Глава XLVI. Общий характер торговли и торговой политики; колонии. Испания и Португалия, Нидерланды, Франция

Переворот в области торговли в XVI в. Новые открытия. Торговая политика государств. Торговля Португалии. Португальские колонии. Бразилия. Торговля Испании. Ее колонии и торговля с ними. Участие других стран в торговле с испанскими колониями. Характер и формы их торговли с испанской Америкой. Торговля и торговая политика Нидерландов. Преобладание Нидерландов в XVII в. Взгляд Ралея. Томаса Мана. Отношение французов. Торговля с Индией, торговля на Балтийском море, на Средиземном море. Торговля и торговая политика Франции; торговля на Средиземном море; колонии.

В XVI в. совершился крупный переворот в области торгового обмена. В 1498 г. Васко да Гама, обогнув мыс Доброй Надежды, после десятимесячного плавания прибыл в Каликут, находившийся на Малабарском берегу. Найден был новый прямой путь в Индию; сопряженные со столькими трудностями — особенно со времени завоеваний османов в XV в. — путешествия по суше сменились гораздо более легкими и менее продолжительными плаваниями на кораблях, вмещавших несравненно большее количество товаров.

В описании первого путешествия Васко да Гамы в Индию, составленном одним из участников его (имя его неизвестно), рассказывается следующее. «В 1497 г. король португальский Мануил послал четыре корабля для открытий и нахождения пряностей. Командором этих кораблей был Васко да Гама. В воскресенье 8 июля 1497 г. мы снялись с якоря в Гастелло (предместье Лиссабона). Дай бог нашей экспедиции, предпринятой во имя его (официальной целью экспедиции считалось найти восточных христиан и помочь им), доброе завершение. 17 мая (т.е. почти через год, остановки делались в Мозамбике и в других местах), мы увидали землю и затем подошли и к городу Каликуту. Послал наш командир одного человека в город, а там его привели к двум маврам из Туниса, которые говорили и по-кастильски, и по-генуэзски. И первым их приветом было: «Кой черт вас занес сюда?» Но затем они спросили, что мы ищем в такой дали. А он ответил: «Христиан и пряности». «Странно, — сказали те, - почему же король кастильский не послал сюда людей, или король французский, или сеньория венецианская» (известные им народы). А он ответил: «Потому что король португальский этого не стерпел бы». На что они заметили: «А он не так-то не прав». Царь (местный раджа) принял командора, лежа на роскошном ложе с множеством чудеснейших подушек. Он прислал письмо нашему королю, писанное на пальмовом листе. А гласило оно: «Прибыл к нам Васко да Гама, дворянин вашей страны, чему мы немало порадовались. А в нашей стране много корицы и гвоздики, и имбиря, и перца, и драгоценных камней, а от вас хочу я золота и серебра, кораллов и скарлатного (ярко-красного) сукна».

29 августа, имея в виду, что все, что нам надлежало открыть, мы открыли, командор наш решил пуститься в обратный путь. Все мы с великой радостью приветствовали это: ведь удалось нам открыть многое и великое. Из страны Каликут (Индии) идут все пряности, какие вкушаются и на Западе, и на Востоке, и в Португалии, и во всех странах. Впрочем, не все пряности произрастают в самом Каликуте, кроме имбиря, перца, корицы. И пробыли мы в море (на обратном пути) три месяца без трех дней (до прибытия в Мелинду, на восточном берегу Африки), по причине частью безветрия и ветров противных. Весь экипаж наш заболел тяжко: десны распухли так сильно, что покрыли все зубы, и мы не могли есть, распухли также и ноги, а на геле появились большие нарывы, настолько истощавшие здоровенных мужчин, что они умирали, хотя никакой другой болезни и не было у них. Так умерло за это время 30 человек (да столько же умерло и раньше) и, в конце концов на каждом корабле оставалось по 7—8 человек, годных к службе, но далеко не здоровых. В Мелинде оставались пять дней и отдохнули от ужасных испытаний последнего перехода, который всем нам грозил смертью; бросив якорь у балки св. Рафаила, сожгли корабль этого имени, ибо для всех кораблей (четвертый был сожжен еще по пути в Индию) у нас уже не хватало экипажа». В дальнейшем записки обрываются, по-видимому, автор и сам погиб на обратном пути¹.

Почти одновременно с этим, в 1492 г., Христофор Колумб (Колон) открыл Антильские острова, а затем и континент Америки. Эти два события, которые называют результатами применения компаса («Без компаса не была бы открыта Америка»), Адам Смит считает самыми важными фактами всей новой истории. Под влиянием их характер торговли изменился: торговля теперь вышла за узкие пределы внутренних морей - Средиземного, Северного и Балтийского — и приобрела океанский характер, сосредоточиваясь на соединявших между собою части света Атлантическом и Индийском океанах. Не ганзейцы и итальянцы — торговые народы Средних веков, — а прибрежные к Атлантическому океану народы захватывают в свои руки торговое могущество. Они — португальцы, испанцы, голландцы, англичане, французы — борются в течение трех веков из-за преобладания в международной торговле, «из-за скипетра, выпавшего из рук итальянцев».

Соответственно изменившемуся характеру всей хозяйственной жизни борьбу ведут уже не отдельные города или группы городов между собою, как это было в Средние века, а целые страны. Отчасти их торговая политика есть не что иное, как результат протекционной системы, проводимой в интересах развития национальной промышленности, следовательно, повторение того, чего придерживались города в Средние века. Отсюда стеснение привоза иностранных промышленных изделий и вывоза предметов сырья, шерсти, льна, кож, необходимых для национальной промышленности, — стеснение в виде запрещений и запретительных пошлин. Отсюда принуждение купцов приобретать произведения вновь возникших мануфактур, требование, чтобы сельские батраки носили шерстяные ткани, изготовляемые в стране (Австрия), а покойники хоронились бы в шерстяных саванах и в обитых сукном гробах (Англия). Отсюда, наконец, вообще поощрение вывоза в другие страны произведений собственной промышленности и в то же время скептическое отношение к внутренней торговле - она ведь не доставляет стране новых богатств от других народов, а заключается в наживе одних слоев населения на счет других в пределах той же страны.

Впрочем, покровительство экспорту фабрикатов является уже чем-то новым, отсутствовавшим в предыдущую эпоху. И еще более новым — характерным для рассматриваемой эпохи и общим для всех государств — должно быть признано поощрение торговли как таковой, совершенно независимо от вывоза произведений промышленности; но, конечно, она поощряется лишь там, где она не приносит ущерба промышленности: вредной считается поэтому торговля привозными промышленными изделиями. Прежде такой политики придерживались лишь немногие торговые центры. Поощрение это выражается в монополизировании в своих руках торговли с колониями и судоходства между ними и метрополией, а также каботажного судоходства, т.е. судоходства между портами того же государства. Оно состоит, далее, в мерах содействия развитию кораблестроения в форме выдачи премий построенным в стране судам, в форме обложения дополнительными сборами судов других стран и находящихся на них товаров. Различные государства - не только Англия, но и Франция, Испания, Швеция — идут и далее; в целях поощрения собственного судоходства они запрещают привоз товаров из других стран иначе, как на собственных судах или на судах страны происхождения (т.е. страны, где товары произведены). Наконец, существенно для рассматриваемого периода стремление к приобретению колоний в Америке и Индии не только для эксплуатации имеющихся в них золотых и серебряных рудников, но и для развития экспортной торговли.

Борьба, происходящая между отдельными странами из-за преобладания в торговле, выражается в значительной мере в завоеваниях заокеанских стран, в истреблении туземных жителей или превращении их в рабство и насильственном отнятии у них богатств (захват золотых украшений и утвари, ограбление дворцов и гробниц), в запрещении им приобретать продукты в других странах, кроме метрополии, в нескончаемых войнах между европейскими государствами из-за развития своей торговли и судоходства в ущерб прочим странам.

