Глава LII. Биржа и биржевые спекуляции

Отличие биржи от средневековых ярмарок. Постепенное возникновение биржи. Название «биржа». Биржа в Брюгге, Антверпене и Лионе. Спекуляция в Амстердаме, в Лондоне. Южно-океанская компания. Джон Ло во Франции и его операции. Немецкие биржи. Враждебное отношение к бирже.

Характерной для средневекового периода организацией торговли являлась ярмарка. Основные свойства ярмарочной торговли составляли: периодичность торговых операций (4-6 раз в год); сравнительная незначительность размеров оборота и немногочисленность объектов обмена; приобретение привезенных товаров лишь после осмотра их, установления количества и качества; наконец, обособленность мест собрания купцов различных городов или «наций» — соответственно обособленности городов в Средние века. Ярмарки сохраняются и в XVI—XVIII вв.; в эту эпоху некоторые из них, например франкфуртская, лейпцигская, играли важную роль¹; но, в общем, они теряют свое значение в международной торговле и заменяются уже с XVI в. более совершенной организацией торгового обмена в виде бирж. Выражая лишь одну из сторон происшедшего в эту эпоху крупного переворота в области обращения товаров и денег, биржи знаменовали собою концентрацию обмена в немногих определенных местах, непрерывность его и значительное упрощение торговых операций. Они имели первоначально временный характер, как и ярмарочный обмен, но постепенно биржевые операции стали постоянными. Такой характер приобрели сначала операции в векселях — это произошло в итальянских городах уже с конца Средних веков. В этих центрах средневековой торговли «вексельный рынок в любое время готов был давать или получать деньги по векселям». Последние являлись по самой природе своей заменимыми объектами торговли — их не было надобности ни перевозить, ни помещать в подворье, ни подвергать осмотру для определения их характера и качества.

«Если ты меня спросишь, — говорит в 1474 г. известный Лука Пачоли, создатель бухгалтерского учета на основе двойной записи, — как можно узнать вексельный курс, то я отвечу, что в Венеции надо отправиться на Rialto, во Флоренции же на Mercato nuovo, где обсуждается цена векселей». Итальянцы создали зачатки вексельной биржи и в других городах, в особенности в Лондоне. Там в середине XV в. на Lombard-Street (улица ломбардов, т.е. итальянцев) жили итальянцы, — там был и торговый центр, где купцы собирались ежедневно. Благодаря итальянцам возникла биржа в Брюгге; и здесь уже в конце XV в. биржевые собрания происходили ежедневно; в Антверпене и Лионе четыре ежегодные ярмарки постепенно и незаметно превратились в одну непрерывную биржу. К векселям присоединились в XVI в. различного рода товары, в особенности перец, который (а также сельди и пр.) привозился из Индии в Антверпен целыми флотилиями и качество которого было однообразно, так что его можно было приобретать без осмотра самого груза, на основании одной пробы. Для перца вскоре выработалась в Антверпене покупка на срок прибытия португальских судов из Индии; тогда ликвидировались все заключительные договоры. Выработались, таким образом (хотя это пока еще зачатки), совершенно новые сделки на срок и заменимыми товарами.

По месту их заключения эти операции перешли теперь из отдельных «лож» итальянцев (еще в XVIII в. голландские фактории в Индии назывались loges), которые они (именно каждый из итальянских городов отдельно) имели во всех торговых центрах, в общее место, где собирались уже купцы различных наций. Сначала соединились только итальянцы разных городов: в Брюгге до 1500 г. - генуэзцы, флорентийцы, венецианцы, да и то только для совершения вексельных операций, тогда как сделки на товары производились по-прежнему в отдельных подворьях; биржа возникла здесь путем соединения купцов этих трех «наций», ложи которых были сосредоточены в одном и том же месте, на площади «de bursa». И в Лондоне на Lombard-Street сходились почти исключительно итальянцы. Позже, в Антверпене, биржа объединяла купцов всех стран, хотя они еще делились на нации; в 1531 г. на новом здании биржи красовалась надпись: «In usum negotiatorum cuiuscunque nationis ас linguae»². He участвовали только англичане; последние имели особое место для собраний, где производились преимущественно операции товарами и куда отправлялись купцы других стран для торговли. На более поздних биржах - Амстердамской, Гамбургской — сходились уже купцы всех национальностей. Собирались они первоначально, как прежде на ярмарке, на открытом месте — в Брюгге в крытых навесом ложах, в Амстердаме на мосту или в церкви, в Лионе на площади, сначала открытой, позже огороженной на время биржевых собраний. Лишь впоследствии были выстроены особые здания — в Лионе только в 1653 г., хотя биржа существовала уже за сто лет до того, в Амстердаме в 1613 г. При этом исходной точкой являлись собрания итальянцев; в Брюгге, в Лионе и самая биржа возникла на площади перед их «ложей». В различных немецких городах, где биржа возникла значительно позже по образцу нидерландских, она образовалась из соединения различных купеческих гильдий — в Гамбурге, например, Engiand-Schonen и Flandemfahrer составили в 1558 г. купеческую корпорацию - «meenen Kopmann»; в Берлине биржа образовалась из возникшей в 1716 г. «гильдии» всех немецких и французских купцов.

