber die Boise in Amsterdam Ubersetzt und eingeleitet von Pringsheim. 1919. Pinto. De la cuculation et du ciedit. 1771. Mortimer. Every Man his Own Broker. 1762. Hughton. Collection for the Impiovement of Husbandry and Tiade. 1727.
³⁵ Landmann. Entwicklungsgeschichte der Formen des offentlichen Kredites. S. 50 ff.
³⁶ См. Кауфман. Государственный долг Англии.
³⁷ Кауфман. Государственный долг Англии.
³⁸ Эти погасительные фонды следует отличать от тех источников, которыми гарантировались займы и которые нередко предоставлялись в распоряжение самих кредиторов. Учреждая погасительный фонд, государство не только сохраняло его в своих руках но и вообще создавало его не в качестве гарантии для кредиторов, а в целях облегчения себе самому погашения займов, и поэтому, когда оно, как по обычно, бывало, тратило его на другие нужды то никакого нарушения им принятых на себя обязательств (в отличие от случаев использования источников, которыми обеспечивался долг) не происходило.
³⁹ Sinclair. The History of the Public Revenue of the Butish Empire 3rd ed. 1803.
⁴⁰ Savary. Le Paifait Negociant. T. II. P. 62-64.
⁴¹ Ibid. T. I. P. 580-590.
⁴² Marperger. Notwendige und nutzhche Fragen uber die Kaufmannschaft. S. 53, 74, 196.
⁴³ Ludovici. Grundiiss eines vollslandigen Kaufmanns-Systems. §93, 143, 180.
⁴⁴ Busch. Zusatze zu emei theoretisch-praktische Darstellung der Handlung. Bd. I. S. 197-202.
⁴⁵ О пользовании векселями в торговле с Америкой см. Sayous. Les echanges de l'Espagne sur l'Amerique au XVI siecle // Revue d economie politique 1927. Sayous. Les procedes de paiement et la monnaie dans l'Amerique espagnole du XVI siecle // Revue economique internationale 1927 Nov.
⁴⁶ Schaps. Zui Geschichte des Wechselindossamenls. S. 78 ff., 86 ff. Федоров. История векселя. С. 485 сл. Катков. Передача векселя по надписи. С. 28—37. Табашников. Прошлое векселя. 1891.
⁴⁷ Sperander. Sorgfaltiger Negoziamt. 1712.
⁴⁸ Busch. Zusatze zu einer theoretisch-praktische Darstellung der Handlung. Bd. I. S. 93.
⁴⁹ Ibid. S. 142.
⁵⁰ Strieder. Klosterarchive und Handelspapiere // Vierteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. XV. 1919. Reiss Journal und Glucks-und Unglucksolle von Joh Zetzner (1677-1735). S. 110.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3298

загрузка...

Другие книги по данной тематике

В. В. Самаркин.
Историческая география Западной Европы в средние века

В.И. Фрэйдзон.
История Хорватии

А. Л. Мортон.
История Англии

Н. П. Соколов.
Образование Венецианской колониальной империи

e-mail: historylib@yandex.ru

разделы

Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Случайные книги

Полезное

Реклама

Глава LIV. Кредит и банки