Таким образом, борьба эта по-прежнему жестокая, кровопролитная; вторая половина XVII в. изобилует войнами между Голландией и Англией за превосходство в торговле; XVIII в. - войнами между Англией и Францией, Англией и Голландией, Голландией и Францией из-за торговых интересов; из предшествующих 1790 г. 149 лет Англия, по словам Бюша, провела 66 лет в войнах, направленных к уничтожению конкурентов в торговле.

Первую эпоху в истории торговли XVI—XVIII в. составляет португальско-испанский период (приблизительно до 1600 г.), вторую - голландско-английский (XVII-XVIII вв.), и в результате победительницей остается Англия, которая, к концу XVIII в. является первой торговой державой.

По вычислениям Зомбарта, к концу XVIII в. обороты международной торговли составляли около 2 млрд марок (в начале XX в. около 200 млрд), причем в течение XVIII в. они удвоились. На душу населения в XVIII в. приходилось больше всего оборотов в Нидерландах (300 марок), в Англии 70, во Франции 40, в Португалии 30 марок. Центром тяжести являлась торговля с колониями. В Англии она составляла к концу XVIII в. 40% всех торговых оборотов (в начале XVIII в — 22%), во Франции - 33% (в начале XVIII в. - 18%)².

Португальцам принадлежат первые открытия на западном берегу Африки (Генрихом Мореплавателем) и в Индии на Малабарском, Камбайском и Коромандельском побережьи; они же утвердились на Цейлоне, Малакке, Зондских (Суматра, Ява, Целебес) и Молуккских островах («острова пряностей», как их называли), а в 1563 г. и в Макао, в Китае. «В течение 50-летнего периода им удалось основать фактории, начиная от Мадеры и кончая Японией, на пространстве ста пятидесяти градусов». Возникла великая «колониальная империя», особенно благодаря Альбукерку, этому «Наполеону Индии», как его впоследствии называли. В руках португальцев находилась теперь торговля пряностями и благовониями, сахаром и хлопком. Лиссабон стал центром международной торговли - через него шли все сношения Европы с Индией; из Лиссабона доставлялись индийские товары в другие страны. Португальцы были полными властелинами Индийского океана: арабская торговля была уничтожена, иранско-индийская проходила мимо их фортов; ни одно судно не могло проходить без их разрешения, иначе оно рассматривалось как пиратское; путем торговых договоров, заключенных с тамошними князьками, торговля была обеспечена для одних только португальцев. В первых экспедициях в Индию принимали участие также итальянские и немецкие купцы, впоследствии же доступ для них был совершенно закрыт; мало того, торговля все более и более сосредоточилась в руках короля (торговля перцем была объявлена королевской регалией), хотя принципиально она была открыта для всех португальцев. Однако «героическая эпопея заморских завоеваний Португалии» должна была вскоре кончиться крахом - ни одно государство Европы не было столь плохо подготовлено к колониальной деятельности, как Португалия. Это была власть пиратов более высокого полета. «Счастье, — говорили индусы, — что бог пожелал, чтобы португальцев было так же мало, как тигров и львов, иначе они истребили бы весь род людской». Достаточно было появления голландцев в Индии, как португальская «колониальная империя» в течение нескольких десятилетий исчезла с лица земли: португальцев заменили голландцы, затем и англичане.

Свою колониальную деятельность португальцы перенесли в другую часть света - в Америку, где ими была заселена Бразилия и созданы сахарные, кофейные и табачные плантации, а вскоре стали разрабатываться и богатые залежи золота. Бразилия приобрела для Португалии, находившейся в состоянии полного экономического застоя, крупное значение - от нее ждали спасения. В конце XVII в. доходы Бразилии составляли 1/4 всех доходов Португалии, а торговля с этой колонией равнялась всему торговому обороту Португалии с другими государствами. В 1822 г. созревшая в экономическом и политическом отношении Бразилия провозгласила свою независимость от Португалии, отпала «подобно тому, как спадает с дерева плод, выросший и созревший на нем»³.

Если пряности привлекали португальцев в Индию, то Америка манила к себе испанцев золотом. Уже на Гванагани (Сан-Сальвадор), первом острове, открытом Колумбом, последний увидел золотые украшения в ушах и носу туземцев и старался выменять их на безделушки как можно больше. Подобный же характер имела и дальнейшая колонизация испанцев. «Америка стала испанской и осталась ею, поскольку существовали залежи золота и серебра»; поэтому испанцы завоевали Мексику, Панаму (которую назвали Золотой Кастилией), Чили, Перу, разгромив при помощи своих пушек старинную цивилизацию Мексики и Перу. Повсюду они грабили изобиловавшие золотом дворцы и храмы; Перуанский Инка отдал испанцам в качестве выкупа 88 млн франков — столько золота, сколько вмещала в себя комната, в которой его держали в плену, но все-таки не избег смерти. В поисках золота они отправились и к югу и к востоку от Чили и расползлись по всей Южной Америке (Аргентина, Гренада, Венесуэла, Парагвай), стали заселять и Кубу, Флориду, Филиппинские острова (названные так в честь Филиппа II). Напротив, плодородные земли на северо-востоке нынешних Соединенных Штатов, где не оказывалось золота, испанцы называли ненужными странами — «tierras de ningun provecho», как они и обозначались на картах.

Папа Александр VI в 1506 г. (утвердив заключенный ими в 1494 г. договор — договор Тордезилла) разделил весь земной шар, как яблоко, на две части между португальцами и испанцами — по меридиану, проходившему через Атлантический океан, на основании чего Америка была отдана вполне во власть Испании. Последней было установлено, что все богатства колоний должны идти исключительно в Испанию и одна Испания может снабжать их необходимыми европейскими продуктами; даже колонии между собой могли торговать лишь через посредство испанских коммерсантов, причем торговые сношения с Америкой были дозволены только кастильцам и только через один морской порт — сначала Севилью, позже Кадикс.

Установленная таким образом строгая монополия, однако, фактически нарушалась уже в середине XVI в. вследствие возникновения «самой обширной контрабанды, какую только можно встретить в истории торговли». Контрабанда поощрялась тем, что севильские купцы, и руках которых находилась торговля с Америкой, обращали внимание на одно лишь золото и серебро и отказались вывозить оттуда другие продукты, как и не снабжали колоний нужными им европейскими товарами. Уже при Филиппе II 9/10 товаров, доставляемых в испанские колонии, были иностранной фабрикации; в XVII в. контрабандная торговля обратилась в политическую систему, посредством которой другие страны - Франция, позже Голландия и Англия — боролись с Испанией. Французы посылали специальные военные корабли в Севилью для конвоирования той части так называемой серебряной (т.е. нагруженной серебром) флотилии, приходившей из Америки, которая приходилась на долю французских купцов. Французы сбывали туда свое сукно, подделывая испанские сорта и марки, нередко входили в соглашение с испанскими купцами и таким образом, при их содействии, вели непосредственную торговлю с Америкой. На жалобы (к концу XVII в.), что французская Ост-Индская компания вывозит деньги из страны (что считалось тогда преступлением), компания не без основания отвечала, что она уплачивает за свой привоз испанским серебром. И действительно, сотни миллионов таким путем попадали в руки Франции, — англичане жаловались, что только это дает возможность французам выдержать войну, а тори упрекали вигов в том, что они ничего не сделали в смысле борьбы с этой торговлей. Но и сами англичане, как и голландцы, ввозили свои товары в Америку как контрабандным путем, так и через посредство и от имени испанских купцов. В Севилье или Кадиксе у них имелся «верный друг», который подписывал их коносаменты и фактуры и объявлял на таможне отправляемые ими в колонии товары. Такие операции совершались уже в XVI в. и продолжались в дальнейшем в течение двух веков. Еще в начале XVIII в. испанские купцы были не чем иным, как комиссионерами иностранцев⁴.