В Брюгге впервые появляется и самый термин «биржа», в отличие от прежнего названия рынка (mercalo), площади (piazza) или ложи (loggia), которыми обозначались места собрания купцов. Как указывает итальянец Гвиччиардини, проживавший долгое время в Нидерландах, в вышедшем в 1567 г. труде, название «биржа» происходит от площади в Брюгге, на которой стоял «большой и старинный дом», принадлежавший знатному роду van der Burse, на гербе которого, помещенном на воротах дома, были изображены три кожаных мешка (ter buerse). На этой площади происходили собрания купцов, которые и получили от нее название Borsa (биржа). Однако там имели место не собрания купцов вообще, а одних лишь итальянских купцов. Впоследствии на этой площади помещались консульские дома, «ложи» венецианцев (в доме «ter buerse»), генуэзцев и флорентийцев, причем под колонадами дома флорентийцев находились столы менял и банкиров, и здесь, по-видимому, и происходили купеческие собрания. Если, таким образом, первоначальный термин «биржа» находится в связи со случайным названием площади, где устраивались собрания, то, по-видимому, дальнейшее распространение этого термина и укрепление его объясняется тем, что он соответствовал значению слова «bursa». «Bursa» обозначала кожаный мешок, но в переносном смысле уже в Средние века — денежные суммы; позже под этим понимались общие кассы (bourses communes), купеческие кассы взаимопомощи, общие студенческие столовые (bursae scolarum), ассоциации торговые и иные. Во всяком случае, самый термин «биржа» еще долго применялся только к тем биржам, которые имелись в Нидерландах. В обычном праве Марселя XVII в. говорится: место, где собираются купцы в Марселе для производства своих операций, называется «lа loge», подобно тому как в Лионе оно именуется «lа loge du change», а в Нидерландцах — «lа bourse».

Из Брюгге, где возникла (вексельная) биржа, она перешла в начале XVI в. в Антверпен. Здесь мы находим как вексельную, так и фондовую биржу, операции в государственных бумагах. Вследствие концентрации товарных и вексельных оборотов сюда притекали в большом количестве свободные капиталы, и крупные торговые фирмы всегда имели возможность приобрести необходимые им денежные суммы. Нуждающиеся в деньгах государи также стали рано обращаться к Антверпенской бирже, — помимо облигаций нидерландского правительства, здесь обращались и облигации королей португальского и английского (последние — за поручительством тайного совета города Лондона). Но государям приходилось уплачивать первоначально весьма высокие проценты, да и вообще они не всегда получали необходимые суммы, ибо биржа мало доверяла им. В Антверпене же возникла и товарная биржа, купля-продажа на пробу, развилась комиссионная торговля. Здесь поселились купцы, которые производили торговлю по поручению не только купцов своей национальности, но и целого ряда иноземных торговых фирм, что шло совершенно в разрез со средневековыми обычаями. Они соединяли в своем лице и маклера, и комиссионера одновременно. «Не знаю, можно ли верить ему, — говорит один фактор о Лацарусе Тухере, — ибо он часто является и покупателем, и продавцом перца одновременно».

Антверпен не только сохранил то равноправное положение различных национальностей, как и равноправие между иностранными купцами и местными жителями, которое господствовало уже в Брюгге, проводя этот принцип до конца, но и развил далее свободу биржевой торговли; это, по словам современников, много содействовало концентрации торговых оборотов на Антверпенской бирже. Маклерский промысел, который в Брюгге еще составлял монополию определенной корпорации, был в Антверпене свободен и доступен всем и каждому; точно так же размен денег, торговля золотом и серебром и производство переводных операций, принадлежавшие в Брюгге одним присяжным менялам, было здесь предоставлено всем и каждому. Если вообще в Антверпене существовали какие-либо ограничения, то исходили они от самих иностранных купцов, а не от города, который всячески старался установить полную свободу торговли.

И в Лионе, где почти одновременно с Антверпеном из ярмарок возникла товарная и фондовая биржа, господствовала не только полная свобода от всяких податей и пошлин, но и предоставлялось всем и каждому, за исключением англичан, «наших старых врагов», производить денежные, вексельные и кредитные операции, в том числе взимать запрещенный во всех других случаях ссудный процент. Маклером может быть всякий, on не должен лишь заниматься самостоятельно коммерческими операциями; до XVII в. число маклеров не было ограничено, и купля-продажа не должна была обязательно совершаться через их посредство; к ним обращались ввиду большей легкости найти через их посредство контрагента.