Но точно так же и внутренняя торговля, кредит и промышленность находились в Испании в руках иностранцев. Аугсбургскому торговому дому Фуггеров принадлежали испанские рудники и монополия в торговле ртутью; генуэзцы, по словам кортесов 1542 г., обладали фактической монополией в торговле съестными припасами, шерстью, шелком и железом. Вплоть до середины XVII в. южногерманские и генуэзские коммерсанты являлись банкирами испанских королей, получая налоги на откуп, несмотря на неоднократные запрещения со стороны кортесов.

Главная масса трудящихся, читаем у Бодена, в Испании состоит из французов, в особенности из Оверии и Лимузена, так что в Наварре и Арагоне почти все виноградари, хлебопашцы, каменщики, столяры, токари, тележники, канатчики, каменоломы, шорники являются французами. В середине XVII в., в одном Мадриде насчитывалось свыше 40 тыс. иностранцев, которым принадлежали почти все промыслы. Один путешественник, ездивший по Испании в 1669 г., говорит, что «они презирают до такой степени труд, что большая часть ремесленников у них иностранцы»; другой между 1693 и 1695 гг. рассказывает: «Они считают несогласным с достоинством испанца работать и заботиться о будущем»; третий в 1679 г. уверяет, что они переносят гораздо легче голод и другие нужды, нежели соглашаются работать, говоря, что рабочие суть рабы»⁵. Потому-то даже те товары, которые вывозились самими испанцами в колонии, были иностранного производства, и поэтому чеканенные в Севилье дукаты и пезосы из Мексико и Лимы уходили в Голландию, Францию и Англию, — в Испании оставалась одна медная монета. «Вследствие американского золота Испания обеднела». Чем большую торговлю то или другое государство ведет с Испанией, тем больше оно наживает монеты, говорил Кольбер.

В XVIII в. положение Испании не улучшилось, а, напротив, скорее ухудшилось. Едва 1/20 всего, что потреблялось испанскими колониями, происходила из Испании. Все остальное доставляли голландцы, французы, англичане.

Один автор XVIII в. говорит, что все серебро и золото Нидерландов в эту эпоху получалось из этой торговли. Голландия доставляла свои товары контрабандным путем через свою колонию Кюрасао. Не меньше выгоды из торговли с испанскими колониями извлекала по-прежнему Франция. В начале XVIII в. всего две испанские флотилии были отправлены в Новую Испанию и несколько галеонов в Перу, тогда как французские суда (под испанским флагом) в огромном количестве совершали плавания в испанскую Америку и, благодаря тому что король Филипп V снисходительно относился к этой контрабанде, захватили весь товарообмен в свои руки; когда испанцы привозили свои товары в колонии, все склады оказывались наполненными французскими ящиками и мешками. Специалисты в Англии в течение всего XVIII в. спорили, какая контрабанда — признанная или не признанная Испанией — выгоднее для Англии. Официально Англия требовала «освобождения» английского судоходства, но испанский автор того времени усматривает причину такого настаивания с их стороны на таком «праве свободно заниматься контрабандой» в том, что истекает срок договора об ассиенто, который являлся для них удобным поводом обдирать Испанию. Это напоминает «крокодила, который, поглотив свою жертву и видя, что остались от нее одни кости, испускает крики не сострадания, а отчаяния, ибо ничего больше нет для его пасти».

В 1710—1720 гг. привоз из Испании в Англию составлял 352 тыс. ф. ст., вывоз из Англии в Испанию 625 тыс. ф. ст., в 1760—1770 гг. привоз 502 тыс. ф ст., вывоз свыше 1 млн ф. ст. и в 1778 г. Испания владела всего 400-500 кораблей всех размеров. Когда в 1728 г. учреждена была королевская компания в Гвипуцкоа для торговли с Каракасом, она первоначально не могла найти необходимого ей числа матросов. Как указывает современник, испанских судов было не только мало, но они были плохо построены, судовые офицеры были не столько моряками, сколько торговцами, столь же были плохи и матросы; многие суда терпели крушение, еще большее количество попадало в плен без сопротивления. Поэтому-то каботажную торговлю в Испании производили почти исключительно французы, англичане, голландцы. В 1729 г. Испанию посетили 160 французских судов в 14 тыс. т. с экипажем в 3 тыс. человек, в 1734 г. в Кадикс вошло 596 английских, 228 голландских, 147 французских и 33 прочих судна.

Торговлю неграми Испания не могла вести самостоятельно: не было ни необходимых для этого капиталов, ни соответствующих судов, ни товаров для сбыта в Африке в обмен на невольников. Право снабжения неграми испанских колоний она вынуждена была поэтому отдавать на откуп другим странам, которые из этого извлекали высокую прибыль. По Утрехтскому миру, это право (asiento de negros) было предоставлено англичанам. Вместе с тем последние выговорили себе привилегию посылать раз в год в Порто-Белло корабль в 500 т., нагруженный английскими товарами. В действительности этим сильно нарушалась монополия Испании в торговле с Америкой, ибо английский так называемый пермиссионный (т.е. разрешенный) корабль стал плавучим товарным складом: он проводил 6 месяцев на рейде в Порто-Белло, и по мере сбыта груза последний каждый раз пополнялся при посредстве небольших судов, которые сопровождали корабль и поддерживали сношения с берегом.

Пермиссионное судно (или судно асиенто), говорит Прево в 1759 г. (когда это право англичан уже было отменено), было бесконечным источником богатств, и еще теперь англичане сожалеют об упразднении его. В настоящее время, когда этот способ торговли исключен, уже не трудно выяснить, как при помощи одного лишь корабля англичане сумели производить торговлю без конца. Прежде всего, за ним следовал ряд других, которые снабжали его по ночам новыми товарами по мере того, как его собственный запас истощался. Далее, жившие в Америке испанцы отправлялись к берегу Портобелло во время происходившей там ярмарки или на расположенный в четырех милях от него островок, именуемый Набережной Обезьян. Капитан английского корабля оповещал оттуда купцов, отправляя для этой цели одного из своих людей, говоривших по-испански, который переодевался испанцем. Тот условливался с торговцами относительно времени и места, когда шлюпки с корабля должны были прибыть с товарами. Все обязательства выполнялись честно, т.е. испанцы покупали товары по установленным ценам, а затем отправлялись в город и после этого возвращались обратно с деньгами, которые они уплачивали, получая товары. Эта тайная ярмарка продолжалась нередко шесть недель, ибо из Панамы также приходили в большом количестве жившие там испанцы, которые проходили через перешеек, переодетые крестьянами, ведя мулов, а деньги помещая в корзинах. Если они встречали таможенников, то они показывали только съестные припасы, которые они якобы везли в Портобелло. Но обычно они ездили по ночам кружными путями через леса. Производя обмен с англичанами, они требовали удобной упаковки товаров и снабжения их съестными припасами на обратный путь. Так вся испанская Америка наполнялась товарами, которые миновали таможни⁶.

В 1738 г. англичане без всякого дозволения послали в Америку 40 судов в 150-200 т. каждое. В 1739 г. контрабандная торговля их с испанскими колониями — через посредство принадлежавшей им Ямайки — равнялась свыше 1500 ливров. В 1748 г. контрабандисты построили форт в 40 милях от Панамы, снабдили его войском и орудиями, и Испания вынуждена была отправить против него вооруженную силу. В 1750 г. английская компания лишилась своего права торговли неграми, но, по Парижскому миру 1763 г., англичане получили право рубить красильные деревья у побережья Гондураса и пользовались этим опять-таки для контрабандной торговли с Мексикой.

Лишь в 1778 г. Испания сделала первый шаг к освобождению торговли с Америкой от прежних стеснений — объявила свободной торговлю между Испанией и Вест-Индией. Торговля же между Америкой и другими европейскими государствами была по-прежнему запрещена, хотя фактически она уже давно производилась в широких размерах, причем голландские, английские, гамбургские торговцы отправляли свои товары в Америку от имени испанцев, с которыми вступали в соглашения. Тринадцати испанским портам было разрешено торговать с двадцатью американскими портами. И только с этих пор оживились торговые сношения Испании с Америкой, усилился вывоз кофе и какао, сахара и индиго на испанских судах. Тем не менее и в 1789 г. из Франции было вывезено в Испанию товаров на 87,4 млн франков, тогда как привезено оттуда во Францию всего на 21,1 млн франков. Да и вообще это совершилось уже в то время, когда Испания стала терять свои колонии — не только Гаити и Флориду, но и все свои богатые колонии в Южной Америке (Чили, Венесуэлу, Новую Гренаду, Боливию, Перу). Из 14,2 млн кв. км колониальных владений, которыми Испания владела в XVIII в., она в 1830 г. сохранила менее 0,5 млн.

В 1585 г., во время войны с Нидерландами, Филипп II захватил нидерландские корабли, находившиеся в португальских водах, а затем закрыл Лиссабонский порт и для англичан⁷. Он лишил таким образом обе страны возможности получать индийские товары в Лиссабоне (Севилье и Кадиксе), как это было со времени открытия морского пути в Индию. Он думал разорить Голландию — и создал ее богатство. Правда, вскоре порты были снова открыты; но голландцы и англичане старались уже теперь избежать подобных случайностей и стали посылать свои корабли в Индию.

В 1585 г. во время войны Испании с Нидерландами, когда с минуты на минуту ждали занятия Антверпена, Филипп II по совету кардинала Гранвеллы приказал арестовать находившиеся в португальских портах суда (с 1581 г. Португалия была соединена с Испанией). Впрочем, нанесенный Нидерландам удар был не так страшен, как его изображает голландский историк Роберт Фруинс, а вслед за ним и другие авторы приближенные уговаривали Филиппа не действовать слишком решительно. По их мнению, закрытие португальских портов и захват нидерландских судов гораздо тяжелее отразились бы на Испании, связанной тысячью нитей с торговлей восставших провинций, чем на противнике, который может направиться в Индию, чтобы непосредственно добыть столь ценимые пряности. Вследствие этого декрет 1585 г. применялся мало, и захваченные суда и арестованный экипаж вскоре были снова освобождены. Спустя десять лет Филипп повторил тот же опыт, за которым и теперь немедленно последовало возвращение судам свободы. Голландцы уже раньше мечтали попасть туда, где росли прекрасные пряности, но в установлении непосредственных сношений не было надобности, пока эти товары можно было приобрести гораздо проще в Лиссабоне. Теперь, после двукратного ареста кораблей, за которым вскоре последовало закрытие испанского рынка для повстанцев, необходимо было прибегнуть к этому средству и пуститься в опасное плавание в Индию. Правда, еще в 1594 г., т.е. до вторичной конфискации судов, была подготовлена в Голландии и Зеландии, как показал Георг Прейс, экспедиция в Индию, и еще до 1598 г. начались сношения с Индией. Тем самым отчасти отпадает упрек, который обычно делается испанскому королю, что он направил голландцев в Индию, и утверждение, что, пытаясь разорить их, он на самом деле создал их могущество и богатство⁸. Хотя, следовательно, нужно признать правильными указания Прейса на то, что путешествия голландцев в Индию являлись «прямой противоположностью решения, принятого в состоянии отчаяния», все же не следует упускать из виду, что Филипп нарушил своими действиями нормальный ход торговли. Проснувшаяся в Нидерландах жажда приключений во всяком случае значительно усилилась под влиянием войны за независимость и возрастающих затруднений, с которыми было связано получение индийских пряностей в Португалии.

Голландцы приобретали товары из первых рук, вытесняя все более и более португальцев (в 1581 г. Португалия была присоединена к Испании) с континента и островов Индии. Уже в 1600 г. французский посланник в Нидерландах писал Генриху IV, что «для португальцев велика опасность, что они не долго будут пользоваться богатствами Востока», а в 1640 г., когда Португалия вновь отделилась от Испании, уже вся торговля от Кохинхины до Зондских островов находилась в руках голландцев; португальский же вице-король не в состоянии был отправить флота из Индии в Лиссабон за отсутствием людей и денег. Не только в азиатских водах властвовали голландцы, но и ведущие к ним пути находились в их руках. Им ведь принадлежали острова Св. Елены и Маврикия, как и мыс Доброй Надежды, так что нидерландская Ост-Индская компания объединяла всю азиатскую торговлю и азиатский транспорт. В течение какого-нибудь полувека Голландия стала наиболее могущественной страной в Индии; повсюду она имела свои фактории, ее эскадра господствовала на всех морях.

Система, которая проводилась голландцами, была та же, которой придерживались ранее португальцы: иностранные корабли в индийские воды не допускались, никакие иные продукты, кроме голландских, не могли провозиться в Индию. Торговля как между Европой и Индией, так и между отдельными местностями Индии и Азии вообще сосредоточивалась в руках голландцев или, точнее, одной лишь голландской Ост-Индской компании, основанной в 1602 г. Последняя⁹ пользовалась не только монополией торговли на всем протяжении между мысом Доброй Надежды и мысом Горн, но и правом объявления войны и заключения мира; во всех находившихся здесь странах, т.е. прежде всего в Ост-Индии, компания имела право строить города и крепости, чеканить монету, производить гражданский и уголовный суд, назначать чиновников, заключать союзы с туземными властями — и все это от имени Генеральных штатов: она представляла своего рода чудовище — «левиафан» Гоббса, - «искусственно созданное дополнительно к Нидерландам государство на чисто капиталистических основаниях, территорией которого являлись плававшие на океанах суда да отнятые у португальцев колонии». Вся островная часть Индии в особенности очутилась в ее руках: Молуккские острова (Амбоина, Банда), из которых вывозились гвоздика и мускат; Зондские острова — Ява, где был основан город Батавия, Целебес с городом Макассар, Суматра — отсюда вывозился перец и здесь компания развила кофейные плантации; далее, Цейлон. Но компания утвердилась и на континенте Индии — на Малабарском берегу (Алин, Калькутта), в Сиаме и Малакке, наконец, ей удалось вступить в торговый обмен с Персией, Китаем и Японией; в Японии одни только голландцы пользовались правом торговли.

О характере торговой деятельности компании дает прекрасное представление ее торговля гвоздикой, мускатным цветом и мускатным орехом, привозимыми с Молуккских островов и являвшимися едва ли не наиболее важными объектами ее торговли. Компания опасалась, как бы монополия в снабжении Европы пряностями не была у нее отнята, в особенности англичанами, утвердившимися на Борнео, как бы туземное население не стало сбывать эти продукты англичанам или же голландцам, не принадлежащим к компании. Опасение было основательно, ибо компания, несмотря на заключаемые ею с туземцами договоры относительно цены, платила по своему усмотрению и несравненно ниже того, что предлагали другие купцы. Результатом этих опасений было истребление компанией мускатного ореха на всех Молуккских островах, кроме островов Банда: на последних же леса, где рос мускатный орех, были розданы прежним солдатам и мелким чиновникам компании; туземцы были частью уничтожены, частью обращены в рабство. Точно так же гвоздика была сохранена на одном лишь острове Тидор; на остальных островах сады гвоздики, кому бы они ни принадлежали, были уничтожены, ибо, как заявлял губернатор, представитель компании, «весь мир, каким его создал Бог, в состоянии потреблять лишь 1500 бар (500—600 фунтов) гвоздики». Ио и при таких условиях компания не находила возможным сохранить свою монополию: те цены, которые она считала необходимыми, не могли быть удержаны при продаже пряностей в Европе без того, чтобы не истреблять часть привезенного груза. Доставленные в Нидерланды запасы корицы, гвоздики и муската, как сообщает Уилкок в Мидельбурге, сжигались в столь значительном количестве, что ароматом их был наполнен воздух на много миль вокруг¹⁰.