Антверпенская биржа открывалась первоначально в 11 часов, позже в 10 часов утра, а после 12 часов закрывалась. Но имелась еще вечерняя биржа в 6 часов вечера. Каждая нация имела свое место на бирже. Но большинство дел совершалось вне биржи в нотариальных и торговых конторах. Запрещалось приходить на биржу вооруженным, так как в противном случае могли бы происходить кровопролитные столкновения между различными нациями. Но провести в жизнь это постановление было нелегко. В особенности плохой пример другим подавал представитель португальского короля, так как он, ссылаясь на свое высокое положение, отказывался снять шпагу, и город вынужден был примириться с этим. Вследствие этого на бирже происходили столкновения, не ограничивавшиеся взаимными оскорблениями, но доходившие до нанесения ран³.

С падением Антверпенской (и Лионской) биржи заканчивается первый период — XVI в. и начинается второй - период Амстердамской биржи. В Амстердаме главным объектом биржевых операций являются уже акции, именно акции нидерландской Ост-Индской компании; акции здесь впервые становятся предметом, и притом постоянным предметом, биржевой торговли. Несмотря на то что акции не были установлены в круглых однообразных суммах, а зависели от размеров участия отдельных лиц в капитале компании, они все же оказались весьма удобными для биржевой спекуляции. Биржа, по-видимому, уже с самого начала предпочитала крупные цифры, и постепенное стремление к возможно большей заменимости объектов привело к тому, что образовалась биржевая единица в 3000 флоринов, и эта единица именовалась теперь на бирже акцией (actie). Рядом со сделками кассовыми, при которых совершался трансферт акций на имя покупателя и последний уплачивал за них посредством перевода денег по книгам Амстердамского банка⁴ на имя продавца, вскоре появляются и сделки иного рода Покупатель до срока исполнения договора продает акции, спекулируя на разницу, или же занимает под них 4/5 их ценности, или, наконец, вовсе отказывается от сделки, уплачивая премию. В форме сделок на срок весьма скоро возникла оживленная биржевая игра. Первоначально не более 20 человек держали в своих руках всю торговлю акциями, но к концу XVII в. число лиц, владевших акциями, сильно возросло; стали играть на части акций (прибыль или убыток не превышали 3 гульденов). В этой игре, по словам современников, принимало участие все население, даже женщины, старики и дети.

Биржевая игра, сильно развившаяся благодаря устроенным поблизости от биржи кофейням, где пили вновь появившиеся в то время напитки — кофе, какао, чай, — производя тут же биржевые операции, создала профессиональных спекулянтов, вся жизнь которых была наполнена исключительно мыслью об акциях. Их называли «gente de especulacion» и сравнивали вследствие их подвижности с perpetuum mobile: они, как утверждали, даже во сне видят акции, во время лихорадки бредят ими и, умирая, еще вспоминают о них. «Одни, игроки на повышение, всегда ждали добрых известий (спекулянты имели своих агентов при дворах), почему их называли «amantes de la patriae, — все прикрашивали, египетскую тьму превращали в сумерки, молнию в фейерверк; их сравнивали с волшебником, который показывал женщинам зеркало, где они казались лучше, чем были на самом деле. Другие, baissiers — мизантропы, они состоят из одних нервов; не переставая говорить о кончине мира и сообщать всякие страхи, они превращают муху в слона, всякую драку — в восстание». Существовали уже консорции повышателей и понижателей, распространявшие ложные известия или искусственно вызывавшие недостаток в деньгах; наряду с продажей нидерландских государственных облигаций, которая, вызывая предположение о дурных политических событиях, имела последствием падение курса акций, они дурачили легкомысленных людей даже такими способами, как потеря нарочно для того написанного письма, в котором содержалось какое-либо выдуманное известие.

Подробно описал биржевую спекуляцию поселившийся в Амстердаме португальский еврей Don Joseph de la Vega в вышедшем в 1688 г. сочинении «Confuzion de confuziones»⁵. Это замечательное произведение, по словам Эренберга, осталось и до сих пор едва ли не лучшим описанием биржевых операций. Биржу автор называл совокупностью всего хорошего и всего дурного на свете, всего истинного и всего ложного, пробным камнем всех осторожных и могилой всех чересчур смелых, кладезем полезных вещей и очагом зла, воплощением Сизифа, никогда не отдыхающего, и символом Иксиона, который постоянно вращается со своим колесом. Он указывает на то, что спекуляция привлекает всех, так как не нужно ни вести книг, ни отсылать товаров, ни производить платежей, ни держать приказчиков. По поводу биржевой игры он советовал никогда не давать советов другим относительно покупки или продажи акций, при выигрыше никогда не сожалеть, если потом цена поднимется, не удерживать долго акций в своих руках («не вступать в брак с ними»), иметь терпение и деньги и всегда помнить, что биржевая прибыль есть утренняя роса, мыльный пузырь, который тут же исчезает, что она имеет обманчивый блеск карбункула.

Позже, не ранее 1673 г., появились на Амстердамской бирже и операции в государственных фондовых бумагах, преимущественно в облигациях нидерландского правительства; однако вследствие разнообразия их по видам и размерам — в противоположность однообразию акций — облигации не могли иметь такого значения на бирже, как акции. К концу XVII в. Амстердамская биржа превратилась в международный рынок, а в середине XVIII в., согласно первому дошедшему до нас бюллетеню, котировалось уже 44 вида фондовых бумаг - нидерландские акции троякого рода, английские трех сортов, 25 видов внутренних займов и т.д. К концу XVIII в. котировалось свыше 100 фондовых бумаг различного рода.