Вскоре возникла, по типу Ост-Индской компании, и другая акционерная компания — Вест-Индская (в 1622 г.), которой предоставлена была монополия торговли с вновь открываемыми ею в Америке странами. Компания захватила несколько Антильских островов, основала в Северной Америке земледельческую колонию с городом Новый Амстердам (впоследствии переименован англичанами в Нью-Йорк), начала колонизацию Суринама, или Гвианы, временно завоевала и Бразилию, но вскоре вынуждена была вернуть ее Португалии. Но главная ее деятельность заключалась не в завоеваниях и не в торговле, а в каперстве - в захвате испанских и португальских кораблей (за 1623-1636 гг. захвачено 547 судов, ценность которых с грузом составляла 40 млн гульденов) — и в уничтожении торговой монополии и колониального владычества Испании. Кюрасао стал центром обширной контрабандной торговли голландцев с Америкой и крупным рынком невольников¹¹.

Торговля Нидерландов с Ост-Индией имела существенное значение. Правда, судя по цифрам, торговля и мореплавание Нидерландов на европейских морях были значительнее заокеанской торговли: к концу XVIII в. обороты их заокеанской торговли составляли 65 млн гульденов, обороты европейской торговли 157 млн гульденов, но не следует упускать из виду, что в цифрах европейской торговли мы находим в значительной мере и обороты с колониями, — голландцы везли ведь закупленные в последних товары дальше в европейские страны. Первое место в европейской торговле занимал обмен на Северном и Балтийском морях, где Нидерланды уже с XV в., постепенно вытесняя ганзейцев, приобретали первенствующее значение. Прочно утвердившись в Скандинавских государствах и России, они оказались в XVII в. почти единственным посредником (ежегодно уходило туда 800-1200 голландских судов), которому эти страны могли сбывать свой хлеб, лес, железо и другие предметы сырья.

Хотя Средиземное море перестало быть «сердцем мира» и «матерью всей коммерции» стало Северное море, все же голландцы не игнорировали и первого: и здесь они стали фрахтовщиками большинства народов, принимавших участие в торговле на Средиземном море. Генуэзцы и венецианцы, французы и испанцы, греки и восточные евреи — все они обращались к голландцам, ибо последние брали невысокий фрахт, добросовестно выполняли поручения, отличались точностью и аккуратностью. В своем стремлении захватить в свои руки весь транспорт на Средиземном море голландцы были готовы на все: они предоставляли свои суда даже для самых опасных предприятий; капитаны рисковали жизнью своей и своего экипажа; голландцы отдавали суда и друзьям, и врагам, считая судоходство «делом международным».

В противоположность торговле с Ост-Индией торговля на Средиземном море не находилась в руках какой-либо привилегированной компании, а была открыта для всех. Была организована лишь по инициативе евреев, изгнанных из Испании и нашедших гостеприимство в Нидерландах, торговая палата для регулирования судоходства, в особенности во избежание захвата судов пиратами: с этой целью установлено было плавание флотилиями, адмиралтействами, которые отходили в определенные сроки в сопровождении военных судов.

При содействии этой палаты голландцы усердно посещали Средиземное море. Хотя Алеппо уже не был более «маленькой Индией», как в XV—XVI вв., но хлопок и шелк привлекали и теперь еще сюда голландцев. Тунис и Алжир, «врагов христианства», они, как и англичане, снабжали порохом и ружьями, мачтами и веслами, несмотря на то что нидерландское правительство грозило за это смертной казнью, ибо эти предметы служили для снабжения пиратских судов, которые нападали на голландские же корабли, грабили их и продавали людей в рабство. Еще усерднее голландцы посещали Смирну и Константинополь для сбыта своих материй и привезенных из Индии в Амстердам восточных пряностей. Но и Ливорно, Генуя, Мессина, Марсель имели большое значение в левантийской торговле голландцев, и даже Венецию ежегодно посещало 10—12 «прекрасных» кораблей, несмотря на то что Венеция старалась причинять возможно больше неприятностей своим конкурентам — голландцам.

Любопытно, что Нидерланды, производившие торговлю с Испанией еще в конце XVI в., не прервали своих коммерческих операций с Пиренейским полуостровом даже во время войны за независимость. Конечно, открыто они, как восставшие против владычества Испании, не могли туда отправлять своих товаров, но, как указывается в одном сочинении первой половины XVII в., они делали это при помощи подложных паспортов, которыми снабжались голландские суда. «Торговля и судоходство, которые эти повстанцы производили, совершались под видом французских, английских и немецких, и этим способом они провозили в свои города и провинции массу денег, сбывая в Испанию хлеб, масло, сыр, сельди, всякого рода ткани, а равно пиво, золу, воск и иные продукты балтийских стран, и благодаря этому они добыли еще большие богатства, чем посредством рыболовства и судоходства в этих странах. И с великими обманами они выдают себя за купцов из Дании, прибалтийских стран и Норвегии и за подданных императора, прибегая к ложным удостоверениям, составленным имеющимися у них для этого людьми»¹².

В XVII в. Нидерланды являлись первой торговой страной мира и занимали первенствующую роль на всех морях. «Голландские купцы - цари, — говорили о них, — они царствуют над морями». «Эта горсточка людей, владеющих клочком земли, состоящим из вод и выгонов, снабжает европейские народы большей частью нужных им товаров», - говорил Ришелье. Действительно, Голландия была центральным рынком для хлеба, рыбы, соли, леса и строительных материалов, для сукна, наконец, для всех колониальных товаров — перца, корицы, гвоздики, чая, кофе, табака.

Коммерческую деятельность Нидерландов Вальтер Ралей в 1603 г. («Observations touching Trade and Commerce with the Hollander und other Nations») описывает следующим образом. Амстердам всегда имеет, помимо того, что продается ежегодно, 700 тыс. квартеров хлеба на складе, хотя ни один из этих квартеров не произведен в самой Голландии; одного года дороговизны в Англии, Франции, Испании, Португалии, Италии достаточно для того, чтобы обогатить Голландию в течение семи следующих лет. Наибольший улов рыбы производится у берегов Англии, Шотландии и Ирландии, но наиболее оживленную торговлю рыбой ведет Голландия, снабжая сельдями Россию, Скандинавские государства, прибалтийские города, Францию. Вино и соль производятся преимущественно во Франции и Испании, но главное складочное место находится в Нидерландах, и оттуда эти продукты отправляются в прибалтийские страны. Последние изобилуют лесом, но наибольшие склады корабельного, строительного и иного леса сосредоточены в Нидерландах, где лесов нет. Шерсть и сукно выделываются в Англии, но сукно отправляется необработанным и некрашеным в Нидерланды, где имеются соответствующие производства и откуда оно уже вывозится в Испанию и Португалию под названием фламандских тканей. Нидерланды строят ежегодно до тысячи судов, хотя в стране нет ни одного годного для этого дерева и хотя все производимые ими продукты можно сразу вывезти на 100 судах. Число их кораблей равно количеству судов одиннадцати христианских государств, вместе взятых, в том числе Англии. Этот рост коммерческого могущества Нидерландов Ралей приписывает либеральному отношению их к иностранцам, господствующей там свободе торговли, низким таможенным пошлинам, низкому фрахту и поощрению различными мерами новых отраслей торговли.

Томас Мэн (Mun) В «Englands Treasure by Foraign Trade» противопоставляет англичан с их порочностью и расточительностью (они могли бы сокращением потребления шелка, сахара, пряностей, плодов сберегать ежегодно 700 тыс. ф. ст. и обогатить страну) — этого народа, который «из лени и небрежности обманывает, шумит, ворует, грабит, бездельничает, нищенствует, плутует и гибнет», — голландцам, которые сумели использовать все выгодные условия. «Мы становимся с годами глупее, расхаживая в туфлях с трубкой в зубах», «результат наших трубок и горшков, наполненных мясом, наших празднеств и мод, траты драгоценного времени в безделии и удовольствиях (в противоположность заповеди Божьей и обычаям других народов) получился тот, что наше тело изношено, наши сведения бедны, наше богатство недостаточно, наше могущество падает, наши предприятия неудачны и наш престиж у врагов невысок». Напротив, высоко стоит авторитет Нидерландов; если сравнить их положение во времена испанского владычества с нынешним, можно подумать, что это не один и тот же народ. Подобно тому как богатство и могущество делают народ порочным и легкомысленным, так бедность и недостаток превращают его в мудрый и деятельный. Пример тому - Нидерланды, которые лишены всякого богатства, но благодаря усердной торговле достигли благосостояния и силы. Приходится удивляться тому, как такая маленькая страна, которая едва ли занимает пространство двух наших больших графств, имея мало естественных богатств в смысле съестных припасов, леса и т.д., располагает всем этим в столь обширных размерах, что, покрывая собственные потребности, население в состоянии снабжать еще другие страны кораблями, пушками, канатами, зерном, порохом, пулями и всем другим, что оно в своей оживленной торговле добывает. Главную основу богатства Голландии, источник ее могущества на суше и на море Томас Мэн усматривает в рыболовстве в королевских (т.е. английских) водах, в ловле сельдей, трески и камбалы: «Большое судоходство и ловля сельдей — главный объект торговли и великая золотая жила Соединенных провинций, ибо рыболовство содержит много тысяч семейств ремесленников, торговцев и дает им возможность успешного роста, в особенности парусное и гребное судоходство пользуется благодаря этому в стране и вне ее большим почетом; благодаря росту богатства расширяются источники прибыли; войска могут быть увеличиваемы, таможенные пошлины и иные доходы государства повышаться». Но вся их деятельность в этой области зависит от Англии: Голландия подобна красивой птице, которая, однако, украшена занятыми перьями; если бы каждая птица имела право носить только собственные перья, то эта птица оказалась бы почти голой. Между тем она наносит вред Англии как за границей, так и дома, вытесняет ее повсюду, в области судоходства, торговли и столь выгодной рыбной ловли. Можно было бы, заключает он, прибавить еще многое о грабительских замыслах и честолюбивых предприятиях голландцев — скоро они станут богаты и могущественны, если их не остановят своевременно¹³.

Голландцы были признанными «фрахтовщиками Европы», ибо они производили на своих судах все перевозки как между Европой и колониями, так и между отдельными странами Европы, Англией, Францией, Испанией, Пруссией и даже между портами той же страны. Французскую соль, хлеб из Балтийского моря, лес со Скандинавского полуострова вывозили голландцы; торговля и судоходство Бордо находились в их руках. Как Франция, так и Испания и Португалия не могли обойтись без их судов. Попытка Кольбера и Великого курфюрста установить непосредственные торговые сношения между Францией и Пруссией, устранив посредничество Нидерландов (в 1669 г. Кольбер по соглашению с Пруссией учредил Северную компанию для франко-прусской торговли), не имела успеха, так как Нидерландцы путем установления высоких пошлин на французские товары, проходившие через их территорию и предназначенные для Пруссии, и иных стеснений сделали невозможным непосредственный обмен между этими странами. Северная компания вскоре прекратилась, и восстановить ее не удалось. И в дальнейшем стремление Кольбера, а после его смерти — прусских королей в этом же направлении не дали результатов, хотя некоторый товарообмен и совершался между прусскими и померанскими портами, с одной стороны, и южнофранцузскими — с другой. Проект заключения франко-прусского торгового договора в 1713 г. не был осуществлен. Пробить брешь в монопольном положении Нидерландов на Балтийском море не удавалось - слишком могущественна была их коммерческая организация, они обладали обширным торговым флотом, широкой инициативой, тогда как на стороне Франции и Пруссии имелись лишь слабые зачатки, не было ни предприимчивости, ни опыта, ни надлежащих судов (высокие фрахты), ни кредита, и условия борьбы были слишком неравны¹⁴. В руках Голландии находилось и рыболовство в европейских морях, которому придавалось в те времена особенное значение; англичане утверждали, что на ловле сельдей покоится благосостояние Нидерландов.

В то время как торговые обороты Любека в XV в. составляли около 250 тыс. ф. ст., обороты Генуи в XV в. около 1 млн ф. ст., наконец, обороты Англии в первой четверти XVII в. не превышали 5 млн фунтов стерлингов, один вывоз Нидерландов, по вычислениям Петти, во второй половине XVII в. равнялся 12 млн ф. ст.; Англия достигла этой цифры лишь в 30-х годах XVIII в. Такой же результат получается при сравнении судоходства Голландии с судоходством ее предшественников в области мореплавания, — итальянцев и ганзейцев. Ганзейцы в конце XIII в. с особенной гордостью указывали на те 30 больших галер, которые служили им для дальнего плавания, помимо всех других судов; в гавань Любека входило в 1368 г. 423 корабля и вышло из нее 871, в Данциг в 1454-1476 гг. входило ежегодно 400—634 судна, выходило в 1490—1492 гг. 562—720 судов. Весь ганзейский торговый флот к концу XV в. насчитывал 1000 судов в 60 тыс. т, к концу XVI в. он возрос до 110 тыс. т, а спустя 100 лет обнаруживал уже некоторое сокращение. Напротив, тоннаж голландского флота повысился с тех же 60 тыс. т в конце XVI в. до 232 тыс. т, сто лет спустя и около 1670 г. насчитывал 3510 судов вместимостью в 600 тыс. т, т.е. последняя была в шесть раз больше, чем в Германии и Англии (даже в 1702 г. Англия имела всего 3300 судов в 260 тыс. т и в 1761 г. флот водоизмещением в 460 тыс. т). Указанные 600 тыс. т подсчитаны Фогелем, тогда как до него принимали гораздо более высокие цифры - в лучшем случае 900 тыс., нередко же 1400—1900 тыс. т и 10—22 тыс. судов (и для Англии сильно преувеличивали тоннаж). Из упомянутых 3510 нидерландских судов 735 с тоннажем в 200 тыс. т приходилось на северные моря (включая торговлю с Францией и Англией, но не с Норвегией, на которую приходилось 200 судов), тогда как заокеанская торговля (торговля с Ост-Индией, Вест-Индией и Гвинеей) по числу судов была гораздо меньше (200 судов, т.е. менее 1/3 тоннажа, имевшегося на Балтийском море) более значительна, впрочем, по размерам тоннажа (100 тыс., т.е. половина этого тоннажа). Значение заокеанской торговли окажется еще больше, если будем исходить из ценности грузов, состоявших из высокоценных товаров при незначительном объеме. При этом голландские суда, плававшие на различных морях, отличались неодинаковыми размерами. Заокеанские суда вмещали в среднем 500 т каждое, отправлявшиеся в Южную Европу и в левантийские страны — 360, прочие же не более 150—200 т.¹⁵.

Голландия стала вместе с тем рынком, к которому обращалась Европа, когда она нуждалась в капиталах. Европа не может обойтись без денег голландцев, говорил император в 1672 г. Сто лет спустя капиталы Голландии, помещенные в иностранных государственных займах, определяли в 150 млн ливров¹⁶.