Сделки на разницу производились не только акциями, но и на всякого рода товары, в особенности кофе, хлеб, спирт; люди, не обладающие и 10 тысячами, заключают несколько десятков сделок на один и тот же срок, которые ликвидируются уплатой разницы. В 30-х годах XVII в. чрезвычайных размеров достигла спекуляция тюльпанами (тюльпаномания); последние были вывезены из Турции в Западную Европу, и с середины XVI в. их стали разводить в Нидерландах, причем старались разводить новые, редкие и особо ценимые виды и цвета. Тюльпаны стали объектом биржевой игры; к ним применялись все господствовавшие на бирже методы спекуляции на акции, с той только разницей, что акцию заменял тюльпан. В торговле ими принимали участие не только коммерсанты, но и все население: «крестьяне и матросы, каретники и ткачи, грузчики и трубочисты, торговки тряпьем, даже батраки». Покупались и продавались не существующие вовсе экземпляры, и вся суть заключалась в уплате разницы между условленной ценой и ценой, по которой они котировались в день исполнения сделки. Увлечение тюльпанами привело к тому, что цена их поднялась до неимоверных размеров — выше, чем собственный вес их золотом: за луковицу тюльпана третьего сорта давали карету и пару лошадей. В течение 2—3 лет в одном только из городов Голландии было сделано оборотов более чем на 10 млн; все имущество обращалось в деньги и закладывалось для покупки тюльпанов. В 1637 г. эта мания закончилась кризисом, цены на тюльпаны упали, никто не хотел их более покупать; доверие исчезло, заключенные сделки не выполнялись; результатом было разорение и продолжительный застой в торговле, от которого Амстердам не скоро оправился.

И Лондонская фондовая биржа⁶ создалась под влиянием спекуляции на акции; последние, а не государственные бумаги, явились здесь основой биржевых операций. До конца XVII в. мы находим в Англии только три акционерные компании; но в последнее десятилетие этого века, в связи с общим оживлением в промышленности, вызванным переселением гугенотов в Англию и введением ими новых отраслей и способов производства, появились новые акционерные компании в области обрабатывающей промышленности и горного дела, появились на бирже и акции вновь учрежденного в 1694 г. Банка Англии. К тому же времени относится введение на биржу различных краткосрочных обязательств казначейства: сделки на эти бумаги по своему характеру не многим отличались от операций с акциями. Стараясь во всем подражать голландцам, англичане заимствовали у них и технику биржевых операций; амстердамская биржевая техника была сразу и целиком введена в Лондоне. Здесь возникла впервые обширная профессиональная биржевая торговля, заключавшаяся в сделках и в уплате разницы (та же форма, что и в Амстердаме). Change Alley - улицу, где находилась биржа, — называли разбойничьим притоном (где господствует и особый воровской жаргон) для обирания публики путем неверных известий и ложных курсов. Спекуляция особенно возросла и закончилась биржевым кризисом в 1720 г., после учреждения Южно-Океанской торговой компании (в 1713 г.).

Последняя получила исключительное право торговли с Южной Америкой, как и право на все открытые земли, и за это должна была заключить заем с правительством: именно, как и Английский банк и Ост-Индская компания, она передавала правительству свой основной капитал и выпускала на ту же сумму акции. Капитал ее в 12 млн ф. ст. увеличивался до 43 млн путем превращения кредиторов государства во владельцев акций компании, причем redeemable debt, т.е. подлежавший погашению государственный долг, немедленно переходил на компанию, тогда как от держателей irredeemable debt (terminable annuities), т.е. облигаций, погашаемых не ранее определенного срока, зависело, пожелают ли они превратиться в кредиторов компании. Только в последнем случае капитал ее должен был бы дойти до 43,5 млн ф. ст., и она обязана была, превращаясь в единственного кредитора казны, отказаться в пользу последней от 7,5 млн ф. ст. Если же к ней перейдут только погашаемые долги, то капитал ее возрастает лишь до 28 млн фунтов стерлингов, и подарок казне составит всего 4,5 млн. Казна же выигрывала не только на этом, но и на понижении процента, уплачиваемого должнику-компании, до 5 и 4.