В XVIII в. владычество Нидерландов на Балтийском море оспаривали Швеция и Дания, на Средиземном - Франция, в Индии — Англия; все же Нидерланды сохранили прежние размеры своей торговли. Но процентное отношение последней ко всему международному обмену к середине XVIII в. уже успело понизиться вследствие чрезвычайного роста английской торговли. В конце XVIII в. благодаря англичанам отчасти и Скандинавским государствам торговля Нидерландов на Балтийском море, в частности и с Россией, сократилась. Она упала к 1783 г. на половину прежнего размера; в то же время война с Англией 1780—1783 гг. окончательно подорвала торговое могущество Нидерландов¹⁷. С начала следующего века Голландия должна была уступить первое место Англии и в качестве «банкира Европы» - международного рынка публичных займов.

Франция еще в течение всего XVI в. была наводнена иностранцами, в особенности итальянскими купцами и банкирами; они снабжали ее и товарами, и деньгами, заключая займы с французскими королями. Первые попытки колонизации Канады были сделаны в начале XVII в., но колонизация вскоре прекратилась — по-видимому, и в данном случае по причине отсутствия благородных металлов в этих странах. Лескарбо уже тогда говорил, что хлеб, вино и корм для скота - лучшие золотые прииски; а Сюлли должен был признать, что основание колоний не соответствует характеру французов. И при Ришелье еще французская колонизация Канады (Новой Франции) и Антильских островов (Гваделупа, Мартиника) подвигалась весьма медленно, развитию же торговли с заокеанскими странами препятствовало то, что «французы не расположены к продолжительным путешествиям», хотя Ришелье же был создан ряд торговых компаний (более шести) для колонизации Африки (Сенегал, Гвинея, Зеленый Мыс, Мадагаскар) и Америки (Антильские острова, Гвиана, Сан-Доминго, Новая Франция) и для торговли с этими странами. Он поддерживал и каперство на Атлантическом океане, которое наносило огромный ущерб испанцам, в особенности вследствие захвата отправлявшихся в Испанию серебряных флотилий. Ришелье объявил каботажное плавание (т.е. между французскими портами) монополией французского флота, и французским же кораблям было предоставлено исключительное право вывоза продуктов морем. Наконец, ряд французских портов, особенно Марсель и Гавр, были расширены и улучшены, другие вновь созданы. Ришелье, таким образом, подготовил Францию для той торговой деятельности, которая наступила со времени Кольбера.

Только в левантийских странах Франция укрепилась уже раньше, заключив в 1536 г. выгодный торговый договор с турецким султаном Солиманом Великолепным. Лишь французский и венецианский флаги допускались на левантийских морях; как указано при возобновлении договора в 1581 г., Франция признавалась покровительницей всех христиан, торгующих с империей Солимана, — они могли плавать только под ее флагом (генуэзцы, англичане, испанцы, португальцы, сицилийцы и др.). В 1610 г. французы имели пять консульств в левантийских странах, «Средиземное море кишело» французскими судами; число их доходило до тысячи, они старались посещать всевозможные порты Средиземного моря — не только Сирии и Египта, но и Морей, и Македонии. Правда, вскоре и англичанам разрешено было плавать под своим флагом; за ними появились и голландцы, и торговля обеих держав стала принимать обширные размеры. Но еще в 20-х и 30-х гг. XVII в. обороты французских купцов превышали вдвое торговлю англичан и венецианцев; в Сайде и других портах Сирии только французы имели своего консула, там существовали только французские фактории¹⁸.

Массон следующим образом описывает жизнь европейских купцов в левантийских городах (les echelles) в XVII в. Фактория каждой нации представляла собою своего рода республику в миниатюре, со своим главой в виде консула, который являлся для купцов одновременно и представителем королевской власти, и судьей, и защитником. В некоторых местах - в Каире, Смирне каждый французский купец имел свой дом, но все они находились в определенном квартале, именуемом «contrle fransaise». В других городах, как, например, Александрии, Алеппо, Бейруте, Сайде, они жили в одном и том же здании, вне сношений с туземным населением, вследствие чего во время эпидемий чумы, как и в случае волнений среди туземного населения, они находились в безопасности. Но в то же время эти подворья (camp) стесняли французских купцов: они запирались на ночь, и ключ передавался турецкому чиновнику, который возвращал его на другое утро; точно так же по пятницам, во время утренней молитвы, купцы были заперты в своем подворье, ибо, по распространенному среди турок поверью, европейцы должны воспользоваться этим временем, чтобы захватить их города¹⁹. Консулы выходили из дома лишь в сопровождении янычар, купцы ходили свободно по своим делам, но все они — и французы, и голландцы, и англичане — принимали облик туземцев. С конца XVIII в., когда вражда населения к ним уменьшилась, они стали носить европейскую прическу, в Смирне и Константинополе даже европейскую одежду; только в Египте это было сопряжено с опасностями. Климат Малой Азии, Сирии и Египта был весьма вреден для европейцев, по крайней мере французы сильно страдали от лихорадки. Под влиянием одной из таких эпидемий французский консул писал в 1713 г.: из 100 французов, отправляющихся в левантийские страны, обыкновенно 90 умирают, трое возвращаются с большими богатствами, пятеро более богатыми или более бедными, чем раньше, и двое разоряются.

Постепенно англичане и голландцы стали проникать и в те порты, где прежде господствовали французы. Хотя они в противоположность французам всегда ограничивались лишь наибольшими торговыми центрами, французская торговля на Средиземном море падала: из 554 судов, находившихся в 1633 г. в гаванях Прованса, всего 182 были предназначены для плавания в левантийские страны, остальные же занимались каботажем у берегов Лангедока, в Испании и Северной Италии. В 1664 г. число провансальских судов, отправлявшихся в левантийские порты, упало до 30, торговые обороты за полвека сократились с 30 до 4 млн. Роль Средиземного моря в международной торговле падала все более и более — пряности с ростом нидерландской торговли с Ост-Индией совершенно исчезли отсюда; англичане и голландцы старались направить продукты Азии исключительно в порты Индийского океана. Постепенно и персидские шелковые ткани, которые долгое время имели огромное значение для торговли Марселя на Средиземном море, изменили свой путь, направляясь через Ормуз, а не на Смирну.

Очевидно, и Франция должна была пойти по стопам этих народов — вступить в непосредственный обмен с Индией. Это было весьма нелегко, если иметь в виду, что первая компания для торговли с Ост-Индией, учрежденная в 1604 г., вынуждена была приобретать суда и набирать экипаж в Голландии; последняя же всячески этому препятствовала и грозила уничтожить французские суда и перевешать находящихся на них голландцев. Но все же уже в первой половине XVII в. компания — или, вернее, три компании, сменившие одна другую, — время от времени отправляли корабли в Индию.

Эпоху быстрого роста французской торговли представляет собою время Кольбера. При нем совершалась колонизация Америки. Узнав о существовании великой реки Миссисипи, что обозначает «отец вод», французы надеялись найти водный путь к Тихому океану, ибо думали, что Миссисипи впадает в Калифорнийский залив. Хотя впоследствии и выяснилась несправедливость этого предположения, но все лее область Миссисипи, названная в честь короля Луизианой, была приобретена Францией, и возник обширный план создания французской колониальной империи от Мексиканского залива до устьев реки Св. Лаврентия. Эта идея постепенно осуществлялась вплоть до середины XVIII в., но французская колонизация в Америке по своей интенсивности не могла сравниться с английской: во всей колонизованной области насчитывалось всего 80 тыс. французского населения к середине XVIII в., тогда как английские колонии в Америке имели свыше 250 тыс. колонистов. Столкновение между англичанами и французами должно было повести к уничтожению французских колоний в Северной Америке.