Компании же со своей стороны предоставлялось как выпустить новые акции, так и пустить в оборот старые. Чтобы выручить передаваемые казне безвозмездно суммы, компания вынуждена была усиленно заняться спекуляцией для покрытия этой суммы разницей и курсе акций (нормальная цена их равнялась 100 фунтов стерлингов). Рассчитывали, впрочем, и на то, что такое сосредоточение в одних руках огромных сумм оживит все народное хозяйство, усилит прилив капиталов и торговле и промышленности. Единственным опасением являлось, как бы могущество компании и давление с ее стороны на выборы в парламент не оказалось чрезмерным. В том, что компания сумеет покрыть все эти расходы и будет выдавать высокие дивиденды, никто не сомневался Так как Америка, о которой многие даже не знали, где она находится, представлялась всем страной, изобилующей золотом, то цена акций сразу сильно поднялась со 100 до 300 и 400 фунтов стерлингов, а с дальнейшими выпусками, при которых акции брались нарасхват, цена их повысилась на 1000%. Директора компании, щедро ссужая акции в кредит и применяя иные средства, весьма содействовали этому повышению курса. Акции покупались потому, что курс их возрастал, а последний возрастал, так как находились все новые покупатели. Но покупатели уже не думали о высоких дивидендах. Француз Шамморел писал, что едва ли можно найти людей, которые готовы рисковать до конца, а не имеют в виду продать акции по истечении известного времени. Иначе говоря, речь шла лишь о разнице на курсе, и этой жаждой наживы было охвачено все население «от синего ордена подвязки вплоть до синего передника», как говорит современник; все оно попалось в сети построенного правительством плана.

В связи с этим появился - при деятельном участии высшей аристократии - и целый ряд иных предприятий, так называемые «мыльные пузыри» (bubbles), подписка на которые всегда была вследствие ослепления публики и охватившего ее безумия чрезвычайно успешна. Первые покупщики легко находили других покупателей, дававших еще более высокую цену: одна и та же бумага продавалась на одном конце улицы Change Alley на 10% дороже, чем на другом. Основывалось предприятие для осуществления perpetuum mobile, для привоза из Испании высокорослых ослов, для превращения соленой воды в пресную, для извлечения серебра из свинца и т.п.; предлагалось даже подписываться на предприятие, имеющее целью растапливание древесных опилок и выделку из них досок. Дело доходило до того, что объявлялась подписка на капитал предприятия, цель которого даже не объяснялась: всякий, уплативший 2 гинеи, получает впоследствии акцию в 100 гиней и узнает цель общества, и публика шла на приманку. «Во имя Господа, дайте нам возможность подписаться на что-либо, что бы это ни было» - таково было общее желание. Опьянение кончилось крахом и всеобщей паникой. Именно, когда Южно-Океанская компания вступила в борьбу с новыми обществами и добилась Bubble Act, на основании которого эти общества были объявлены уничтоженными как выпустившие акции без разрешения правительства, тогда началась паника: всякий старался реализовать свои акции. Это движение захватило, однако, и акции самой Южно-Океанской компании: последние сильнейшим образом упали, потери были огромны. Началось падение курса вследствие реализации акций иностранными держателями. Объявление компании, что она к Рождеству уплатит 30% (с номинальной цены) на акцию, а затем в течение 12 лет будет выдавать по 50%, нисколько не поправило дела, ибо для тех, кто купил их за 1000 фунтов, это был слишком незначительный дивиденд, и они стали усиленно продавать. Узнали и о том, что сами директора компании стараются избавиться от акций⁷.

Английское правительство (как ранее голландское) пробовало бороться с биржевой спекуляцией, но безуспешно. «Есть одно лишь средство для правительства, - говорил один спекулянт, — избавиться от нас: уплатить все государственные долги и ликвидировать все акционерные компании; тогда ему не нужно будет вешать спекулянтов, но за то тогда ему придется самому повеситься». Как указывает И. И. Кауфман, в основании спекулятивной эпидемии, охватившей Англию во втором десятилетии XVIII в., лежала «грандиозная» мысль конвертировать почти весь английский государственный долг в акционерный капитал. Раз из основного капитала трех главных акционерных компаний (Банка Англии, Ост-Индской и Южно-Океанской компании) значительная сумма, свыше 16,5 млн фунтов стерлингов, была передана правительству и составляла государственный долг (на эту сумму находились в обращении акции, представлявшие государственный долг), то почему нельзя было таким же образом обратить в акции и остальные 30-35 млн государственного долга? И даже после неудачного исхода этой попытки самая мысль ее не была брошена, только применение ее считали неудачным⁸.

Зачатки фондовой спекуляции в Париже, или ажиотажа, как его называли во Франции, находим уже в первые годы XVIII в.; уже тогда банкиры выдавали деньги по часам за огромный процент (до 1% в час) для усиления биржевой игры. Но особенно огромные размеры последняя приняла в связи с операциями Джона Ло. Тогда впервые биржевые сделки, которые совершались в домах на улице Кенкампуа (rue Quincampoix), были вынесены на самую улицу; там распространялись известия, делались предложения «по образцу Амстердама и Лондона, где купцы ежедневно собираются».