На основании Утрехтского мира 1713 г. Франция вынуждена была отдать Англии Акадию (Новую Шотландию), Ньюфаундленд и области у Гудзонского залива; а второй акт «великой драмы», разыгравшейся в колониальной истории Европы, совершился во время Семилетней войны, когда на саксонских полях сражения была решена судьба Канады: война дала возможность Англии захватить Канаду и продиктовать затем Франции свои условия мира. Франция лишилась Канады и других своих владений в Северной Америке и сохранила лишь небольшие владения свои в Гвиане и несколько Антильских островов (Гваделупу, Мари-Галант, Санта-Лусию, Мартинику). Парижский мир {763 г. одним ударом лишил Францию колоний (она вынуждена была отдать Англии и Сенегамбию в Африке) и в особенности навсегда закрыл ей дорогу в ту часть Нового Света, где ей принадлежит честь открытия и исследования громадных областей.

Не менее удачна была первоначально деятельность французов в Индии. Со времени Кольбера они развивали торговлю с Индией, первоначально главным образом бумажными тканями (главный рынок был в Сурате); позже, когда привоз их был признан неудобным для французских мануфактур, главными объектами стали пряности. До начала XVIII в. французам удалось приобрести только отдельные фактории в Бенгалии и на Коромандельском побережье. Но в XVIII в. их политика изменилась: целью являлся захват власти в Индии, т.е. то, что впоследствии делали англичане, причем для французов достижение этого облегчалось доброжелательным отношением к ним туземного населения. В особенности благодаря Дюпле французам удалось подчинить своему влиянию почти весь Декан, утвердиться в Бенгалии, временно даже отнять у англичан Мадрас. И лишь после отозвания Дюпле они и здесь вынуждены были уступить первенство англичанам; торговля же французской Ост-Индской компании (Compagnie des Indes Orientales) никогда не имела того значения, как обороты голландской или английской Ост-Индской компании.

В конце XVII в. на первом месте стояла французская торговля с Кадиксом. Ценность товаров, получаемых французами из Америки (взамен отправленных ими туда), он определяет в 13-14 млн ливров, тогда как в отношении купцов других национальностей цифры значительно ниже. На долю англичан приходилось всего 6-7 млн, Гамбурга — 4 млн, и даже голландцы, следовавшие за французами, все же находились на почтительном расстоянии от них, получая всего на 10 млн ливров. Однако автор указывает на то, что в последнее время обороты французов сокращаются вследствие конкуренции нидерландского полотна и генуэзских кружев из золотой и серебряной нити, в особенности же по причине контрабандного ввоза товаров в Америку голландцами и англичанами.

Французские кружева, шелковые и ковровые изделия, зеркала и галантерейные товары, результат созданной Кольбером промышленности, производства предметов роскоши («французские товары») находили себе широкое распространение в Европе. Торговые обороты Франции, по Брюяру, возросли в течение XVIII в. (с 1716 по 1789 г.) почти в 10 раз — с 80 млн до 750 млн франков. Для французского экспорта характерно, однако, что и в XVIII в. вывоз пудры, румян, мыла, парфюмерных товаров был по ценности не ниже вывоза шерстяных тканей.

¹ Hummerich. Vasco da Gama und die Entdeckung des seewegs nach Ostindien. 1898. Прил. (Русск. пер. Д. Н. Егорова: Старая Европа и новые страны. История в источниках. Хрестоматия по социально-экономической истории Европы в новое и новейшее время. Под ред. Волгина. 1929. С. 12 сл.).
² Sombart. Die internationale Wirtschaftsbeziehungen im Zeitalter des Fruhkapitalismus, vorn. im 16, 17 und 18. Jahrhunderte // Weltwirtschaftliches Archiv. 1917.
³ В 1808 г. португальский король, узнав, что Наполеон объявил браганцкую династию низложенной, бежал в Бразилию, где сохранил свою резиденцию и после низложения Наполеона, так что создалось необычайное положение, перемена ролей: Португалия как бы превратилась в колонию, а Бразилия - в метрополию.
⁴ См.: Habler. Die Anfange der Sklaverei in Amerika // Zeitschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. IV. Dulgren H. Les relations commerciales et maritime entre la France et les cotes de l'Ocean Pacifique. T. I. 1909.
⁵ Испанцы, говорит Рикар (Le Negoce d'Amsterdam. 1723. P. 519), не являются большими работниками, они предпочитают лучше жить без больших трудов и приобретать товары, которые они могли бы производить сами, в других странах, чем работать. И Цетцнер в своих мемуарах (он лично посетил в 1717 г. Испанию) сообщает, что многие испанцы, которым нечего есть, считают для себя постыдным заниматься ремеслом или земледелием (Reiss-Journal von Zetzner. S. 157). Казанова рассказывает (Casanova de Seingalt. Memoires ecrits par lui-meme. T. VI. P. 157) (в середине XVIII в.) о починщике сапог, который будучи дворянином (идальго), отказался снять мерку с его ноги, так как он может это делать только у дворян, и который глубоко презирал сапожников, берущих в руки ноги не-дворян.
⁶ Prevost. Histoire generale des voyages etc. T. XV. 1769.
⁷ Несколько иначе изображает это Пройс: Preuss. Philipp II, die Niederlander und ihre erste Indienfahrt. 1911.
⁸ Preuss. Philipp II, die Niederlander und ihre erste Indienfahrl. 1911.
⁹ См. выше.
¹⁰ См. О голландской компании: Warburg. Die Muskatnuss. 1897. Bockemeyer. Die Molukken. 1888. Klerk de Reus. Geschichtlischer Uberblick der administrativen, rechtlichen und finanziellen Entwicklung der niederlandisch-ostindischen Kompagnie. 1894. Уильяму Темплу одни голландец рассказывал, что он видел три горящих груды мускатных орехов, из которых каждая могла бы наполнить церковь; Бомаре видел в 1760 г. около здания адмиралтейства в Амстердаме, как сжигали мускатные орехи на 1 млн франков.
¹¹ Baasch. // Vierteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1923. S. 235 ff. Watjen. Das hollandische Kolonialreich in Brasilien. 1921. Geyer. Das wirtschaftliche System der Nieder-Ostindischen Kompanie am Кар der Guten Hoffnung. 1923.
¹² See. Anuar. del Hist. del Derecho Espano. 1926.
¹³ Mun Th. Euglands Treasury by Foraign Trades or The Ballance of our Foreign Trade is The Rule of our Theasure. 1664. Ch. XIX.
¹⁴ Boissonade. Histoire de premiers essais de relations economiques directes entre la France et l'etat Prussien. 1912.
¹⁵ Vogel. Zur Grosse der europaischen Handelsflotten im 15, 16 und 17. Jahrhunderte // Festschrift fur Schafer. 1915. В течение 80-летнего периода 1678-1667 гг. число прошедших Зундский пролив голландских судов составляло в среднем 60% всех кораблей (Baasch. Hollandische Wirtschaftsgeschichte. 1927. P. 163). Ср. ниже, с. 249, 410.
¹⁶ См.: Sartorius. Die Kapitalaniage im Auslande. 1913.
¹⁷ Точно так же и ловля сельдей, которая имела крупное значение для Нидерландов, в XVIII в. сократилась по сравнению с XVII в. (как это видно на статистических данных); Голландия уже не пользовалась «богом данной» ей монополией в этой области; но окончательно она пала в конце XVIII в. См.: Wotjen. Statist Statistik der hollandische Heringsfischerei im 17-18. Jabrhunderte. S. 131 ff., 148 ff. 159 ff., 177 ff.
¹⁸ Masson. Histoire du commerce francaise dans le Levant au XVII siecle. P. 445 ff. О торговле левантийских городов см.: Ricard. Le negoce d'Amsterdam. 1733. P. 556 ff. Главное значение имели Алеппо, Константинополь, Смирна, тогда как роль Александрии сильно сократилась. Ср.: Watjen. Die Niederlander im Mittelmeergebiet. 1910.
¹⁹ Ср.: т. I, с. 327 сл.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 5004

загрузка...

Другие книги по данной тематике