Джон Ло (Law) является наиболее ярким представителем тех авантюристов, которые в эту эпоху странствовали по различным государствам в надежде найти охотников до их фантастических планов быстрого обогащения. Покинув Англию и попытав счастья в Амстердаме, Брюсселе и Италии, Ло наконец попал в Париж и в 1617 г. основал частный банк на акционерных началах для учета векселей, приема вкладов и выпуска банковских билетов — все новые для того времени операции. Затем он превратил банк в государственное учреждение. Далее, он основал Вест-Индскую компанию, или компанию Миссисипи (аналогия английской Южно-Океанской компании), для колонизации берегов Миссисипи, незадолго до того поступивших во владение Франции. Компания пользовалась широкими привилегиями в области торговли и в смысле владения всеми открытыми уже в Луизиане странами, и теми, которые будут открыты. При атом предприятие раздувалось всеми искусственными средствами - богатство открытых стран изображалось в самых ярких красках. Были выставлены публично гравюры, на которых индейцы и индианки Луизианы с благоговением спешили навстречу французам, и сообщалось о том, что в Америке имеются горы, богатые золотом, серебром и другими металлами. В 1719 г. с этой компанией были слиты и две другие — Ост-Индская, пользовавшаяся исключительным правом торговли во всех гаванях Тихого и Индийского океанов, от мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива, и Африканская компания. В руках Ло, таким образом, сосредоточивалось исключительное право торговли почти со всеми странами, где имелись французские колонии и фактории. Наконец, Ло взял на откуп монетную регалию и подати Франции, и компания ссудила правительству 1500 млн ливров из 3% на покрытие его долгов. Целью Ло являлось слить всю нацию в одну огромную корпорацию, управлением которой заведовала бы Вест-Индская компания, т.е. сам Ло, а кассою которой служил бы Королевский банк.

Осуществление этих грандиозных планов возможно было лишь через посредство биржи, и Ло действительно удалось вызвать сильную спекуляцию и азартную игру. Несмотря на огромное количество акций, заполнивших рынок, курс их повышался все более, дойдя до 18 тыс. ливров при номинальной цене в 550, 1000 и 5000 ливров, так что 300 тыс. акций с номинальной ценностью в 150 млн ливров дали компании 1500 млн, а на бирже представляли ценность в 3000 млн. Не только со всех концов Франции, но даже из-за границы началось настоящее переселение народов⁹, с целью наживы, на берега Сены; на улице Кенкампуа, где находилась биржа, центр всей спекулирующей Европы, скопление было столь велико, что в прилегающих домах каждый уголок оплачивался на вес золота, а в дни подписки у бюро компании происходила прямо свалка и ежедневно оказывалось несколько человек задавленными до смерти. «Даже простые поденщики, стоявшие на углу, наживали состояние тем, что подставляли свою спину вместо письменного стола». Но долго такая спекулятивная горячка продолжаться не могла, ибо хотя компания — в действительности выручавшая весьма мало — и обещала уплачивать высокий дивиденд (на нарицательный капитал), но при чрезвычайно высоком курсе акций этот дивиденд оказывался незначительным: вместо 40% — 1 2/3. Когда такой подсчет был произведен, началась продажа акций, и курс их стал падать. Хотя Ло и старался удержать его как посредством выпуска миллиарда банкнот (ассигнаций), так и различными насильственными мерами, но паника усиливалась, и все здание рухнуло, а за банкротством банка последовало и банкротство государства¹⁰.

В противоположность Лондону, где спекуляция 1720-х годов создала фондовую биржу и сделала акции нормальным объектом биржевых операций, на Парижской бирже период Джона Ло не оставил, по-видимому, никаких прочных следов, ибо еще в 1730-х годах Мелон указывает на оживленный денежный рынок в Голландии и Англии, противополагая им отсталую в этом отношении Францию. И только в эдикте 1785 г. упоминается о том, что до сведения короля дошло о возникновении в последнее время в столице нового вида операций, именно фондовой торговли на срок.

Наиболее поздно возникла биржа и наиболее медленно развивалась она в Германии¹¹. Соответственно многочисленности немецких государств находим здесь и биржи в XVII—XVIII вв. в различных городах, но значения они нигде не имели. Главным объектом их деятельности являлись вексельные, отчасти и товарные операции и сделки в области морского страхования. Когда же в Гамбурге в 1720 г. «магистрат с большим недоумением и неудовольствием узнал, как некоторые лица, под видом страхового общества, самовольно начали торговлю акциями», то он ее решительно запретил. Но для нее и не было пищи в Германии, ибо до второй половины XVIII в. почти совсем отсутствовали акционерные компании. А когда они стали возникать в конце XVIII в., при учреждении их не прибегали к бирже; да и подписка на акции открывалась лишь тогда, когда общество было учреждено. Медленно развиваются и операции государственными облигациями. В берлинских биржевых бюллетенях находим курсы прусских бумаг не ранее 1800 г., тогда как они уже раньше котировались на Амстердамской и Франкфуртской бирже. Последняя, первоначально происходившая всего два раза в год и лишь во время ярмарки и служившая для расчетов между приезжими купцами, постепенно превратилась в постоянный орган франкфуртского купечества и к концу XVIII в. обнаруживает значительное оживление¹²; Австрия, Пруссия, Дания обращаются к ней при заключении займов; но и здесь еще в 1804 г. котировалось всего 26 бумаг и только для 5 из них устанавливался курс. Значение приобретает Франкфуртская биржа лишь с начала XIX в. в связи с операциями Ротшильдов.

Вообще надо иметь в виду, что не в одной только Германии (и притом даже в наиболее крупном торговом центре того времени — в Гамбурге) говорили о «столь гибельной и роковой торговле акциями и фондами», от которой «следует опасаться многих в высшей степени вредных как для общества, так и для частных лиц последствий». И в других, более развитых в хозяйственном отношении странах коммерческие круги XVII—XVIII вв. и слышать не хотели о биржевой спекуляции. Французские, итальянские, даже английские коммерческие словари и руководства того времени либо вовсе не упоминают о ней, либо, как Постлетуайт в середине XVIII в., возмущаются ею, называют stock jobbing (биржевую игру) «public grievance», которое сделалось «scandalous to the nation» - так же, как и в английском парламенте беспощадно осуждаются эти «возмутительные биржевые операции»

Но борьба со спекуляцией была бесполезна. Биржевая игра являлась выражением той наклонности людей к азарту, которая проявляется в эту эпоху в разнообразных формах. Одни занимаются искательством кладов, будучи уверены в том, что они найдут зарытые в земле сокровища; другие держат пари относительно различных событий (например, времени смерти папы или короля), третьи прибегают к алхимии - и в княжеском дворце, и в бедной хижине, и даже за монастырскими стенами работала «черная кухня» для «производства» золота. Это новые способы наживы: так стараются разбогатеть те, кто не имеет средств. А кто уже имел деньги, тот прибегал к бирже, предаваясь и здесь игре, азарту, он имел возможность легко и быстро увеличить свое состояние. В то же время в бирже нуждались возникавшие крупные акционерные компании, без биржи не могло обойтись новое государство при заключении займов Биржа нужна была и многочисленным «изобретателям» и «прожектерам», сочинявшим фантастические проекты, создававшим обширные компании, которые должны были доставить богатства участникам, и затем, бросив кость падкой до наживы публике, старавшимся поскорее скрыться, эти проекты создавались и питались биржевой игрой.

Операции Ло во Франции, по-видимому, оказали влияние и на Англию и ее спекулятивную горячку 1720 г. Исходной точкой и тут и там являлись однородные проекты консолидации государственного долга. После краха проектов Ло освободившиеся капиталы перекочевали в Англию. Вообще спекуляция приняла международный характер: англичане спекулировали во Франции, французы — в Англии, голландцы — и по ту и по другую сторону Ла-Манша. При этом английское правительство указывает на ошибки системы Ло, и министр Стэнгоп советует кардиналу Дюбуа изучать финансы, чтобы избегать ошибок в будущем, а в то же время английское правительство само же попадается на ту же удочку. Вместо того чтобы после краха компании Миссисипи подумать о жизнеспособности своей Южно-Океанской компании, оно приветствует этот крах как устраняющий опаснейшего конкурента, — ответом на падение системы Ло является подъем курса акций Южно-Океанской компании. В свою очередь французское правительство с насмешкой относится к лондонской спекуляции, утверждая, что долго англичане продержаться не в силах, и придворные в Париже держат пари относительно того, будет ли и дальше повышаться курс акций Южно-Океанской компании.

Конечно, все это еще только были первые шаги, даже в Голландии и Англии фондовый рынок был еще в зачаточном состоянии; лишь с начала XIX в. возникают в большом количестве акционерные компании — промышленные, железнодорожные, страховые; лишь с этого времени государственные займы достигают огромных размеров и без публичной подписки не могут реализоваться. Но биржа XVII—XVIII вв., в особенности в Голландии и Англии, уже создала биржевую технику и биржевую организацию и тем самым подготовила условия, необходимые для следующей эпохи, для биржи XIX в.

Еще медленнее возникала товарная биржа. В Амстердаме хлебная биржа, по описанию Марпергера, имела следующий характер. На широкой крытой галерее каждый хлеботорговец имел свое помещение, где он под замком держал свои пробы зерна. Эти торговцы собирались здесь два раза в день. Три раза в неделю происходил рынок, на который являлись торговцы окружных деревень, показывая свои пробные мешки и совершая сделки на этом основании. После заключения последних купцы илл маклеры отправляются с образцами в пакгаузы или зерновые склады, чтобы показать своим покупателям, что товар соответствует образцам, после чего поставка считается выполненной.

Как мы видим, проба здесь уже появляется, но и самая партия продаваемого товара имеется налицо, она еще не успела исчезнуть. Купля на основании образцов, а следовательно и товарная биржа, находится, таким образом, еще в зачаточном состоянии.

Для торговли, поскольку не шла речь о спекуляции (сделках на разницу) определенными товарами, игравшими ту же роль, что и бумаги, биржа имела значение лишь в том смысле, что создала торговлю на основании образцов и проб, дающую возможность значительного расширения оборотов. В области хлебной торговли зачатки такой торговли появляются уже в XVII в., когда французские крестьяне на постоялых дворах разыскивают торговцев и приносят туда в носовых платках и карманах пробы зерна, на основании которых условливаются о цене, затем отдельно отправляются на рынок и здесь снова встречаются и для виду открывают мешки и торгуются, как если бы они впервые устанавливали теперь цену Это способ обойти всю сложную рыночную организацию и стеснительные рыночные правила, запрещающие между прочим торговцам покупать хлеб прежде, чем местные жители не запаслись им. Благодаря этому образу действия рыночные правила теряют свою силу, рынок становится излишним, тем более что на основании тех же проб зерна скупаются и дальнейшие партии его в поместьях, так что торговцы приобретают несравненно больше зерна, чем то, которое привозится на рынок.

Такой новый способ купли-продажи зерна описывает для Англии Дефо, называя его «в высокой степени незаконным». Это торговля на основании проб, «как ее именуют», при помощи которой производятся «огромные» обороты в находящихся поблизости от Лондона местечках и «от которой с внешней стороны почти ничего не заметно».

¹ См. выше.
² [Для деятельности купцов любой национальности и любого языка (лат.)].
³ Goris. Etudes sur les colonies marchandes meridionales a Anvers. P. 108.
⁴ См. ниже.
⁵ См.: Don Joseph de la Vega. Die Verwirrung der Verwirrungen. Vier Dialoge uber die Borse in Amsterdam. Ubersetzt und eingeleitet von Pringsheim. 1919 Ricard. Le Negoce d'Amsterdam 1723. Pinto. Traile de la circulation et du credit 1771. Lusac. Betrachtungen uber die den Handel und die Macht der Hollander. 1788. Ehrenberg. Zeitalter der Fugger Bd. II. Ehrenberg. Die Amsterdamer Aktienspekulation im 17. Jahrhundert // Jahrhucher fur Nationalokonomie und Statistik. 1891. Grossmann. Die Amsterdamer Borse vor 200 Jahren. 1876. Bupm. История торговых кризисов. 1877. Sa yous. La bourse d'Amsterdam au XVIII siecle // Revue de Paris. 1900. Samuel. Die Effektenspekulation im 17. und 18. Jahrhunderte. 1924. Baasch. Hollandische Wirtschaftsgeschichte. 1927.
⁶ Hughton. Collection for the Improvement of Husbandry and Trade. 1727. Mortimer. Every Man his own Broker. 1762. Pinto. Dе la circulation et du credit. 1771. Defoe. An Essay on Projects. 1697. Postlethwaiyt. The Universal Dictionnary of Trade and Commerce. S. v. Projector, Stock-jobbing. Francis. Chronicles and Characters of the Stock Exchange. 1849. Diguid. The Story of the Stock Exchange. 1901.
⁷ Anderson. Origin of commerce. Vol. III. Bouniatian. Geschichte der Handelskriesen in England. 1908. Bupm. История торговых кризисов. 1877. Michael. Der Sudseeschwindel vom Jahre 1720 // Vierteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. VI. Samuel. Die Effektenspekulation im. 17. und 18. Jahrhunderte. 1924. Morgan. The Origin the South Sea Company // Political Science Quarterly. Vol. 44. 1929.
⁸ Кауфман. История государственного долга в Англии. С. 59—63.
⁹ Не только англичане, но и швейцарцы принимали участие в спекуляции. См.: Sieveking. Die Verflechtung der Schweiz in die Lawsche Krise. 1914.
¹⁰ Hautchemps. Histoire du Systeme des Finances sous la minority de Louis XV. Dutot. Reflexions politiques sur le commerce et les finances. 1738. Melon. Essai polit. sur le commerce. 1742. Boisguillebert. Le detail de la France. 1712. Borbonnais. Recherches et consider sur les finances. 1758. Wiston-Glynn. John Law of Lawriston. Financier and Statesman. 1907. Strub. Laws Handels und Kolonialpolitik. 1913. Levasseur. Law et son systeme juges par un contemporain // Revue d'histoire des doctrines economique et soziale. 1908). Levasseur. Histoire du commerce. T. I. 1911. Указ. выше соч. Bonnassienx, Вирта, Эренберга, а также: Adler К. s. v. Wechsel (Geschichte des Wechselrechts) // Handworterbuch der Staatswissenschaflen. Bd. VIII. в Handworterbuch der Staatswissenschaften.
¹¹ Cibbini. Untersuchung uber die Bestimmong einer Borse. 1817. Hilgert. Das erste Jahrhundert der Wiener Borse. 1890. Amsinck. Die ersten Hamburgischen Assekuranzkompagnien und der Aktienhandel im J. 1720 // Zeitschrift der Vereinigung fur hamburgische Geschichte. IX. 1894. Trumpler. Zur Geschichte der Frankfurter Borse // Bankarchiv. IX. 1909. Ehrenberg. Das Zeitalter der Fugger. Bd. II. 1896. Geschichte der Frankfurter Handelskammer. 1908. Neidlinger. Studien zur Geschichte der deutschen Effektenspekulation. 1930.
¹² Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. Bd. III. S. 219.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4391

загрузка...

Другие книги по данной тематике